О том, что он вынужден сидеть за этим долбаным пультом и ждать звонка от электромеханика, хотя предпочел бы сам в это время бежать по темному тоннелю, светя фонариком под ноги.
Он ждал. Ничего другого ему не оставалось.
— Вниманию пассажиров! По техническим причинам движение поездов через станцию «Тушинская» временно прекращено! Просим немедленно освободить станцию! Повторяю!
Люди шумели, размахивали руками и что-то возмущенно говорили друг другу. Дежурной пришлось повторить свое обращение.
Вход со стороны железнодорожной станции уже перекрыли.
Милиционеры линейного отделения внутренних дел оттеснили желающих войти, и контролер запер двери из толстого прозрачного пластика.
Затем дежурный наряд спустился на станцию и настойчиво принялся выдавливать толпу через другой выход.
На той стороне платформы выход из метро вел в подземный переход. Направо по переходу можно было попасть к автобусам и маршруткам, следующим до Митина. Налево — к «Макдоналдсу».
Милиция получила приказ блокировать вход в метро и очистить подземный переход от посторонних. К пятачку перед «Маком» стягивались машины спасателей, «скорой помощи» и сил правопорядка.
На «Щукинской» происходило то же самое. Последний поезд, пришедший от «Октябрьского поля», замер у перрона. Быстрое объявление, и пассажиры высыпали из вагонов.
Всех спешно эвакуировали, не особенно тратя время на уговоры и ничего не объясняя.
В 8.38 женщина в клетчатом пальто протянула руку в сторону тоннеля, из которого давно, четырнадцать минут назад, должен был появиться поезд от «Тушинской», и удивленно спросила:
— Что это? Вода?
По желобу между рельсами бежал мутный ручеек. Он ширился и набирал силу.
Дежурная по станции мягко взяла женщину под локоть и попыталась увести от путей.
— Вода, да? — в голосе пассажирки появились визгливые нотки.
Дежурная отвела глаза и повторила:
— Пройдите к выходу, пожалуйста. Движение по этому участку линии временно прекращено…
— Вода! ВОДА-А-А!!! — заорала женщина, но вместо того, чтобы опрометью броситься к выходу, продолжала топтаться на месте.
Лопоухий парень в форме сержанта милиции пришел дежурной на помощь. Он ухватил нервную дамочку под мышки и потащил к лестнице. Сеть фиолетовых сосудов в его ушных раковинах была хорошо видна на фоне ламп станционного освещения.
— Вода! Вода!!! — метались крики под потолком.
Эти крики заставили остальных прибавить шагу. Станция стала быстро пустеть.
— Мы все утонем! — кричала женщина, пока не оказалась за дверью.
Лопоухий сержант стал у входа, как часовой. В его серых глазах плескался страх, но парень старался не подавать виду.
Через четыре минуты стали прибывать первые экипажи спасателей.
— Мы не пробьемся! — сказал командир восемнадцатого экипажа, обращаясь к водителю.
Рация работала беспрерывно. Дежурный по московскому штабу МЧС приказывал всем экипажам, находящимся в непосредственной близости от места происшествия, сняться с маршрута и прибыть на станции «Щукинская» или «Тушинская».
Старшие тотчас же выходили на связь и докладывали свои координаты, и дежурный направлял машину к ближайшей станции.
Восемнадцатый ждали на «Щукинской».
— Мы не пробьемся! Смотри, какая пробка! — повторил старший.
Водитель невозмутимо пожал плечами.
— В туалет никто не хочет?
— Что? При чем здесь?..
— Будет немного трясти, — сказал водитель и направил машину прямо на бордюр.
Белый «Ленд-Ровер» перескочил бетонный брус и, подпрыгивая, стремительно помчался по трамвайным рельсам.
Через четыре минуты они были на месте.
Дежурные бригады на подстанции «Скорой помощи», ожидая вызова, коротали время в комнате отдыха.
— Внимание! Все машины на выезд. Место назначения — станция метро «Тушинская»! Повторяю!
Голос диспетчера, доносящийся из динамика, слегка дрожал. Ничего хорошего это не сулило.
Врачи, фельдшеры и водители, тихонько ругаясь, стали собираться.
Мужчина лет пятидесяти, с небольшим животиком, яйцевидной лысиной и густыми черными усами, дождался, пока все разойдутся, и подошел к двери, ведущей в раздевалку.
Он трижды отрывисто стукнул.
— Эй! Ромео! Пора!
Он постоял, прислушиваясь к ритмичному шуму, доносящемуся из-за двери.
— Эй! Ты меня слышишь? Ничего личного! Просто работа!
Шум утих, и послышался запыхающийся голос:
— Заводи! Сейчас идем!
Лысый покачал головой:
— Минута! — и вышел на улицу.
Ровно через минуту дверь приоткрылась, и на пороге показался молодой человек. Он быстро пробежался пальцами по пуговицам, проверяя, все ли они застегнуты. Затем обернулся в сторону дверного проема и махнул рукой:
— Пошли!
Следом за ним вышла девушка в форменной куртке. Она смущенно улыбнулась и поправила волосы.
Молодой человек рванулся вперед, но на полпути обернулся и, обхватив девушку, крепко поцеловал ее в раскрасневшуюся щечку.
— Тебе не стыдно? — укоризненно спросила она.
— В следующий раз повешу табличку: «Молодожены! Просьба не беспокоить!» — ответил врач.
— Может, подождешь до дома? — спросила девушка.
— Если бы мог, обязательно подождал бы. Но до конца смены еще чертова уйма времени! Мне обидно — жизнь проходит, а я вынужден тратить ее на всякую ерунду!
С улицы донесся нетерпеливый гудок клаксона.
Врач пожал плечами:
— Вот видишь? Так всегда. Поехали!
Он подхватил пластиковый ящик с медикаментами и побежал к выходу. Девушка едва за ним поспевала.
До конца смены действительно было еще далеко. Гораздо больше, чем они могли себе представить.
Шевченко очень ждал этого звонка и тем не менее, когда он наконец прозвучал, вздрогнул. Он схватил трубку с пульта.
— Да? Дежурный диспетчер ЭМС слушает!
Из трубки посыпался электрический треск:
— Кхщ-щ-щ!!!… ченко, докладываю! Энергоснабжение восстановлено!
— Понял! — сказал Шевченко, положил трубку и в последний раз продумал все свои действия.
Контактный рельс на всем перегоне от «Тушинской» до «Щукинской» был обесточен на обоих путях. Он это сделал сразу, как только тридцать четвертый состав въехал на «Тушинскую».
Шевченко посмотрел на пульт. Если верить контрольным лампочкам, на всем протяжении, от станции до станции, горит аварийное освещение. Впрочем, локальная сеть освещения тоже могла быть повреждена.
Следующий шаг — вентиляция. В метро, как известно, все наоборот. Зимой под землей жарко, потому что за лето толща грунта прогревается, а потом отдает накопленное тепло. И, начиная с осени, вентиляция работает на вытяжку.
Сейчас следовало закрутить вентиляторы в обратную сторону: мощный поток воздуха хоть как-то сможет противодействовать натиску прибывающей воды.
Правда, он не мог сделать это до тех пор, пока спасатели не выведут из тоннеля всех, кого еще можно спасти: ветер, дующий им в лицо, будет только мешать и отбрасывать назад.
Невыясненным оставалось, откуда в тоннеле взялась вода? И сколько она еще будет прибывать? Существует ли прямая связь между плывуном и каналом имени Москвы, или это скопившиеся грунтовые воды, и скоро их уровень пойдет на спад?
Если события примут самый дурной оборот и плывун через трещины в породе окажется связан с каналом, то наверняка руководство примет решение использовать спецобъект, что неподалеку от «ВДНХ». Тогда на людях можно будет поставить крест.
Мощность спецобъекта такова, что он сможет создать чудовищное повышенное давление и остановить прибывающую воду, но никто из тех, кто будет в тоннеле, не выживет. Их расплющит о стены.
Но, по крайней мере, ответственность за это лично ему нести не придется.
Шевченко убрал руку от выключателей вентиляторов. Вдруг что-то капнуло на пульт. Он оглянулся и украдкой вытер пот со лба.
Электронные часы показывали 8:42:17.
— Какого черта мы делаем? — удивленно спросил толстяк.
Гарин остановился и перевел дух.
— Что?
— Зачем мы ломаем оба окна?
— А-а-а…
Гарин пожал плечами.
Действительно, смысла в том, чтобы ломать оба больших окна на торцевой части вагона, не было.
Дверь, по которой можно перейти из вагона в вагон (при условии, что у тебя есть ключ), они отмели сразу. Окошко в ней было слишком узкое, и толстяк наверняка бы не пролез.
Другое дело — боковые окна.
Гарин и Михаил залезли на сиденья и ожесточенно крушили стекла ногами. Они не останавливались ни на секунду и отчаянно торопились, словно устроили между собой соревнование — кто быстрее выбьет это чертово стекло?
Но смысла в том, чтобы ломать стекла по обе стороны двери не было никакого.
— Ты… покури пока, а я уж доделаю, — сказал Михаил.
Гарин согласился.
— А потом, — сказал он, — я пролезу первым, пробегусь по вагону и стану ломать следующее окно. А ты поможешь остальным перелезть.
— Хорошо, — кивнул толстяк. Галочка стояла рядом и держала самодельный факел.
— Мальчики, — сказала она, — а вы неплохие ребята. Я бы с удовольствием выпила с вами, как только мы выберемся отсюда.
«Скажи это моей жене, — подумал Гарин. — Скажи ей, что я не такой уж и плохой парень. За это я напою тебя чем угодно».
Михаил подошвой ботинка разбил торчащие осколки.
— Готово!
— Сейчас, — отозвался Гарин и бросился к дочери.
Она сидела в центре вагона, рядом с тем самым мужчиной, которого он вытащил из воды. Странное дело — они сидели и мирно беседовали.
— Ксюша, а сколько тебе лет? — услышал Гарин.
— Неприлично спрашивать женщину о возрасте, — парировала Ксюша.
Мужчина громко и раскатисто рассмеялся. Гарин бы и сам рассмеялся, потому что эта фраза Ксюше не принадлежала.
Так обычно говорила…
— Это твоя мама так говорит? — спросил мужчина. И продолжал смеяться.
Гарин застыл. «Да, так обычно говорит Ирина. Это ее слабость — изрекать банальности с умным видом».
Гарин стряхнул мгновенное оцепенение и подошел к дочери.
— Пойдем, принцесса! — сказал он и взял Ксюшу на руки.
Ему показалось, что расстояние между мужчиной и Ксюшей немного сократилось. Во всяком случае, когда он их оставил, между ними было минимум полметра. А сейчас бедро мужчины касалось Ксюшиной ноги. Гарину это очень не понравилось.
Тем не менее он постарался придать голосу хотя бы оттенок дружелюбия:
— Болтаете?
— Да, — отозвался мужчина. В темноте Гарин его едва видел. — Так, понемногу обо всем… У вас замечательная девочка. Сколько ей?
— Десять исполнилось. Десятого апреля.
Гарин сам не знал, почему он медлил. Почему он стоял с Ксюшей на руках и разговаривал с этим незнакомцем, вместо того, чтобы бежать к проходу, выломанному Михаилом.
— А-а-а… — сказал мужчина. — В апреле, значит… Ну да, конечно.
— А что? — начал Гарин, но мужчина перебил его.
— Похожа на маму?
— Я тоже похож на маму. Мы все похожи на маму, — отрезал Гарин.
— Ну-у-у, в общем, да, — сказал мужчина таким тоном, точно Гарин только что по секрету поведал ему, в чем смысл жизни. — И на папу тоже.
— Конечно, — сказал Гарин.
— Эй, ну чего ты тянешь, командир? — раздался хриплый женский голос. Галочка волновалась.
— Иду.
Гарин обернулся и пошел по проходу в конец вагона — туда, где как жадная пасть зиял пролом в стекле.
Он передал Ксюшу толстяку, залез на сиденье и пролез в дыру. Вытянул руки и принял от Михаила Ксюшу.
— О чем вы говорили? — спрашивал он дочь, пробираясь по вагону.
— Ни о чем, — ответила Ксюша. — Он со мной заигрывал.
— Заигрывал?
— Ну да. Знаешь: как тебя зовут да где живешь…
— Ксюша! — сказал Гарин.
— Папа… Он не в моем вкусе, не волнуйся. У тебя будет другой зять.
Гарин замер. Внезапно все его беспочвенные подозрения показались ему такими смешными и надуманными…
«Дурак ты, Гарин! Сейчас самое главное — выбраться отсюда!»
Он усадил Ксюшу на сиденье, втайне радуясь, что незнакомец остался в том, предыдущем вагоне.
— У меня будет хороший зять! — сказал он. — Самый лучший, — и погладил дочку по голове. — Ты только не забудь предупредить.
— Само собой, — успокоила его Ксюша.
Гарин прошел еще немного вперед, высоко поднимая ноги. Он постоянно на что-то натыкался, но даже раздумывать не хотел на что.
Залез на последнее сиденье и стал ломать прочное каленое стекло. На секунду он оглянулся и увидел дрожащий голубоватый огонек.
«Все хорошо. Надо только… не сдаваться».
«Вот уж не думал, что наше знакомство состоится при таких… странных обстоятельствах».
Константинов усмехнулся.
Сегодняшний день должен был очень многое изменить в его жизни. Но он даже представить себе не мог, что изменит так много.
С тех пор как Ирина призналась ему, что Ксюша, возможно, его дочь, прошла неделя. Все это время Константинов был занят.
Так, текущая рутина: переговоры, договоры, походы в сауну с давними партнерами и посиделки в ресторанах с партнерами потенциальными — словом, всякая ерунда.
Его бизнес, как большой маховик, крутился сам собой. Но Константинов прекрасно понимал, что он быстро остановится, если его постоянно не подкручивать. Поэтому то, чем он занимался последние семь дней, правильнее было бы назвать поддержанием движения, нежели самим движением.
Но на двадцать первое сентября он возлагал большие надежды.
Во-первых, конечно, встреча с чиновником из мэрии. Теперь о встрече пришлось забыть. Ненадолго. Как только ему наложат гипс, он сразу же…
Константинов поймал себя на мысли, что торопит события.
«Возможно, я останусь здесь, под землей, и до гипса дело не дойдет». Мрачная перспектива, но, стоило признать, она была вполне реальной. Даже очень.
А во-вторых, сегодня вечером он должен был познакомиться с Ксюшей. Ирина обещала их познакомить.
Они договорились, что Константинов не станет сразу же выяснять отношения: кто есть кто?
И все же… То, что он встретил ее сейчас, быть может, за несколько минут до конца… (Это нельзя было сбрасывать со счетов! Никак нельзя!) Наверное, это был некий знак.
Константинов, пользуясь темнотой, незаметно подвигался к девочке — все ближе и ближе. Он прекрасно представлял, как это выглядит со стороны. «Матерый педофил Константинов пристает к юному созданию». Но это — со стороны. А на самом деле…
Он, будто случайно, провел рукой и ощутил тепло Ксюшиного тела. Девочка дрожала. Ее зубы выбивали дробь, но она не показывала виду — бодрилась изо всех сил.
Сначала Владимир решил, что у нее шок, и какое-то время это объяснение его устраивало. До тех пор, пока он не нашел правильное.
«Кровь! Порода! Молодец! Боится, но не показывает виду».
— Как тебя зовут? — спросил он. Естественно, он знал ответ заранее, но ведь надо было представиться.
— Ксения, — немного церемонно произнесла девочка.
Константинов улыбнулся.
— А я — Владимир. Э-э-э… Алексеевич.
— Андреевна, — вернула ему Ксюша, и это еще больше позабавило Константинова.
— Тебе страшно? — спросил он.
— Рука болит. Все будет хорошо. Папа справится.
В полутьме он видел, что девочка повернула голову и посмотрела на него, но не смог разглядеть ее лицо.
— Да, — согласился Константинов. — Для этого он и нужен, чтобы со всем справляться. Правда?
— Он справится, — упрямо повторила Ксюша.
— Конечно. Он меня… Он мне очень помог.
Они помолчали. Первым заговорил Константинов.
— Ксюша, а сколько тебе лет?
В это время подошел Гарин, и Владимир физически ощутил напряжение, мгновенно возникшее между ними.
«Как бы дальше ни повернулись события, это напряжение будет только нарастать. Пока мы не объяснимся», — подумал он.
Правда, момент для выяснения отношений был не самым подходящим, но Константинов чувствовал, что оно должно произойти здесь и сейчас.
Кто знает, что будет дальше?
Он перекинулся с Гариным несколькими, ничего не значащими фразами. Хотя нет, они значили очень много. И, кажется, Гарин тоже это почувствовал.
Когда Гарин взял Ксюшу на руки. Константинов разглядел самодельную шину, прикрученную к ее правому предплечью.
Гарин ушел, а Константинов некоторое время размышлял над увиденным.
Он очень не хотел быть кому-то чем-то обязанным.
И потом… Он не должен быть хоть в чем-то хуже Гарина.
Константинов ослабил узел галстука, развязал его и положил рядом с собой.
Затем он нагнулся и коснулся правой лодыжки. Нога распухла и вылезала из ботинка, как подоспевшая квашня.
Он колебался недолго — расстегнул ремешки и, морщась от боли, стал снимать ботинок.
Перед глазами все поплыло, и Константинов думал только об одном — как бы снова не потерять сознание. Он до крови закусил губу, обхватил правой рукой больную ногу и левой потянул за каблук.
Разбухшая от воды замша никак не хотела слезать. Она облепила ступню так плотно, что даже не скользила по носкам хотя в их состав входил шелк. Константинов очень любил шелк.
Он ненадолго остановился. Боль в ноге спиральными волнами поднималась к колену и била прямо в пах, заставляя мошонку сокращаться.
«Боль… Эта чертова боль…» Он попытался сосредоточиться на боли, а когда ему это наконец удалось и думать ни о чем другом он больше не мог, резко вычеркнул ее из сознания.
Он проделывал этот фокус множество раз — правда, не с болью, а с сонливостью, усталостью, хандрой или простудой.
Сосредотачивался и потом — безжалостно вычеркивал. Забывал.
Он посмотрел в конец вагона. Там, на фоне бледно-голубого света, высокий мужчина, высунувшись в разбитое окно, принимал на руки девочку.
Константинов сжал зубы и резким рывком сдернул с ноги ботинок. У него потемнело в глазах, хотя, казалось бы, куда уж темнее, чем было в вагоне.
Он заставил себя не кричать, просто коротко выдохнул и так застыл, чувствуя, что все мышцы напряглись.
Потом, когда мышцы немного отпустило и он снова смог шевелить пальцами, Константинов закинул правую ногу на левую и принялся туго бинтовать галстуком лодыжку.
Вагон мягко качнулся. Константинов поставил правую ногу на пол и почувствовал холод.
Сначала он подумал, что это следствие тугого бинтования. Сосуды пережаты, и кровь не поступает в ступню, оттого и холодно. Но, посидев немного, понял, что дело не только в наложенной повязке. Он нагнулся и потрогал пол руками.
Вода! По полу вагона струилась холодная вода.
«Значит, времени остается все меньше и меньше. Времени? Или жизни?»
Он пожал плечами. «Какая разница? По-моему, это одно и то же. Жизнь не начинается завтра или послезавтра. Вот, мол, что-то сделаю, что-то куплю, чего-то добьюсь, и тогда начнется настоящая жизнь. Жизнь — вот она, проходит здесь и сейчас. И не просто проходит — она уходит».
Он уперся ладонями в сиденье, собрался и рывком поднялся на ноги.
«Жизнь продолжается. И только в моих силах сделать так, чтобы она продолжалась как можно дольше».
Константинов не стал дожидаться, пока толстяк подойдет к нему и поможет идти. Он сам упрямо поковылял вперед.
«Жизнь продолжается». Он это знал еще с тех времен, когда, бывало, второпях съедал пару вонючих чебуреков у ближайшей станции метро. И больше ничего за весь день.
«И то, какой она будет, зависит только от тебя. Вперед!»
Его качало из стороны в сторону, лицо кривилось от боли, но Константинов упрямо шел вперед, придерживаясь за поручень.
Денис с Алисой быстро догоняли голубоватое свечение.
Оно было ближе, чем первоначально показалось Денису. «Наверное, дело в темноте, — сообразил он. — У меня же не было никаких ориентиров».
Теперь у него складывалось ощущение, будто огонек дрожит всего в нескольких шагах; стоит только протянуть руку, и он сможет его коснуться.
Однако пока их разделял по меньшей мере один вагон. Сколько Денис ни прислушивался, он так и не смог услышать голоса, топот шагов или еще какие-нибудь звуки, издаваемые человеком. Или людьми. Скорее всего людьми: Денис не сомневался, что за огоньком идут несколько человек.
Крепко сжимая Алисину руку, он тащил девушку вперед.
Он настороженно ловил ее дыхание; к счастью, Алиса дышала свободно и ровно. Она немного запыхалась, как и сам Денис, но в ее дыхании он не различил грозных свистящих звуков, предвещавших приступ.
Значит, надо было торопиться.
Они перелезли через очередной пролом в стекле, проделанный Денисом. Он нащупал в темноте ее маленькую ладошку и двинулся дальше.
Они прошли уже половину вагона и вдруг, в паре метров от своей ноги, Денис почувствовал какое-то шевеление. Он услышал тихое поскребывание, шорох и нечленораздельную речь.
Денис вздрогнул и остановился. Алиса уткнулась в его плечо.
— Что это? — прошептала она.
— Ты тоже слышала?
— Да.
— Не знаю.
Денис выставил ногу в сторону и носком ботинка описал аккуратную дугу. Пол был пустой. Ничего вокруг.
Несколько секунд он стоял, прислушиваясь. Вдруг шорох повторился. Шорох и… тихий плач.
— Денис… — Алиса отошла от него и сделала шаг вперед.
Он остановил ее и прижал к себе.
— Не смей! — прошептал он ей на ухо. — Слышишь? Стой здесь и никуда не двигайся!
— Но ведь это может… — начала Алиса. Истомин вскипел.
— Стой здесь! — закричал он. — Даже не вздумай!
Он понимал, что его вспышка гнева вызвана не чем иным, как страхом. Страхом, который таила темнота.
Человека больше всего пугает неизвестность.
Денису казалось, что он слышит, как бьется его сердце — быстро и громко. Быстро и громко. Быс-тро-и-гром-ко…
Еще немного, и оно выскочит из груди.
Внезапно послышалось недовольное ворчание и сразу, без перерыва, заливистое тявканье.
— Боже мой! Там собака! — воскликнула Алиса.
Денис украдкой перевел дыхание.
— Конечно, собака, — преувеличенно бодро сказал он. — А ты чего ожидала?
«Вопрос в том, чего ты сам ожидал?» — подумал он и не нашел ответа.
— Как она здесь оказалась?
— Ну, как… — Денис усмехнулся. — Наверное, так же, как и мы…
— Бедненькая, — причитала Алиса.
Она нагнулась и стала водить рукой по полу, пытаясь нащупать собаку.
— Где ты? Иди сюда! На-на-на…
Денис покачал головой. В этом была вся Алиса. Будьте уверены: если в жаркий летний денек на пляже вдруг случилось замешательство, и все оглядываются на полоумную, идущую по песку в тулупе и валенках, значит, это она. Собственной персоной.
— Алиса! Брось ее! Нам пора… — пытался сказать Денис, но она не дала ему вставить ни слова.
— Дурак! Как ты не понимаешь? Мы должны взять ее! Обязательно. Посмотри!
Смотреть было некуда. Кругом царила непроницаемая темнота, но Денис явственно представлял жесты, которыми Алиса сопровождала свои слова. «Чертова коротышка! Если она упрется… »
— Посмотри! Кто здесь? Тупые, бестолковые люди, которые, ко всему прочему, еще и заплатили за это! А? И мы с тобой тоже! А она? Быть может, она вовсе и не хотела ехать!
Денис услышал, как Алиса шарит по полу. Раздался глухой стук. «Она встала на колени. Бесполезно. Лучше помочь ей, чтобы побыстрее найти эту проклятую шавку».
Он уже так и хотел поступить, но в этот момент раздалось:
— Вот она! Моя хорошая! Ее заперли в сумку, представляешь? Малышка моя…
«Вжжжи-ккк!» Звук расстегиваемой молнии. Затем обрадованный прерывающийся визг.
Денис посмотрел в сторону голубоватого огонька. Он снова стал медленно удаляться.
— Пойдем, девочка моя. А?
Алиса, спотыкаясь и прижимая собаку к себе, пошла по вагону.
Денис вдруг почувствовал острую щемящую боль в груди. Это было странное ощущение того, что вся его жизнь сосредоточилась в этом одном-единственном мгновении; уместилась в нем целиком.
— Алиса! — Денис крепко обнял девушку.
Собачонка зарычала и попыталась его укусить. Она коснулась его пальцев мокрыми губами, но Денис даже не шелохнулся и не отдернул руку.
— Алиса! Я хочу тебе кое-что сказать…
— Да?
— Я… Ты знаешь, я очень тебя люблю. Я так тебя люблю… Алиса, я никого никогда так не любил и, наверное, уже не буду…
Она издала неопределенный звук.
— Да-да, это смешно звучит, конечно… Но… Я правда так думаю. Ты мне веришь?
Алиса повернулась к нему и уткнулась лицом в грудь.
— Я это знаю.
Ее пальцы легли на его лицо.
— Я… Может быть, я редко говорил тебе об этом…
Он крепко обнял ее.
— Дама с собачкой. Как ее зовут?
— Хм-м-м… «Trouble is my middle name, bla-bla-bla…» — хрипло пропела она строчку из какой-то американской песенки в стиле кантри.
В переводе на русский это приблизительно означало: «Мое имя — невезуха, ля-ля-ля… »
— Пошли быстрее. Они, — он показал на огонек, дрожавший вдали, — уходят.
— Пошли. Кстати, там, на полу, всюду вода. Так что нам действительно надо торопиться.
Она сказала это таким тоном, словно не сама только что тратила драгоценные секунды на розыски какой-то собаки.
— Да?
Она была права. Под ногами хлюпало, и ботинки постепенно промокали.
Вода прибывала очень быстро. Ее уровень уже достиг пола вагона.
Денис побежал вперед. Окна в торцевой части были уже выбиты — скорее всего теми, кто шел за огоньком.
Истомин на всякий случай ощупал проем, накинул на раму куртку и подсадил Алису.
— Давай их догоним!
— Конечно. Вместе будет веселее, — ответила Алиса.
— Эй! — закричал Денис. — Эй, мы с вами!
Он ждал. Ничего другого ему не оставалось.
— Вниманию пассажиров! По техническим причинам движение поездов через станцию «Тушинская» временно прекращено! Просим немедленно освободить станцию! Повторяю!
Люди шумели, размахивали руками и что-то возмущенно говорили друг другу. Дежурной пришлось повторить свое обращение.
Вход со стороны железнодорожной станции уже перекрыли.
Милиционеры линейного отделения внутренних дел оттеснили желающих войти, и контролер запер двери из толстого прозрачного пластика.
Затем дежурный наряд спустился на станцию и настойчиво принялся выдавливать толпу через другой выход.
На той стороне платформы выход из метро вел в подземный переход. Направо по переходу можно было попасть к автобусам и маршруткам, следующим до Митина. Налево — к «Макдоналдсу».
Милиция получила приказ блокировать вход в метро и очистить подземный переход от посторонних. К пятачку перед «Маком» стягивались машины спасателей, «скорой помощи» и сил правопорядка.
На «Щукинской» происходило то же самое. Последний поезд, пришедший от «Октябрьского поля», замер у перрона. Быстрое объявление, и пассажиры высыпали из вагонов.
Всех спешно эвакуировали, не особенно тратя время на уговоры и ничего не объясняя.
В 8.38 женщина в клетчатом пальто протянула руку в сторону тоннеля, из которого давно, четырнадцать минут назад, должен был появиться поезд от «Тушинской», и удивленно спросила:
— Что это? Вода?
По желобу между рельсами бежал мутный ручеек. Он ширился и набирал силу.
Дежурная по станции мягко взяла женщину под локоть и попыталась увести от путей.
— Вода, да? — в голосе пассажирки появились визгливые нотки.
Дежурная отвела глаза и повторила:
— Пройдите к выходу, пожалуйста. Движение по этому участку линии временно прекращено…
— Вода! ВОДА-А-А!!! — заорала женщина, но вместо того, чтобы опрометью броситься к выходу, продолжала топтаться на месте.
Лопоухий парень в форме сержанта милиции пришел дежурной на помощь. Он ухватил нервную дамочку под мышки и потащил к лестнице. Сеть фиолетовых сосудов в его ушных раковинах была хорошо видна на фоне ламп станционного освещения.
— Вода! Вода!!! — метались крики под потолком.
Эти крики заставили остальных прибавить шагу. Станция стала быстро пустеть.
— Мы все утонем! — кричала женщина, пока не оказалась за дверью.
Лопоухий сержант стал у входа, как часовой. В его серых глазах плескался страх, но парень старался не подавать виду.
Через четыре минуты стали прибывать первые экипажи спасателей.
— Мы не пробьемся! — сказал командир восемнадцатого экипажа, обращаясь к водителю.
Рация работала беспрерывно. Дежурный по московскому штабу МЧС приказывал всем экипажам, находящимся в непосредственной близости от места происшествия, сняться с маршрута и прибыть на станции «Щукинская» или «Тушинская».
Старшие тотчас же выходили на связь и докладывали свои координаты, и дежурный направлял машину к ближайшей станции.
Восемнадцатый ждали на «Щукинской».
— Мы не пробьемся! Смотри, какая пробка! — повторил старший.
Водитель невозмутимо пожал плечами.
— В туалет никто не хочет?
— Что? При чем здесь?..
— Будет немного трясти, — сказал водитель и направил машину прямо на бордюр.
Белый «Ленд-Ровер» перескочил бетонный брус и, подпрыгивая, стремительно помчался по трамвайным рельсам.
Через четыре минуты они были на месте.
Дежурные бригады на подстанции «Скорой помощи», ожидая вызова, коротали время в комнате отдыха.
— Внимание! Все машины на выезд. Место назначения — станция метро «Тушинская»! Повторяю!
Голос диспетчера, доносящийся из динамика, слегка дрожал. Ничего хорошего это не сулило.
Врачи, фельдшеры и водители, тихонько ругаясь, стали собираться.
Мужчина лет пятидесяти, с небольшим животиком, яйцевидной лысиной и густыми черными усами, дождался, пока все разойдутся, и подошел к двери, ведущей в раздевалку.
Он трижды отрывисто стукнул.
— Эй! Ромео! Пора!
Он постоял, прислушиваясь к ритмичному шуму, доносящемуся из-за двери.
— Эй! Ты меня слышишь? Ничего личного! Просто работа!
Шум утих, и послышался запыхающийся голос:
— Заводи! Сейчас идем!
Лысый покачал головой:
— Минута! — и вышел на улицу.
Ровно через минуту дверь приоткрылась, и на пороге показался молодой человек. Он быстро пробежался пальцами по пуговицам, проверяя, все ли они застегнуты. Затем обернулся в сторону дверного проема и махнул рукой:
— Пошли!
Следом за ним вышла девушка в форменной куртке. Она смущенно улыбнулась и поправила волосы.
Молодой человек рванулся вперед, но на полпути обернулся и, обхватив девушку, крепко поцеловал ее в раскрасневшуюся щечку.
— Тебе не стыдно? — укоризненно спросила она.
— В следующий раз повешу табличку: «Молодожены! Просьба не беспокоить!» — ответил врач.
— Может, подождешь до дома? — спросила девушка.
— Если бы мог, обязательно подождал бы. Но до конца смены еще чертова уйма времени! Мне обидно — жизнь проходит, а я вынужден тратить ее на всякую ерунду!
С улицы донесся нетерпеливый гудок клаксона.
Врач пожал плечами:
— Вот видишь? Так всегда. Поехали!
Он подхватил пластиковый ящик с медикаментами и побежал к выходу. Девушка едва за ним поспевала.
До конца смены действительно было еще далеко. Гораздо больше, чем они могли себе представить.
Шевченко очень ждал этого звонка и тем не менее, когда он наконец прозвучал, вздрогнул. Он схватил трубку с пульта.
— Да? Дежурный диспетчер ЭМС слушает!
Из трубки посыпался электрический треск:
— Кхщ-щ-щ!!!… ченко, докладываю! Энергоснабжение восстановлено!
— Понял! — сказал Шевченко, положил трубку и в последний раз продумал все свои действия.
Контактный рельс на всем перегоне от «Тушинской» до «Щукинской» был обесточен на обоих путях. Он это сделал сразу, как только тридцать четвертый состав въехал на «Тушинскую».
Шевченко посмотрел на пульт. Если верить контрольным лампочкам, на всем протяжении, от станции до станции, горит аварийное освещение. Впрочем, локальная сеть освещения тоже могла быть повреждена.
Следующий шаг — вентиляция. В метро, как известно, все наоборот. Зимой под землей жарко, потому что за лето толща грунта прогревается, а потом отдает накопленное тепло. И, начиная с осени, вентиляция работает на вытяжку.
Сейчас следовало закрутить вентиляторы в обратную сторону: мощный поток воздуха хоть как-то сможет противодействовать натиску прибывающей воды.
Правда, он не мог сделать это до тех пор, пока спасатели не выведут из тоннеля всех, кого еще можно спасти: ветер, дующий им в лицо, будет только мешать и отбрасывать назад.
Невыясненным оставалось, откуда в тоннеле взялась вода? И сколько она еще будет прибывать? Существует ли прямая связь между плывуном и каналом имени Москвы, или это скопившиеся грунтовые воды, и скоро их уровень пойдет на спад?
Если события примут самый дурной оборот и плывун через трещины в породе окажется связан с каналом, то наверняка руководство примет решение использовать спецобъект, что неподалеку от «ВДНХ». Тогда на людях можно будет поставить крест.
Мощность спецобъекта такова, что он сможет создать чудовищное повышенное давление и остановить прибывающую воду, но никто из тех, кто будет в тоннеле, не выживет. Их расплющит о стены.
Но, по крайней мере, ответственность за это лично ему нести не придется.
Шевченко убрал руку от выключателей вентиляторов. Вдруг что-то капнуло на пульт. Он оглянулся и украдкой вытер пот со лба.
Электронные часы показывали 8:42:17.
— Какого черта мы делаем? — удивленно спросил толстяк.
Гарин остановился и перевел дух.
— Что?
— Зачем мы ломаем оба окна?
— А-а-а…
Гарин пожал плечами.
Действительно, смысла в том, чтобы ломать оба больших окна на торцевой части вагона, не было.
Дверь, по которой можно перейти из вагона в вагон (при условии, что у тебя есть ключ), они отмели сразу. Окошко в ней было слишком узкое, и толстяк наверняка бы не пролез.
Другое дело — боковые окна.
Гарин и Михаил залезли на сиденья и ожесточенно крушили стекла ногами. Они не останавливались ни на секунду и отчаянно торопились, словно устроили между собой соревнование — кто быстрее выбьет это чертово стекло?
Но смысла в том, чтобы ломать стекла по обе стороны двери не было никакого.
— Ты… покури пока, а я уж доделаю, — сказал Михаил.
Гарин согласился.
— А потом, — сказал он, — я пролезу первым, пробегусь по вагону и стану ломать следующее окно. А ты поможешь остальным перелезть.
— Хорошо, — кивнул толстяк. Галочка стояла рядом и держала самодельный факел.
— Мальчики, — сказала она, — а вы неплохие ребята. Я бы с удовольствием выпила с вами, как только мы выберемся отсюда.
«Скажи это моей жене, — подумал Гарин. — Скажи ей, что я не такой уж и плохой парень. За это я напою тебя чем угодно».
Михаил подошвой ботинка разбил торчащие осколки.
— Готово!
— Сейчас, — отозвался Гарин и бросился к дочери.
Она сидела в центре вагона, рядом с тем самым мужчиной, которого он вытащил из воды. Странное дело — они сидели и мирно беседовали.
— Ксюша, а сколько тебе лет? — услышал Гарин.
— Неприлично спрашивать женщину о возрасте, — парировала Ксюша.
Мужчина громко и раскатисто рассмеялся. Гарин бы и сам рассмеялся, потому что эта фраза Ксюше не принадлежала.
Так обычно говорила…
— Это твоя мама так говорит? — спросил мужчина. И продолжал смеяться.
Гарин застыл. «Да, так обычно говорит Ирина. Это ее слабость — изрекать банальности с умным видом».
Гарин стряхнул мгновенное оцепенение и подошел к дочери.
— Пойдем, принцесса! — сказал он и взял Ксюшу на руки.
Ему показалось, что расстояние между мужчиной и Ксюшей немного сократилось. Во всяком случае, когда он их оставил, между ними было минимум полметра. А сейчас бедро мужчины касалось Ксюшиной ноги. Гарину это очень не понравилось.
Тем не менее он постарался придать голосу хотя бы оттенок дружелюбия:
— Болтаете?
— Да, — отозвался мужчина. В темноте Гарин его едва видел. — Так, понемногу обо всем… У вас замечательная девочка. Сколько ей?
— Десять исполнилось. Десятого апреля.
Гарин сам не знал, почему он медлил. Почему он стоял с Ксюшей на руках и разговаривал с этим незнакомцем, вместо того, чтобы бежать к проходу, выломанному Михаилом.
— А-а-а… — сказал мужчина. — В апреле, значит… Ну да, конечно.
— А что? — начал Гарин, но мужчина перебил его.
— Похожа на маму?
— Я тоже похож на маму. Мы все похожи на маму, — отрезал Гарин.
— Ну-у-у, в общем, да, — сказал мужчина таким тоном, точно Гарин только что по секрету поведал ему, в чем смысл жизни. — И на папу тоже.
— Конечно, — сказал Гарин.
— Эй, ну чего ты тянешь, командир? — раздался хриплый женский голос. Галочка волновалась.
— Иду.
Гарин обернулся и пошел по проходу в конец вагона — туда, где как жадная пасть зиял пролом в стекле.
Он передал Ксюшу толстяку, залез на сиденье и пролез в дыру. Вытянул руки и принял от Михаила Ксюшу.
— О чем вы говорили? — спрашивал он дочь, пробираясь по вагону.
— Ни о чем, — ответила Ксюша. — Он со мной заигрывал.
— Заигрывал?
— Ну да. Знаешь: как тебя зовут да где живешь…
— Ксюша! — сказал Гарин.
— Папа… Он не в моем вкусе, не волнуйся. У тебя будет другой зять.
Гарин замер. Внезапно все его беспочвенные подозрения показались ему такими смешными и надуманными…
«Дурак ты, Гарин! Сейчас самое главное — выбраться отсюда!»
Он усадил Ксюшу на сиденье, втайне радуясь, что незнакомец остался в том, предыдущем вагоне.
— У меня будет хороший зять! — сказал он. — Самый лучший, — и погладил дочку по голове. — Ты только не забудь предупредить.
— Само собой, — успокоила его Ксюша.
Гарин прошел еще немного вперед, высоко поднимая ноги. Он постоянно на что-то натыкался, но даже раздумывать не хотел на что.
Залез на последнее сиденье и стал ломать прочное каленое стекло. На секунду он оглянулся и увидел дрожащий голубоватый огонек.
«Все хорошо. Надо только… не сдаваться».
«Вот уж не думал, что наше знакомство состоится при таких… странных обстоятельствах».
Константинов усмехнулся.
Сегодняшний день должен был очень многое изменить в его жизни. Но он даже представить себе не мог, что изменит так много.
С тех пор как Ирина призналась ему, что Ксюша, возможно, его дочь, прошла неделя. Все это время Константинов был занят.
Так, текущая рутина: переговоры, договоры, походы в сауну с давними партнерами и посиделки в ресторанах с партнерами потенциальными — словом, всякая ерунда.
Его бизнес, как большой маховик, крутился сам собой. Но Константинов прекрасно понимал, что он быстро остановится, если его постоянно не подкручивать. Поэтому то, чем он занимался последние семь дней, правильнее было бы назвать поддержанием движения, нежели самим движением.
Но на двадцать первое сентября он возлагал большие надежды.
Во-первых, конечно, встреча с чиновником из мэрии. Теперь о встрече пришлось забыть. Ненадолго. Как только ему наложат гипс, он сразу же…
Константинов поймал себя на мысли, что торопит события.
«Возможно, я останусь здесь, под землей, и до гипса дело не дойдет». Мрачная перспектива, но, стоило признать, она была вполне реальной. Даже очень.
А во-вторых, сегодня вечером он должен был познакомиться с Ксюшей. Ирина обещала их познакомить.
Они договорились, что Константинов не станет сразу же выяснять отношения: кто есть кто?
И все же… То, что он встретил ее сейчас, быть может, за несколько минут до конца… (Это нельзя было сбрасывать со счетов! Никак нельзя!) Наверное, это был некий знак.
Константинов, пользуясь темнотой, незаметно подвигался к девочке — все ближе и ближе. Он прекрасно представлял, как это выглядит со стороны. «Матерый педофил Константинов пристает к юному созданию». Но это — со стороны. А на самом деле…
Он, будто случайно, провел рукой и ощутил тепло Ксюшиного тела. Девочка дрожала. Ее зубы выбивали дробь, но она не показывала виду — бодрилась изо всех сил.
Сначала Владимир решил, что у нее шок, и какое-то время это объяснение его устраивало. До тех пор, пока он не нашел правильное.
«Кровь! Порода! Молодец! Боится, но не показывает виду».
— Как тебя зовут? — спросил он. Естественно, он знал ответ заранее, но ведь надо было представиться.
— Ксения, — немного церемонно произнесла девочка.
Константинов улыбнулся.
— А я — Владимир. Э-э-э… Алексеевич.
— Андреевна, — вернула ему Ксюша, и это еще больше позабавило Константинова.
— Тебе страшно? — спросил он.
— Рука болит. Все будет хорошо. Папа справится.
В полутьме он видел, что девочка повернула голову и посмотрела на него, но не смог разглядеть ее лицо.
— Да, — согласился Константинов. — Для этого он и нужен, чтобы со всем справляться. Правда?
— Он справится, — упрямо повторила Ксюша.
— Конечно. Он меня… Он мне очень помог.
Они помолчали. Первым заговорил Константинов.
— Ксюша, а сколько тебе лет?
В это время подошел Гарин, и Владимир физически ощутил напряжение, мгновенно возникшее между ними.
«Как бы дальше ни повернулись события, это напряжение будет только нарастать. Пока мы не объяснимся», — подумал он.
Правда, момент для выяснения отношений был не самым подходящим, но Константинов чувствовал, что оно должно произойти здесь и сейчас.
Кто знает, что будет дальше?
Он перекинулся с Гариным несколькими, ничего не значащими фразами. Хотя нет, они значили очень много. И, кажется, Гарин тоже это почувствовал.
Когда Гарин взял Ксюшу на руки. Константинов разглядел самодельную шину, прикрученную к ее правому предплечью.
Гарин ушел, а Константинов некоторое время размышлял над увиденным.
Он очень не хотел быть кому-то чем-то обязанным.
И потом… Он не должен быть хоть в чем-то хуже Гарина.
Константинов ослабил узел галстука, развязал его и положил рядом с собой.
Затем он нагнулся и коснулся правой лодыжки. Нога распухла и вылезала из ботинка, как подоспевшая квашня.
Он колебался недолго — расстегнул ремешки и, морщась от боли, стал снимать ботинок.
Перед глазами все поплыло, и Константинов думал только об одном — как бы снова не потерять сознание. Он до крови закусил губу, обхватил правой рукой больную ногу и левой потянул за каблук.
Разбухшая от воды замша никак не хотела слезать. Она облепила ступню так плотно, что даже не скользила по носкам хотя в их состав входил шелк. Константинов очень любил шелк.
Он ненадолго остановился. Боль в ноге спиральными волнами поднималась к колену и била прямо в пах, заставляя мошонку сокращаться.
«Боль… Эта чертова боль…» Он попытался сосредоточиться на боли, а когда ему это наконец удалось и думать ни о чем другом он больше не мог, резко вычеркнул ее из сознания.
Он проделывал этот фокус множество раз — правда, не с болью, а с сонливостью, усталостью, хандрой или простудой.
Сосредотачивался и потом — безжалостно вычеркивал. Забывал.
Он посмотрел в конец вагона. Там, на фоне бледно-голубого света, высокий мужчина, высунувшись в разбитое окно, принимал на руки девочку.
Константинов сжал зубы и резким рывком сдернул с ноги ботинок. У него потемнело в глазах, хотя, казалось бы, куда уж темнее, чем было в вагоне.
Он заставил себя не кричать, просто коротко выдохнул и так застыл, чувствуя, что все мышцы напряглись.
Потом, когда мышцы немного отпустило и он снова смог шевелить пальцами, Константинов закинул правую ногу на левую и принялся туго бинтовать галстуком лодыжку.
Вагон мягко качнулся. Константинов поставил правую ногу на пол и почувствовал холод.
Сначала он подумал, что это следствие тугого бинтования. Сосуды пережаты, и кровь не поступает в ступню, оттого и холодно. Но, посидев немного, понял, что дело не только в наложенной повязке. Он нагнулся и потрогал пол руками.
Вода! По полу вагона струилась холодная вода.
«Значит, времени остается все меньше и меньше. Времени? Или жизни?»
Он пожал плечами. «Какая разница? По-моему, это одно и то же. Жизнь не начинается завтра или послезавтра. Вот, мол, что-то сделаю, что-то куплю, чего-то добьюсь, и тогда начнется настоящая жизнь. Жизнь — вот она, проходит здесь и сейчас. И не просто проходит — она уходит».
Он уперся ладонями в сиденье, собрался и рывком поднялся на ноги.
«Жизнь продолжается. И только в моих силах сделать так, чтобы она продолжалась как можно дольше».
Константинов не стал дожидаться, пока толстяк подойдет к нему и поможет идти. Он сам упрямо поковылял вперед.
«Жизнь продолжается». Он это знал еще с тех времен, когда, бывало, второпях съедал пару вонючих чебуреков у ближайшей станции метро. И больше ничего за весь день.
«И то, какой она будет, зависит только от тебя. Вперед!»
Его качало из стороны в сторону, лицо кривилось от боли, но Константинов упрямо шел вперед, придерживаясь за поручень.
Денис с Алисой быстро догоняли голубоватое свечение.
Оно было ближе, чем первоначально показалось Денису. «Наверное, дело в темноте, — сообразил он. — У меня же не было никаких ориентиров».
Теперь у него складывалось ощущение, будто огонек дрожит всего в нескольких шагах; стоит только протянуть руку, и он сможет его коснуться.
Однако пока их разделял по меньшей мере один вагон. Сколько Денис ни прислушивался, он так и не смог услышать голоса, топот шагов или еще какие-нибудь звуки, издаваемые человеком. Или людьми. Скорее всего людьми: Денис не сомневался, что за огоньком идут несколько человек.
Крепко сжимая Алисину руку, он тащил девушку вперед.
Он настороженно ловил ее дыхание; к счастью, Алиса дышала свободно и ровно. Она немного запыхалась, как и сам Денис, но в ее дыхании он не различил грозных свистящих звуков, предвещавших приступ.
Значит, надо было торопиться.
Они перелезли через очередной пролом в стекле, проделанный Денисом. Он нащупал в темноте ее маленькую ладошку и двинулся дальше.
Они прошли уже половину вагона и вдруг, в паре метров от своей ноги, Денис почувствовал какое-то шевеление. Он услышал тихое поскребывание, шорох и нечленораздельную речь.
Денис вздрогнул и остановился. Алиса уткнулась в его плечо.
— Что это? — прошептала она.
— Ты тоже слышала?
— Да.
— Не знаю.
Денис выставил ногу в сторону и носком ботинка описал аккуратную дугу. Пол был пустой. Ничего вокруг.
Несколько секунд он стоял, прислушиваясь. Вдруг шорох повторился. Шорох и… тихий плач.
— Денис… — Алиса отошла от него и сделала шаг вперед.
Он остановил ее и прижал к себе.
— Не смей! — прошептал он ей на ухо. — Слышишь? Стой здесь и никуда не двигайся!
— Но ведь это может… — начала Алиса. Истомин вскипел.
— Стой здесь! — закричал он. — Даже не вздумай!
Он понимал, что его вспышка гнева вызвана не чем иным, как страхом. Страхом, который таила темнота.
Человека больше всего пугает неизвестность.
Денису казалось, что он слышит, как бьется его сердце — быстро и громко. Быстро и громко. Быс-тро-и-гром-ко…
Еще немного, и оно выскочит из груди.
Внезапно послышалось недовольное ворчание и сразу, без перерыва, заливистое тявканье.
— Боже мой! Там собака! — воскликнула Алиса.
Денис украдкой перевел дыхание.
— Конечно, собака, — преувеличенно бодро сказал он. — А ты чего ожидала?
«Вопрос в том, чего ты сам ожидал?» — подумал он и не нашел ответа.
— Как она здесь оказалась?
— Ну, как… — Денис усмехнулся. — Наверное, так же, как и мы…
— Бедненькая, — причитала Алиса.
Она нагнулась и стала водить рукой по полу, пытаясь нащупать собаку.
— Где ты? Иди сюда! На-на-на…
Денис покачал головой. В этом была вся Алиса. Будьте уверены: если в жаркий летний денек на пляже вдруг случилось замешательство, и все оглядываются на полоумную, идущую по песку в тулупе и валенках, значит, это она. Собственной персоной.
— Алиса! Брось ее! Нам пора… — пытался сказать Денис, но она не дала ему вставить ни слова.
— Дурак! Как ты не понимаешь? Мы должны взять ее! Обязательно. Посмотри!
Смотреть было некуда. Кругом царила непроницаемая темнота, но Денис явственно представлял жесты, которыми Алиса сопровождала свои слова. «Чертова коротышка! Если она упрется… »
— Посмотри! Кто здесь? Тупые, бестолковые люди, которые, ко всему прочему, еще и заплатили за это! А? И мы с тобой тоже! А она? Быть может, она вовсе и не хотела ехать!
Денис услышал, как Алиса шарит по полу. Раздался глухой стук. «Она встала на колени. Бесполезно. Лучше помочь ей, чтобы побыстрее найти эту проклятую шавку».
Он уже так и хотел поступить, но в этот момент раздалось:
— Вот она! Моя хорошая! Ее заперли в сумку, представляешь? Малышка моя…
«Вжжжи-ккк!» Звук расстегиваемой молнии. Затем обрадованный прерывающийся визг.
Денис посмотрел в сторону голубоватого огонька. Он снова стал медленно удаляться.
— Пойдем, девочка моя. А?
Алиса, спотыкаясь и прижимая собаку к себе, пошла по вагону.
Денис вдруг почувствовал острую щемящую боль в груди. Это было странное ощущение того, что вся его жизнь сосредоточилась в этом одном-единственном мгновении; уместилась в нем целиком.
— Алиса! — Денис крепко обнял девушку.
Собачонка зарычала и попыталась его укусить. Она коснулась его пальцев мокрыми губами, но Денис даже не шелохнулся и не отдернул руку.
— Алиса! Я хочу тебе кое-что сказать…
— Да?
— Я… Ты знаешь, я очень тебя люблю. Я так тебя люблю… Алиса, я никого никогда так не любил и, наверное, уже не буду…
Она издала неопределенный звук.
— Да-да, это смешно звучит, конечно… Но… Я правда так думаю. Ты мне веришь?
Алиса повернулась к нему и уткнулась лицом в грудь.
— Я это знаю.
Ее пальцы легли на его лицо.
— Я… Может быть, я редко говорил тебе об этом…
Он крепко обнял ее.
— Дама с собачкой. Как ее зовут?
— Хм-м-м… «Trouble is my middle name, bla-bla-bla…» — хрипло пропела она строчку из какой-то американской песенки в стиле кантри.
В переводе на русский это приблизительно означало: «Мое имя — невезуха, ля-ля-ля… »
— Пошли быстрее. Они, — он показал на огонек, дрожавший вдали, — уходят.
— Пошли. Кстати, там, на полу, всюду вода. Так что нам действительно надо торопиться.
Она сказала это таким тоном, словно не сама только что тратила драгоценные секунды на розыски какой-то собаки.
— Да?
Она была права. Под ногами хлюпало, и ботинки постепенно промокали.
Вода прибывала очень быстро. Ее уровень уже достиг пола вагона.
Денис побежал вперед. Окна в торцевой части были уже выбиты — скорее всего теми, кто шел за огоньком.
Истомин на всякий случай ощупал проем, накинул на раму куртку и подсадил Алису.
— Давай их догоним!
— Конечно. Вместе будет веселее, — ответила Алиса.
— Эй! — закричал Денис. — Эй, мы с вами!