Алексей Назимов не мог не видеть в происходящем некоего знака. Даже, можно сказать, знамения судьбы.
Прошло всего два месяца с тех пор, как он вместе с бригадой оказался у разрушающейся прямо на глазах Башни.
Назимов вел прямой репортаж, и его включения регулярно давали в телевизионной программе.
Это был воскресный день. Июль. Жара. Половина города разъехалась, но рейтинг у канала в тот день был просто сумасшедшим. Мало того, статистика свидетельствовала, что во время прямых включений количество телезрителей резко увеличивалось. Значит, аудитория «уходила» с других каналов, а это очень важно.
Это означало успех. Его личный успех как репортера.
Назимов не собирался останавливаться на достигнутом. Некоторые секреты ремесла, которые он понял в тот день, следовало хорошенько уяснить, закрепить и развить.
Назимов провел много свободного времени в аппаратной, просматривая свои ролики и сравнивая их с роликами конкурентов.
Затем ему пришло в голову сравнить то, что выпустили в эфир, с «обрезками», не вошедшими в репортажи.
Выпускающий режиссер был тут ни при чем. Назимов сам, работая «с колес», много метров отправил в «корзину», а теперь, просматривая их еще раз, понял, что напрасно это сделал.
Именно в «корзине» оказались кадры, которые смогли бы придать репортажам больше живости и наглядности.
Например, кадры, когда его чуть не сбил мотоциклист. Ведь это обязательно надо было дать в эфир, а он почему-то не дал. Побоялся, что вся Россия увидит его испуганным, с покрасневшим лицом и сбившимся набок начесом.
Глупо! Он понял, что был не прав. Ведь он не освещал визит президента дружественной страны и не докладывал парламентскую хронику. Он работал с места крупной катастрофы и просто обязан был показать, как это страшно. Не стоило делать из себя бездушного автомата по передаче горячих новостей и лишать свой имидж простительной и волнующей человечности.
Назимов усвоил полученный урок, и сейчас решил действовать несколько по-другому.
Случаю… (или не совсем Случаю?) было угодно, что двадцать первого сентября его телевизионная бригада снова оказалась дежурной. Правда, за пять минут до выезда он еще не знал, что поедет к «Тушинской». Редактор отдела новостей отсылал его бригаду к Басманному суду, где возобновились слушания по делу Ходорковского.
Назимов уже приготовился разжевывать для телезрителей эту тягучую и невкусную конфету, как вдруг раздался еще один звонок, и редактор приказал немедленно отправляться к «Тушинской».
Алексей на ходу выслушивал скучные вводные и строгие указания, на чем следует заострить внимание, а что лучше обойти стороной, и понимал, что поступит немного по-другому.
Не то чтобы совсем по-другому. Нет. Немного…
— Разворачивай антенну! — скомандовал Назимов и вылез из машины. — Когда будем готовы? — спросил он инженера.
— Пять минут, — ответил инженер.
— Хорошо, — сказал Алексей и кивнул оператору: — Пошли!
Быстрым наметанным взглядом он оценил ситуацию. Основные события разворачивались у противоположного выхода из метро.
На пятачке возле «Макдоналдса» стояли машины «скорой помощи». Они задерживались здесь совсем ненадолго. Врачи и фельдшеры грузили раненых, по несколько человек в каждую машину. Затем двери с тревожным жестяным грохотом захлопывались, отрывисто ревел двигатель, и машина, окутанная голубыми сполохами мигалок, стремительно срывалась с места. Тут же подъезжала следующая.
Надрывно выли сирены. Назимов машинально отметил, что в радиусе ста метров нигде нет птиц, они улетели, испуганные суматохой и громкими звуками.
Бело-голубые джипы спасателей стояли где придется. Самих спасателей не было видно. «Наверное, все они спустились в метро, — подумал Назимов. — Действительно, где же им еще быть? Люди работают».
Алексей чувствовал, что после событий в Башне с ним произошла какая-то перемена. Раньше он считал, что главное — это сама новость. Энергичный, «стреляющий» сюжет. А все остальное — просто обстоятельства, сопутствующие сюжету.
Теперь он думал по-другому. Главное — это люди, то, что с ними происходит, и как они себя при этом ведут.
Этой нехитрой истине, как ни странно, научил его эпизод с молодым прапорщиком, стоявшим в оцеплении у Башни. Назимов тогда пытался прорваться сквозь оцепление, а прапорщик, устав выслушивать то просьбы, то угрозы, просто взял да и съездил ему по шее.
«Идиот! И зачем я только туда рвался? Чего проще — найти в толпе человека с испуганными глазами. Узнать, почему он так переживает? Потому, что рушится его квартира, за которую он отдал кучу денег, или в подземном гараже плющит его машину, или же кто-то из его близких находится там?»
Назимов махнул оператору: «за мной!» и пошел к выходу из метро.
— Так. Вот здесь — общий план. Пока просто машины. Машины, машины, сирены… Понимаешь, да? — не оборачиваясь, говорил он.
Он только указывал, на ходу строил сюжет, мысленно прикидывая, какие кадры войдут в репортаж, а какие следует выбросить. Он спиной ощущал, что видит объектив кинокамеры.
— Сережа… Вон туда. Где люди собрались на балконе и смотрят.
На противоположной стороне дороги стояла типовая панельная многоэтажка. На балконе шестого или седьмого этажа скопилась группа любопытствующих. Они с интересом наблюдали за происходящим и что-то оживленно обсуждали.
— Дай «наезд»! Короткий кадр! Ага!
Кто-то из стоявших на балконе заметил, что их снимают. Парень поднял руку с бутылкой пива и помахал камере.
— Взял это?
— Крупным планом, — ответил оператор.
— Хорошо! Смена! Снова на машины!
Пока все выстраивалось неплохо. Сначала общее чувство тревоги, затем обязательные праздные зеваки. «Для них и работаем, — подумал Назимов. — Телезрители — тс же зеваки, только устроившиеся с большим комфортом».
Навстречу им шли люди: испуганные, грязные, в мокрой одежде.
Назимов зажал микрофон под мышкой и подошел к мужчине в черном кожаном пальто.
Мужчина шел странно, выписывал причудливые круги: ноги сами несли его назад, к выходу из метро.
— С вами все в порядке? Помощь не нужна? — спросил Назимов.
Мужчина посмотрел на него, затем прямо в объектив. Его глаза застилала влажная дымка, в них было столько боли, что Назимову стало не по себе.
— НТВ, — представился Алексей. — Вы можете сказать несколько слов?
— Я не нашел ее, — глухо сказал мужчина. — Все произошло так неожиданно… Удар, потом вода… — Плечи его затряслись, послышались всхлипывания.
Назимов за спиной показал оператору: «Снимай! Снимай, не останавливайся!»
Мужчина шмыгнул носом совсем по-детски.
Он провел ладонью по лицу и с силой надавил пальцами на глаза. Это помогло ему чуть-чуть успокоиться. Он распрямился и посмотрел в камеру.
— Саша! Кристина! Вы слышите меня? — сказал он. Назимов одобрительно кивнул. — Я пока не нашел маму, но она должна быть где— то здесь. Мы ехали вместе, а потом… — голос его снова задрожал.
— Это ваша жена? — спросил Назимов.
— Да.
— Как ее зовут?
Мужчина посмотрел на него так, словно не До конца понял смысл вопроса.
— А-а-а… — сказал он. — Валечка… Э-э-э… Жихарева Валентина Алексеевна…
Назимов повернулся к оператору.
— Мы просим всех, кто что-нибудь знает о судьбе Жихаревой Валентины Алексеевны, сообщить об этом по телефону… — он замолчал, предоставляя слово мужчине.
— А?
— Скажите контактный номер телефона, — подсказал Назимов.
— Да-да… Пятьсот тридцать пять… Кажется… шестьдесят восемь… сейчас, — он напрягся и четко ответил: — Пятьсот тридцать пять, восемьдесят шесть, сорок один.
Назимов снова перехватил инициативу.
— Пожалуйста, все, кто может помочь, позвоните по номеру пятьсот тридцать пять, восемьдесят шесть, сорок один, — сказал он. — Давайте помогать друг другу.
Он сделал почти незаметное движение рукой, красный огонек, говоривший о том, что камера включена, погас.
Назимов потрепал мужчину по плечу.
— Она найдется. Она обязательно найдется.
— Вы думаете? — с надеждой спросил мужчина.
— Конечно.
Что он еще мог ответить?
— Скажите, пожалуйста… Что там происходит? Что там творится? В метро?
Мужчина молчал. Он мысленно опять вернулся туда, откуда с таким трудом вырвался несколько минут назад. Наконец он собрался с духом и сказал одно лишь слово:
— МЕСИВО…
Назимов почувствовал, как между лопаток пробежали мурашки. Это было настолько острое и неприятное ощущение, что он невольно передернул плечами.
— Месиво… — повторил он, обращаясь к оператору. — Пойдем ближе.
Оператор кивнул и поправил камеру на плече.
В конце концов, это была их работа. Трудная, тяжелая, нервная, но кто-то должен был ее делать по возможности сухо и бесстрастно.
Назимов однажды прочитал, что самые бездушные люди — это врачи. Помнится, его поразила эта мысль. «Самая гуманная профессия… » С другой стороны, невозможно оставаться профессионалом и при этом переживать за каждого пациента. Нормальная человеческая психика этого не выдерживает.
В его случае было нечто похожее. Невозможно «затрачиваться» на каждый репортаж, но тогда чем он отличается от тех же зевак? Ради чего все это: дорогая камера, спутниковая антенна, микрофон? Что это — инструменты искусного подглядывания? Или нечто большее?
Они приближались к выходу из метро и теперь слышали крики, прорывавшиеся сквозь рев сирен. Сейчас ему хотелось, чтобы сирены выли как можно громче, заглушая стоны и плач.
Дорогу преградил солдат-срочник в милицейской форме.
— Туда нельзя, — сказал он.
Назимов заглянул солдату за плечо. Двое людей: один в оранжевом жилете, другой в синей форменной куртке — несли на носилках человека. Рядом бежала сестра и придерживала пострадавшего.
Мужчина на носилках дергал головой, словно хотел боднуть кого-то. Все лицо его было залито кровью. Одна нога свесилась с носилок и безвольно болталась, будто под штаниной ничего не было. Сестра аккуратно подхватила ее и положила на носилки. Человек заорал и запрокинул голову назад, словно хотел дотянуться затылком до лопаток.
Носилки с раненым запихнули в ближайшую машину, через боковую дверь посадили женщину кавказского вида. Она придерживала правую руку левой и все время качала головой, точно не могла с чем-то согласиться.
«Газель» дала задний ход, развернулась и помчалась к Волоколамскому шоссе.
— Посмотри, — сказал Назимов оператору и кивнул в сторону «Макдоналдса». — Они жрут.
Оператор без лишних слов направил камеру на стеклянные стены закусочной. Молодой человек в толстом сером свитере методично жевал гамбургер, или чизбургер, или еще какую-нибудь ерунду.
— А что ты хочешь? — отозвался оператор. Голос его звучал монотонно: он должен был оставаться неподвижным, чтобы «картинка» не дрожала. — Для них это — очередное шоу «За стеклом». Привыкли уже…
— Пойдем-ка возьмем пару интервью, — сказал Назимов. — Я хочу, чтобы этот сукин сын прямо в кадре сблевал себе на колени.
— Не горячись, Леша. — Оператор выключил камеру и пошел за ним, обходя оцепление. — Он просто даст тебе по репе, и все.
— Это не страшно, — отозвался Назимов. — У меня яркий галстук. На бланш никто не обратит внимания.
— Ну-ну…
Оператор не возражал. Сюжет строил Назимов, и вроде бы все получалось неплохо. Не совсем то, чего от них ожидали, зато живо.
Правда, Назимов нарушал основную заповедь — всегда оставаться бесстрастным, но он, похоже, делал это сознательно.
Все произошло почти так, как предсказывал оператор.
Назимов ворвался в «Макдоналдс» и ринулся искать парня в сером свитере. Тот, не подозревая, что его ожидает, дожевывал свой сэндвич и пялился на происходящее «за стеклом».
Назимов кивнул оператору, и тот включил подсветку.
Алексей, не спрашивая разрешения, уселся напротив ресторанного зрителя (оператору пришлось присесть, чтобы взять в кадр что-то еще, помимо двух затылков) и сунул ему микрофон под нос.
— Здравствуйте! НТВ! Скажите, пожалуйста, что вы чувствуете, когда видите, как спасатели выносят пострадавших?
Парень побагровел, покосился на камеру и махнул на оператора рукой. Он пробубнил что-то нечленораздельное, затем с усилием проглотил кусок и нервно закричал:
— Не надо меня снимать!
Назимов скрестил руки. Оператор убрал камеру.
— Снимают девочек на Ленинградском шоссе. Мы просто берем интервью, — со злобой процедил Назимов. — Давайте еще раз. — Оператор снова включил камеру.
— Скажите, что вы испытываете при виде этой трагедии? Это никак не влияет на ваш аппетит?
Парень резко встал. Легкий пластиковый стул упал.
— Да пошел ты… — сказал он и развернулся, чтобы уйти, но Назимов схватил его за рукав.
— Постойте! Почему вы не можете ответить на мой вопрос?
Обладатель серого свитера приблизился к Алексею и толкнул его обеими руками в грудь. Назимов не удержался на ногах и отлетел в сторону. Он упал прямо на колени дородной женщине в джинсовом костюме.
— Извините! Я не хотел! — сказал он, затем схватил со стола недопитую парнем кока-колу, сорвал со стакана крышечку и плеснул ему вслед.
Парень ловко увернулся, покрутил пальцем у виска и выбежал на улицу. Оператор подошел к Назимову.
— Чего ты чудишь? Хочешь дать это в эфир? Да что с тобой сегодня?
Назимов тяжело дышал, будто пробежал не один километр. Он запустил руку под воротник рубашки и ослабил узел галстука.
— Черт знает… — сказал он. — Что-то накатило…
Он постоял немного и потом побрел к выходу. У двери остановился и громко сказал:
— Простите! — Потом добавил: — Приятного аппетита!
— К машине! — сказал он на улице. — Будем перегонять!
Оператор пожал плечами.
— Как скажешь…
Они уже направлялись к телевизионному микроавтобусу, как вдруг Назимов заметил черный «БМВ» с мигалками на крыше, стоявший у противоположного входа.
— Кого это принесло? — сказал он в пустоту. — Пойдем-ка, взглянем.
Водитель сидел в машине. Назимов согнутым пальцем постучал в тонированное стекло. Стекло медленно опустилось.
— Чего? — спросил водитель.
Назимов показал ему удостоверение с надписью «Пресса».
— Пару вопросов.
— Ничего не знаю.
Алексея всегда удивляло, как эти люди — мелкие холуи — умудряются себя подать. С ходу и не разберешь, кто кого возит.
— Спасибо. Кто твой шеф?
Водитель криво усмехнулся. Стекло поползло вверх. Назимов придержал его рукой.
— Это что, секрет?
— Парень, не трогай машину, — с угрозой сказал водитель.
— Вот как? — Назимов дернул за ручку двери.
Водитель поспешно нажал на кнопку блокировки и прикрикнул:
— Убери руку!
— Да я уберу. Ты просто скажи, чьих будешь? Кому служишь?
Водитель недобро покачал головой.
— Да ты ненормальный.
— А ты — нормальный? Вы все тут нормальные, да? Под землей люди гибнут. Вон оттуда их выносят. Иди посмотри!
— А я здесь при чем?
— Ни при чем. Никто ни при чем. Тогда зачем ты приехал? Кого привез?
Назимов почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука. Он оглянулся — оператор.
— Леш, может, хватит уже? Чего ты ко всем пристаешь?
Он убрал руку Назимова и отвел журналиста в сторону.
— Ты завалишь репортаж, понимаешь? Тебя ведь после этого даже на дециметровый канал не возьмут. Ты вообще соображаешь, что делаешь?
Назимов посмотрел на «БМВ». Водитель вылез из машины и доставал сигареты. Алексею показалось, что его руки немного дрожат.
Он подошел к водителю и протянул зажигалку.
— Ладно. Не сердись. Работа…
Водитель закурил и бросил быстрый взгляд на двери станции.
— Маев здесь. Начальник метрополитена. Он тебе все равно ничего не скажет. Здесь такое творится… Лучше и не подходи к нему. Пресс-служба даст комментарий, но попозже.
Назимов стоял, вслушиваясь в каждое слово.
— А что там вообще произошло?
Водитель снова оглянулся.
— Вода прибывает. Очень быстро.
— Что значит «очень быстро»?
— Значит, что, если не принять никаких мер, всю линию может затопить.
— И что теперь делать?
— Останавливать воду, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал водитель.
— Как?
— Есть средства… Только…
— Только что?
Водитель бросил на асфальт окурок.
— Только не все успеют выйти.
Они замолчали. Каждый молчал по-своему. Каждый не глядел на другого.
— Зачем ты это сказал? — спросил Назимов. Водитель недоуменно вскинул брови.
— Я тебе ничего не говорил.
— Понял…
Назимов развернулся и побрел к микроавтобусу. Надо было перегонять материал в студию.
Он чувствовал себя совершенно разбитым и опустошенным.
Молодой человек с пышным начесом, скрывающим раннюю лысину, стоял с микрофоном в руке на площади автобусной станции.
— Мы ведем свой репортаж от станции метро «Тушинская». К сожалению, мы пока не располагаем никакими достоверными сведениями о том, что случилось в перегонном тоннеле между «Тушинской» и «Щукинской». Определенно можно утверждать одно — произошла очень крупная катастрофа. Количество жертв уточняется, но уже можно сказать, что их не менее ста человек.
«И скорее всего будет еще больше…» — добавил про себя Назимов.
Он не сказал это вслух, но Ирина смогла прочесть это в его глазах.
Она покачнулась. Высокие каблуки внезапно показались не такой уж надежной опорой, а мраморный пол — отполированным до блеска гладким льдом.
Если бы не охранник дядя Вася, вскочивший со стула и схвативший ее под руку, она бы обязательно упала.
— Телефон… — слабо сказала Ирина. Охранник поставил перед ней аппарат.
— У тебя там кто-то… Да?
Она кивнула и стала набирать номер. Она набирала три раза и никак не могла попасть в отделение инфекционной больницы, где работал Гарин.
Наконец на том конце провода раздался певучий баритон.
— Да-да. Островский слушает!
— Ирина сжала пальцами виски. «Как же его зовут? Как его зовут, этого Островского?» Владимир Николаевич… — это получилось непроизвольно. Онемевшие губы сами выговорили забытое имя. — Это Ирина… Гарина…
— Ирина Александровна, голубушка! Слушаю вас!
— Скажите… Скажите, Андрей… На работе?
Островский не отвечал.
— Почему вы молчите? А? — Она не выдержала и сорвалась на крик: — Почему вы молчите?!
— Ирина Александровна… Он… еще не пришел. — Слова давались старику с трудом, видимо, он уже знал последние новости. — Пожалуйста, возьмите себя в руки. Я скажу ему, он сразу же вам перезвонит.
— Перезвонит? Откуда? Из метро? — Ее душили слезы. Она затряслась и потом зарыдала в голос. — Из метро?! Что вы такое говорите?
— Успокойтесь, пожалуйста, — бормотал Островский, но Ирина его больше не слушала.
Трубка выпала у нее из рук и, качаясь, повисла на витом шнуре.
— Это мне… Это мне за все… За что, Господи?! За что?! — она стала медленно сползать по стойке.
Дядя Вася вскочил со стула, бросился к Ирине и подхватил ее под руки. В его возрасте подобные упражнения вполне могли закончиться обширным инфарктом.
— Да что же это? — причитал он. — За что все это?
Он дотащил ее до туалета, открыл кран и плеснул в лицо пригоршню воды.
Через пару минут Ирина пришла в себя. Тушь и косметика стекали разноцветными струйками.
Василий Петрович отмотал пару метров туалетной бумаги и протянул ей вместо салфетки.
— Вытри лицо, красавица. Все будет хорошо.
Ирина посмотрела на охранника и четко, почти по складам, сказала:
— Я ведь не хотела… Чтобы все — вот так.
Она просительно заглянула в его глаза:
— Я же не виновата, правда?
Василий Петрович прижал ее к груди и погладил по спине.
— Конечно, милая, конечно…
Он не понял ни слова из того, что она говорила.
Немного успокоившись, Ирина снова набрала номер Константинова.
Владимир был таким цельным и надежным… Он должен что-нибудь придумать. Теперь она надеялась только на него.
Механический женский голос повторил, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», и Ирина почувствовала, что снова приближается к опасной грани, за которой начинается истерика.
И если бы не дядя Вася, так бы оно и случилось. Но он схватил ее за плечи, сильно встряхнул и громко чмокнул в щеку.
— Ну-ка, соберись! По-моему, ты должна быть там.
— Там?
— А где же еще?
— Да. Там.
Ирина поднялась в офис, не говоря ни слова, собрала вещи, накинула плащ и бегом спустилась к машине.
Вагон мотало из стороны в сторону. Это казалось невозможным, но он словно всплывал, прижимаясь к потолку тоннеля.
«Впрочем… Наверное, это только кажется. Не может такая махина плавать. Просто его двигает напором воды», — подумал Гарин.
Правда, вслед за этим пришла следующая мысль. «Если напор воды такой сильный, что может двигать состав, значит, нас он просто сомнет и раздавит».
Он держался обеими руками за поручень и ломал стекло. В глубине души Гарин надеялся на то, что это — последнее стекло, которое ему придется выбить. Ксюша сидела неподалеку, в паре метров. Гарин очень боялся, что ее может задеть осколками.
— Принцесса! — крикнул он. — Ты как?
— Все хорошо, папа.
Он уловил в голосе Ксюши плачущие нотки, но она крепилась изо всех сил.
За спиной послышались грузные шаги толстяка. Затем прибавилось прерывающееся дыхание неизвестного мужчины, у которого, вероятно, была сломана нога. Потом рядом появился слабый голубоватый свет и раздался визгливый нервный смех — значит, и Галочка тоже здесь.
«Вся команда в сборе», — усмехнулся Гарин. Он быстро обернулся и подумал, что, пожалуй, ошибся в диагнозе — мужчина шел сам, не опираясь на толстяка. Затем в неверном свете факела увидел, как тот страдальчески морщится при каждом шаге, и решил, что скорее всего перелом есть.
«Да ладно! Какая разница? Главное, что он может идти».
— Кто-нибудь считал вагоны? Этот будет последним или нет?
Гарину никто не ответил.
— Хорошо. Михаил, передай мне девочку.
Гарин пролез в проем и вытянул руки, готовясь принять Ксюшу. Он уже взял дочку на руки, и вдруг услышал звук, который меньше всего ожидал услышать — заливистый собачий лай.
— Папа, ты слышал? — воскликнула дочь.
— Нет, ничего. Тебе просто показалось. — Он обнял Ксюшу, намеренно закрывая ее голову рукавом куртки.
— Но там же собачка!
— Принцесса! Ну откуда здесь могла взяться собачка?
— Нет, собачка!
Спорить с Ксюшей было бесполезно. Гарин усадил дочь на ближайшее сиденье.
— Пожалуйста, сиди тихо! Хорошо?
— Там собачка… — Ксюша послушно сидела на месте.
Гарин вернулся к проему.
— Эй, приятель! — обратился он к мужчине со сломанной ногой. — Полезай!
Он подхватил Константинова под руки и потащил на себя. Константинов кряхтел и скрипел зубами от боли, но ни разу не закричал. «Молодец!» — мысленно похвалил его Гарин и аккуратно поставил на пол.
— Посиди пока, — сказал Гарин. Константинов покачал головой.
— Я пойду, — и поковылял по проходу.
Следующей была Галочка. Гарин взял у нее факел. Тряпка стала чадить, спирт уже почти весь выгорел. Гарин подумал, что самое время смочить факел жидкостью из бутылочки, хотя… Неизвестно, сможет ли кто-нибудь из них нести факел в тоннеле или же он сразу упадет в воду. Гарин точно не сможет — у него на руках будет Ксюша.
Но об этом пока не стоило думать — кто знает, сколько вагонов еще впереди?
Последним в проем пролез толстяк Миша. Он тяжело отдувался и сопел.
— У меня глюки, док, или это действительно собака? — спросил Михаил.
— У тебя действительно… глюки, — уклончиво ответил Гарин, и в этот момент лай повторился.
Но теперь Гарин слышал человеческий голос. Молодой мужской голос.
— Эй! Мы с вами!
— Нашего полку прибыло! — засмеялся толстяк и почему-то похлопал Гарина по плечу.
— Угу. Пришли на огонек.
Гарин достал из-за пазухи бутылочку.
— Давай зажигалку.
Толстяк полез в карман.
Гарин быстро затоптал факел и, перевернув бутылочку, смочил тряпку вонючей жидкостью, которая, если верить Галочке, была вполне пригодна для употребления внутрь.
Зажигать факел не пришлось, он вспыхнул сам и снова осветил вагон.
— Мы, кажется, пришли, — послышалось из дальнего конца.
Гарин понял, что это означает. Они наконец-то добрались до хвостового вагона. Теперь им предстоит выйти в тоннель. Но сначала надо дождаться тех, с собакой.
Он вернул факел Галочке и велел ей стать в центре вагона, а сам пошел с Михаилом разжимать двери.
Это оказалось на удивление легко. Сжатый воздух постепенно вышел из ресиверов, и двери подались без особого сопротивления.
Но едва они раздвинули створки, как в вагон ворвался грязный поток. Вода быстро дошла до щиколоток.
— Черт! — выругался Гарин. — Кто первый?
Все молчали, но ведь кто-то должен быть первым. Кто?
Не он. Там, в тоннеле, могло оказаться что угодно. Если бы Гарин был один, он бы не задумываясь шагнул в грязную воду («Интересно, она мне по пояс? Или по грудь?») и пошел бы навстречу невидимой опасности. Но он был не один и не мог доверить Ксюшу никому другому.
Здесь, в вагоне, у него оставался какой-то шанс. Мало ли? Вдруг за ними придут? Вдруг спасатели каким-то чудом прорвутся сюда?