«Дурак! Как они могут прорваться сюда? Как можно преодолеть натиск сотен, а то и тысяч тонн воды? Нехитрая задачка для детей: сможет ли спасатель сдвинуть восемь вагонов метро? Нет? А поток может! Что из этого следует? Сможет ли спасатель противостоять потоку?»
Это было очевидно, и все же Гарин надеялся, что в вагоне безопасно. До крыши оставалось приблизительно два метра. А потом он будет под завязку заполнен водой. Но когда это произойдет? Через час? Через два? Или через пятнадцать минут? Гарин с трудом перевел дыхание. Он только сейчас заметил, что дышать стало заметно тяжелее. Воздух был спертый и очень влажный.
Он утер крупные капли, катившиеся по лбу. Ему приходилось изо всех сил напрягать диафрагму, чтобы закачать в легкие новую порцию воздуха.
Гарин еще раз посмотрел под ноги и в ужасе отшатнулся, толкнув Константинова, тот, наступив на поврежденную ногу, заорал от боли.
Черная рука медленно ощупывала дверной проем, словно кто-то из-под воды хотел залезть в вагон. Рука двигалась вслепую; по крайней Мере, Гарин не видел головы, поднимавшейся над поверхностью воды.
Отсветы факела были очень слабыми, но Гарин хорошо разглядел скрюченные пальцы. Казалось, еще немного, и эти пальцы схватят его и утащат вниз, под воду.
На задворках гаринского сознания промелькнула быстрая мысль: «Надо же, у меня еще остались силы бояться».
Крик боли, раздавшийся над самым ухом, немного отрезвил его.
Гарин не отрываясь смотрел на руку. Она, медленно покачиваясь, сдвигалась к тому краю двери, где стоял толстяк.
— Отойди! — сказал Гарин Михаилу. — Он тебя заденет.
Толстяк посмотрел в направлении, куда указывал палец Гарина, шумно задышал и сделал два быстрых шага назад.
— Ой!!! — пискнул он, хотя при такой комплекции более естественным был бы бас.
— Не дергайся, — вмешался Константинов. Он говорил, стиснув зубы, поэтому слова сопровождались свистом воздуха, проходящего между сведенными челюстями. — Напугаешь дочку. Мертвец… Что ты, мертвеца не видел? Их тут полно.
— Они тут? В тоннеле? — шепотом спросил толстяк.
— Ага, — угрюмо ответил Константинов. — Ждут следующего поезда.
Рука добралась до самого края проема и остановилась. Черная вода скрывала тело, которое никак не могло сдвинуться с места. Набегающий поток стремился унести его, но мертвец не хотел никуда уплывать. Казалось, он держался за дверь и приветливо помахивал им.
Константинов, прихрамывая на правую ногу, подошел к двери, взял черную руку и выпихнул ее назад, в проем.
Гарин уловил уходящее движение. Мертвец, подхваченный потоком, поплыл дальше.
Константинов вымыл пальцы в воде, плескавшейся на полу.
— Грязь, — сказал он, обернувшись. — Черная грязь.
Гарин кивнул.
— Ну, так кто будет первым? — спросил Константинов, выпрямляясь.
Он не смотрел на толстяка; вопрос был адресован только Гарину. Несколько секунд все молчали.
— Я буду первым, — твердо сказал Константинов, и Гарину почему-то показалось, что он вкладывает в эти слова дополнительный смысл.
Что-то еще, помимо очевидного. «Иначе… почему он так усмехнулся?»
— Мне нужен свет, — сказал Константинов. Незаметно для всех он взял на себя роль лидера. — Позовите эту… как ее там зовут, не знаю. Пусть идет сюда. Я спрыгну и постараюсь за что-нибудь уцепиться. Ты, — обратился он к Гарину, — за мной. Затем ты, — он ткнул пальцем в толстяка, — подашь ему девочку. Все понятно?
— А остальные? — спросил Михаил. Константинов сощурился.
— Кто как сможет. В тоннеле все равно встретимся. И знаете еще что?
— Что? — спросил толстяк. Гарин промолчал.
— Старайтесь не частить. Прыгать с интервалами.
— Почему?
Константинов покрутил головой. Весь его вид говорил: «Ну как такой взрослый и толстый человек не может понимать элементарных вещей?!»
— Потому что там вода. И если кто-то начнет тонуть, то он будет хвататься за другого и обязательно утянет его на дно. А два трупа — это хуже, чем один. Кто-нибудь со мной не согласен?
Гарин посмотрел на Михаила. Даже в полумраке было видно, как он побледнел. «Он же не умеет плавать», — вспомнил Гарин.
Он подошел к толстяку и взял его за руку.
— Ты… только не бойся. Там неглубоко. Ты, главное, держись поближе к стене. Цепляйся за эти чертовы кабели, и все будет в порядке.
Толстяк трясся, как в лихорадке. Его пухлые губы дрожали, как у ребенка, который вот-вот собирается заплакать.
— Ну! Миша! — Гарин крепко сжал его плечо.
Михаил мелко закивал, словно больной паркинсонизмом.
— Ничего-ничего… Я не буду ни за кого хвататься. Правда… Правда, док! Ты мне веришь?
Толстяк вдруг схватил его за руку и сжал так сильно, что Гарин поморщился.
— Конечно, — сказал он. — Главное — не бояться. Все будет хорошо…
— Конечно, не бояться, — как заведенный, твердил Михаил. — Не бояться… Там темно, и там вода… Но бояться не надо. Разве это страшно? Там всего лишь темно. И всюду вода…
Михаил все-таки не выдержал — он стал всхлипывать. Но тут вмешался Константинов.
— Хватит разводить сопли! Ты — здоровый мужик! Мы с ним, — он кивнул на Гарина, — поплывем вместе. Потому что у нас… — он осекся, помолчал немного, потом продолжил: — На руках девочка. Нам нужно думать о ней. А тебе, — он с силой хлопнул толстяка по плечу, и это подействовало: всхлипывания прекратились, — достаточно просто позаботиться о своей заднице. Спасать самого себя. Ощетинься! Возьми себя в руки!
Толстяк собрался. В глазах его появилась злость.
— Да, — сказал он. — Я понимаю. Все будет в порядке. За меня можете не беспокоиться.
— Ну вот и хорошо! — одобрительно отозвался Константинов.
Михаил выпрямился, расправил плечи и стал еще больше. Теперь он выглядел просто огромным. От него исходило грубое и почти осязаемое ощущение физической мощи.
Но Гарина не покидало беспокойное чувство, что с толстяком все же что-то не так. Тревога в душе нарастала с каждой секундой. Казалось, они все неуклонно приближались к чему-то неотвратимому.
Андрей запретил себе об этом думать. «Главное — Ксюша!»
Странно, но даже посторонний мужчина со сломанной ногой понимал это лучше, чем он. Отец.
Гарин почувствовал беспричинную и немного запоздалую досаду оттого, что, беспокоясь о толстяке, совершал предательство по отношению к дочери.
«Хватит!» — решил он и посмотрел за спину Михаилу.
Там, в середине вагона, появились две фигуры. Те самые, с собачкой.
Галина изо всех сил махала свободной рукой, поторапливая их.
Фигуры подошли ближе, и Гарин увидел, что это совсем молодые люди. Парень и девушка.
Парень ростом почти с него, а девушка — хрупкая крошка. На плече у нее висела здоровенная дерматиновая папка, а в руках она держала собаку.
— Ну что? Все в сборе? — спросил мужчина со сломанной ногой.
Его голос звучал зловеще. Этот человек все меньше и меньше нравился Гарину, хотя он говорил правильные вещи, но вместе с тем…
«Отложим разбор полетов на потом. Ладно, Гарин?»
Он подошел к дочери и взял ее на руки.
Мужчина со сломанной ногой задержал на нем взгляд. Потом кивнул и уверенно сказал:
— Я — первый!
Константинов подошел к дверному проему. Его бил озноб. Ступня поврежденной ноги превратилась в кусок льда, от которого холод распространялся по всему телу.
Он все говорил: «Поплывем, поплывем… » А что значит «поплывем»? Здесь должно быть не так уж и глубоко. Дно тоннеля совсем близко. Вопрос в другом: можно ли плыть в мелкой горной речке или правильнее будет назвать это «попыткой удержаться на ногах»?
Константинов постарался представить себе то, что ему предстоит. Так. Допустим, он выпрыгнет в тоннель. Что там, под ногами? Точнее, под ногой, потому что наступить он сможет только на левую?
Там рельсы. Неровность. Значит, следует больше полагаться на руки. Держаться ими за край двери.
Он примет на себя натиск бегущей воды и станет тормозить Гарина. Ведь Гарин не сможет ни за что держаться — его руки будут заняты Ксюшей. Затем, когда Гарин обнимет ее покрепче…
Константинов понял, что его раздумья выглядят как нерешительность. Он сел на пол и свесил ноги в тоннель.
Он сразу ощутил на себе силу потока. Его чуть не перевернуло. Константинов едва успел раскинуть руки и удержать равновесие.
— Светите мне! — от внезапного холода горло сдавило, и поэтому крик вышел хриплым.
Гарин опустил Ксюшу, выхватил из Галочкиных рук факел и стал рядом. Константинов покачал головой.
— Да нет же. Не ты. Ты — следующий!
Гарин передал факел молодому человеку, который только что подошел, а сам взял Константинова за шиворот.
— Я подстрахую, — сказал он.
— Ладно.
Константинов оттолкнулся ладонями от пола и ухнул в холодную воду. Теперь его ощущения были совсем другими. Жизнь преподносила сюрприз за сюрпризом.
Вода оказалась… как бы это сказать? Не совсем водой. Водой она была только сверху, а внизу напоминала вязкую сметану.
Она не обтекала — она обвивала ноги.
— Черт! — воскликнул Константинов.
— Что? — испугался Гарин и потянул его назад, в вагон.
— Да оставь ты меня! Слезай! Только будь осторожен! Здесь невозможно устоять!
Константинов обеими руками ухватился за створку двери. Он почувствовал, как тело его постепенно принимает горизонтальное положение, параллельно полу.
— Ну же!
Гарин закивал и тоже сел на пол.
Несмотря на предупреждение Константинова, он все же оказался не готов к такой силе потока, и поэтому невольно повторил нелепую пантомиму с раскинутыми руками.
— Прыгай! — стуча зубами, сказал Константинов.
И Гарин прыгнул.
Вязкая вода толкнула его прямо на Константинова.
— А-х-х-х! — Гарин задохнулся от внезапно охватившего холода.
Он попытался ухватиться за нижний край дверного проема, но пальцы скользили и срывались. Течение несло его прочь от вагона, и в голове промелькнула страшная мысль: «Что, если меня унесет совсем? С кем тогда будет Ксюша? Найдется ли кто-нибудь еще, для кого ее жизнь будет важнее, чем собственная?»
Тоскливый ужас захлестнул сознание. Гарин понимал, что даже если кто-нибудь и захочет позаботиться о его дочери, то вряд ли сможет это сделать. Михаил? Он не умел плавать. Галочка? Смешно об этом и думать. Парочка с собакой? Но они сами еще дети.
Гарин пробовал, как советовал толстяку, цепляться за кабели, проложенные вдоль стен… Но течение было сильнее.
Вдруг он почувствовал, что уперся во что-то. Во что-то, что не позволяло ему двигаться дальше.
Он поднял голову и увидел рядом с собой искаженное гримасой напряжения лицо мужчины со сломанной ногой.
— Чего ты тянешь? Бери ее скорей! Я долго не продержусь!
Гарин нащупал под ногами дно тоннеля. Он уперся в ребро шпалы, чтобы хоть как-то противостоять натиску воды, но основной опорой по-прежнему служила отставленная в сторону нога его добровольного помощника. «Левая, — сообразил Гарин. — Здоровая».
Мужчина уже ничего не говорил; видимо, на это не хватало сил. Его руки натянулись, как тросы, глаза бешено вращались. В них билась одна-единственная мысль: «Быстрее! Быстрее!»
— Михаил! Дай мне Ксюшу!
Толстяк бережно взял девочку на руки и поднес к проему. Казалось, он был в замешательстве и никак не мог сообразить, какой стороной повернуть Ксюшу. Гарин понял, что заставляет его сомневаться. Надо было принимать срочное решение.
— Посади мне ее на спину! А ты, принцесса, держись покрепче за шею!
— Ага! — толстяк свесился в проем и сделал как велели.
Гарин почувствовал две тонкие руки, обвившие ему шею. Самодельная шина — обломок зонта — уперся ему в подбородок. Гарин посмотрел на мужчину со сломанной ногой.
— Ну что? Пошли?
Мужчина кивнул. И в следующий момент разжал пальцы.
Течение подхватило их, и Гарин почувствовал, как дно тоннеля уходит из-под ног. Он развернулся лицом вперед, а мужчина так и плыл спиной, поддерживая Гарина обеими руками.
Его лицо захлестнуло набежавшей волной, мужчина покрутил головой, отфыркиваясь, но руки не разжал. Он вцепился в гаринскую куртку и все время выталкивал Гарина наверх, не давая ему уйти под воду.
Ксюша закричала от страха и холода. Вода била ей в спину, перехлестывала через голову, но, по крайней мере, не попадала в рот. Если бы Гарин прижал дочку к груди, все было бы намного хуже. Он был даже рад, что слышит ее крик. Значит, она не захлебывалась.
Они стремительно удалялись от вагона, и слабый свет факела становился еще слабее. Впереди была полная темнота, и Гарин больше всего боялся, как бы им не наткнуться на стену тоннеля. Тогда их может развернуть и накрыть с головой, но пока ничто не вставало на их пути.
Внезапно Гарин почувствовал, как они немного поменяли направление, забирая вправо. Вдалеке — о чудо! — он сумел различить полукруглый обрез потолка. Значит, там, впереди, есть свет. Пока же он видел только его отблески.
Гарин попробовал быстро обернуться, но не смог ничего разглядеть. Теперь кромешная темнота была позади.
Он подумал, удастся ли ему еще раз увидеть всех, кто был в вагоне. «Кто-то обязательно выплывет, но вот все — это вряд ли».
Гарин не хотел об этом думать, но почему-то был уверен, что Галочка… Останется здесь. Навсегда.
Их движение замедлилось. Течение слабело по мере того, как они удалялись от места прорыва плывуна.
Что-то ударило его по колену. Гарин выпрямил согнутые ноги и попытался встать. Вода была уже не такой вязкой и едва доходила до пояса. Он завел левую руку за спину, поддерживая Ксюшу, а правой обхватил мужчину за локоть.
— Давай! — сказал он. — Потихоньку вставай.
Гарин не видел его лицо, только контур головы. Черное пятно на черном фоне.
Он подождал, пока мужчина не утвердится на ногах. Тот что-то пробурчал и отстранил его руку.
— Все нормально! Я сам.
Мужчина развернулся и побрел вперед. Гарин слышал плеск воды: сначала резкий «хлюп» — это мужчина быстро переносил вперед здоровую ногу, а потом медленное «ш-ш-ш» — подтягивал больную.
Через несколько метров он остановился.
— В чем дело? — спросил Гарин.
Мужчина не отвечал, и это насторожило Гарина.
— Что-то случилось?
Ответа по-прежнему не было. Было слышно, как мужчина тяжело возится в темноте, будто таскает что-то.
Гарин сделал несколько шагов, осторожно обходя мужчину слева.
Он опустил руку, понимая, что мешает идти, плавая в воде. Наткнулся на это рукой и брезгливо отдернул ее. Шагнул влево и снова наткнулся. Он оттолкнул труп ногой и, с трудом сдерживая подступающую панику, рванулся вправо, поднимая тучу брызг.
Как вдруг мужчина произнес:
— Хватит дергаться, Гарин! Они тут повсюду. Прибило течением. Хочешь ты этого или не хочешь, но нам придется шагать по трупам. Иди за мной, я буду расчищать дорогу.
Никогда раньше Гарин не мог даже подумать, что расхожее словосочетание примет когда-нибудь буквальный смысл.
Островский видел его своим преемником на должности заведующего отделением. Он не раз говорил:
— Андрей Дмитриевич! Не пора ли вам уже тиснуть кандидатскую, а? Я ведь не вечный. Но мне, знаете, хотелось бы, чтобы на мое место пришел умный и толковый специалист. Одним словом — свой человек!
Гарин в таких случаях неизменно отшучивался:
— Я не умею шагать по трупам, Владимир Николаевич!
Конечно, это было преувеличением. На место заведующего отделением в инфекционной больнице почему-то никто особенно и не рвался. Как и вообще в инфекционисты. Просто Гарин ленился писать диссертацию. Он считал, что овчинка выделки не стоит.
Но сейчас ему именно приходилось шагать по трупам.
Он нащупал в темноте спину Константинова и пристроился за ним. Теперь они двигались значительно медленнее.
Толстяк, высунувшись из дверей, следил за уносимым течением Гариным до тех пор, пока мог его видеть. Он старательно прислушивался сам не зная к чему. Ведь, если Гарин утонет, этого никто не услышит: он просто уйдет под воду, пузыри будут всплывать на поверхность бурлящей воды и лопаться, пока весь воздух не выйдет из легких дока.
Михаила передернуло. Он поспешно убрался обратно в вагон.
Обвел взглядом троих оставшихся и выразительно посмотрел на парнишку, державшего в руке факел.
— Теперь — вы!
— Мы? — парень колебался. — А почему не вы?
— Потому что так надо, — ответил Михаил. — Я пойду последним.
— А что, последним лучше?
— Не знаю… — Михаил развел руками.
В самом деле, что он мог сказать? «Я еще ни разу не тонул в метро. До сегодняшнего дня».
Он немного помолчал, прислушиваясь к тому, что творилось в его душе. Для себя он все уже решил. Значит, надо стоять на этом до конца.
— Я думаю, — он старался тщательно подбирать слова, — что так будет лучше для вас. Для вас обоих, — сказал он, кивнув на девушку.
— Почему? — допытывался парень. Он не слышал предупреждения Константинова и вряд ли догадывался о том, что может сделать обезумевший от страха человек, если начнет тонуть.
«Почему? Да потому, что я не умею плавать, и не могу сказать наверняка, как поведу себя, оказавшись в воде». Михаил чуть было не произнес это вслух, но вовремя сдержался. Он знал, что парень ему не поверит. Да он бы и сам на его месте не поверил, решил бы, что это слепленная на скорую руку отмазка, а причина скорее всего корыстная.
Он думал, что его порыв благороден и очень бы хотел, чтобы эти трое по достоинству его оценили, но…
— Потому что, если ты не прыгнешь сам, я тебя вышвырну! — сказал он и ужаснулся: «Боже, что я говорю?! Эти несчастные ребята и так напуганы, а я…» — Схвачу за шиворот и выкину на фиг! А потом и ее! — он ткнул пальцем в девушку.
— Эй, жирдяй! — завопила Галочка. — Может, ты и меня вышвырнешь?!
— И тебя тоже! Вслед за ними! — заорал Михаил. Он удивился — голос не дрожал. Видимо, он и впрямь решился это сделать.
Его поразила реакция парня. Тот оглядел его с ног до головы и презрительно процедил:
— Во, блин! Еще один спецназовец…
Михаил не мог знать, что парень вспоминает эпизод на крыше погибающей Башни. Там капитан спецназа в черной форме раскидал Дениса и двоих девчонок, как котят, и все лишь для того, чтобы освободить место в вертолете для своей штурмовой группы[1].
На всякий случай Михаил неумело принял боксерскую стойку и сказал:
— Да, я служил в спецназе. Это точно.
На самом деле он вообще не служил — из-за плоскостопия, но, если это поможет парню решиться, почему бы и нет?
— Валите отсюда, — Михаил шагнул вперед и отобрал у парня факел.
Парень усмехнулся и подошел к девушке.
— Сделаем, как эти, — он ткнул большим пальцем через плечо, в сторону тоннеля. — Я — первый, ты — за мной. Поплывем вместе. Не бойся. Со мной ничего не бойся.
— А она? — спросила девушка и подняла собачку.
— Она?
— Засунь ее в папку, — посоветовал Михаил.
— Засунь свой язык себе в задницу! — отозвался парень.
Он развернулся к толстяку, ожидая удара. Глаза его сверкали злобой.
— Нет, правда, — миролюбиво сказал Михаил. — Засунь ее в папку и завяжи. Никуда она оттуда не денется. А папку повесь на шею.
— Надо же, какая трогательная забота о животных, — с иронией сказал парень и взял у девушки папку. Он постоял, прикидывая, стоит ли послушать толстяка. И решил, что стоит.
Денис развязал папку.
— Клади!
Девушка положила собаку. Собака забеспокоилась. Она пробовала сопротивляться, но Денис быстро захлопнул папку и крепко завязал тесемки.
Ручки папки были достаточно длинными; Денис без труда просунул в них голову.
Собачонка визжала и скулила, но у нее не было выбора. Как и у всех прочих.
Денис взял Алису за руку и подвел к дверному проему.
— Спускайся сразу вслед за мной! Ты поняла?
Алиса закивала.
— Не бойся, не бойся! — говорил Денис и сам не мог разобраться: кому он это говорит? Алисе? Или себе?
Он, повторяя движения уже скрывшихся мужчин, сел на пол и, придерживаясь за дверь, осторожно спустился в воду.
— Иди, солнышко! Иди скорее!
Алисе стало страшно. Она подняла на толстяка испуганные глаза, но тот грозно выступил вперед.
— Иди за ним!
Алиса медлила, хотя понимала, что другого выхода у нее нет.
— Иди! — повторил толстяк, покачав головой.
И девушка сделала шаг вперед.
— Теперь что, я? — спросила Галочка, когда двое ребят скрылись в темноте тоннеля.
— Я тебе посвечу, — сказал Михаил.
Галочка скривилась. Губы ее задрожали, и она вдруг громко, в голос, зарыдала.
— Пошли вместе, а, жирдяй?! Чего, они все вместе, а я — одна? Я не хочу! Я боюсь одна! Пошли вместе!
— Да на хрен ты мне сдалась?
Галочка поняла, что последняя надежда тает без следа. В одиночку… В темном тоннеле… Это было по-настоящему страшно, хотя, казалось бы, она повидала в своей жизни разного под завязку. Что еще может ее испугать? Оказалось, что-то еще может.
Пол под ногами — в который уже раз! — задрожал, вагон качнуло, и он прополз несколько метров вперед.
Едва вагон остановился, толстяк переложил факел в левую руку, а правой схватил бродяжку за шиворот. Галочка отбивалась и даже пробовала его укусить, но толстяк не обращал на это внимания.
Он вытащил ее в дверной проем и медленно опустил в воду.
Женщина визжала и цеплялась за дверь.
Михаил присел рядом с ней.
— Не ори! Слышишь? Не ори!
Галочка замолчала.
— Теперь набери побольше воздуха!
Она послушно открыла рот так широко, словно хотела проглотить Михаила целиком, и вдохнула. Не отрываясь смотрела ему прямо в глаза с отчаянием, но больше с мольбой. Казалось, она говорила: «Может, не надо? Может, я просто выпила чуть больше, чем следовало? Или не того, что следовало? Может, я просто сплю и ты меня сейчас разбудишь?»
Михаил улыбнулся настолько ободряюще, насколько мог. Улыбка вышла натянутой.
— Удачи! — сказал он и отцепил ее побелевшие пальцы от двери.
Течение подхватило женщину и унесло в темноту.
— Вот так это обычно и бывает, — непонятно почему, сказал Михаил и распрямился.
Вода уже дошла ему до колен.
— Ну а что? Он был прав. Я же трус. Я бы обязательно стал за кого-нибудь хвататься.
Он опустил факел и стал разглядывать черную воду.
— Надо было мне идти первым, — сказал он и заплакал.
Он больше не мог сдерживаться. Да и не перед кем было теперь. Он остался один в этом чертовом вагоне, и вода быстро прибывала.
Михаил положил факел на сиденье. Еще сантиметров пять, и сиденье тоже скроется под водой.
Дерматин зашипел и стал пузыриться, распространяя удушающее зловоние. Непонятно, зачем он оставил факел гореть? Михаил все равно не мог заставить себя посмотреть на эту страшную черную воду, плещущуюся в тоннеле.
Он развернулся и стал медленно отступать к дверям. Подошел к проему и, раскинув руки, нащупал кончиками пальцев края.
Сделал шажок назад. Еще один… Еще…
Пятки уже не чувствовали под собой пола; Михаил стоял на одних только мысках.
Он закрыл глаза. «Раз — и все! Только решиться!»
Он не успел. Новый толчок, гораздо сильнее прежних, потряс вагон. Михаил нелепо взмахнул руками и выпал наружу, подняв тучу брызг.
В отчаянии он уцепился за край, но, прежде чем течение снесло его в сторону, вагон накренился и придавил его к стене тоннеля.
«Лучше бы раздавил сразу!» — промелькнула мысль, однако вагон застыл на месте и больше не двигался.
Токоприемник раздробил ему обе голени. Михаил чувствовал ужасную боль, затопившую сознание целиком. Он попытался закричать, но из груди вырвался лишь слабый писк. Попытался вырваться, но с одной стороны на него давила груда металла, а с другой — впивались в спину плети кабелей.
Вода прибывала. Она доставала уже до подбородка.
Михаил запрокинул голову. Он начал захлебываться.
Он понимал, что погибает. Руки оставались свободными. Если бы можно было набрать в горсть немного воздуха и засунуть себе в рот!
Он попробовал подтянуться, чтобы выбраться. Раздробленные ноги отозвались кошмарной болью. Железная ловушка держала крепко.
Бесполезно. Бесполезно…
Михаил забился. Это была уже агония.
Она длилась почти три минуты. Все это время он не отрываясь ловил взглядом свет догорающего факела, словно это могло помочь.
Потом затих, и вода полностью скрыла его тело.
Трое спасателей восемнадцатого экипажа бежали по тоннелю. Надутая лодка сильно мешала, но они не обращали на это внимания.
Они преодолели метров сто, а может, и все двести. Под ногами было по-прежнему сухо. Никаких следов воды.
В нее трудно было б поверить, если б они не видели ее текущей между рельсами параллельного пути.
— До первого перехода еще метров сто, — на бегу крикнул командир. — Попытаемся открыть дверь и войти.
Никто ему не ответил, да он и не спрашивал, а объявлял о своих намерениях.
В темноте было трудно ориентироваться, однако ноги и легкие говорили ему, что они бегут немного в гору. Это означало, что поток воды будет бежать им навстречу.
Конечно, он кое-что слышал о метро раньше, когда у них проходили регулярные учения.
Им объясняли, что метро построено не так примитивно, как это выглядит на схеме.
Под каждой станцией, на значительной глубине, существует блок технических помещений, а еще ниже — блок служебных.
Это было очевидно, и все же Гарин надеялся, что в вагоне безопасно. До крыши оставалось приблизительно два метра. А потом он будет под завязку заполнен водой. Но когда это произойдет? Через час? Через два? Или через пятнадцать минут? Гарин с трудом перевел дыхание. Он только сейчас заметил, что дышать стало заметно тяжелее. Воздух был спертый и очень влажный.
Он утер крупные капли, катившиеся по лбу. Ему приходилось изо всех сил напрягать диафрагму, чтобы закачать в легкие новую порцию воздуха.
Гарин еще раз посмотрел под ноги и в ужасе отшатнулся, толкнув Константинова, тот, наступив на поврежденную ногу, заорал от боли.
Черная рука медленно ощупывала дверной проем, словно кто-то из-под воды хотел залезть в вагон. Рука двигалась вслепую; по крайней Мере, Гарин не видел головы, поднимавшейся над поверхностью воды.
Отсветы факела были очень слабыми, но Гарин хорошо разглядел скрюченные пальцы. Казалось, еще немного, и эти пальцы схватят его и утащат вниз, под воду.
На задворках гаринского сознания промелькнула быстрая мысль: «Надо же, у меня еще остались силы бояться».
Крик боли, раздавшийся над самым ухом, немного отрезвил его.
Гарин не отрываясь смотрел на руку. Она, медленно покачиваясь, сдвигалась к тому краю двери, где стоял толстяк.
— Отойди! — сказал Гарин Михаилу. — Он тебя заденет.
Толстяк посмотрел в направлении, куда указывал палец Гарина, шумно задышал и сделал два быстрых шага назад.
— Ой!!! — пискнул он, хотя при такой комплекции более естественным был бы бас.
— Не дергайся, — вмешался Константинов. Он говорил, стиснув зубы, поэтому слова сопровождались свистом воздуха, проходящего между сведенными челюстями. — Напугаешь дочку. Мертвец… Что ты, мертвеца не видел? Их тут полно.
— Они тут? В тоннеле? — шепотом спросил толстяк.
— Ага, — угрюмо ответил Константинов. — Ждут следующего поезда.
Рука добралась до самого края проема и остановилась. Черная вода скрывала тело, которое никак не могло сдвинуться с места. Набегающий поток стремился унести его, но мертвец не хотел никуда уплывать. Казалось, он держался за дверь и приветливо помахивал им.
Константинов, прихрамывая на правую ногу, подошел к двери, взял черную руку и выпихнул ее назад, в проем.
Гарин уловил уходящее движение. Мертвец, подхваченный потоком, поплыл дальше.
Константинов вымыл пальцы в воде, плескавшейся на полу.
— Грязь, — сказал он, обернувшись. — Черная грязь.
Гарин кивнул.
— Ну, так кто будет первым? — спросил Константинов, выпрямляясь.
Он не смотрел на толстяка; вопрос был адресован только Гарину. Несколько секунд все молчали.
— Я буду первым, — твердо сказал Константинов, и Гарину почему-то показалось, что он вкладывает в эти слова дополнительный смысл.
Что-то еще, помимо очевидного. «Иначе… почему он так усмехнулся?»
— Мне нужен свет, — сказал Константинов. Незаметно для всех он взял на себя роль лидера. — Позовите эту… как ее там зовут, не знаю. Пусть идет сюда. Я спрыгну и постараюсь за что-нибудь уцепиться. Ты, — обратился он к Гарину, — за мной. Затем ты, — он ткнул пальцем в толстяка, — подашь ему девочку. Все понятно?
— А остальные? — спросил Михаил. Константинов сощурился.
— Кто как сможет. В тоннеле все равно встретимся. И знаете еще что?
— Что? — спросил толстяк. Гарин промолчал.
— Старайтесь не частить. Прыгать с интервалами.
— Почему?
Константинов покрутил головой. Весь его вид говорил: «Ну как такой взрослый и толстый человек не может понимать элементарных вещей?!»
— Потому что там вода. И если кто-то начнет тонуть, то он будет хвататься за другого и обязательно утянет его на дно. А два трупа — это хуже, чем один. Кто-нибудь со мной не согласен?
Гарин посмотрел на Михаила. Даже в полумраке было видно, как он побледнел. «Он же не умеет плавать», — вспомнил Гарин.
Он подошел к толстяку и взял его за руку.
— Ты… только не бойся. Там неглубоко. Ты, главное, держись поближе к стене. Цепляйся за эти чертовы кабели, и все будет в порядке.
Толстяк трясся, как в лихорадке. Его пухлые губы дрожали, как у ребенка, который вот-вот собирается заплакать.
— Ну! Миша! — Гарин крепко сжал его плечо.
Михаил мелко закивал, словно больной паркинсонизмом.
— Ничего-ничего… Я не буду ни за кого хвататься. Правда… Правда, док! Ты мне веришь?
Толстяк вдруг схватил его за руку и сжал так сильно, что Гарин поморщился.
— Конечно, — сказал он. — Главное — не бояться. Все будет хорошо…
— Конечно, не бояться, — как заведенный, твердил Михаил. — Не бояться… Там темно, и там вода… Но бояться не надо. Разве это страшно? Там всего лишь темно. И всюду вода…
Михаил все-таки не выдержал — он стал всхлипывать. Но тут вмешался Константинов.
— Хватит разводить сопли! Ты — здоровый мужик! Мы с ним, — он кивнул на Гарина, — поплывем вместе. Потому что у нас… — он осекся, помолчал немного, потом продолжил: — На руках девочка. Нам нужно думать о ней. А тебе, — он с силой хлопнул толстяка по плечу, и это подействовало: всхлипывания прекратились, — достаточно просто позаботиться о своей заднице. Спасать самого себя. Ощетинься! Возьми себя в руки!
Толстяк собрался. В глазах его появилась злость.
— Да, — сказал он. — Я понимаю. Все будет в порядке. За меня можете не беспокоиться.
— Ну вот и хорошо! — одобрительно отозвался Константинов.
Михаил выпрямился, расправил плечи и стал еще больше. Теперь он выглядел просто огромным. От него исходило грубое и почти осязаемое ощущение физической мощи.
Но Гарина не покидало беспокойное чувство, что с толстяком все же что-то не так. Тревога в душе нарастала с каждой секундой. Казалось, они все неуклонно приближались к чему-то неотвратимому.
Андрей запретил себе об этом думать. «Главное — Ксюша!»
Странно, но даже посторонний мужчина со сломанной ногой понимал это лучше, чем он. Отец.
Гарин почувствовал беспричинную и немного запоздалую досаду оттого, что, беспокоясь о толстяке, совершал предательство по отношению к дочери.
«Хватит!» — решил он и посмотрел за спину Михаилу.
Там, в середине вагона, появились две фигуры. Те самые, с собачкой.
Галина изо всех сил махала свободной рукой, поторапливая их.
Фигуры подошли ближе, и Гарин увидел, что это совсем молодые люди. Парень и девушка.
Парень ростом почти с него, а девушка — хрупкая крошка. На плече у нее висела здоровенная дерматиновая папка, а в руках она держала собаку.
— Ну что? Все в сборе? — спросил мужчина со сломанной ногой.
Его голос звучал зловеще. Этот человек все меньше и меньше нравился Гарину, хотя он говорил правильные вещи, но вместе с тем…
«Отложим разбор полетов на потом. Ладно, Гарин?»
Он подошел к дочери и взял ее на руки.
Мужчина со сломанной ногой задержал на нем взгляд. Потом кивнул и уверенно сказал:
— Я — первый!
Константинов подошел к дверному проему. Его бил озноб. Ступня поврежденной ноги превратилась в кусок льда, от которого холод распространялся по всему телу.
Он все говорил: «Поплывем, поплывем… » А что значит «поплывем»? Здесь должно быть не так уж и глубоко. Дно тоннеля совсем близко. Вопрос в другом: можно ли плыть в мелкой горной речке или правильнее будет назвать это «попыткой удержаться на ногах»?
Константинов постарался представить себе то, что ему предстоит. Так. Допустим, он выпрыгнет в тоннель. Что там, под ногами? Точнее, под ногой, потому что наступить он сможет только на левую?
Там рельсы. Неровность. Значит, следует больше полагаться на руки. Держаться ими за край двери.
Он примет на себя натиск бегущей воды и станет тормозить Гарина. Ведь Гарин не сможет ни за что держаться — его руки будут заняты Ксюшей. Затем, когда Гарин обнимет ее покрепче…
Константинов понял, что его раздумья выглядят как нерешительность. Он сел на пол и свесил ноги в тоннель.
Он сразу ощутил на себе силу потока. Его чуть не перевернуло. Константинов едва успел раскинуть руки и удержать равновесие.
— Светите мне! — от внезапного холода горло сдавило, и поэтому крик вышел хриплым.
Гарин опустил Ксюшу, выхватил из Галочкиных рук факел и стал рядом. Константинов покачал головой.
— Да нет же. Не ты. Ты — следующий!
Гарин передал факел молодому человеку, который только что подошел, а сам взял Константинова за шиворот.
— Я подстрахую, — сказал он.
— Ладно.
Константинов оттолкнулся ладонями от пола и ухнул в холодную воду. Теперь его ощущения были совсем другими. Жизнь преподносила сюрприз за сюрпризом.
Вода оказалась… как бы это сказать? Не совсем водой. Водой она была только сверху, а внизу напоминала вязкую сметану.
Она не обтекала — она обвивала ноги.
— Черт! — воскликнул Константинов.
— Что? — испугался Гарин и потянул его назад, в вагон.
— Да оставь ты меня! Слезай! Только будь осторожен! Здесь невозможно устоять!
Константинов обеими руками ухватился за створку двери. Он почувствовал, как тело его постепенно принимает горизонтальное положение, параллельно полу.
— Ну же!
Гарин закивал и тоже сел на пол.
Несмотря на предупреждение Константинова, он все же оказался не готов к такой силе потока, и поэтому невольно повторил нелепую пантомиму с раскинутыми руками.
— Прыгай! — стуча зубами, сказал Константинов.
И Гарин прыгнул.
Вязкая вода толкнула его прямо на Константинова.
— А-х-х-х! — Гарин задохнулся от внезапно охватившего холода.
Он попытался ухватиться за нижний край дверного проема, но пальцы скользили и срывались. Течение несло его прочь от вагона, и в голове промелькнула страшная мысль: «Что, если меня унесет совсем? С кем тогда будет Ксюша? Найдется ли кто-нибудь еще, для кого ее жизнь будет важнее, чем собственная?»
Тоскливый ужас захлестнул сознание. Гарин понимал, что даже если кто-нибудь и захочет позаботиться о его дочери, то вряд ли сможет это сделать. Михаил? Он не умел плавать. Галочка? Смешно об этом и думать. Парочка с собакой? Но они сами еще дети.
Гарин пробовал, как советовал толстяку, цепляться за кабели, проложенные вдоль стен… Но течение было сильнее.
Вдруг он почувствовал, что уперся во что-то. Во что-то, что не позволяло ему двигаться дальше.
Он поднял голову и увидел рядом с собой искаженное гримасой напряжения лицо мужчины со сломанной ногой.
— Чего ты тянешь? Бери ее скорей! Я долго не продержусь!
Гарин нащупал под ногами дно тоннеля. Он уперся в ребро шпалы, чтобы хоть как-то противостоять натиску воды, но основной опорой по-прежнему служила отставленная в сторону нога его добровольного помощника. «Левая, — сообразил Гарин. — Здоровая».
Мужчина уже ничего не говорил; видимо, на это не хватало сил. Его руки натянулись, как тросы, глаза бешено вращались. В них билась одна-единственная мысль: «Быстрее! Быстрее!»
— Михаил! Дай мне Ксюшу!
Толстяк бережно взял девочку на руки и поднес к проему. Казалось, он был в замешательстве и никак не мог сообразить, какой стороной повернуть Ксюшу. Гарин понял, что заставляет его сомневаться. Надо было принимать срочное решение.
— Посади мне ее на спину! А ты, принцесса, держись покрепче за шею!
— Ага! — толстяк свесился в проем и сделал как велели.
Гарин почувствовал две тонкие руки, обвившие ему шею. Самодельная шина — обломок зонта — уперся ему в подбородок. Гарин посмотрел на мужчину со сломанной ногой.
— Ну что? Пошли?
Мужчина кивнул. И в следующий момент разжал пальцы.
Течение подхватило их, и Гарин почувствовал, как дно тоннеля уходит из-под ног. Он развернулся лицом вперед, а мужчина так и плыл спиной, поддерживая Гарина обеими руками.
Его лицо захлестнуло набежавшей волной, мужчина покрутил головой, отфыркиваясь, но руки не разжал. Он вцепился в гаринскую куртку и все время выталкивал Гарина наверх, не давая ему уйти под воду.
Ксюша закричала от страха и холода. Вода била ей в спину, перехлестывала через голову, но, по крайней мере, не попадала в рот. Если бы Гарин прижал дочку к груди, все было бы намного хуже. Он был даже рад, что слышит ее крик. Значит, она не захлебывалась.
Они стремительно удалялись от вагона, и слабый свет факела становился еще слабее. Впереди была полная темнота, и Гарин больше всего боялся, как бы им не наткнуться на стену тоннеля. Тогда их может развернуть и накрыть с головой, но пока ничто не вставало на их пути.
Внезапно Гарин почувствовал, как они немного поменяли направление, забирая вправо. Вдалеке — о чудо! — он сумел различить полукруглый обрез потолка. Значит, там, впереди, есть свет. Пока же он видел только его отблески.
Гарин попробовал быстро обернуться, но не смог ничего разглядеть. Теперь кромешная темнота была позади.
Он подумал, удастся ли ему еще раз увидеть всех, кто был в вагоне. «Кто-то обязательно выплывет, но вот все — это вряд ли».
Гарин не хотел об этом думать, но почему-то был уверен, что Галочка… Останется здесь. Навсегда.
Их движение замедлилось. Течение слабело по мере того, как они удалялись от места прорыва плывуна.
Что-то ударило его по колену. Гарин выпрямил согнутые ноги и попытался встать. Вода была уже не такой вязкой и едва доходила до пояса. Он завел левую руку за спину, поддерживая Ксюшу, а правой обхватил мужчину за локоть.
— Давай! — сказал он. — Потихоньку вставай.
Гарин не видел его лицо, только контур головы. Черное пятно на черном фоне.
Он подождал, пока мужчина не утвердится на ногах. Тот что-то пробурчал и отстранил его руку.
— Все нормально! Я сам.
Мужчина развернулся и побрел вперед. Гарин слышал плеск воды: сначала резкий «хлюп» — это мужчина быстро переносил вперед здоровую ногу, а потом медленное «ш-ш-ш» — подтягивал больную.
Через несколько метров он остановился.
— В чем дело? — спросил Гарин.
Мужчина не отвечал, и это насторожило Гарина.
— Что-то случилось?
Ответа по-прежнему не было. Было слышно, как мужчина тяжело возится в темноте, будто таскает что-то.
Гарин сделал несколько шагов, осторожно обходя мужчину слева.
Он опустил руку, понимая, что мешает идти, плавая в воде. Наткнулся на это рукой и брезгливо отдернул ее. Шагнул влево и снова наткнулся. Он оттолкнул труп ногой и, с трудом сдерживая подступающую панику, рванулся вправо, поднимая тучу брызг.
Как вдруг мужчина произнес:
— Хватит дергаться, Гарин! Они тут повсюду. Прибило течением. Хочешь ты этого или не хочешь, но нам придется шагать по трупам. Иди за мной, я буду расчищать дорогу.
Никогда раньше Гарин не мог даже подумать, что расхожее словосочетание примет когда-нибудь буквальный смысл.
Островский видел его своим преемником на должности заведующего отделением. Он не раз говорил:
— Андрей Дмитриевич! Не пора ли вам уже тиснуть кандидатскую, а? Я ведь не вечный. Но мне, знаете, хотелось бы, чтобы на мое место пришел умный и толковый специалист. Одним словом — свой человек!
Гарин в таких случаях неизменно отшучивался:
— Я не умею шагать по трупам, Владимир Николаевич!
Конечно, это было преувеличением. На место заведующего отделением в инфекционной больнице почему-то никто особенно и не рвался. Как и вообще в инфекционисты. Просто Гарин ленился писать диссертацию. Он считал, что овчинка выделки не стоит.
Но сейчас ему именно приходилось шагать по трупам.
Он нащупал в темноте спину Константинова и пристроился за ним. Теперь они двигались значительно медленнее.
Толстяк, высунувшись из дверей, следил за уносимым течением Гариным до тех пор, пока мог его видеть. Он старательно прислушивался сам не зная к чему. Ведь, если Гарин утонет, этого никто не услышит: он просто уйдет под воду, пузыри будут всплывать на поверхность бурлящей воды и лопаться, пока весь воздух не выйдет из легких дока.
Михаила передернуло. Он поспешно убрался обратно в вагон.
Обвел взглядом троих оставшихся и выразительно посмотрел на парнишку, державшего в руке факел.
— Теперь — вы!
— Мы? — парень колебался. — А почему не вы?
— Потому что так надо, — ответил Михаил. — Я пойду последним.
— А что, последним лучше?
— Не знаю… — Михаил развел руками.
В самом деле, что он мог сказать? «Я еще ни разу не тонул в метро. До сегодняшнего дня».
Он немного помолчал, прислушиваясь к тому, что творилось в его душе. Для себя он все уже решил. Значит, надо стоять на этом до конца.
— Я думаю, — он старался тщательно подбирать слова, — что так будет лучше для вас. Для вас обоих, — сказал он, кивнув на девушку.
— Почему? — допытывался парень. Он не слышал предупреждения Константинова и вряд ли догадывался о том, что может сделать обезумевший от страха человек, если начнет тонуть.
«Почему? Да потому, что я не умею плавать, и не могу сказать наверняка, как поведу себя, оказавшись в воде». Михаил чуть было не произнес это вслух, но вовремя сдержался. Он знал, что парень ему не поверит. Да он бы и сам на его месте не поверил, решил бы, что это слепленная на скорую руку отмазка, а причина скорее всего корыстная.
Он думал, что его порыв благороден и очень бы хотел, чтобы эти трое по достоинству его оценили, но…
— Потому что, если ты не прыгнешь сам, я тебя вышвырну! — сказал он и ужаснулся: «Боже, что я говорю?! Эти несчастные ребята и так напуганы, а я…» — Схвачу за шиворот и выкину на фиг! А потом и ее! — он ткнул пальцем в девушку.
— Эй, жирдяй! — завопила Галочка. — Может, ты и меня вышвырнешь?!
— И тебя тоже! Вслед за ними! — заорал Михаил. Он удивился — голос не дрожал. Видимо, он и впрямь решился это сделать.
Его поразила реакция парня. Тот оглядел его с ног до головы и презрительно процедил:
— Во, блин! Еще один спецназовец…
Михаил не мог знать, что парень вспоминает эпизод на крыше погибающей Башни. Там капитан спецназа в черной форме раскидал Дениса и двоих девчонок, как котят, и все лишь для того, чтобы освободить место в вертолете для своей штурмовой группы[1].
На всякий случай Михаил неумело принял боксерскую стойку и сказал:
— Да, я служил в спецназе. Это точно.
На самом деле он вообще не служил — из-за плоскостопия, но, если это поможет парню решиться, почему бы и нет?
— Валите отсюда, — Михаил шагнул вперед и отобрал у парня факел.
Парень усмехнулся и подошел к девушке.
— Сделаем, как эти, — он ткнул большим пальцем через плечо, в сторону тоннеля. — Я — первый, ты — за мной. Поплывем вместе. Не бойся. Со мной ничего не бойся.
— А она? — спросила девушка и подняла собачку.
— Она?
— Засунь ее в папку, — посоветовал Михаил.
— Засунь свой язык себе в задницу! — отозвался парень.
Он развернулся к толстяку, ожидая удара. Глаза его сверкали злобой.
— Нет, правда, — миролюбиво сказал Михаил. — Засунь ее в папку и завяжи. Никуда она оттуда не денется. А папку повесь на шею.
— Надо же, какая трогательная забота о животных, — с иронией сказал парень и взял у девушки папку. Он постоял, прикидывая, стоит ли послушать толстяка. И решил, что стоит.
Денис развязал папку.
— Клади!
Девушка положила собаку. Собака забеспокоилась. Она пробовала сопротивляться, но Денис быстро захлопнул папку и крепко завязал тесемки.
Ручки папки были достаточно длинными; Денис без труда просунул в них голову.
Собачонка визжала и скулила, но у нее не было выбора. Как и у всех прочих.
Денис взял Алису за руку и подвел к дверному проему.
— Спускайся сразу вслед за мной! Ты поняла?
Алиса закивала.
— Не бойся, не бойся! — говорил Денис и сам не мог разобраться: кому он это говорит? Алисе? Или себе?
Он, повторяя движения уже скрывшихся мужчин, сел на пол и, придерживаясь за дверь, осторожно спустился в воду.
— Иди, солнышко! Иди скорее!
Алисе стало страшно. Она подняла на толстяка испуганные глаза, но тот грозно выступил вперед.
— Иди за ним!
Алиса медлила, хотя понимала, что другого выхода у нее нет.
— Иди! — повторил толстяк, покачав головой.
И девушка сделала шаг вперед.
— Теперь что, я? — спросила Галочка, когда двое ребят скрылись в темноте тоннеля.
— Я тебе посвечу, — сказал Михаил.
Галочка скривилась. Губы ее задрожали, и она вдруг громко, в голос, зарыдала.
— Пошли вместе, а, жирдяй?! Чего, они все вместе, а я — одна? Я не хочу! Я боюсь одна! Пошли вместе!
— Да на хрен ты мне сдалась?
Галочка поняла, что последняя надежда тает без следа. В одиночку… В темном тоннеле… Это было по-настоящему страшно, хотя, казалось бы, она повидала в своей жизни разного под завязку. Что еще может ее испугать? Оказалось, что-то еще может.
Пол под ногами — в который уже раз! — задрожал, вагон качнуло, и он прополз несколько метров вперед.
Едва вагон остановился, толстяк переложил факел в левую руку, а правой схватил бродяжку за шиворот. Галочка отбивалась и даже пробовала его укусить, но толстяк не обращал на это внимания.
Он вытащил ее в дверной проем и медленно опустил в воду.
Женщина визжала и цеплялась за дверь.
Михаил присел рядом с ней.
— Не ори! Слышишь? Не ори!
Галочка замолчала.
— Теперь набери побольше воздуха!
Она послушно открыла рот так широко, словно хотела проглотить Михаила целиком, и вдохнула. Не отрываясь смотрела ему прямо в глаза с отчаянием, но больше с мольбой. Казалось, она говорила: «Может, не надо? Может, я просто выпила чуть больше, чем следовало? Или не того, что следовало? Может, я просто сплю и ты меня сейчас разбудишь?»
Михаил улыбнулся настолько ободряюще, насколько мог. Улыбка вышла натянутой.
— Удачи! — сказал он и отцепил ее побелевшие пальцы от двери.
Течение подхватило женщину и унесло в темноту.
— Вот так это обычно и бывает, — непонятно почему, сказал Михаил и распрямился.
Вода уже дошла ему до колен.
— Ну а что? Он был прав. Я же трус. Я бы обязательно стал за кого-нибудь хвататься.
Он опустил факел и стал разглядывать черную воду.
— Надо было мне идти первым, — сказал он и заплакал.
Он больше не мог сдерживаться. Да и не перед кем было теперь. Он остался один в этом чертовом вагоне, и вода быстро прибывала.
Михаил положил факел на сиденье. Еще сантиметров пять, и сиденье тоже скроется под водой.
Дерматин зашипел и стал пузыриться, распространяя удушающее зловоние. Непонятно, зачем он оставил факел гореть? Михаил все равно не мог заставить себя посмотреть на эту страшную черную воду, плещущуюся в тоннеле.
Он развернулся и стал медленно отступать к дверям. Подошел к проему и, раскинув руки, нащупал кончиками пальцев края.
Сделал шажок назад. Еще один… Еще…
Пятки уже не чувствовали под собой пола; Михаил стоял на одних только мысках.
Он закрыл глаза. «Раз — и все! Только решиться!»
Он не успел. Новый толчок, гораздо сильнее прежних, потряс вагон. Михаил нелепо взмахнул руками и выпал наружу, подняв тучу брызг.
В отчаянии он уцепился за край, но, прежде чем течение снесло его в сторону, вагон накренился и придавил его к стене тоннеля.
«Лучше бы раздавил сразу!» — промелькнула мысль, однако вагон застыл на месте и больше не двигался.
Токоприемник раздробил ему обе голени. Михаил чувствовал ужасную боль, затопившую сознание целиком. Он попытался закричать, но из груди вырвался лишь слабый писк. Попытался вырваться, но с одной стороны на него давила груда металла, а с другой — впивались в спину плети кабелей.
Вода прибывала. Она доставала уже до подбородка.
Михаил запрокинул голову. Он начал захлебываться.
Он понимал, что погибает. Руки оставались свободными. Если бы можно было набрать в горсть немного воздуха и засунуть себе в рот!
Он попробовал подтянуться, чтобы выбраться. Раздробленные ноги отозвались кошмарной болью. Железная ловушка держала крепко.
Бесполезно. Бесполезно…
Михаил забился. Это была уже агония.
Она длилась почти три минуты. Все это время он не отрываясь ловил взглядом свет догорающего факела, словно это могло помочь.
Потом затих, и вода полностью скрыла его тело.
Трое спасателей восемнадцатого экипажа бежали по тоннелю. Надутая лодка сильно мешала, но они не обращали на это внимания.
Они преодолели метров сто, а может, и все двести. Под ногами было по-прежнему сухо. Никаких следов воды.
В нее трудно было б поверить, если б они не видели ее текущей между рельсами параллельного пути.
— До первого перехода еще метров сто, — на бегу крикнул командир. — Попытаемся открыть дверь и войти.
Никто ему не ответил, да он и не спрашивал, а объявлял о своих намерениях.
В темноте было трудно ориентироваться, однако ноги и легкие говорили ему, что они бегут немного в гору. Это означало, что поток воды будет бежать им навстречу.
Конечно, он кое-что слышал о метро раньше, когда у них проходили регулярные учения.
Им объясняли, что метро построено не так примитивно, как это выглядит на схеме.
Под каждой станцией, на значительной глубине, существует блок технических помещений, а еще ниже — блок служебных.