Страница:
Аркадий Львович, почувствовав прикосновение, с трудом поднял тяжелые набрякшие веки. Серые губы дрогнули — словно в грубом камне появилась расселина.
— Иди… — прошипел он, обращаясь к врачу.
Тот озабоченно покачал головой, встал и шепнул Рюмину:
— Пять минут, не больше. Ему нельзя волноваться.
Врач вышел — капитан увидел его изображение на одном из многочисленных экранов, занимавших всю стену напротив кровати. Гурвич, не покидая подвальной комнаты, мог следить за тем, что происходит в его владениях.
— Вы хотели мне что-то сообщить, — сказал Рюмин, усаживаясь на место вышедшего врача.
— Там… — Гурвич скосил глаза вправо, в сторону небольшого столика.
Капитан обогнул кровать. На столике лежал вскрытый конверт с логотипом курьерской службы «FedEx». Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Рюмин уже догадывался, что внутри — еще до того, как достать бумаги.
Капитан вытряхнул на столик четыре сложенных вдвое листа формата А4. Очень похожих друг на друга: верхнюю половину каждого занимала фотография, распечатанная на хорошем принтере. Внизу стоял знак — «М», нарисованный чем-то бурым.
Рюмин поднес бумагу к глазам; посмотрел на знак сбоку. Бурая краска пропитала листы насквозь, она была наложена так жирно, что выступала над поверхностью.
— Кровь, — произнес Гурвич. Излишняя подробность — капитан и так уже понял. Он еще раз взглянул на снимки. На первом листе была Ингрид — фотография, взятая с сайта знакомств. На втором — Светлана Данилова, снимок оттуда же. На третьем — господин Рудаков, выходящий из особняка в Грохольском переулке.
На четвертом вместо снимка был намечен темный контур; очертания головы человека, очень смахивавшей на остроконечный череп Гурвича. И внизу — тоже. Знак. «М».
— Ингрид… — проскрипел старик. — И эта, вторая девочка… Они так похожи…
— На Панину? — подсказал Рюмин. Гурвич медленно прикрыл глаза — в знак согласия.
— Он не остановится… Капитан нагнулся над кроватью.
— Вы ведь знаете убийцу? Не так ли, Аркадий Львович?
Старик не шевелился.
— Он — молодой и красивый. По всей видимости, очень богатый. Панина стала его первой жертвой. После нападения она лечилась у вас, но это не помогло — психика была безнадежно искалечена. Едва оказавшись на свободе, она убила мужа и снова попала в больницу. На этот раз — навсегда.
Гурвич попытался возразить, но капитан не слушал — он должен был выговориться до конца.
— Вы могли предотвратить эту смерть, однако не стали. Неудивительно — ваше молчание было щедро оплачено. А несколько дней назад убийца опять начал свою кровавую охоту. Погибли две девушки: молодые, ни в чем не повинные девушки. Их смерть — тоже на вашей совести. Наконец, сегодня ночью убили Рудакова. Он видел преступника и наверняка мог опознать. Михаил Наумович стал опасен — и ему перерезали горло. Знаете, кто следующий в этом списке? — Рюмин потряс листами перед носом старика.
— Вы, Аркадий Львович! И вы это прекрасно понимаете. Поэтому лежите здесь и отказываетесь ехать в больницу. Боитесь, что рано или поздно убийца доберется до вас. Я хочу и могу его поймать. Но для этого мне нужно знать правду. Всю! Без утайки. Скажите честно — вы готовы?
— Да… — выдохнул Гурвич. Узловатый палец слегка дрогнул, указывая на стул. — Сядьте…
Капитан послушно занял место перед монитором. Ему показалось, что кривая, выписываемая зеленым лучом, немного изменилась. Пики, прежде и без того крутые, еще больше заострились. Цифры в правом верхнем углу, показывающие частоту сердечных сокращений, окрасились красным. Прозвучал тревожный зуммер.
На сигнал прибежал врач. Не говоря ни слова, он подошел к металлическому столику на колесах, откинул полотенце и взял приготовленный шприц. Вколол иглу прямо в прозрачную трубку капельницы, надавил на поршень.
Луч на мониторе прекратил бешеную пляску; пики стали пологими, редкими.
— Аркадий Львович… — начал врач. Гурвич отмахнулся от него, как от надоедливой мухи.
— Иди!
Врач укоризненно взглянул на Рюмина и вышел.
— Лиза… — старик поднял веки. Водянистые глаза, не мигая, уставились на капитана. — Она никогда не была жертвой. Лиза… — повторил он, смакуя это слово на языке. — Дьявольское творение. Самое порочное создание из всех, что мне доводилось видеть. Сравниться с ней может только один человек… — Гурвич криво усмехнулся. — Ее брат. Кирилл. «Лиза» и «Кирилл» — вот что означает вензель.***
— Я знал их семью очень давно… Отец сколотил гигантское состояние на торговле лесом. Двенадцать лет назад они перебрались в Москву и поселились в особняке на Рублевке. Мать страдала шизофренией, поэтому часто гостила у меня, в Павловской Слободе. Ее муж вел себя достойно: сносил идиотские прихоти жены и беспрекословно оплачивал счета. Он мог смириться с сумасшествием супруги, но дети… Однажды он застал сына с дочерью, уединившихся на чердаке гостевого домика. Можете представить, чем они там занимались…
— Брат с сестрой? — спросил Рюмин.
Гурвич кивнул.
— Оба были залиты кровью. Ей нравилось себя резать. Она от этого сильно возбуждалась. Кровь, боль и секс, — только эти три вещи доставляли Лизе истинное удовольствие. В тот же день отец привез ее ко мне — с условием, что я навсегда посажу ее под замок. Тогда Лизе было семнадцать.
— А брат? Кирилл?
— Ему — пятнадцать. Отец отправил сына в частную школу, в Англию — подальше от слухов и сплетен.
Гурвич замолчал. На лбу выступила испарина. Он часто дышал, и капитан терпеливо ждал, когда старик передохнет и сможет продолжить рассказ.
— Что было дальше? — выдержав паузу, спросил Рюмин.
— Так прошло шесть лет, — ответил Гурвич. — Отец щедро платил мне, и я честно отрабатывал свои деньги. А потом…
Линии на мониторе снова задергались, задрожали и пустились вскачь. Капитан подумал, что потребуется очередное вмешательство врача, но на этот раз обошлось.
— Их убили…
Рюмина осенило.
— Семья Волковых?
— Да.
— «Рублевское побоище»?
— Да.
Это было громким делом. Оно широко освещалось в прессе. На расследование преступления были брошены самые лучшие силы, но поиск убийцы не дал никаких результатов.
— И вы считаете, что это сделал…
— Кирилл, — ответил Гурвич. — Он мстил за вынужденную разлуку и искал ее… Лизу.
— И тогда вы испугались?
— Конечно. Тем более, что и деньги прекратили поступать. Я сделал Лизе новый паспорт — на фамилию Панина. А тут очень кстати подвернулся этот мальчик. Уржумцев. Он влюбился в нее без памяти…
— Можно сказать, смертельно… — мрачно заметил Рюмин.
— Да, — с горечью сказал старик.
— Вы можете описать Кирилла Волкова?
Гурвич покачал головой.
— Я ни разу его не видел. И не дай Бог увидеть.
— Хорошо, — сказал капитан, вставая. — Думаю, мне удастся разыскать его фотографии.
Рюмин сунул конверт в карман и направился к выходу. На пороге капитан обернулся.
— Знаете, мне пришла в голову интересная мысль. Этот Кирилл Волков очень похож на одного из ваших доберманов. Такой же тихий, злобный и опасный. Подкрадется и перегрызет горло, а ты даже не заметишь.
Зеленая линия на мониторе отчаянно запульсировала. Две цифры в правом верхнем углу превратились в три. Налились красным, будто кровью. Раздался тревожный писк.
На шум прибежал врач, бесцеремонно отстранил Рюмина.
— Довольно! Вам надо уйти! Капитан примирительно поднял руки.
— Ухожу. До свидания, Аркадий Львович! — сказал он. — Поправляйтесь!***
В начале одиннадцатого Рюмин припарковал машину у здания управления на Петровке.
Наконец-то! Убийца корчился на мушке. Кирилл Волков. Оставались технические тонкости. Капитан взял след. Даже если обложить преступника в течение суток не удастся, по крайней мере, будет что докладывать шефу.
Рюмин миновал охрану на входе и направился в левое крыло, где размещался информационный центр. Он поднялся на третий этаж и двинулся по коридору. Дверь одного из кабинетов была приоткрыта. Капитан, погруженный в свои мысли, прошел мимо, но тут же остановился и замер.
Он вспомнил, кому принадлежал этот кабинет. На время ремонта, затеянного «всего на две недели» еще в июле и, как водится, затянувшегося до конца сентября, часть сотрудников перевели в левое крыло. Здесь работал Воронцов.
Рюмин медленно вернулся назад и, придав лицу скучающее выражение, как бы невзначай заглянул через приоткрытую дверь. Он понял, что заставило его насторожиться. На столе лежал фотоаппарат с телеобъективом. «Olympus». Прозрачный пластиковый пакет для хранения вещественных доказательств был аккуратно разрезан, печати сорваны, задняя крышка фотоаппарата открыта.
«Пленка! — подумал Рюмин. — Должно быть, она уже в лаборатории. Значит, у меня не так много времени. Увидев, кто изображен на снимках, Воронцов не станет долго колебаться — начнет копать. И тогда — жди неприятностей. Меня наверняка отстранят от дела…».
В проеме появился Воронцов. Он в упор смотрел на капитана, и на губах его играла нехорошая усмешка.
Рюмин не сказал ни слова — молча кивнул и пошел дальше.
В конце коридора он свернул на лестницу и спустился на второй этаж, в лабораторию к Петровскому.
— Стас! — громко окликнул капитан, перекрывая хриплый рев Джо Коккера.
На этот раз старик пел «You can leave your hat on». «Шляпу можешь оставить» — в переводе на русский. Мол, раздевайся, детка! Снимай с себя все, а шляпу… Можешь оставить.
Из соседней комнатки появился Петровский. Рюмин бы сказал, что он выглядел хуже, чем обычно — если бы к Стасу были применимы эти понятия: «хуже» или «лучше». Грязные волосы всклокочены, глаза покраснели, вокруг них залегли фиолетовые круги. Даже всегда тугой живот опал и теперь как-то обреченно болтался поверх ремня, поддерживающего брюки.
— Что с тобой? — спросил капитан.
— Да так… — отмахнулся криминалист. — Ерунда! В желчном пузыре нашли камни, на следующей неделе ложусь на операцию… Жену сократили на работе… Сына, оболтуса, собираются выгонять из школы — расследовал кражу сосисок в столовой и пришел к выводу, что виноват директор. А в целом… Все неплохо!
Рюмин не знал, что сказать. На фоне неприятностей, свалившихся на голову Стаса, собственные проблемы казались мелкими и незначительными.
— Хочешь пончиков? — участливо спросил капитан.
— Очень, — с грустью в голосе ответил Петровский. — Но мне нельзя. Камни…
— Совсем забыл, извини. Повисло неловкое молчание.
— Тебе что-то нужно? — пришел на помощь криминалист.
— Да. Скажи, Воронцов приносил пленку для проявки?
— Вон. Полощется в проявителе.
— Когда будет готова? Петровский пожал плечами.
— Минут через десять. Заходи, посмотришь;
— Только… Я не хочу, чтобы он об этом знал.
— Тайны мадридского двора?
— Ну… — Рюмин неопределенно покрутил рукой в воздухе. — Вроде того…
— Неприятный тип. Сказал, что я сам виноват — мол, меньше надо есть.
— В смысле?
— Это я про камни…
— А-а-а… Жестоко.
— Конечно. Я люблю поесть — ну и что с того? Ты отнесись к моему желчному пузырю по-человечески.
— Согласен. — Капитан посмотрел на часы. — Я еще зайду.
— До встречи, — и Стас скрылся в соседней комнате.
А Рюмин отправился в информационный центр.***
Несмотря на то, что «рублевское побоище» случилось без малого семь лет назад, об этом случае хорошо помнили. Сотрудница сразу нашла нужное дело: сняла с полки и положила на стол перед капитаном. Пухлая папка в сером картонном переплете издала звук, напоминавший тяжелый вздох, пыль заискрилась в солнечных лучах.
Рюмин развязал веревочные тесемки, перевернул обложку и начал читать.
Девятнадцатого июля 1999-го года в половину третьего ночи в дежурную часть пожарной охраны поступил вызов — горел особняк на Рублевке. Три расчета прибыли на место через четыре минуты. Крепкие ворота были заперты, никто не торопился их открывать. Попасть на территорию через участок соседей не получилось — высокая кирпичная стена окружала особняк со всех сторон.
Старший расчета принял единственно верное решение — он зацепил тросом створки ворот, и пожарная машина выдрала их к чертовой матери. Но тут пришлось столкнуться с новой проблемой. Двери особняка оказались наглухо закрыты. Огонь полыхал внутри, распространялся по дому с немыслимой скоростью; когда включили брандспойты, половина крыши уже обрушилась, вторая была готова рухнуть в любую секунду.
Через несколько минут в автоцистерне закончилась вода. Пожарные бросились к гидранту и обнаружили, что он поврежден. Старший вызвал подкрепление, и тут в доме начались взрывы. Рвались канистры с бензином; шестнадцать огненных столбов взметнулись в черное небо. Сомнений больше не оставалось: если в доме и были люди, то спасти их не удастся.
Пожар потушили через два часа. На месте дымящихся развалин принялись работать милиция и прокуратура. Даже видавшие всякие виды опера были потрясены страшной картиной: в доме нашли шесть обгоревших трупов. Судебно-медицинская экспертиза показала, что все шестеро были мертвы задолго до того, как возник пожар.
Хозяева дома — супружеская чета Волковых — и четверо человек из обслуги были убиты выстрелами из охотничьего ружья. В упор, крупной картечью, разрывающей человека на части. Но больше всего досталось хозяину: сначала убийца переломал ему пальцы, а потом — размозжил голову тупым тяжелым предметом. Скорее всего, прикладом — дорогой «Benelli» с расщепленным ложем валялся на полу в гостиной.
Погибший Волков был крупным бизнесменом. Главной стала версия о мести конкурентов — тем более что страна переживала неспокойное время, и заказные убийства были не редкостью. Затем на первый план вышла версия ограбления: в доме не нашли ни денег, ни ценностей, а банковские счета Волкова как-то подозрительно быстро опустели — буквально через несколько часов после трагедии.
Потом кто-то из знакомых вспомнил, что в Англии учится сын Волковых — Кирилл. Оперативники пробовали с ним связаться. Из колледжа пришел ответ: «Студент Волков выбыл в неизвестном направлении». Основная же странность заключалась в том, что никто его не видел и не мог толком описать. Оперативники кинулись разыскивать школьные фотографии, любительские снимки, опрашивать соседей, но все впустую. Кирилл Волков исчез. Как в воду канул. Навсегда.
Следственным органам ничего не оставалось, кроме как задвинуть толстую папку подальше в угол пыльного сейфа. И постараться забыть о ней.
Так и случилось.
— Ему был… — прошептал Рюмин. — Всего двадцать один год.
От этой мысли становилось страшно.
Хладнокровно продумать ужасный план, жестоко разделаться с родителями и всеми возможными свидетелями, ловко замести следы и нигде — ни в единой мелочи! — не совершить ошибку или даже пустяковый просчет?! На это способен далеко не каждый. Один из миллиона. Или даже — из миллиарда. По крайней мере, подобных случаев на памяти капитана не было, и Рюмин на мгновение усомнился: а сумеет ли он взять этого зверя? Справится ли? Не переоценил ли он свои силы, когда сказал Северцеву: «Этот убийца — матерый хищник. Тут нужен кто-то, под стать ему»? Может, он уже слишком стар, чтобы тягаться с таким противником?
«Шансов мало», — прозвучал в голове голос тренера.
— Но они есть! — вслух сказал Рюмин. — Значит, надо пытаться!
Женщина, выдававшая папки с делами, с тревогой посмотрела на капитана. Рюмин улыбнулся ей, вернул дело и спустился в лабораторию.***
— Ну что? — спросил он с порога.
Стас сидел за столом и что-то писал: судя по форменному бланку, — заключение экспертизы. Увидев Рюмина, он отложил лист в сторону и тяжело поднялся.
— Проявил. Твой Пинкертон уже забрал пленку.
— Ты ее видел? — сердце капитана забилось, в ожидании дурных новостей.
— Разумеется.
— И что там?
— Тебе сразу? Или — по кадру?
— Как хочешь, только, если можно, побыстрее.
— В двух словах? — верный старой привычке, Петровский нарочно тянул время.
Рюмин провел языком по небу, постарался взять себя в руки.
— В двух словах. И не больше. Три — уже перебор.
— Хорошо! — Стас принял значительную позу: отставил одну ногу в сторону, упер кулак в правый бок, горделиво задрал подбородок. — Если в двух словах, то это звучит примерно так: она — пустая.
— Как пустая? — не понял Рюмин.
— А вот так. Совершенно пустая. Абсолютно. Настолько пустая, насколько может быть пустой пленка.
Криминалист показал на недописанное заключение.
— Пожалуйста! «Акт экспертизы пленки, извлеченной из фотоаппарата модели «Olympus», найденного в офисе модельного агентства «Моцарт», расположенного по адресу»…
Рюмин поморщился: Стас считал себя превосходным стилистом и всякий раз, составляя отчет, пытался намеренно нагрузить фразу огромным количеством причастных и деепричастных оборотов. Тем не менее, главное капитан уловил.
— Фотоаппарат нашли в агентстве? — спросил он.
— У меня что-то с дикцией? — удивился Петровский.
— Точно в агентстве, не в машине? Ты ничего не путаешь?
— У тебя что-то с головой? — еще больше изумился Стас.
— И пленка — совершенно пустая. Значит, шляпу пока можно оставить?
— А-а-а, теперь понятно, — кивнул Петровский. — Это у меня что-то со слухом.
— В какую больницу ты ложишься? — спросил Рюмин.
— В пятидесятую. Говорят, там режут пузыри по сто раз на дню. Привык доверять профессионалам.
— Правильно делаешь. Я загляну к тебе. Не могу сказать точно, когда, но обязательно загляну. Пока! — Рюмин пожал Стасу руку и вышел.
Дел на Петровке больше не было. Капитан покинул здание, сел в машину и подвел промежуточный итог сегодняшнего дня.
Первое. Ему известно имя преступника. Пока только имя, но это уже немало.
Второе. Пленка в фотоаппарате оказалась пустой. Это значит, что где-то есть отснятая, но Воронцов пока не может ее найти. Но Бог с ней, с пленкой! Это может потерпеть.
Сейчас главное — третье.
Рюмин взял мобильный, набрал номер Северцева.
— Через полчаса я буду в институте имени Сербского, — сказал он вместо приветствия. — Передай Анне Сергеевне — я должен ее увидеть! Немедленно!
39
— Иди… — прошипел он, обращаясь к врачу.
Тот озабоченно покачал головой, встал и шепнул Рюмину:
— Пять минут, не больше. Ему нельзя волноваться.
Врач вышел — капитан увидел его изображение на одном из многочисленных экранов, занимавших всю стену напротив кровати. Гурвич, не покидая подвальной комнаты, мог следить за тем, что происходит в его владениях.
— Вы хотели мне что-то сообщить, — сказал Рюмин, усаживаясь на место вышедшего врача.
— Там… — Гурвич скосил глаза вправо, в сторону небольшого столика.
Капитан обогнул кровать. На столике лежал вскрытый конверт с логотипом курьерской службы «FedEx». Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Рюмин уже догадывался, что внутри — еще до того, как достать бумаги.
Капитан вытряхнул на столик четыре сложенных вдвое листа формата А4. Очень похожих друг на друга: верхнюю половину каждого занимала фотография, распечатанная на хорошем принтере. Внизу стоял знак — «М», нарисованный чем-то бурым.
Рюмин поднес бумагу к глазам; посмотрел на знак сбоку. Бурая краска пропитала листы насквозь, она была наложена так жирно, что выступала над поверхностью.
— Кровь, — произнес Гурвич. Излишняя подробность — капитан и так уже понял. Он еще раз взглянул на снимки. На первом листе была Ингрид — фотография, взятая с сайта знакомств. На втором — Светлана Данилова, снимок оттуда же. На третьем — господин Рудаков, выходящий из особняка в Грохольском переулке.
На четвертом вместо снимка был намечен темный контур; очертания головы человека, очень смахивавшей на остроконечный череп Гурвича. И внизу — тоже. Знак. «М».
— Ингрид… — проскрипел старик. — И эта, вторая девочка… Они так похожи…
— На Панину? — подсказал Рюмин. Гурвич медленно прикрыл глаза — в знак согласия.
— Он не остановится… Капитан нагнулся над кроватью.
— Вы ведь знаете убийцу? Не так ли, Аркадий Львович?
Старик не шевелился.
— Он — молодой и красивый. По всей видимости, очень богатый. Панина стала его первой жертвой. После нападения она лечилась у вас, но это не помогло — психика была безнадежно искалечена. Едва оказавшись на свободе, она убила мужа и снова попала в больницу. На этот раз — навсегда.
Гурвич попытался возразить, но капитан не слушал — он должен был выговориться до конца.
— Вы могли предотвратить эту смерть, однако не стали. Неудивительно — ваше молчание было щедро оплачено. А несколько дней назад убийца опять начал свою кровавую охоту. Погибли две девушки: молодые, ни в чем не повинные девушки. Их смерть — тоже на вашей совести. Наконец, сегодня ночью убили Рудакова. Он видел преступника и наверняка мог опознать. Михаил Наумович стал опасен — и ему перерезали горло. Знаете, кто следующий в этом списке? — Рюмин потряс листами перед носом старика.
— Вы, Аркадий Львович! И вы это прекрасно понимаете. Поэтому лежите здесь и отказываетесь ехать в больницу. Боитесь, что рано или поздно убийца доберется до вас. Я хочу и могу его поймать. Но для этого мне нужно знать правду. Всю! Без утайки. Скажите честно — вы готовы?
— Да… — выдохнул Гурвич. Узловатый палец слегка дрогнул, указывая на стул. — Сядьте…
Капитан послушно занял место перед монитором. Ему показалось, что кривая, выписываемая зеленым лучом, немного изменилась. Пики, прежде и без того крутые, еще больше заострились. Цифры в правом верхнем углу, показывающие частоту сердечных сокращений, окрасились красным. Прозвучал тревожный зуммер.
На сигнал прибежал врач. Не говоря ни слова, он подошел к металлическому столику на колесах, откинул полотенце и взял приготовленный шприц. Вколол иглу прямо в прозрачную трубку капельницы, надавил на поршень.
Луч на мониторе прекратил бешеную пляску; пики стали пологими, редкими.
— Аркадий Львович… — начал врач. Гурвич отмахнулся от него, как от надоедливой мухи.
— Иди!
Врач укоризненно взглянул на Рюмина и вышел.
— Лиза… — старик поднял веки. Водянистые глаза, не мигая, уставились на капитана. — Она никогда не была жертвой. Лиза… — повторил он, смакуя это слово на языке. — Дьявольское творение. Самое порочное создание из всех, что мне доводилось видеть. Сравниться с ней может только один человек… — Гурвич криво усмехнулся. — Ее брат. Кирилл. «Лиза» и «Кирилл» — вот что означает вензель.***
— Я знал их семью очень давно… Отец сколотил гигантское состояние на торговле лесом. Двенадцать лет назад они перебрались в Москву и поселились в особняке на Рублевке. Мать страдала шизофренией, поэтому часто гостила у меня, в Павловской Слободе. Ее муж вел себя достойно: сносил идиотские прихоти жены и беспрекословно оплачивал счета. Он мог смириться с сумасшествием супруги, но дети… Однажды он застал сына с дочерью, уединившихся на чердаке гостевого домика. Можете представить, чем они там занимались…
— Брат с сестрой? — спросил Рюмин.
Гурвич кивнул.
— Оба были залиты кровью. Ей нравилось себя резать. Она от этого сильно возбуждалась. Кровь, боль и секс, — только эти три вещи доставляли Лизе истинное удовольствие. В тот же день отец привез ее ко мне — с условием, что я навсегда посажу ее под замок. Тогда Лизе было семнадцать.
— А брат? Кирилл?
— Ему — пятнадцать. Отец отправил сына в частную школу, в Англию — подальше от слухов и сплетен.
Гурвич замолчал. На лбу выступила испарина. Он часто дышал, и капитан терпеливо ждал, когда старик передохнет и сможет продолжить рассказ.
— Что было дальше? — выдержав паузу, спросил Рюмин.
— Так прошло шесть лет, — ответил Гурвич. — Отец щедро платил мне, и я честно отрабатывал свои деньги. А потом…
Линии на мониторе снова задергались, задрожали и пустились вскачь. Капитан подумал, что потребуется очередное вмешательство врача, но на этот раз обошлось.
— Их убили…
Рюмина осенило.
— Семья Волковых?
— Да.
— «Рублевское побоище»?
— Да.
Это было громким делом. Оно широко освещалось в прессе. На расследование преступления были брошены самые лучшие силы, но поиск убийцы не дал никаких результатов.
— И вы считаете, что это сделал…
— Кирилл, — ответил Гурвич. — Он мстил за вынужденную разлуку и искал ее… Лизу.
— И тогда вы испугались?
— Конечно. Тем более, что и деньги прекратили поступать. Я сделал Лизе новый паспорт — на фамилию Панина. А тут очень кстати подвернулся этот мальчик. Уржумцев. Он влюбился в нее без памяти…
— Можно сказать, смертельно… — мрачно заметил Рюмин.
— Да, — с горечью сказал старик.
— Вы можете описать Кирилла Волкова?
Гурвич покачал головой.
— Я ни разу его не видел. И не дай Бог увидеть.
— Хорошо, — сказал капитан, вставая. — Думаю, мне удастся разыскать его фотографии.
Рюмин сунул конверт в карман и направился к выходу. На пороге капитан обернулся.
— Знаете, мне пришла в голову интересная мысль. Этот Кирилл Волков очень похож на одного из ваших доберманов. Такой же тихий, злобный и опасный. Подкрадется и перегрызет горло, а ты даже не заметишь.
Зеленая линия на мониторе отчаянно запульсировала. Две цифры в правом верхнем углу превратились в три. Налились красным, будто кровью. Раздался тревожный писк.
На шум прибежал врач, бесцеремонно отстранил Рюмина.
— Довольно! Вам надо уйти! Капитан примирительно поднял руки.
— Ухожу. До свидания, Аркадий Львович! — сказал он. — Поправляйтесь!***
В начале одиннадцатого Рюмин припарковал машину у здания управления на Петровке.
Наконец-то! Убийца корчился на мушке. Кирилл Волков. Оставались технические тонкости. Капитан взял след. Даже если обложить преступника в течение суток не удастся, по крайней мере, будет что докладывать шефу.
Рюмин миновал охрану на входе и направился в левое крыло, где размещался информационный центр. Он поднялся на третий этаж и двинулся по коридору. Дверь одного из кабинетов была приоткрыта. Капитан, погруженный в свои мысли, прошел мимо, но тут же остановился и замер.
Он вспомнил, кому принадлежал этот кабинет. На время ремонта, затеянного «всего на две недели» еще в июле и, как водится, затянувшегося до конца сентября, часть сотрудников перевели в левое крыло. Здесь работал Воронцов.
Рюмин медленно вернулся назад и, придав лицу скучающее выражение, как бы невзначай заглянул через приоткрытую дверь. Он понял, что заставило его насторожиться. На столе лежал фотоаппарат с телеобъективом. «Olympus». Прозрачный пластиковый пакет для хранения вещественных доказательств был аккуратно разрезан, печати сорваны, задняя крышка фотоаппарата открыта.
«Пленка! — подумал Рюмин. — Должно быть, она уже в лаборатории. Значит, у меня не так много времени. Увидев, кто изображен на снимках, Воронцов не станет долго колебаться — начнет копать. И тогда — жди неприятностей. Меня наверняка отстранят от дела…».
В проеме появился Воронцов. Он в упор смотрел на капитана, и на губах его играла нехорошая усмешка.
Рюмин не сказал ни слова — молча кивнул и пошел дальше.
В конце коридора он свернул на лестницу и спустился на второй этаж, в лабораторию к Петровскому.
— Стас! — громко окликнул капитан, перекрывая хриплый рев Джо Коккера.
На этот раз старик пел «You can leave your hat on». «Шляпу можешь оставить» — в переводе на русский. Мол, раздевайся, детка! Снимай с себя все, а шляпу… Можешь оставить.
Из соседней комнатки появился Петровский. Рюмин бы сказал, что он выглядел хуже, чем обычно — если бы к Стасу были применимы эти понятия: «хуже» или «лучше». Грязные волосы всклокочены, глаза покраснели, вокруг них залегли фиолетовые круги. Даже всегда тугой живот опал и теперь как-то обреченно болтался поверх ремня, поддерживающего брюки.
— Что с тобой? — спросил капитан.
— Да так… — отмахнулся криминалист. — Ерунда! В желчном пузыре нашли камни, на следующей неделе ложусь на операцию… Жену сократили на работе… Сына, оболтуса, собираются выгонять из школы — расследовал кражу сосисок в столовой и пришел к выводу, что виноват директор. А в целом… Все неплохо!
Рюмин не знал, что сказать. На фоне неприятностей, свалившихся на голову Стаса, собственные проблемы казались мелкими и незначительными.
— Хочешь пончиков? — участливо спросил капитан.
— Очень, — с грустью в голосе ответил Петровский. — Но мне нельзя. Камни…
— Совсем забыл, извини. Повисло неловкое молчание.
— Тебе что-то нужно? — пришел на помощь криминалист.
— Да. Скажи, Воронцов приносил пленку для проявки?
— Вон. Полощется в проявителе.
— Когда будет готова? Петровский пожал плечами.
— Минут через десять. Заходи, посмотришь;
— Только… Я не хочу, чтобы он об этом знал.
— Тайны мадридского двора?
— Ну… — Рюмин неопределенно покрутил рукой в воздухе. — Вроде того…
— Неприятный тип. Сказал, что я сам виноват — мол, меньше надо есть.
— В смысле?
— Это я про камни…
— А-а-а… Жестоко.
— Конечно. Я люблю поесть — ну и что с того? Ты отнесись к моему желчному пузырю по-человечески.
— Согласен. — Капитан посмотрел на часы. — Я еще зайду.
— До встречи, — и Стас скрылся в соседней комнате.
А Рюмин отправился в информационный центр.***
Несмотря на то, что «рублевское побоище» случилось без малого семь лет назад, об этом случае хорошо помнили. Сотрудница сразу нашла нужное дело: сняла с полки и положила на стол перед капитаном. Пухлая папка в сером картонном переплете издала звук, напоминавший тяжелый вздох, пыль заискрилась в солнечных лучах.
Рюмин развязал веревочные тесемки, перевернул обложку и начал читать.
Девятнадцатого июля 1999-го года в половину третьего ночи в дежурную часть пожарной охраны поступил вызов — горел особняк на Рублевке. Три расчета прибыли на место через четыре минуты. Крепкие ворота были заперты, никто не торопился их открывать. Попасть на территорию через участок соседей не получилось — высокая кирпичная стена окружала особняк со всех сторон.
Старший расчета принял единственно верное решение — он зацепил тросом створки ворот, и пожарная машина выдрала их к чертовой матери. Но тут пришлось столкнуться с новой проблемой. Двери особняка оказались наглухо закрыты. Огонь полыхал внутри, распространялся по дому с немыслимой скоростью; когда включили брандспойты, половина крыши уже обрушилась, вторая была готова рухнуть в любую секунду.
Через несколько минут в автоцистерне закончилась вода. Пожарные бросились к гидранту и обнаружили, что он поврежден. Старший вызвал подкрепление, и тут в доме начались взрывы. Рвались канистры с бензином; шестнадцать огненных столбов взметнулись в черное небо. Сомнений больше не оставалось: если в доме и были люди, то спасти их не удастся.
Пожар потушили через два часа. На месте дымящихся развалин принялись работать милиция и прокуратура. Даже видавшие всякие виды опера были потрясены страшной картиной: в доме нашли шесть обгоревших трупов. Судебно-медицинская экспертиза показала, что все шестеро были мертвы задолго до того, как возник пожар.
Хозяева дома — супружеская чета Волковых — и четверо человек из обслуги были убиты выстрелами из охотничьего ружья. В упор, крупной картечью, разрывающей человека на части. Но больше всего досталось хозяину: сначала убийца переломал ему пальцы, а потом — размозжил голову тупым тяжелым предметом. Скорее всего, прикладом — дорогой «Benelli» с расщепленным ложем валялся на полу в гостиной.
Погибший Волков был крупным бизнесменом. Главной стала версия о мести конкурентов — тем более что страна переживала неспокойное время, и заказные убийства были не редкостью. Затем на первый план вышла версия ограбления: в доме не нашли ни денег, ни ценностей, а банковские счета Волкова как-то подозрительно быстро опустели — буквально через несколько часов после трагедии.
Потом кто-то из знакомых вспомнил, что в Англии учится сын Волковых — Кирилл. Оперативники пробовали с ним связаться. Из колледжа пришел ответ: «Студент Волков выбыл в неизвестном направлении». Основная же странность заключалась в том, что никто его не видел и не мог толком описать. Оперативники кинулись разыскивать школьные фотографии, любительские снимки, опрашивать соседей, но все впустую. Кирилл Волков исчез. Как в воду канул. Навсегда.
Следственным органам ничего не оставалось, кроме как задвинуть толстую папку подальше в угол пыльного сейфа. И постараться забыть о ней.
Так и случилось.
— Ему был… — прошептал Рюмин. — Всего двадцать один год.
От этой мысли становилось страшно.
Хладнокровно продумать ужасный план, жестоко разделаться с родителями и всеми возможными свидетелями, ловко замести следы и нигде — ни в единой мелочи! — не совершить ошибку или даже пустяковый просчет?! На это способен далеко не каждый. Один из миллиона. Или даже — из миллиарда. По крайней мере, подобных случаев на памяти капитана не было, и Рюмин на мгновение усомнился: а сумеет ли он взять этого зверя? Справится ли? Не переоценил ли он свои силы, когда сказал Северцеву: «Этот убийца — матерый хищник. Тут нужен кто-то, под стать ему»? Может, он уже слишком стар, чтобы тягаться с таким противником?
«Шансов мало», — прозвучал в голове голос тренера.
— Но они есть! — вслух сказал Рюмин. — Значит, надо пытаться!
Женщина, выдававшая папки с делами, с тревогой посмотрела на капитана. Рюмин улыбнулся ей, вернул дело и спустился в лабораторию.***
— Ну что? — спросил он с порога.
Стас сидел за столом и что-то писал: судя по форменному бланку, — заключение экспертизы. Увидев Рюмина, он отложил лист в сторону и тяжело поднялся.
— Проявил. Твой Пинкертон уже забрал пленку.
— Ты ее видел? — сердце капитана забилось, в ожидании дурных новостей.
— Разумеется.
— И что там?
— Тебе сразу? Или — по кадру?
— Как хочешь, только, если можно, побыстрее.
— В двух словах? — верный старой привычке, Петровский нарочно тянул время.
Рюмин провел языком по небу, постарался взять себя в руки.
— В двух словах. И не больше. Три — уже перебор.
— Хорошо! — Стас принял значительную позу: отставил одну ногу в сторону, упер кулак в правый бок, горделиво задрал подбородок. — Если в двух словах, то это звучит примерно так: она — пустая.
— Как пустая? — не понял Рюмин.
— А вот так. Совершенно пустая. Абсолютно. Настолько пустая, насколько может быть пустой пленка.
Криминалист показал на недописанное заключение.
— Пожалуйста! «Акт экспертизы пленки, извлеченной из фотоаппарата модели «Olympus», найденного в офисе модельного агентства «Моцарт», расположенного по адресу»…
Рюмин поморщился: Стас считал себя превосходным стилистом и всякий раз, составляя отчет, пытался намеренно нагрузить фразу огромным количеством причастных и деепричастных оборотов. Тем не менее, главное капитан уловил.
— Фотоаппарат нашли в агентстве? — спросил он.
— У меня что-то с дикцией? — удивился Петровский.
— Точно в агентстве, не в машине? Ты ничего не путаешь?
— У тебя что-то с головой? — еще больше изумился Стас.
— И пленка — совершенно пустая. Значит, шляпу пока можно оставить?
— А-а-а, теперь понятно, — кивнул Петровский. — Это у меня что-то со слухом.
— В какую больницу ты ложишься? — спросил Рюмин.
— В пятидесятую. Говорят, там режут пузыри по сто раз на дню. Привык доверять профессионалам.
— Правильно делаешь. Я загляну к тебе. Не могу сказать точно, когда, но обязательно загляну. Пока! — Рюмин пожал Стасу руку и вышел.
Дел на Петровке больше не было. Капитан покинул здание, сел в машину и подвел промежуточный итог сегодняшнего дня.
Первое. Ему известно имя преступника. Пока только имя, но это уже немало.
Второе. Пленка в фотоаппарате оказалась пустой. Это значит, что где-то есть отснятая, но Воронцов пока не может ее найти. Но Бог с ней, с пленкой! Это может потерпеть.
Сейчас главное — третье.
Рюмин взял мобильный, набрал номер Северцева.
— Через полчаса я буду в институте имени Сербского, — сказал он вместо приветствия. — Передай Анне Сергеевне — я должен ее увидеть! Немедленно!
39
— Наконец-то все стало на свои места… — Вяземская выглянула в окно. Легкий ветерок забавлялся упавшими листьями: гонял их по институтскому дворику, кружил в медленном танце, раскладывал по газонам среди пожухлой травы, словно игральные карты на зеленом сукне… — Теперь я знаю, в чем заключалась главная ошибка.
Рюмин и Северцев сидели за столом в ординаторской и внимательно прислушивались к каждому ее слову.
— Мы полагали, — сказала Анна, — что Панина… то есть, Волкова — первая жертва маньяка. Но эта гипотеза никак не объясняла ее странное поведение. Я не могла понять, что заставило Лизу нанести себе новые раны. Но еще более невероятным казалось то, что царапины доставляли ей наслаждение.
— Кровь, боль и секс, — тихо сказал Рюмин".
— Именно, — кивнула Вяземская. — Для нее эти вещи связаны неразрывно.
— А для него? — спросил Северцев. — Для убийцы?
Анна замолчала. Она подошла к столу и некоторое время смотрела на разложенные бумаги: распечатки снимков убитых девушек и свадебную фотографию Паниной и Уржумцева.
Рюмин подумал, что сегодня Вяземская выглядит еще привлекательнее; ему очень нравился этот белый халат, подчеркивающий стройную фигуру, строгая гладкая прическа с волосами, собранными в аккуратный узел на затылке, серьезное выражение лица… Этой женщиной невозможно было не любоваться.
— Помнишь, — сказала Анна, обращаясь к Северцеву, — когда мы сидели в кафе, ты спросил, верю ли я в точность психологического портрета преступника?
— Ты сказала, что веришь, — ответил Александр.
— Да. Психиатрия — это все-таки наука. Она может дать ответ — если не на все, то на очень многие вопросы. Надо только правильно их сформулировать.
— И… каким же будет портрет Кирилла Волкова? — спросил Рюмин.
— Судите сами. Нам известны причины, вызвавшие деформацию его личности. Инцест. Интимная связь с ближайшим родственником — это раз. Произошел слом одного из самых мощных биологических и социальных запретов. Такие вещи не проходят бесследно. Далее. Сексуальные отношения брата и сестры носили явный садо-мазохистский характер — это два.
Для юноши в пубертатном периоде это имеет огромное значение. Я бы сказала — определяющее.
— Хорошо, что я в свое время об этом не знал… — пошутил Северцев.
— Успокойся, — сказала Вяземская. — Тебе не о чем волноваться.
— Ты считаешь? — не унимался Александр.
— С тобой все в порядке.
Рюмин вдруг поймал себя на мысли, что ему неприятно слушать этот разговор — пусть даже и затеянный в шутливой форме.
— Давайте вернемся к Волкову, — сказал он. — Это важнее.
— Простите, капитан, — спохватилась Анна. — И третий фактор, который я бы хотела отметить, — насильное разлучение. В тот самый момент, когда их чувства были на пике. Возникла незавершенная ситуация, и она требует логической развязки. Поэтому преступник находится в состоянии поиска. Он ищет Лизу и не может ее найти.
— Вы думаете, он не остановится? — спросил Рюмин.
Вяземская покачала головой.
— Маловероятно. Он во власти навязчивой идеи, и эта идея настолько сильна, что он себя не контролирует. Обратите внимание, в действиях убийцы прослеживается определенный поведенческий стереотип. Он следует ему, повторяясь в малейших деталях. Порезы и кровавый вензель над кроватью — это символический ритуал, от которого он не может отступить. Да и выбор жертв говорит сам за себя — они очень похожи на его сестру.
— Дело за малым, — сказал Северцев. — Надо найти на сайтах знакомств всех девушек, похожих на Лизу, и предупредить их об опасности.
Александр посмотрел на Рюмина, ожидая, что тот оценит его предложение по достоинству.
— Кажется, у меня есть идея получше, — сказал капитан. — Он ищет Лизу? Он ее получит.***
Ключ, проскрежетав, сделал в замке четыре оборота.
— Позвольте, Анна Сергеевна! — Рюмин отстранил Вяземскую и навалился на тяжелую решетку.
Петли отчаянно заскрипели; капитан оказался в узком коридоре с низким потолком.
— Она там, в третьем боксе… — почему-то шепотом сказала Вяземская. — Самом дальнем.
Рюмин остановился перед третьим боксом. По ту сторону толстого плексигласа стояла невысокая худая женщина. Длинные черные волосы свисали густыми спутанными прядями.
— Неужели это все — из-за нее? — пробормотал капитан.
Рюмин подошел к стеклу.
— Здравствуйте, Елизавета! — сказал он. — Панина, или, может быть, лучше… Волкова?
Женщина откинула голову назад; волосы разошлись, открывая лицо — будто лоток, разбившийся о камень. Зеленые глаза, казавшиеся неправдоподобно огромными на фоне тонких черт, ярко блеснули.
— Вы меня слышите?
Женщина стояла, не шелохнувшись.
— Она все слышит, — тихо сказала из-за плеча капитана Анна. — Она не глухая.
— Мы ищем вашего брата, — продолжал Рюмин. — Вы можете нам помочь?
Лиза опустила голову на грудь. В наступившей тишине послышался негромкий хруст. Женщина снова подняла голову, и капитан отшатнулся, пораженный увиденным. Вяземская вскрикнула, Александр крепко стиснул ее локоть, она замолчала.
Лиза растянула губы в зловещей улыбке; из уголков рта, пузырясь, потекла кровь. Женщина глубоко вдохнула и вдруг… плюнула на стекло. Алое пятно расплылось по плексигласу. Лиза подошла к нему вплотную и медленно прочертила пальцем знакомый вензель. «М».
— Хороший ответ… — тихо сказал Рюмин.
— А на что вы рассчитывали? — набросилась на него Анна. — Что она согласится? И скажет: «Да, конечно»? Капитан, она уже шесть лет взаперти! И я не уверена, что она отдает отчет в своих поступках!
— Подождите! — Северцев поднял руку, призывая всех замолчать. — Тихо!
Он подошел к стеклянной стене, положил на нее ладонь.
Узница резко отпрянула, в глазах ее появился страх.
— Лиза! — ласково сказал Александр. — Вы давно не видели брата?
Безумная по-прежнему молчала, однако страх сменился любопытством. Она шагнула к Северцеву…
— Саша! — воскликнула Анна.
Он, не оборачиваясь, покачал головой и продолжал.
— Мы не станем причинять вам зла. Мы просто… сделаем снимок и отправим фотографию вашему брату. Вы ведь этого хотите, правда?
Женщина утерла кровь рукавом и вдруг… Она еле заметно кивнула. Вяземская готова была поклясться, что она сделала это вполне осознанно.
Северцев вел себя как настоящий профессионал. Он говорил плавно, слегка нараспев, не допуская резких движений, словно заклинатель змей, и еще… он улыбался. Нежно и ласково. И на Лизу это подействовало.
— Вы хотите быть красивой, Лиза? — спросил Александр.
Произошло немыслимое. Анна отказывалась поверить, но это все же произошло.
— Я хочу быть красивой… — сказала Лиза.
Ее голос напоминал механический голос робота: безжизненная интонация, неверные акценты, металлический тембр, — и, тем не менее, в нем было нечто завораживающее. Потустороннее.
Лиза опустилась на колени и заплакала. Ее пальцы потянулись к ладони Северцева; Александр осторожно убрал руку.
— Я хочу быть красивой… — повторила она.
Рюмин и Северцев сидели за столом в ординаторской и внимательно прислушивались к каждому ее слову.
— Мы полагали, — сказала Анна, — что Панина… то есть, Волкова — первая жертва маньяка. Но эта гипотеза никак не объясняла ее странное поведение. Я не могла понять, что заставило Лизу нанести себе новые раны. Но еще более невероятным казалось то, что царапины доставляли ей наслаждение.
— Кровь, боль и секс, — тихо сказал Рюмин".
— Именно, — кивнула Вяземская. — Для нее эти вещи связаны неразрывно.
— А для него? — спросил Северцев. — Для убийцы?
Анна замолчала. Она подошла к столу и некоторое время смотрела на разложенные бумаги: распечатки снимков убитых девушек и свадебную фотографию Паниной и Уржумцева.
Рюмин подумал, что сегодня Вяземская выглядит еще привлекательнее; ему очень нравился этот белый халат, подчеркивающий стройную фигуру, строгая гладкая прическа с волосами, собранными в аккуратный узел на затылке, серьезное выражение лица… Этой женщиной невозможно было не любоваться.
— Помнишь, — сказала Анна, обращаясь к Северцеву, — когда мы сидели в кафе, ты спросил, верю ли я в точность психологического портрета преступника?
— Ты сказала, что веришь, — ответил Александр.
— Да. Психиатрия — это все-таки наука. Она может дать ответ — если не на все, то на очень многие вопросы. Надо только правильно их сформулировать.
— И… каким же будет портрет Кирилла Волкова? — спросил Рюмин.
— Судите сами. Нам известны причины, вызвавшие деформацию его личности. Инцест. Интимная связь с ближайшим родственником — это раз. Произошел слом одного из самых мощных биологических и социальных запретов. Такие вещи не проходят бесследно. Далее. Сексуальные отношения брата и сестры носили явный садо-мазохистский характер — это два.
Для юноши в пубертатном периоде это имеет огромное значение. Я бы сказала — определяющее.
— Хорошо, что я в свое время об этом не знал… — пошутил Северцев.
— Успокойся, — сказала Вяземская. — Тебе не о чем волноваться.
— Ты считаешь? — не унимался Александр.
— С тобой все в порядке.
Рюмин вдруг поймал себя на мысли, что ему неприятно слушать этот разговор — пусть даже и затеянный в шутливой форме.
— Давайте вернемся к Волкову, — сказал он. — Это важнее.
— Простите, капитан, — спохватилась Анна. — И третий фактор, который я бы хотела отметить, — насильное разлучение. В тот самый момент, когда их чувства были на пике. Возникла незавершенная ситуация, и она требует логической развязки. Поэтому преступник находится в состоянии поиска. Он ищет Лизу и не может ее найти.
— Вы думаете, он не остановится? — спросил Рюмин.
Вяземская покачала головой.
— Маловероятно. Он во власти навязчивой идеи, и эта идея настолько сильна, что он себя не контролирует. Обратите внимание, в действиях убийцы прослеживается определенный поведенческий стереотип. Он следует ему, повторяясь в малейших деталях. Порезы и кровавый вензель над кроватью — это символический ритуал, от которого он не может отступить. Да и выбор жертв говорит сам за себя — они очень похожи на его сестру.
— Дело за малым, — сказал Северцев. — Надо найти на сайтах знакомств всех девушек, похожих на Лизу, и предупредить их об опасности.
Александр посмотрел на Рюмина, ожидая, что тот оценит его предложение по достоинству.
— Кажется, у меня есть идея получше, — сказал капитан. — Он ищет Лизу? Он ее получит.***
Ключ, проскрежетав, сделал в замке четыре оборота.
— Позвольте, Анна Сергеевна! — Рюмин отстранил Вяземскую и навалился на тяжелую решетку.
Петли отчаянно заскрипели; капитан оказался в узком коридоре с низким потолком.
— Она там, в третьем боксе… — почему-то шепотом сказала Вяземская. — Самом дальнем.
Рюмин остановился перед третьим боксом. По ту сторону толстого плексигласа стояла невысокая худая женщина. Длинные черные волосы свисали густыми спутанными прядями.
— Неужели это все — из-за нее? — пробормотал капитан.
Рюмин подошел к стеклу.
— Здравствуйте, Елизавета! — сказал он. — Панина, или, может быть, лучше… Волкова?
Женщина откинула голову назад; волосы разошлись, открывая лицо — будто лоток, разбившийся о камень. Зеленые глаза, казавшиеся неправдоподобно огромными на фоне тонких черт, ярко блеснули.
— Вы меня слышите?
Женщина стояла, не шелохнувшись.
— Она все слышит, — тихо сказала из-за плеча капитана Анна. — Она не глухая.
— Мы ищем вашего брата, — продолжал Рюмин. — Вы можете нам помочь?
Лиза опустила голову на грудь. В наступившей тишине послышался негромкий хруст. Женщина снова подняла голову, и капитан отшатнулся, пораженный увиденным. Вяземская вскрикнула, Александр крепко стиснул ее локоть, она замолчала.
Лиза растянула губы в зловещей улыбке; из уголков рта, пузырясь, потекла кровь. Женщина глубоко вдохнула и вдруг… плюнула на стекло. Алое пятно расплылось по плексигласу. Лиза подошла к нему вплотную и медленно прочертила пальцем знакомый вензель. «М».
— Хороший ответ… — тихо сказал Рюмин.
— А на что вы рассчитывали? — набросилась на него Анна. — Что она согласится? И скажет: «Да, конечно»? Капитан, она уже шесть лет взаперти! И я не уверена, что она отдает отчет в своих поступках!
— Подождите! — Северцев поднял руку, призывая всех замолчать. — Тихо!
Он подошел к стеклянной стене, положил на нее ладонь.
Узница резко отпрянула, в глазах ее появился страх.
— Лиза! — ласково сказал Александр. — Вы давно не видели брата?
Безумная по-прежнему молчала, однако страх сменился любопытством. Она шагнула к Северцеву…
— Саша! — воскликнула Анна.
Он, не оборачиваясь, покачал головой и продолжал.
— Мы не станем причинять вам зла. Мы просто… сделаем снимок и отправим фотографию вашему брату. Вы ведь этого хотите, правда?
Женщина утерла кровь рукавом и вдруг… Она еле заметно кивнула. Вяземская готова была поклясться, что она сделала это вполне осознанно.
Северцев вел себя как настоящий профессионал. Он говорил плавно, слегка нараспев, не допуская резких движений, словно заклинатель змей, и еще… он улыбался. Нежно и ласково. И на Лизу это подействовало.
— Вы хотите быть красивой, Лиза? — спросил Александр.
Произошло немыслимое. Анна отказывалась поверить, но это все же произошло.
— Я хочу быть красивой… — сказала Лиза.
Ее голос напоминал механический голос робота: безжизненная интонация, неверные акценты, металлический тембр, — и, тем не менее, в нем было нечто завораживающее. Потустороннее.
Лиза опустилась на колени и заплакала. Ее пальцы потянулись к ладони Северцева; Александр осторожно убрал руку.
— Я хочу быть красивой… — повторила она.