Сальваторе Роберт. Король орков

   Жаконрей так низко поклонился, что его борода коснулась пола. Они с Никвиллихом поспешно бросились к выходу, но Бренор тотчас их остановил.
   — Выйдите на поверхность через восточные ворота! — с усмешкой приказал он.
   — Но через тоннель будет быстрее, — осмелился возразить Никвиллих.
   — Нет, выходите наружу и скажите Аластриэль, что я поручил вам немедленно возвращаться с армией Фелбарра, — пояснил Бренор и для пущей убедительности щелкнул в воздухе своими узловатыми пальцами.
   Все дворфы вокруг захихикали.
   — Никогда не сомневайтесь, что Боевой Топор может оценить хорошую шутку, — добавил довольный Бренор, и хихиканье переросло в хохот.
   Жаконрей и Никвиллих, все еще посмеиваясь, припустили бегом.
   — Пусть Аластриэль угодит в собственную ловушку, — сказал Бренор, обращаясь к Кордио, Тибблдорфу и Банаку Браунавилу, сидевшему в специально сконструированном кресле рядом с троном, на почетном месте, отведенном для пострадавшего от орков героя.
   — Уверен, она сильно нахмурит свое хорошенькое личико, — ответил Банак.
   — Конечно, когда увидит, как мимо нее маршируют воины Мифрил Халла и Цитадели Фелбарр, — согласился Бренор. — Она поймет, что нельзя дольше прятаться от псов Обальда. Он хочет воевать, так мы ему предоставим такую возможность и загоним обратно, откуда пришел, даже еще дальше.
   Все в зале громкими криками выразили свое одобрение, а Банак крепко пожал руку короля в знак уважения и решимости.
   — Оставайся здесь и заканчивай аудиенции, — сказал Бренор Банаку. — А я пойду проведаю Пузана и малыша. Пусть меня считают бородатым гномом, если мы не получим подсказку из тех свитков, что недавно привезли. Я хочу, чтобы все разгадки и хитрости были в наших руках еще до того, как мы ударим по Обальду.
   Он спрыгнул с трона и помоста, Тибблдорфу жестом приказал оставаться и помогать Банаку, а Кордио позвал с собой.
   — Нанфудл сказал, что никогда еще не видел таких значков, как на этих пергаментах, — доложил Кордио Бренору на выходе из зала для аудиенций. — Какие-то закорючки в тех местах, где их не должно быть.
   — Не сомневайся, малыш сумеет их выпрямить. Я еще не встречал таких умников, и он отлично помогает клану. Мирабар много потерял, когда Торгар со своими парнями перешел ко мне, и еще больше потерял, когда вслед за Торгаром пришли Нанфудл и Шаудра.
   Кордио кивнул в знак согласия, но не стал продолжать разговор, а последовал за Бренором по коридорам и лесенкам к нескольким уединенным комнатам, где Нанфудл устроил себе алхимическую лабораторию и библиотеку.
 
   Никто в племени не знал, было ли имя обусловлено традиционно удачной тактикой, или вожди из поколения в поколение строили тактику в соответствии с именем. Каковы бы ни были причины, своеобразный рисунок боя с течением времени совершенствовался все больше и больше. Более того, вожди клана Волчьей Пасти отбирали орков в самом юном возрасте по росту и скорости бега, чтобы каждый из них со временем занял свое место в боевом строю.
   Для того чтобы маневр принес успех, еще более важно было выбрать врага и место сражения. И никто из орков не мог вспомнить лучшего в этом деле воина, чем действующий вождь Днарк Волчий Клык. Он происходил из древнего рода воинов Острия — конца волчьей челюсти, смыкавшейся на горле врага. Молодой Днарк долгие годы возглавлял одну ветвь V-образного строя, обходя намеченную жертву с левого фланга, тогда как второй орк, обычно его кузен, вел вперед правую линию. Как только обе группы продвигались до намеченного предела, Днарк резко разворачивал свой отряд вправо, образуя клыки челюсти, и объединялся со своим напарником в тылу врага, чтобы отрезать все пути к отступлению.
   Став вождем, Днарк перешел в центр. Две линии его воинов охватили маленький лагерь с севера и с юга, а когда до Днарка дошли вести о выполнении задания, он с главной ударной группой и сам двинулся вперед.
   Они не торопились и не кричали, а подходили спокойно, словно не замышляли ничего дурного: и в самом деле, почему шаман, советник короля Обальда, должен был их в чем-то заподозрить?
   Даже после того, как Днарк предложил жрецу Накклзу выйти из палатки, лагерь не всполошился. Только Унг-тол, положив ему руку на плечо, посоветовал не терять самообладания.
   — Мы не знаем, с какой целью он послан, — шепнул шаман.
   Несколько мгновений спустя появился Накклз и прошел к восточному краю плато, где остановился отдохнуть вместе с сопровождавшими его стражниками Обальда. Могучие воины, стоя позади, настороженно подняли тяжелые копья.
   Как хотелось Днарку скомандовать атаку! Как хотелось ринуться в бой, прижать этих глупцов к каменистому склону и уничтожить!
   Но Унг-тол стоял рядом и призывал к терпению.
   — Хвала королю Обальду! — крикнул Днарк, выхватил у стоящего рядом орка знамя племени и помахал им из стороны в сторону. — У нас есть известия от вождя Гргуча! — солгал он.
   Накклз поднял руку ладонью вперед, призывая Днарка остановиться.
   — У нас нет к вам никаких дел! — крикнул жрец в ответ.
   — Король Обальд считает иначе, — возразил Днарк и снова медленно двинулся вперед. — Он послал нас для сопровождения, чтобы быть уверенным, что клан Карук вам не помешает.
   — Не помешает чему? — закричал Накклз.
   Днарк оглянулся на Унг-тола и подавил свой гнев.
   — Нам известно, куда вы направляетесь, — решился он на блеф.
   Теперь уже жрец Накклз оглянулся на своих спутников.
   — Вождь Днарк, подойди один! — крикнул он, — Тогда мы обсудим дальнейшие действия.
   Днарк продолжал подниматься по склону — медленно, не делая угрожающих движений, но не приказав своим воинам остановиться.
   — Один! — настойчиво потребовал Накклз. Днарк улыбнулся, но ничего не изменилось. Орки с поднятыми копьями встали рядом с Накклзом.
   Это не имело значения. Блеф сработал и позволил Днарку с ударной группой подняться почти до половины склона. Днарк поднял руки перед жрецом и его охранниками, а затем повернулся к своим воинам, будто бы для того, чтобы приказать им остановиться и подождать.
   — Убейте всех, кроме Накклза и ближайших воинов! — вместо этого скомандовал он, а когда снова развернулся, в его руке блеснул высоко поднятый меч.
   Воины клана Волчьей Пасти ринулись вперед и загородили собой любимого вождя. В следующие мгновения пал не один из этих живых щитов, пронзенный копьями стражников.
   Но «челюсти волка» сомкнулись.
   К тому времени, когда Днарк поднялся на плато, повсюду кипела ожесточенная битва, но Накклза нигде не было видно. Разъяренный Днарк бросился в ближайшую схватку, где двое орков энергично, но неэффективно атаковали одного из стражников.
   Обальд хорошо подбирал себе личную охрану.
   Один из Волчьих Клыков сделал неловкий выпад копьем, но меч стражника обошел оружие и рассек древко, Да еще отбросил его в сторону растерявшегося напарника. Расстроив оборону противников, стражник вернул меч и шагнул вперед для решающего удара.
   Но Днарк поспешно подскочил сбоку и отсек руку глупца вместе с мечом по самый локоть.
   Стражник застонал, повернулся и упал на колени, прижав к груди обрубок. Днарк, подойдя ближе, схватил его за волосы и оттянул голову назад, открыв горло для смертельного удара.
   Раньше вождь клана Волчьей Пасти непременно нанес бы этот удар и убил врага. Но сейчас он отвел меч и только слегка ткнул острием в горло, а когда стражник упал, приказал своим воинам сохранить ему жизнь.
   Покончив с одним противником, Днарк бросился в следующую схватку.
   Вскоре бой на плато закончился, но ни среди десятка мертвых, ни в числе семерых, взятых в плен, жреца Накклза не было видно. Очевидцы утверждали, что шаман при первых признаках боя спрятался в арьергарде.
   Днарк еще не успел разразиться по этому поводу гневной тирадой, как обнаружил, что его выбор проверенной предками тактики оказался верен. Волчьи Клыки с дальнего края плато, подталкивая пленников концами копий, привели к нему Накклза и одного из раненых стражников.
   — Обальд тебя за это убьет! — крикнул Накклз, завидев Днарка.
   Мощный хук слева поверг шамана на землю.
 
   — Символ правильный, — гордо объявил Нанфудл. — Рисунок воспроизведен точно.
   Реджис уставился на огромный пергамент, где увеличенные руны располагались по отдельности. Под руководством Нанфудла хафлинг добрую половину дня копировал каждый значок в увеличенной версии, а потом они вдвоем вырезали для каждого знака деревянные копии — даже для тех, что казались обычным повторением символов современного дворфского письма.
   Они не устояли перед соблазном толковать эти знакомые символы в тех значениях, которые предполагались правильными, — руны наречия детек для архаичного языка орков, называемого халгокрин, что сводило на нет все первоначальные попытки перевести пергамент. Так продолжалось до тех пор, пока Нанфудл не настоял, чтобы они рассматривали письмена пергаментов из мертвого города как абсолютно нечитаемые записи. И только тогда наметился какой-то прогресс.
   Если только это был действительно прогресс.
   Было изготовлено множество деревянных значков — различных вариаций каждого дворфского символа. Потом были пробы и ошибки, ошибки, ошибки — целый день скрупулезных перемещений и переоценок. Нанфудл, будучи не самым искусным магом, прочел множество заклинаний, а затем были призваны жрецы, предложившие свои толкования и прорицания.
   На пергаменте осталось тридцать два символа, и тщательный анализ косвенно указывал на сходство с традиционным наречием детек, в котором насчитывалось двадцать шесть знаков, но тот факт, что признаки сходства оказались не слишком существенными, превращал и эту теорию всего лишь в догадку.
   Однако постепенно очертания наречия складывались в одно целое, и заклинания, казалось, подтверждали эту догадку.
   За десять дней работы, когда Нанфудл выслушал все рассказы Реджиса о странном городе, решающим фактором оказалась проницательность гнома. Вместо того чтобы в качестве основной базы для анализа использовать Дворфский язык, он решил работать на основании двух наречий — дворфского и орочьего, в котором, безусловно, тоже преуспел. Пришлось вырезать из дерева новые символы и исследовать новые комбинации.
   И однажды ранним утром Нанфудл представил Реджису законченный шаблон для перевода, таблицу соответствия, идентифицирующую каждый символ пергамента, причем некоторые знаки относились к письменности орков, а другие — к письменности дворфов.
   Вот тогда хафлинг начал работу над пергаментом с увеличенными значками, прилежно расставляя над каждым деревянный символ по указанию Нанфудла. Реджис не задерживался на узнавании знакомых букв, а просто расставлял их так быстро, как мог.
   Затем он отступил назад и поднялся на высокую скамью, поставленную Нанфудлом у рабочего стола. Гном уже взобрался на нее и, открыв рот, недоверчиво рассматривал получившийся текст. Реджис последовал его примеру и вскоре понял изумление гнома.
   По всей вероятности, догадка гнома оказалась правильной, и перевод читался довольно легко. За орками давно замечали склонность заимствовать и использовать руны наречия детек, и в халгокрине это было вполне очевидно. Но здесь было что-то большее, чем простое заимствование, — сознательное смешение в равной мере двух родственных, но несопоставимых наречий, что указывало на бесспорное сотрудничество и согласие дворфских и орочьих лингвистов.
   Перевод предстал перед ними со всей ясностью. Но переварить его смысл оказалось намного труднее.
   — Бренору это не понравится, — заметил Реджис и огляделся, словно ожидая внезапного появления короля дворфов и его гневных тирад.
   — Что есть, то есть, — ответил Нанфудл. — Ему может не понравиться, но он будет должен это принять.
   Реджис снова посмотрел на переведенный отрывок и еще раз прочел слова орочьего философа Дуугии.
   — Ты придаешь слишком большое значение причине, — пробормотал хафлинг.

ЧАСТЬ IV
Отойти на шаг от ярости

    Меня продолжают преследовать вопросы. Неужели мы наблюдаем за рождением новой цивилизации? Неужели орки вместо того, чтобы желать нашей гибели, хотят стать такими, как мы, вступить на наш путь, с нашими надеждами и стремлениями? Или это желание всегда жило в сердце примитивной и воинственной расы и они просто не видели способа достичь цели? Если причина только в этом, если орки небезнадежны и их можно приручить, что мы можем сделать, чтобы превратить их в более цивилизованную расу? Такой шаг был бы большим прогрессом в самообороне Миф-рил Халла и всех сообществ Серебряных Земель.
    Если согласиться с предпосылкой универсальности стремлений для всех мыслящих существ и общности желаний, возникает вопрос: что могло бы произойти, если бы одно королевство обладало неоспоримым превосходством над остальными? Какую меру ответственности повлекло бы за собой подобное господство? Если Бренор добьется своего и народы Серебряных Земель поднимутся на войну и оттеснят орков Обальда с захваченных земель, вернут к первоначальному состоянию примитивных племен, какой будет наша роль в положении бесспорного превосходства?
    Встанем ли мы на путь постепенного искоренения орков, уничтожая одно племя за другим? Если мои подозрения относительно Обальда верны, то я не могу с этим примириться. Станут ли дворфы соседями или угнетателями?
    Конечно, все это основано на догадках и интуиции. А может, это просто глубоко скрытая мольба в душе отступника Дзирта До'Урдена? Мне отчаянно хочется оказаться правым в своей оценке Обальда — почти так же сильно, как хочется из личных побуждений его убить! Ведь если я окажусь прав, если в его душе имеется проблеск рациональных и приемлемых стремлений, мир только выиграет.
    Убеждения правителей, принципиальные положения ведущих философов господствуют над умами большинства остальных существ. В лучших из этих королевств — а я с уверенностью причисляю Бренора к их числу — общество неуклонно идет по пути самоусовершенствования, и отдельные его части составляют между собой гармоническое целое. Свобода и единство интересов идут рядом, образуя взаимодействие личности и всего сообщества. Если такие государства развиваются и сотрудничают с другими подобно устроенными королевствами, если развиваются торговые и культурные связи, что остается для оставшегося в стороне меньшинства? По-моему, могущественные королевства обязаны наклониться и протянуть руку помощи слабым, чтобы подтянуть их наверх, разделить с ними процветание и общий вклад. Такова сущность сообщества. Оно должно быть основано на надежде и мечте, а не на страхе и угнетении.
    Но всегда остается вероятность того, что орк ответит на предложенную руку помощи ударом в сердце, еще даже не встав на ноги.
    А это кажется уже чересчур, поскольку перед моими глазами предстает убитый Тарафиэль, и я хочу вырвать злобное сердце из груди короля орков! И еще я не могу забыть о гибели Инновиндиль! Дорогая Инновиндиль, прошу, не думай обо мне плохо из-за моих размышлений!
    Я чувствую укол парадокса, боль неразрешимости, неустранимые и печальные изъяны мира, который втайне хочу увидеть совершенным. И все же, несмотря на все недостатки, я остаюсь оптимистом и продолжаю верить, что в конце концов идеал восторжествует. Я это точно знаю и потому не выпускаю из рук оружия. Настоящие перемены по плечу только сильным. Соперники не способны изменить ход событий. И руки слабых не могут гарантировать мир и надежду тем, кто сильнее.
    Я продолжаю верить в королевство общности голосов, созданное королем Бренором, и подобное ему сообщество Серебристой Луны, созданное леди Аластриэль. Я верю, что это правильный порядок, поскольку это королевства свободы и надежды, где поддерживаются стремления отдельной личности и разделяются общие блага и ответственность также разделяется всеми. Как сильно эти два королевства отличаются от Мензоберранзана, где могущество Дома доминирует над интересами сообщества, а стремления личности подавляют свободу других, а иногда и лишают их жизни!
    Но моя вера в Мифрил Халл, как более близкое к идеалу общество, подразумевает и большую ответственность. Недостаточно выдвинуть армию и сокрушить врага под крепкими дворфскими башмаками. Недостаточно заполнить Мифрил Халл сокровищами и наращивать силы и влияние, если эти силы и влияние служат только могущественным и процветающим расам.
    Истинная ответственность доминирования Мифрил Халла требует от него не только служить светом для клана Боевого Топора. Он должен стать маяком надежды для всех, кто сможет его увидеть. Если мы твердо убеждены в истинности своего пути, мы должны верить, что все — возможно, даже орки — будут тяготеть к выбранным нами дорогам и целям, а мы будем для них сияющим городом на холме и влияние и умиротворение будет достигаться нашим благородством и примером, а не мощью армий.
    В противном случае, если влияние и господство основаны только на силе оружия, такое положение нельзя считать победой и оно не будет устойчивым. Империи не могут выжить, поскольку в них недостает благородства и гуманности, чтобы заслужить истинную преданность. Каждый раб мечтает сбросить свои кандалы. Величайшее стремление покоренного силой оружия состоит в том, чтобы сбросить иго угнетателя. И здесь нет места исключениям. Я могу твердо заверить всех победителей, что покоренные ими народы не смирятся с их господством. Любое желание следовать их путем, даже если покоренные соглашаются с его превосходством, будет заглушаться злобой и чувством унижения, а также сожалениями по отношению к собственному сообществу. Это универсальная истина, возможно основанная на принципах племенного строя, на гордости и приверженности традициям и схожести взглядов.
    А в совершенном мире ни одно общество не будет стремиться к господству, кроме господства идеалов. Мы убеждены, что наш путь истинный, и потому должны верить, что привлечем к нему и других, и наш путь станет их путем, и ассимиляция заставит спрятать мечи в ножны. Этот процесс займет немало времени, в нем будут рывки вперед и остановки, и договоры будут заключаться и нарушаться, и не раз еще зазвенит сталь.
    В глубине души я все еще надеюсь, что получу шанс уничтожить короля Обальда Многострельного.
    Но еще глубже кроется надежда на то, что король Обальд Многострельный увидит орков, поднявшихся на следующую ступень на пути к истинной цивилизации, что он увидит в Мифрил Халле сияющий город на холме и что у нас хватит сил, чтобы сдерживать орков достаточно долго для подъема на эту ступень.
    Дзирт До'Урден

Глава 21
Собрать осколки мира в единое целое

   Стук колес по каменистой тропе то раздражал, то успокаивал, а повозка катилась все дальше на север. Вульфгар сидел на задней скамье и смотрел на удаляющийся силуэт Лускана. Множество шпилей башни волшебников уже слились в одно размытое пятно, а ворота и стена казались такими маленькими, что невозможно было разобрать охранявших их стражников.
   Вспоминая городскую стражу, Вульфгар не мог удержаться от улыбки. Когда-то его вместе с напарником по имени Морик вышвырнули из Лускана и запретили возвращаться под страхом смерти, и все же он вернулся в город, и по крайней мере один из стражников его узнал и многозначительно подмигнул. Можно не сомневаться, что Морик тоже находится где-то там.
   Правосудие в Лускане было простым фарсом, посредственным фарсом, предназначенным для того, чтобы создать его обитателям видимость защиты и заставить их испытывать постоянный страх перед смертной казнью, время от времени применявшейся по усмотрению властей.
   Вульфгар долго сомневался, стоит ли ему возвращаться в Лускан даже в составе отправлявшегося на север каравана, который мог бы служить ему некоторым прикрытием. Уж очень не хотелось подвергать опасности Кэлси, посещая запретное место. Но в конце концов он понял, что иного пути нет. Арумн Гардпек и Лягушачий Джози должны были узнать о печальной кончине Делли Керти. Они долгие годы были ее друзьями, и Вульфгар чувствовал себя не вправе утаивать от них это известие.
   Слезы, пролитые всеми троими — Арумном, Джози и Вульфгаром, — стали бы, по мнению варвара, справедливым воздаянием памяти Делли. Эта женщина представляла собой гораздо больше, чем легкомысленная красотка, пользующаяся благосклонностью половины Лускана и когда-то купленная Вульфгаром, как утверждало сложившееся мнение. Под грубым налетом, оставленным тяжкими обстоятельствами, в Делли Керти сохранились благородство и честность. Она была отличным товарищем всем троим, хорошей женой Вульфгару и замечательной матерью Кэлси.
   Вульфгар подавил смешок, вспомнив первую реакцию Джози, когда коротышка в ярости набросился на него с кулаками, обвинив варвара в гибели Делли. Вульфгар без труда усадил его обратно на кресло, где он обмяк, свесившись через подлокотник, а потом заломил руки и затрясся от рыданий, возможно вызванных еще и чрезмерным количеством выпитого, но, безусловно, искренних. Вульфгар никогда не сомневался в том, что Джози давно и тайно любил Делли.
   Мир продолжал вращаться, и события занимали свое место на страницах истории. Что было, то было, и Вульфгар сознавал тщетность сожалений. Надо просто воспользоваться полученными уроками и не забывать их в будущем. Он частично соглашался со справедливостью обвинений Джози, хотя, конечно, и не в такой степени, как считал этот маленький человечек.
   Что было, то было.
   После особенно сильного толчка повозки Вульфгар обнял Кэлси за плечи и посмотрел на девочку, занимавшуюся с несколькими прутиками, из которых он попытался сделать некое подобие куклы. Малышка казалась довольной и безмятежной, что было ее обычным состоянием. Спокойная и нетребовательная, Кэлси просила совсем немногого и довольствовалась малым, она, казалось, жила в согласии со всем, что происходило вокруг.
   Вульфгар понимал, что их путешествие доставляло ей мало радости. Девочка лишилась Делли, бывшей ей настоящей матерью, и теперь испытывала колоссальное неудобство, оставшись с ним, ее приемным отцом. Вульфгар погладил ее по мягким волосам цвета спелой пшеницы.
   — Кукла, па, — откликнулась Кэлси, воспользовавшись присвоенным Вульфгару именем, которое за последние десять дней он слышал всего пару раз.
   — Да, кукла, — ответил он и снова потрепал волосы. Девочка хихикнула, и если какой-то звук и мог улучшить настроение Вульфгара…
   А он собирался ее покинуть. Мгновенный приступ слабости пронзил сердце. Как он мог даже подумать об этом?
   — Ты не помнишь свою маму, — тихо произнес он, не ожидая ответа от снова занявшейся игрой Кэлси.
   Но она подняла голову и просияла широкой улыбкой.
   — Дел-ли, ма, — сказала девочка.
   Вульфгару показалось, что ее маленькая ручка ударила его в самое сердце. Он осознал, насколько плохим отцом был для Кэлси. Срочные дела занимали его каждый день, и общение с Кэлси всегда оставалось на втором плане по сравнению с необходимостью. Она провела с ним рядом долгие месяцы, а он так и не узнал ее хорошенько. Они прошли сотни миль на восток, а потом опять повернули на запад, и только на обратном пути он проводил все свое время с Кэлси, пытался прислушаться к девочке, понять ее нужды, обнимал ее.
   Он беспомощно усмехнулся, принимая собственные обвинения, и опять дотронулся до ее волос. Девочка подняла голову, одарила не сходившей с личика улыбкой и сразу же вернулась к игре.
   Вульфгар знал, что поступил неправильно по отношению к ребенку. Он не смог стать ни настоящим мужем для Делли, ни полноценным отцом для Кэлси. Охранник — вот подходящее определение для той роли, что он играл в жизни девочки.
   И вот он решился пройти путь, который, безусловно, причинит ему боль, но в конце он даст Кэлси все, чего она заслуживает, и даже больше.
   — Ты принцесса, — сказал Вульфгар, и девочка снова улыбнулась ему, хотя и не понимала значения этого слова.
   Вульфгар тоже ответил улыбкой, а затем перевел взгляд на Лускан, спрашивая себя, заберется ли он когда-нибудь еще так далеко на юг.
 
   Поселение Аукни совсем не изменилось за те три года, как Вульфгар был здесь в последний раз. Впрочем, большую часть времени первого визита он провел в подземной темнице правителя, чего хотел избежать во второй свой приезд. Он даже не удивлялся, что в компании Морика он чаще всего попадал в такие места, уход из которых обычно сопровождали слова «под страхом смерти».
   Но Вульфгар подозревал, что в отличие от солдат Лускана стражники Аукни могут привести в исполнение свои угрозы, если его узнают. Ради безопасности Кэлси он даже предпринял кое-какие усилия для маскировки и присоединился к торговому каравану, тащившемуся по горной дороге на западных склонах Хребта Мира к воротам Аукни. Он отрастил бороду, но его фигура выделялась среди большинства попутчиков семью футами роста и шириной плеч.
   Вульфгар закутался в дорожный плащ и набросил на голову капюшон, что ранней весной было обычным делом для путников в этих местах, где с гор то и дело налетал пронзительный ветер. Сидя, Вульфгар старался поджимать под себя ноги, чтобы никто не обратил внимания на их длину и размер, а когда ходил, слегка горбился и опускал плечи. Это помогало не только скрывать истинный рост, но и придавало вид пожилого человека, следовательно, его можно было не опасаться.