Страница:
У Брансена подкосились колени, а к горлу подступила тошнота. Ему срочно надо было уйти отсюда. Юноша повернулся к двери.
– А знаешь, Разбойник, твое прозвище обросло легендами, – заговорил Таерль. – В городе все обсуждают только тебя, и все рады, что хоть кто-то осмелился дать понять правителю, что нельзя забирать у людей последнее…
Голос мужчины назойливо преследовал Брансена, но он уже вышел из дома и, шатаясь, побрел к лесу. Он никак не мог поверить словам этих четверых людей. Магистр Бателейс и другие монахи, они не могли так поступить! Но внутреннее недоверие Брансена уже было сломлено. Опять он увидел нож Гарибонда в руках бродяги у костра. Внезапно возник вопрос: а почему Гарибонд ни разу не навестил его в монастыре? Никогда раньше Брансен над этим не задумывался, но почему любимый человек не появлялся все эти годы?
Брансена охватило чувство абсолютной беспомощности, все, во что он верил, рухнуло, и вместе с этим рухнула его линия Чи. Он шатался и спотыкался, много раз падал по дороге через лес, и наконец тяжело оперся на ствол дерева.
Жизненная энергия в его теле снова распалась на отдельные вспышки, линия Чи искривилась, он ощутил себя больным и слабым. Нельзя было назвать это чувство безнадежностью – безнадежность предполагала существование каких-то целей и желаний, но ничего этого не осталось. Каждый прожитый день для Брансена был трагедией, борьбой с беспомощностью, постоянным разочарованием из-за противоречия между острым умом и слабым непослушным телом. Во всей предыдущей жизни самым частым для него ощущением была боль.
Но не такая, как сейчас. Гарибонд мертв. Брансен знал это наверняка, все сомнения исчезли. И вместе с ними исчезла мечта вернуться к любимому человеку сильным и ловким. Надежда жить рядом с Гарибондом, но совсем иначе – заботиться о нем, как отец заботился о мальчике-калеке, – испарилась в одно мгновение. Горестные мысли кружились в его голове, переполняя ее и вместе с тем создавая ощущение пустоты, которую, как он понимал, ничто не сможет заполнить.
Он бессильно рухнул на землю и больше не сдерживал слез.
Неожиданный стук в дверь удивил обеих женщин, но, не успели они сделать и шагу, как сильный удар распахнул дверь настежь. На пороге появился Баннарган, командир гарнизона в замке, самый известный и опасный воин во всем центральном Хонсе.
Кадайль отшатнулась назад, ее мать тоже, женщины испуганно переглянулись и кинулись друг к дружке. Но Баннарган опередил их и растолкал в разные стороны. Не успели женщины произнести хоть слово в свою защиту, как в дом вошел второй незваный гость, и его появление заставило их замереть на месте.
– Добрый день, мои дорогие, – произнес лорд Прайди. За его спиной возникли силуэты солдат и заслонили утренний свет, прорвавшийся в распахнутую дверь. – Я прощаю вам изумление по поводу моего неожиданного визита.
– Мой господин, – промолвила мать Кадайль, опустилась на одно колено и потупилась.
Кадайль шевельнулась, чтобы последовать ее примеру, но Баннарган схватил девушку за волосы и заставил выпрямиться. Она прогнулась назад и ухватилась за его руку, но воин словно не заметил ее усилий.
– Мне кажется, вы довольно поздно вчера легли, – продолжал лорд Прайди. – Вероятно, встречались с Разбойником.
– Нет, мой господин, – попыталась возразить Кадайль, но сорвалась на испуганный крик.
Баннарган свободной рукой схватил ее за ворот ночной сорочки и сорвал с нее одежду, оставив Кадайль совершенно обнаженной. На ней не было ничего, кроме драгоценного ожерелья, облегавшего тонкую шею.
Кадайль опустила глаза и попыталась прикрыть украденную драгоценность ладонью.
– Не трогайте ее! – крикнула ее мать и бросилась на помощь.
Кадайль взглянула в ее сторону как раз в тот момент, когда женщина резко остановилась и упала на пол от сильного удара Баннаргана. Девушка непроизвольно потянулась к матери, но могучий воин только сильнее потянул ее за волосы.
– Ну, хватит глупостей, – сказал Баннарган. – Тебя поймали с поличным, девчонка. Можешь облегчить предсмертные страдания, если все откровенно расскажешь.
От такого заявления Каллен снова ринулась к дочери, но только затем, чтобы получить очередной удар Баннаргана.
– Мой господин, я прошу оставить здесь парочку солдат, чтобы постерегли эту красавицу, – насмешливо сказал Баннарган, но перехватил заинтересованный взгляд Прайди и прикусил язык. – Мой господин?
Прайди задумчиво разглядьшал показавшуюся странно знакомой фигуру обнаженной девушки. Правитель давно привык к виду женского тела, так что в его взгляде не было откровенной похоти, как у сопливого мальчишки, но при виде Кадайль в его памяти всплыли любопытные воспоминания. Округлость живота, пышная грудь и пшенично-золотистые волосы, закрывавшие опущенное лицо, напомнили ему о ритуальном костре и мешке с гадюкой, и о супружеской измене.
– Каллен Дюворнэ, – произнес он имя, которое, казалось, давно забыл.
Женщина побледнела, и это не укрылось ни от Прайди, ни от Баннаргана.
– Н-нет, мой господин, – пролепетала она.
– Каллен Дюворнэ, – более уверенно повторил правитель. – Ни змеиный яд, ни поври не смогли тебя убить.
– Нет, мой господин, меня зовут…
– Тебя зовут Каллен Дюворнэ, а это – твоя дочь, – перебил ее лорд Прайди.
Он снова перевел взгляд на Кадайль, и в его памяти всплыли некоторые подробности той ночи. Тогда, в свете костра, Каллен выглядела точь-в-точь, как ее дочь сейчас. Прайди припомнил не только все соблазнительные округлости ее фигуры, но и свои сожаления о невозможности заполучить женщину в свою постель. При этой мысли его плоть напряглась.
– Вот эта, – указал он на Кадайль солдатам, – отправится в Прайд-касл.
– А что делать со старухой? – спросил один из солдат.
Прайди обратил свой взгляд на Каллен, онемевшую от ужаса.
– Что тебе известно о Разбойнике? – резко спросил Прайди.
– Она ничего не знает! – выпалила Кадайль, и лорд Прайди сердито обернулся на ее крик.
– Зато ты знаешь, – заметил он.
– Мой господин, я все расскажу, – жалобно сказала Кадайль. – Только не трогайте маму. Она не сделала ничего плохого. Она ничего не знает. Она невиновна. Прошу вас, мой господин!
Прайди кивнул Баннаргану, и гигант выволок Кадайль из дома, а двое солдат остались рядом с Каллен. Прайди подождал, пока Кадайль не отошла подальше, и только потом обратился к ее матери.
– Как ты умудрилась выжить, меня нисколько не интересует, – сказал он. – Но, должен сказать, я восхищен такой стойкостью.
– Прошу вас, мой добрый господин, не обижайте мою девочку, – простонала Каллен, едва держась на ногах от пережитого ужаса.
– Обижать? Да у меня и в мыслях не было ничего подобного, Каллен Дюворнэ. Женщина горько расплакалась.
– Мой господин? – спросил стражник.
– Отдайте ее Берниввигару, – приказал Прайди, повернулся и вышел из комнаты, больше не обращая внимания на Каллен. – Может, он ее пощадит, а может, и нет. Мне это безразлично.
Ужасное потрясение окончательно сломило волю женщины. После того, как ее тайна была раскрыта, после того, как ее лишили дочери, она уже не могла сопротивляться. Двое солдат хотели ее вывести, но и шагать она тоже не могла.
Они ее просто выволокли.
Глава 35
Глава 36
– А знаешь, Разбойник, твое прозвище обросло легендами, – заговорил Таерль. – В городе все обсуждают только тебя, и все рады, что хоть кто-то осмелился дать понять правителю, что нельзя забирать у людей последнее…
Голос мужчины назойливо преследовал Брансена, но он уже вышел из дома и, шатаясь, побрел к лесу. Он никак не мог поверить словам этих четверых людей. Магистр Бателейс и другие монахи, они не могли так поступить! Но внутреннее недоверие Брансена уже было сломлено. Опять он увидел нож Гарибонда в руках бродяги у костра. Внезапно возник вопрос: а почему Гарибонд ни разу не навестил его в монастыре? Никогда раньше Брансен над этим не задумывался, но почему любимый человек не появлялся все эти годы?
Брансена охватило чувство абсолютной беспомощности, все, во что он верил, рухнуло, и вместе с этим рухнула его линия Чи. Он шатался и спотыкался, много раз падал по дороге через лес, и наконец тяжело оперся на ствол дерева.
Жизненная энергия в его теле снова распалась на отдельные вспышки, линия Чи искривилась, он ощутил себя больным и слабым. Нельзя было назвать это чувство безнадежностью – безнадежность предполагала существование каких-то целей и желаний, но ничего этого не осталось. Каждый прожитый день для Брансена был трагедией, борьбой с беспомощностью, постоянным разочарованием из-за противоречия между острым умом и слабым непослушным телом. Во всей предыдущей жизни самым частым для него ощущением была боль.
Но не такая, как сейчас. Гарибонд мертв. Брансен знал это наверняка, все сомнения исчезли. И вместе с ними исчезла мечта вернуться к любимому человеку сильным и ловким. Надежда жить рядом с Гарибондом, но совсем иначе – заботиться о нем, как отец заботился о мальчике-калеке, – испарилась в одно мгновение. Горестные мысли кружились в его голове, переполняя ее и вместе с тем создавая ощущение пустоты, которую, как он понимал, ничто не сможет заполнить.
Он бессильно рухнул на землю и больше не сдерживал слез.
Неожиданный стук в дверь удивил обеих женщин, но, не успели они сделать и шагу, как сильный удар распахнул дверь настежь. На пороге появился Баннарган, командир гарнизона в замке, самый известный и опасный воин во всем центральном Хонсе.
Кадайль отшатнулась назад, ее мать тоже, женщины испуганно переглянулись и кинулись друг к дружке. Но Баннарган опередил их и растолкал в разные стороны. Не успели женщины произнести хоть слово в свою защиту, как в дом вошел второй незваный гость, и его появление заставило их замереть на месте.
– Добрый день, мои дорогие, – произнес лорд Прайди. За его спиной возникли силуэты солдат и заслонили утренний свет, прорвавшийся в распахнутую дверь. – Я прощаю вам изумление по поводу моего неожиданного визита.
– Мой господин, – промолвила мать Кадайль, опустилась на одно колено и потупилась.
Кадайль шевельнулась, чтобы последовать ее примеру, но Баннарган схватил девушку за волосы и заставил выпрямиться. Она прогнулась назад и ухватилась за его руку, но воин словно не заметил ее усилий.
– Мне кажется, вы довольно поздно вчера легли, – продолжал лорд Прайди. – Вероятно, встречались с Разбойником.
– Нет, мой господин, – попыталась возразить Кадайль, но сорвалась на испуганный крик.
Баннарган свободной рукой схватил ее за ворот ночной сорочки и сорвал с нее одежду, оставив Кадайль совершенно обнаженной. На ней не было ничего, кроме драгоценного ожерелья, облегавшего тонкую шею.
Кадайль опустила глаза и попыталась прикрыть украденную драгоценность ладонью.
– Не трогайте ее! – крикнула ее мать и бросилась на помощь.
Кадайль взглянула в ее сторону как раз в тот момент, когда женщина резко остановилась и упала на пол от сильного удара Баннаргана. Девушка непроизвольно потянулась к матери, но могучий воин только сильнее потянул ее за волосы.
– Ну, хватит глупостей, – сказал Баннарган. – Тебя поймали с поличным, девчонка. Можешь облегчить предсмертные страдания, если все откровенно расскажешь.
От такого заявления Каллен снова ринулась к дочери, но только затем, чтобы получить очередной удар Баннаргана.
– Мой господин, я прошу оставить здесь парочку солдат, чтобы постерегли эту красавицу, – насмешливо сказал Баннарган, но перехватил заинтересованный взгляд Прайди и прикусил язык. – Мой господин?
Прайди задумчиво разглядьшал показавшуюся странно знакомой фигуру обнаженной девушки. Правитель давно привык к виду женского тела, так что в его взгляде не было откровенной похоти, как у сопливого мальчишки, но при виде Кадайль в его памяти всплыли любопытные воспоминания. Округлость живота, пышная грудь и пшенично-золотистые волосы, закрывавшие опущенное лицо, напомнили ему о ритуальном костре и мешке с гадюкой, и о супружеской измене.
– Каллен Дюворнэ, – произнес он имя, которое, казалось, давно забыл.
Женщина побледнела, и это не укрылось ни от Прайди, ни от Баннаргана.
– Н-нет, мой господин, – пролепетала она.
– Каллен Дюворнэ, – более уверенно повторил правитель. – Ни змеиный яд, ни поври не смогли тебя убить.
– Нет, мой господин, меня зовут…
– Тебя зовут Каллен Дюворнэ, а это – твоя дочь, – перебил ее лорд Прайди.
Он снова перевел взгляд на Кадайль, и в его памяти всплыли некоторые подробности той ночи. Тогда, в свете костра, Каллен выглядела точь-в-точь, как ее дочь сейчас. Прайди припомнил не только все соблазнительные округлости ее фигуры, но и свои сожаления о невозможности заполучить женщину в свою постель. При этой мысли его плоть напряглась.
– Вот эта, – указал он на Кадайль солдатам, – отправится в Прайд-касл.
– А что делать со старухой? – спросил один из солдат.
Прайди обратил свой взгляд на Каллен, онемевшую от ужаса.
– Что тебе известно о Разбойнике? – резко спросил Прайди.
– Она ничего не знает! – выпалила Кадайль, и лорд Прайди сердито обернулся на ее крик.
– Зато ты знаешь, – заметил он.
– Мой господин, я все расскажу, – жалобно сказала Кадайль. – Только не трогайте маму. Она не сделала ничего плохого. Она ничего не знает. Она невиновна. Прошу вас, мой господин!
Прайди кивнул Баннаргану, и гигант выволок Кадайль из дома, а двое солдат остались рядом с Каллен. Прайди подождал, пока Кадайль не отошла подальше, и только потом обратился к ее матери.
– Как ты умудрилась выжить, меня нисколько не интересует, – сказал он. – Но, должен сказать, я восхищен такой стойкостью.
– Прошу вас, мой добрый господин, не обижайте мою девочку, – простонала Каллен, едва держась на ногах от пережитого ужаса.
– Обижать? Да у меня и в мыслях не было ничего подобного, Каллен Дюворнэ. Женщина горько расплакалась.
– Мой господин? – спросил стражник.
– Отдайте ее Берниввигару, – приказал Прайди, повернулся и вышел из комнаты, больше не обращая внимания на Каллен. – Может, он ее пощадит, а может, и нет. Мне это безразлично.
Ужасное потрясение окончательно сломило волю женщины. После того, как ее тайна была раскрыта, после того, как ее лишили дочери, она уже не могла сопротивляться. Двое солдат хотели ее вывести, но и шагать она тоже не могла.
Они ее просто выволокли.
Глава 35
ВИТОК ПАДЕНИЯ
Солнце уже поднялось над горизонтом, а он все еще оставался на окраине города. Брансен понимал, что должен вернуться в монастырь, знал, что, находясь в городе, подвергается огромной опасности. Как только монахи обнаружат, что он не выполнил своей обычной работы, они пойдут в его комнату.
Но теперь все это стало ему безразлично. Ничто не имело значения по сравнению со смертью Гарибон-да. Он никак не мог поверить словам четверых людей, живущих на озере. Он никак не мог поверить, что магистр Бателейс, хоть и суровый на вид, мог оказаться таким беспредельно жестоким, чтобы убить Гари-бонда. А что брат Реанду? Возможно, в те времена он не обладал такой властью, как сейчас, но наверняка должен был возражать против казни. Но и это теперь не имело значения для Брансена. Юноша медленно пробирался между деревьями, окружавшими го род, и постепенно сознавал, что бессмысленно отрицать очевидное.
Бродяга в лесу у костра держал нож Гарибонда. Люди, живущие в его доме, говорили искренне. Да и как они могли лгать, если их судьба зависела от незнакомца в маске, чуть не выбившего дверь их дома? Как ни пытался Брансен убедить себя, что его обманули, что Гарибонд не мог умереть, тем более от рук монахов, которые заботились о его сыне долгие годы, он понимал, что те люди говорили правду.
Проходя через рощицу, Брансен опустился на землю и прислонился к стволу огромной березы. Он постарался припомнить все, что относилось к Гарибонду. Он вспомнил лицо брата Реанду в тот день, когда ему удалось произнести имя отца, его явное внезапное замешательство, очевидное смущение и неуверенный ответ.
Что все это значило? Если Гарибонд умер, если он казнен братьями святого Абеля, что ему теперь делать? Брансен одновременно испытывал самые различные чувства – от ярости до полного отчаяния, ему хотелось убежать подальше и скрыться в глубокой темной норе, чтобы никто не мог отыскать. Вся самоуверенность Разбойника исчезла без следа, и он ощутил себя маленьким беспомощным мальчиком, каким был когда-то. Да не все ли равно?
Брансен снова вспомнил о своем долгом отсутствии в монастыре и возможных последствиях своего бегства, но опять отогнал эти мысли. Как он может вернуться, зная правду? Тогда придется встретиться с магистром Бателейсом и братом Реанду. Можно потребовать от них открыть тайну, но он и так уже все знает. А что потом? Что он может им сказать? Никакие их объяснения не изменят страшной реальности их преступления. Брансен знал сердце Гарибонда не хуже своего собственного, и если в глазах братьев этот человек был еретиком, значит, братья святого Абеля не правы.
Луч солнца прорвался сквозь густую листву, и Брансен улегся на спину и стал смотреть в небо. Он хотел, чтобы лучи солнца проникли в его измученное тело, очистили его от тревог и ужасов, растопили ярость и боль. Затем Брансен закрыл глаза и не стал бороться с усталостью.
День клонился к вечеру, и Брансен, как только проснулся, сразу понял, что проскользнуть в монастырь незамеченным ему уже точно не удастся. По инерции он стал придумывать какие-то отговорки и оправдания для монахов, но вскоре опомнился.
Наконец он совершенно отчетливо осознал, что больше никогда не сможет вернуться в монастырь в обличье Аиста и служить проклятым монахам. Возможно, когда-нибудь он придет туда грозным и сильным Разбойником и потребует всю правду о судьбе Гарибонда. Но сейчас рана на сердце была еще слишком свежа, и он не готов снова пережить ужасную казнь отца. Пока еще не готов.
Но что теперь делать? Брансен взглянул на запад – закатное солнце только окрасило горизонт последними лучами. Мир вокруг показался ему таким большим и значительным, а сам он стал маленьким, опустошенным. Ему некуда пойти, не у кого спросить совета.
Нет, это не так. Едва он сумел разобраться в смутных мыслях, ноги сами собой понесли его на юго-запад, к тому человеку, которому Брансен еще мог доверять.
Он добрался до знакомого домика, но Кадайль там не было. Не было и ее матери, и разбитая дверь насторожила Брансена, но он все же переступил порог и вошел в темную комнату. Он знал, что в доме никого нет. Не было аромата Кадайль, той присущей только ей свежести. Дом казался пустым, темным и холодным. Глаза Брансена постепенно привыкли к тусклому свету, и он тщательно осмотрел помещение. Больше всего он боялся, что увидит тело своей возлюбленной.
В доме ничего не изменилось, только дверь была сломана. Ни следов борьбы, ни пятен крови.
Но и хозяев тоже не было.
Брансен заметил, что его дыхание стало прерывистым. Он остановился и постарался успокоиться. Он шел сюда в надежде найти опору, но, как оказалось, это Кадайль нуждается в его помощи.
Он не может, не должен обмануть ее надежды.
Брансен повернулся и тут же понял свою ошибку, чуть не наткнувшись на два меча, приставленных к его груди.
– Спокойно, Разбойник, – произнес один из солдат.
Потом на пороге появились еще двое.
– Мы знали, что ты вернешься, и теперь тебе конец, – радостно произнес второй солдат и угрожающе махнул мечом. – Лорд Прайди будет рад с тобой потолковать.
– Да, конечно, – ответил Разбойник, но ирония его слов осталась непонятой.
Он поднял руки с развернутыми ладонями в знак абсолютного подчинения. Но в следующий момент нога его взлетела вверх и, хотя солдаты стояли вплотную и не сводили с него глаз, движения Разбойника оказались настолько быстрыми и точными, что его ступня ударила по лицу сначала одного, а потом и второго стражника. Все произошло так быстро, что люди не увидели взмаха его ноги, а только ощутили внезапные оплеухи.
Удары были не слишком сильными, но от неожиданности оба солдата отступили назад. Они растерялись лишь на миг, однако Разбойнику только этого и надо было. Прежде чем нога коснулась земли, толчком второй ноги он увеличил дистанцию и в ту же секунду выхватил свой знаменитый меч.
Солдаты едва поняли, что произошло, как оказались лицом к лицу с противником, меч которого был вдвое длиннее их оружия. Один из них рванулся вперед, пока Разбойник не успел повернуть меч под нужным углом. По крайней мере солдат на это рассчитывал.
Неожиданным рывком Разбойник опустил меч по диагонали вниз и отбросил оружие противника в сторону. Затем его локоть ударил солдата по лицу, а рукоятка меча встретилась с носом противника и разбила в кровь. Солдат все еще держался на ногах, но Разбойник продолжил атаку и левой рукой провел такой сильный удар, что мужчина без сознания рухнул на землю.
Между тем Разбойник снова ринулся вперед. Второй солдат был не настолько уверен в своих силах, как первый, и только размахивал мечом, пытаясь защититься. Но для Разбойника его движения были слишком медленными. Лезвие стального меча без труда нашло брешь в обороне и коснулось бронзового нагрудника. Легкий поворот, и кончик меча скользнул вверх, а солдату пришлось отступить, чтобы сохранить лицо от ранения.
Натиск разъяренного Разбойника все усиливался, меч метался из стороны в сторону, у солдата не было никаких шансов выстоять. После стремительного броска вперед солдат споткнулся и упал, но перекатился через спину и попытался встать. Разбойник лишил его такой возможности. Он еще в полете нанес удар ногой упавшему противнику по лицу, потом еще один, и вот уже второй солдат распластался на земле, а Разбойник наступил ногой на основание его шеи, лишив возможности даже шевельнуться.
Следующий резкий поворот с поднятым мечом в руке имел целью только отбить занесенное для удара копье третьего из стражников, но острое стальное лезвие рассекло древко пополам, скользнуло по нагруднику его хозяина и рассекло шею не успевшего вовремя остановиться солдата. Раненый замер на месте, поднес руку к окровавленному горлу, медленно опустился на колени, а потом рухнул лицом в пыль.
У Разбойника не было времени на осмотр упавшего солдата; он завершил поворот и встал в боевую стойку лицом к лицу с четвертым и последним из противников. Но этот солдат в ужасе остановился, бросил свой меч на землю и поднял руки. Разбойник без промедления подскочил ближе и приставил кончик меча к горлу единственного противника, который еще стоял на ногах.
– Где она? – спросил Разбойник.
Солдат затряс головой, явно не в силах вымолвить ни слова от страха.
– Кадайль, молодая девушка, что здесь жила, – настаивал Разбойник. – Ее увели! Или ты скажешь, где она находится, или мой меч освободит твои плечи от дурной головы!
– Я не знаю! – крикнул солдат.
– Лжешь!
Меч надавил на шею, и солдат жалобно вскрикнул.
– Нет, не надо! – взмолился мужчина. – Прошу, не убивай меня! У меня маленькие дети и жена! Прошу, пощади!
В его словах было столько страха и искренности, что Разбойнику пришлось напомнить самому себе, что солдаты, и даже сборщики податей, – такие же люди, как и все остальные, и они лишь исполняют волю лорда Прайди. Обычные жители Прайда, и имеют семьи. Но все эти соображения не могли потушить его ярости, не могли развеять страха за судьбу Кадайль и ее матери, не могли заставить забыть о смерти Гарибонда. Разбойник, не опуская меча, ударом второй руки свалил солдата на землю и снова уперся лезвием в горло.
– Твоим родным придется тащить твое тело к братьям Абеля, чтобы они зарыли его в холодную землю, или отдать самхаистам для сожжения на костре, – предупредил он. – Отвечай, я не собираюсь повторять вопрос дважды!
– Они забрали и девушку, и ее мать, – произнес солдат. – Я не знаю, что будет с девчонкой, но ее мать попадет к Берниввигару. Этой ночью ее снова осудят и отдадут змее или пламени.
Разбойник отвел лезвие меча и отступил назад, стараясь осмыслить услышанное признание. Его взгляд обратился на запад – солнце уже почти село, – а потом на юго-восток, где находилось судилище самхаистов и место ритуальных убийств.
Затем он снова повернулся к солдату – тот все еще лежал на земле и тихо стонал, прикрывая голову руками.
– Собери своих приятелей и тащи их в дом, – приказал он, а когда солдат не шевельнулся, снова стукнул его ногой. – Быстрее!
Стражник поднялся на ноги и побрел исполнять приказ, а Брансен подбежал к мужчине с перерезанным горлом. Опасаясь самого худшего, он перевернул раненого на спину и с облегчением убедился, что тот еще жив. Рана оказалась неглубокой, хотя все еще кровоточила. По существу, это была лишь серьезная царапина, но кровь текла достаточно сильно, и мужчина нуждался в помощи.
Брансен поднес одну руку к ране, а вторую положил на свой лоб, где под маской скрывался священный камень. В памяти юноши всплыли строки из Священной Книги Джеста Ту, в которых говорилось об излечении больных наложением рук. Мысли Брансена сосредоточились на серой глубине камня, руки мгновенно потеплели, и он с удивлением заметил, что рана затягивается на глазах. Однако Брансен вскоре прекратил сеанс, поскольку ощутил, что не может больше контролировать свои силы и удерживать линию Чи. В следующий момент он ощутил тошноту и слабость во всем теле.
Но воспоминание о Кадайль победило слабость. Брансен со стоном поднялся на ноги и приказал стражнику поторапливаться.
Вскоре Разбойник уже бежал прочь, а связанные солдаты с кляпами в зубах остались в темном доме.
Но теперь все это стало ему безразлично. Ничто не имело значения по сравнению со смертью Гарибон-да. Он никак не мог поверить словам четверых людей, живущих на озере. Он никак не мог поверить, что магистр Бателейс, хоть и суровый на вид, мог оказаться таким беспредельно жестоким, чтобы убить Гари-бонда. А что брат Реанду? Возможно, в те времена он не обладал такой властью, как сейчас, но наверняка должен был возражать против казни. Но и это теперь не имело значения для Брансена. Юноша медленно пробирался между деревьями, окружавшими го род, и постепенно сознавал, что бессмысленно отрицать очевидное.
Бродяга в лесу у костра держал нож Гарибонда. Люди, живущие в его доме, говорили искренне. Да и как они могли лгать, если их судьба зависела от незнакомца в маске, чуть не выбившего дверь их дома? Как ни пытался Брансен убедить себя, что его обманули, что Гарибонд не мог умереть, тем более от рук монахов, которые заботились о его сыне долгие годы, он понимал, что те люди говорили правду.
Проходя через рощицу, Брансен опустился на землю и прислонился к стволу огромной березы. Он постарался припомнить все, что относилось к Гарибонду. Он вспомнил лицо брата Реанду в тот день, когда ему удалось произнести имя отца, его явное внезапное замешательство, очевидное смущение и неуверенный ответ.
Что все это значило? Если Гарибонд умер, если он казнен братьями святого Абеля, что ему теперь делать? Брансен одновременно испытывал самые различные чувства – от ярости до полного отчаяния, ему хотелось убежать подальше и скрыться в глубокой темной норе, чтобы никто не мог отыскать. Вся самоуверенность Разбойника исчезла без следа, и он ощутил себя маленьким беспомощным мальчиком, каким был когда-то. Да не все ли равно?
Брансен снова вспомнил о своем долгом отсутствии в монастыре и возможных последствиях своего бегства, но опять отогнал эти мысли. Как он может вернуться, зная правду? Тогда придется встретиться с магистром Бателейсом и братом Реанду. Можно потребовать от них открыть тайну, но он и так уже все знает. А что потом? Что он может им сказать? Никакие их объяснения не изменят страшной реальности их преступления. Брансен знал сердце Гарибонда не хуже своего собственного, и если в глазах братьев этот человек был еретиком, значит, братья святого Абеля не правы.
Луч солнца прорвался сквозь густую листву, и Брансен улегся на спину и стал смотреть в небо. Он хотел, чтобы лучи солнца проникли в его измученное тело, очистили его от тревог и ужасов, растопили ярость и боль. Затем Брансен закрыл глаза и не стал бороться с усталостью.
День клонился к вечеру, и Брансен, как только проснулся, сразу понял, что проскользнуть в монастырь незамеченным ему уже точно не удастся. По инерции он стал придумывать какие-то отговорки и оправдания для монахов, но вскоре опомнился.
Наконец он совершенно отчетливо осознал, что больше никогда не сможет вернуться в монастырь в обличье Аиста и служить проклятым монахам. Возможно, когда-нибудь он придет туда грозным и сильным Разбойником и потребует всю правду о судьбе Гарибонда. Но сейчас рана на сердце была еще слишком свежа, и он не готов снова пережить ужасную казнь отца. Пока еще не готов.
Но что теперь делать? Брансен взглянул на запад – закатное солнце только окрасило горизонт последними лучами. Мир вокруг показался ему таким большим и значительным, а сам он стал маленьким, опустошенным. Ему некуда пойти, не у кого спросить совета.
Нет, это не так. Едва он сумел разобраться в смутных мыслях, ноги сами собой понесли его на юго-запад, к тому человеку, которому Брансен еще мог доверять.
Он добрался до знакомого домика, но Кадайль там не было. Не было и ее матери, и разбитая дверь насторожила Брансена, но он все же переступил порог и вошел в темную комнату. Он знал, что в доме никого нет. Не было аромата Кадайль, той присущей только ей свежести. Дом казался пустым, темным и холодным. Глаза Брансена постепенно привыкли к тусклому свету, и он тщательно осмотрел помещение. Больше всего он боялся, что увидит тело своей возлюбленной.
В доме ничего не изменилось, только дверь была сломана. Ни следов борьбы, ни пятен крови.
Но и хозяев тоже не было.
Брансен заметил, что его дыхание стало прерывистым. Он остановился и постарался успокоиться. Он шел сюда в надежде найти опору, но, как оказалось, это Кадайль нуждается в его помощи.
Он не может, не должен обмануть ее надежды.
Брансен повернулся и тут же понял свою ошибку, чуть не наткнувшись на два меча, приставленных к его груди.
– Спокойно, Разбойник, – произнес один из солдат.
Потом на пороге появились еще двое.
– Мы знали, что ты вернешься, и теперь тебе конец, – радостно произнес второй солдат и угрожающе махнул мечом. – Лорд Прайди будет рад с тобой потолковать.
– Да, конечно, – ответил Разбойник, но ирония его слов осталась непонятой.
Он поднял руки с развернутыми ладонями в знак абсолютного подчинения. Но в следующий момент нога его взлетела вверх и, хотя солдаты стояли вплотную и не сводили с него глаз, движения Разбойника оказались настолько быстрыми и точными, что его ступня ударила по лицу сначала одного, а потом и второго стражника. Все произошло так быстро, что люди не увидели взмаха его ноги, а только ощутили внезапные оплеухи.
Удары были не слишком сильными, но от неожиданности оба солдата отступили назад. Они растерялись лишь на миг, однако Разбойнику только этого и надо было. Прежде чем нога коснулась земли, толчком второй ноги он увеличил дистанцию и в ту же секунду выхватил свой знаменитый меч.
Солдаты едва поняли, что произошло, как оказались лицом к лицу с противником, меч которого был вдвое длиннее их оружия. Один из них рванулся вперед, пока Разбойник не успел повернуть меч под нужным углом. По крайней мере солдат на это рассчитывал.
Неожиданным рывком Разбойник опустил меч по диагонали вниз и отбросил оружие противника в сторону. Затем его локоть ударил солдата по лицу, а рукоятка меча встретилась с носом противника и разбила в кровь. Солдат все еще держался на ногах, но Разбойник продолжил атаку и левой рукой провел такой сильный удар, что мужчина без сознания рухнул на землю.
Между тем Разбойник снова ринулся вперед. Второй солдат был не настолько уверен в своих силах, как первый, и только размахивал мечом, пытаясь защититься. Но для Разбойника его движения были слишком медленными. Лезвие стального меча без труда нашло брешь в обороне и коснулось бронзового нагрудника. Легкий поворот, и кончик меча скользнул вверх, а солдату пришлось отступить, чтобы сохранить лицо от ранения.
Натиск разъяренного Разбойника все усиливался, меч метался из стороны в сторону, у солдата не было никаких шансов выстоять. После стремительного броска вперед солдат споткнулся и упал, но перекатился через спину и попытался встать. Разбойник лишил его такой возможности. Он еще в полете нанес удар ногой упавшему противнику по лицу, потом еще один, и вот уже второй солдат распластался на земле, а Разбойник наступил ногой на основание его шеи, лишив возможности даже шевельнуться.
Следующий резкий поворот с поднятым мечом в руке имел целью только отбить занесенное для удара копье третьего из стражников, но острое стальное лезвие рассекло древко пополам, скользнуло по нагруднику его хозяина и рассекло шею не успевшего вовремя остановиться солдата. Раненый замер на месте, поднес руку к окровавленному горлу, медленно опустился на колени, а потом рухнул лицом в пыль.
У Разбойника не было времени на осмотр упавшего солдата; он завершил поворот и встал в боевую стойку лицом к лицу с четвертым и последним из противников. Но этот солдат в ужасе остановился, бросил свой меч на землю и поднял руки. Разбойник без промедления подскочил ближе и приставил кончик меча к горлу единственного противника, который еще стоял на ногах.
– Где она? – спросил Разбойник.
Солдат затряс головой, явно не в силах вымолвить ни слова от страха.
– Кадайль, молодая девушка, что здесь жила, – настаивал Разбойник. – Ее увели! Или ты скажешь, где она находится, или мой меч освободит твои плечи от дурной головы!
– Я не знаю! – крикнул солдат.
– Лжешь!
Меч надавил на шею, и солдат жалобно вскрикнул.
– Нет, не надо! – взмолился мужчина. – Прошу, не убивай меня! У меня маленькие дети и жена! Прошу, пощади!
В его словах было столько страха и искренности, что Разбойнику пришлось напомнить самому себе, что солдаты, и даже сборщики податей, – такие же люди, как и все остальные, и они лишь исполняют волю лорда Прайди. Обычные жители Прайда, и имеют семьи. Но все эти соображения не могли потушить его ярости, не могли развеять страха за судьбу Кадайль и ее матери, не могли заставить забыть о смерти Гарибонда. Разбойник, не опуская меча, ударом второй руки свалил солдата на землю и снова уперся лезвием в горло.
– Твоим родным придется тащить твое тело к братьям Абеля, чтобы они зарыли его в холодную землю, или отдать самхаистам для сожжения на костре, – предупредил он. – Отвечай, я не собираюсь повторять вопрос дважды!
– Они забрали и девушку, и ее мать, – произнес солдат. – Я не знаю, что будет с девчонкой, но ее мать попадет к Берниввигару. Этой ночью ее снова осудят и отдадут змее или пламени.
Разбойник отвел лезвие меча и отступил назад, стараясь осмыслить услышанное признание. Его взгляд обратился на запад – солнце уже почти село, – а потом на юго-восток, где находилось судилище самхаистов и место ритуальных убийств.
Затем он снова повернулся к солдату – тот все еще лежал на земле и тихо стонал, прикрывая голову руками.
– Собери своих приятелей и тащи их в дом, – приказал он, а когда солдат не шевельнулся, снова стукнул его ногой. – Быстрее!
Стражник поднялся на ноги и побрел исполнять приказ, а Брансен подбежал к мужчине с перерезанным горлом. Опасаясь самого худшего, он перевернул раненого на спину и с облегчением убедился, что тот еще жив. Рана оказалась неглубокой, хотя все еще кровоточила. По существу, это была лишь серьезная царапина, но кровь текла достаточно сильно, и мужчина нуждался в помощи.
Брансен поднес одну руку к ране, а вторую положил на свой лоб, где под маской скрывался священный камень. В памяти юноши всплыли строки из Священной Книги Джеста Ту, в которых говорилось об излечении больных наложением рук. Мысли Брансена сосредоточились на серой глубине камня, руки мгновенно потеплели, и он с удивлением заметил, что рана затягивается на глазах. Однако Брансен вскоре прекратил сеанс, поскольку ощутил, что не может больше контролировать свои силы и удерживать линию Чи. В следующий момент он ощутил тошноту и слабость во всем теле.
Но воспоминание о Кадайль победило слабость. Брансен со стоном поднялся на ноги и приказал стражнику поторапливаться.
Вскоре Разбойник уже бежал прочь, а связанные солдаты с кляпами в зубах остались в темном доме.
Глава 36
ГУЛ В ГОЛОВЕ
Брансен покинул поле боя, но мысли в его голове все еще были в полнейшем беспорядке. Он попытался разобраться в них, отбрасывая те, что не имели отношения к несчастьям Кадайль и ее матери. Шаг за шагом Брансен все более сосредоточивался, его мысленный взгляд становился твердым и строго направленным; наконец ему стало казаться, что он бежит по узкому и прямому туннелю. Сумятица в голове не то чтобы улеглась, но словно превратилась в приглушенный гул, как будто верхний конец его линии Чи беспрестанно раскачивался и ударялся о череп.
Брансен сконцентрировался наконец на одной мысли и ускорил бег. Он двигался уверенно и быстро, хотя совершенно не представлял, где находится. Наконец он почувствовал, что приближается к цели; голова гудела, а края воображаемого туннеля окрасились в красный цвет. Разбойник еще не строил никаких определенных планов. Едва сознавая, что делает, он посмотрел сквозь нагромождение бревен и хвороста у подножия высокого плоского камня. Его тело охватило теплой волной, но языки пламени, казалось, находились где-то далеко. Совершенно непроизвольно мысли Разбойника перенеслись в небольшую комнату над его бывшей кельей, пальцы задвигались, словно перекатывая на ладони священный камень. Он ощутил исходящую от камня силу, как если бы в его руке был серпентин, хотя никакого камня, конечно, не было. Но где-то в подсознании вновь всплыли уроки Джеста Ту, и ему удалось зарядиться магической энергией, какую он получил бы при помощи самоцвета.
А это было совершенно необходимо. Теперь Брансен не чувствовал, что вокруг него пляшут языки пламени, пожирающие сухие бревна и ветки. Он присел на корточки и уставился на Камень Правосудия через оранжевые всполохи огня, танцующие всего в нескольких дюймах от его лица.
Критический момент приближался. До Брансена доносился гул голосов собравшихся людей, сквозь огненную завесу пламени где-то сбоку колыхалась толпа, но все это не имело значения. Важно было лишь одно – появление человека на плоской вершине камня.
Отблески костра и рев пламени возродили в душе бедной Каллен ужасные воспоминания, похороненные, как ей недавно еще казалось, навсегда. В толпе зрителей стояли совсем другие люди, но смешки, перешептывания и легкомысленные выкрики были теми же.
Словно во сне она позволила стражникам вывести себя на пятачок между костром и большим плоским камнем, камнем Берниввигара. Крики за спиной подсказали, что пришел заклинатель змей с ядовитой гадюкой в мешке, и у Каллен отнялись ноги. Мысли заволокло черным туманом, вспомнился грубый и тесный мешок, змеиное тело, скользящее по ее коже, и острые, брызжущие ядом зубы, впивавшиеся в плоть.
У Каллен вырвался стон отчаяния, но она постаралась отогнать мрачные воспоминания и мертвящий душу ужас. Дело сейчас не в ней, ее судьба не имеет значения. Все равно ей суждено умереть в эту ночь, быть казненной за преступление, совершенное два десятка лет назад, за преступление страсти, а не жестокости, совершенное по ошибке сердца, а не вследствие злого умысла.
Но пусть так и будет, дело не в этом.
Участь ее несчастной дочери, вот что важно. Ничто другое не имело значения для Каллен. Ни боль, ни гадюка, ожидающая в мешке, ни близкая смерть.
Неужели Кадайль приходится расплачиваться за ее давний грех? Каллен сознавала, что Кадайль затеяла опасную игру и, по сути, навлекла беду на них обеих. Но и отрицать свою собственную вину она не могла. Вероятно, не только привлекательная внешность перешла от матери к дочери. Было у них что-то общее, что допускало возможность таких ошибок. В схожести их проступков, в любовной связи ее дочери с Разбойником, преступившим закон, и в собственном грехе Каллен, изменившей мужу, женщина не могла не заметить жестокой иронии.
Странная задумчивая улыбка тронула губы несчастной жертвы, когда Каллен припомнила события двадцатилетней давности. Ее выдали замуж за человека, которого она не смогла полюбить, и никто не спросил мнения молодой девушки. Так было принято и в Прайде, и во всем Хонсе, где почти всегда не любовь, а практический расчет ставился на первое место. Преступная связь закончилась плачевно и для нее, и для ее возлюбленного, но можно ли было считать эту связь ошибкой? Результатом их свиданий стало рождение Кадайль, радости всей ее жизни. Как можно подумать, что все это было ошибкой?
Грустная улыбка исчезла в одно мгновение. Кадайль, свет ее очей, в беде, ее тоже может ждать казнь, а Каллен ничем, ничем не может ей помочь. Кадайль позволила своему сердцу увлечь себя в волшебную страну счастья и красоты, отдалась прелести первой любви и волнующих встреч с Разбойником. Но в то же время это увлечение привело ее к несчастью, в жестокую западню, из которой нет выхода.
Каллен не знала, кого винить. Да она и не думала о чьей-то вине. Она сознавала только, что больше никогда не увидит дочери, что ее Кадайль грозит беда. На краю каменной платформы, над притихшей толпой появилась фигура высокого худого старика. Это был тот же самый человек, что и двадцать лет назад, но обладавший теперь еще большим могуществом. При виде грозного жреца люди мгновенно позабыли о веселье. Берниввигар молча выждал минуту; его суровый взгляд леденил сердце каждого, к кому обращались глаза самхаиста. Наконец он кивнул в сторону заклинателя змей, и за спиной Каллен послышались звуки, свидетельствующие о подготовке ужасного мешка и смертоносной гадюки.
– Каллен Дюворнэ, – не дрогнувшим голосом заговорил старый жрец. – Мы собрались ради того, чтобы привести в исполнение приговор, вынесенный двадцать лет назад. Тогда ты не признала своей вины. Тебе была дана возможность говорить, но ты не воспользовалась своим правом. Сегодня такой возможности не будет. Ты осуждена за вероломство, и пусть Древние Предки простят нас за столь долгую задержку правосудия, лишившую их законной жертвы.
Самхаист взмахнул рукой, и стражники так энергично потащили Каллен назад, что она не удержалась на ногах.
Но внезапно они остановились, и Каллен вслед за солдатами посмотрела в сторону Берниввигара, а потом вместе с ним, вместе со всеми зрителями обернулась к костру, который начал трещать и рассыпаться, словно живой.
Он различал высокую фигуру Берниввигара, но только как черный силуэт, поскольку языки пламени метались прямо перед глазами. При всех своих способностях и знании магии священного камня серпентина Брансен понимал, что не может оставаться в пламени. Если хоть на мгновение его концентрация ослабнет, волосы тотчас же запылают как факел, вслед за ними загорится одежда, и тогда ему не будет спасения.
Но сила его не слабела. Брансен не думал ни о чем, кроме опасности, грозящей Кадайль со стороны лорда Прайди. Гул в голове не умолкал – совсем наоборот, а сквозь пляшущие языки пламени он видел лишь красный круг, поддерживающий и направляющий его ярость.
Брансен сконцентрировался наконец на одной мысли и ускорил бег. Он двигался уверенно и быстро, хотя совершенно не представлял, где находится. Наконец он почувствовал, что приближается к цели; голова гудела, а края воображаемого туннеля окрасились в красный цвет. Разбойник еще не строил никаких определенных планов. Едва сознавая, что делает, он посмотрел сквозь нагромождение бревен и хвороста у подножия высокого плоского камня. Его тело охватило теплой волной, но языки пламени, казалось, находились где-то далеко. Совершенно непроизвольно мысли Разбойника перенеслись в небольшую комнату над его бывшей кельей, пальцы задвигались, словно перекатывая на ладони священный камень. Он ощутил исходящую от камня силу, как если бы в его руке был серпентин, хотя никакого камня, конечно, не было. Но где-то в подсознании вновь всплыли уроки Джеста Ту, и ему удалось зарядиться магической энергией, какую он получил бы при помощи самоцвета.
А это было совершенно необходимо. Теперь Брансен не чувствовал, что вокруг него пляшут языки пламени, пожирающие сухие бревна и ветки. Он присел на корточки и уставился на Камень Правосудия через оранжевые всполохи огня, танцующие всего в нескольких дюймах от его лица.
Критический момент приближался. До Брансена доносился гул голосов собравшихся людей, сквозь огненную завесу пламени где-то сбоку колыхалась толпа, но все это не имело значения. Важно было лишь одно – появление человека на плоской вершине камня.
Отблески костра и рев пламени возродили в душе бедной Каллен ужасные воспоминания, похороненные, как ей недавно еще казалось, навсегда. В толпе зрителей стояли совсем другие люди, но смешки, перешептывания и легкомысленные выкрики были теми же.
Словно во сне она позволила стражникам вывести себя на пятачок между костром и большим плоским камнем, камнем Берниввигара. Крики за спиной подсказали, что пришел заклинатель змей с ядовитой гадюкой в мешке, и у Каллен отнялись ноги. Мысли заволокло черным туманом, вспомнился грубый и тесный мешок, змеиное тело, скользящее по ее коже, и острые, брызжущие ядом зубы, впивавшиеся в плоть.
У Каллен вырвался стон отчаяния, но она постаралась отогнать мрачные воспоминания и мертвящий душу ужас. Дело сейчас не в ней, ее судьба не имеет значения. Все равно ей суждено умереть в эту ночь, быть казненной за преступление, совершенное два десятка лет назад, за преступление страсти, а не жестокости, совершенное по ошибке сердца, а не вследствие злого умысла.
Но пусть так и будет, дело не в этом.
Участь ее несчастной дочери, вот что важно. Ничто другое не имело значения для Каллен. Ни боль, ни гадюка, ожидающая в мешке, ни близкая смерть.
Неужели Кадайль приходится расплачиваться за ее давний грех? Каллен сознавала, что Кадайль затеяла опасную игру и, по сути, навлекла беду на них обеих. Но и отрицать свою собственную вину она не могла. Вероятно, не только привлекательная внешность перешла от матери к дочери. Было у них что-то общее, что допускало возможность таких ошибок. В схожести их проступков, в любовной связи ее дочери с Разбойником, преступившим закон, и в собственном грехе Каллен, изменившей мужу, женщина не могла не заметить жестокой иронии.
Странная задумчивая улыбка тронула губы несчастной жертвы, когда Каллен припомнила события двадцатилетней давности. Ее выдали замуж за человека, которого она не смогла полюбить, и никто не спросил мнения молодой девушки. Так было принято и в Прайде, и во всем Хонсе, где почти всегда не любовь, а практический расчет ставился на первое место. Преступная связь закончилась плачевно и для нее, и для ее возлюбленного, но можно ли было считать эту связь ошибкой? Результатом их свиданий стало рождение Кадайль, радости всей ее жизни. Как можно подумать, что все это было ошибкой?
Грустная улыбка исчезла в одно мгновение. Кадайль, свет ее очей, в беде, ее тоже может ждать казнь, а Каллен ничем, ничем не может ей помочь. Кадайль позволила своему сердцу увлечь себя в волшебную страну счастья и красоты, отдалась прелести первой любви и волнующих встреч с Разбойником. Но в то же время это увлечение привело ее к несчастью, в жестокую западню, из которой нет выхода.
Каллен не знала, кого винить. Да она и не думала о чьей-то вине. Она сознавала только, что больше никогда не увидит дочери, что ее Кадайль грозит беда. На краю каменной платформы, над притихшей толпой появилась фигура высокого худого старика. Это был тот же самый человек, что и двадцать лет назад, но обладавший теперь еще большим могуществом. При виде грозного жреца люди мгновенно позабыли о веселье. Берниввигар молча выждал минуту; его суровый взгляд леденил сердце каждого, к кому обращались глаза самхаиста. Наконец он кивнул в сторону заклинателя змей, и за спиной Каллен послышались звуки, свидетельствующие о подготовке ужасного мешка и смертоносной гадюки.
– Каллен Дюворнэ, – не дрогнувшим голосом заговорил старый жрец. – Мы собрались ради того, чтобы привести в исполнение приговор, вынесенный двадцать лет назад. Тогда ты не признала своей вины. Тебе была дана возможность говорить, но ты не воспользовалась своим правом. Сегодня такой возможности не будет. Ты осуждена за вероломство, и пусть Древние Предки простят нас за столь долгую задержку правосудия, лишившую их законной жертвы.
Самхаист взмахнул рукой, и стражники так энергично потащили Каллен назад, что она не удержалась на ногах.
Но внезапно они остановились, и Каллен вслед за солдатами посмотрела в сторону Берниввигара, а потом вместе с ним, вместе со всеми зрителями обернулась к костру, который начал трещать и рассыпаться, словно живой.
Он различал высокую фигуру Берниввигара, но только как черный силуэт, поскольку языки пламени метались прямо перед глазами. При всех своих способностях и знании магии священного камня серпентина Брансен понимал, что не может оставаться в пламени. Если хоть на мгновение его концентрация ослабнет, волосы тотчас же запылают как факел, вслед за ними загорится одежда, и тогда ему не будет спасения.
Но сила его не слабела. Брансен не думал ни о чем, кроме опасности, грозящей Кадайль со стороны лорда Прайди. Гул в голове не умолкал – совсем наоборот, а сквозь пляшущие языки пламени он видел лишь красный круг, поддерживающий и направляющий его ярость.