Страница:
– Погодите… Нужно пламя…
Василько вытащил из кармана бутерброд, завернутый в газету. Развернул и подал бумагу Гибишу.
– Как раз с портретом Геббельса… Пусть горит, хоть символично… – пошутил грустно.
Гибиш поджег газету и высоко поднял ее над головой.
– Собираетесь организовать факельное шествие? – пошутил Василько. Ветров взглянул на него осуждающе – товарищ погиб, а он шутит. Но Василько не унялся. – Зрителей-то нет, и вообще…
Гибиш оборвал паренька решительным жестом. Замер, внимательно наблюдая за пламенем. Красные неровные языки трепетали, едва наклоняясь в одну сторону.
– Видали? – с гордостью спросил Гибиш.
Все с недоумением переглянулись. Старый шахтер махнул рукой. Сел, с жадностью затянулся сигаретным дымом, разъяснил:
– В пещере, из которой нет выхода, стоячий воздух, значит, и пламя было бы неподвижным. А тут тяга…
– Постойте, постойте, – заволновался Василько, – вы хотите сказать…
– Я ничего не хочу сказать! – рассердился Гибиш. – Я ничего не знаю, но после взрыва могли произойти сдвиги. Надо попробовать…
– Хо! – вдруг громко вскрикнул Василько. – Впервые вижу пользу от колченогого!
– Какого колченогого? – не понял Юзеф.
Василько пнул ногой кусок газеты с обгоревшим портретом Геббельса. Сделал это так непосредственно, что даже Гибиш улыбнулся.
Ветров коснулся глыбы, которая похоронила Свидрака. Снял картуз. Василько прижался щекой к холодному камню, в его глазах Ветров увидел слезы.
«Совсем еще ребенок…» – подумал печально. Вздохнул и подал команду:
– Пошли!
Снова впереди шел Гибиш. Они углубились в пещеру и попали примерно в такую же расщелину, по которой пробирались под галереями подземного завода.
Гибиш время от времени останавливался и поджигал остатки газеты с речью Геббельса. Затем снова все трогались, перелезая через каменные завалы.
В одном месте Гибишу пришлось расширять проход киркой; Ветров пожалел, что не он впереди, и старому человеку, который и так уже устал, приходится пробивать путь для всех.
Потом расщелина немного расширилась. Теперь все время поднимались по громадным скалистым ступеням. Ветров предложил Гибишу поменяться местами, но тот решительно запротестовал. Дышал тяжело, но не останавливался.
Похолодало, и это обрадовало Гибиша.
– Молитесь богу, – сказал хрипло Ветрову, – нам может посчастливиться.
– Молюсь дьяволу, – пошутил Юрий, – мы в его царстве, и бог здесь не имеет власти.
Гибиш снова зажег спичку и прикрыл пламя ладонями, чтобы не погасло. Прошли еще десятка два метров, и вдруг ход кончился. Гибиш затоптался на месте, ощупывая лучом фонаря стены.
– Постойте! – крикнул Василько. Он включил свой фонарик, направил его луч на узкое темное пятно на высоте более двух метров. Фонарик дрожал в руке, свет танцевал по стене, и все как завороженные смотрели на пятно.
– Так это же выход! – первым нарушил тишину Юзеф. – Матка боска, это же выход!
– Погасить фонари! – шепотом приказал Ветров. – И тише!
Из проема лился свежий холодный воздух.
– Я вижу звезды, – прошептал Юзеф.
– Молчи! – сердито оборвал его Ветров. – Там могут быть гестаповцы.
Ветров уперся рукой в стену, подставил Юзефу плечи. Тот еле протиснулся в отверстие.
– Быстрее, – торопил его Ветров.
Прошло несколько секунд, а может, минут… – наконец раздался шепот Юзефа:
– Все спокойно… Можно выходить…
Он помог выбраться сначала Гибишу, потом Васильку. Ветрову спустили веревку и еле подтянули его к проему. Выбравшись на поверхность, Юрий спросил Гибиша:
– Где мы?
Старый шахтер ткнул пальцем вправо:
– Там, в двух километрах, шоссе, над ним – вход в пещеру.
– Неужели мы прошли два километра? – усомнился Ветров.
– Расщелина вывела нас по прямой…
– На шоссе нам выходить нельзя… – начал вслух рассуждать Юрий. – Как же добраться до города?
– За той горой, – показал влево Гибиш, – железная дорога.
– В таком виде появиться на станции! – скептически хмыкнул Юрий. – Надо помыться и почиститься…
– Тогда вот что… – начал Гибиш нерешительно. – На станции работает родственник моей жены…
– Сможет ли он укрыть вас на несколько дней, пока не переправим в надежное место? – спросил Ветров.
Старый шахтер заколебался.
– Гестаповцы наверняка будут искать меня. Возможно, и у родственников жены.
– Тогда нам надо сегодня же прорваться в город. Завтра ваше фото будут иметь сотни агентов.
Они спустились с холма, прошли ложбиной и попали на проселок, ведущий к железнодорожной станции. Когда уже подходили к ней, по шоссе промчались, поблескивая фарами, четыре грузовика с солдатами. Значит, уже подняли тревогу, и зону завода окружают эсэсовцы. Надо спешить…
Родственник Гибиша понял их с полуслова. Вынес на кухню кучу старой одежды, щетку и ваксу для обуви.
– Через восемнадцать минут, – взглянул на старинные деревянные часы, – будет товарняк на Дрезден. Стоять будет полторы минуты.
Ветров колебался. Конечно, было бы хорошо быстро выбраться отсюда, но опасно: кондуктор заметит…
Будто отвечая на его мысли, родственник Гибиша сказал:
– Я отвлеку кондуктора, поговорю с ним, а вы сядете в вагоны.
– Ну, хорошо, – согласился не без колебаний Ветров, – но вы, – обратился к ребятам, – выпрыгнете на ходу перед городом. Мне с товарищем Гибишем придется ждать остановки. А ваши ноги выдержат…
Родственник Гибиша выключил свет и выпустил всех во двор.
Вдали уже постукивал товарный состав.
Карл пошел, оставляя свои следы – вдвое меньшие – рядом с теми. Ранний посетитель Вайганга свернул на аллею бронзовых гномов, прошел, не останавливаясь, до флигеля Шрикеля. Карл помнил это совершенно точно; потом он хотел даже спросить группенфюрера, с каким циклопом он дружит.
Теперь все это ожило в памяти Кремера: белый снег, черные гномы и следы с двумя елочками… Неужели у Вайганга был Гельмут?
Карл перебрал в памяти всех: охранников виллы, шоферов, садовников, обитателей флигеля Шрикеля. Никто не мог конкурировать с Гельмутом. Понимал: его предположения эфемерны, даже самый легкомысленный следователь не положил бы их в основу гипотезы. Но он не был следователем, и никто не заставлял его искать подтверждений версии. Он чувствовал: что-то есть в этом совпадении, и если это просто совпадение, случайность, судьба Карла Кремера от этого не ухудшится и не улучшится.
А если не совпадение? Если и вправду Гельмут был в тот день у Вайганга? Да, а когда выпал первый снег?… Как раз в тот вечер приезжала фрейлейн Краузе, а на следующее утро у него с Вайгангом состоялась беседа, после которой Карл поахал в Швейцарию…
Кремер остановился и ущипнул себя за руку. «Ну и что ж! – снова одернул себя. – Подумаешь, какие-то следы…»
Но если группенфюрер разговаривал с Гельмутом примерно в то же время, когда давал задание и Карлу, то это ставит все с головы на ноги. Значит, Вайганг хочет проверить его, убедиться, насколько можно доверять Кремеру… И поручил это сделать Гельмуту и Курту.
Что же, группенфюрер получит убедительные доказательства!
А если все это результат чрезмерной фантазии Карла? Он, собственно, ничем не рискует. Его поведение теперь не должно отличаться от прежнего. Он только подчеркнет этим верность Вайгангу, подчеркнет тактично, не переигрывая, и тогда козырной туз группенфюрера обернется жалкой шестеркой.
Карл растянулся на твердой кровати. Основное теперь – экономить силы. Хотел заснуть, но не смог: нервы были натянуты до предела. Лежал, стараясь не думать о том, что будет с ним часа через два-три… Вдруг сел на кровати, тихо засмеялся. И как это он не сообразил раньше? Значит, арест все-таки здорово выбил его из колеи, если он не обратил внимания на такой грубый их просчет. Если бы его взяли, так сказать, по-настоящему, обязательно обыскали бы тщательно и одежду забрали бы. Не назовешь же обыском то, что Гельмут пошарил по карманам и даже как следует не опорожнил их. Нет, гестапо таких ошибок не допускает! За клапаном внутреннего кармана пиджака у Карла был второй – потайной кармашек. В нем остались фотография Хокинса и половинка доллара.
Эта мысль успокоила Карла немного, он снова улегся, закрыл глаза и увидел Катрусю. Она смотрела на него серьезно и предостерегающе, немного испуганно – темные глаза ее казались совсем черными. Расставаться с Катрусей не хотелось, но в камеру почему-то вбежал Ветров, за ним – Гельмут. Ветров уклонился от удара Гельмута и сам ударил его снизу в подбородок так, что гестаповец упал, стукнувшись спиной о железные двери Железо загудело, Гельмут поднялся и крикнул Карлу:
– Выходи!
Кремер вскочил. Действительно, гремел ключ в железной двери. Сколько же он проспал? Щель под потолком не светилась – значит, вечер или ночь.
Открылась дверь – на фоне залитого электрическим светом прямоугольника темнела фигура Гельмута.
– Выходи! – позвякивал ключами. – Быстрее!
Кремер обиженно поднял голову, переступил порог. Гельмут молча указал ему на дверь справа, в конца коридора.
Комната, куда они вошли, была большой и темной, с кафельным полом и длинной полкой, на которой были аккуратно разложены никелированные инструменты. В камине пылали дрова. Перед камином – два кресла и журнальный столик с начатой бутылкой. В кресле, спиной к Карлу, сидел Курт, о камин оперся здоровенный эсэсовец в расстегнутом мундире.
Кремер остановился посреди комнаты. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, куда он попал: плохо отмытые кровавые пятна на стенах, сверкающие инструменты, конечно, не хирургические…
– Подойди ближе, – оглянулся Курт.
Кремер не тронулся с места.
– Я хотел бы знать, на каком основании вы задержали меня и привезли сюда?
Гельмут захохотал, но Курт остановил его нетерпеливым жестом.
– Вот что, сволочь, – произнес чуть ли не ласково, – здесь спрашиваем только мы. Советую быть вежливым и послушным, ответы давать правдивые и исчерпывающие… на все наши вопросы. Мы знаем, кто ты и для чего ездил в Швейцарию. Нам надо уточнить лишь некоторые детали.
– Я готов ответить на ваши вопросы, господа, – начал Карл, – при условии…
– Молчать! Никаких условий! – оборвал его Курт. – Можешь начинать… – кивнул эсэсовцу в расстегнутом мундире и добавил добродушно. – У тебя с утра руки чешутся…
Тот снял мундир, аккуратно повесил на спинку стула. Посмотрел на Карла, словно примериваясь, сделал несколько пружинистых шагов и неожиданно ударил согнутой правой рукой так, что Кремер едва устоял.
– А он крепкий! – удивился эсэсовец и снова ударил изо всех сил.
У Карла поплыли цветные круги в глазах. Но и на этот раз он удержался на ногах.
– Разве это удар? – засмеялся Гельмут. – А еще хвалишься!
Он обошел Кремера, не глядя на него. Лениво потянулся, медленно взмахнул рукой… Карл почувствовал: ему почему-то не хватает воздуха, обожгло мозг, потом подкосились ноги.
– Вполсилы!… – хвастливо загудел вверху голос Гельмута. – Приведи его в чувство.
Эсэсовец выплеснул на Кремера ведро воды, поднял на ноги.
– Будешь отвечать? – спросил Гельмут.
Карл молча кивнул.
– То-то же, – удовлетворенно потер руки Курт. – Рассказывай, зачем ездил в Швейцарию. Только честно.
Карл добросовестно изложил согласованную с Вайгангом, «на всякий случай», версию: улаживал дела со швейцарскими фирмами о поставке часов. Курт одобрительно кивал головой. Когда Кремер закончил, сказал с издевкой:
– Это ты рассказывай своему духовнику!… Здесь гестапо, а не исповедальня, и мы вытянем из тебя правду. Тебя посылал фон Вайганг?
– Нет, – ответил Карл уверенно. – Он помог мне только оформить документы.
– К кому же посылал тебя фон Вайганг? – голос Курта зазвучал угрожающе. – Отвечай, мы все знаем.
– Я уже сказал, что группенфюрер лишь помог мне преодолеть некоторые формальности.
– Не крути хвостом! И думай о себе, а не о фон Вайганге.
– Как вы смеете говорить так о группенфюрере? – в голосе Карла звучало неподдельное возмущение. – Он – один из преданнейших офицеров рейха и, когда узнает о вашей провокации…
– Я последний раз спрашиваю: какое задание ты получил от группенфюрера фон Вайганга?
– Не теряй времени зря, Курт! – вмешался Гельмут. Моргнул эсэсовцу. – Поработай-ка над ним еще…
На этот раз Кремер потерял сознание не так быстро. Когда от боли хотелось кричать и невольно вырывался стон, Карл заставлял себя величайшим усилием воли переключаться на другие мысли. Представлял залитые солнцем днепровские склоны, золотой купол Лавры среди зелени, Катрусю, переступающую с ноги на ногу на московском морозе в ожидании троллейбуса, просторные, залы Третьяковской галереи, куда ему так и не удалось попасть еще раз…
Подумав о Третьяковке, Карл вспомнил картину, которая поразила его. Он не помнил фамилии художника, а картина, кажется, называлась «Допрос коммунистов» – стоят два человека, со спокойными и мужественными лицами, их руки связаны… а перед ними гладкий затылок белогвардейца. Сейчас пленных начнут пытать, потом расстреляют, но ни одного стона не вырвется из их уст…
А сможет ли он так? Разве не те же идеи привели его в эту мрачную комнату за сотни километров от друзей и от Родины? И враги, хотя и в других мундирах, так же люто ненавидят все то, в чем смысл его жизни.
А от боли кружится голова и опять подгибаются колени. Да есть ли вообще мера человеческому терпению?
Даже Гельмут запыхался – расстегивает воротник и вытирает пот со лба. Подал знак эсэсовцу, тот подтащил Карла к камину, бросил на стул.
– Так что поручил тебе фон Вайганг? – цедит сквозь зубы Гельмут.
Карлу больно даже дышать. И, несмотря на это, ему стало смешно: неужели они в самом деле уверены, что боль может сломить человека?
Постой, не переигрывает ли он? Вытерпел бы настоящий Карл Кремер такое испытание, скажем, за миллион? Где-то писали, что скупец пожертвовал жизнью, но не расстался с несколькими золотыми. Настоящий Карл Кремер во имя сохранения этих золотых, наверное, давно раболепствовал бы перед гестаповцами, врал бы и, наконец, признался бы во всем. Стойкость духа вряд ли свойственна ему.
Карл сделал плаксивое выражение лица…
– Господа, – прошамкал невнятно, – я сказал вам чистую правду, и мне нечего добавить… У меня с фон Вайгангом только деловые отношения. Было единственное поручение группенфюрера – привезти его высокоуважаемой супруге браслет или сережки.
– Вот как, значит, будешь брехать и дальше? – с иронией буркнул Курт. – Может, ты скажешь, что группенфюрер просил привезти еще и золотые запонки для сорочки?
– Нет, запонки он не заказывал, – Карл сделал вид, что не понял иронии гестаповца. – А фрау Ирме, его жене, очень нравятся браслеты с драгоценностями…
– А тебе, – поморщился Курт, – я вижу, нравятся резиновые дубинки… Но учти: что сейчас было – лишь детская забава, и мы развяжем тебе язык! Может, – искоса глянул на Гельмута, – приступим ко второму действию?
– Вообще-то можно, – ответил Гельмут безразлично, – ты же знаешь, я никогда не устаю. Но мне морально тяжело видеть таких ублюдков: расстраивается нервная система и снятся плохие сны.
– Ты видишь сны? – удивился Курт. – Ни за что не подумал бы!
– Вижу… Редко, но вижу… Недавно такая жуть приснилась. Будто я опять вернулся в цирк, и кто-то из зрителей выходит на арену и кладет меня на лопатки. Этакий плюгавый тип, а я ничего не могу сделать – силы нет, и все тут. Так испугался, что в пот бросило. Хорошо, что это только сон… Ты его, – кивнул помощнику на Карла, – оттащи в камеру, может, за ночь наберется разума…
Лишь под утро Кремер заснул тяжелым сном. Тело горело, и лежать можно было только на животе. Но самое страшное было еще впереди. Карл не тешил себя иллюзиями и знал: гестаповцы не бросают слов на ветер. Правда, если все это происходит с благословения Вайганга, они могут ограничиться двумя сеансами – этого вполне достаточно, чтобы выбить из среднего немецкого коммерсанта все, что знает и чего не знает…
Но Вайганг! Вот тебе и друг дяди, компаньон, покровитель и любитель природы! Карл слышал о жестокости группенфюрера и все же, вспоминая его дружеский, чуть ли не отцовский, тон, с трудом поверил, что он был режиссером этого спектакля. А что это было именно так, Кремеру говорили не только интуиция разведчика и логика происходящего, но и само поведение гестаповцев. И ничего удивительного не было бы, если бы в одной из комнат этой виллы сидел с наушниками Вайганг и вслушивался в каждое слово допроса…
Когда на следующий день Кремера снова втащили в комнату для допросов, ему, как ни странно, было легче, чем накануне. Еле держался на ногах, но знал: сможет выдержать все! Эта уверенность облегчала страдания, уменьшала боль и главное – давала превосходство над гестаповцами. Они еще надеялись на что-то, а он твердо знал – бой уже выигран.
Курт и Гельмут всю ночь, очевидно, пьянствовали – об этом говорили их помятые физиономии и синева под глазами. Гельмут непрерывно хлестал газированную воду из сифона, а Курт развалился в кресле, закрыл глаза и притворился, что вся процедура допроса совсем не интересует его и даже вызывает отвращение.
– Я советую тебе, – начал лениво Курт, – сознаться, с кем встречался в Цюрихе и какие переговоры вел от имени фон Вайганга. Это единственное, что может спасти тебе жизнь…
– Ну, и вообще станет легче, – досказал недвусмысленно Гельмут.
Карл уселся на стуле, закинув ногу на ногу, хотя и с трудом. Поморщился от боли. Потребовал сигарету. Несколько раз затянувшись, заявил:
– Вчера я выложил вам, господа, все! И я не позавидую вам, если группенфюрер узнает, что здесь произошло. Он не из тех, кто прощает… Вы можете…
Договорить он не успел. Гельмут неожиданно и сильно ударил его. Карл потерял сознание. Его привели в чувство, потом он снова от боли обеспамятел, и снова его обливали водой, чтобы очнулся. Наконец он пришел в себя на своей твердой кровати в камере.
Хотелось пить, но не было сил дотянуться до кружки, стоявшей на табуретке. Карл снова не то забылся, не то впал в полубредовое состояние, когда не чувствуешь собственного тела и все вокруг кажется нереальным и жутким, как в тяжелом сне.
Его навещали, о нем заботились. В этом Карл убедился на следующий день, увидев на табурете рядом с кружкой миску супа и кусок хлеба. Есть он не мог, а воду е жадностью выпил, пытаясь хотя бы немного залить огонь, который сжигал его. Подумал: если сегодня допрашивать не будут, значит, его предположения оправдались. Вайганг имеет полную информацию обо всем, что здесь происходит, и, возможно, отменит повторение «цикла». Так, кажется, назвал вчера допрос Гельмут.
День прошел спокойно, и вечером Кремер с большим усилием поел. Теперь ему нужно как можно скорее вернуться в строй. Интересно, как они поведут себя? Будут извиняться, мол, произошла досадная ошибка или придумают более убедительную версию? В том, что он стал жертвой хорошо продуманной провокации, Карл окончательно убедился, ощупав себя. Тело было все в синяках, но лицо не было повреждено.
В камеру заходил только молчаливый эсэсовец. Он приносил еду и исчезал, не проронив ни слова. На пятый день привел парикмахера. Тот побрил Кремера, освежил дорогим одеколоном, и Карл стал считать минуты до освобождения. Но минуты постепенно разрастались в часы, и только вечером в коридоре послышались шаги. В камеру вошел незнакомый офицер. Вежливо поздоровался и приказал следовать за ним. На втором этаже открыл двери ярко освещенной комнаты. Посредине стоял накрытый к ужину стол, а немного в стороне сидел в мягком кресле Вайганг.
Карл остановился на пороге. Ожидал всего, только не встречи здесь.
Группенфюрер спешил уже к нему.
– Мой мальчик, – воскликнул патетично, – произошла дикая, непоправимая ошибка, и я не нахожу слов для оправданий! Слава богу, все позади, мы вместе, и тебе уже ничто не угрожает!
Подал знак офицеру оставить их. Продолжал шепотом:
– Ты стал жертвой моих давних трений с шефом гестапо Мюллером. Его агенты арестовали тебя, и прошло несколько дней, пока я узнал об этом и принял меры.
– Эти дни дорого мне обошлись, – поморщился Карл, – и наше сотрудничество не стоит и одного из них. У подчиненных Мюллера весьма специфические методы ведения дознания, и держать язык за зубами мне стоило немалого труда.
– Я знаю все, – ответил Вайганг, но сразу спохватился. – Вернее, представляю, чем были для тебя эти дни.
Карл утомленно махнул рукой.
– У меня важные новости, шеф, и нам нужно поговорить…
– Потом, потом, – засуетился группенфюрер, – ты, наверное, забыл вкус настоящей пищи. Давай закусим. В дороге я проголодался и с удовольствием поужинаю с тобой.
Налил две рюмки коньяка, но Кремер отказался.
– Я еще не совсем оправился от «методов» Мюллера, – пошутил мрачно.
Вайганг с наслаждением выпил, пожевал кусочек лимона, придвинул к себе тарелку с маринованной рыбой.
– После ужина мы сразу же поедем домой. Думаю, ты с радостью оставишь этот не очень гостеприимный дом. – Выпил еще рюмку, вздохнул и пожаловался: – У меня неприятности…
– Какие у вас могут быть неприятности? – равнодушно махнул вилкой Карл.
– К сожалению, они бывают. Конечно, это секрет, но ты умеешь держать язык за зубами. – Вайганг оторвался от тарелки. – Красные диверсанты взорвали под Дрезденом подземный завод синтетического бензина.
Карл почувствовал: счастливая улыбка невольно заиграла у него на лице. Сделал вид, что поперхнулся, и закашлялся.
– Откуда у нас в Германии красные? – спросил с сомнением. – Если гестапо и меня заподозрило, то все красные давно за решеткой, и нашей полиции нечего делать.
– Факт остается фактом…
– И большие повреждения?
– Сильный подземный взрыв и пожар.
– Мог быть и несчастный случай…
– Диверсия! – ответил группенфюрер, отправляя в рот кусок жаркого. – Прекрасная телятина, – придвинул Карлу. – Чистой воды диверсия. Завтра приезжает комиссия из Берлина…
Накладывая жаркое, Кремер довольно гмыкнул. Налил себе полрюмки.
– Немного поел, теперь можно, – объяснил шефу. Опорожнил одним глотком. «За твое здоровье, Ветров! И за ваше, немецкие товарищи! Сколько эшелонов горючего недополучит фронт, сколько танков и самолетов вынуждены будут стоять… За ваше здоровье, мои отважные друзья!»
– Завод, наверное, охранялся, – сказал без нотки заинтересованности, лишь бы продолжить беседу. – Не зря же его под землю запрятали…
– Диверсанты были хорошо знакомы с системой подземных ходов. Среди них был старый шахтер, он провел всю группу. Один коммунист убит…
«Кто убит?» – чуть было не вырвалось у Карла, но вовремя прикусил язык. Закурил, чтобы скрыть как-то волнение.
– Поехали! – предложил Вайганг. – Ты выдержишь несколько часов дороги?
– Я хотел бы получить бумаги и деньги, которые забрали у меня при аресте, – напомнил Кремер.
– Я уже позаботился об этом. – Вайганг кивнул на портфель, лежащий на низеньком столика. – Там все.
Кремер заглянул в портфель. Все было на месте, даже расческа.
Автомобиль уже ждал их. Сели на заднее сиденье. Вайганг поднял стекло, отделяющее их от шофера.
– Теперь рассказывай! – сказал нетерпеливо.
Карл достал из своего потайного кармашка фото Хокинса.
– Вам говорит что-нибудь это лицо?
– Хокинс! – воскликнул, едва глянув, Вайганг. – Это же Чарльз Хокинс! Где ты взял фото?
Кремер обстоятельно рассказал о встрече с американцами, фактически ничего не скрывая. Группенфюрер слушал внимательно. Когда Карл закончил, подытожил:
– Я знал, что Чарльз – человек с размахом. Он умеет смотреть вперед и безошибочно оценивает ситуацию.
– Вы не связывали мою инициативу, – осторожно начал Кремер, – наоборот, предложили действовать в зависимости от обстоятельств, и я не мог не согласиться с аргументами мистера Хокинса. В сравнении с его предложениями контакты с англичанами показались мне малоперспективными.
Вайганг с интересом следил за ним.
– А ты делаешь успехи, мой мальчик, – сказал с уважением. – У тебя настоящая деловая хватка.
«Когда-то то же самое сказал мне Ганс Кремер», – вспомнил Карл.
– Я только ваш скромный ученик, – польстил самолюбию группенфюрера. – Так вы не возражаете против контактов с Хокинсом?
– Наивный вопрос! – воскликнул Вайганг. – Ты положил начало такому делу, что даже не представляешь себе всех его последствий!
«Уж я-то представляю, – подумал Кремер не без гордости, – пожалуй, лучше, чем вы и Хокинс, вместе взятые». Сказал, скромно опустив глаза:
– Мистер Хокинс просил предупредить, что наша сделка абсолютно секретна, и больше никто не должен знать о ней.
Карл имел в виду Шрикеля и, кажется, попал в цель – группенфюрер недовольно пожал плечами.
Василько вытащил из кармана бутерброд, завернутый в газету. Развернул и подал бумагу Гибишу.
– Как раз с портретом Геббельса… Пусть горит, хоть символично… – пошутил грустно.
Гибиш поджег газету и высоко поднял ее над головой.
– Собираетесь организовать факельное шествие? – пошутил Василько. Ветров взглянул на него осуждающе – товарищ погиб, а он шутит. Но Василько не унялся. – Зрителей-то нет, и вообще…
Гибиш оборвал паренька решительным жестом. Замер, внимательно наблюдая за пламенем. Красные неровные языки трепетали, едва наклоняясь в одну сторону.
– Видали? – с гордостью спросил Гибиш.
Все с недоумением переглянулись. Старый шахтер махнул рукой. Сел, с жадностью затянулся сигаретным дымом, разъяснил:
– В пещере, из которой нет выхода, стоячий воздух, значит, и пламя было бы неподвижным. А тут тяга…
– Постойте, постойте, – заволновался Василько, – вы хотите сказать…
– Я ничего не хочу сказать! – рассердился Гибиш. – Я ничего не знаю, но после взрыва могли произойти сдвиги. Надо попробовать…
– Хо! – вдруг громко вскрикнул Василько. – Впервые вижу пользу от колченогого!
– Какого колченогого? – не понял Юзеф.
Василько пнул ногой кусок газеты с обгоревшим портретом Геббельса. Сделал это так непосредственно, что даже Гибиш улыбнулся.
Ветров коснулся глыбы, которая похоронила Свидрака. Снял картуз. Василько прижался щекой к холодному камню, в его глазах Ветров увидел слезы.
«Совсем еще ребенок…» – подумал печально. Вздохнул и подал команду:
– Пошли!
Снова впереди шел Гибиш. Они углубились в пещеру и попали примерно в такую же расщелину, по которой пробирались под галереями подземного завода.
Гибиш время от времени останавливался и поджигал остатки газеты с речью Геббельса. Затем снова все трогались, перелезая через каменные завалы.
В одном месте Гибишу пришлось расширять проход киркой; Ветров пожалел, что не он впереди, и старому человеку, который и так уже устал, приходится пробивать путь для всех.
Потом расщелина немного расширилась. Теперь все время поднимались по громадным скалистым ступеням. Ветров предложил Гибишу поменяться местами, но тот решительно запротестовал. Дышал тяжело, но не останавливался.
Похолодало, и это обрадовало Гибиша.
– Молитесь богу, – сказал хрипло Ветрову, – нам может посчастливиться.
– Молюсь дьяволу, – пошутил Юрий, – мы в его царстве, и бог здесь не имеет власти.
Гибиш снова зажег спичку и прикрыл пламя ладонями, чтобы не погасло. Прошли еще десятка два метров, и вдруг ход кончился. Гибиш затоптался на месте, ощупывая лучом фонаря стены.
– Постойте! – крикнул Василько. Он включил свой фонарик, направил его луч на узкое темное пятно на высоте более двух метров. Фонарик дрожал в руке, свет танцевал по стене, и все как завороженные смотрели на пятно.
– Так это же выход! – первым нарушил тишину Юзеф. – Матка боска, это же выход!
– Погасить фонари! – шепотом приказал Ветров. – И тише!
Из проема лился свежий холодный воздух.
– Я вижу звезды, – прошептал Юзеф.
– Молчи! – сердито оборвал его Ветров. – Там могут быть гестаповцы.
Ветров уперся рукой в стену, подставил Юзефу плечи. Тот еле протиснулся в отверстие.
– Быстрее, – торопил его Ветров.
Прошло несколько секунд, а может, минут… – наконец раздался шепот Юзефа:
– Все спокойно… Можно выходить…
Он помог выбраться сначала Гибишу, потом Васильку. Ветрову спустили веревку и еле подтянули его к проему. Выбравшись на поверхность, Юрий спросил Гибиша:
– Где мы?
Старый шахтер ткнул пальцем вправо:
– Там, в двух километрах, шоссе, над ним – вход в пещеру.
– Неужели мы прошли два километра? – усомнился Ветров.
– Расщелина вывела нас по прямой…
– На шоссе нам выходить нельзя… – начал вслух рассуждать Юрий. – Как же добраться до города?
– За той горой, – показал влево Гибиш, – железная дорога.
– В таком виде появиться на станции! – скептически хмыкнул Юрий. – Надо помыться и почиститься…
– Тогда вот что… – начал Гибиш нерешительно. – На станции работает родственник моей жены…
– Сможет ли он укрыть вас на несколько дней, пока не переправим в надежное место? – спросил Ветров.
Старый шахтер заколебался.
– Гестаповцы наверняка будут искать меня. Возможно, и у родственников жены.
– Тогда нам надо сегодня же прорваться в город. Завтра ваше фото будут иметь сотни агентов.
Они спустились с холма, прошли ложбиной и попали на проселок, ведущий к железнодорожной станции. Когда уже подходили к ней, по шоссе промчались, поблескивая фарами, четыре грузовика с солдатами. Значит, уже подняли тревогу, и зону завода окружают эсэсовцы. Надо спешить…
Родственник Гибиша понял их с полуслова. Вынес на кухню кучу старой одежды, щетку и ваксу для обуви.
– Через восемнадцать минут, – взглянул на старинные деревянные часы, – будет товарняк на Дрезден. Стоять будет полторы минуты.
Ветров колебался. Конечно, было бы хорошо быстро выбраться отсюда, но опасно: кондуктор заметит…
Будто отвечая на его мысли, родственник Гибиша сказал:
– Я отвлеку кондуктора, поговорю с ним, а вы сядете в вагоны.
– Ну, хорошо, – согласился не без колебаний Ветров, – но вы, – обратился к ребятам, – выпрыгнете на ходу перед городом. Мне с товарищем Гибишем придется ждать остановки. А ваши ноги выдержат…
Родственник Гибиша выключил свет и выпустил всех во двор.
Вдали уже постукивал товарный состав.
* * *
Кремер ходил по камере, стараясь привести в порядок мысли. Вспоминал. Это было совсем недавно. Выпал первый снег, ему не спалось, встал, когда и прислуга еще не проснулась, вышел в сад. Постоял на широкой террасе, укрытой белым пушистым снегом. Снег лежал ровным, нетронутым ковром, и только эти следы портили все. Точно такие же – большие, с двумя елочками, – они начинались у дверей, ведущих в покои Вайганга. Кремер подумал тогда: у группенфюрера ужа успел побывать кто-то – окна кабинета светились.Карл пошел, оставляя свои следы – вдвое меньшие – рядом с теми. Ранний посетитель Вайганга свернул на аллею бронзовых гномов, прошел, не останавливаясь, до флигеля Шрикеля. Карл помнил это совершенно точно; потом он хотел даже спросить группенфюрера, с каким циклопом он дружит.
Теперь все это ожило в памяти Кремера: белый снег, черные гномы и следы с двумя елочками… Неужели у Вайганга был Гельмут?
Карл перебрал в памяти всех: охранников виллы, шоферов, садовников, обитателей флигеля Шрикеля. Никто не мог конкурировать с Гельмутом. Понимал: его предположения эфемерны, даже самый легкомысленный следователь не положил бы их в основу гипотезы. Но он не был следователем, и никто не заставлял его искать подтверждений версии. Он чувствовал: что-то есть в этом совпадении, и если это просто совпадение, случайность, судьба Карла Кремера от этого не ухудшится и не улучшится.
А если не совпадение? Если и вправду Гельмут был в тот день у Вайганга? Да, а когда выпал первый снег?… Как раз в тот вечер приезжала фрейлейн Краузе, а на следующее утро у него с Вайгангом состоялась беседа, после которой Карл поахал в Швейцарию…
Кремер остановился и ущипнул себя за руку. «Ну и что ж! – снова одернул себя. – Подумаешь, какие-то следы…»
Но если группенфюрер разговаривал с Гельмутом примерно в то же время, когда давал задание и Карлу, то это ставит все с головы на ноги. Значит, Вайганг хочет проверить его, убедиться, насколько можно доверять Кремеру… И поручил это сделать Гельмуту и Курту.
Что же, группенфюрер получит убедительные доказательства!
А если все это результат чрезмерной фантазии Карла? Он, собственно, ничем не рискует. Его поведение теперь не должно отличаться от прежнего. Он только подчеркнет этим верность Вайгангу, подчеркнет тактично, не переигрывая, и тогда козырной туз группенфюрера обернется жалкой шестеркой.
Карл растянулся на твердой кровати. Основное теперь – экономить силы. Хотел заснуть, но не смог: нервы были натянуты до предела. Лежал, стараясь не думать о том, что будет с ним часа через два-три… Вдруг сел на кровати, тихо засмеялся. И как это он не сообразил раньше? Значит, арест все-таки здорово выбил его из колеи, если он не обратил внимания на такой грубый их просчет. Если бы его взяли, так сказать, по-настоящему, обязательно обыскали бы тщательно и одежду забрали бы. Не назовешь же обыском то, что Гельмут пошарил по карманам и даже как следует не опорожнил их. Нет, гестапо таких ошибок не допускает! За клапаном внутреннего кармана пиджака у Карла был второй – потайной кармашек. В нем остались фотография Хокинса и половинка доллара.
Эта мысль успокоила Карла немного, он снова улегся, закрыл глаза и увидел Катрусю. Она смотрела на него серьезно и предостерегающе, немного испуганно – темные глаза ее казались совсем черными. Расставаться с Катрусей не хотелось, но в камеру почему-то вбежал Ветров, за ним – Гельмут. Ветров уклонился от удара Гельмута и сам ударил его снизу в подбородок так, что гестаповец упал, стукнувшись спиной о железные двери Железо загудело, Гельмут поднялся и крикнул Карлу:
– Выходи!
Кремер вскочил. Действительно, гремел ключ в железной двери. Сколько же он проспал? Щель под потолком не светилась – значит, вечер или ночь.
Открылась дверь – на фоне залитого электрическим светом прямоугольника темнела фигура Гельмута.
– Выходи! – позвякивал ключами. – Быстрее!
Кремер обиженно поднял голову, переступил порог. Гельмут молча указал ему на дверь справа, в конца коридора.
Комната, куда они вошли, была большой и темной, с кафельным полом и длинной полкой, на которой были аккуратно разложены никелированные инструменты. В камине пылали дрова. Перед камином – два кресла и журнальный столик с начатой бутылкой. В кресле, спиной к Карлу, сидел Курт, о камин оперся здоровенный эсэсовец в расстегнутом мундире.
Кремер остановился посреди комнаты. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, куда он попал: плохо отмытые кровавые пятна на стенах, сверкающие инструменты, конечно, не хирургические…
– Подойди ближе, – оглянулся Курт.
Кремер не тронулся с места.
– Я хотел бы знать, на каком основании вы задержали меня и привезли сюда?
Гельмут захохотал, но Курт остановил его нетерпеливым жестом.
– Вот что, сволочь, – произнес чуть ли не ласково, – здесь спрашиваем только мы. Советую быть вежливым и послушным, ответы давать правдивые и исчерпывающие… на все наши вопросы. Мы знаем, кто ты и для чего ездил в Швейцарию. Нам надо уточнить лишь некоторые детали.
– Я готов ответить на ваши вопросы, господа, – начал Карл, – при условии…
– Молчать! Никаких условий! – оборвал его Курт. – Можешь начинать… – кивнул эсэсовцу в расстегнутом мундире и добавил добродушно. – У тебя с утра руки чешутся…
Тот снял мундир, аккуратно повесил на спинку стула. Посмотрел на Карла, словно примериваясь, сделал несколько пружинистых шагов и неожиданно ударил согнутой правой рукой так, что Кремер едва устоял.
– А он крепкий! – удивился эсэсовец и снова ударил изо всех сил.
У Карла поплыли цветные круги в глазах. Но и на этот раз он удержался на ногах.
– Разве это удар? – засмеялся Гельмут. – А еще хвалишься!
Он обошел Кремера, не глядя на него. Лениво потянулся, медленно взмахнул рукой… Карл почувствовал: ему почему-то не хватает воздуха, обожгло мозг, потом подкосились ноги.
– Вполсилы!… – хвастливо загудел вверху голос Гельмута. – Приведи его в чувство.
Эсэсовец выплеснул на Кремера ведро воды, поднял на ноги.
– Будешь отвечать? – спросил Гельмут.
Карл молча кивнул.
– То-то же, – удовлетворенно потер руки Курт. – Рассказывай, зачем ездил в Швейцарию. Только честно.
Карл добросовестно изложил согласованную с Вайгангом, «на всякий случай», версию: улаживал дела со швейцарскими фирмами о поставке часов. Курт одобрительно кивал головой. Когда Кремер закончил, сказал с издевкой:
– Это ты рассказывай своему духовнику!… Здесь гестапо, а не исповедальня, и мы вытянем из тебя правду. Тебя посылал фон Вайганг?
– Нет, – ответил Карл уверенно. – Он помог мне только оформить документы.
– К кому же посылал тебя фон Вайганг? – голос Курта зазвучал угрожающе. – Отвечай, мы все знаем.
– Я уже сказал, что группенфюрер лишь помог мне преодолеть некоторые формальности.
– Не крути хвостом! И думай о себе, а не о фон Вайганге.
– Как вы смеете говорить так о группенфюрере? – в голосе Карла звучало неподдельное возмущение. – Он – один из преданнейших офицеров рейха и, когда узнает о вашей провокации…
– Я последний раз спрашиваю: какое задание ты получил от группенфюрера фон Вайганга?
– Не теряй времени зря, Курт! – вмешался Гельмут. Моргнул эсэсовцу. – Поработай-ка над ним еще…
На этот раз Кремер потерял сознание не так быстро. Когда от боли хотелось кричать и невольно вырывался стон, Карл заставлял себя величайшим усилием воли переключаться на другие мысли. Представлял залитые солнцем днепровские склоны, золотой купол Лавры среди зелени, Катрусю, переступающую с ноги на ногу на московском морозе в ожидании троллейбуса, просторные, залы Третьяковской галереи, куда ему так и не удалось попасть еще раз…
Подумав о Третьяковке, Карл вспомнил картину, которая поразила его. Он не помнил фамилии художника, а картина, кажется, называлась «Допрос коммунистов» – стоят два человека, со спокойными и мужественными лицами, их руки связаны… а перед ними гладкий затылок белогвардейца. Сейчас пленных начнут пытать, потом расстреляют, но ни одного стона не вырвется из их уст…
А сможет ли он так? Разве не те же идеи привели его в эту мрачную комнату за сотни километров от друзей и от Родины? И враги, хотя и в других мундирах, так же люто ненавидят все то, в чем смысл его жизни.
А от боли кружится голова и опять подгибаются колени. Да есть ли вообще мера человеческому терпению?
Даже Гельмут запыхался – расстегивает воротник и вытирает пот со лба. Подал знак эсэсовцу, тот подтащил Карла к камину, бросил на стул.
– Так что поручил тебе фон Вайганг? – цедит сквозь зубы Гельмут.
Карлу больно даже дышать. И, несмотря на это, ему стало смешно: неужели они в самом деле уверены, что боль может сломить человека?
Постой, не переигрывает ли он? Вытерпел бы настоящий Карл Кремер такое испытание, скажем, за миллион? Где-то писали, что скупец пожертвовал жизнью, но не расстался с несколькими золотыми. Настоящий Карл Кремер во имя сохранения этих золотых, наверное, давно раболепствовал бы перед гестаповцами, врал бы и, наконец, признался бы во всем. Стойкость духа вряд ли свойственна ему.
Карл сделал плаксивое выражение лица…
– Господа, – прошамкал невнятно, – я сказал вам чистую правду, и мне нечего добавить… У меня с фон Вайгангом только деловые отношения. Было единственное поручение группенфюрера – привезти его высокоуважаемой супруге браслет или сережки.
– Вот как, значит, будешь брехать и дальше? – с иронией буркнул Курт. – Может, ты скажешь, что группенфюрер просил привезти еще и золотые запонки для сорочки?
– Нет, запонки он не заказывал, – Карл сделал вид, что не понял иронии гестаповца. – А фрау Ирме, его жене, очень нравятся браслеты с драгоценностями…
– А тебе, – поморщился Курт, – я вижу, нравятся резиновые дубинки… Но учти: что сейчас было – лишь детская забава, и мы развяжем тебе язык! Может, – искоса глянул на Гельмута, – приступим ко второму действию?
– Вообще-то можно, – ответил Гельмут безразлично, – ты же знаешь, я никогда не устаю. Но мне морально тяжело видеть таких ублюдков: расстраивается нервная система и снятся плохие сны.
– Ты видишь сны? – удивился Курт. – Ни за что не подумал бы!
– Вижу… Редко, но вижу… Недавно такая жуть приснилась. Будто я опять вернулся в цирк, и кто-то из зрителей выходит на арену и кладет меня на лопатки. Этакий плюгавый тип, а я ничего не могу сделать – силы нет, и все тут. Так испугался, что в пот бросило. Хорошо, что это только сон… Ты его, – кивнул помощнику на Карла, – оттащи в камеру, может, за ночь наберется разума…
Лишь под утро Кремер заснул тяжелым сном. Тело горело, и лежать можно было только на животе. Но самое страшное было еще впереди. Карл не тешил себя иллюзиями и знал: гестаповцы не бросают слов на ветер. Правда, если все это происходит с благословения Вайганга, они могут ограничиться двумя сеансами – этого вполне достаточно, чтобы выбить из среднего немецкого коммерсанта все, что знает и чего не знает…
Но Вайганг! Вот тебе и друг дяди, компаньон, покровитель и любитель природы! Карл слышал о жестокости группенфюрера и все же, вспоминая его дружеский, чуть ли не отцовский, тон, с трудом поверил, что он был режиссером этого спектакля. А что это было именно так, Кремеру говорили не только интуиция разведчика и логика происходящего, но и само поведение гестаповцев. И ничего удивительного не было бы, если бы в одной из комнат этой виллы сидел с наушниками Вайганг и вслушивался в каждое слово допроса…
Когда на следующий день Кремера снова втащили в комнату для допросов, ему, как ни странно, было легче, чем накануне. Еле держался на ногах, но знал: сможет выдержать все! Эта уверенность облегчала страдания, уменьшала боль и главное – давала превосходство над гестаповцами. Они еще надеялись на что-то, а он твердо знал – бой уже выигран.
Курт и Гельмут всю ночь, очевидно, пьянствовали – об этом говорили их помятые физиономии и синева под глазами. Гельмут непрерывно хлестал газированную воду из сифона, а Курт развалился в кресле, закрыл глаза и притворился, что вся процедура допроса совсем не интересует его и даже вызывает отвращение.
– Я советую тебе, – начал лениво Курт, – сознаться, с кем встречался в Цюрихе и какие переговоры вел от имени фон Вайганга. Это единственное, что может спасти тебе жизнь…
– Ну, и вообще станет легче, – досказал недвусмысленно Гельмут.
Карл уселся на стуле, закинув ногу на ногу, хотя и с трудом. Поморщился от боли. Потребовал сигарету. Несколько раз затянувшись, заявил:
– Вчера я выложил вам, господа, все! И я не позавидую вам, если группенфюрер узнает, что здесь произошло. Он не из тех, кто прощает… Вы можете…
Договорить он не успел. Гельмут неожиданно и сильно ударил его. Карл потерял сознание. Его привели в чувство, потом он снова от боли обеспамятел, и снова его обливали водой, чтобы очнулся. Наконец он пришел в себя на своей твердой кровати в камере.
Хотелось пить, но не было сил дотянуться до кружки, стоявшей на табуретке. Карл снова не то забылся, не то впал в полубредовое состояние, когда не чувствуешь собственного тела и все вокруг кажется нереальным и жутким, как в тяжелом сне.
Его навещали, о нем заботились. В этом Карл убедился на следующий день, увидев на табурете рядом с кружкой миску супа и кусок хлеба. Есть он не мог, а воду е жадностью выпил, пытаясь хотя бы немного залить огонь, который сжигал его. Подумал: если сегодня допрашивать не будут, значит, его предположения оправдались. Вайганг имеет полную информацию обо всем, что здесь происходит, и, возможно, отменит повторение «цикла». Так, кажется, назвал вчера допрос Гельмут.
День прошел спокойно, и вечером Кремер с большим усилием поел. Теперь ему нужно как можно скорее вернуться в строй. Интересно, как они поведут себя? Будут извиняться, мол, произошла досадная ошибка или придумают более убедительную версию? В том, что он стал жертвой хорошо продуманной провокации, Карл окончательно убедился, ощупав себя. Тело было все в синяках, но лицо не было повреждено.
В камеру заходил только молчаливый эсэсовец. Он приносил еду и исчезал, не проронив ни слова. На пятый день привел парикмахера. Тот побрил Кремера, освежил дорогим одеколоном, и Карл стал считать минуты до освобождения. Но минуты постепенно разрастались в часы, и только вечером в коридоре послышались шаги. В камеру вошел незнакомый офицер. Вежливо поздоровался и приказал следовать за ним. На втором этаже открыл двери ярко освещенной комнаты. Посредине стоял накрытый к ужину стол, а немного в стороне сидел в мягком кресле Вайганг.
Карл остановился на пороге. Ожидал всего, только не встречи здесь.
Группенфюрер спешил уже к нему.
– Мой мальчик, – воскликнул патетично, – произошла дикая, непоправимая ошибка, и я не нахожу слов для оправданий! Слава богу, все позади, мы вместе, и тебе уже ничто не угрожает!
Подал знак офицеру оставить их. Продолжал шепотом:
– Ты стал жертвой моих давних трений с шефом гестапо Мюллером. Его агенты арестовали тебя, и прошло несколько дней, пока я узнал об этом и принял меры.
– Эти дни дорого мне обошлись, – поморщился Карл, – и наше сотрудничество не стоит и одного из них. У подчиненных Мюллера весьма специфические методы ведения дознания, и держать язык за зубами мне стоило немалого труда.
– Я знаю все, – ответил Вайганг, но сразу спохватился. – Вернее, представляю, чем были для тебя эти дни.
Карл утомленно махнул рукой.
– У меня важные новости, шеф, и нам нужно поговорить…
– Потом, потом, – засуетился группенфюрер, – ты, наверное, забыл вкус настоящей пищи. Давай закусим. В дороге я проголодался и с удовольствием поужинаю с тобой.
Налил две рюмки коньяка, но Кремер отказался.
– Я еще не совсем оправился от «методов» Мюллера, – пошутил мрачно.
Вайганг с наслаждением выпил, пожевал кусочек лимона, придвинул к себе тарелку с маринованной рыбой.
– После ужина мы сразу же поедем домой. Думаю, ты с радостью оставишь этот не очень гостеприимный дом. – Выпил еще рюмку, вздохнул и пожаловался: – У меня неприятности…
– Какие у вас могут быть неприятности? – равнодушно махнул вилкой Карл.
– К сожалению, они бывают. Конечно, это секрет, но ты умеешь держать язык за зубами. – Вайганг оторвался от тарелки. – Красные диверсанты взорвали под Дрезденом подземный завод синтетического бензина.
Карл почувствовал: счастливая улыбка невольно заиграла у него на лице. Сделал вид, что поперхнулся, и закашлялся.
– Откуда у нас в Германии красные? – спросил с сомнением. – Если гестапо и меня заподозрило, то все красные давно за решеткой, и нашей полиции нечего делать.
– Факт остается фактом…
– И большие повреждения?
– Сильный подземный взрыв и пожар.
– Мог быть и несчастный случай…
– Диверсия! – ответил группенфюрер, отправляя в рот кусок жаркого. – Прекрасная телятина, – придвинул Карлу. – Чистой воды диверсия. Завтра приезжает комиссия из Берлина…
Накладывая жаркое, Кремер довольно гмыкнул. Налил себе полрюмки.
– Немного поел, теперь можно, – объяснил шефу. Опорожнил одним глотком. «За твое здоровье, Ветров! И за ваше, немецкие товарищи! Сколько эшелонов горючего недополучит фронт, сколько танков и самолетов вынуждены будут стоять… За ваше здоровье, мои отважные друзья!»
– Завод, наверное, охранялся, – сказал без нотки заинтересованности, лишь бы продолжить беседу. – Не зря же его под землю запрятали…
– Диверсанты были хорошо знакомы с системой подземных ходов. Среди них был старый шахтер, он провел всю группу. Один коммунист убит…
«Кто убит?» – чуть было не вырвалось у Карла, но вовремя прикусил язык. Закурил, чтобы скрыть как-то волнение.
– Поехали! – предложил Вайганг. – Ты выдержишь несколько часов дороги?
– Я хотел бы получить бумаги и деньги, которые забрали у меня при аресте, – напомнил Кремер.
– Я уже позаботился об этом. – Вайганг кивнул на портфель, лежащий на низеньком столика. – Там все.
Кремер заглянул в портфель. Все было на месте, даже расческа.
Автомобиль уже ждал их. Сели на заднее сиденье. Вайганг поднял стекло, отделяющее их от шофера.
– Теперь рассказывай! – сказал нетерпеливо.
Карл достал из своего потайного кармашка фото Хокинса.
– Вам говорит что-нибудь это лицо?
– Хокинс! – воскликнул, едва глянув, Вайганг. – Это же Чарльз Хокинс! Где ты взял фото?
Кремер обстоятельно рассказал о встрече с американцами, фактически ничего не скрывая. Группенфюрер слушал внимательно. Когда Карл закончил, подытожил:
– Я знал, что Чарльз – человек с размахом. Он умеет смотреть вперед и безошибочно оценивает ситуацию.
– Вы не связывали мою инициативу, – осторожно начал Кремер, – наоборот, предложили действовать в зависимости от обстоятельств, и я не мог не согласиться с аргументами мистера Хокинса. В сравнении с его предложениями контакты с англичанами показались мне малоперспективными.
Вайганг с интересом следил за ним.
– А ты делаешь успехи, мой мальчик, – сказал с уважением. – У тебя настоящая деловая хватка.
«Когда-то то же самое сказал мне Ганс Кремер», – вспомнил Карл.
– Я только ваш скромный ученик, – польстил самолюбию группенфюрера. – Так вы не возражаете против контактов с Хокинсом?
– Наивный вопрос! – воскликнул Вайганг. – Ты положил начало такому делу, что даже не представляешь себе всех его последствий!
«Уж я-то представляю, – подумал Кремер не без гордости, – пожалуй, лучше, чем вы и Хокинс, вместе взятые». Сказал, скромно опустив глаза:
– Мистер Хокинс просил предупредить, что наша сделка абсолютно секретна, и больше никто не должен знать о ней.
Карл имел в виду Шрикеля и, кажется, попал в цель – группенфюрер недовольно пожал плечами.