Самусь Юрий. Полынный мед (главы из романа)

   Первым делом в Серегины вытаращенные глаза бросился субъект неопределенного пола, растрепанный и одноглазый в цветастой косоворотке и почему-то лаптях на босу ногу. Он стоял подле самой двери, и когда она отворилась, взвизгнул и резко присел, защищая тощими ручонками голову.
   Остальных Бубенцов уже разглядывал поверх его спины.
   На сдвинутых панцирных кроватях чинно рядком восседали седовласые старцы, обличьем чем-то схожие друг с другом. Чуть подальше на каком-то чурбачке пристроилась древняя бабулька с крючковатым носом и одиноким клыком, выпирающим изо рта. В руках она сжимала растрепанную, почерневшую от времени метлу на длинном, залапанном грязными пальцами черенке, к концу которого зачем-то были приделаны лопасти от вентилятора.
   Сразу за ней, в уголке, нервно тряся головой пристроился совсем уж ветхий старичок, костлявый и сморщенный. Он пугливо косился на Серегу и что-то бубнил себе под нос, передергиваясь и вздрагивая.
   В другом углу безобразничала целая братия низкорослых мужичков да бабенок. Они строили друг другу рожи, пищали и дрались, но не сильно, забавы ради. И чем-то они были похожи друг на дружку - все волосатые, с картофельными носами, в странных одеждах линялых и выцветших.
   - Простите, я кажется не туда... - растерянно пробормотал Серега и, крутнувшись на пятке, хотел было броситься вон, но оказалось, что путь к свободе заслонило совсем уж невиданное чудо в лице здоровенного рыжего кота с солнцезащитными очками на блестящем влагой носу.
   - Мамочки! - выдохнул Бубенцов и начал оседать на пол.
   И это не удивительно, если учесть, что с ним приключилось в этот вечер.
   Присутствующие в комнате засуетились, подхватили безвольное тело, уложили на кровать. Кто-то наскреб из холодильника льда, сделали холодный компресс, приложили ко все еще истекающему потом лбу.
   Однозубая бабулька, отбросив в сторону свою метлу, извлекла прямо из воздуха стетоскоп и начала прослушивать сердцебиение.
   Бубенцов открыл один глаз, посмотрел на нее и спросил:
   - Вы кто?
   - Не волнуйся, касатик, - ласково прошамкала старушка, - Баба-Яга я, кто ж еще?
   Глаза у Сереги вновь закатились
   - Во дура! - подал голос из угла трясущийся старичок. - Что ж мальца-то пугаешь, бестолковая?
   - Кто дура? Я дура? - взвилась Баба-Яга. - Ну, ты меня достал! Да за такие речи я тебе сейчас голову сверну, не задумаюсь.
   - Не свернешь, я бессмертный, - самодовольно ответил старичок.
   Народ радостно наблюдал за перепалкой, надеясь, что дойдет и до рукопашной, но, увы, драчки так и не случилось.
   - Ха! Посмотрите на него, - рассмеялась старушенция. - Он бессмертный! А мы, по-твоему, какие? Да и про кончину свою помолчал бы, дубина стоеросовая. Это только такой болван как ты додумается смерть свою в яйце прятать. А что такое - яйцо? Яйцо - вещь хрупкая.
   И с этими словами в ее ладошке появилось куриное яичко и тут же брызнуло во все стороны, раздавленное костлявыми пальцами.
   Старичок схватился за сердце и, закатив глаза, громко, но жалобно захрипел:
   - Валидолу мне. Ну пожалуйста. Жалко, что ли?
   - Вот то-то, - удовлетворенно хмыкнула Баба-Яга. - Бессмертный называется. Два инсульта было, смотри, как бы третий не схлопотать. Тоды и яйцо твое тухлое не поможет.
   - Это почему - тухлое? - забыв про сердце, вытаращился старик.
   - Во, святая простота, - обращаясь ко всем присутствующим, будто прося поддержки, воскликнула Баба-Яга. - За пять-то тысяч лет не только яйца протухнут. Не, Кощей, я смотрю, ты совсем рассудком слаб стал. В богодельню тебя пора сдать, а еще лучше, в институт какой, для опытов. Пусть наука и разбирается, за какие это такие особенности тебя бессмертным кличут.
   Увлекшись перепалкой, никто и не заметил, как оклемавшийся Бубенцов сполз с коечки и, тихо пробравшись к окну, открыл одну створку. Когда же опомнились - было поздно. Высунув голову на улицу, Серега во всю свою силушку заорал:
   - Милиция!
   Где-то неподалеку взвыла сирена. Бубенцов победоносно оглянулся и тут же сник. Комната опустела лишь наполовину, ибо седовласые старцы так и сидели рядком на прежнем своем месте, не собираясь, как видно, покидать его ни при каких обстоятельствах.
   - А вы чего? - спросил Серега.
   - Пусть нечисть драпает, - спокойно ответил один из стариков, круглолицый и желтушный - явный кандидат на диспансеризацию в инфекционное отделение. - А мы - боги!
   - Тю! - удивился Серега. - Что-то многовато вас. Насколько я слышал, бог-то один.
   - Мы славянские боги. Я - бог плодородия и любови обильной - Ярило, а это Род - отец наш и ваш, кстати, тоже.
   Серега покосился на совершенного уж старца с длинными белыми волосами и такого же цвета бородой.
   - Только он глухой малость и отчасти слепой. Да еще отчего-то последние полторы тысячи лет молчит, словно язык проглотил. Мы пытались проверить - не показывает. Так что за главного у нас уже давно Троян. Правда его сейчас с нами нет. Он в КПЗ сидит.
   - Чего? - опешил Серега.
   Ярило сперва замялся, а потом, вздохнув, пояснил:
   - Его, Трояна-то, еще Триглавом кличут. Тулово у него одно, а головы три. Правда, нынче никто из смертных того не замечает, а вот пращуры ваши то знали и не удивлялись чуду. Да и чему удивляться? У Стрибога, что ветрами всеми заправляет, голова одна, а лика четыре. Не веришь? Эй, Стрибо, подь сюды!
   - Не надо! - замахал руками Серега. - Я вам на слово верю.
   - И то верно, - кивнул Ярила. - Мы специально его не позвали, чтоб тебя не пужать. Дело понятное, с непривычки и рехнуться можно. Однако я отвлекся. Триглав, значит, как и мы, раньше везде мог спокойно ходить, покуда вы с кавказцами не передрались. А у Трояна, как назло, лики-то славянские, а вот затылки подкачали. Любой милиционер его как увидит, так давай руки крутить.
   - Это за что же?
   - Да за затылок кавказской национальности. За что ж еще?!
   - Гм... - хмыкнул Серега, - с этим нынче и впрямь строго. У меня вон товарища за повышенную волосатость едва в каталажку не сунули. Чудом отмазался. Целый час опера убеждал, что его предки по прямой линии от орангутанга идут.
   - Убедил? - заинтересовались боги.
   - С трудом. Опер этот Чарльза Дарвина не читал. Думал - люди из капусты пошли.
   - Да, - вздохнули боги, - распространенное заблуждение.
   Помолчали. Потом Ярило продолжил:
   - А это - Радогощ - бог огня. Раньше волосы у него рыжие были, да времечко никого не жалеет.
   Еще один старец кивнул седовласой головой.
   - Рядом с ним сидит Велес - скотий бог... Я сказал скотий, а не скотский. Не путай.
   - А я что, я ничего, - пробормотал Серега, про себя же подумав, что мыслишки свои надо попридерживать, видать богам этим они тайной не являются.
   - А следом - Даждьбог восседает. Он солнцем заведует, чтобы, значица, ночь днем сменялась по расписанию. А вот тот, хмурый - это Перун - бог грозы и молнии. Не пугайся, он для чужих грозен, а для сво... - Ярило поперхнулся, напоровшись на Перунов взгляд, и нервно пробормотал, - да... И еще вот бог торговли и достатка... хм, хм... Возень.
   Серега удивленно уставился на Ярилу. Последний бог явно был лишним, ибо перед ним восседало только шестеро боголиких старцев. Но тут сзади кто-то произнес:
   - Совершенно верно. Я бог торговли всякой да мошны полной.
   Бубенцов оглянулся и увидел, как мужичок значительно моложе остальных входит в комнату. Серега его тут же узнал. Это был тот самый ларечник с Шитокрытовской, который не советовал ходить в Дом литераторов.
   - Удивлен? - спросил он. - А мы за тобой давно следим. Нужен ты нам, парень, ох, как нужен!
   - И оттого вы на меня дракона напустили? - обиженно надул губы Бубенцов.
   - Дракона? - удивился Возень. - Какого еще дракона? Уж не Змея ли Горыныча? Та-ак. Это в чью ж замечательную голову столь гениальная мыслишка пожаловала?
   Из воздуха материализовалась Баба-Яга и, скороговоркой выпалив: "Это не я! Не я это", - вновь исчезла.
   Возень расхохотался, затем, утерев слезу, вымолвил:
   - Отныне, Сергей Данилович, вы ничегошеньки не бойтесь, разве что только чертей или самого Сатану. Но мы попытаемся их на время вашей работы нейтрализовать. Сам за этим прослежу, не будь я...
   Кто-то завозился под кроватью и на свет выбрался давешний здоровенный котяра. Поправил пижонские свои очки, раздул усищи и шутовски поклонился.
   - Ну вот, - вздохнул Возень, - Знакомься Сергей Данилович. Это Боюн. Будет он твоим помощником в делах житейских.
   Кот изящно шаркнул задней лапкой, а переднюю нежно прижал к груди.
   - Вырядился, - неодобрительно буркнул Перун. - А что толку? Недаром говорят: "Подстригся кот, посхимился кот, а все тот же кот". Тьфу!
   - Это верно, - согласился Возень и, уже обращаясь к Сергею, сказал, С ним, вообще-то, построже надо. Натура у него известная - пусти на половичок, так потом с подушки не сгонишь...
   В этот момент дверь в Серегину комнату с грохотом распахнулась. На пороге стояла разъяренная тетя Соня с торчавшими в разные стороны космами из-под корсарского платка. За ее спиной маячила строгая фигура в милицейской форме.
   - Ага! - заорала скороговоркой тетя Соня, еще больше "акая", чем обычно. - Я так и знала, что это ты безабразничаешь. Милицию звал?! Признавайся! А это кто? Как прашли. Па пажарной лестнице? Пачему нарушаете? Я вас спрашиваю?
   Не дождавшись ответа, она повернулась к представителю закона и возмущенно выдохнула:
   - Я, таварищ Спотыкайло, с поста - ни-ни. Этих не было, точно знаю. Не прахадили они наверх.
   - Так, - сказал милиционер с мятыми сержантскими погонами на плечах, - разберемся.
   Он с трудом отодвинул тетю Соню из дверного проема и шагнул в комнату.
   - Документы имеются?
   Угрюмый Перун вздохнул и медленно начал подниматься. В комнате сразу запахло озоном, будто после летней грозы, и Сереге даже показалось, что между розеткой и выключателем проскочила тонкая серебристая змейка электрического разряда.
   Возень ухватил Перуна за подол холщовой рубахи и тихо произнес:
   - Сиди. Нельзя нам ввязываться, парень может пострадать.
   Перун заскрипел зубами, но сел на прежнее место, продолжая метать молнии, правда, только глазами.
   - Документов нет, - весело сказал Ярило. - Дома забыли.
   - Так, - произнес лейтенант не менее радостно. - Нарушаете.
   - А мы что, обязаны паспорта с собой таскать? - с вызовом спросил Даждьбог.
   - Нет. Но вы незаконным путем проникли в общежитие. Вот гражданочка утверждает...
   - Мало ли что она утверждает, - хмыкнул Ярило. - Вы на нас посмотрите. Могли ли мы по пожарной лестнице сюда взобраться?
   Спотыкайло задумчиво сдвинул форменную фуражку на нос и почесал затылок. Затем, так и не решив столь сложную задачу, повернулся к тете Соне и сказал:
   - А?
   - Что, а? Что, а? Я с места не схадила, Христом бого...
   - Не поминай окаянного! - разом гаркнули старцы.
   - Та-ак, - протянул сержант. - В бога, значит, не верите. Понятненько. Небось еще в гражданскую храмы с землей ровняли? А может, и того хуже...
   А потом, резко ткнув пальцем в плечо Даждьбогу, заорал:
   - Сатанисты?! Из какой секты? Быстро! Отвечать! Не думать!
   - Что ж ты, паря, резкий как понос, - покосился на него Даждьбог. Не надо. Не люблю я резких движений. Успокойся, сядь, поговорим по человечески, ежели надобно.
   - Молчать! И отвечать на вопросы!
   - Как же он будет молчать и отвечать, - попытался заступиться за бога Бубенцов.
   - Не твоего ума дело, сопляк. Понял?
   - Слушай, парень, я тебя предупреждаю, - скосоротился бог Солнца. Охолонь.
   - Угрозы! Да?
   - Какие ж тут угрозы? Предупреждение простое.
   - А начхать мне на твои предупреждения!
   - Игорь вот тоже чихал, да все войско у половцев и уложил.
   Из под кровати послышался сдавленный смешок, весьма напоминающий мяуканье.
   - Еще и кошку притащили, - мстительно пожаловалась тетя Соня.
   Но сержанту было не до нее.
   - Какой еще Игорь, кого уложил? - не понял он.
   - Княже, какой еще? "Слово о полку Игореве" читать надобно, неуч. А я его, ой, как предупреждал. Затмение даже устроил. Да упрямым хоть оглоблю на башке обламывай - все едино на своем настоят. А потом плачутся, дескать, задним умом все мудрые. Вот если б на ушко шепнули да мордой ткнули как следует - тогда намек и уразуметь возможно. А то затмение какое-то - поди разберись.
   - Что ты, дед, бормочешь там? Хватит горбатого лепить. Игорь, половцы... Лицом к стене, ноги на ширину плеч! Быстро! Я тебе устрою сейчас затмение! На задний свой ум сесть не сможешь.
   - Он мне надоел, - сказал Радогость.
   - И мне, - кивнул Велес.
   - Давно пора, - начал приподниматься Перун.
   Один только Род сидел идол идолом.
   - Нет, он мой, - произнес Даждьбог.
   - Эх, делайте, как знаете, - вздохнул Возень. - Только надолго, чтобы не путался под ногами да мальцу ничем навредить не мог.
   - А кто спорит? - пожал плечами бог Солнца...
   И в тот же миг, оттеснив окончательно тетю Соню от двери, в комнату ворвались два мужика в белых халатах. Рожи они имели совершенно зверские, а низкие лбы выдавали полную интеллектуальную независимость.
   Ни слова не говоря, они деловито двинулись к Спотыкайло, разворачивая на ходу, как пожарники на учениях брандспойт, смирительную рубашку и взглядом примеряясь, получится ли стреножить сержанта сразу или же придется повозиться.
   - Вы это чего удумали? - отшатнулся страж закона. - Не сметь! Вы что, не видите, что я из... - Спотыкайло открыл рот, чтобы вымолвить такое родное и заветное "милиции", но вместо этого с губ сорвалось дикое и совершенно забытое "ЧК".
   "Заговариваюсь, - испуганно подумал сержант. - А собственно, чего я боюсь? "
   - Стоять, где стоите! - закричал он, судорожно вытягивая из кобуры пистолет. - Застрелю, контру!
   "Какую контру? - взбудоражено вопросил мозг. - Контра тут причем"?
   Но при всем желании Спотыкайло не мог ответить на этот вопрос. С ним происходило что-то неладное. Язык сам собой произносил слова, которые сержант и не думал говорить. Но сейчас ему было не до анализа своей речи, потому что санитары не останавливались.
   - Стоять! - снова закричал сержант. - Стрелять буду!
   - Ну вот, - вдруг подал голос пистолет, - еще чего. Я все-таки табельное оружие, не у киллера служу. Они и то себе подобных вольностей не позволяют. Ну, замочат одного-другого, так за дело. А главное, не бесплатно.
   - У-у-у! - выпучив глаза, взвыл Спотыкайло.
   Совершенно ошалев он уставился на свой "макаров", который открывая и закрывая дульное отверстие, выговаривал слова:
   - А ты за какие такие грехи в людей пулять будешь? А? Отвечай, душегуб!
   - Господи! - простонал сержант и нажал на курок.
   - Тьфу, - сказал пистолет и вяло выплюнул пулю на пол.
   И тут наконец санитары ухватили Спотыкайло под белы рученьки и умело принялись облачать его в смирительную рубашку.
   - Отпустите! - заверещал сержант, отчаянно брыкаясь. - Вы не имеете права! Я работник органов. Можете проверить. Моя фамилия... Менжинский! Нет... Дзержинский! Нет... Нет... Моя фамилия...
   Но как не пытался сержант Спотыкайло вымолвить свою фамилию, у него ничего не получалось. Он был красен от натуги, обильные слезы текли по щекам, а язык все выкручивался да выгибался не так, как следовало, упрямо сообщая всем, что товарищ имеет фамилию Дзержинский, а также имя - Феликс Эдмундович.
   И даже когда сержанта увели, еще долго из коридора, а затем с улицы раздавалось тоскливое и слезное:
   - Да я же из... чека! Я... Феликс Эдмундович... ПА-МА-ГИ-ТЕ!!!
   - Ну, братец, - вытирая слезы, всхлипнул Ярило, - повеселил ты нас. Особливо, как пистолет человечьим голосом молвить стал. Я и сам обалдел.
   - Да, - хмыкнул Даждьбог, - это тебе не мужьям рога цеплять.
   - А я тут причем? Они у них сами растут. Я лишь ветвистость определяю да форму.
   - Ты еще скажи, что ночуешь на своей лавке.
   - Думай, что говоришь, - обиделся Ярило. - Если бы я дома ночевал род славянский давно бы перевелся. Ты на мужиков нонешних погляди. Разве ж то жеребцы? Мерины сивые, и только. Они ж импотенцией страдают, как прежние - насморком. А все почему? Потому что бабам свободу дали. Вот они за все свои обиды многовековые и расплачиваются. И уже не мужик в доме хозяин, а баба. А коль баба в доме гаркнет как следует, то у мужика окромя волос разве что встанет? От нервного стрессу и импотенция. Нет, бабам свободу давать нельзя...
   - Хватит, - оборвал разговорившегося любвеобильного бога Перун, - к делу пора переходить.
   - И то, - согласился Возень.
   Серега вдруг почувствовал, что перестал удивляться. Пугаться тоже не хотелось. Видать, психика человеческая тоже имеет свои пределы. Перешагнул их - и все представляется в ином свете. Можно спокойно беседовать с богами, словно перед тобой не вечно живущие, а обыкновенные деды, греющие кости, сидя на завалинке деревенской избы.
   - А можно вопрос? - спросил он. - О вас я, к примеру, знаю, - Серега кивнул в сторону чинных старцев, - вернее слышал. Но вот о вас? - Бубенцов вопросительно посмотрел на Возня. - Литература у меня хорошая, да и на память не жалуюсь, но как-то...
   - Что правда, то правда, - усмехнулся Возень. - Имя мое для тебя незнакомо... Как бы тебе объяснить...
   - Говори, как есть, - буркнул Перун.
   - И то верно, - согласился бог торговли. - Я, Сергей Данилович, честно говоря, не местный, и Вознем меня только здесь величают. Вам-то я скорее известен, как Гермес.
   - Так это ж греческий бог, - удивился Бубенцов.
   - Не греческий, - поморщился Возень-Гермес. - Родом я из Малой Азии. Потом уж с греками работать согласился. Они мне функции расширили, ну, храмы там, то се...
   - А ты и соблазнился, - укоризненно покачал головой Велес.
   - Не соблазнился, а поступил в соответствии с требованиями времени, возразил Возень. - Думаете, легко себе на плечи лишний груз взваливать? А ничего не попишешь, тяни из последних сил - не то забудут. Торговлю я вообще с римлянами осваивал, а до них драхму с оболом путал.
   - Так вам сейчас благодать, - не выдержав, встрял Серега. - Вам, то есть Меркурию, нынче чуть ли не весь мир поклоняется.
   - Мамоне он поклоняется, а не мне, - скривился Возень. - У вас вся торговля только на бумаге живет, а в иных государствах такое жулье, что лучше и не соваться. Не посмотрят бог ты или лох - в два счета вокруг пальца обведут. Только и хватает сил да таланта, чтобы родственников прокормить. Они ведь как дети малые. Ветер могут поднять, пожар утворить, землетряс устроить, а вот на жизнь заработать - умишка... - Возень покосился на насупившегося Перуна и закашлялся. - Гм-гм... В общем, я этим занимаюсь, по моей это части. Вот, ларьков пооткрывал, зарабатываем на хлеб насущный. Правда, перестройка ваша того и гляди в перестрелку перейдет, но все едино легче жить стало, вольготнее.
   - Ага, - кивнул Серега. - Хош - бомжуй, хош - воруй, хош - на все плюй. Прям как в стихотворении:
   Я демократию люблю.
   За что? Пожалуй, сам не знаю.
   Но добрым словом поминаю
   Что день тебя... и мать твою.
   - Здорово! - крякнул Ярила. - Твои что ли, малец, стихи?
   - Угу.
   - Нет, ты не прав, - сказал Возень. - Многое нынче изменилось. Свобода - вещь хорошая.
   - Это точно, - вздохнул Бубенцов. - Свободны мы, как сморчок в полете. Вы - боги, а, стало быть, начальства над вами нету. А у меня и начцеха, и начальник смены, и технолог, и главный инженер, и директор. И все в унисон твердят: "Не нравится - пиши заявление". Нет, раньше правды не было, а теперь и вовсе.
   - Ладно, не горюй, - улыбнулся Возень, - больше тебе не придется на хозяев спину гнуть. Мы тебе, знаешь, какой гонорарчик отвалим! На всю жизнь хватит и тебе и родне твоей до седьмого колена. Ты только дело сделай...
   - И все-таки я не понял, каким вы образом в славяне-то попали? перебил Возня Серега.
   Не хотелось ему почему-то говорить о загадочном этом деле. Вот и старался оттянуть решающую минуту. Впрочем, богам это, пожалуй, даже нравилось. Во всяком случае во взглядах, коими обменялись Даждьбог с Радогощем, читалось явное одобрение. Серьезный, мол, парень, обстоятельно ко всему подходит, не елозит и вперед не заскакивает.
   - Так ведь скучно, - пожаловался Возень. - Я из всех богов всегда самым непоседливым был. Одному весточку передашь, другому подсобишь чем. А теперь? К торговле и приближаться боюсь - воровать не приучен, а к серьезному делу меня без диплома и диссертации не допускают. Души на тот свет давно другие препровождают. Вот и сподобился. Здесь я хоть нужен...
   - Но почему именно сюда, к славянам? - продолжал упорствовать Бубенцов.
   - А куда еще? - развел руками Возень. - Родня моя греко-римская из галерей, театров да синематографов не вылазит. Всё спорят, кого из них лучше изваяли, нарисовали или сыграли. Геракл совсем одурел - сутки напролет смотрит спортивные программы и орет так, что Олимп качается. Болельщик, одно слово. Был я у него недавно, так поверишь, перепугался. Оброс так, что при виде его немейский лев с перепугу когти отбросил бы. М-да... Египетскую родню я никогда не понимал. Сидят в своих пирамидах или усыпальницах, как мумии, и в ус не дуют. В Индии пока неплохо, жизнь чувствуется. Однако и там своя проблема. Население растет, как на дрожжах, боги не справляются, штаты распухают. Каждый день перестановки, разжалования, повышения - голова кругом идет. Еще восточнее - свой, как сегодня говорят, менталитет. Так сразу их и не поймешь. Месяц я там прогостил, сидел рядом с Буддой, как малахольный, пуп свой рассматривал. Да так ничего нового и не высмотрел. Да и что можно в пупке своем углядеть? Слава Хроносу, хоть здесь себя снова обрел. Еще вопросы есть?
   - Нет, - вздохнул Серега.
   - Тогда перейдем к делу.
   - Давайте, - без особого восторга согласился Бубенцов.
   - Не выйдет, - неожиданно подал голос Боюн, притулившийся уже у двери, - Опять сюда кто-то прется.
   - Да чтоб им пусто было! - выругался Велес. - Придется к нам перебираться, иначе спокойно потолковать не дадут. Не общежитие, а какой-то проходной двор.
   - В Гиблый бор? - понимающе осведомился Возень.
   - Куда же еще?
   - И то верно, - согласился Даждьбог. - Отправляйтесь домой, а мы с Боюном задержимся малость, отучим наглецов в чужие палаты ломиться.
   - Только не переусердствуйте, - сказал Возень.
   - Угу, - кивнул Бог Солнца. - Папашу не забудьте, - обратился он к тяжело поднимающемуся Перуну.
   Может быть, и завершилась бы эта необычная встреча прямо в комнатушке "пропойского" общежития мирно да благостно, не существуй тети Сони. Но вахтерша все видела, а что не видела, то слышала, а что не слышала, то додумала. И когда санитары увели под белы рученьки товарища Дзержин... то бишь, Спотыкайло, она метнулась в кабинет коменданта общежития.
   Петр Петрович Петров был человеком пожилым и нервическим. Он воевал малость в Великую Отечественную, правда, призван был лишь в конце войны по причине молодости и потому в боях не участвовал и медалей да орденов заслужить не успел. Зато после победы над фашистами, Петя решил связать свою судьбу с армией, но на пенсию вышел всего лишь в чине капитана. Дальше, как водится, школа, где он преподавал юным оболтусам курс начальной военной подготовки, а когда и от этой работы его отстранили по причине полного отсутствия педагогической культуры, Петр Петрович нашел себе теплое местечко коменданта в "пропойском" общежитии благодаря помощи друзей-однополчан, которые, в отличие от отставного капитана, поняли, что карьеру можно и нужно делать, но только не в армии, где все заканчивается обычной офицерской пенсией и хроническим геморроем.
   За свою долгую жизнь Петр Петрович так и не обзавелся семьей. Что тому причиной - неведомо. Но скорее всего, дело было во внешности.
   Мужчине повышенной волосатости, с лопоухими до невозможности ушами, кривыми с гнильцой зубами, торчащими из-под заячьей губы да еще и носом, свернутым набок до такой степени, что казалось по нему проехался гусеницами тяжелый танк немецко-фашистских оккупантов, найти спутницу жизни не так-то и просто. Кроме того, Петров имел фигуру кряжистую, сутулую, а руки у него были столь длинны, что не нагибаясь, он мог почесать себе коленку.
   В общем, завидев Петра Петровича в парадном военном мундире, все мало-мальски знающие отечественную историю, тут же вспоминали бессмертную фразу, сказанную императором Павлом Первым в адрес будущего генерал-фельдмаршала и полного Георгиевского кавалера Иоганна Карла Фридриха Антона Дибича-Забалканского: "Сего безобразного карлу из гвардии немедля уволить за физиогномию, наводящую уныние на всю армию". К счастью для Петра Петровича, во времена неуравновешенного императора служить ему не довелось.
   Существует еще, конечно, женская точка зрения на мужскую красоту. В соответствии с ней мужчина должен быть чуточку красивее обезьяны. Но, увы... Право слово, любая из самых отъявленных обезьян победила бы в конкурсе красоты, где ее оппонентом выступал бы Петр Петрович Петров.
   Впрочем, бог с ней, с внешностью коменданта. Главное, чтобы с душой был человек. Вот из-за своих душевных качеств и попал Петр Петрович в тот злополучный для многих, вполне счастливых до этого людей, вечер в переплет.
   Когда тетя Соня с выпученными глазами ворвалась в общежитские апартаменты Петра Петровича, тот пил чай с вареньицем из широкой наградной пиалы, полученной во время службы в Средней Азии. При виде человеконеподобного лица своей подчиненный, П П П (так его за глаза называли в общежитии) поперхнулся чаем, и, если бы вахтерша вовремя не звезданула своего руководителя кулаком по спине, его участие в дальнейших событиях завершилось бы, не успев начаться.