Страница:
Парижу. Но это их не удовлетворило. Они заявили мне, -- что Берюрье не
настоящий преподаватель, а вы -- не настоящий негр, господин комиссар!
-- Не настоящий преподаватель, -- бормочет Толстый, как громом
сраженный. -- Тупицы.
-- У них, наверное, есть свой человек в школе, -- уверяет Огненный.
-- Один слушатель, -- информирую я его, -- некто Авель Канто.
Он открывает восторженные глаза.
-- И правда, я слышал, как они произносили это имя.
Матиас показывает свою левую спеленутую руку.
-- Они мне сорвали ногти на этой руке, -- признается он. -- Это ужасно.
Если бы вы только знали, как мне было больно!
Какой молодчага! А я я не заметил, что с ним так жестоко обошлись: я
был загипнотизирован пулевым ранением в его башке.
-- Они спрашивали, что нам известно, -- продолжает он.
-- И ты им сказал?..
-- Правду: т.е., что вам ничего не известно. Что у нас только были
некоторые сомнения относительно двух самоубийств, и что мы стремимся понять,
почему дважды меня пытались убить.
-- Наш приезд в школу вызвал у них беспокойство, и они решили похитить
тебя и заставить тебя заговорить, прежде чем тебя убить, чтобы узнать, до
чего мы докопались. Они тебе поверили?
-- Перед лицом страданий, которые они мне причиняли, но которые при
этом не меняли содержания моих слов, они вынуждены были признать
очевидность.
-- Прекрасно! Итак, на данный момент они убеждены, что мы ничегошеньки
не знаем?
-- Точно так.
-- Я признаю, что это именно тот случай, -- брюзжит Беспощадный.
-- Да, это тот случай, -- соглашаюсь я.
Я снова склоняюсь над Матиасом.
-- Что-нибудь есть еще?
-- А как же! Они говорили между собой по-испански, а я прекрасно
понимаю этот язык. За несколько минут до вашего приезда на виллу я слышал,
как они говорили, что за ними следят, и они рекомендовали моему охраннику
ликвидировать меня, если обстановка станет сложной.
Матиас подавлен. Он проглатывает еще несколько глотков воды, доведя
Верю до предела отвращения.
-- Жена сказала мужу: "Мы должны предупредить Канто, чтобы он не
возвращался в школу, -- это для него опасно. Во всяком случае, его
присутствие там не требуется теперь, когда все уже подготовлено!"
Матиас хватает меня за запястье своей здоровой рукой.
-- Вы слышите меня, господин комиссар? Она сказала "теперь, когда все
уже подготовлено".
Я встаю. В голове какой-то шум. Меня познабливает от нервного
напряжения. "Теперь, когда все уже подготовлено". Из этого следует, что
ребята из таинственной банды свою задачу выполнили. И еще раз следует, что
что-то произойдет! И что-то серьезное, что-то ужасное, потому что они пошли
на убийство и похищение, чтобы подготовить это что-то!
Мистер Берюрье, всем хорошо известный джентльмен, имеет аналогичные
мысли: они совершенно свободно читаются в его глазах, которыми он смотрит на
меня через постель Матиаса. Его глаза -- будто акт судебного исполнителя...
Изобилующий витиеватыми формулировками, с помощью которых всегда можно
искусно дать объяснение самым сложным и запутанным ситуациям. Он шепотом
говорит: --
-- Мне думается, что дело нехорошо пахнет керосином!
В полдень мы возвращаемся в школу, и я прямиком жму к директору,
который тут же протягивает мне конверт с почтовым штемпелем Бордо
(департамент Жиронда).
-- Только что получили для вас, дорогой друг, -- говорит он мне.
Это донесение сыскной полиции Бордо. В нем подтверждается, что я был
прав в своих предположениях! Кастеллини, Бардан и Канто были три года назад
вместе в Либурне по поводу расследования серии политических покушений,
имевших место в этой столице вин. Кастеллини и Канто были направлены туда из
Бордо в качестве усиления местной полиции, в которой служил Бардан. Поэтому
у них была неоднократная возможность познакомиться. Я протягиваю письмо
директору, который читает его с озабоченным видом.
-- Уважаемый Сан-Антонио, -- любезно обращается он ко мне, -- это
открытие интересно, но куда оно нас выводит?
-- Вы позволите позвонить от вас, шеф?
-- Пожалуйста!
Я вызываю комиссариат сыскной полиции Бордо. Пока барышни на телефонной
станции соединяют меня, попутно обмениваясь впечатлениями о вчерашнем
вечере, я рассказываю боссу о беседе с Матиасом. И он как-то тревожно
посматривает на меня из-за своих очков в золотой оправе.
Он тоже отдает отчет в том, что мы накануне (а, может быть, и ближе)
значительных событий. Звонит телефон. На проводе главный комиссар. Мне везет
-- он в курсе этого дела.
-- Вы можете мне срочно прислать фотографию инспектора Авеля Канто? --
спрашиваю я.
Директор школы подает мне знак и тихонько говорит:
-- У нас есть одна в его деле!
-- Я хотел бы иметь еще одну, но другую! -- отвечаю я.
Мой бордосский собеседник отвечает, что он сделает все, что можно.
Удовлетворенный, я кладу трубку.
Вопрошающие глаза директора вынуждают меня ввести его в курс
задуманного.
-- Мне пришла одна маленькая мыслишка относительно... самоубийств
Кастеллини и Бардана, господин директор.
Но он не дает мне докончить.
-- А у меня, -- вздыхает он, -- кажется тоже есть одна по поводу
готовящейся небезызвестной катастрофы...
-- Не может быть?
Тут уж я заинтригован его словами и даю ему право говорить первым.
Тогда он встает, обходит свой письменный стол и подводит меня к
амбразуре окна. Под нами открывается вид на плац. (взобравшись на приставные
лесенки, садовники развешивают французские и рондурасские флаги на деревьях,
припудренных снегом (еще один штамп школьников -- и даже журналистов).
-- Завтра, -- вздыхает босс, -- мы принимаем именитого гостя, которого
вы знаете. Вам хорошо известно, что президент Рамирес -- это человек, жизни
которого угрожает опасность. Под его ноги бросали больше бомб, чем розовых
лепестков от роз! А что если его непримиримые враги замыслили покушение у
нас в школе?
Я хватаю своего собеседника за руку.
-- Бесподобно, патрон. Вы попали в самую точку! Долоросы -- из
Центральной Америки. Все сходится!
Биг босс продолжает развивать свою теорию.
-- Вы, должно быть, читали в прессе, -- продолжает он, -- о том, что
приняты все меры безопасности для приема президента Гондураса. Выделено
доселе невиданное количество сил безопасности. Допустим на секунду, что
представители оппозиции решили свести с ним счеты во время его визита во
Францию?
Я соглашаюсь.
-- Я вижу, куда вы клоните, господин директор.
Директор В.Н.Ш.П. протирает стекла очков своим тонким платочком из
серого шелка, который он достает из верхнего карманчика пиджака.
-- Ход мысли противников Рамиры Рамнреса совершенно безупречен. "Они
пришли к выводу, что единственным местом, где наблюдение за президентом
будет не таким строгим, неизбежно будет наша школа, потому что президент
будет находиться в окружении двухсот комиссаров, и служба безопасности будет
считать, что среди нас он наверняка будет в безопасности"... Это произойдет
именно так, и их нельзя будет за это ругать! Следовательио, революционеры
подготовили свое покушение здесь.
-- Какие молодчаги! -- говорю я искренне и с восхищением. -- Надо иметь
наглость, чтобы решиться на это.
-- "Теперь, когда все уже подготовлено"... -- наизусть цитирует шеф. --
Это говорит о многом.
-- Йес, босс, именно так! У нас остаются одни сутки, чтобы разобраться,
в чем здесь дело! Не забывайте, что у упомянутого Канто имелся в наличии
инструмент слесаря-водопроводчика, и что я застал его как-то ночью за
работой: он разбирал трубу под раковиной в медсанчасти. Вот что может
послужить ориентиром в наших поисках! Нужно будет прочесать всю школу
мелкими граблями, простукать все стены, проверить трубы, обыскать каждую
мелочь... Ничего еще не потеряно, потому что мы знаем, что что-то должно
произойти.
-- Ум хорошо, а два лучше, -- делаю я заключение.
Он кисло улыбается.
-- Весь вопрос в том, хватит ли двух умов, комиссар...
В которой Берю делает обзор светских манер
Толстый разоделся сверхсногсшибательно: голубой двубортный пиджак,
почти белая рубашка, бледно-серый галстук. Волосы донельзя набриолинены,
щеки припудрены тальком, рот, тоскующий по графине; в нем чувствуется
трепещущий самец в разгаре физического вожделения. Он побрызгался каким-то
ужасным лосьоном, и от него несет за версту деревенской парикмахерской.
Жестом благородного человека он снимает с руки часы, кладет их перед собой и
объявляет, предварительно посмотрев на скачущие стрелки и удостоверившись,
что они идут по кругу:
-- Жентельмены, графиня Труссаль де Труссо, по поводу относительно
которой я объявил вам честь о ее визите, проинформировала меня, что она
запоздает. В данный момент она осматривает свои владения в Луаре, и ее
деловой человек, который пристает к ней с делами, вынуждает ее продлить там
свое пребывание на несколько часов. Тем не менее она приедет к концу этой
лекции, которая, в результате такой ситуации, продлится дольше обычного.
Берю, наконец, выныривает из своей длинной каскадной фразы и испускает
глубокий в приличный вздох.
-- В ожидании достопочтимой персоны, -- продолжает он, -- мы
рассмотрим, как следует вести себя в жизни, когда вы уже взрослые. Что надо
делать и не надо делать, говорить и не говорить дома, на улице и в других
местах. Вы усекаете?
Мы молча киваем. Удовлетворенный этим, он начинает:
-- Начало вежливости -- приветствие. У вас на кумполе шляпа, и вот вы
встречаете знакомую даму. Даже если на улице зябковато, вы не должны
скупиться: обязательно поприветствуйте ее взмахом котелка. Я знаю только два
исключения из этого светского правила: если вы гриппуете или если у вас
чем-то заняты держалки. Но в обоих этих исключительных случаях не забывайте
извиниться, иначе вас примут за деревенщину. В первом случае вы делаете так:
вы как можно сильнее шмыгаете носом, чтобы подчеркнуть, что это не треп, я
говорите: "Извините меня, что я не снял свой убор с головы, дорогая мадам,
но еще сегодня утром мой усовый термометр показывал 39 в тени! "Во втором
случае, вы становитесь к ней в профиль, протягиваете ей мизинчик правой
руки, я подчеркиваю, правой руки (левая -- это невоспитанность), и говорите:
"По причине того, что руки у меня загружены, я не могу подмести перед вами
пол своим белым плюмажем, красавица моя, но мое сердце принадлежит вам,
равно как и все принадлежности". Запишите! Это самые свежие формулы
вежливости, которые я сочинил, -- настоятельно рекомендует Толстый.
Мы без всякого понукания записываем эти фразы в наших талмудах -- на
тот случай, если обстоятельства вынудят нас употребить их.
Берю тем временем продолжает, и по его веселому тону мы догадываемся,
что он далеко пойдет и что будет говорить все, как оно есть в жизни:
-- Всякие неприятности в жизни, заметьте, случаются всегда из-за нашего
тела. И все проблемы проистекают из этого чертова каркаса: болезни, сон,
любовь, жратва... Но есть проблемы и более примитивные, но отравляющие нашу
жизнь не менее, чем первые. Давайте рассмотрим их через лупу, мужики. И
подумаем, как их обойти.
Я беру самую элементарную, -- уточняет Монументальный, -- чиханье.
Когда в вашем распоряжении есть достаточно времени, вы -- как только вы
почувствовали щекотанье в кончике вашего паяльника -- вы можете, прежде чем
взорваться, подготовиться к маневру: т.е. вытащить из кармана платок и
принять боевую стойку, чтобы быстро поднести его ко рту. Но бывают случаи,
когда чих нападет спонтанно. Он взрывается у вас в пасти как красный
воздушный шарик, который натыкается на зажженную сигарету. Ааппччхии! У вас
такое ощущение, будто вы разлетаетесь на сотни осколков. Рожа сразу
становится красной, а в глазах загораются искры. Потом вы с горькими муками
зырите на последствия. Из шнобеля у вас свисают мерзкие тянучки, а ваши
соседи все покрыты эмблемами! Ну, коли уж такой инциндент случился, вы не
теряйте спокойствия. И ни за что не извиняйтесь, иначе вам хана. Сначала
вытаскивайте свой платок из кармана и пробивайте свою сопатку. Потом
говорите окружающим: "Похлеще, чем удар тарелок кимвала, друзья мои. Я вижу,
чтв некоторые из вас обляпаны запятыми, но не нужно мже предъявлять
гражданский иск, я вас быстренько ототру тряпкой, и вы будете совсем, как
новенькие, если вы, конечно, не захотите оставить эти запятые для написания
корреспонденции?" Здорово сказано, а? -- ликует Его Величество.
Он приглаживает виски.
-- Второй вид неприятностей -- зевота. Вы присутствуете, к примеру, на
званом вечере, а хозяйка дома прилипла к фортепьяне и пытает вас
"Страданиями юного ветреника". Или отставной офицер пудрит вам мозги своими
подвигами из своего прошлого... Короче, от всего этого начинает отрубаться
ваш интеллект, а вместе с ним и ваша челюсть. Вы зеваете. В начале вам
удается сохранить герметичность вашего поддувала. Но нет ничего более
заразительного и передающегося другим, чем зеванье. Оно быстро охватывает
всех, и скоро вы превращаете весь салон в лягушачий концерт!
Чем больше вы боретесь с зевотой, тем больше влаги выдавливается из
ваших глаз. Когда организм командует, нужно ему подчиниться. Вот рецепт,
чтобы не выглядеть неотесанным чурбаном. Как только вы почувствовали, что
ваш рот готов растянуться до ушей в львином оскале, начинайте энергично
передавать мимикой свое восхищение, будто вы настолько восхищены, что не в
силах бороться с переполняющим вас восторгом. Вы испускаете возгласы
"0оля!", "Ааа!" и при этом раскрываете пасть так широко, как разевает клюв
птенчик, завидев свою маман, которая волокет ему извивающуюся во все стороны
вермишелинку. Вы изображаете полную потерю соображения, короче -- транс!
После этого можете спокойно продолжать, заканчивая каждый зевок одним из
нижеследующих слов: Потрясающе! Сенсационно! Господи Исусе! Дерьмо! Ну и
чертовщина! и т.п. Согласитесь, ловко придумано? Ладно. Теперь я хочу
вернуться к сморканию. В прошлый раз я вас научил, как сморкаться пальцами.
Но это допустимо только на открытом воздухе или среди близких. Представьте
себе, что вас застигло врасплох на каком-нибудь приеме в свете, хорошо?
Страшный насморк -- и нет платка: от этого запаникует даже самый
бесстрашный. Естественно, люди со слабым духом попросили бы платок у хозяйки
дома. Так вот, они были бы совсем неправы, так как этого делать нельзя ни за
какие деньги. Носовой платок -- не супруга: его не одалживают! Я лично
обхожусь таким образом. Я подхожу к окну и восклицаю: "С ума сойти -- какой
у вас красивый парк, госпожа баронесса (при условии, что дама, само собой
подразумевается, баронесса). Я делаю вид, что смотрю наружу и выдаю стихи о
чарующей зелени, о шаловливых птичках и ставках садовников. Я говорю о
деревьях: "это 'что, гигантское дынное дерево там вдалеке?" Либо: "Вот это
да, вы тоже любите днплодоксы?" И с невозмутимым видом, продолжая трепаться,
я беру в руки штору. Затем вдруг шепчу: "Черт возьми, опять этот шнурок!"
Тут я нагибаюсь и при этом продолжаю покашливать, чтобы заглушить
характерный звук, который возникает, когда я опорожняю в штору избыток
содержимого моих ноздрей.
Он озаряет нас своей лучезарной улыбкой.
-- Сморкаться в занавески все могут, скажете вы? Согласен. Но все дело
в том -- как? Некультурный развешивает свои сталактиты где попало. А надо
выбивать свой шнобель там, где штора подрублена, так как в этом месте ничего
не будет видно. Прежде всего -- правильно сделать! Тот же прием можно
использовать и за столом. Здесь вам может пригодиться ваша салфетка. Вы
рассказываете какую-нибудь смешную историю своей соседке. Хохму. Например,
хохму со львом. Я ее сейчас вам напомню: на тот случай, если вас застигнет
врасплох. Дело происходит в салоне. Бывший отставной майор колониальной
армии рассказывает о своих приключениях: "Я пробираюсь через джунгли. Вдруг
на тропинке с неинтенсивным движением появляется вот такой громадный лев. Я
вскидываю свой винчестер, Е-мое! Осечка! Лев движется мне навстречу. Тогда я
выхватываю из кобуры свой кольт. Не везет -- так не везет, он тоже дает
осечку. А лев все так же идет мне навстречу..." "И что?" -- стонут
слушатели. Майор прочищает горло: "Лев испускает страшный рык: "Ррррруо" --
мычит* он ужасным голосом". И на этом отставник замолкает. Слушатели
окаменели! "И что же дальше?" -- осмеливается спросить виконтесса. "А
дальше, -- бормочет майор, -- я наложил в штаны!" Салонники оскорблены до
глубины души. Они кашляют, они не одобряют. В конце концов виконтесса делает
ему снисхождение и идет ему на выручку. "Мои шер, -- говорит она, --
принимая во внимание обстоятельства, учитывая критическую ситуацию, в
которой вы оказались, в общем, нет ничего ненормального в том, что с вами
случилась эта органическая реакция". Но майор качает своим котелком. "Нет,
-- говорит он, -- я наложил в штаны сейчас, когда я делал "Ррррруо".
Бсрю с большим удовлетворением встречает всеобщий взрыв смеха.
-- Вы видите, как это смешно, -- говорит он, -- поэтому вы тоже
смейтесь, когда расскажете, но громче, чем все остальные. Да так, чтобы вам
понадобилось поднести салфетку к своему фейсу. И посредине взрыва смеха
"Прфлрфл!" -- вы освобождаетесь от вашего груза. Только потом будьте
внимательны, когда после соуса будете промокать свои усы этой же салфеткой.
Предположим далее, что вы имеете дело с занудами, и ваша история с львом
никого не смешит. Тогда сморкайтесь в скатерть. Для этого вполне достаточно
уронить на пол нож. Вы извиняетесь перед своей соседкой. Простая фраза:
"Какой же я раззява". Вы наклоняетесь, делаете вид, что шарите рукой этот
ножик, а сами быстро высмаркивасте свое счастье в край скатерти!
* "Мычанье" льва! Это еще одна берюрьевская придумка. -- Примеч. авт.
Он что-то внимательно изучает в своем пособии, которое, попутно говоря,
начинает напоминать заезженную туалетную бумагу.
-- Продолжим, -- изрекает Неподкупный. -- Плевать! Ну, в общем, плевать
без носового платка неудобно. Когда вы стоите в салоне, вы можете сплюнуть в
зеленые растения -- это проще простого. Если вдруг вам повезет, и в салоне
окажется рояль с поднятой крышкой, сплевывайте вашу харкотину на рояльные
струны -- педаль сцепления от этого пробуксовывать не будет. Вы делаете это
в два приема. Первый прием: надо накопить во рту побольше вещества. Когда вы
выталкиваете из трахеи то, что нужно, в глотку, раздается своеобразный звук
-- я это знаю. Поэтому встаньте перед какой-нибудь картиной, гобеленом или
статуэткой и импровизируйте: "Хххрр, хххр, Ккррасота"! При каждом "Хххрр" вы
проталкиваете в рот очередную порцию и накапливаете ваши естественные
отходы.
После этого вам только остается дождаться благоприятного момента. Это
проще простого. То же самое, что срыгнуть. С той лишь разницей, что при
плевке звук извинения раздается после того, а при срыгивании -- до того.
Отрыжка -- это элементарный вопрос рефлекса, мужики. В связи с тем, что она
вырывается изнутри в считанные доля секунды, надо начинать ее с
соответствующего слога. Есть несколько разновидностей отрыжки. Шумно-звонкие
вырываются из вас, как взрыв. Это самые коварные отрыжки. Они не прощают
тем, у кого нет рефлекса, о котором я говорил. Для имитации этих отрыжек
надо иметь музыкальные уши и воображение, закрываемое на замок "молнию". Но
в действительности разработать приемы защиты от отрыжки можно только после
долгих тренировок. А тренироваться нужно на свежую голову. Если раздирающую
вас отрыжку невозможно загнать назад, если на самом деле нельзя ее
превратить ни во что другое -- что же, имитируйте ее очень громко и
неоднократно, как будто лаешь во сне. При этом вы заявляете своим соседям:
"Вы слышали, да? Так вот, это крик койота в период течки. Да, они мне
довольно часто мешали дрыхнуть, когда я был в Техасе, эти чертенята". Что
касается мелкой и невыразительной отрыжки формата вздоха, это все мелочь. Вы
совершенно элементарно выйдете из положения с этой отрыжкой, если будете
порыгивать произнося такие фразы: "Пуффф, я, знаете ли..." или "Вы
когда-нибудь хавали в ресторане "Большой Ростбиффф?!!!" В общем и целом, вам
помогут соблюсти приличие слова на "ф". Следовательно вы олжны вести беседу
о Мишеле Строгофф, о сливе Роскофф, о фармазоне или о феноменальном
фонографе.
Человек, обладающий важными рецептами для человечества, понижает голос.
-- Поскольку мы находимся среда одних мужчин, -- говорит он, -- и я
хочу охватить очень большой круг вопросов, я не могу обойти молчанием
кишечные газы: это было бы неприлично, ведь они тоже входят в число мелких
неприятностей вашего существования. В одном смысле, понимаете ли, это
хорошо, что опаздывает моя графиня, так как иначе в противном случае в ее
присутствии я бы опустил этот вопрос.
Неудобство с кишечными газами, друзья мои, в том, что на настоящий
момент единственное средство против них -- это сжать ягодицы. Но не у
каждого всякого задние половинки герметичны, увы, увы, увы! С этими
нахальными газами ничего не помогает: ни носогой платок, ни занавеска, ни
скатерть, ни салфетка. Единственная система для них, когда они вырываются
из-под вашего контроля, -- это подобрать к ним рифму. Когда вы стоите, вы
можете свалить на то, что это скрипят ваши корочки. Немножечко попроще,
косца вы сидите: вы объявляете, что это потрескивает ваш стул. Но даже если
у вас есть талант к шумовым оформлениям и вы можете сымнтировать любой шум,
то запах не объяснишь. Кишечные газы -- это, откровенно говоря, бедовый
ребенок наших злоключений. И вы сами должны решать, в каких пределах они
требуют объяснений.
Когда вы правильно сымитировали звук, а запах не представляет ничего
необычного, вы шепчете на ухо людям, которые вас окружают: "Послушайте! Хоть
маркиза и жует регулярно кофейные зерна, но запах у нее изо рта все равно
неприятный, правда?" Либо такое, когда очень сильно воняет. Вы делаете
жалостливое лицо и говорите: "Я раньше все не верил, что герцогу Вза дю Щель
вставили искусственную пластиковую прямую кишку, но судя по всему -- это
правда".
Когда-то считалось хорошим тоном поддать сапогом под зад собаке хозяев
дома, но Общество защиты животных навело в этом вопросе порядок!
Мастодонт какое-то время пребывает в нерешительности, и от кувырканья в
безвоздушном пространстве у него белеют глаза.
-- Вот, значит, что касается небольших хлопот, проистекающих от нашего
тела. А теперь перейдем к обычаям. Итак, рассмотрим приемы. Существуют два
вида приемов: большие и маленькие. Начну с маленьких, потому что они чаще
проводятся. Ваши друзья приглашают вас порубать. Особенно с ними не
церемоньтесь, тем более, если они ваши соседи. В этом случае не обязательно
быть при галстуке, и вы можете прийти в гости в домашних тапочках, при
условии, что они вам заранее уточнили, что вы будете, как у себя дома. Я
помню, как-то меня и Берту пригласили в гости Трокю. Они проживали через две
улицы от меня. Было лето, и я говорю своей бабе: "Ни к чему наряжаться, как
милорду". И я пошел в широких велюровых штанах, в футболке в сеточку и
шлепанцах. Особенно невзрачно выглядели шлепанцы, которые я сам смастерил,
лично, из старой разбитой покрышки. Мы заходим по дороге в лавку и покупаем
литруху "Маскары" опечатанную зеленым сургучем, чтобы не сказали, что мы
приперлись с пустыми руками. Так вот, стучимся мы к Трокю. Обычно дверь
всегда отворяла свекруха, косоглазая старушенция небольшого росточка в стиле
"сова в трауре". На этот раз мы сталкиваемся нос к носу с вертлявой
горничной в черном платье и белом переднике. У нас с Бертой от небольшой
паники округлились глаза: может быть, мы попали не на тот этаж? Но нет, все
в порядке -- в коридоре мы заметили знакомую нам бамбуковую вешалку Трокю.
Камеристка удивленно зырит на нас и захлопывает дверь перед нашим
носом, сказав, что ее хозяйка уже подавала милостыню какому-то верующему в
лохмотьях, так что милостыня больше не подается. Во мне тут же взыграла
шелудивая кровь. Я отталкиваю нахальную горничную, прохожу коридор и
разъяренный вхожу в гостиную. Катаклизм! Эти Трокю пригласили зажиточный
народ: шефа г-на Трокю, крупного фабриканта обуви, потом дядю-архисвященника
и вдову полковника Хардилегаса, который завоевывал кусочек колонии в нижнем
правом углу Африки (совсем недавно его подарили одному негритянскому королю
на день рождения, не полковника, конечно, а кусочек колонии). Увидев меня в
этой местами дырявой футболке и мои волосы, прорастающие из дырочек
футболки, они были колоссально озадачены. Архисвященник быстро осенил себя
крестным знамением на тот случай, если я жуткий садист и убийца. Шеф Жежена
Трокю, сразу же посмотрел на мои нижние конечности. Его взгляд никак не мог
примириться с моими ужасными шлепанцами, сделанными из покрышки фирмы
"Клебер-Коломб". Они разрушали ему сетчатку глаз, этому королю сверхлегких
мокасин. Он готов был стереть в порошок мои ходули, сжечь их в пламени
кислородного резака, сделать меня безногим, посаженным в крошечный драндулет
на колесиках, как мешок с картошкой. Г-н Смелкрэп не позволял шуток с
туфлями. Он говорил, что о человеке судят по его башмаку. Он утверждал, что
индивидуум может носить выцветший сюртук, замызганную рубаху, ну, на худой
конец, сплющенную шляпу, но во что бы то ни стало, он должен тщательно
следить за своими ботинками. По его мнению, корочки рассказывают о личности
мужика, которая живет внутри него. Уважающий себя модный парень носит
настоящий преподаватель, а вы -- не настоящий негр, господин комиссар!
-- Не настоящий преподаватель, -- бормочет Толстый, как громом
сраженный. -- Тупицы.
-- У них, наверное, есть свой человек в школе, -- уверяет Огненный.
-- Один слушатель, -- информирую я его, -- некто Авель Канто.
Он открывает восторженные глаза.
-- И правда, я слышал, как они произносили это имя.
Матиас показывает свою левую спеленутую руку.
-- Они мне сорвали ногти на этой руке, -- признается он. -- Это ужасно.
Если бы вы только знали, как мне было больно!
Какой молодчага! А я я не заметил, что с ним так жестоко обошлись: я
был загипнотизирован пулевым ранением в его башке.
-- Они спрашивали, что нам известно, -- продолжает он.
-- И ты им сказал?..
-- Правду: т.е., что вам ничего не известно. Что у нас только были
некоторые сомнения относительно двух самоубийств, и что мы стремимся понять,
почему дважды меня пытались убить.
-- Наш приезд в школу вызвал у них беспокойство, и они решили похитить
тебя и заставить тебя заговорить, прежде чем тебя убить, чтобы узнать, до
чего мы докопались. Они тебе поверили?
-- Перед лицом страданий, которые они мне причиняли, но которые при
этом не меняли содержания моих слов, они вынуждены были признать
очевидность.
-- Прекрасно! Итак, на данный момент они убеждены, что мы ничегошеньки
не знаем?
-- Точно так.
-- Я признаю, что это именно тот случай, -- брюзжит Беспощадный.
-- Да, это тот случай, -- соглашаюсь я.
Я снова склоняюсь над Матиасом.
-- Что-нибудь есть еще?
-- А как же! Они говорили между собой по-испански, а я прекрасно
понимаю этот язык. За несколько минут до вашего приезда на виллу я слышал,
как они говорили, что за ними следят, и они рекомендовали моему охраннику
ликвидировать меня, если обстановка станет сложной.
Матиас подавлен. Он проглатывает еще несколько глотков воды, доведя
Верю до предела отвращения.
-- Жена сказала мужу: "Мы должны предупредить Канто, чтобы он не
возвращался в школу, -- это для него опасно. Во всяком случае, его
присутствие там не требуется теперь, когда все уже подготовлено!"
Матиас хватает меня за запястье своей здоровой рукой.
-- Вы слышите меня, господин комиссар? Она сказала "теперь, когда все
уже подготовлено".
Я встаю. В голове какой-то шум. Меня познабливает от нервного
напряжения. "Теперь, когда все уже подготовлено". Из этого следует, что
ребята из таинственной банды свою задачу выполнили. И еще раз следует, что
что-то произойдет! И что-то серьезное, что-то ужасное, потому что они пошли
на убийство и похищение, чтобы подготовить это что-то!
Мистер Берюрье, всем хорошо известный джентльмен, имеет аналогичные
мысли: они совершенно свободно читаются в его глазах, которыми он смотрит на
меня через постель Матиаса. Его глаза -- будто акт судебного исполнителя...
Изобилующий витиеватыми формулировками, с помощью которых всегда можно
искусно дать объяснение самым сложным и запутанным ситуациям. Он шепотом
говорит: --
-- Мне думается, что дело нехорошо пахнет керосином!
В полдень мы возвращаемся в школу, и я прямиком жму к директору,
который тут же протягивает мне конверт с почтовым штемпелем Бордо
(департамент Жиронда).
-- Только что получили для вас, дорогой друг, -- говорит он мне.
Это донесение сыскной полиции Бордо. В нем подтверждается, что я был
прав в своих предположениях! Кастеллини, Бардан и Канто были три года назад
вместе в Либурне по поводу расследования серии политических покушений,
имевших место в этой столице вин. Кастеллини и Канто были направлены туда из
Бордо в качестве усиления местной полиции, в которой служил Бардан. Поэтому
у них была неоднократная возможность познакомиться. Я протягиваю письмо
директору, который читает его с озабоченным видом.
-- Уважаемый Сан-Антонио, -- любезно обращается он ко мне, -- это
открытие интересно, но куда оно нас выводит?
-- Вы позволите позвонить от вас, шеф?
-- Пожалуйста!
Я вызываю комиссариат сыскной полиции Бордо. Пока барышни на телефонной
станции соединяют меня, попутно обмениваясь впечатлениями о вчерашнем
вечере, я рассказываю боссу о беседе с Матиасом. И он как-то тревожно
посматривает на меня из-за своих очков в золотой оправе.
Он тоже отдает отчет в том, что мы накануне (а, может быть, и ближе)
значительных событий. Звонит телефон. На проводе главный комиссар. Мне везет
-- он в курсе этого дела.
-- Вы можете мне срочно прислать фотографию инспектора Авеля Канто? --
спрашиваю я.
Директор школы подает мне знак и тихонько говорит:
-- У нас есть одна в его деле!
-- Я хотел бы иметь еще одну, но другую! -- отвечаю я.
Мой бордосский собеседник отвечает, что он сделает все, что можно.
Удовлетворенный, я кладу трубку.
Вопрошающие глаза директора вынуждают меня ввести его в курс
задуманного.
-- Мне пришла одна маленькая мыслишка относительно... самоубийств
Кастеллини и Бардана, господин директор.
Но он не дает мне докончить.
-- А у меня, -- вздыхает он, -- кажется тоже есть одна по поводу
готовящейся небезызвестной катастрофы...
-- Не может быть?
Тут уж я заинтригован его словами и даю ему право говорить первым.
Тогда он встает, обходит свой письменный стол и подводит меня к
амбразуре окна. Под нами открывается вид на плац. (взобравшись на приставные
лесенки, садовники развешивают французские и рондурасские флаги на деревьях,
припудренных снегом (еще один штамп школьников -- и даже журналистов).
-- Завтра, -- вздыхает босс, -- мы принимаем именитого гостя, которого
вы знаете. Вам хорошо известно, что президент Рамирес -- это человек, жизни
которого угрожает опасность. Под его ноги бросали больше бомб, чем розовых
лепестков от роз! А что если его непримиримые враги замыслили покушение у
нас в школе?
Я хватаю своего собеседника за руку.
-- Бесподобно, патрон. Вы попали в самую точку! Долоросы -- из
Центральной Америки. Все сходится!
Биг босс продолжает развивать свою теорию.
-- Вы, должно быть, читали в прессе, -- продолжает он, -- о том, что
приняты все меры безопасности для приема президента Гондураса. Выделено
доселе невиданное количество сил безопасности. Допустим на секунду, что
представители оппозиции решили свести с ним счеты во время его визита во
Францию?
Я соглашаюсь.
-- Я вижу, куда вы клоните, господин директор.
Директор В.Н.Ш.П. протирает стекла очков своим тонким платочком из
серого шелка, который он достает из верхнего карманчика пиджака.
-- Ход мысли противников Рамиры Рамнреса совершенно безупречен. "Они
пришли к выводу, что единственным местом, где наблюдение за президентом
будет не таким строгим, неизбежно будет наша школа, потому что президент
будет находиться в окружении двухсот комиссаров, и служба безопасности будет
считать, что среди нас он наверняка будет в безопасности"... Это произойдет
именно так, и их нельзя будет за это ругать! Следовательио, революционеры
подготовили свое покушение здесь.
-- Какие молодчаги! -- говорю я искренне и с восхищением. -- Надо иметь
наглость, чтобы решиться на это.
-- "Теперь, когда все уже подготовлено"... -- наизусть цитирует шеф. --
Это говорит о многом.
-- Йес, босс, именно так! У нас остаются одни сутки, чтобы разобраться,
в чем здесь дело! Не забывайте, что у упомянутого Канто имелся в наличии
инструмент слесаря-водопроводчика, и что я застал его как-то ночью за
работой: он разбирал трубу под раковиной в медсанчасти. Вот что может
послужить ориентиром в наших поисках! Нужно будет прочесать всю школу
мелкими граблями, простукать все стены, проверить трубы, обыскать каждую
мелочь... Ничего еще не потеряно, потому что мы знаем, что что-то должно
произойти.
-- Ум хорошо, а два лучше, -- делаю я заключение.
Он кисло улыбается.
-- Весь вопрос в том, хватит ли двух умов, комиссар...
В которой Берю делает обзор светских манер
Толстый разоделся сверхсногсшибательно: голубой двубортный пиджак,
почти белая рубашка, бледно-серый галстук. Волосы донельзя набриолинены,
щеки припудрены тальком, рот, тоскующий по графине; в нем чувствуется
трепещущий самец в разгаре физического вожделения. Он побрызгался каким-то
ужасным лосьоном, и от него несет за версту деревенской парикмахерской.
Жестом благородного человека он снимает с руки часы, кладет их перед собой и
объявляет, предварительно посмотрев на скачущие стрелки и удостоверившись,
что они идут по кругу:
-- Жентельмены, графиня Труссаль де Труссо, по поводу относительно
которой я объявил вам честь о ее визите, проинформировала меня, что она
запоздает. В данный момент она осматривает свои владения в Луаре, и ее
деловой человек, который пристает к ней с делами, вынуждает ее продлить там
свое пребывание на несколько часов. Тем не менее она приедет к концу этой
лекции, которая, в результате такой ситуации, продлится дольше обычного.
Берю, наконец, выныривает из своей длинной каскадной фразы и испускает
глубокий в приличный вздох.
-- В ожидании достопочтимой персоны, -- продолжает он, -- мы
рассмотрим, как следует вести себя в жизни, когда вы уже взрослые. Что надо
делать и не надо делать, говорить и не говорить дома, на улице и в других
местах. Вы усекаете?
Мы молча киваем. Удовлетворенный этим, он начинает:
-- Начало вежливости -- приветствие. У вас на кумполе шляпа, и вот вы
встречаете знакомую даму. Даже если на улице зябковато, вы не должны
скупиться: обязательно поприветствуйте ее взмахом котелка. Я знаю только два
исключения из этого светского правила: если вы гриппуете или если у вас
чем-то заняты держалки. Но в обоих этих исключительных случаях не забывайте
извиниться, иначе вас примут за деревенщину. В первом случае вы делаете так:
вы как можно сильнее шмыгаете носом, чтобы подчеркнуть, что это не треп, я
говорите: "Извините меня, что я не снял свой убор с головы, дорогая мадам,
но еще сегодня утром мой усовый термометр показывал 39 в тени! "Во втором
случае, вы становитесь к ней в профиль, протягиваете ей мизинчик правой
руки, я подчеркиваю, правой руки (левая -- это невоспитанность), и говорите:
"По причине того, что руки у меня загружены, я не могу подмести перед вами
пол своим белым плюмажем, красавица моя, но мое сердце принадлежит вам,
равно как и все принадлежности". Запишите! Это самые свежие формулы
вежливости, которые я сочинил, -- настоятельно рекомендует Толстый.
Мы без всякого понукания записываем эти фразы в наших талмудах -- на
тот случай, если обстоятельства вынудят нас употребить их.
Берю тем временем продолжает, и по его веселому тону мы догадываемся,
что он далеко пойдет и что будет говорить все, как оно есть в жизни:
-- Всякие неприятности в жизни, заметьте, случаются всегда из-за нашего
тела. И все проблемы проистекают из этого чертова каркаса: болезни, сон,
любовь, жратва... Но есть проблемы и более примитивные, но отравляющие нашу
жизнь не менее, чем первые. Давайте рассмотрим их через лупу, мужики. И
подумаем, как их обойти.
Я беру самую элементарную, -- уточняет Монументальный, -- чиханье.
Когда в вашем распоряжении есть достаточно времени, вы -- как только вы
почувствовали щекотанье в кончике вашего паяльника -- вы можете, прежде чем
взорваться, подготовиться к маневру: т.е. вытащить из кармана платок и
принять боевую стойку, чтобы быстро поднести его ко рту. Но бывают случаи,
когда чих нападет спонтанно. Он взрывается у вас в пасти как красный
воздушный шарик, который натыкается на зажженную сигарету. Ааппччхии! У вас
такое ощущение, будто вы разлетаетесь на сотни осколков. Рожа сразу
становится красной, а в глазах загораются искры. Потом вы с горькими муками
зырите на последствия. Из шнобеля у вас свисают мерзкие тянучки, а ваши
соседи все покрыты эмблемами! Ну, коли уж такой инциндент случился, вы не
теряйте спокойствия. И ни за что не извиняйтесь, иначе вам хана. Сначала
вытаскивайте свой платок из кармана и пробивайте свою сопатку. Потом
говорите окружающим: "Похлеще, чем удар тарелок кимвала, друзья мои. Я вижу,
чтв некоторые из вас обляпаны запятыми, но не нужно мже предъявлять
гражданский иск, я вас быстренько ототру тряпкой, и вы будете совсем, как
новенькие, если вы, конечно, не захотите оставить эти запятые для написания
корреспонденции?" Здорово сказано, а? -- ликует Его Величество.
Он приглаживает виски.
-- Второй вид неприятностей -- зевота. Вы присутствуете, к примеру, на
званом вечере, а хозяйка дома прилипла к фортепьяне и пытает вас
"Страданиями юного ветреника". Или отставной офицер пудрит вам мозги своими
подвигами из своего прошлого... Короче, от всего этого начинает отрубаться
ваш интеллект, а вместе с ним и ваша челюсть. Вы зеваете. В начале вам
удается сохранить герметичность вашего поддувала. Но нет ничего более
заразительного и передающегося другим, чем зеванье. Оно быстро охватывает
всех, и скоро вы превращаете весь салон в лягушачий концерт!
Чем больше вы боретесь с зевотой, тем больше влаги выдавливается из
ваших глаз. Когда организм командует, нужно ему подчиниться. Вот рецепт,
чтобы не выглядеть неотесанным чурбаном. Как только вы почувствовали, что
ваш рот готов растянуться до ушей в львином оскале, начинайте энергично
передавать мимикой свое восхищение, будто вы настолько восхищены, что не в
силах бороться с переполняющим вас восторгом. Вы испускаете возгласы
"0оля!", "Ааа!" и при этом раскрываете пасть так широко, как разевает клюв
птенчик, завидев свою маман, которая волокет ему извивающуюся во все стороны
вермишелинку. Вы изображаете полную потерю соображения, короче -- транс!
После этого можете спокойно продолжать, заканчивая каждый зевок одним из
нижеследующих слов: Потрясающе! Сенсационно! Господи Исусе! Дерьмо! Ну и
чертовщина! и т.п. Согласитесь, ловко придумано? Ладно. Теперь я хочу
вернуться к сморканию. В прошлый раз я вас научил, как сморкаться пальцами.
Но это допустимо только на открытом воздухе или среди близких. Представьте
себе, что вас застигло врасплох на каком-нибудь приеме в свете, хорошо?
Страшный насморк -- и нет платка: от этого запаникует даже самый
бесстрашный. Естественно, люди со слабым духом попросили бы платок у хозяйки
дома. Так вот, они были бы совсем неправы, так как этого делать нельзя ни за
какие деньги. Носовой платок -- не супруга: его не одалживают! Я лично
обхожусь таким образом. Я подхожу к окну и восклицаю: "С ума сойти -- какой
у вас красивый парк, госпожа баронесса (при условии, что дама, само собой
подразумевается, баронесса). Я делаю вид, что смотрю наружу и выдаю стихи о
чарующей зелени, о шаловливых птичках и ставках садовников. Я говорю о
деревьях: "это 'что, гигантское дынное дерево там вдалеке?" Либо: "Вот это
да, вы тоже любите днплодоксы?" И с невозмутимым видом, продолжая трепаться,
я беру в руки штору. Затем вдруг шепчу: "Черт возьми, опять этот шнурок!"
Тут я нагибаюсь и при этом продолжаю покашливать, чтобы заглушить
характерный звук, который возникает, когда я опорожняю в штору избыток
содержимого моих ноздрей.
Он озаряет нас своей лучезарной улыбкой.
-- Сморкаться в занавески все могут, скажете вы? Согласен. Но все дело
в том -- как? Некультурный развешивает свои сталактиты где попало. А надо
выбивать свой шнобель там, где штора подрублена, так как в этом месте ничего
не будет видно. Прежде всего -- правильно сделать! Тот же прием можно
использовать и за столом. Здесь вам может пригодиться ваша салфетка. Вы
рассказываете какую-нибудь смешную историю своей соседке. Хохму. Например,
хохму со львом. Я ее сейчас вам напомню: на тот случай, если вас застигнет
врасплох. Дело происходит в салоне. Бывший отставной майор колониальной
армии рассказывает о своих приключениях: "Я пробираюсь через джунгли. Вдруг
на тропинке с неинтенсивным движением появляется вот такой громадный лев. Я
вскидываю свой винчестер, Е-мое! Осечка! Лев движется мне навстречу. Тогда я
выхватываю из кобуры свой кольт. Не везет -- так не везет, он тоже дает
осечку. А лев все так же идет мне навстречу..." "И что?" -- стонут
слушатели. Майор прочищает горло: "Лев испускает страшный рык: "Ррррруо" --
мычит* он ужасным голосом". И на этом отставник замолкает. Слушатели
окаменели! "И что же дальше?" -- осмеливается спросить виконтесса. "А
дальше, -- бормочет майор, -- я наложил в штаны!" Салонники оскорблены до
глубины души. Они кашляют, они не одобряют. В конце концов виконтесса делает
ему снисхождение и идет ему на выручку. "Мои шер, -- говорит она, --
принимая во внимание обстоятельства, учитывая критическую ситуацию, в
которой вы оказались, в общем, нет ничего ненормального в том, что с вами
случилась эта органическая реакция". Но майор качает своим котелком. "Нет,
-- говорит он, -- я наложил в штаны сейчас, когда я делал "Ррррруо".
Бсрю с большим удовлетворением встречает всеобщий взрыв смеха.
-- Вы видите, как это смешно, -- говорит он, -- поэтому вы тоже
смейтесь, когда расскажете, но громче, чем все остальные. Да так, чтобы вам
понадобилось поднести салфетку к своему фейсу. И посредине взрыва смеха
"Прфлрфл!" -- вы освобождаетесь от вашего груза. Только потом будьте
внимательны, когда после соуса будете промокать свои усы этой же салфеткой.
Предположим далее, что вы имеете дело с занудами, и ваша история с львом
никого не смешит. Тогда сморкайтесь в скатерть. Для этого вполне достаточно
уронить на пол нож. Вы извиняетесь перед своей соседкой. Простая фраза:
"Какой же я раззява". Вы наклоняетесь, делаете вид, что шарите рукой этот
ножик, а сами быстро высмаркивасте свое счастье в край скатерти!
* "Мычанье" льва! Это еще одна берюрьевская придумка. -- Примеч. авт.
Он что-то внимательно изучает в своем пособии, которое, попутно говоря,
начинает напоминать заезженную туалетную бумагу.
-- Продолжим, -- изрекает Неподкупный. -- Плевать! Ну, в общем, плевать
без носового платка неудобно. Когда вы стоите в салоне, вы можете сплюнуть в
зеленые растения -- это проще простого. Если вдруг вам повезет, и в салоне
окажется рояль с поднятой крышкой, сплевывайте вашу харкотину на рояльные
струны -- педаль сцепления от этого пробуксовывать не будет. Вы делаете это
в два приема. Первый прием: надо накопить во рту побольше вещества. Когда вы
выталкиваете из трахеи то, что нужно, в глотку, раздается своеобразный звук
-- я это знаю. Поэтому встаньте перед какой-нибудь картиной, гобеленом или
статуэткой и импровизируйте: "Хххрр, хххр, Ккррасота"! При каждом "Хххрр" вы
проталкиваете в рот очередную порцию и накапливаете ваши естественные
отходы.
После этого вам только остается дождаться благоприятного момента. Это
проще простого. То же самое, что срыгнуть. С той лишь разницей, что при
плевке звук извинения раздается после того, а при срыгивании -- до того.
Отрыжка -- это элементарный вопрос рефлекса, мужики. В связи с тем, что она
вырывается изнутри в считанные доля секунды, надо начинать ее с
соответствующего слога. Есть несколько разновидностей отрыжки. Шумно-звонкие
вырываются из вас, как взрыв. Это самые коварные отрыжки. Они не прощают
тем, у кого нет рефлекса, о котором я говорил. Для имитации этих отрыжек
надо иметь музыкальные уши и воображение, закрываемое на замок "молнию". Но
в действительности разработать приемы защиты от отрыжки можно только после
долгих тренировок. А тренироваться нужно на свежую голову. Если раздирающую
вас отрыжку невозможно загнать назад, если на самом деле нельзя ее
превратить ни во что другое -- что же, имитируйте ее очень громко и
неоднократно, как будто лаешь во сне. При этом вы заявляете своим соседям:
"Вы слышали, да? Так вот, это крик койота в период течки. Да, они мне
довольно часто мешали дрыхнуть, когда я был в Техасе, эти чертенята". Что
касается мелкой и невыразительной отрыжки формата вздоха, это все мелочь. Вы
совершенно элементарно выйдете из положения с этой отрыжкой, если будете
порыгивать произнося такие фразы: "Пуффф, я, знаете ли..." или "Вы
когда-нибудь хавали в ресторане "Большой Ростбиффф?!!!" В общем и целом, вам
помогут соблюсти приличие слова на "ф". Следовательно вы олжны вести беседу
о Мишеле Строгофф, о сливе Роскофф, о фармазоне или о феноменальном
фонографе.
Человек, обладающий важными рецептами для человечества, понижает голос.
-- Поскольку мы находимся среда одних мужчин, -- говорит он, -- и я
хочу охватить очень большой круг вопросов, я не могу обойти молчанием
кишечные газы: это было бы неприлично, ведь они тоже входят в число мелких
неприятностей вашего существования. В одном смысле, понимаете ли, это
хорошо, что опаздывает моя графиня, так как иначе в противном случае в ее
присутствии я бы опустил этот вопрос.
Неудобство с кишечными газами, друзья мои, в том, что на настоящий
момент единственное средство против них -- это сжать ягодицы. Но не у
каждого всякого задние половинки герметичны, увы, увы, увы! С этими
нахальными газами ничего не помогает: ни носогой платок, ни занавеска, ни
скатерть, ни салфетка. Единственная система для них, когда они вырываются
из-под вашего контроля, -- это подобрать к ним рифму. Когда вы стоите, вы
можете свалить на то, что это скрипят ваши корочки. Немножечко попроще,
косца вы сидите: вы объявляете, что это потрескивает ваш стул. Но даже если
у вас есть талант к шумовым оформлениям и вы можете сымнтировать любой шум,
то запах не объяснишь. Кишечные газы -- это, откровенно говоря, бедовый
ребенок наших злоключений. И вы сами должны решать, в каких пределах они
требуют объяснений.
Когда вы правильно сымитировали звук, а запах не представляет ничего
необычного, вы шепчете на ухо людям, которые вас окружают: "Послушайте! Хоть
маркиза и жует регулярно кофейные зерна, но запах у нее изо рта все равно
неприятный, правда?" Либо такое, когда очень сильно воняет. Вы делаете
жалостливое лицо и говорите: "Я раньше все не верил, что герцогу Вза дю Щель
вставили искусственную пластиковую прямую кишку, но судя по всему -- это
правда".
Когда-то считалось хорошим тоном поддать сапогом под зад собаке хозяев
дома, но Общество защиты животных навело в этом вопросе порядок!
Мастодонт какое-то время пребывает в нерешительности, и от кувырканья в
безвоздушном пространстве у него белеют глаза.
-- Вот, значит, что касается небольших хлопот, проистекающих от нашего
тела. А теперь перейдем к обычаям. Итак, рассмотрим приемы. Существуют два
вида приемов: большие и маленькие. Начну с маленьких, потому что они чаще
проводятся. Ваши друзья приглашают вас порубать. Особенно с ними не
церемоньтесь, тем более, если они ваши соседи. В этом случае не обязательно
быть при галстуке, и вы можете прийти в гости в домашних тапочках, при
условии, что они вам заранее уточнили, что вы будете, как у себя дома. Я
помню, как-то меня и Берту пригласили в гости Трокю. Они проживали через две
улицы от меня. Было лето, и я говорю своей бабе: "Ни к чему наряжаться, как
милорду". И я пошел в широких велюровых штанах, в футболке в сеточку и
шлепанцах. Особенно невзрачно выглядели шлепанцы, которые я сам смастерил,
лично, из старой разбитой покрышки. Мы заходим по дороге в лавку и покупаем
литруху "Маскары" опечатанную зеленым сургучем, чтобы не сказали, что мы
приперлись с пустыми руками. Так вот, стучимся мы к Трокю. Обычно дверь
всегда отворяла свекруха, косоглазая старушенция небольшого росточка в стиле
"сова в трауре". На этот раз мы сталкиваемся нос к носу с вертлявой
горничной в черном платье и белом переднике. У нас с Бертой от небольшой
паники округлились глаза: может быть, мы попали не на тот этаж? Но нет, все
в порядке -- в коридоре мы заметили знакомую нам бамбуковую вешалку Трокю.
Камеристка удивленно зырит на нас и захлопывает дверь перед нашим
носом, сказав, что ее хозяйка уже подавала милостыню какому-то верующему в
лохмотьях, так что милостыня больше не подается. Во мне тут же взыграла
шелудивая кровь. Я отталкиваю нахальную горничную, прохожу коридор и
разъяренный вхожу в гостиную. Катаклизм! Эти Трокю пригласили зажиточный
народ: шефа г-на Трокю, крупного фабриканта обуви, потом дядю-архисвященника
и вдову полковника Хардилегаса, который завоевывал кусочек колонии в нижнем
правом углу Африки (совсем недавно его подарили одному негритянскому королю
на день рождения, не полковника, конечно, а кусочек колонии). Увидев меня в
этой местами дырявой футболке и мои волосы, прорастающие из дырочек
футболки, они были колоссально озадачены. Архисвященник быстро осенил себя
крестным знамением на тот случай, если я жуткий садист и убийца. Шеф Жежена
Трокю, сразу же посмотрел на мои нижние конечности. Его взгляд никак не мог
примириться с моими ужасными шлепанцами, сделанными из покрышки фирмы
"Клебер-Коломб". Они разрушали ему сетчатку глаз, этому королю сверхлегких
мокасин. Он готов был стереть в порошок мои ходули, сжечь их в пламени
кислородного резака, сделать меня безногим, посаженным в крошечный драндулет
на колесиках, как мешок с картошкой. Г-н Смелкрэп не позволял шуток с
туфлями. Он говорил, что о человеке судят по его башмаку. Он утверждал, что
индивидуум может носить выцветший сюртук, замызганную рубаху, ну, на худой
конец, сплющенную шляпу, но во что бы то ни стало, он должен тщательно
следить за своими ботинками. По его мнению, корочки рассказывают о личности
мужика, которая живет внутри него. Уважающий себя модный парень носит