Страница:
испекла торт для дамы. Когда я принес его учителю, он сказал мне: "Дорогой
Александр-Бенуа, поднимись к ней и сам преподнеси торт". Я ног под собой не
чувствовал от радости, пока поднимался на второй этаж. Тем более, что это
было первое мое посещение их квартиры. Для меня это было таинство. Я
постучал, она крикнула, чтобы я входил.
"Сюда!" -- позвала она каким-то ватным голосом.
Я толкнул другую дверь, в ее комнату. Если бы вы только видели, какая
она была бледненькая в своей постели! Ее сосунок сосал ее грудь. Я чуть было
в обморок не упал, когда увидел, с каким остервенением этот обжора впился в
эту прекрасную с синеватым оттенком сиську. По позвоночнику прошел озноб.
Ничего не соображая, я положил торт на кровать. Меня качало, как
пьяного. Я запомнил только запах, запах только что родившихся крольчат.
"Очень мило, Александр-Бенуа. Передай спасибо твоей маме".
"Да, мдам".
"Садись".
Какой кошмар! Я сел прямо на торт. Шоколадный торт с кремом. А тогда
мне показалось, что я сел на перину.
"Ты хорошо выучил таблицу умножения?" -- спросила она меня, пока ее
ненасытный сынок доил ее, как дикарь.
"Да, мдам".
"Расскажи ее мне!"
В таблице умножения, за исключением цифры "5", я никогда не был
суперменом. Ну, я и стал рассказывать на цифру "5". Она рассмеялась. Она
догадалась, что я выбрал самое легкое, но со своим дитем у груди она была
сама благожелательность. А я, еле ворочая языком, блеял, что пятью пять
будет тридцать пять! Я хотел ей выдать что-нибудь по первому классу, самое
трудное, например, таблицу на "9". Но это было бы слишком рисково!
"Очень хорошо, Александр-Бенуа".
Мне захотелось стать ее дитем и присосаться к другой труди. Не потому,
что я развратный человек, нет, а потому, чтобы стать ближе к ней, стать ее
вещью, иметь больше права любить ее.
Я пробормотал "до свиданья". Ноги у меня дрожали, когда я спускался по
лестнице. И тем не менее я гордился, что мне оказали такую честь. Я
возвращался в класс гордый, как вша. Я говорил себе, что я их всех
переплюнул, моих дружков-приятелей, что я навсегда обеспечил себе положение
вожака. Я уже посматривал на них свысока. От гордости у меня мутилось в
глазах. Но когда я вошел в класс, они стали тянуть вверх руки, щелкать
пальцами и вопить во все горло: "Мсье, мсье! Берюрье нас... в штаны".
Торт!
Он улыбается, вспоминая те далекие дни, и прочищает горло.
-- Я немного уклонился от темы, но я хотел вам сказать, что для
формирования индивидума нет ничего лучше, чем деревенская школа. Это
единственный момент в жизни, когда люди по-настоящему равны, за исключением
небольшого умственного неравенства, которое их разделяет. У меня не было
способностей. Однако я сохраняю самые теплые воспоминания об этом времени. Я
очень любил свой класс с развешанными по стенам картами Франции и
высушенными травами, наклеенными на черный картон. Я помню, что у нас было
дежурство по чернильницам. Чернила в то время были фиолетовыми. Однажды
подошла моя очередь доливать в чернильницы. Я не был таким ловким, как
бармен, поэтому все время переливал, и при неосторожном движении чернильницы
могли пролиться. Поэтому лишние чернила я отпивал. И рот у меня был весь
фиолетовый. Когда я в тот день пришел из школы домой, моя мать подумала, что
я подцепил какую-то ужасную болезнь. В то время как раз много болтали о
голубой болезни. Чтобы привлечь к себе интерес, я сделал вид, что мне плохо.
Отец быстро запряг лошадь и, повез меня к врачу. Мой папаша представлял себя
Бен Гуром* и во всю мочь гнал лошадей, опасаясь, что я могу испустить дух в
дороге. Доктор Сильвэн, со своей седой козлиной бородкой и окулярами, был
малый не дурак, и нечего было надеяться на то, что он примет чечевицу за
фасоль.
Он сразу все усек с одного взгляда.
* Главный герой одноименного американского фильма, прославившийся своей
победой в состязании боевых колесниц -- Примеч. пер
"Твой кретин напился чернил", -- сказал он моему папахену. В то время
лекари еще не покупали себе спортивные автомобили, поэтому денег за прием он
с нас не взял. И тем не менее, едва мы вышли из кабинета, отец мне устроил
порку по-домашнему. Кнутом! Больше всего мйе доставалось от кончика кнута.
Он при ударе обвивался вокруг ног и оставлял кровавые пунктиры на нежной
коже икр.
Берюрье мощно ударяет кулаком правой руки в ладонь левой.
-- Я дам вам один хороший совет, еще раз. Никогда не злитесь на
учителей и учительниц. Они знают свое дело. Если ваш малый приносит из школы
единицы, значит он заслужил их. Не уподобляйтесь тем скандальным типам,
которые после уроков спорят и лезут в драку с учителями из-за того, что те
не признают в их чаде гения. Не нужно силком заставлять работать ребенка и
даже ходить в школу, если у него нет желания. А уж если он ходит в школу,
дайте учителю полную свободу действий и не мешайте ему.
Прежде чем перейти к главе "Первое причастие", я хотел бы поговорить об
уважительном отношении детей к старикам. Не позволяйте им дурачиться над
ними, показывать им язык или таскать их за бороду, короче, изводить их. Если
вы проявите в этом вопросе слабость, это вам аукнется в будущем, и не
мудрено, если ваши дети будут прикладывать к вам руки. А между тем оплеуха
-- это не лосось, здесь нельзя плыть против течения.
Он срывает с головы шляпу и обмахивается ею, как веером. Потом
откупоривает вторую бутылку. Пока он пьет, дверь приоткрывается, и в нее
просовывается огненная физиономия Матиаса. Рыжий оглядывает аудиторию. Такое
впечатление, что он ищет меня. Я привстаю, чтобы обратить на себя его
внимание. Он замечает меня и энергичными жестами делает мне знаки выйти к
нему. Ну-ка! Ну-ка! Уж не случилось ли что-то наподобие Трафальгарского
сражения?
Долго не думая, я поднимаюсь и иду к выходу. Но преподаватель Берюрье
имеет на этот счет иное мнение и резко окликает меня.
-- Эй, Подснежник, кто вам разрешил выйти из класса?
-- Меня вызывает преподаватель пулевых отверстий, -- оправдываюсь я.
Толстяк, который еще не знает, что Матиас работает в этой школе,
взрывается:
-- Да что вы говорите! Это надо же, оказывается, в этой школе коллеги
позволяют себе вносить мастурбацию на моем уроке! Придется мне их тоже
поучить хорошим манерам.
Он, взбешенный, опережая меня, бросается к двери.
При виде Матиаса у него от изумления широко раскрываются глаза.
-- Почему, почему, -- заикаясь произносит Распухший. -- Ты здесь!
Друг Матиас делает еще более удивленный вид, и оба господина делятся
друг с другом новостями о своих новых назначениях.
Я, как воспитанный слушатель, ожидаю окончания взаимных поздравлений,
стоя в двух шагах позади Берюрье.
Обнаружив меня за своей спиной, Берюрье качает головой.
-- Так это он тебе нужен. Рыжий? -- обращается он с вопросом к своему
достопочтенному коллеге.
-- На два слова, если позволишь, -- отвечает Матиас.
Толстый с недовольной миной утвердительно кивает головой.
Он говорит "до завтра" своему рыжему товарищу, поворачивается и, прежде
чем подняться на эстраду, говорит мне прямо в лицо:
-- Послушай, Сан-А. Я пока не просекаю, что значит весь этот
шахер-махер, но у меня такая мысль, что здесь попахивает дерьмом. Если ты не
хочешь, чтобы я умер жестокой смертью от чрезмерного любопытства, приходи
сегодня вечером в мою конуру и объясни, в чем здесь дело.
Он с важным видом поднимается на эстраду, а я с идиотским видом остаюсь
на месте.
-- А я-то верил в силу своего преображения, -- вздыхаю я, чтобы скрыть
свое огорчение.
Но Матиасу не до смеха.
-- Что новенького? -- интересуюсь я.
Он морщится.
--Мне домой названивал целый день какой-то тип. Он сказал жене, что
позвонит еще, ровно в десять. Ей показалось, что у кего иностранный акцент и
резкий голос.
-- И от этого ты такой расстроенный! -- говорю я немного сбитый с толку
его паническим видом.
По-моему, вся эта история достала его до копчика, и он того и гляди
совсем потеряет рассудок от страха!
-- Меня больше всего беспокоит, -- шепчет Рыжий, -- что они принялись
за мою жену. А в ее положении...
Я его успокаиваю с раздражением в голосе.
-- Да никто за нее не принимается, идиот! Ведь они просто попросили
тебя к телефону, а это, насколько я знаю, нельзя назвать насильственными
действиями! Кроме того, ничто не подтверждает, что лицо, которое желает с
тобой поговорить, имеет дурные намерения. Напротив, его настойчивость
успокаивает меня. Кто будет целый день названивать человеку, которого они
уже дважды пытались отправить на тот свет!
Он соглашается с этими доводами.
-- Все же, -- вздыхает будущий папа, -- у меня, господин комиссар, есть
задняя мысль. И достаточно хорошо зная вас, я думаю, что она у вас тоже
есть, -- добавляет хитрец.
Я смотрю на свои золотые. Они показывают 9 часов 10 минут.
-- Сколько до тебя добираться, мэн?
-- Минут пятнадцать.
-- Хорошо. Я досижу до конца лекции, чтобы не вызывать подозрений, и
поедем к тебе.
Его сияющая физиономия расплывается в улыбке.
-- Какой вы хороший, господин комиссар.
Я прощаюсь с ним и возвращаюсь на свое место.
Его Высочество с упоением рассказывает о первом причастии. И изредка в
упор смотрит на меня. Своим презрением он хочет наказать меня. Он полон
решимости проучить меня за мою скрытность.
-- Господа! -- с пафосом взывает он, -- я снова ссылаюсь на мой
учебник, и вот что я читаю по поводу праздничного обеда по случаю первого
причастия.
Он прочищает голосовые связки и зачитывает:
"Скатерть и салфетки на столе должны быть белыми, посуда, хрусталь --
все белое. Цветовое убранство должно быть девственным и весенним: цветущие
ветки яблонь, черешни, боярышника.
Очень мило будет выглядеть на столе большой лебедь из белого фарфора,
спина которого сделана о виде кашпо. Туда вставляют ветку белой азалии.
Блюда тоже белые. Вот некоторые блюда, которые можно подавать к столу по
такому случаю: суп из устриц, редиска, рыба в белом соусе, курица в белом
соусе, творог и взбитые яйца".*
Уязвленный до глубины души, он отбрасывает в сторону свою книгу.
-- Вот здесь, ребятки, нельзя перегибать палку. Девственные тона
годятся только для рассказа "Ночное бдение в хижине", Многие
первопричастники еще до того, как забраться на алтарь, уже не раз забирались
на свою горничную или обследовали шахты для размещения ракет у приятельниц
маман. Если говорить обо мне, то я сводил своего Ваньку-Встаньку в цирк на
премьеру мирового масштаба ровно за неделю до причастия.
* Текст аутентичен. -- Примеч. авт.
Он прищуривает свои милые детские глаза. В этот вечер он определенно
настроен на волну воспоминании.
-- Это произошло так, -- говорит он. -- После уроков я собирался
прошвырнуться к сараю на берегу реки, где мясник пускал кровь своей скотине.
Меня всегда тянуло к мясу. Я подавал этому живодеру инструменты, а он в знак
благодарности давал мне выпить кружку теплой крови, что для детей является
самым лучшим тонизирующим средством! Как-то он просит меня сходить к нему
домой за фонарем "Летучая мышь", потому что стало уже темнеть. Я лечу в
мясную лавку. За прилавком никого. Я прохожу за прилавок внутрь, стучу --
никто не отвечает. Тоща я одним мигом поднимаюсь на второй этаж, и что же я
вижу? Мадам Мартинет, жена мясника, стоит голая перед зеркалом и принимает
позы на манер Брижит Бардо. Прекрасная женщина, хотя и усатая. Задок как
багажник у американского лимузина, волосатые ляжки, и цицки, как два холма,
хоть палатку между ними разбивай! Она не слышала, как я вошел, и продолжала
изображать из себя кинозвезд; вполне возможно, что она представляла себя
Марлен Дитрих, выгибаясь перед трюмо, или видела себя между ног красавчика
капитана полка спаги из фильма "Ворота в пустыню". У меня, Берю, язык отвис
на метр двадцать! Я так тяжело задышал, что она в конце концов меня
заметила. Сначала она прикинулась возмущенной и хотела хорошенько отодрать
меня за уши за то, что, я, дескать, маленький развратник и только
притворяюсь паинькой, и что я любитель подглядывать в замочную скважину и
вообще. Но по выражению моих моргал она вычислила, до какой степени я был
потрясен увиденным. Женщины, будь то жена мясника или сама Симона де Бовуар,
на расстоянии улавливают дрожь, которая пробегает по нашей коже.
"Ты что, в первый раз видишь обнаженную женщину, маленький разбойник?"
-- заворковала она.
"Да, мдам," -- бормочу я, еле ворочая языком, потому что говорить
членораздельно я нс мог из-за нехватки слюны.
"И что же ты ощущаешь, негодник ты эдакий?"
А так как я не мог выдавить из себя ни одного слова, она захотела сама
проверить, что я ощущаю. И сразу же стала называть меня мужчинкой. А я повел
себя так, как будто я на самом деле был им. Разве это не похвально, в
двенадцать-то лет, а?
Когда я принес мяснику его "летучую мышь", он в знак благодарности
подарил мне рог телки, с которой он перед этим содрал шкуру. С тех пор я
храню его, как память.
Так вот, несколько дней спустя меня причастили. Но я не исповедовался.
Потому что вы должны сами догадаться, что я не мог все это рассказать
священнику, который тоже был своим человеком в мясной лавке! Вы только на
минутку вообразите, что могло произойти, если бы мадам моя мать всю эту
церемонию обставила по-девственному и по-весеннему! О чем напоминали бы мне,
удальцу-молодцу, цветущий боярышник, белый лебедь с веткой азалии в заду и
непорочная жратва, хотел бы я у вас спросить? С другой стороны, белая
жратва, по моему мнению, -- это не цимус. Меня просто ужас берет от
бледноватой жратвы. Обед без красного мяса и без винного соуса, парни, --
это уже диета, а на обеде по случаю первого причастия диету нс соблюдают.
Давайте вкратце рассмотрим конец застолья.
Что касается сальных шуток, их можно рассказывать только после того,
как ребенок отправится на вечерню. Вечерня, как я себе мыслю, и была
придумана специально для того, чтобы после десерта гости могли почесать
языки, не шокируя причастника.
Берю вытирает пот со лба.
-- Не забывайте, что это очень серьезная церемония. Например, в церкви
не следует шутить над ребенком, когда он возвращается после причастия на
свое место, протискиваясь мимо вашего стула. Нс говорите ему: "Ну что, винца
испил, Теофил", даже если его зовут Теофил, что хорошо рифмуется с "испил".
Теперь церковь не запрещает завтракать до причастия, но я рекомендую не
выходить за рамки. Если только самую малость: пару яиц с ветчиной или
холодную отбивную на скорую руку и стаканчик водки, для храбрости и
прочистки внутренностей. Давайте нс будем забывать, что причастие -- это
таинство, и если вы хотите заработать себе премиальные талоны в рай, на
будущее, лучше все делать с чистой совестью.
Помимо всего прочего, -- продолжает Неистощимый, -- какие подарки можно
дарить первопричастнику?
Он снова хватается за свою книгу.
-- Вот, что они говорят об этом: "Набожные книги: Подражание Иисусу
Христу, Подражание Пресвятой Деве Марии, Введение в набожную жизнь. Гимны
великомученика и т.д.".
Оторвав шнобель от книги, Берю недовольно и энергично кривятся:
-- Слишком серьезно! Первопричастник -- это ребенок, не надо иссушать
его молодые годы грустным чтивом. Я так мыслю, что ребенку будет гораздо
интереснее возиться с игрушечным набором "Сделай сам", настольными играми
"Зорро" или "Кто быстрее".
Его Высочество спускается с эстрады, засунув руки в карманы и слегка
припадая на одну ногу из-за своего травмированного колена. И начинает
прохаживаться между рядами, как Наполеон по лагерю накануне сражения.
-- Недалекие люди, -- заявляет он, -- так и норовят споить
первопричастника за обедом. Это подло. У первопричастника очень напряженный
день, и он должен воздерживаться от спиртного. Следовательно, ему можно
выпить только вечером. Но даже и в этом случае не угощайте его коктейлями,
которые не переносят его внутренности. Если это происходит в семье
буржуазии, надо накачивать его шампанским. В простых семьях лучше подойдет
столовое красное. Но только не белое: оно нервирует. А когда парнишка
назюзюкается, не говорите ему с издевкой: "Послушай, дурачок, хорошо, что
Иисус умел ходить по воде, иначе от той дозы, которую ты принял, его бы
хватил водяной удар". Ведите себя достойно до самого конца!
Толстяк замирает, как изваяние, напротив меня и долго смотрит на меня
грозовым взглядом. Затем вскидывает вверх руки красноречивым жестом
"яваспонял"
-- Я подведу итог, ребята.
По аудитории проносится ветерок разочарования.
-- Уже, -- все разом вздыхают слушатели.
Славный Берю смотрит на свой будильник.
-- Я мог бы еще долго чесать языком по этому поводу, но надо уметь
обрезать тему.
Резюме: мужчину делает ребенок, -- возвещает он. --
Поэтому хорошо дрессируйте своих пацанов и будьте терпимы к чужим
пацанам. Не бойтесь лишить их десерта, тем более, если его не очень много, и
вы сами его любите! Постоянно вдалбливайте им в голову, что жизнь -- для
всех, и для того, чтобы жить хорошо, надо быть свободным и иметь что
пожрать. Лучше не иметь рыбный сервиз, а иметь рыбу, не иметь в буфете
серебряных вилок для бараньей ножки, а иметь эту ножку на столе. Научите их,
парни, ничего не бояться: ни холодной воды, ни девчонок, ни китайцев. Не
давайте им слишком много бабок, не разодевайте их в пух и прах. Пусть они
верят в бога: вдруг он есть на самом деле. А глазное -- и я на этом
настаиваю -- помогайте им развлекаться: как они хотят и как могут. Не надо
быть скрягами. Пусть они ругаются по-матерному, подсыпают в еду чихательный
порошок, привязывают кастрюли к собачьим хвостам, плавят в ложке свинец,
устраивают соревнование, кто громче пернет, читают книжки Сан-Антонио, ходят
в зоопарк Жана Ришара, засовывают в конфеты чеснок, рассказывают анекдоты о
мальчике, который приходит в аптеку купить презервативы и говорит: "Дайте
мне всех размеров -- это для моей старшей сестры, которая едет отдыхать на
море на попутных", говорят каламбуры, играют в клоунов, в министров,
выступающих по телеку, короче: нужно использовать все юморное для увеселения
их селезенки.
После сердца у мужчины самая ценная вещь -- селезенка! На этом я
сматываю удочки. Чао, мужики! И до завтра!
В которой происходят небанальные вещи
В машине Матиас рассказывает о своей жизни в Лионе. Это предисловие к
моему визиту в его дом. Он дает мне пояснения о достопримечательностях
города и его людях. Живет он вместе со своим тестем -- врачом па улице
Вобекур в районе Бслькур, самом шикарном районе Города шелка.*
Доктор Клистир -- специалист по вибро-пористым заболеваниям. На
консультацию к нему едут даже из самых отдаленных районов. Это тот самый,
который написал знаменитый трактат о кастрации мецедоновой железы путем
закручивания семенных канатиков без разреза мошонки при образовании
псритонических складок, чтобы вы знали!
Слушая треп Рыжего, я просекаю, хотя он прямо и не говорит, что в доме
Матиаса по вечерам совсем не весело. Его теща является вице-почетной
председательшей лиги по делам культов, вице-субказначеем благотворительного
фонда помощи декальцинированным детям, генеральной секретаршей общества
протеже на особом положении, дуайеном комитета бывших кастрированных
консьержей и основательницей общества содействия платоническому введению.
Светские люди, короче!
Квартира занимает весь этаж целиком и имеет два входа, один налево,
другой прямо Врач живет на благородной половине, Матиас и его женушка на
другой, более скромной половине.
На лестнице мы столкнулись с какими-то мрачными личностями, одетыми во
все черное, с тусклыми лицами и потухшими глазами. Они подходят к квартире
доктора и осторожно звонят в двойную центральную дверь, в то время как мой
спутник, в свою очередь, тихонько стучит в дверь налево.
-- У твоего тестя прием? -- удивленно спрашиваю я.
-- Небольшое заседание, -- стеснительно отвечает он.
Желтая, худая, пустотелая и седовласая особа открывает дверь ночным
визитерам.
-- Твоя теща? -- на ухо спрашиваю я.
-- Нет, гувернантка.
* Выражение, во избежание повторения. Лион -- город шелка. Марсель --
крупный город в Малой Азии, Париж -- город-свет, Лилль -- крупный город
севера и т.д. -- Примеч. авт.
Наша дверь слегка приоткрывается, и я вижу перед собой другую особу,
правда, не такую страхолюдину, как первая.Лет двадцати шести, темно-русые
волосы, разделенные пробором, сжатое в кулачок личико, на котором выделяется
нос, усеянный веснушками. Такой предстает передо мной мадам Матиас.
Она носит своего ребенка под платьем-мешком с большим мужеством и
достоинством. С первого взгляда чувствуется, что она воспитывалась среди
милосердных монахинь (хотя ведут они себя не всегда по-монашенски, как
говорится), что она имеет степень лиценциата юридических наук, что она любит
вышивать скатерти, что она ходит на первую воскресную мессу, что она
наряжает новогоднюю елку в приходской церкви, что она умеет заваривать чай,
что она умеет его пить (забеливая его каплей молока), что она не читает
Селина, что она ходит в театр Целестинцев только тогда, когда там ставят
драмы Клоделя, и что она шьет себе одежду у портнихи своей маман, мать
которой шила еще для ее бабушки.
Представления. Она удостаивает меня бледной и робкой улыбкой и
протягивает мне несколько сухую руку, которую я увлажняю быстрым поцелуем.
-- Очень любезно с вашей стороны, господин комиссар, что вы приехали к
нам, -- шепчет она, -- я полагаю, что Ксавье поднял тревогу по пустяку.
Я гляжу на своего экс-подчиненного.
-- Разве тебя зовут Ксавье? -- удивленно спрашиваю я.
-- Это мое второе имя, -- лепечет Огненный. -- Моя жена считает, что
это лучше, чем Раймон.
Эта маленькая деталь подтверждает мое впечатление, согласно которому
дружище Матиас выбрал несвободу в тот день, когда он привел в мэрию мисс
Клистир.
Меня приглашают в небольшой салон, обставленный мебелью в стиле эпохи
обезглавленного Людовика XVI. Подушки кресел вытерты сильнее, чем сиденья в
испанских автобусах, ворс на коврах стерся и видна основа, а амальгама
зеркала трюмо выглядит ничуть не лучше, чем амальгама гувернантки, которую я
только что видел.
-- Как вы находите мою квартиру? -- обеспокоенно справляется Ржавый.
-- Высший класс, -- лгу я ему, а про себя думаю, что на самом деле не
от чего поднимать хвост пистолетом из-за этих старинных залежавшихся
деревяшек.
Каминные часы с картинкой, изображающей богиню, возлежащую в позе
знаменитой лионской красавицы Аделаиды Рекамье, отбивают десять ударов.
Матиас и его несушка переглядываются. Хотя дочка врача и заливала мне, что
ее благоверный поднимает панику из-за пустяков, но по всему видно, что у нее
самой душа ушла в пятки от страха.
-- Он сейчас позвонит, -- лепечет она.
-- Какой голос был у этого человека? -- спрашиваю я.
-- Властный голос, ледяной, очень неприятный.
-- Ваш муж говорил, что у него иностранный акцент.
-- Да, если только он не сюсюкал.
-- Что именно в точности он вам сказал?
Она опускается в кресло со своим грузом и шепчет;
-- Он попросил меня позвать г-на Матиаса. Я ему ответила, что он в
школе полиции.
Тогаа мужчина заявил мне, что ему надо срочно связаться с Ксавье, и,
ничего больше не сказав, положил трубку.
Часы с богиней не скупятся и отбивают последний из десяти ударов
хрустального звона.
-- Потом, -- продолжает дама Матиас, -- человек снова позвонил.
-- Когда потом?
-- Примерно через полчаса. Он сказал, что решил в школу не звонить, и
спросил меня, в какое время он сможет поговорить с Ксавье здесь.
Именно это, вы понимаете, меня взволновало.
Я стала задавать вопросы. Но человек меня сухо оборвал: "Речь идет о
важном деле, о котором я буду говорить только с ним. Скажите, когда я смог
бы с ним поговорить".
Она хмурит брови.
-- Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Я ответила, что в
десять часов Ксавье наверняка вернется. Тогда человек заявил: "Идет, в
десять!" и, как в первый раз, положил трубку.
Я в недоумении трясу своим котелком.
-- Матиас должен был вернуться в десять часов? -- удивленно спрашиваю
я.
Конопатый расссивает мое недоумение.
-- Госпожа Матиас и я должны были пойти в кино.
Она прерывает его, заботясь о сохранении своей репутации.
-- В зале приходской церкви идет "Чудеса в раю", -- уточняет она.
-- И вы отказались от такого тонкого фильма? -- с сочувствием спрашиваю
я.
-- Нам вовсе было не до этого, -- жалобно отвечает молодая особа.
Проходит несколько минут. Часы показывают десять часов пять минут, а на
моих уже десять десять.
-- Ваш оборотень, кажется, не отличается пунктуальностью, -- замечаю я.
Едва я произношу эти слова, как за стеной раздается какоето странное
пение. Чем то похожее на заклинания.
Я бросаю осторожный взгляд на Матиаса, он краснеет.
-- Это телевизор! -- шепотом говорит он.
Я в ответ ничего не говорю, но сам задумываюсь. Пение продолжается,
затем бормочущий голос солиста умолкает, и начинается хоровое чтение
молитвы. Когда хор прекратил бормотание, солист снова вступает, и все это в
форме заклинания.
-- Если это по телеку, -- говорю я, -- то, наверное, идет передача о
культе воду в Черной Африке.
Внезапно кто-то несколько раз стучит кулаком в стенку.
-- А это, -- спрашиваю я у Матиаса, пока его красотка разливает по
рюмкам ликер домашнего приготовления, -- дежурное привидение?
Александр-Бенуа, поднимись к ней и сам преподнеси торт". Я ног под собой не
чувствовал от радости, пока поднимался на второй этаж. Тем более, что это
было первое мое посещение их квартиры. Для меня это было таинство. Я
постучал, она крикнула, чтобы я входил.
"Сюда!" -- позвала она каким-то ватным голосом.
Я толкнул другую дверь, в ее комнату. Если бы вы только видели, какая
она была бледненькая в своей постели! Ее сосунок сосал ее грудь. Я чуть было
в обморок не упал, когда увидел, с каким остервенением этот обжора впился в
эту прекрасную с синеватым оттенком сиську. По позвоночнику прошел озноб.
Ничего не соображая, я положил торт на кровать. Меня качало, как
пьяного. Я запомнил только запах, запах только что родившихся крольчат.
"Очень мило, Александр-Бенуа. Передай спасибо твоей маме".
"Да, мдам".
"Садись".
Какой кошмар! Я сел прямо на торт. Шоколадный торт с кремом. А тогда
мне показалось, что я сел на перину.
"Ты хорошо выучил таблицу умножения?" -- спросила она меня, пока ее
ненасытный сынок доил ее, как дикарь.
"Да, мдам".
"Расскажи ее мне!"
В таблице умножения, за исключением цифры "5", я никогда не был
суперменом. Ну, я и стал рассказывать на цифру "5". Она рассмеялась. Она
догадалась, что я выбрал самое легкое, но со своим дитем у груди она была
сама благожелательность. А я, еле ворочая языком, блеял, что пятью пять
будет тридцать пять! Я хотел ей выдать что-нибудь по первому классу, самое
трудное, например, таблицу на "9". Но это было бы слишком рисково!
"Очень хорошо, Александр-Бенуа".
Мне захотелось стать ее дитем и присосаться к другой труди. Не потому,
что я развратный человек, нет, а потому, чтобы стать ближе к ней, стать ее
вещью, иметь больше права любить ее.
Я пробормотал "до свиданья". Ноги у меня дрожали, когда я спускался по
лестнице. И тем не менее я гордился, что мне оказали такую честь. Я
возвращался в класс гордый, как вша. Я говорил себе, что я их всех
переплюнул, моих дружков-приятелей, что я навсегда обеспечил себе положение
вожака. Я уже посматривал на них свысока. От гордости у меня мутилось в
глазах. Но когда я вошел в класс, они стали тянуть вверх руки, щелкать
пальцами и вопить во все горло: "Мсье, мсье! Берюрье нас... в штаны".
Торт!
Он улыбается, вспоминая те далекие дни, и прочищает горло.
-- Я немного уклонился от темы, но я хотел вам сказать, что для
формирования индивидума нет ничего лучше, чем деревенская школа. Это
единственный момент в жизни, когда люди по-настоящему равны, за исключением
небольшого умственного неравенства, которое их разделяет. У меня не было
способностей. Однако я сохраняю самые теплые воспоминания об этом времени. Я
очень любил свой класс с развешанными по стенам картами Франции и
высушенными травами, наклеенными на черный картон. Я помню, что у нас было
дежурство по чернильницам. Чернила в то время были фиолетовыми. Однажды
подошла моя очередь доливать в чернильницы. Я не был таким ловким, как
бармен, поэтому все время переливал, и при неосторожном движении чернильницы
могли пролиться. Поэтому лишние чернила я отпивал. И рот у меня был весь
фиолетовый. Когда я в тот день пришел из школы домой, моя мать подумала, что
я подцепил какую-то ужасную болезнь. В то время как раз много болтали о
голубой болезни. Чтобы привлечь к себе интерес, я сделал вид, что мне плохо.
Отец быстро запряг лошадь и, повез меня к врачу. Мой папаша представлял себя
Бен Гуром* и во всю мочь гнал лошадей, опасаясь, что я могу испустить дух в
дороге. Доктор Сильвэн, со своей седой козлиной бородкой и окулярами, был
малый не дурак, и нечего было надеяться на то, что он примет чечевицу за
фасоль.
Он сразу все усек с одного взгляда.
* Главный герой одноименного американского фильма, прославившийся своей
победой в состязании боевых колесниц -- Примеч. пер
"Твой кретин напился чернил", -- сказал он моему папахену. В то время
лекари еще не покупали себе спортивные автомобили, поэтому денег за прием он
с нас не взял. И тем не менее, едва мы вышли из кабинета, отец мне устроил
порку по-домашнему. Кнутом! Больше всего мйе доставалось от кончика кнута.
Он при ударе обвивался вокруг ног и оставлял кровавые пунктиры на нежной
коже икр.
Берюрье мощно ударяет кулаком правой руки в ладонь левой.
-- Я дам вам один хороший совет, еще раз. Никогда не злитесь на
учителей и учительниц. Они знают свое дело. Если ваш малый приносит из школы
единицы, значит он заслужил их. Не уподобляйтесь тем скандальным типам,
которые после уроков спорят и лезут в драку с учителями из-за того, что те
не признают в их чаде гения. Не нужно силком заставлять работать ребенка и
даже ходить в школу, если у него нет желания. А уж если он ходит в школу,
дайте учителю полную свободу действий и не мешайте ему.
Прежде чем перейти к главе "Первое причастие", я хотел бы поговорить об
уважительном отношении детей к старикам. Не позволяйте им дурачиться над
ними, показывать им язык или таскать их за бороду, короче, изводить их. Если
вы проявите в этом вопросе слабость, это вам аукнется в будущем, и не
мудрено, если ваши дети будут прикладывать к вам руки. А между тем оплеуха
-- это не лосось, здесь нельзя плыть против течения.
Он срывает с головы шляпу и обмахивается ею, как веером. Потом
откупоривает вторую бутылку. Пока он пьет, дверь приоткрывается, и в нее
просовывается огненная физиономия Матиаса. Рыжий оглядывает аудиторию. Такое
впечатление, что он ищет меня. Я привстаю, чтобы обратить на себя его
внимание. Он замечает меня и энергичными жестами делает мне знаки выйти к
нему. Ну-ка! Ну-ка! Уж не случилось ли что-то наподобие Трафальгарского
сражения?
Долго не думая, я поднимаюсь и иду к выходу. Но преподаватель Берюрье
имеет на этот счет иное мнение и резко окликает меня.
-- Эй, Подснежник, кто вам разрешил выйти из класса?
-- Меня вызывает преподаватель пулевых отверстий, -- оправдываюсь я.
Толстяк, который еще не знает, что Матиас работает в этой школе,
взрывается:
-- Да что вы говорите! Это надо же, оказывается, в этой школе коллеги
позволяют себе вносить мастурбацию на моем уроке! Придется мне их тоже
поучить хорошим манерам.
Он, взбешенный, опережая меня, бросается к двери.
При виде Матиаса у него от изумления широко раскрываются глаза.
-- Почему, почему, -- заикаясь произносит Распухший. -- Ты здесь!
Друг Матиас делает еще более удивленный вид, и оба господина делятся
друг с другом новостями о своих новых назначениях.
Я, как воспитанный слушатель, ожидаю окончания взаимных поздравлений,
стоя в двух шагах позади Берюрье.
Обнаружив меня за своей спиной, Берюрье качает головой.
-- Так это он тебе нужен. Рыжий? -- обращается он с вопросом к своему
достопочтенному коллеге.
-- На два слова, если позволишь, -- отвечает Матиас.
Толстый с недовольной миной утвердительно кивает головой.
Он говорит "до завтра" своему рыжему товарищу, поворачивается и, прежде
чем подняться на эстраду, говорит мне прямо в лицо:
-- Послушай, Сан-А. Я пока не просекаю, что значит весь этот
шахер-махер, но у меня такая мысль, что здесь попахивает дерьмом. Если ты не
хочешь, чтобы я умер жестокой смертью от чрезмерного любопытства, приходи
сегодня вечером в мою конуру и объясни, в чем здесь дело.
Он с важным видом поднимается на эстраду, а я с идиотским видом остаюсь
на месте.
-- А я-то верил в силу своего преображения, -- вздыхаю я, чтобы скрыть
свое огорчение.
Но Матиасу не до смеха.
-- Что новенького? -- интересуюсь я.
Он морщится.
--Мне домой названивал целый день какой-то тип. Он сказал жене, что
позвонит еще, ровно в десять. Ей показалось, что у кего иностранный акцент и
резкий голос.
-- И от этого ты такой расстроенный! -- говорю я немного сбитый с толку
его паническим видом.
По-моему, вся эта история достала его до копчика, и он того и гляди
совсем потеряет рассудок от страха!
-- Меня больше всего беспокоит, -- шепчет Рыжий, -- что они принялись
за мою жену. А в ее положении...
Я его успокаиваю с раздражением в голосе.
-- Да никто за нее не принимается, идиот! Ведь они просто попросили
тебя к телефону, а это, насколько я знаю, нельзя назвать насильственными
действиями! Кроме того, ничто не подтверждает, что лицо, которое желает с
тобой поговорить, имеет дурные намерения. Напротив, его настойчивость
успокаивает меня. Кто будет целый день названивать человеку, которого они
уже дважды пытались отправить на тот свет!
Он соглашается с этими доводами.
-- Все же, -- вздыхает будущий папа, -- у меня, господин комиссар, есть
задняя мысль. И достаточно хорошо зная вас, я думаю, что она у вас тоже
есть, -- добавляет хитрец.
Я смотрю на свои золотые. Они показывают 9 часов 10 минут.
-- Сколько до тебя добираться, мэн?
-- Минут пятнадцать.
-- Хорошо. Я досижу до конца лекции, чтобы не вызывать подозрений, и
поедем к тебе.
Его сияющая физиономия расплывается в улыбке.
-- Какой вы хороший, господин комиссар.
Я прощаюсь с ним и возвращаюсь на свое место.
Его Высочество с упоением рассказывает о первом причастии. И изредка в
упор смотрит на меня. Своим презрением он хочет наказать меня. Он полон
решимости проучить меня за мою скрытность.
-- Господа! -- с пафосом взывает он, -- я снова ссылаюсь на мой
учебник, и вот что я читаю по поводу праздничного обеда по случаю первого
причастия.
Он прочищает голосовые связки и зачитывает:
"Скатерть и салфетки на столе должны быть белыми, посуда, хрусталь --
все белое. Цветовое убранство должно быть девственным и весенним: цветущие
ветки яблонь, черешни, боярышника.
Очень мило будет выглядеть на столе большой лебедь из белого фарфора,
спина которого сделана о виде кашпо. Туда вставляют ветку белой азалии.
Блюда тоже белые. Вот некоторые блюда, которые можно подавать к столу по
такому случаю: суп из устриц, редиска, рыба в белом соусе, курица в белом
соусе, творог и взбитые яйца".*
Уязвленный до глубины души, он отбрасывает в сторону свою книгу.
-- Вот здесь, ребятки, нельзя перегибать палку. Девственные тона
годятся только для рассказа "Ночное бдение в хижине", Многие
первопричастники еще до того, как забраться на алтарь, уже не раз забирались
на свою горничную или обследовали шахты для размещения ракет у приятельниц
маман. Если говорить обо мне, то я сводил своего Ваньку-Встаньку в цирк на
премьеру мирового масштаба ровно за неделю до причастия.
* Текст аутентичен. -- Примеч. авт.
Он прищуривает свои милые детские глаза. В этот вечер он определенно
настроен на волну воспоминании.
-- Это произошло так, -- говорит он. -- После уроков я собирался
прошвырнуться к сараю на берегу реки, где мясник пускал кровь своей скотине.
Меня всегда тянуло к мясу. Я подавал этому живодеру инструменты, а он в знак
благодарности давал мне выпить кружку теплой крови, что для детей является
самым лучшим тонизирующим средством! Как-то он просит меня сходить к нему
домой за фонарем "Летучая мышь", потому что стало уже темнеть. Я лечу в
мясную лавку. За прилавком никого. Я прохожу за прилавок внутрь, стучу --
никто не отвечает. Тоща я одним мигом поднимаюсь на второй этаж, и что же я
вижу? Мадам Мартинет, жена мясника, стоит голая перед зеркалом и принимает
позы на манер Брижит Бардо. Прекрасная женщина, хотя и усатая. Задок как
багажник у американского лимузина, волосатые ляжки, и цицки, как два холма,
хоть палатку между ними разбивай! Она не слышала, как я вошел, и продолжала
изображать из себя кинозвезд; вполне возможно, что она представляла себя
Марлен Дитрих, выгибаясь перед трюмо, или видела себя между ног красавчика
капитана полка спаги из фильма "Ворота в пустыню". У меня, Берю, язык отвис
на метр двадцать! Я так тяжело задышал, что она в конце концов меня
заметила. Сначала она прикинулась возмущенной и хотела хорошенько отодрать
меня за уши за то, что, я, дескать, маленький развратник и только
притворяюсь паинькой, и что я любитель подглядывать в замочную скважину и
вообще. Но по выражению моих моргал она вычислила, до какой степени я был
потрясен увиденным. Женщины, будь то жена мясника или сама Симона де Бовуар,
на расстоянии улавливают дрожь, которая пробегает по нашей коже.
"Ты что, в первый раз видишь обнаженную женщину, маленький разбойник?"
-- заворковала она.
"Да, мдам," -- бормочу я, еле ворочая языком, потому что говорить
членораздельно я нс мог из-за нехватки слюны.
"И что же ты ощущаешь, негодник ты эдакий?"
А так как я не мог выдавить из себя ни одного слова, она захотела сама
проверить, что я ощущаю. И сразу же стала называть меня мужчинкой. А я повел
себя так, как будто я на самом деле был им. Разве это не похвально, в
двенадцать-то лет, а?
Когда я принес мяснику его "летучую мышь", он в знак благодарности
подарил мне рог телки, с которой он перед этим содрал шкуру. С тех пор я
храню его, как память.
Так вот, несколько дней спустя меня причастили. Но я не исповедовался.
Потому что вы должны сами догадаться, что я не мог все это рассказать
священнику, который тоже был своим человеком в мясной лавке! Вы только на
минутку вообразите, что могло произойти, если бы мадам моя мать всю эту
церемонию обставила по-девственному и по-весеннему! О чем напоминали бы мне,
удальцу-молодцу, цветущий боярышник, белый лебедь с веткой азалии в заду и
непорочная жратва, хотел бы я у вас спросить? С другой стороны, белая
жратва, по моему мнению, -- это не цимус. Меня просто ужас берет от
бледноватой жратвы. Обед без красного мяса и без винного соуса, парни, --
это уже диета, а на обеде по случаю первого причастия диету нс соблюдают.
Давайте вкратце рассмотрим конец застолья.
Что касается сальных шуток, их можно рассказывать только после того,
как ребенок отправится на вечерню. Вечерня, как я себе мыслю, и была
придумана специально для того, чтобы после десерта гости могли почесать
языки, не шокируя причастника.
Берю вытирает пот со лба.
-- Не забывайте, что это очень серьезная церемония. Например, в церкви
не следует шутить над ребенком, когда он возвращается после причастия на
свое место, протискиваясь мимо вашего стула. Нс говорите ему: "Ну что, винца
испил, Теофил", даже если его зовут Теофил, что хорошо рифмуется с "испил".
Теперь церковь не запрещает завтракать до причастия, но я рекомендую не
выходить за рамки. Если только самую малость: пару яиц с ветчиной или
холодную отбивную на скорую руку и стаканчик водки, для храбрости и
прочистки внутренностей. Давайте нс будем забывать, что причастие -- это
таинство, и если вы хотите заработать себе премиальные талоны в рай, на
будущее, лучше все делать с чистой совестью.
Помимо всего прочего, -- продолжает Неистощимый, -- какие подарки можно
дарить первопричастнику?
Он снова хватается за свою книгу.
-- Вот, что они говорят об этом: "Набожные книги: Подражание Иисусу
Христу, Подражание Пресвятой Деве Марии, Введение в набожную жизнь. Гимны
великомученика и т.д.".
Оторвав шнобель от книги, Берю недовольно и энергично кривятся:
-- Слишком серьезно! Первопричастник -- это ребенок, не надо иссушать
его молодые годы грустным чтивом. Я так мыслю, что ребенку будет гораздо
интереснее возиться с игрушечным набором "Сделай сам", настольными играми
"Зорро" или "Кто быстрее".
Его Высочество спускается с эстрады, засунув руки в карманы и слегка
припадая на одну ногу из-за своего травмированного колена. И начинает
прохаживаться между рядами, как Наполеон по лагерю накануне сражения.
-- Недалекие люди, -- заявляет он, -- так и норовят споить
первопричастника за обедом. Это подло. У первопричастника очень напряженный
день, и он должен воздерживаться от спиртного. Следовательно, ему можно
выпить только вечером. Но даже и в этом случае не угощайте его коктейлями,
которые не переносят его внутренности. Если это происходит в семье
буржуазии, надо накачивать его шампанским. В простых семьях лучше подойдет
столовое красное. Но только не белое: оно нервирует. А когда парнишка
назюзюкается, не говорите ему с издевкой: "Послушай, дурачок, хорошо, что
Иисус умел ходить по воде, иначе от той дозы, которую ты принял, его бы
хватил водяной удар". Ведите себя достойно до самого конца!
Толстяк замирает, как изваяние, напротив меня и долго смотрит на меня
грозовым взглядом. Затем вскидывает вверх руки красноречивым жестом
"яваспонял"
-- Я подведу итог, ребята.
По аудитории проносится ветерок разочарования.
-- Уже, -- все разом вздыхают слушатели.
Славный Берю смотрит на свой будильник.
-- Я мог бы еще долго чесать языком по этому поводу, но надо уметь
обрезать тему.
Резюме: мужчину делает ребенок, -- возвещает он. --
Поэтому хорошо дрессируйте своих пацанов и будьте терпимы к чужим
пацанам. Не бойтесь лишить их десерта, тем более, если его не очень много, и
вы сами его любите! Постоянно вдалбливайте им в голову, что жизнь -- для
всех, и для того, чтобы жить хорошо, надо быть свободным и иметь что
пожрать. Лучше не иметь рыбный сервиз, а иметь рыбу, не иметь в буфете
серебряных вилок для бараньей ножки, а иметь эту ножку на столе. Научите их,
парни, ничего не бояться: ни холодной воды, ни девчонок, ни китайцев. Не
давайте им слишком много бабок, не разодевайте их в пух и прах. Пусть они
верят в бога: вдруг он есть на самом деле. А глазное -- и я на этом
настаиваю -- помогайте им развлекаться: как они хотят и как могут. Не надо
быть скрягами. Пусть они ругаются по-матерному, подсыпают в еду чихательный
порошок, привязывают кастрюли к собачьим хвостам, плавят в ложке свинец,
устраивают соревнование, кто громче пернет, читают книжки Сан-Антонио, ходят
в зоопарк Жана Ришара, засовывают в конфеты чеснок, рассказывают анекдоты о
мальчике, который приходит в аптеку купить презервативы и говорит: "Дайте
мне всех размеров -- это для моей старшей сестры, которая едет отдыхать на
море на попутных", говорят каламбуры, играют в клоунов, в министров,
выступающих по телеку, короче: нужно использовать все юморное для увеселения
их селезенки.
После сердца у мужчины самая ценная вещь -- селезенка! На этом я
сматываю удочки. Чао, мужики! И до завтра!
В которой происходят небанальные вещи
В машине Матиас рассказывает о своей жизни в Лионе. Это предисловие к
моему визиту в его дом. Он дает мне пояснения о достопримечательностях
города и его людях. Живет он вместе со своим тестем -- врачом па улице
Вобекур в районе Бслькур, самом шикарном районе Города шелка.*
Доктор Клистир -- специалист по вибро-пористым заболеваниям. На
консультацию к нему едут даже из самых отдаленных районов. Это тот самый,
который написал знаменитый трактат о кастрации мецедоновой железы путем
закручивания семенных канатиков без разреза мошонки при образовании
псритонических складок, чтобы вы знали!
Слушая треп Рыжего, я просекаю, хотя он прямо и не говорит, что в доме
Матиаса по вечерам совсем не весело. Его теща является вице-почетной
председательшей лиги по делам культов, вице-субказначеем благотворительного
фонда помощи декальцинированным детям, генеральной секретаршей общества
протеже на особом положении, дуайеном комитета бывших кастрированных
консьержей и основательницей общества содействия платоническому введению.
Светские люди, короче!
Квартира занимает весь этаж целиком и имеет два входа, один налево,
другой прямо Врач живет на благородной половине, Матиас и его женушка на
другой, более скромной половине.
На лестнице мы столкнулись с какими-то мрачными личностями, одетыми во
все черное, с тусклыми лицами и потухшими глазами. Они подходят к квартире
доктора и осторожно звонят в двойную центральную дверь, в то время как мой
спутник, в свою очередь, тихонько стучит в дверь налево.
-- У твоего тестя прием? -- удивленно спрашиваю я.
-- Небольшое заседание, -- стеснительно отвечает он.
Желтая, худая, пустотелая и седовласая особа открывает дверь ночным
визитерам.
-- Твоя теща? -- на ухо спрашиваю я.
-- Нет, гувернантка.
* Выражение, во избежание повторения. Лион -- город шелка. Марсель --
крупный город в Малой Азии, Париж -- город-свет, Лилль -- крупный город
севера и т.д. -- Примеч. авт.
Наша дверь слегка приоткрывается, и я вижу перед собой другую особу,
правда, не такую страхолюдину, как первая.Лет двадцати шести, темно-русые
волосы, разделенные пробором, сжатое в кулачок личико, на котором выделяется
нос, усеянный веснушками. Такой предстает передо мной мадам Матиас.
Она носит своего ребенка под платьем-мешком с большим мужеством и
достоинством. С первого взгляда чувствуется, что она воспитывалась среди
милосердных монахинь (хотя ведут они себя не всегда по-монашенски, как
говорится), что она имеет степень лиценциата юридических наук, что она любит
вышивать скатерти, что она ходит на первую воскресную мессу, что она
наряжает новогоднюю елку в приходской церкви, что она умеет заваривать чай,
что она умеет его пить (забеливая его каплей молока), что она не читает
Селина, что она ходит в театр Целестинцев только тогда, когда там ставят
драмы Клоделя, и что она шьет себе одежду у портнихи своей маман, мать
которой шила еще для ее бабушки.
Представления. Она удостаивает меня бледной и робкой улыбкой и
протягивает мне несколько сухую руку, которую я увлажняю быстрым поцелуем.
-- Очень любезно с вашей стороны, господин комиссар, что вы приехали к
нам, -- шепчет она, -- я полагаю, что Ксавье поднял тревогу по пустяку.
Я гляжу на своего экс-подчиненного.
-- Разве тебя зовут Ксавье? -- удивленно спрашиваю я.
-- Это мое второе имя, -- лепечет Огненный. -- Моя жена считает, что
это лучше, чем Раймон.
Эта маленькая деталь подтверждает мое впечатление, согласно которому
дружище Матиас выбрал несвободу в тот день, когда он привел в мэрию мисс
Клистир.
Меня приглашают в небольшой салон, обставленный мебелью в стиле эпохи
обезглавленного Людовика XVI. Подушки кресел вытерты сильнее, чем сиденья в
испанских автобусах, ворс на коврах стерся и видна основа, а амальгама
зеркала трюмо выглядит ничуть не лучше, чем амальгама гувернантки, которую я
только что видел.
-- Как вы находите мою квартиру? -- обеспокоенно справляется Ржавый.
-- Высший класс, -- лгу я ему, а про себя думаю, что на самом деле не
от чего поднимать хвост пистолетом из-за этих старинных залежавшихся
деревяшек.
Каминные часы с картинкой, изображающей богиню, возлежащую в позе
знаменитой лионской красавицы Аделаиды Рекамье, отбивают десять ударов.
Матиас и его несушка переглядываются. Хотя дочка врача и заливала мне, что
ее благоверный поднимает панику из-за пустяков, но по всему видно, что у нее
самой душа ушла в пятки от страха.
-- Он сейчас позвонит, -- лепечет она.
-- Какой голос был у этого человека? -- спрашиваю я.
-- Властный голос, ледяной, очень неприятный.
-- Ваш муж говорил, что у него иностранный акцент.
-- Да, если только он не сюсюкал.
-- Что именно в точности он вам сказал?
Она опускается в кресло со своим грузом и шепчет;
-- Он попросил меня позвать г-на Матиаса. Я ему ответила, что он в
школе полиции.
Тогаа мужчина заявил мне, что ему надо срочно связаться с Ксавье, и,
ничего больше не сказав, положил трубку.
Часы с богиней не скупятся и отбивают последний из десяти ударов
хрустального звона.
-- Потом, -- продолжает дама Матиас, -- человек снова позвонил.
-- Когда потом?
-- Примерно через полчаса. Он сказал, что решил в школу не звонить, и
спросил меня, в какое время он сможет поговорить с Ксавье здесь.
Именно это, вы понимаете, меня взволновало.
Я стала задавать вопросы. Но человек меня сухо оборвал: "Речь идет о
важном деле, о котором я буду говорить только с ним. Скажите, когда я смог
бы с ним поговорить".
Она хмурит брови.
-- Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Я ответила, что в
десять часов Ксавье наверняка вернется. Тогда человек заявил: "Идет, в
десять!" и, как в первый раз, положил трубку.
Я в недоумении трясу своим котелком.
-- Матиас должен был вернуться в десять часов? -- удивленно спрашиваю
я.
Конопатый расссивает мое недоумение.
-- Госпожа Матиас и я должны были пойти в кино.
Она прерывает его, заботясь о сохранении своей репутации.
-- В зале приходской церкви идет "Чудеса в раю", -- уточняет она.
-- И вы отказались от такого тонкого фильма? -- с сочувствием спрашиваю
я.
-- Нам вовсе было не до этого, -- жалобно отвечает молодая особа.
Проходит несколько минут. Часы показывают десять часов пять минут, а на
моих уже десять десять.
-- Ваш оборотень, кажется, не отличается пунктуальностью, -- замечаю я.
Едва я произношу эти слова, как за стеной раздается какоето странное
пение. Чем то похожее на заклинания.
Я бросаю осторожный взгляд на Матиаса, он краснеет.
-- Это телевизор! -- шепотом говорит он.
Я в ответ ничего не говорю, но сам задумываюсь. Пение продолжается,
затем бормочущий голос солиста умолкает, и начинается хоровое чтение
молитвы. Когда хор прекратил бормотание, солист снова вступает, и все это в
форме заклинания.
-- Если это по телеку, -- говорю я, -- то, наверное, идет передача о
культе воду в Черной Африке.
Внезапно кто-то несколько раз стучит кулаком в стенку.
-- А это, -- спрашиваю я у Матиаса, пока его красотка разливает по
рюмкам ликер домашнего приготовления, -- дежурное привидение?