Страница:
астма или эмфизема легких! Бьюсь об заклад, что в задний мост подсыпали
опилок, чтобы он не гремел! А покрышки! Не видно даже намека на рисунок! А
сколько там на спидометре? Восемь тысяч! Не делайте из меня идиота, старина,
тут и дураку понятно, что его отмотали назад! Если бы вы пешедралом
протопали разницу между тем, что показывает спидометр, и тем, сколько она
прошла на самом деле, вы бы истерли до колен свои ходули! 63-ий год? Ну, да!
Наверняка 62-ой, потому что предыдущий Салон проходил в июне! Я уж не говорю
о том, сколько раз ее били! Смотрите, это крыло покрашено свежей краской, к
тому же красной. Да, а вы точно уверены, что это была не пожарная машина? В
общем, так! Я могу предложить вам за этот металлолом... скажем, его
восемьдесят тысяч, да и то потому, что у вас такое горе!"
"Но, -- падает в обморок Сим Камил, -- я заплатил за нее четыреста
тысяч! Она даже не выходила из гаража!"
"Ну, и что из этого? Что я могу поделать, если вы такой законченный
кретин?"
-- Поэтому принимайте меры предосторожности! -- призывает Берю.
Он собирается уточнить, какие меры являются самыми идеальными, как
опять раздастся стук в дверь. И тут он не выдерживает, вскакивает со стула и
со злостью кричит во всю мощь своих бронхов:
-- На этот раз это ему так не пройдет, хватит! Я так врежу под зад этой
нахальной образине, что он, как мяч, вылетит отсюда! Чтобы ои знал, что
здесь класс, а не общественный писсуар! Ты понял, придурок! -- орет он,
рывком распахивая дверь.
И, как пораженный громом, замешкает.
В дверях стоит графиня Труссаль де Труссо, от талии до волос увешанная
драгоценностями.
В которой Берю и его графиня
вместе делают обзор правил хоро
шего тона до того момента, пока
Берюрье не испытал страшное
разочарование
Самое первое, что приходит в голову, это то, что графиня навешала на
себя вагон и маленькую тележку! Все свои наряды! Все свои диадемы! На ней
одной уместилась вся витрина ювелирной лавки "Ван Клиф". У нее везде
драгоценности: на шее, на лбу, на десяти пальцах, на животе, на сосках
грудей, на запястьях, на локтях, на поясе, в ушах, в волосах! Закованная в
панцирь из золота, бриллиантов и жемчугов, г-жа Труссаль де Труссо вся
искрится, сверкает, сияет неоновыми огнями, горят ярким пламенем,
переливается всеми цветами радуги. Это просто фейерверк! Она пропускает весь
дневной свет через свои капилляры, а потом, обогатив и облагородив и обратив
его в огненный порошок, разливает его вокруг себя.
Под тяжестью своих редких камней она становится ярко красной. Ее рубины
заигрывают с изумрудами, опалы с сапфирами, а бриллианты со всеми
остальными. Ее декольте выбрасывало света на десять миллионов франков! Будто
волшебный фонтан! Световая реклама! Драгоценная кольчуга! Фея! Волшебница!
Восток! Фатима! Врата сказочной пещеры! Маркиза де Шателе! Финал волшебной
сказки! Ослепление! Умопомрачение от солнечного удара! Сказочная роскошь!
Ударная сила Франции, обратившаяся в чудо!
От изумления Берю чуть не теряет рассудок. От восхищения становится
пурпурным, от восторга обалдевает.
-- Моя графиня, моя графиня! -- как заведенный повторяет он вне себя от
радости. -- Какая честь! Какое счастье! Какая радость! И, как говорил глава
ливанского правительства на открытия двух недель французского фильма: какое
удовольствие принимать у себя в Бейруте такую красивую дэвушку! Входите же,
дайте мне вас поприветствовать-с, представить-с вас, поцеловать-с вам
ручку-с.
Не помня себя от радости, он порывисто, как в театре, склоняется веред
ней. Жадными в мокрыми губами он чмокает
* Почему глава XV бис? А почему бы и нет? -- примеч. авт.
небрежно протянутую для поцелуя руку дамы и, ненасытившись, целует ее в
предплечье. Потом в рукав ее платья и затем впивается зубами в накладные
кружева. Его зубной протез выпадает из челюсти и остается висеть на платье.
Какой необычный трофей. Графиня, полуосуждающе и одновременно полупоощряюще,
пытается сдержать его порыв: "Полноте, полноте". Такое бурное проявление
чувств ее, конечно, шокирует, и, в то же время, льстит се самолюбию. Какая
женщина втайне не мечтает о том, чтобы ее с такой страстью целовали под
взглядами четырехсот молодых и налитых соком мужчин?
Толстый отцепляет от платья свою вставную челюсть я вставляет ее на
место. Затем он за руку ведет графиню на сцену.
-- Моя графиня, -- воркует Влюбленный, -- позвольте мне представить вам
моих учеников!
-- Боже праведный, да это же мужчины! -- восклицает благородная дама.
-- Я думала, что они молодые люди, мой славный Берюрье.
-- Мужчины или не мужчины, они -- ученики, и я их ставлю в угол, если
они того заслуживают! -- посуровев, отвечает Берю.
Вы только подумайте, какие метаморфозы происходят с влюбленным
мужчиной. Чувствуется, что он готов наказывать, кусать зубами, творить
беззаконие, хотя сам по себе он славный малый.
Вспомнив о правилах хорошего тона, он с пафосом обращается к нам.
-- Парни, я представляю вам знаменитую графиню Труссаль де Труссо,
даму, зоологическое дерево которой не рыхлый бамбук, а развесистое ореховое
дерево, с твердой сердцевиной! Родословная ее предков берет начало со времен
Бульона Горячего Холодного Третьего, не так ли моя графиня?
Он усаживает даму на стул.
-- Вы нормально доехали, моя графиня? -- осведомляется он.
Она очень просто и в тоже время благовоспитанно говорит "да".
-- Если вы не слишком притомились, -- с нетерпением в голосе говорит
Озабоченный, -- и учитывая, что время идет, можно сразу же перейти к
серьезным вещам, идет?
Г-жа Труссаль де Труссо отвечает, чти она в его полном распоряжении.
-- Прекрасно, -- изрекает Удовлетворенный. -- Начнем с урока "поцелуй
руки". Каждый ученик будет подходить к вам, и вы ему сами скажете, правильно
он прикладывается или нет.
Прекрасный организатор, он делает знак слушателям первого ряда
подходить по одному. И вот мы поднимаемся на сцену. А у самих подспудно
закрадывается ощущение, что мы солдаты, которых ведут на случку с передовой
в ближний тыл.
-- Следующий! -- напевно, в стиле Жака Брелля, выкрикивает он.
Каждый подходит, складывается пополам, берет протянутую руку и
запечатлевает на ней легкий почтительный поцелуй, как предусмотрено в статье
88, параграф 3 Готского альманаха. Графини изумительно исполняет свою роль.
Она объясняет, что руку следует брать снизу, а не сверху, что ее надо не
чмокать, не вдавливаться в нее губами, не поднимать ее вверх, а, наоборот,
самому сгибаться к руке. И еще, что руку не следует резко бросать. Берю
ликует. Ои млеет от восторга. Он испытывает чуть ли не чувство
сопричастности к происходящему, как подглядун, тайком взирающий на
непристойную сцену в замочную скважину.
Когда эта церемония завершается. Верю потирает руки, как человек
заключивший выгодную сделку.
-- Ну, вот, моя графиня, -- со смехом говорит он, -- теперь вам можно
целую неделю не мыть эту руку! Как вам понравились мои шалопаи?
-- Чудесно! Просто чудесно! -- рассыпается в комплиментах графиня. --
Это настоящие джентльмены, и Франция может гордиться, что у нее такая
воспитанная полиция.
В знак благодарности ей устраивают бурную овацию. Воодушевленная этим,
она добавляет, что наша страна под руководством нашего прославленного
генерала, начинает обретать свое настоящее место в мире. То место, которое
она утеряла после Людовика XIV. Потом она говорит, что дворянская приставка
"де" нашего генерала еще больше сделает для престижа нации, чем его
генеральские звезды. До него мы вели себя развязно, клали локти на стол и
ковыряли в зубах ножом. Делали "пи-пи" напротив Елисейского дворца и
забывали креститься при прохождении похоронных процессий. Теперь -- все в
порядке. Мы опять осознали значение учтивости и делаем "пи-пи" только
напротив Бурбонского дворца, т.е. напротив парламента. Как она складно
говорит. Породистые животные, извините за выражение, умеют найти именно те
слова, которые нужно. Она затрагивает широкий круг вопросов. Она выступает
за элегантность в одежде. Она рекомендует надевать смокинг всякий раз, когда
это возможно, и, когда это невозможно, создавать такую возможность. Это так
красиво -- праздничный ужин. Посмотрите, как проходят ужины в Гранд Опера,
когда президент принимает важного гостя из далекой африканской страны и,
чтобы не ударить перед ним в грязь лицом, показывает ему свой товар --
учениц балетной школы -- лицом. Все разодеты, как на картинке. А он. Главный
Хозяин, еще более импозантный в своем смокинге, чем в генеральской мундире;
когда он находится на возвышении над всеми, все смотрят только на него и на
его орденскую ленту, перекинутую через плечо. Он -- главный распорядитель
вечера. Посмотрите, как он царственным жестом снимает и надевает свои очки:
надевает -- и смотрит на тебя, снимает -- и не смотрит на тебя! А как он
высоко держит подбородок -- будто бросает вызов всему миру и говорит ему,
что это он, он, да он же! Чем не манеры великого века, согласитесь? Он
отличается от всех предыдущих жильцов Елисейского дворца, не в обиду им
будет сказано. Разве они могут с ним сравниться? Президент Ориоль (деверь
известной летчицы), который больше походил на владельца консервной фабрики,
выдающего свою дочь замуж, или г-н Коти, случайно и к всеобщему огорчению
ставший президентом, который хотя и был весь из себя почетный до кончиков
ногтей, походил не на президента Республики, а скорее всего на президента
административного совета -- со своей хиленькой ручонкой и свистящей, как
чайник, вставной челюстью.
Усевшись на ступеньку сцены и уперев подбородок в согнутые колени, Берю
слушает, как говорит речь его красавица. Знатная дама хорошо подготовилась.
Она здорово владеет темой. Она затрагивает весь комплекс проблем. Все
чрезвычайные обстоятельства повседневного бытия. Театр? Пожалуйста. Как
раздеваться в гардеробе, сколько чаевых платить билетерше! Как держать
кресло своей спутницы, когда она садится, с какой стороны держать норковое
манто, когда помогаешь ей набросить его на плечи. Какую программку нужно ей
купить и как плавным движением руки протянуть ее ей. А также, что нельзя
делать во время спектакля: разговаривать, шуршать конфетной оберткой, громко
хлопать и снимать башмаки.
Берю поднимает палец.
-- Вы совершенно правы, моя графиня, -- говорит Глубокоуважаемый. -- Я
помню, как-то раз я ходил смотреть спектакль "У матери мадам загорелся дом".
В честь этого праздничного события я обул новые корочки из ссохшейся
телячьей шкуры. Она была такая ссохшаяся, что я натер мозоли на ногах. Когда
мы уселись, я разулся. Тут, как всегда бывает на спектаклях, приходит один
опоздавший. Он пробирается по нашему ряду и пинает ногой мои ботинки. Я
ничего не заметил. Спектакль заканчивается, а я еще в носках. Я хочу
обуться, а туфли исчезли! Я шарю под стульями -- дудки! Этот подонок их
стырил. Пришлось мне возвращаться домой в одних носках. Они были дырявыми и
разного цвета -- такая неприятность. А мы должны были в тот вечер пойти с
приятелем в один шикарный кабак в районе Сент-Уан. Весь вечер в носках --
никакого комфорта! Я никак не мог успокоиться.
Графиня властным жестом обрывает его. Ей так много чего надо еще
сказать, этой даме. Например, о переписке. Послушайте! Никогда не начинайте
письмо с "Дорогая мадам" -- это признак невоспитанности. Никогда не
называйте человека по дворянскому званию, если он не герцог. Поэтому, когда
вы пишете письмо графине, начинайте его словом "Мадам", а если герцогине --
"Мадам герцогиня". Если вы пишете папе (а папе пишут не так часто, ему
предпочитают звонить по телефону, особенно по утрам), начинайте его словами
"Очень Святой Отец".
-- Вы отдаете себе отчет в том, что ничего не может заменить высокого
рождения? -- восторженно кричит Толстый, повернувшись к нам, -- Эта бой-баба
все знает!
-- Друг мой! -- протестующе восклицает графиня.
Он в виде экрана ставит перед ее ртом свою ладонь, делая вид, будто он
не дает вырваться из него оставшейся порции белиберды. Свирепо взметнув
бровями, мамаша Труссаль де Труссо продолжает прерванную на полдороге
блестящую речь.
По ее мнению, французы должны еще больше совершенствоваться. Работать
над слогом. Бороться с дурными привычками. Например, с этой всем известной
манией воровать пепельницы в гостиницах, кафе и даже у своих друзей...
Берю снова перебивает ее.
-- В виду того, что пепельницы -- это реклама, -- говорит он, -- в
этом, моя графиня, нет ничего плохого, за исключением, естественно,
пепельниц приятелей.. Поскольку они сами их где-то стибрили, они им дороги
как память, поэтому было бы большим свинством брать их у них!
Дама снисходительно улыбается. Она переходит к рубрике, которая ее
очень волнует. Это грубые выражения.
-- Господа, -- говорит она, властно глядя на нас своими смущающими,
смущенными и чуточку блудливыми глазами, -- в современном разговорном языке
существуют, так сказать, отбросы, на которые уже никто не обращает внимания,
потому что они стали совсем привычными для наших ушей. Так, например, ни в
коем случае не следует говорить: "Я говорю за это"...
-- Нет, -- вмешивается Толстый, -- надо говорить: "Я разговариваю за
это".
Она продолжает:
-- Никогда не говорят; "Я иду к парикмахеру!"
-- Следует говорить: "Я иду к цирюльнику", -- прерывает ее Берю. -- А
еще проще и естественнее: "Я иду обкорнать свои патлы".
-- Не следует говорить, -- продолжает она, еле сдерживая раздражение,
-- что поделываешь?"
-- А следует говорить: "Над чем колупаешься", -- утверждает
Энциклопедист.
-- Не следует говорить, -- продолжает гостья благородных кровей: "Я иду
в концерт".
-- Особенно, если концерт симфонический, -- иронизирует Находчивый.
-- Не следует говорить: "Ехай туда"...
-- Следует говорить: "Едь туда!"
-- Не следует говорить: "Идите, пожалуйста, есть"...
-- Надо просто крикнуть: "На рубои!"
-- Не следует говорить "Аэроплан".
-- Говорят: "Боинг".
Графиня пожимает плечами.
-- Не следует также говорить: "Я мечтал об вас", а надо: "Я мечтал о
вас!"
Тут Толстый встает со ступенек. На его лице написана робость и
смущение. Он подходит к даме, берет ее отяжелевшую от драгоценностей руку и
прижимает ее к своей широкой груди.
-- Я всего-навсего простой Берюрье, -- лепечет Его Нежность, -- но я
позволил себе мечтать аб вас, моя графиня. Вы слышите? Аб вас! С большой
"А". Да, Аб вас!"
Это публичное признание в любви рассмешило нас, и мы прыснули, но он и
ухом не повел.
-- Я мечтал аб вас каждый день и, особенно, каждую ночь, моя прекрасная
графиня. Поэтому я не боюсь это сказать вам перед моими дорогими учениками
(он повышает тональность), а первый, кто возникнет, будет иметь дело со мной
(голос его теплеет); моя жизнь, моя честь и мое счастье у ваших ног.
Мы хотели захлопать, но тут открывается дверь, и в аудиторию входит
Дюбуа-Дюран, один из посыльных по школе. Это опять ко мне. Он подходит к
моему столу.
-- Господин директор просит вас немедленно зайти к нему! -- говорит он
мне.
-- Это что такое! -- лает Толстый с эстрады. -- Вы не знаете, что надо
стучаться, когда входишь в класс?
-- Извините меня, но это срочное дело, -- растерянно бормочет
Дюбуа-Дюран.
Но внезапно он меняется в лице. Он замечает графиню Труссаль де Труссо.
-- Вот так ничего себе, -- раскрыв от изумления рот, говорит он.
-- А ну, брысь отсюда! Исчезните с моих глаз! -- приказывает Толстый.
Но посыльный не подчиняется его приказу, а подходит к Верю и графине.
Из его глаз вылетают мыльные пузыри, а из ноздрей валит дым.
-- А тебе чего здесь надо, потаскуха! -- кричит он.
Берю вскакивает, сжимает кулаки и готовится нанести удар.
-- Я тебя научу уважать графиню Труссаль де Труссо! Ее предки были
полковниками во время крестовых походов и обезглавленными во время
Революции!
-- Вот эта? Графиня! -- не стесняясь хохочет посыльный, -- вы шутите,
господин преподаватель. Да ведь это Толстозадая Мими! Она держала бордель в
Монбризоне, а сейчас, кажется, заправляет тайными притонами в Сеyт-Этьене и
в Лионе! Это еще та красотка! Однажды, когда мы делали ночью облаву в одном
из ее притонов, эта стерва сыпанула мне в глаза горсть молотого перца!
Скажи, что это не так, ты, шлюха! -- кричит Дюбуа-Дюран в лицо
нелицеприятной гостье этой недели.
Так называемая графиня слегка бледнеет и теребит кончик носа. И тут ее
естество прорывается наружу.
-- Сам ты шлюха! Гомик! -- кричит она Дюбуа-Дюрану-Испортившему Обедню.
-- О, ля, ля! Все вы, легавые, одинаковые, в общем, элегантные, как
бульдоги!
-- Это невозможно! Это невозможно! -- умирающим голосом стонет Толстый,
перехватывая руками горло, чтобы сдержать рвущиеся изнутри душераздирающие
стоны.
-- Вы только посмотрите на этого борова! И он еще строит из себя "Даму
с камелиями!" -- мечет она громы и молнии, от чего начинают звенеть все
навешанные на ней побрякушки.
Она клеймит его пальцем и голосом.
-- И этот Господин Мешок с супом воображает, что у него есть
способности научиться хорошим манерам! Шматок вонючего сала, который месяц
валялся на помойке, пока бастовали мусорщики! Он годится только на то, чтобы
выучить отрывной календарь "Вермо", да и то двадцатилетней давности!
Очаровашка! Пупсик розовый в вонючих рубашках! Научись сначала правильно
спрягать глаголы!
И это Его Высочество Стакан еще берется учить других, как делать
реверансы, -- с такими-то слоновьими ногами -- и чмокать ручки! Он и без
картонного носа похож на клоуна из цирка! А когда он разденется догола, то у
него, у этого залатанного-перелатанного херувима, сразу и не поймешь, где
морда, а где задница! Козел вонючий! Ты можешь хоть сто лет долбить свои
пособия и правила хорошего тона -- все равно из тебя никогда не получится
джентельмена великого века!
Чтобы хоть как-то заглушить хохот своих учеников, Берю, как створками
раковины, закрывает уши. А потом, чтобы спасти лицо, сдавливает его своими
заскорузлыми и порезанными пальцами.
Я не в силах больше смотреть на страдания своего коллеги и незаметно
смываюсь. Я бы вышвырнул под зад коленом эту графиню, но боюсь, что она меня
узнает и во всеуслышанье объявит о присутствии в зале такой знаменитой
личности.
В которой все проясняется
Директор, заложив руки за спину, меряет ногами свой кабинет. Время от
времени он останавливается у одной из картин, украшающих стены помещения,
чтобы снять нервное напряжение.
-- Друг мой, -- говорит он мне, -- я не мог ждать, пока закончится
лекция. Мне надо с вами поговорить... Присаживайтесь!
Мы садимся по разные стороны его рабочего стола.
-- Вы видели фотографию Канто?
-- Да, -- говорю я. -- Видел. В школу подсунули мнимого Канто.
-- Еще вчера, -- признается Босс, -- я отправил фотографию моего
экс-слушателя в службу архивов и в службу криминалистики уголовной полиции.
На всякий случай,
-- Браво, господин директор!
Он снисходительно отмахивается от моего комплимента.
-- Почти одновременно с фотографией настоящего Авеля Канто я получил
вот это сообщение.
Он протягивает мне телеграмму.
Я быстро пробегаю текст. Вот что там было написано:
ЧЕЛОВЕК О КОТОРОМ ИДЕТ РЕЧЬ НЕКТО ГАНС БЮРГЕР НЕМЕЦКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ
ИЗВЕСТЕН ПОД КЛИЧКОЙ ГАНС ДИНАМИТЧИК ТЧК РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОЛИЦИЕЙ ПЯТИ СТРАН
ТЧК
Я клаху телеграмму на стол.
-- Смелый парень, не побоялся сунуться в пасть сыщикам!
Но директор пожимает плечами.
-- А пока у меня есть моральное подтверждение того, что готовится
покушение. Этот человек подложил бомбу, комиссар!
И, будто смакуя эту мрачную новость, шепчет, четко выговаривая каждый
слог.
-- В этом заведении заложена бомба.
-- Поиски что-нибудь дали?
-- Ничего! Я сам лично со своими главными сотрудниками обследовал
маршрут, которым я хочу завтра провести президента.
Он снимает свои очки, дует на стекла и тщательно протирает их шелковым
платочком из нагрудного кармана.
-- Мы оказались в пренеприятной ситуации, мой дорогой друг. Если
произойдет покушение, вы представляете, какой будет скандал? Наша прекрасная
Школа пользуется большим авторитетом за рубежом.* Начальники полиции других
стран приезжают со всех концов земли, чтобы посетить ее и поучиться нашим
методам.
-- Господин директор, -- решительно говорю я, -- нужно отменить
завтрашний визит,
Он пожимает плечами.
-- Вы думаете, что я уже не пытался это сделать! Но уже слишком поздно.
В министерстве внутренних дел мне настоятельно указали на то, что президент
Рамирес очень хотел приехать сюда. Его программа была расписана по минутам.
Изменить ничего невозможно, иначе это вызвало бы скандал другого рода.
Он стучит ладонью по письменному столу.
-- Ну, и потом, вы представляете, что значит сказать президенту: "Не
входите. Ваше Превосходительство, вас ожидает бомба?" Нет, нет, надо во что
бы то ни стало выбраться из этого тупика.
И тогда одна идея, с большой "И", такой же большой, как Вандомская
колонна, выстреливает мне в черепок. Я наклоняюсь над столом и импульсивно
хватаю руку моего визави.
-- Господин директор, раз поиски ничего не дали, остается одно
единственное средство!
Он быстро водружает на место очки и смотрит на меня.
-- Какое?
-- Послушайте, -- говорю я. -- Давайте рассмотрим это дело в
хронологаческом порядке. Мы не проявляли достаточно серьезного интереса к
датам, и это была ошибка, потому что даты о многом говорят. Кастеллини
загремел в лестничный проем накануне прибытия Канто (мнимого).
-- Точно, -- вздрагивает он.
-- Просто потому, что наши противники знали, что он знал настоящего
Канто. До того, как "устроить" свое покушение, они навели справки, т.е.
операция была тщательно и детально подготовлена. Однако им не было известно,
что еще один из ваших слушателей тоже знал настоящего Канто.
--Бардан?
-- Да, Бардан. Два дня спустя после приезда "новенького" Бардан в
автобусе обнаруживает подставку. У вас в школе двести слушателей, и нужно
определенное время для того, чтобы они перезнакомились...
* Совершенно точно. И пусть мена не обвиняют в симпатии к в.н.ш.п.: она
на самой деле ЯВЛЯЕТСЯ одной из самых прекрасных школ Франции. -- Примеч.
авт.
Сосед Бардана в автобусе кричит: "Ба, это новенький, Авель Канто".
Бардан настораживается. Авель Канто -- такую фамилию не часто встретишь, а
раз встретив, крепко запомнишь. Он хочет уточнить: "Авель Канто из Бордо?"
Ему дают утвердительный ответ. Тогда он начинает по-быстрому соображать. Он
же сыщик, Бардан. Он вспоминает Либурн, настоящего Авеля Канто... и
Кастеллини. Кастеллини его приятель. И до него внезапно доходит вся правда.
Он догадывается, что Кастеллини был убит из-за того, что он знал Канто.
Только из-за этого!
А он тоже знал Канто. То, что он узнает в автобусе, имеет для него
решающее значение. Он выскакивает из автобуса и возвращается в школу. Для
чего? Чтобы предупредить вас. Где вы были в тот день, господии директор,
когда умер Бардан?
-- У меня было совещание с парижскими коллегами.
-- Следовательно, не имея возможности попасть к вам на прием, он решил
пойти к себе и дождаться, когда вы освободитесь. И его там убили! Какой я
кретин, что заподозрил Ганса Бюргера в этих убийствах. Он единственный
человек, который не мог их совершить, потому что его не было здесь, когда
умер Кастеллини, он находился в автобусе, когда Бардан был отравлен.
-- Вывод, -- прерывает меня директор, -- убийца по-прежнему среди нас?
-- Да. Именно это может все спасти.
-- Как?
-- Соучастник мнимого Канто знает, что произойдет и как это произойдет.
-- Вполне вероятно.
-- Тогда, господии директор, выслушайте меня внимательно. Завтра, во
время приема, вы должны сделать так, чтобы весь штат школы был на этом
приеме, все: преподаватели, слушатели и технический персонал. И вы их
попросите всех участвовать в осмотре школы, чтобы оказать честь вашему
гостю.
Биг Босс встает.
-- Браво! Понял! Потрясающе! -- говорит он. -- Вы думаете, что
соучастник захочет смыться, чтобы самому не взорваться?
-- Ну, а как же, поставьте себя на его место, это же логично? И в этот
момент я его и сцапаю. Я предупрежу вас, вы под любим предлогом должны
будете изменить маршрут, как только наш парень проявит намерение улизнуть. И
у меня останется несколько минут, чтобы заставить расколоться этого молодца.
Положитесь на меня, с помощью моего доблестного Берюрье, я ручаюсь, что он
заговорит.
Едва я объявляю о своем решении, как в дверь кабинета кто-то стучит.
Это Берю. Берю, но какой. С искаженным лицом, сконфуженный, изнеможенный и
расстроенный до глубины своих костей. Берю, потерпевший полное поражение и
банкротство. Берю, который потерял в себя веру! Берю, который пожирает себя!
Берю, который распадается на части и обращается в жидкость, наконец.
-- Чем могут служить, дорогой Берюрье?
Толстый подходит. Серый. Его всего трясет.
-- Рапорт о моей отставке, господин директор.
-- Вашей отставке!
-- Да. Сан-А вам рассказал?
-- Нет, балда, я ничего не рассказывал, у нас есть более важные дела,
чем твоя мнимая графиня.
И, обращаясь к директору:
-- Во время лекции моего младшего товарища произошел небольшой
инцидент. Он пригласил псевдографиню на "практическую" часть лекции, но
вышеупомянутая персона оказалась просто напросто бывшей содержательницей
борделя.
Директор сдерживает улыбку. Но Берю протестует.
-- А ты знаешь, что она на самом деле графиня? "Она мне объяснила,
опилок, чтобы он не гремел! А покрышки! Не видно даже намека на рисунок! А
сколько там на спидометре? Восемь тысяч! Не делайте из меня идиота, старина,
тут и дураку понятно, что его отмотали назад! Если бы вы пешедралом
протопали разницу между тем, что показывает спидометр, и тем, сколько она
прошла на самом деле, вы бы истерли до колен свои ходули! 63-ий год? Ну, да!
Наверняка 62-ой, потому что предыдущий Салон проходил в июне! Я уж не говорю
о том, сколько раз ее били! Смотрите, это крыло покрашено свежей краской, к
тому же красной. Да, а вы точно уверены, что это была не пожарная машина? В
общем, так! Я могу предложить вам за этот металлолом... скажем, его
восемьдесят тысяч, да и то потому, что у вас такое горе!"
"Но, -- падает в обморок Сим Камил, -- я заплатил за нее четыреста
тысяч! Она даже не выходила из гаража!"
"Ну, и что из этого? Что я могу поделать, если вы такой законченный
кретин?"
-- Поэтому принимайте меры предосторожности! -- призывает Берю.
Он собирается уточнить, какие меры являются самыми идеальными, как
опять раздастся стук в дверь. И тут он не выдерживает, вскакивает со стула и
со злостью кричит во всю мощь своих бронхов:
-- На этот раз это ему так не пройдет, хватит! Я так врежу под зад этой
нахальной образине, что он, как мяч, вылетит отсюда! Чтобы ои знал, что
здесь класс, а не общественный писсуар! Ты понял, придурок! -- орет он,
рывком распахивая дверь.
И, как пораженный громом, замешкает.
В дверях стоит графиня Труссаль де Труссо, от талии до волос увешанная
драгоценностями.
В которой Берю и его графиня
вместе делают обзор правил хоро
шего тона до того момента, пока
Берюрье не испытал страшное
разочарование
Самое первое, что приходит в голову, это то, что графиня навешала на
себя вагон и маленькую тележку! Все свои наряды! Все свои диадемы! На ней
одной уместилась вся витрина ювелирной лавки "Ван Клиф". У нее везде
драгоценности: на шее, на лбу, на десяти пальцах, на животе, на сосках
грудей, на запястьях, на локтях, на поясе, в ушах, в волосах! Закованная в
панцирь из золота, бриллиантов и жемчугов, г-жа Труссаль де Труссо вся
искрится, сверкает, сияет неоновыми огнями, горят ярким пламенем,
переливается всеми цветами радуги. Это просто фейерверк! Она пропускает весь
дневной свет через свои капилляры, а потом, обогатив и облагородив и обратив
его в огненный порошок, разливает его вокруг себя.
Под тяжестью своих редких камней она становится ярко красной. Ее рубины
заигрывают с изумрудами, опалы с сапфирами, а бриллианты со всеми
остальными. Ее декольте выбрасывало света на десять миллионов франков! Будто
волшебный фонтан! Световая реклама! Драгоценная кольчуга! Фея! Волшебница!
Восток! Фатима! Врата сказочной пещеры! Маркиза де Шателе! Финал волшебной
сказки! Ослепление! Умопомрачение от солнечного удара! Сказочная роскошь!
Ударная сила Франции, обратившаяся в чудо!
От изумления Берю чуть не теряет рассудок. От восхищения становится
пурпурным, от восторга обалдевает.
-- Моя графиня, моя графиня! -- как заведенный повторяет он вне себя от
радости. -- Какая честь! Какое счастье! Какая радость! И, как говорил глава
ливанского правительства на открытия двух недель французского фильма: какое
удовольствие принимать у себя в Бейруте такую красивую дэвушку! Входите же,
дайте мне вас поприветствовать-с, представить-с вас, поцеловать-с вам
ручку-с.
Не помня себя от радости, он порывисто, как в театре, склоняется веред
ней. Жадными в мокрыми губами он чмокает
* Почему глава XV бис? А почему бы и нет? -- примеч. авт.
небрежно протянутую для поцелуя руку дамы и, ненасытившись, целует ее в
предплечье. Потом в рукав ее платья и затем впивается зубами в накладные
кружева. Его зубной протез выпадает из челюсти и остается висеть на платье.
Какой необычный трофей. Графиня, полуосуждающе и одновременно полупоощряюще,
пытается сдержать его порыв: "Полноте, полноте". Такое бурное проявление
чувств ее, конечно, шокирует, и, в то же время, льстит се самолюбию. Какая
женщина втайне не мечтает о том, чтобы ее с такой страстью целовали под
взглядами четырехсот молодых и налитых соком мужчин?
Толстый отцепляет от платья свою вставную челюсть я вставляет ее на
место. Затем он за руку ведет графиню на сцену.
-- Моя графиня, -- воркует Влюбленный, -- позвольте мне представить вам
моих учеников!
-- Боже праведный, да это же мужчины! -- восклицает благородная дама.
-- Я думала, что они молодые люди, мой славный Берюрье.
-- Мужчины или не мужчины, они -- ученики, и я их ставлю в угол, если
они того заслуживают! -- посуровев, отвечает Берю.
Вы только подумайте, какие метаморфозы происходят с влюбленным
мужчиной. Чувствуется, что он готов наказывать, кусать зубами, творить
беззаконие, хотя сам по себе он славный малый.
Вспомнив о правилах хорошего тона, он с пафосом обращается к нам.
-- Парни, я представляю вам знаменитую графиню Труссаль де Труссо,
даму, зоологическое дерево которой не рыхлый бамбук, а развесистое ореховое
дерево, с твердой сердцевиной! Родословная ее предков берет начало со времен
Бульона Горячего Холодного Третьего, не так ли моя графиня?
Он усаживает даму на стул.
-- Вы нормально доехали, моя графиня? -- осведомляется он.
Она очень просто и в тоже время благовоспитанно говорит "да".
-- Если вы не слишком притомились, -- с нетерпением в голосе говорит
Озабоченный, -- и учитывая, что время идет, можно сразу же перейти к
серьезным вещам, идет?
Г-жа Труссаль де Труссо отвечает, чти она в его полном распоряжении.
-- Прекрасно, -- изрекает Удовлетворенный. -- Начнем с урока "поцелуй
руки". Каждый ученик будет подходить к вам, и вы ему сами скажете, правильно
он прикладывается или нет.
Прекрасный организатор, он делает знак слушателям первого ряда
подходить по одному. И вот мы поднимаемся на сцену. А у самих подспудно
закрадывается ощущение, что мы солдаты, которых ведут на случку с передовой
в ближний тыл.
-- Следующий! -- напевно, в стиле Жака Брелля, выкрикивает он.
Каждый подходит, складывается пополам, берет протянутую руку и
запечатлевает на ней легкий почтительный поцелуй, как предусмотрено в статье
88, параграф 3 Готского альманаха. Графини изумительно исполняет свою роль.
Она объясняет, что руку следует брать снизу, а не сверху, что ее надо не
чмокать, не вдавливаться в нее губами, не поднимать ее вверх, а, наоборот,
самому сгибаться к руке. И еще, что руку не следует резко бросать. Берю
ликует. Ои млеет от восторга. Он испытывает чуть ли не чувство
сопричастности к происходящему, как подглядун, тайком взирающий на
непристойную сцену в замочную скважину.
Когда эта церемония завершается. Верю потирает руки, как человек
заключивший выгодную сделку.
-- Ну, вот, моя графиня, -- со смехом говорит он, -- теперь вам можно
целую неделю не мыть эту руку! Как вам понравились мои шалопаи?
-- Чудесно! Просто чудесно! -- рассыпается в комплиментах графиня. --
Это настоящие джентльмены, и Франция может гордиться, что у нее такая
воспитанная полиция.
В знак благодарности ей устраивают бурную овацию. Воодушевленная этим,
она добавляет, что наша страна под руководством нашего прославленного
генерала, начинает обретать свое настоящее место в мире. То место, которое
она утеряла после Людовика XIV. Потом она говорит, что дворянская приставка
"де" нашего генерала еще больше сделает для престижа нации, чем его
генеральские звезды. До него мы вели себя развязно, клали локти на стол и
ковыряли в зубах ножом. Делали "пи-пи" напротив Елисейского дворца и
забывали креститься при прохождении похоронных процессий. Теперь -- все в
порядке. Мы опять осознали значение учтивости и делаем "пи-пи" только
напротив Бурбонского дворца, т.е. напротив парламента. Как она складно
говорит. Породистые животные, извините за выражение, умеют найти именно те
слова, которые нужно. Она затрагивает широкий круг вопросов. Она выступает
за элегантность в одежде. Она рекомендует надевать смокинг всякий раз, когда
это возможно, и, когда это невозможно, создавать такую возможность. Это так
красиво -- праздничный ужин. Посмотрите, как проходят ужины в Гранд Опера,
когда президент принимает важного гостя из далекой африканской страны и,
чтобы не ударить перед ним в грязь лицом, показывает ему свой товар --
учениц балетной школы -- лицом. Все разодеты, как на картинке. А он. Главный
Хозяин, еще более импозантный в своем смокинге, чем в генеральской мундире;
когда он находится на возвышении над всеми, все смотрят только на него и на
его орденскую ленту, перекинутую через плечо. Он -- главный распорядитель
вечера. Посмотрите, как он царственным жестом снимает и надевает свои очки:
надевает -- и смотрит на тебя, снимает -- и не смотрит на тебя! А как он
высоко держит подбородок -- будто бросает вызов всему миру и говорит ему,
что это он, он, да он же! Чем не манеры великого века, согласитесь? Он
отличается от всех предыдущих жильцов Елисейского дворца, не в обиду им
будет сказано. Разве они могут с ним сравниться? Президент Ориоль (деверь
известной летчицы), который больше походил на владельца консервной фабрики,
выдающего свою дочь замуж, или г-н Коти, случайно и к всеобщему огорчению
ставший президентом, который хотя и был весь из себя почетный до кончиков
ногтей, походил не на президента Республики, а скорее всего на президента
административного совета -- со своей хиленькой ручонкой и свистящей, как
чайник, вставной челюстью.
Усевшись на ступеньку сцены и уперев подбородок в согнутые колени, Берю
слушает, как говорит речь его красавица. Знатная дама хорошо подготовилась.
Она здорово владеет темой. Она затрагивает весь комплекс проблем. Все
чрезвычайные обстоятельства повседневного бытия. Театр? Пожалуйста. Как
раздеваться в гардеробе, сколько чаевых платить билетерше! Как держать
кресло своей спутницы, когда она садится, с какой стороны держать норковое
манто, когда помогаешь ей набросить его на плечи. Какую программку нужно ей
купить и как плавным движением руки протянуть ее ей. А также, что нельзя
делать во время спектакля: разговаривать, шуршать конфетной оберткой, громко
хлопать и снимать башмаки.
Берю поднимает палец.
-- Вы совершенно правы, моя графиня, -- говорит Глубокоуважаемый. -- Я
помню, как-то раз я ходил смотреть спектакль "У матери мадам загорелся дом".
В честь этого праздничного события я обул новые корочки из ссохшейся
телячьей шкуры. Она была такая ссохшаяся, что я натер мозоли на ногах. Когда
мы уселись, я разулся. Тут, как всегда бывает на спектаклях, приходит один
опоздавший. Он пробирается по нашему ряду и пинает ногой мои ботинки. Я
ничего не заметил. Спектакль заканчивается, а я еще в носках. Я хочу
обуться, а туфли исчезли! Я шарю под стульями -- дудки! Этот подонок их
стырил. Пришлось мне возвращаться домой в одних носках. Они были дырявыми и
разного цвета -- такая неприятность. А мы должны были в тот вечер пойти с
приятелем в один шикарный кабак в районе Сент-Уан. Весь вечер в носках --
никакого комфорта! Я никак не мог успокоиться.
Графиня властным жестом обрывает его. Ей так много чего надо еще
сказать, этой даме. Например, о переписке. Послушайте! Никогда не начинайте
письмо с "Дорогая мадам" -- это признак невоспитанности. Никогда не
называйте человека по дворянскому званию, если он не герцог. Поэтому, когда
вы пишете письмо графине, начинайте его словом "Мадам", а если герцогине --
"Мадам герцогиня". Если вы пишете папе (а папе пишут не так часто, ему
предпочитают звонить по телефону, особенно по утрам), начинайте его словами
"Очень Святой Отец".
-- Вы отдаете себе отчет в том, что ничего не может заменить высокого
рождения? -- восторженно кричит Толстый, повернувшись к нам, -- Эта бой-баба
все знает!
-- Друг мой! -- протестующе восклицает графиня.
Он в виде экрана ставит перед ее ртом свою ладонь, делая вид, будто он
не дает вырваться из него оставшейся порции белиберды. Свирепо взметнув
бровями, мамаша Труссаль де Труссо продолжает прерванную на полдороге
блестящую речь.
По ее мнению, французы должны еще больше совершенствоваться. Работать
над слогом. Бороться с дурными привычками. Например, с этой всем известной
манией воровать пепельницы в гостиницах, кафе и даже у своих друзей...
Берю снова перебивает ее.
-- В виду того, что пепельницы -- это реклама, -- говорит он, -- в
этом, моя графиня, нет ничего плохого, за исключением, естественно,
пепельниц приятелей.. Поскольку они сами их где-то стибрили, они им дороги
как память, поэтому было бы большим свинством брать их у них!
Дама снисходительно улыбается. Она переходит к рубрике, которая ее
очень волнует. Это грубые выражения.
-- Господа, -- говорит она, властно глядя на нас своими смущающими,
смущенными и чуточку блудливыми глазами, -- в современном разговорном языке
существуют, так сказать, отбросы, на которые уже никто не обращает внимания,
потому что они стали совсем привычными для наших ушей. Так, например, ни в
коем случае не следует говорить: "Я говорю за это"...
-- Нет, -- вмешивается Толстый, -- надо говорить: "Я разговариваю за
это".
Она продолжает:
-- Никогда не говорят; "Я иду к парикмахеру!"
-- Следует говорить: "Я иду к цирюльнику", -- прерывает ее Берю. -- А
еще проще и естественнее: "Я иду обкорнать свои патлы".
-- Не следует говорить, -- продолжает она, еле сдерживая раздражение,
-- что поделываешь?"
-- А следует говорить: "Над чем колупаешься", -- утверждает
Энциклопедист.
-- Не следует говорить, -- продолжает гостья благородных кровей: "Я иду
в концерт".
-- Особенно, если концерт симфонический, -- иронизирует Находчивый.
-- Не следует говорить: "Ехай туда"...
-- Следует говорить: "Едь туда!"
-- Не следует говорить: "Идите, пожалуйста, есть"...
-- Надо просто крикнуть: "На рубои!"
-- Не следует говорить "Аэроплан".
-- Говорят: "Боинг".
Графиня пожимает плечами.
-- Не следует также говорить: "Я мечтал об вас", а надо: "Я мечтал о
вас!"
Тут Толстый встает со ступенек. На его лице написана робость и
смущение. Он подходит к даме, берет ее отяжелевшую от драгоценностей руку и
прижимает ее к своей широкой груди.
-- Я всего-навсего простой Берюрье, -- лепечет Его Нежность, -- но я
позволил себе мечтать аб вас, моя графиня. Вы слышите? Аб вас! С большой
"А". Да, Аб вас!"
Это публичное признание в любви рассмешило нас, и мы прыснули, но он и
ухом не повел.
-- Я мечтал аб вас каждый день и, особенно, каждую ночь, моя прекрасная
графиня. Поэтому я не боюсь это сказать вам перед моими дорогими учениками
(он повышает тональность), а первый, кто возникнет, будет иметь дело со мной
(голос его теплеет); моя жизнь, моя честь и мое счастье у ваших ног.
Мы хотели захлопать, но тут открывается дверь, и в аудиторию входит
Дюбуа-Дюран, один из посыльных по школе. Это опять ко мне. Он подходит к
моему столу.
-- Господин директор просит вас немедленно зайти к нему! -- говорит он
мне.
-- Это что такое! -- лает Толстый с эстрады. -- Вы не знаете, что надо
стучаться, когда входишь в класс?
-- Извините меня, но это срочное дело, -- растерянно бормочет
Дюбуа-Дюран.
Но внезапно он меняется в лице. Он замечает графиню Труссаль де Труссо.
-- Вот так ничего себе, -- раскрыв от изумления рот, говорит он.
-- А ну, брысь отсюда! Исчезните с моих глаз! -- приказывает Толстый.
Но посыльный не подчиняется его приказу, а подходит к Верю и графине.
Из его глаз вылетают мыльные пузыри, а из ноздрей валит дым.
-- А тебе чего здесь надо, потаскуха! -- кричит он.
Берю вскакивает, сжимает кулаки и готовится нанести удар.
-- Я тебя научу уважать графиню Труссаль де Труссо! Ее предки были
полковниками во время крестовых походов и обезглавленными во время
Революции!
-- Вот эта? Графиня! -- не стесняясь хохочет посыльный, -- вы шутите,
господин преподаватель. Да ведь это Толстозадая Мими! Она держала бордель в
Монбризоне, а сейчас, кажется, заправляет тайными притонами в Сеyт-Этьене и
в Лионе! Это еще та красотка! Однажды, когда мы делали ночью облаву в одном
из ее притонов, эта стерва сыпанула мне в глаза горсть молотого перца!
Скажи, что это не так, ты, шлюха! -- кричит Дюбуа-Дюран в лицо
нелицеприятной гостье этой недели.
Так называемая графиня слегка бледнеет и теребит кончик носа. И тут ее
естество прорывается наружу.
-- Сам ты шлюха! Гомик! -- кричит она Дюбуа-Дюрану-Испортившему Обедню.
-- О, ля, ля! Все вы, легавые, одинаковые, в общем, элегантные, как
бульдоги!
-- Это невозможно! Это невозможно! -- умирающим голосом стонет Толстый,
перехватывая руками горло, чтобы сдержать рвущиеся изнутри душераздирающие
стоны.
-- Вы только посмотрите на этого борова! И он еще строит из себя "Даму
с камелиями!" -- мечет она громы и молнии, от чего начинают звенеть все
навешанные на ней побрякушки.
Она клеймит его пальцем и голосом.
-- И этот Господин Мешок с супом воображает, что у него есть
способности научиться хорошим манерам! Шматок вонючего сала, который месяц
валялся на помойке, пока бастовали мусорщики! Он годится только на то, чтобы
выучить отрывной календарь "Вермо", да и то двадцатилетней давности!
Очаровашка! Пупсик розовый в вонючих рубашках! Научись сначала правильно
спрягать глаголы!
И это Его Высочество Стакан еще берется учить других, как делать
реверансы, -- с такими-то слоновьими ногами -- и чмокать ручки! Он и без
картонного носа похож на клоуна из цирка! А когда он разденется догола, то у
него, у этого залатанного-перелатанного херувима, сразу и не поймешь, где
морда, а где задница! Козел вонючий! Ты можешь хоть сто лет долбить свои
пособия и правила хорошего тона -- все равно из тебя никогда не получится
джентельмена великого века!
Чтобы хоть как-то заглушить хохот своих учеников, Берю, как створками
раковины, закрывает уши. А потом, чтобы спасти лицо, сдавливает его своими
заскорузлыми и порезанными пальцами.
Я не в силах больше смотреть на страдания своего коллеги и незаметно
смываюсь. Я бы вышвырнул под зад коленом эту графиню, но боюсь, что она меня
узнает и во всеуслышанье объявит о присутствии в зале такой знаменитой
личности.
В которой все проясняется
Директор, заложив руки за спину, меряет ногами свой кабинет. Время от
времени он останавливается у одной из картин, украшающих стены помещения,
чтобы снять нервное напряжение.
-- Друг мой, -- говорит он мне, -- я не мог ждать, пока закончится
лекция. Мне надо с вами поговорить... Присаживайтесь!
Мы садимся по разные стороны его рабочего стола.
-- Вы видели фотографию Канто?
-- Да, -- говорю я. -- Видел. В школу подсунули мнимого Канто.
-- Еще вчера, -- признается Босс, -- я отправил фотографию моего
экс-слушателя в службу архивов и в службу криминалистики уголовной полиции.
На всякий случай,
-- Браво, господин директор!
Он снисходительно отмахивается от моего комплимента.
-- Почти одновременно с фотографией настоящего Авеля Канто я получил
вот это сообщение.
Он протягивает мне телеграмму.
Я быстро пробегаю текст. Вот что там было написано:
ЧЕЛОВЕК О КОТОРОМ ИДЕТ РЕЧЬ НЕКТО ГАНС БЮРГЕР НЕМЕЦКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ
ИЗВЕСТЕН ПОД КЛИЧКОЙ ГАНС ДИНАМИТЧИК ТЧК РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОЛИЦИЕЙ ПЯТИ СТРАН
ТЧК
Я клаху телеграмму на стол.
-- Смелый парень, не побоялся сунуться в пасть сыщикам!
Но директор пожимает плечами.
-- А пока у меня есть моральное подтверждение того, что готовится
покушение. Этот человек подложил бомбу, комиссар!
И, будто смакуя эту мрачную новость, шепчет, четко выговаривая каждый
слог.
-- В этом заведении заложена бомба.
-- Поиски что-нибудь дали?
-- Ничего! Я сам лично со своими главными сотрудниками обследовал
маршрут, которым я хочу завтра провести президента.
Он снимает свои очки, дует на стекла и тщательно протирает их шелковым
платочком из нагрудного кармана.
-- Мы оказались в пренеприятной ситуации, мой дорогой друг. Если
произойдет покушение, вы представляете, какой будет скандал? Наша прекрасная
Школа пользуется большим авторитетом за рубежом.* Начальники полиции других
стран приезжают со всех концов земли, чтобы посетить ее и поучиться нашим
методам.
-- Господин директор, -- решительно говорю я, -- нужно отменить
завтрашний визит,
Он пожимает плечами.
-- Вы думаете, что я уже не пытался это сделать! Но уже слишком поздно.
В министерстве внутренних дел мне настоятельно указали на то, что президент
Рамирес очень хотел приехать сюда. Его программа была расписана по минутам.
Изменить ничего невозможно, иначе это вызвало бы скандал другого рода.
Он стучит ладонью по письменному столу.
-- Ну, и потом, вы представляете, что значит сказать президенту: "Не
входите. Ваше Превосходительство, вас ожидает бомба?" Нет, нет, надо во что
бы то ни стало выбраться из этого тупика.
И тогда одна идея, с большой "И", такой же большой, как Вандомская
колонна, выстреливает мне в черепок. Я наклоняюсь над столом и импульсивно
хватаю руку моего визави.
-- Господин директор, раз поиски ничего не дали, остается одно
единственное средство!
Он быстро водружает на место очки и смотрит на меня.
-- Какое?
-- Послушайте, -- говорю я. -- Давайте рассмотрим это дело в
хронологаческом порядке. Мы не проявляли достаточно серьезного интереса к
датам, и это была ошибка, потому что даты о многом говорят. Кастеллини
загремел в лестничный проем накануне прибытия Канто (мнимого).
-- Точно, -- вздрагивает он.
-- Просто потому, что наши противники знали, что он знал настоящего
Канто. До того, как "устроить" свое покушение, они навели справки, т.е.
операция была тщательно и детально подготовлена. Однако им не было известно,
что еще один из ваших слушателей тоже знал настоящего Канто.
--Бардан?
-- Да, Бардан. Два дня спустя после приезда "новенького" Бардан в
автобусе обнаруживает подставку. У вас в школе двести слушателей, и нужно
определенное время для того, чтобы они перезнакомились...
* Совершенно точно. И пусть мена не обвиняют в симпатии к в.н.ш.п.: она
на самой деле ЯВЛЯЕТСЯ одной из самых прекрасных школ Франции. -- Примеч.
авт.
Сосед Бардана в автобусе кричит: "Ба, это новенький, Авель Канто".
Бардан настораживается. Авель Канто -- такую фамилию не часто встретишь, а
раз встретив, крепко запомнишь. Он хочет уточнить: "Авель Канто из Бордо?"
Ему дают утвердительный ответ. Тогда он начинает по-быстрому соображать. Он
же сыщик, Бардан. Он вспоминает Либурн, настоящего Авеля Канто... и
Кастеллини. Кастеллини его приятель. И до него внезапно доходит вся правда.
Он догадывается, что Кастеллини был убит из-за того, что он знал Канто.
Только из-за этого!
А он тоже знал Канто. То, что он узнает в автобусе, имеет для него
решающее значение. Он выскакивает из автобуса и возвращается в школу. Для
чего? Чтобы предупредить вас. Где вы были в тот день, господии директор,
когда умер Бардан?
-- У меня было совещание с парижскими коллегами.
-- Следовательно, не имея возможности попасть к вам на прием, он решил
пойти к себе и дождаться, когда вы освободитесь. И его там убили! Какой я
кретин, что заподозрил Ганса Бюргера в этих убийствах. Он единственный
человек, который не мог их совершить, потому что его не было здесь, когда
умер Кастеллини, он находился в автобусе, когда Бардан был отравлен.
-- Вывод, -- прерывает меня директор, -- убийца по-прежнему среди нас?
-- Да. Именно это может все спасти.
-- Как?
-- Соучастник мнимого Канто знает, что произойдет и как это произойдет.
-- Вполне вероятно.
-- Тогда, господии директор, выслушайте меня внимательно. Завтра, во
время приема, вы должны сделать так, чтобы весь штат школы был на этом
приеме, все: преподаватели, слушатели и технический персонал. И вы их
попросите всех участвовать в осмотре школы, чтобы оказать честь вашему
гостю.
Биг Босс встает.
-- Браво! Понял! Потрясающе! -- говорит он. -- Вы думаете, что
соучастник захочет смыться, чтобы самому не взорваться?
-- Ну, а как же, поставьте себя на его место, это же логично? И в этот
момент я его и сцапаю. Я предупрежу вас, вы под любим предлогом должны
будете изменить маршрут, как только наш парень проявит намерение улизнуть. И
у меня останется несколько минут, чтобы заставить расколоться этого молодца.
Положитесь на меня, с помощью моего доблестного Берюрье, я ручаюсь, что он
заговорит.
Едва я объявляю о своем решении, как в дверь кабинета кто-то стучит.
Это Берю. Берю, но какой. С искаженным лицом, сконфуженный, изнеможенный и
расстроенный до глубины своих костей. Берю, потерпевший полное поражение и
банкротство. Берю, который потерял в себя веру! Берю, который пожирает себя!
Берю, который распадается на части и обращается в жидкость, наконец.
-- Чем могут служить, дорогой Берюрье?
Толстый подходит. Серый. Его всего трясет.
-- Рапорт о моей отставке, господин директор.
-- Вашей отставке!
-- Да. Сан-А вам рассказал?
-- Нет, балда, я ничего не рассказывал, у нас есть более важные дела,
чем твоя мнимая графиня.
И, обращаясь к директору:
-- Во время лекции моего младшего товарища произошел небольшой
инцидент. Он пригласил псевдографиню на "практическую" часть лекции, но
вышеупомянутая персона оказалась просто напросто бывшей содержательницей
борделя.
Директор сдерживает улыбку. Но Берю протестует.
-- А ты знаешь, что она на самом деле графиня? "Она мне объяснила,