Сандерс Джон. Индиана

трудолюбивой жизни, она приобрела обыкновение рано вставать и не
рассталась с этой привычкой и теперь, когда снова стала богатой.
Увидев бледного, взволнованного Реймона, вошедшего к ней рано утром во
фраке, она поняла, что он снова попал в затруднительное положение, как это
нередко случалось с ним на протяжении его бурной жизни. В таких случаях
она всегда являлась его опорой и спасением и в своем материнском сердце
болезненно и глубоко переживала все его треволнения. Ей не легко дались
удачи и успехи Реймона, они сильно отразились на ее здоровье. Характер ее
сына - неистовый и в то же время холодный, страстный и тем не менее
рассудочный - был плодом ее неистощимой любви и всепрощающей нежности. С
другой, менее любящей матерью он был бы лучше, но она приучила его
принимать все ее жертвы и извлекать из них пользу. Благодаря ей он привык
желать и добиваться своего благополучия так же страстно, как она
добивалась его для сына. Считая себя созданной для того, чтобы ограждать
его от всяких огорчений и приносить ему в жертву свои личные интересы, она
приучила его думать, что весь мир существует только для него и что стоит
ему сказать ей слово, как все должно быть к его услугам. Своим материнским
самоотречением она достигла только одного - вырастила из него бездушного
эгоиста.
Бедная мать побледнела и, приподнявшись на кровати, с беспокойством
посмотрела на Реймона. Ее взгляд говорил: "Что я могу для тебя сделать,
куда должна бежать?".
- Матушка, - сказал он, беря ее за прозрачную сухую руку, - я ужасно
несчастен и нуждаюсь в вашей помощи. Облегчите мои страдания. Вы знаете,
что я люблю госпожу Дельмар...
- Нет, я не знала этого, - сказала госпожа де Рамьер тоном нежного
упрека.
- Не отрицайте, дорогая матушка, - сказал Реймон, дороживший каждым
мгновением, - вы это знали, и только ваша исключительная деликатность
помешала вам Первой заговорить со мной об этом. Так вот, эта женщина
приводит меня в отчаяние, я теряю голову.
- Говори все, - сказала госпожа де Рамьер с юношеской живостью, которая
пробуждалась в ней под влиянием горячей материнской любви.
- Не буду ничего скрывать, тем более что на этот раз я ни в чем не
виноват. Уже несколько месяцев я пытаюсь успокоить ее пылкую головку и
вернуть ее на путь истинный. Но все мои старания только сильнее разжигают
в ней жажду опасности и потребность в приключениях, присущую женщинам ее
родины. Сейчас, когда я разговариваю с вами, она находится здесь, у меня в
спальне, куда пришла без моего ведома, и я не знаю, как убедить ее уйти.
- Несчастное дитя! - воскликнула госпожа де Рамьер, поспешно одеваясь.
- Это при ее-то застенчивости и скромности! Я пойду и поговорю с ней. Ты
об этом пришел просить меня, не правда ли?
- Да, да! - сказал Реймон, растроганный нежностью матери. - Пойдите к
ней и уговорите ее быть благоразумной. Она, конечно, прислушается к голосу
добродетели, поддастся, может быть, вашим ласковым увещаниям, возьмет себя
в руки. Несчастная, она так страдает!..
Реймон бросился в кресло и разразился слезами - так он был потрясен
всеми пережитыми за это утро волнениями. Мать плакала вместе с ним, и
только дав ему выпить успокоительных капель, она наконец решилась оставить
его.
Когда госпожа де Рамьер вошла к Индиане, та встретила ее спокойно и с
достоинством; на лице ее не видно было слез. Госпожа де Рамьер не ожидала
такого самообладания и невольно смутилась, словно совершила бестактность,
зайдя в спальню к сыну и застав там Индиану.
Под влиянием большой симпатии и искренней сердечности она ласково
протянула ей руки. Госпожа Дельмар бросилась к ней. Ее отчаяние вылилось в
горьких рыданиях, и обе женщины долго плакали в объятиях друг друга.
Но когда госпожа де Рамьер попыталась что-то сказать, Индиана
остановила ее.
- Не говорите ничего, - прервала она ее, вытирая слезы. - Вы не найдете
такого слова, которое не причинило бы мне боли. Ваше сочувствие и ласка
ясно доказывают мне ваше доброе отношение и облегчают мои страдания,
насколько это вообще возможно. Я ухожу. Вам не надо убеждать меня - я сама
прекрасно понимаю, что мне следует делать.
- Я пришла к вам не для того, чтобы уговаривать вас уйти, а для того,
чтобы утешить, - ответила госпожа де Рамьер.
- Меня нельзя утешить, - возразила Индиана, целуя ее. - Любите меня,
это поддержит меня немного, но не говорите мне ни о чем. Прощайте! Вы
верите в бога - помолитесь за меня!
- Нет, я не пущу вас одну, - воскликнула госпожа де Рамьер. - Я сама
отвезу вас к вашему мужу, чтобы оправдать и защитить вас.
- О, как вы великодушны, - сказала Индиана, прижимая ее к своей груди,
- но это невозможно. Вы единственная, кто не знал тайны Реймона; сегодня
вечером о ней будет говорить весь Париж, и ваше участие в этой истории
скомпрометирует вас. Предоставьте мне одной перенести все последствия
скандала, - страдать мне придется недолго.
- Что вы хотите этим сказать? Неужели вы пойдете на преступление и
лишите себя жизни? Дитя мое, разве вы не верите в бога?
- Верю и поэтому через три дня уеду на остров Бурбон.
- Позволь мне как матери обнять и благословить тебя, моя дорогая! Бог
вознаградит тебя за твое мужество...
- Я уповаю на него, - сказала Индиана, подняв глаза к небу.
Госпожа де Рамьер хотела было послать за каретой, но Индиана
воспротивилась этому. Она пожелала вернуться домой одна и тайком. Напрасно
мать Реймона, видя, как она слаба и подавлена горем, отговаривала ее,
боясь, что у нее не хватит сил пройти пешком такой длинный путь.
- Не бойтесь, - ответила она, - одного слова Реймона было достаточно,
чтобы вернуть мне силы.
Закутавшись в манто и опустив на лицо черную кружевную вуаль, она вышла
из дома потайным ходом, указанным ей госпожой де Рамьер, и на улице с
первых же шагов почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Ей казалось,
что разгневанный муж уже хватает ее своей грубой рукой, бросает наземь и
топчет в грязи. Но скоро уличный шум, беспечные лица прохожих и холодный
утренний воздух вернули ей силы и спокойствие, хотя это было спокойствие и
решимость отчаяния, - то затишье перед бурей, которого опытные моряки
опасаются больше, чем самой бури. Она прошла по набережной от Института до
Законодательного корпуса, но, вместо того чтобы перейти мост, продолжала
машинально идти вдоль реки в каком-то бессмысленном и тупом оцепенении.
Она не заметила, как очутилась у самой воды; льдины с сухим и холодным
треском разбивались о прибрежные камни у ее ног. Зеленоватая вода
неотразимо влекла к себе Индиану. Можно привыкнуть к самым страшным мыслям
и, раз допустив их, находить в них даже известное удовольствие. Уже давно
возможность последовать примеру Нун успокаивала Индиану в часы отчаяния.
Самоубийство стало для нее каким-то сладостным искушением, только мысль о
том, что это грех, останавливала ее. Но в этот миг ни одной ясной мысли не
было больше в ее опустошенном сознании. Она не помнила ни о боге, ни о
Реймоне, а инстинктивно, словно в каком-то гипнозе, подходила все ближе к
реке.
Почувствовав леденящий холод воды, коснувшейся уже ее ног, она, как
лунатик, очнулась от забытья и огляделась кругом, стараясь понять, где
она; позади нее находился Париж, а у ног ее текла Сена, и на маслянистой
поверхности реки отражались белые фасады домов и серое небо. Непрерывное
течение воды и неподвижность земли смешались в ее представлении, и ей
стало казаться, будто вода стоит неподвижно, а земля убегают у нее из-под
ног. У Индианы закружилась голова, она прислонилась к стене, потом, как
зачарованная, медленно шагнула к воде, принимая ее за твердую почву.
Внезапно она услышала лай собаки, которая, подбежав, вдруг запрыгала
вокруг нее, и она остановилась. В ту же минуту привлеченный лаем собаки
мужчина схватил Индиану на руки и, отнеся ее подальше от воды, положил в
развалившуюся лодку, брошенную на берегу. Индиана смотрела ему в лицо и не
узнавала. Он опустился на землю у ее ног, завернул в свой плащ, взял ее
руки в свои, пытаясь согреть их, и назвал по имени. Но она была слишком
слаба, чтобы сделать над собой какое-либо усилие. Уже двое суток она
ничего не ела.
Однако, немного согревшись, она узнала Ральфа, стоявшего перед ней на
коленях. Он держал ее руки в своих и с тревогой смотрел ей в глаза,
ожидая, когда к ней вернется сознание.
- Вы встретили Нун? - спросила его Индиана. Затем, все еще находясь под
влиянием своей неотвязной думы, она добавила: - Я видела, как Нун
проходила по этой дороге. - И она указала рукой на реку. - Я хотела пойти
за ней, но она шла слишком быстро, и у меня не хватило сил догнать ее. Это
был какой-то кошмар.
Ральф с отчаянием смотрел на Индиану. Он тоже чувствовал, что голова
его идет кругом и мысли путаются.
- Уйдем отсюда, - сказал он.
- Уйдем, - согласилась она. - Но сначала найдите мои ноги, я потеряла
их там, на камнях.
Ральф увидел, что нога у нее совсем промокли и окоченели. Он взял
Индиану на руки и отнес в один из соседних домов, где гостеприимная
хозяйка приютила ее, пока она окончательно не пришла в себя. Тем временем
Ральф поспешил сообщить господину Дельмару, что его жена нашлась, но,
когда посланный пришел, того не оказалось дома. Полковник продолжал свои
поиски, он дошел до предела беспокойства и гнева. Ральф был более
сообразителен и успел уже побывать у господина де Рамьера. Тот только что
лег в постель и встретил Ральфа холодно и насмешливо. Тогда Ральф,
вспомнив о смерти Нун, направился к реке и пошел вдоль берега, а слугу
послал разыскивать Индиану тоже вдоль берега, но в противоположном
направлении. Офелия быстро напала на след хозяйки и привела Ральфа к тому
месту, где он ее и нашел. Постепенно Индиана припомнила все, что случилось
в эту злополучную ночь, но напрасно пыталась восстановить в памяти те
минуты, когда она находилась в каком-то лихорадочном бреду. Она никак не
могла объяснить своему кузену, какие мысли владели ею час тому назад. Но
Ральф, не спрашивал, понял сам, в каком она была состоянии. Взяв ее за
руку, он сказал ласковым и вместе с тем торжественным тоном:
- Кузина, вы должны дать мне одно обещание, - это будет последним
доказательством вашей дружбы, больше я ничем не буду докучать вам.
- Говорите, - ответила она, - сделать что-нибудь для вас - единственная
радость, которая мне осталась.
- Поклянитесь, - продолжал Ральф, - что вы никогда больше не будете
пытаться лишить себя жизни, не предупредив меня. Со своей стороны, клянусь
вам честью, что не буду препятствовать вам в этом. Прошу вас только
заранее предупредить меня: вы ведь знаете, что я отношусь равнодушно к
смерти и мне самому не раз приходили в голову подобные мысли...
- Почему вы говорите мне о самоубийстве? - спросила его госпожа
Дельмар. - Я не собиралась кончать самоубийством. Я считаю это грехом, не
то бы...
- Только что, Индиана, когда я схватил вас за руки, а это преданное
животное, - он погладил Офелию, - удержало вас за платье, вы, забыв о
боге, обо всем на свете и о вашем кузене Ральфе тоже...
Слезы навернулись на глаза Индианы, и она сжала руку сэра Ральфа.
- Зачем вы остановили меня? - печально спросила она. - Я была бы теперь
на небе, - ведь я не совершила бы греха, так как не сознавала, что делаю.
- Я это видел, но считаю, что самоубийство должно быть результатом
обдуманного решения. Если вам будет угодно, мы еще поговорим на эту тему.
Индиана вздрогнула: карета, в которой они ехали, остановилась перед их
домом, где ей предстояло встретиться с мужем. У нее не было сил подняться
по лестнице, и Ральф на руках отнес ее в спальню. Всю свою прислугу они
рассчитали; осталась одна служанка, ушедшая посудачить с соседкой об
исчезновении своей хозяйки, да Лельевр, который, не зная, что предпринять,
отправился в морг осматривать доставленные в это утро трупы. Ральф не
отходил от госпожи Дельмар, так как она все еще сильно страдала. Резкий
звонок возвестил о том, что вернулся полковник. Дрожь ужаса и ненависти
охватила все существо Индианы; она судорожно уцепилась за руку своего
кузена.
- Послушайте, Ральф, - сказала она, - если у вас есть хоть капля любви
ко мне, избавьте меня от присутствия этого человека, - я в таком
состоянии, что не могу его видеть. Я не хочу, чтобы он жалел меня, я
предпочитаю его гнев состраданию. Не открывайте дверь или отошлите его.
Скажите, что меня не нашли.
Губы ее дрожали, она крепко держала Ральфа за руку и не отпускала его.
Бедный баронет, терзаемый двумя противоположными чувствами, не знал, на
что решиться. Дельмар с такой силой дергал звонок, что каждую минуту мог
оборвать его, а Индиана была почти без чувств от волнения.
- Вы думаете только о его гневе, - воскликнул наконец Ральф, - и совсем
не думаете о его волнении и беспокойстве. Вы почему-то считаете, что он
ненавидит вас... Если бы вы видели, в каком горе он был сегодня утром!
Индиана в изнеможении опустила руки, и Ральф пошел открывать дверь.
- Она здесь! - закричал полковник входя. - Черт знает что такое! Я весь
город обегал, разыскивая ее. Премного ей благодарен за такое чудесное
времяпрепровождение! Будь она проклята, не хочу ее видеть, я способен
убить ее.
- Вы не думаете о том, что она вас слышит, - шепотом сказал Ральф. -
Она в таком состоянии, что не в силах вынести никакого волнения. Возьмите
себя в руки.
- Будь она трижды проклята! - завопил полковник. - Я не так еще
волновался из-за нее все сегодняшнее утро! Мое счастье, что у меня нервы
как канаты! Кто из нас, скажите на милость, больше оскорблен, больше устал
и действительно болен - она или я? Где вы ее нашли, и что она делала?
Из-за нее я поссорился с этой безумной старухой Карвахаль, которая давала
уклончивые ответы и винила меня в милой проделке своей племянницы... Черт
побери, как я измучен!
Проговорив все это хриплым и грубым голосом, Дельмар сел на стул в
передней и вытер лоб, покрытый потом, несмотря на холодное время года.
Пересыпая свою речь проклятиями, он начал жаловаться на усталость,
волнения и муки; он задавал тысячи вопросов, но, к счастью, не слушал
ответов, потому что бедный Ральф совсем не умел лгать и не мог ничего
придумать, чем бы успокоить полковника. Он сидел за столом, невозмутимый и
молчаливый, как если бы горе этих двух людей его вовсе не касалось, а
между тем, вероятно, страдал больше, чем они сами.
Госпожа Дельмар, услышав брань мужа, почувствовала, что у нее больше
мужества, чем она думала. Его гнев оправдывал ее в собственных глазах,
тогда как великодушие вызвало бы угрызения совести. Она вытерла слезы и
собрала последние остатки сил, не думая о том, что они могут ей еще
понадобиться, - настолько опротивела ей жизнь. Муж подошел к ней с
непреклонным и суровым видом, но ее самообладание смутило его, - он
почувствовал, что она сильнее его, и изменил тон и выражение лица. Он
попробовал было вести себя с таким же холодным достоинством, как она, но
это ему не удалось.
- Не соблаговолите ли вы, сударыня, сообщить мне, где вы провели утро,
а может быть, и ночь? - спросил он.
Из этого "может быть" госпожа Дельмар поняла, что ее отсутствие было
замечено довольно поздно, и она почувствовала себя немного увереннее.
- Нет, сударь, - ответила она, - я совсем не намерена сообщать вам об
этом.
Дельмар позеленел от злости и изумления.
- Неужели вы надеетесь все скрыть от меня? - сказал он дрожащим
голосом.
- Не собираюсь, - ледяным тоном ответила она. - Я отказываюсь отвечать
исключительно из принципа. Я хочу доказать вам, что вы не имеете права
задавать мне такие вопросы.
- Не имею права, черт вас побери! Кто же здесь хозяин - вы или я? Кто
из нас ходит в юбке и должен подчиняться? Вы хотите меня сделать бабой?
Ничего не выйдет, голубушка!
- Я знаю, что я раба, а вы мой хозяин. По закону этой страны - вы мой
властелин. Вы можете связать меня по рукам и ногам, посадить на цепь,
распоряжаться моими действиями. Вы пользуетесь правом сильного, и общество
на вашей стороне. Но моей воли вам не поработить, сударь, один только бог
властен над нею. Попробуйте найти закон, тюрьму или орудие пытки, чтобы
овладеть моей душой. Это так же невозможно, как ощупать воздух или
схватить пустое пространство.
- Замолчите, глупая и дерзкая женщина! Ваши изречения, взятые из
романов, нам всем надоели.
- Вы можете приказать мне молчать, но не помешаете думать.
- Дурацкая гордость, спесь ничтожного червяка! Вы злоупотребляете
жалостью, которую вызываете к себе. Но вы скоро увидите, что можно без
особого труда усмирить ваш "сильный характер".
- Не советую даже пробовать. Ваш покой пострадает, а мужское
достоинство ничего не выиграет.
- Вы так полагаете? - спросил он, с силой сжимая ее руку.
- Полагаю, - ответила она, нисколько не меняясь в лице.
Ральф сделал два шага, схватил полковника за локоть, согнул его руку,
как тростинку, и спокойно произнес:
- Я не допущу, чтобы хоть один волос упал с головы этой женщины.
У Дельмара было сильное желание ударить его, но он почувствовал, что
неправ, а краснеть после за свои поступки он не любил, этого он боялся
больше всего на свете. Поэтому он сдержался и, оттолкнув Ральфа, сказал
ему:
- Не вмешивайтесь в чужие дела!
Затем он снова повернулся к жене:
- Итак, сударыня, - продолжал он, скрестив руки на груди, чтобы
удержаться от желания ударить ее, - вы не подчиняетесь моей воле,
отказываетесь ехать на остров Бурбон, хотите разойтись со мной? Ну, так я
тоже хочу этого, черт возьми!..
- Я больше не хочу развода, - ответила она, - я хотела его вчера, но
сегодня утром решила иначе. Вы прибегли к насилию, заперев меня на замок.
Я выпрыгнула из окна, желая доказать вам, что вся ваша власть ничто, если
вы не подчинили себе волю женщины. На несколько часов я сбросила вашу
деспотическую власть, вырвалась на свободу, дабы вы поняли, что морально я
не подчиняюсь вам и завишу только от себя самой. Во время прогулки я все
обдумала и решила, что долг и совесть обязывают меня вернуться к вам.
Тогда я вернулась по собственной воле. Мой кузен проводил, а не привел
меня сюда. Если бы я не захотела пойти с ним, он не мог бы меня к этому
принудить, - надеюсь, вы это понимаете? Итак, сударь, не теряйте времени и
не пытайтесь переубедить меня; вы все равно не заставите меня изменить мои
взгляды; вы потеряли всякое право влиять на мои убеждения с тех пор, как
применили силу. Займитесь приготовлениями к отъезду, я готова помочь вам и
сопровождать вас - не потому, что такова ваша воля, а потому, что таково
мое намерение. Вы можете осуждать меня, но слушаться я буду всегда только
себя.
- Мне от души жаль, что ваш рассудок в таком расстроенном состоянии, -
сказал полковник, пожав плечами.
Он ушел к себе и начал приводить в порядок свои дела, в душе очень
довольный решением госпожи Дельмар: теперь он был уверен, что не встретит
больше никаких препятствий, ибо верил слову, данному этой женщиной, в
такой же мере, в какой презирал ее взгляды.

22

Оказав весьма сухой прием сэру Ральфу, который пришел к нему узнать об
Индиане, Реймон тотчас же крепко заснул, так как был очень утомлен.
Чувство блаженства охватило его душу, когда, проснувшись, он вспомнил, что
в его романе с Индианой наконец наступил перелом. Он давно предвидел, что
настанет время, когда ему придется вступить в борьбу с любовью этой
женщины, чтобы отстоять свою свободу от притязаний столь романтической
страсти; он заранее решил не соглашаться на ее требования. Наконец трудный
шаг был сделан: он сказал "нет". Возвращаться к этому вопросу не придется,
потому что все обошлось благополучно. Индиана не очень плакала и не очень
настаивала. Она проявила благоразумие, все поняла с первого слова,
покорилась своей участи быстро и гордо.
Реймон был чрезвычайно доволен. Он верил, что судьба печется о нем,
словно любящая мать, и устроит все его дела как можно лучше, хотя бы и за
счет его ближних. До сих пор у него не было причин сомневаться в ее
благоволении. Предвидеть последствия своих ошибок и беспокоиться о них он
считал грехом неблагодарности по отношению к охраняющему его доброму
гению.
Он встал, все еще чувствуя сильную усталость от нервного напряжения,
которого потребовала от него недавно пережитая тяжелая сцена. Тем временем
вернулась его мать. Она ездила к госпоже де Карвахаль справиться о
здоровье и душевном состоянии госпожи Дельмар. Маркиза, казалось, ничем не
была озабочена, но после осторожных расспросов госпожи де Рамьер она
сильно расстроилась. Впрочем, в истории с внезапным исчезновением госпожи
Дельмар ее потрясло только одно - возможность огласки. Она стала горько
жаловаться на племянницу, которую вчера еще превозносила до небес. Госпожа
де Рамьер поняла, что своим поступком несчастная Индиана навсегда
восстановила против себя свою родственницу и лишилась единственной
остававшейся у нее поддержки.
Для тех, кто знал, что представляет собою маркиза, это не было бы
большой потерей. Но госпожа де Карвахаль слыла за особу безупречно
добродетельную даже в глазах госпожи де Рамьер. О событиях своей бурной
молодости маркиза предусмотрительно молчала, тем более что следы их
терялись в вихре революций. Мать Реймона не могла удержаться от слез при
мысли о печальной судьбе Индианы и всячески старалась оправдать ее, но
госпожа де Карвахаль ядовито заметила госпоже де Рамьер, что та слишком
заинтересована в этом деле и потому не может судить беспристрастно.
- Что же будет с этой несчастной молодой женщиной? - спросила госпожа
де Рамьер. - В ком найдет она защиту, если муж начнет притеснять ее?
- На все воля божья, - ответила маркиза. - Что касается меня, то я не
собираюсь вмешиваться в ее дела и не хочу больше ее видеть.
Добрая госпожа де Рамьер чрезвычайно встревожилась и решила во что бы
то ни стало разузнать о госпоже Дельмар. Она приказала ехать на угол той
улицы, где жила Индиана, и послала лакея расспросить привратника, приказав
ему, если только удастся, повидать сэра Ральфа. Сама она осталась в карете
и там дожидалась результатов своего поручения; вскоре Ральф пришел к ней.
Госпожа де Рамьер была, быть может, единственным человеком, сумевшим
правильно оценить Ральфа. Они обменялись всего несколькими словами и сразу
поняли, как искренне и бескорыстно они оба интересуются судьбой Индианы.
Ральф рассказал о том, что произошло утром; относительно событий прошлой
ночи у него были только смутные подозрения, и он не старался выяснить их.
Но госпожа де Рамьер сочла нужным сообщить ему все, что знала, полагая,
что он так же, как и она, будет способствовать разрыву этой роковой и
пагубной связи. Ральф, чувствовавший себя с ней свободнее, нежели с
кем-либо другим, не скрывал глубокого волнения, которое отразилось на его
лице, пока он слушал ее откровенный рассказ.
- Вы говорите, сударыня, - пробормотал он, подавляя охватившую его
нервную дрожь - что она провела ночь в вашем доме?
- Ночь одинокую и, несомненно, тяжелую. Реймона нельзя винить в
соучастии, потому что он вернулся домой только в шесть часов утра, а в
семь он уже был у меня, прося успокоить и образумить эту несчастную
женщину.
- Она хотела покинуть мужа! Она хотела обесчестить себя! - повторял
Ральф с остановившимся взглядом, в каком-то странном смятении чувств. -
Как же сильно она любит этого недостойного человека!
Ральф совсем забыл, что говорит с матерью Реймона.
- Я уже давно догадывался, - продолжал Ральф, - но почему я не
предвидел, что наступит день, когда она решит окончательно погубить себя!
Я скорее убил бы ее, чем допустил это!
Такие речи в устах Ральфа крайне поразили госпожу де Рамьер; она
думала, что говорит с человеком спокойным и снисходительным, и теперь
раскаивалась, что поверила его внешней невозмутимости.
- Боже мой! - с ужасом воскликнула она. - Неужели и вы будете
беспощадны к ней и отвернетесь от нее так же, как и ее тетка? Неужели ни в
ком из вас нет жалости и вы не умеете прощать? Значит, все друзья
отшатнулись от нее, узнав о ее проступке, из-за которого она уже столько
выстрадала?
- Относительно меня вы можете быть спокойны, - ответил Ральф. - Вот уже
полгода, как я знаю все и молчу. Я был случайным свидетелем их первого
поцелуя и тем не менее не сбросил господина де Рамьера с лошади; я часто
перехватывал их любовные послания и никогда не уничтожал их. Я встретил
однажды господина де Рамьера на мосту, когда он шел на свидание с ней;
дело было ночью, мы были одни. Я гораздо сильнее его, однако не столкнул
его в реку; увидав, что ему все-таки удалось скрыться, обмануть мою
бдительность и проникнуть к ней, я, вместо того чтобы выломать двери и
выкинуть его в окно, спокойно предупредил их о приближении мужа и спас
жизнь одному, чтобы спасти честь другой. Вы видите, сударыня, я умею
щадить и быть милосердным. Сегодня утром этот человек был в моих руках; я
прекрасно знал, что он - причина всех наших несчастий, и если не имел
права обвинить его без доказательств, то мог по крайней мере вызвать его
на ссору за его дерзкий и насмешливый вид. И что же! Я снес его
оскорбительное презрение, так как знал, что смерть его убьет Индиану. Я
позволил ему спокойно уснуть, повернувшись на другой бок, в то время как
Индиана, обезумевшая и еле живая, стояла на берегу Сены, собираясь
последовать за его первой жертвой... Вы видите, сударыня, что я терпелив с
теми, кого ненавижу, и снисходителен к нем, кого люблю.
Госпожа де Рамьер, сидя в карете напротив Ральфа, смотрела на него с