— Сюл, что случилось? — взволнованно спросил Галладон.
   Он неуверенно подошел к другому стулу, но не торопился присесть.
   — Боль нахлынула слишком сильно. — Принц сложил на столе руки и опустил на них голову. — Уже все прошло.
   Дьюл нахмурился:
   — О чем ты говоришь?
   — О боли, — вспылил Раоден. — Боль от порезов и синяков, которая отравляет жизнь элантрийцам.
   — Сюл, боль не приходит волнами. Она все время с тобой.
   — Ко мне она приходит волнами.
   Галладон покачал головой:
   — Так не бывает. Коло? Когда боль накопится до определенного предела, ты ломаешься и теряешь разум. Так всегда было. К тому же для хоеда тебе синяков еще копить и копить.
   — Это ты уже говорил, но со мной происходит иначе. Боль приходит внезапно, как будто пытается поглотить меня, а потом отступает. Может, я просто не умею терпеть.
   — Принц, — в замешательстве произнесла Карата, — вы светились.
   Раоден оторопело уставился на нее:
   — Что?
   — Все верно, сюл. Ты упал и начал светиться, как эйон. Как будто…
   Раоден изумленно продолжил:
   — Как будто Дор пыталась пройти сквозь меня? Получалось, что сила искала выход и хотела использовать его как эйон.
   — Почему я?
   — Некоторые люди ближе к Дор, сюл. Одни элантрийцы умели создавать более мощные эйоны, а других, казалось, магия слушалась по мановению руки.
   — К тому же, — добавила Карата, — вы знаете эйоны лучше всех. Вы же занимаетесь каждый день.
   Раоден медленно кивнул, позабыв про боль.
   — Говорят, что во время реода первыми пали сильнейшие элантрийцы. Они даже не пытались сопротивляться, когда их сжигали.
   — Как будто все их силы сосредоточились на чем-то другом. Коло?
   Раодена охватило внезапное облегчение: как бы ни мучила боль, он сильнее страдал от неуверенности. И все же его положение не улучшилось.
   — Приступы ухудшаются. Если так пойдет дальше, скоро они сломают меня. Тогда…
   Галладон понимающе и серьезно кивнул:
   — Ты станешь хоедом.
   — Дор уничтожит меня, разорвет на куски в бесплодной попытке вырваться на свободу. Она не живая — это всего лишь сила, и ее не остановит то, что я не могу предоставить проход. Когда она меня пересилит, вспомните свое обещание.
   Галладон и Карата кивнули. Они поклялись отнести его к горному озеру. Сознание, что друзья его не бросят, придавало принцу решимости переносить приступы и в то же время желать, чтобы конец пришел поскорее.
   — Может, все обойдется, сюл, — прервал его мысли дьюл. — Ведь джьерн излечился. Кто знает, все еще может измениться.
   Раоден встрепенулся.
   — Если он действительно вылечился.
   — Что вы имеете в виду? — спросила Карата.
   — Его выпустили из города с большой шумихой. На месте вирна я бы не потерпел, чтобы дереит оставался в Элантрисе и позорил мою религию. Я бы послал за ним своих людей, объявил о чудесном исцелении, а потом укрыл во Фьердене подальше от ненужных глаз.
   — Правда, нам даже не удалось его хорошенько разглядеть после исцеления, — согласилась Карата.
   От такого поворота дел Галладон выглядел подавленным. Как и прочие элантрийцы, после освобождения Хратена он воспрял духом. Раоден молчал, потому что не хотел разбивать родившуюся в людях надежду, но его одолевали подозрения. После ухода джьерна никто из остальных жителей города не выздоровел.
   История с Хратеном казалась началом новой жизни, но принц сомневался, что в их существовании произойдут перемены. Они должны трудиться и заслужить лучшую долю своими руками, а не ждать чудес.
   Он вернулся к занятиям.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

   Сарин недовольно наблюдала за джьерном. Хратен больше не проповедовал в часовне: прихожане туда не помещались. Он проводил собрания на окраине Каи, где поднимался на пятифутовую городскую стену, а завороженные слушатели рассаживались у его ног. Теперь его проповеди отличались живостью и энтузиазмом. Джьерна называли святым — он пострадал от шаода и победил проклятие.
   Принцессе пришлось признать, что она схватилась с достойным противником. Затянутый в алые доспехи, Хратен возвышался над толпой, как омытая кровью стальная статуя.
   — Может, его исцеление — обман, — заметила она.
   — Конечно, обман, кузина, — откликнулся Люкел. — Если мы решим иначе, то ничего не останется, как обратиться в Шу-Дерет. А лично мне не идет красный цвет.
   — У тебя лицо слишком розовое, — рассеянно откликнулась девушка.
   — Если нас обманули, — сказал Шуден, — то я не представляю, каким образом.
   Они стояли на задворках собравшейся к утренней проповеди толпы, чтобы своими глазами убедиться, как растет число последователей Дерети, даже в день королевских похорон.
   — Может, ему наложили грим, — высказала предположение Сарин.
   — Который выдержал ритуальное омовение?
   — А если жрецы с ним заодно? — спросил Люкел.
   — Ты когда-нибудь пробовал подкупить кораитского жреца?
   Молодой купец стрельнул глазами по сторонам.
   — Я предпочитаю не отвечать на подобные вопросы, благодарю покорно.
   — Можно подумать, что ты веришь в чудесное исцеление, Шуден, — сказала принцесса.
   — Я не исключаю его. Почему бы богу не отблагодарить преданного слугу? Разделение религий придумали Шу-Дерет и Шу-Корат; Шу-Кесег признает всех без исключения.
   Сарин вздохнула и начала пробираться сквозь толпу к ожидающей ее карете, дав знак друзьям следовать за ней. Обманом или нет, но Хратен получил неоспоримую власть над жителями Каи. Если ему удастся посадить на трон своего протеже, все будет кончено. Арелон станет частью дереитской империи, и останется лишь Теод — и то, скорее всего, ненадолго.
   Мысли Шудена и Люкела текли в том же направлении, потому что оба помрачнели и глубоко задумались. Они расселись в тягостном молчании, которое наконец нарушил Люкел, повернувшись к ней с тревожным выражением на узком ястребином лице.
   — Почему ты считаешь, что у меня розовое лицо? — обиженно спросил он.
 
   Мачту корабля украшал королевский герб Теода: золотой эйон Тео на синем фоне. Вытянутый и хищный, теодский парусник считался самым быстроходным судном. Он никак не мог добираться до Арелона целых шесть дней; даже пузатый купеческий корабль доплыл бы быстрее.
   Сарин посчитала своим долгом устроить патриарху более достойную встречу, чем получила по прибытии в Каи сама. Он ей не нравился, но принцессе с детства внушили, что неприязнь не является достаточным поводом для того, чтобы вести себя невоспитанно, поэтому в доки она прибыла в сопровождении Шудена, Иондела, Люкела и небольшого отряда легионеров в качестве почетной стражи.
   Узкий корабль легко вошел в док, и, как только якорь коснулся дна, матросы перекинули трап. Одетый в синюю мантию патриарх проследовал на берег в сопровождении свиты жрецов; он любил, когда ему прислуживали. При появлении Сейналана принцесса напустила на себя выражение вежливого внимания.
   Лицо высокого патриарха поражало утонченностью черт. Светлые, рассыпанные по плечам волосы сливались с золотистым плащом. Золотое шитье украшало синюю мантию так густо, что ткань едва проглядывала. На губах патриарха играла снисходительная улыбка бесконечного терпения к окружающим его глупцам.
   — Выше высочество! — произнес Сейналан. — Как долго ваши милые черты не радовали моих старых глаз.
   Сарин выдавила улыбку и присела в поклоне под взглядом «старых» глаз патриарха. Ему было около сорока, но Сейналан старался производить впечатление человека старше и мудрее своих лет.
   — Ваша святость, — ответила девушка, — вы освятили землю Арелона своим приездом.
   Он кивнул, соглашаясь, что Арелону крупно повезло, и бросил взгляд на придворных.
   — Кто ваши сопровождающие?
   — Позвольте вас познакомить с моим кузеном Люкелом, бароном Шуденом и графом Ионделом.
   Каждый поклонился, когда Сарин их представила.
   — Граф и барон? — разочарованно уточнил Сейналан.
   — Герцог Ройэл передает вам свое почтение, ваша светлость. К сожалению, он занят подготовкой к погребению короля Йадона.
   — Вот как, — протянул патриарх. Его не тронутые сединой волосы трепал морской ветер. Принцесса не раз ловила себя на зависти к его прекрасным локонам. — Полагаю, я не опоздал на похороны?
   — Нет, ваша святость. Они состоятся сегодня в полдень. Могу я спросить, что задержало вас в пути?
   — Шторм. — Патриарх махнул тонкой рукой. — Чепуха.
   — Если он задержал вас на три дня, то это далеко не чепуха, ваша святость.
   — Доми оберегал меня в пути, — небрежно ответил Сейналан. — Пойдемте, вы покажете, где я могу остановиться.
 
   — Какая жалость, — вздохнул Люкел, когда они сели в карету.
   Благодаря любезности Ройэла патриарха ожидал собственный экипаж, и подарок несколько загладил его недовольство от отсутствия герцога.
   — Он не оправдал твоих ожиданий? — спросила Сарин.
   — Люкел имел в виду другое, — поправил ее Шуден. Принцесса удивленно посмотрела на кузена.
   — Тогда что?
   — Я надеялся, что будет веселее. — Люкел пожал плечами и откинул падавшие на скулы пряди волос.
   — После вашего описания он с нетерпением ожидал сегодняшней встречи, ваше высочество, — неодобрительно пояснил Иондел. — Он надеялся, что вы поругаетесь.
   Сарин наградила кузена испепеляющим взглядом.
   — Я его не люблю, но это не означает, что я собираюсь устроить скандал. Ты забыл, что я долго возглавляла теоданские посольства.
   Люкел покорно закивал.
   — Вынужден признать, Сарин, — сказал Шуден, — ваша оценка патриарха кажется сдержанной. Остается недоумевать, как он занял столь высокий пост.
   — По ошибке, — пробурчала принцесса. — Сейналан получил его около пятнадцати лет назад; он тогда был примерно вашего возраста, барон. Вульфден стал вирном, и старейшин Шу-Корат пугала его неутомимая энергия. Они почему-то решили, что нам необходим патриарх — ровесник Вульфдена. Так нас осчастливили Сейналаном.
   Шуден приподнял бровь.
   — Я полностью с вами согласна, — кивнула Сарин. — Но надо отдать им должное: Вульфдена называют самым красивым из вирнов, и старейшины хотели противопоставить ему достойного противника.
   Люкел громко фыркнул.
   — Красивый и смазливый — две совершенно разные вещи, кузина. Половина женщин немедленно в него влюбится, но другую половину обуяет зависть.
   В ходе разговора лорд Иондел побледнел как полотно. Наконец он нашел выход своему возмущению.
   — Вы забываете, что говорите о священном избраннике Доми!
   — И он при желании не смог бы выбрать более симпатичного представителя, — радостно подхватил Люкел, но тут же схлопотал локтем в бок от Сарин.
   — Мы попытаемся отзываться о нем почтительнее, Иондел, — извиняющимся тоном пообещала принцесса. — В любом случае, внешность патриарха к делу не относится; мне гораздо любопытнее, зачем он приплыл в Арелон.
   — Разве похороны короля — недостаточная причина? — удивился Шуден.
   — Возможно. — Сарин хотела поделиться сомнениями, но карета остановилась у кораитской часовни. — Давайте побыстрее устроим его святость; похороны начинаются через два часа, а после них я выхожу замуж.
 
   Так как король не оставил наследника, а королеву Эшен до глубины души потрясли позор и смерть супруга, бремя по подготовке похорон взял на себя герцог Ройэл.
   — Убийца он или нет, но когда-то я считал Йадона другом, — объяснил он. — Во времена нужды он принес в нашу страну стабильность. За одно это он заслуживает достойного погребения.
   Омин просил не устраивать прощание в кораитской часовне, поэтому Роэйл перенес его в тронный зал. Выбор заставил Сарин почувствовать себя неуютно — ведь именно там пройдет свадьба. Тем не менее Ройэл считал символичным, что одно и то же место послужит прощанию со старой монархией и зарождению новой.
   Зал убрали со вкусом, но скромно. Старый герцог проявил обычную бережливость, поэтому убранство подходила и для похорон, и для свадьбы. Колонны обвили белыми лентами, и повсюду стояли пышные букеты из белых роз и абертинов.
   Войдя в зал, Сарин поневоле улыбнулась. Ей вспомнилось, как она сидела здесь за мольбертом. Казалось, что с того дня пронеслась вечность, а на самом деле прошло чуть больше месяца. Канули в прошлое дни, когда двор считал ее пустоголовой девчонкой; теперь придворные смотрели на нее с благоговением. Они видели женщину, которая обвела короля вокруг пальца, выставила его дураком и под занавес лишила короны. Конечно, ее никогда не полюбят, как любили Раодена, так что придется удовольствоваться восхищением.
   В углу принцесса заметила герцога Телри. В отличие от обычного безразличия, сегодня лысый, помпезно одетый аристократ излучал недовольство. Ройэл объявил о браке с принцессой всего несколько часов назад, и Телри не успел подготовить ответный ход. Сарин встретилась с ним взглядом и удивилась направленному на нее раздражению. Она ожидала, что герцог предпримет попытку помешать свадьбе, но он молча злился. Что его останавливало?
   Прибытие Ройэла возвестило начало церемонии, и в зале повисла тишина. Старый герцог прошел к передней части зала, где стоял закрытый королевский гроб, и заговорил.
   Речь получилась короткой. Ройэл вспомнил, как Йадон поднял страну из пепла после падения Элантриса и то, что двор обязан ему своими титулами. Он предостерег придворных от совершения погубившей короля ошибки, о том, что в достатке и удобствах не следует забывать о Доми. И закончил поминовение напоминанием, что не стоит говорить о мертвых плохо; не придворным сплетникам, а Доми решать, как поступить с душой Йадона.
   Герцог махнул легионерам, и они подняли гроб. Не успели они сделать нескольких шагов, как их остановил неожиданно выступивший вперед Сейналан.
   — Я хочу добавить несколько слов, — заявил он.
   Ройэл удивленно замер, и патриарх заулыбался, обнажив превосходные зубы. Он успел переодеться в мантию, которая отличалась от предыдущей только тем, что вместо вышивки спереди и сзади ее украшали широкие золотые полосы.
   — Конечно, ваша святость.
   — Чего он хочет? — прошептал Шуден.
   В ответ Сарин только недоуменно покачала головой. Сейналан встал позади гроба, одарил двор надменной улыбкой и торжественно выхватил из рукава свернутый свиток.
   — Десять лет назад, сразу после коронации, король Йадон оставил мне это заявление. Вы видите внизу его печать, а рядом — мою. Он попросил меня доставить документ в Арелон в день его похорон либо через пятнадцать лет после дня его написания — что произойдет раньше.
   Ройэл подошел к Сарин и Шудену. Старый граф с тревожным любопытством смотрел на патриарха. Тот сломал печать и развернул свиток.
   — «Лорды и леди Арелона, — читал Сейналан, держа свиток как священную реликвию. — Узнайте волю своего первого короля, Йадона из Каи. Я торжественно клянусь перед Доми, моими предками и любыми богами на небесах, что завещание написано законным путем. Если я мертв или по другим причинам не могу больше оставаться вашим королем, то заверяю, что сие написано в здравом уме и трезвой памяти и согласно арелонским традициям считается законом.
   Я повелеваю, чтобы все дворянские титулы отныне оставались как они есть на момент прочтения и передавались из поколения в поколение, от отца к сыну, как принято в других странах. Пусть состояние больше не является показателем благородной крови; те, кто удержал титул до сих пор, проявили себя достойными его. К завещанию прилагается список законов о наследстве, составленных по примеру Теода. Последней волей приказываю этому документу вступить в силу арелонского закона».
   Сейналан опустил свиток в мертвой тишине. В зале не было слышно ни звука, за исключением тихого дыхания соседей. Через несколько мгновений двор взорвался приглушенными взволнованными восклицаниями.
   — Так вот что он задумывал с самого начала, — негромко произнес Ройэл. — Он знал, как неустойчива его система — он ее такой задумал. Пусть дворяне перегрызают друг другу глотки — выживут сильнейшие. Или самые беспринципные.
   — Хорошая затея, хоть и бесчестная, — откликнулся Шуден. — Мы недооценили изобретательность Йадона.
   Сейналан все еще стоял перед толпой и разглядывал двор понимающими глазами.
   — Почему Йадон отдал завещание ему? — спросил Шуден.
   — Потому что он беспристрастен, — ответила Сарин. — Даже Хратен не посмеет усомниться в слове патриарха — пока не посмеет. Если Сейналан говорит, что завещание было написано десять лет назад, то арелонцы поверят ему.
   Шуден кивнул.
   — Наши планы не меняются?
   — Вовсе нет. — Ройэл бросил взгляд на Телри: после прочтения документа тот помрачнел еще больше. — Наоборот, новый порядок усилит мои притязания: союз с домом Йадона придаст им законность.
   Поверх шепота толпы Сейналан заговорил снова: он расхваливал мудрость системы наследования.
   — Меня беспокоит Телри, — призналась принцесса. — Его надежды на корону только что потерпели сокрушительный удар, не знаю, смирится ли он?
   — Придется, — с улыбкой заверил Ройэл. — Теперь никто из знати не посмеет поддерживать его. Завещание короля подарило им давнюю мечту — стабильное положение в обществе. Они не рискнут возвести на трон человека некоролевских кровей. Неважно, имеет ли заявление Йадона законность: дворянство вцепится в него, как в завет из уст самого Доми.
   Легионерам наконец позволили снова подойти к гробу и водрузить его на плечи. Поскольку традиций по погребению арелонских королей еще не существовало, Ройэл обратился к обычаям родственного Теода. Теоданцы любили церемонии с размахом и хоронили великих королей с горой подношений, не поместившихся бы в трюме хорошего корабля. Йадону подобные почести вряд ли подходили, и герцог их опустил. Также теоданские погребальные процессии затягивались надолго, и порой скорбящим проходилось ждать около часа, чтобы добраться до приготовленного места упокоения. Эту традицию Ройэл оставил, но с некоторым изменением.
   У дворца ожидала череда экипажей. Сарин поездка в каретах казалась неуважением к покойному, но ее уговорил Шуден.
   — Ройэл собирается сегодня заявить права на корону, — объяснил джиндосец. — Он не хочет обижать непривычную к лишениям арелонскую знать, заставив ее тащиться пешком через весь город.
   «К тому же, — добавила про себя принцесса, — к чему волноваться о неуважении? Ведь речь идет о Йадоне».
   Кареты достигли места погребения всего за пятнадцать минут. Поначалу оно показалось принцессе огромной ямой, но, присмотревшись, она поняла, что впадина возникла по естественным причинам и ее только немного углубили. Видимо, снова давала о себе знать бережливость старого герцога.
   Без особой церемонии гроб опустили в яму, и рабочие принялись насыпать над ним холм.
   Сарин поразило, что многие дворяне остались у могилы до окончания похорон. Недавно похолодало, с гор задувал ледяной ветер. Солнце затянули угрюмые тучи, и моросил мелкий дождь. Она ожидала, что, как только на гроб упадут первые комья земли, придворные разбегутся по каретам.
   Но они остались и молча следили за взмахами лопат. Сарин, вся в черном, поплотнее закуталась в шаль: ей стало не по себе от их взглядов. Йадон был первым королем Арелона, и его короткое правление положило начало традициям монархии. Люди будут вспоминать его имя веками, а детям расскажут о короле, пришедшем к власти после гибели богов.
   Стоило тогда недоумевать, почему Йадон обратился к мистериям? Он видел славу Элантриса до реода, пережил крушение эпохи, которую считали бессмертной; неудивительно, что король искал средства для усмирения хаоса, в который погрузилась страна богов. Наблюдая в промозглой тишине, как ком за комом падает на фоб, Сарин почувствовала, что понимает Йадона несколько лучше.
   Только после того, как опустилась последняя лопата, а холм обровняли и сгладили со всех сторон, арелонская знать начала расходиться. Дворяне так тихо расселись по каретам, что принцесса не заметила, как осталась в одиночестве. Она стояла и смотрела, как клубится сырой туман над могилой короля. Йадона проводили; в Арелоне настал час новой власти.
   Ее легонько тронули за плечо, и девушка подняла глаза на знакомое до последней морщины лицо Ройэла.
   — Пора ехать, Сарин.
   Принцесса кивнула и пошла за ним к карете.
 
   Сарин стояла на коленях перед алтарем в привычной, с низким потолком, кораитской часовне. Часовня опустела — обычай велел невесте перед произнесением брачных клятв поговорить с Доми наедине.
   С ног до головы принцесса облачилась в белое. Она надела платье, которое выбрал для свадьбы с Раоденом отец: строгое, с высоким воротником. Руки по плечи обтягивали шелковые перчатки, а лицо закрывала плотная вуаль; по обычаю, невеста поднимет ее, когда пойдет по проходу к жениху.
   Сарин не знала, о чем молиться. Она считала себя искренне верующей, хотя до преданности Иондела ей было далеко. И все же принцесса рассматривала борьбу за Теод в первую очередь как борьбу за Шу-Корат. Она верила в Доми и благоговейно признавала его власть над сущим. Всегда придерживалась принципов, которым научили ее жрецы, хотя порой девушку обвиняли в чрезмерном своеволии.
   Сейчас, казалось, Доми откликнулся на ее молитвы. Он послал ей мужа, пусть не такого, как она ожидала. «Возможно, — не к месту подумалось ей, — мне следовало больше внимания уделить деталям».
   Как ни странно, эта мысль не несла с собой горечи. Принцесса всегда понимала, что ее брак будет заключен из политических соображений, а не по любви. Хотя Ройэл годился ей в отцы (или даже дедушки), он был достойне-шим из людей. К тому же Сарин слыхала о парах с большей разницей в возрасте: джиндоские короли часто брали в жены девочек лет двенадцати.
   Поэтому ее молитва несла слова благодарности. Сарин понимала свою удачу: став женой Ройэла, она взойдет на арелонский трон. И она верила обещанию герцога — если через несколько лет Доми призовет его к себе, у Сарин появится еще один шанс.
   «Пожалуйста, — попросила она в конце молитвы, — пусть мы будем счастливы».
   Подружки невесты, в основном дочери из знатных семейств, ожидали снаружи. Среди них была Торина, а также преисполненная серьезности, разодетая в пышное белое платье Кэйс. Они подхватили длинный шлейф принцессы, пока та шла к экипажу, а у дворца помогли ей выйти из кареты.
   Двери тронного зала стояли распахнутыми, а у дальней стены ожидал Ройэл в белом костюме. Он собирался сесть на трон, как только их объявят мужем и женой. Если герцог сразу же без колебаний не заявит претензий на корону, Телри непременно попытается перехватить инициативу.
   Крошечный отец Омин стоял рядом с троном, сжимая в руках толстый том До-Корат. По его лицу блуждала мечтательная улыбка: судя по всему, глава кайской церкви любил свадьбы. Рядом с ним возвышался Сейналан и дулся, потому что Сарин не попросила его провести церемонию, но принцесса не страдала угрызениями совести. Пока она жила в Теоде, девушка смирилась с мыслью, что ее повенчает патриарх, но сейчас, когда появилась возможность попросить любимого жреца, она не собиралась отказываться от нее.
   Сарин вступила в зал, и все лица повернулись к ней. На свадьбу пришло не меньше придворных, чем на похороны короля, — если не больше. Прощание с Йадоном было важным событием, но свадьба старого герцога — более насущным. Знать постарается не упустить начало правления Ройэла и лестью заслужить его милость.
   Даже джьерн оказался в зале. Как ни странно, его лицо хранило полнейшее спокойствие; он должен понимать, что брак Сарин станет главным препятствием на пути империи. Но сейчас она выкинула фьерденского жреца из головы. Она долго ждала этого дня, и, несмотря на некоторое разочарование, ничто не помешает ей насладиться им сполна.
   Наконец-то после долгого ожидания, после двух неудач она выйдет замуж. С этой мыслью, одновременно пугающей и мстительной, Сарин откинула вуаль.
   В ту же секунду раздался первый крик, подхваченный множеством голосов.
   Потрясенная и перепуганная, в недоумении Сарин потянулась, чтобы снять вуаль целиком, думая, что с ней что-то не так. Вместе с вуалью с головы посыпались волосы. Принцесса тупо смотрела на текущие между пальцев длинные пряди. Руки затряслись; она подняла глаза. Ройэл онемело смотрел на нее, лицо Сейналана перекосило от праведного гнева, и даже Омин оторопело сжимал в руке амулет Корати.
   Сарин лихорадочно обернулась к одному из широких зеркал на стенах зала. Из поверхности зеркала на нее смотрело незнакомое лицо. Отвратительное создание покрывали черные пятна, еще более отчетливые на фоне белого платья. С лысого черепа свисало несколько жалких прядок.
   Необъяснимо, неизвестно, когда и как принцессу настиг шаод.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

   Хратен с удовлетворением наблюдал, как кораитские жрецы вывели из зала потрясенную принцессу.
   — Вы стали свидетелями кары Джаддета, — громко объявил он.
   Герцог Ройэл сидел на краю тронного возвышения, сжимая руками опущенную голову. Молодой джиндоский барон, казалось, разрывался от желания догнать жрецов и потребовать освобождения принцессы, а воинственный граф Иондел, не скрываясь, плакал. Хратена удивило, что их горе не доставляет ему радости. Падение Сарин стало необходимостью, но ее друзья не представляли опасности, по крайней мере пока. Почему же ему не давало покоя воспоминание, как никто не проливал слез, когда его, джьерна, отправили в Элантрис?