Рука носатого скользила в воздухе, описывая загадочные круги. Поднимаясь от ладони, трепет чужого тепла достигал груди, ласковой волной омывал островок чувств. Прошло несколько минут, прежде чем он уверился, что женщина реагирует на его близость. Правда, пока только во сне, но спешить он не собирался. Время работало на него, и с каждой секундой таинственные нити крепли, пригибая ладонь ниже и ниже.
Мгновение, когда пальцы пришли в соприкосновение с кожей женщины, показалось ему волшебным. Одновременно это было и самым серьезным моментом. Всю невостребованную за прошедшие годы нежность пассажир постарался теперь передать своим пальцам. Он был пианистом, ласкающим рояль лазурной мелодией. Ни в коем случае не вспугнуть! Этого он опасался более всего. Сказочная вязь снов естественным образом должна была обратиться в явь, не менее чудесную, не менее сладостную. Рука, обращенная в мягкую кисть художника, источала мед, постепенно перемещаясь вверх. Достигнув высоты колена, вновь описала замысловатый пируэт. Лежащая вздрогнула. Еще раз и еще нежнее… Носатый закрыл глаза. В зрении он больше не нуждался. Впрочем, как и женщина. Они переместились в параллель невидимого, и пассажир знал, что стоит ей поднять голову и посмотреть в его сторону, как все разрушится. Мир чувственный живет обособленно, и главным его языком является язык прикосновений. Носатый не знал схем и методик, не интересовался географией эрогенных зон. Он являл собой образчик одаренного импровизатора, угадывающего желания партнерши по дрожи, температуре тела, по нюансам, названия которым свет еще не придумал. Пальцы действовали помимо его воли. Можно было сказать, что сейчас ими управляла она. Инициатива сменила хозяина. Мужчина обращался в послушный инструмент разгорающихся энергий. Тех самых, что заполнили купе до краев, окутав случайных попутчиков плотным коконом.
Женщина задыхалась. Испытание оказалось не из легких. Она боролась с дикими, поднимающимися из неведомых глубин силами, даже не пытаясь прибегнуть к логике. Подобное с ней творилось впервые.
— Милый! Откуда ты здесь?.. Каким образом?..
— Не открывай глаза, — мягко шепнул носатый. Губы его склонились, оказавшись новой пыткой для женщины. Они гуляли по лицу, по всему телу, нигде не задерживаясь, зажигая точку за точкой, превращая локальные очаги в единое бушующее пламя. Она не заметила, когда ее успели раздеть. Носатый лежал уже рядом.
— Чародей, — она прижалась к его плечу и всхлипнула. — Я ничего не знала! Совершенно ничего!.. Скажи правду, это все еще сон?
— Все зависит от твоего желания, — он печально улыбался. — Сны подвластны людям. И жизнь тоже…
— Но если это сон, он когда-нибудь прекратится!
— Он не прекратится, если мы не откроем глаза.
— Ты боишься, что мы увидим друг друга?
— Я боюсь, что ты увидишь меня.
— Но почему? Ты похож на кого-нибудь из персонажей Гюго? Я бы это наверняка ощутила! Разве не так?
— Возможно… Впрочем, если хочешь, смотри. Но ты ВСЕ РАВНО НИЧЕГО НЕ УВИДИШЬ.
— Почему? — женщина распахнула веки и в недоумении поднесла руку к лицу. — Действительно! Ничего не вижу!
— Честно говоря, я тоже.
— Может быть, наступила ночь?
— Возможно.
— Или поезд движется по тоннелю?
— Тоже вполне вероятно.
Собеседница погладила мужчину по щеке.
— Что ж, тогда я подожду.
Вагон-ресторан отдали юбиляру с охотой. Слово свое сказали и видные гости, и деньги, выложенные самим юбиляром. На двери снаружи повесили запретные таблички, работники ресторана Дима и Верочка перешли в полное распоряжение празднующих…
— Вдумайтесь, юбилей, отмеченный на скорости семьдесят километров в час! Ей богу, в этом что-то есть.
— Жаль, что мы не на семидесятилетии…
— Типун вам на язык! Хорошо хоть Геннадий Васильевич не слышит.
— И все же скорость — это здорово!
— Прежде всего это оригинально, Ниночка. По приезду будет чем похвастаться. Да и наш юбиляр, похоже, не внакладе.
— Это уж точно! Нынешние цены кусаются.
— Да так, что кровь идет.
— А когда они не кусались, Федор Фомич?
— Ваша правда, но то, что происходит сейчас, простите меня, не умещается ни в какие рамки! Нельзя сравнивать укус мышки и волчью хватку.
— То ли еще будет, Федор Фомич! Пройдет год-два, и вспомним об акулах с драконами.
— В каком смысле?
— В кусачем, каком же еще?
— Сплюньте, немедленно сплюньте!.. Вот так. И по дереву три раза.
— Пожалуйста… Только все равно не поможет.
— Господи! Что за поколение пошло! Никакого страха. В наше время на жизнь смотрели иначе…
Юбилей протекал ровно, без эксцессов. Вполне искренне люди улыбались друг другу, с удовольствием пили на брудершафт. И как на всяком веселом сборище присутствовали обязательные посторонние. Впрочем, вели они себя довольно уверенно, и большинство гостей уже принимало их за своих. После трех часов непрерывных здравиц часть публики отсеялась, однако на общий ход событий это отнюдь не повлияло.
— Позвольте, друзья, маленький тост, — с рюмкой итальянского «Амаретто» с места поднялся представительный Федор Фомич. Кто-то услужливо зазвенел ножом о бокал. — Тост о Геннадии Васильевиче. О нем здесь говорили уже много, говорили красочно, но никто не упомянул одной черточки, весьма славной на мой взгляд, заслуживающей всяких похвал…
— Геннадий Васильевич — большой умница и талант! — пробасил кто-то.
— Нет, — строго возразил Федор Фомич и тут же смешался. — То есть я хотел сказать другое… А талант ммм… это бесспорно, о нем мы прекрасно наслышаны, как и об уме нашего уважаемого юбиляра. И все-таки профессионализм в жизни человека — не самое главное…
— Спорно, Федор Фомич, очень спорно!
— Дайте же досказать!
— Протестую! Геннадий Васильевич — мужчина, а для мужчины профессия — первооснова жизни!
Немедленно вспыхнул спор. Федор Фомич беспомощно развел руками. Один из посторонних, называющий себя Семеном, яростно застучал вилкой по тарелке. Мохнатые брови его осуждающе шевелились. На выступающего он поглядывал с преданностью не совсем утвердившегося в обществе человека.
— Ничего, Федор Фомич, перекричим. Только скажите.
Геннадий Васильевич, юбиляр, пьяно улыбался и добродушно помахивал рукой. Так вожди помахивают с праздничных трибун колоннам демонстрантов. Геннадию Васильевичу было все равно, что о нем скажут. Палитра, вобравшая в себя шампанское, шоколадно сладкое «Амаретто» и армянские вина, раскрасила окружающее в розово-радужные тона. Мир был тепл и уютен. На всей планете Земля не нашлось бы такого человека, который не любил бы сейчас Геннадия Васильевича, и он отвечал людям тем же, не в силах обнять всех сразу, находя вполне естественным выражать безраздельность эмоций вялым помахиванием ладони. Глазки его масляно поблескивали, лицо пылало, как факел, мокрая прядь сползла на талантливый лоб, невольно напоминая об эпохе экспрессионизма.
— Тише, граждане! Тише! — Семен произносил успокаивающие фразы с назидательностью контролера в троллейбусе. Благодарно кивнув, Федор Фомич возобновил прерванную речь.
— Позвольте начать издалека, с маленькой истории, которая наглядно проиллюстрирует мою мысль…
— Так сказать, в порядке алаверды, — поддакнул Семен.
— Не совсем, но… Словом, вкратце история такова. Один мой друг поездом перевозил собаку. Этакого огромного сенбернара. Проводник, с которым ему пришлось повстречаться, естественно, заупрямился. Не положено, то да се. Тогда друг предложил пари. За каждый лай своего питомца он пообещал выплачивать проводнику червонец. Тот подумал и согласился. Путь был неблизкий — без малого двое суток, и проводник никак не ожидал, что окажется в положении проигравшего. Но факт есть факт. Пес вел себя безупречно, и за всю дорогу не позволил себе ничего лишнего. Приятель не скрывал довольства, проводник же с каждым часом становился мрачнее и мрачнее. Не знаю, чем бы все завершилось, но спас положение мудрый попутчик. Почему спас, вы сейчас поймете. Наблюдая за перипетиями пари, он подсел к моему товарищу и поделился сомнениями такого рода. «Пари вы, разумеется, выиграете, — объявил он, — но приобретете злостного врага. Честное слово, вам стоит поразмыслить. Возможно, до цели путешествия вы так и не доберетесь. Врагов отличает коварство, а друзей снисходительность. Запомните это.» Поблагодарив попутчика, приятель задумался. А задумавшись, пришел к удивительному решению. Подозвав верного четвероногого, он подал команду «голос», и пес послушно тявкнул. Тотчас примчался сияющий проводник, которому без разговоров отсчитали положенные десять рублей. В конце пути приятель еще раз использовал вышеупомянутую хитрость. Когда он сходил с поезда, проводник помогал ему нести вещи и почти плакал. Расставание вышло более чем дружеским… — Федор Фомич качнул рюмкой, отчего золотистый ликер ожил, одарив присутствующих дрожащим сиянием. — В итоге, как вы поняли, выиграли оба! И мораль истории чрезвычайно проста. Заиметь врага и друга одинаково несложно, но друзья требуют жертв и жертв добровольных. Что касается Геннадия Васильевича…
В этот момент свет в вагоне потух, тост, посвященный юбиляру прервался. Кстати сказать, последний отнесся к происшествию с философским спокойствием, продолжая махать руками и в темноте.
— Черт возьми! В чем дело?
— Кажется, заехали в тоннель.
— Но где же тогда электричество? Эй, господа официанты, будьте любезны распорядиться с освещением, а то, знаете ли, совершенно ничего не видно.
— Монтер, света давай! — заблажил Семен. От его пушечного голоса Федор Фомич вздрогнул и выронил рюмку. Золотистому ликеру суждено было бездарно пропасть, впитавшись в полотняную скатерть стола.
— А мне это даже нравится. Вы чувствуете мою руку, Ниночка? Надеюсь, вы не испугались?
— Кстати! У нас же имеются юбилейные свечи! Целых шестьдесят штук!
— Свечи — это прелестно!
— Однако, какой длинный тоннель. Что-то не припомню, проезжал ли я его раньше.
— И обычно в тоннелях горят лампы, а тут стопроцентная темень.
— Может быть, мы остановились?
— Да нет же, едем…
— Кто-нибудь, зажгите спичку. Хоть осмотримся.
Федор Фомич, продолжавший стоять, машинально пошарил в карманах и достал зажигалку. Ему послышалось, что справа с шуршанием воспламенилась спичка. Он покрутил головой, но ничего не увидел.
— Странно…
Федор Фомич клацнул зажигалкой раз, другой, третий. Вероятно, кремень стерся. Не было ни искр, ни пламени. Досадливо крякнув, он пробормотал.
— Кажется, моя зажигалка того.
— В таких ситуациях спички всегда надежнее. По опыту знаю. Я ведь старый походник… Эй, куряки! Неужели ни у кого нет коробка?
— Да нет, спички есть. Только с ними тут какая-то хреновина творится. Вроде бы зажигаются, но не горят.
— Что за чушь! Как это не горят?
— А вот так не горят и все! Ой!..
И тут же последовал другой вскрик, октавой повыше.
— Что там такое?
— Жжет, дьявол!.. Я ее только что уронил.
— Так, тихо! Без паники! — складно скомандовал кто-то. — У меня что-то с глазами, но это еще не причина пугаться.
— Вот-вот! И у меня то же самое. Дырку прожег на штанах, а по-прежнему ничего не вижу.
— Может, какой-нибудь газ, мужики? Из тоннеля? Надо проверить окна. Кто там ближе к окну?..
Невидимый доброволец начал выбираться из-за стола. С грохотом опрокинулся стул. И тут разом завизжали женщины, что-то со звоном посыпалось на пол. Причитания официантов смешались с руганью мужчин. Федор Фомич ощутил, как нестерпимый жар коснулся большого пальца и, выронив зажигалку, бесславно рухнул на стул. «Ослепли, — мелькнуло у его в голове. — Выпили какой-то дряни и ослепи. Все до единого.»
3
Мгновение, когда пальцы пришли в соприкосновение с кожей женщины, показалось ему волшебным. Одновременно это было и самым серьезным моментом. Всю невостребованную за прошедшие годы нежность пассажир постарался теперь передать своим пальцам. Он был пианистом, ласкающим рояль лазурной мелодией. Ни в коем случае не вспугнуть! Этого он опасался более всего. Сказочная вязь снов естественным образом должна была обратиться в явь, не менее чудесную, не менее сладостную. Рука, обращенная в мягкую кисть художника, источала мед, постепенно перемещаясь вверх. Достигнув высоты колена, вновь описала замысловатый пируэт. Лежащая вздрогнула. Еще раз и еще нежнее… Носатый закрыл глаза. В зрении он больше не нуждался. Впрочем, как и женщина. Они переместились в параллель невидимого, и пассажир знал, что стоит ей поднять голову и посмотреть в его сторону, как все разрушится. Мир чувственный живет обособленно, и главным его языком является язык прикосновений. Носатый не знал схем и методик, не интересовался географией эрогенных зон. Он являл собой образчик одаренного импровизатора, угадывающего желания партнерши по дрожи, температуре тела, по нюансам, названия которым свет еще не придумал. Пальцы действовали помимо его воли. Можно было сказать, что сейчас ими управляла она. Инициатива сменила хозяина. Мужчина обращался в послушный инструмент разгорающихся энергий. Тех самых, что заполнили купе до краев, окутав случайных попутчиков плотным коконом.
Женщина задыхалась. Испытание оказалось не из легких. Она боролась с дикими, поднимающимися из неведомых глубин силами, даже не пытаясь прибегнуть к логике. Подобное с ней творилось впервые.
— Милый! Откуда ты здесь?.. Каким образом?..
— Не открывай глаза, — мягко шепнул носатый. Губы его склонились, оказавшись новой пыткой для женщины. Они гуляли по лицу, по всему телу, нигде не задерживаясь, зажигая точку за точкой, превращая локальные очаги в единое бушующее пламя. Она не заметила, когда ее успели раздеть. Носатый лежал уже рядом.
— Чародей, — она прижалась к его плечу и всхлипнула. — Я ничего не знала! Совершенно ничего!.. Скажи правду, это все еще сон?
— Все зависит от твоего желания, — он печально улыбался. — Сны подвластны людям. И жизнь тоже…
— Но если это сон, он когда-нибудь прекратится!
— Он не прекратится, если мы не откроем глаза.
— Ты боишься, что мы увидим друг друга?
— Я боюсь, что ты увидишь меня.
— Но почему? Ты похож на кого-нибудь из персонажей Гюго? Я бы это наверняка ощутила! Разве не так?
— Возможно… Впрочем, если хочешь, смотри. Но ты ВСЕ РАВНО НИЧЕГО НЕ УВИДИШЬ.
— Почему? — женщина распахнула веки и в недоумении поднесла руку к лицу. — Действительно! Ничего не вижу!
— Честно говоря, я тоже.
— Может быть, наступила ночь?
— Возможно.
— Или поезд движется по тоннелю?
— Тоже вполне вероятно.
Собеседница погладила мужчину по щеке.
— Что ж, тогда я подожду.
Вагон-ресторан отдали юбиляру с охотой. Слово свое сказали и видные гости, и деньги, выложенные самим юбиляром. На двери снаружи повесили запретные таблички, работники ресторана Дима и Верочка перешли в полное распоряжение празднующих…
— Вдумайтесь, юбилей, отмеченный на скорости семьдесят километров в час! Ей богу, в этом что-то есть.
— Жаль, что мы не на семидесятилетии…
— Типун вам на язык! Хорошо хоть Геннадий Васильевич не слышит.
— И все же скорость — это здорово!
— Прежде всего это оригинально, Ниночка. По приезду будет чем похвастаться. Да и наш юбиляр, похоже, не внакладе.
— Это уж точно! Нынешние цены кусаются.
— Да так, что кровь идет.
— А когда они не кусались, Федор Фомич?
— Ваша правда, но то, что происходит сейчас, простите меня, не умещается ни в какие рамки! Нельзя сравнивать укус мышки и волчью хватку.
— То ли еще будет, Федор Фомич! Пройдет год-два, и вспомним об акулах с драконами.
— В каком смысле?
— В кусачем, каком же еще?
— Сплюньте, немедленно сплюньте!.. Вот так. И по дереву три раза.
— Пожалуйста… Только все равно не поможет.
— Господи! Что за поколение пошло! Никакого страха. В наше время на жизнь смотрели иначе…
Юбилей протекал ровно, без эксцессов. Вполне искренне люди улыбались друг другу, с удовольствием пили на брудершафт. И как на всяком веселом сборище присутствовали обязательные посторонние. Впрочем, вели они себя довольно уверенно, и большинство гостей уже принимало их за своих. После трех часов непрерывных здравиц часть публики отсеялась, однако на общий ход событий это отнюдь не повлияло.
— Позвольте, друзья, маленький тост, — с рюмкой итальянского «Амаретто» с места поднялся представительный Федор Фомич. Кто-то услужливо зазвенел ножом о бокал. — Тост о Геннадии Васильевиче. О нем здесь говорили уже много, говорили красочно, но никто не упомянул одной черточки, весьма славной на мой взгляд, заслуживающей всяких похвал…
— Геннадий Васильевич — большой умница и талант! — пробасил кто-то.
— Нет, — строго возразил Федор Фомич и тут же смешался. — То есть я хотел сказать другое… А талант ммм… это бесспорно, о нем мы прекрасно наслышаны, как и об уме нашего уважаемого юбиляра. И все-таки профессионализм в жизни человека — не самое главное…
— Спорно, Федор Фомич, очень спорно!
— Дайте же досказать!
— Протестую! Геннадий Васильевич — мужчина, а для мужчины профессия — первооснова жизни!
Немедленно вспыхнул спор. Федор Фомич беспомощно развел руками. Один из посторонних, называющий себя Семеном, яростно застучал вилкой по тарелке. Мохнатые брови его осуждающе шевелились. На выступающего он поглядывал с преданностью не совсем утвердившегося в обществе человека.
— Ничего, Федор Фомич, перекричим. Только скажите.
Геннадий Васильевич, юбиляр, пьяно улыбался и добродушно помахивал рукой. Так вожди помахивают с праздничных трибун колоннам демонстрантов. Геннадию Васильевичу было все равно, что о нем скажут. Палитра, вобравшая в себя шампанское, шоколадно сладкое «Амаретто» и армянские вина, раскрасила окружающее в розово-радужные тона. Мир был тепл и уютен. На всей планете Земля не нашлось бы такого человека, который не любил бы сейчас Геннадия Васильевича, и он отвечал людям тем же, не в силах обнять всех сразу, находя вполне естественным выражать безраздельность эмоций вялым помахиванием ладони. Глазки его масляно поблескивали, лицо пылало, как факел, мокрая прядь сползла на талантливый лоб, невольно напоминая об эпохе экспрессионизма.
— Тише, граждане! Тише! — Семен произносил успокаивающие фразы с назидательностью контролера в троллейбусе. Благодарно кивнув, Федор Фомич возобновил прерванную речь.
— Позвольте начать издалека, с маленькой истории, которая наглядно проиллюстрирует мою мысль…
— Так сказать, в порядке алаверды, — поддакнул Семен.
— Не совсем, но… Словом, вкратце история такова. Один мой друг поездом перевозил собаку. Этакого огромного сенбернара. Проводник, с которым ему пришлось повстречаться, естественно, заупрямился. Не положено, то да се. Тогда друг предложил пари. За каждый лай своего питомца он пообещал выплачивать проводнику червонец. Тот подумал и согласился. Путь был неблизкий — без малого двое суток, и проводник никак не ожидал, что окажется в положении проигравшего. Но факт есть факт. Пес вел себя безупречно, и за всю дорогу не позволил себе ничего лишнего. Приятель не скрывал довольства, проводник же с каждым часом становился мрачнее и мрачнее. Не знаю, чем бы все завершилось, но спас положение мудрый попутчик. Почему спас, вы сейчас поймете. Наблюдая за перипетиями пари, он подсел к моему товарищу и поделился сомнениями такого рода. «Пари вы, разумеется, выиграете, — объявил он, — но приобретете злостного врага. Честное слово, вам стоит поразмыслить. Возможно, до цели путешествия вы так и не доберетесь. Врагов отличает коварство, а друзей снисходительность. Запомните это.» Поблагодарив попутчика, приятель задумался. А задумавшись, пришел к удивительному решению. Подозвав верного четвероногого, он подал команду «голос», и пес послушно тявкнул. Тотчас примчался сияющий проводник, которому без разговоров отсчитали положенные десять рублей. В конце пути приятель еще раз использовал вышеупомянутую хитрость. Когда он сходил с поезда, проводник помогал ему нести вещи и почти плакал. Расставание вышло более чем дружеским… — Федор Фомич качнул рюмкой, отчего золотистый ликер ожил, одарив присутствующих дрожащим сиянием. — В итоге, как вы поняли, выиграли оба! И мораль истории чрезвычайно проста. Заиметь врага и друга одинаково несложно, но друзья требуют жертв и жертв добровольных. Что касается Геннадия Васильевича…
В этот момент свет в вагоне потух, тост, посвященный юбиляру прервался. Кстати сказать, последний отнесся к происшествию с философским спокойствием, продолжая махать руками и в темноте.
— Черт возьми! В чем дело?
— Кажется, заехали в тоннель.
— Но где же тогда электричество? Эй, господа официанты, будьте любезны распорядиться с освещением, а то, знаете ли, совершенно ничего не видно.
— Монтер, света давай! — заблажил Семен. От его пушечного голоса Федор Фомич вздрогнул и выронил рюмку. Золотистому ликеру суждено было бездарно пропасть, впитавшись в полотняную скатерть стола.
— А мне это даже нравится. Вы чувствуете мою руку, Ниночка? Надеюсь, вы не испугались?
— Кстати! У нас же имеются юбилейные свечи! Целых шестьдесят штук!
— Свечи — это прелестно!
— Однако, какой длинный тоннель. Что-то не припомню, проезжал ли я его раньше.
— И обычно в тоннелях горят лампы, а тут стопроцентная темень.
— Может быть, мы остановились?
— Да нет же, едем…
— Кто-нибудь, зажгите спичку. Хоть осмотримся.
Федор Фомич, продолжавший стоять, машинально пошарил в карманах и достал зажигалку. Ему послышалось, что справа с шуршанием воспламенилась спичка. Он покрутил головой, но ничего не увидел.
— Странно…
Федор Фомич клацнул зажигалкой раз, другой, третий. Вероятно, кремень стерся. Не было ни искр, ни пламени. Досадливо крякнув, он пробормотал.
— Кажется, моя зажигалка того.
— В таких ситуациях спички всегда надежнее. По опыту знаю. Я ведь старый походник… Эй, куряки! Неужели ни у кого нет коробка?
— Да нет, спички есть. Только с ними тут какая-то хреновина творится. Вроде бы зажигаются, но не горят.
— Что за чушь! Как это не горят?
— А вот так не горят и все! Ой!..
И тут же последовал другой вскрик, октавой повыше.
— Что там такое?
— Жжет, дьявол!.. Я ее только что уронил.
— Так, тихо! Без паники! — складно скомандовал кто-то. — У меня что-то с глазами, но это еще не причина пугаться.
— Вот-вот! И у меня то же самое. Дырку прожег на штанах, а по-прежнему ничего не вижу.
— Может, какой-нибудь газ, мужики? Из тоннеля? Надо проверить окна. Кто там ближе к окну?..
Невидимый доброволец начал выбираться из-за стола. С грохотом опрокинулся стул. И тут разом завизжали женщины, что-то со звоном посыпалось на пол. Причитания официантов смешались с руганью мужчин. Федор Фомич ощутил, как нестерпимый жар коснулся большого пальца и, выронив зажигалку, бесславно рухнул на стул. «Ослепли, — мелькнуло у его в голове. — Выпили какой-то дряни и ослепи. Все до единого.»
3
Монолог Митрофана Антоновича, начальника четвертого отделения милиции, мог утомить кого угодно. Полковник без меры увлекался историческими аналогиями, то и дело сбивался с мысли и к досаде единственного слушателя неоднократно возвращался к исходным рубежам: «так о чем мы толковали, батенька? Ага…»
Выйдя из кабинета, Александр Дыбин испытал невыразимое облегчение. Еще немного, и он подцепил бы головную боль, против которой были бы бессильны любые анальгетики. Полковник являл собой тип несносного болтуна, и, даже напрягшись, Александр не сумел бы припомнить, о чем они только что беседовали. Обилие слов далеко не всегда удобоваримо. В подобных ситуациях срабатывали защитные свойства организма, Александр впадал в некий транс, отказываясь от всяческой фильтрации слышимого.
Выйдя на улицу, он терпеливо дождался, когда освободится ближайший телефон-автомат. Двушка в готовности приплясывала на ладони, номер, по которому он собирался звонить, был оттиснут в памяти светящимся клеймом. Тем не менее, разговаривать с ним не стали. Как только он заикнулся о цели звонка, Микки поспешил прервать собеседника.
— Делаем так, старик. Перезвони еще разок, но перед последними двумя цифрами набери три шестерки.
— Это что, особой секретности линия?
— Вроде того. Лесник — это все-таки Лесник, и разговорами о погоде мы вряд ли ограничимся.
— Пожалуй…
Нашарив в кармане еще одну двушку, Александр в точности последовал указанию приятеля.
— Теперь другой коленкор, старичок! Итак, что именно нас интересует и почему?
— Интересует все, что так или иначе касается Лесника. Это во-первых. А во-вторых, не пересеклись ли наши пути-дорожки? Я имею в виду МВД и КГБ? Как ни крути, Лесник обратился за помощью к нам. Значит, кто-то крепко его напугал. Вполне логично искать первоисточник беспокойства среди иных хищников.
— Вот как? И ты сразу решил, что это мы?
— Не решил, но грешным делом заподозрил. Подозрительный я мужик, Микки… Так это действительно не вы?
— Как тебе сказать?.. Твердой уверенности у меня нет, но скорее всего навряд ли. Зачем он нам? Рыбка, конечно, ершистая, и кое-кто наверняка следит за его деятельностью, но дело в том, что Лесник принадлежит к разряду так называемых «пацифистов», а таких мы обычно не трогаем.
— Что значит — «пацифистов»?
— А то, что грань беспредела этот бандит не переходит, с властью так или иначе считается, с конкурентами предпочитает разбираться без шума и звона, не тревожа сон пенсионеров. Словом, сосуществовать с ним можно.
— И это я слышу от тебя?!.. Удивительно!
— Ничего удивительного, старичок. Такова жизнь, и одними стальными наручниками природу не обуздаешь. Не думай, что здесь сидят дундуки, есть и весьма воинственные крокодилы, которым палец в рот не клади. Но и те понимают, что ликвидировав одну мощную группировку, в итоге получишь десяток мелких, уследить за которыми будет в десять раз труднее.
— И потому на Лесника и ему подобных у вас взирают сквозь пальцы?
— Ну, скажем так: без особой ненависти. Хотя, разумеется, и без любовного трепета. Не обижай уж нас совсем! И когда требуется, мы с удовольствием прижимаем эту братию.
— Ладно, оставим этот скользкий момент. Пару слов о самом Леснике. Предысторию вкратце ты уже знаешь, а потому попробуй ответить, что в состоянии напугать этого матерого зверя?
— Что или кто?
— Господи, Микки! Давай без ерничества и пропедевтики. Я уже выдержал часовую беседу с Митрофанушкой. Боюсь, на большее меня не хватит.
— Ладно, ладно, не хнычь… Попробую сообразить, — трубка донесла глубокий вздох. — Итак, ни мы, ни вы им не интересуемся. Имеется в виду — глобальным, коренным, так сказать, образом. А коли так, значит?..
— Какая-нибудь секретная комиссия из Москвы?
— Двойка, старичок! Мы ведь уже говорили, никому твой Лесник не нужен. И уж тем более — Москве, у которой своих лесников видимо-невидимо.
— И что тогда остается? Междоусобица? Но это же чушь! Кто осмелится совать палки в колеса Леснику?
— Э-э, не скажи! Молодая поросль зубаста! Особенно по нонешним временам. Уж каким был Цезарь, а и того спровадили на тот свет.
— Может, ты готов назвать фамилию предполагаемого Брута?
— Нет, Саша, тут я пас. Слишком уж много наберется подобных фамилий. Считай — все униженные и оскорбленные Лесником, плюс недобитые конкуренты, плюс собственные приемыши, успевшие за сытые годы подрасти и возмужать.
— Уж не о Мамонте ли ты говоришь?
— А хоть бы и о нем. Кандидатура весьма достойная, хотя лет пять назад представляла собой полное ничтожество. Сейчас же — правая рука хозяина. Согласись, взлет стремительный.
— Не спорю.
— То-то и оно! И таких, как этот Мамонт, наберется добрый десяток.
— Ага…
— Вот тебе и ага! И вообще, Сашок, не в свое дело ты впутался!
— Пардон, причем тут я? Кажется, тебе уже объяснили…
— Помню, все помню. И разумеется, сочувствую. Но будь осторожен. Лесник не столь прост, каким кажется на первый взгляд. Голова у него варит крепко. Он и в боссы выбился, разыграв фантастическую комбинацию. Столкнул лбами городские группировки. Все было кончено в два месяца. Одних бойцов десятка четыре поувечили, а главарей вышибли всех до единого. Всех, кроме Лесника. С тех пор он и занял капитанский мостик. За шесть лет обзавелся поддержкой в обеих столицах, курирует школу восточных единоборств и, по моим сведениям, на покой пока не торопится.
— Он что, уже старый?
— Да нет, но в этой профессии долго не задерживаются. Так сказать, своя кадровая текучка. Год за два и за три. А на пенсию впору выходить в возрасте балерин. Между прочим, и дама у него имеется. Весьма своеобразная особа.
— Это может оказаться для меня полезным?
— Как знать… Иных дам следует остерегаться, как огня. Есть такая порочная женская категория — я называю их атаманшами. Страшнее любых лесников. Вино, мужчины, интриги… Если его барышня из таких, держись от нее подальше.
— Учту…
— И еще: хорошо, что решил позвонить. Нет, правда! Я тут предупрежу кое-кого из ребят. Подстрахуют. Возможно, появится дополнительная информация. Так что не ленись, почаще выходи на связь.
— Постараюсь. А ты все-таки попробуй разузнать, держите вы его на крючке или нет? В конце концов, комитетчик ты или нет? И стаж у тебя — ого-го!..
— Какой там стаж! Я ведь всего-навсего лейтеха. Вот когда стану майором — тем самым из анекдотов, тогда и обращайся.
— Обязательно обращусь… — Александр замолчал. Кто-то приблизился сзади, и он это почувствовал. Быстро обернувшись, уткнулся взглядом в грудь высоченного увальня. Незнакомец лет тридцати пяти, с соломенными прилизанными волосами и щетинистым подбородком, подбрасывал на ладони связку ключей, в упор рассматривая Александра.
— Дыбин это вы? — глухо вопросил он. При этом левая бровь у него изогнулась, отчего он стал напоминать изготовившегося к атаке филина.
— Я, а что?
— Лесник прислал за вами машину.
— Так… Мерси ему, конечно, — Александр повесил трубку.
Устраиваясь в салоне «Ауди», он мысленно усмехнулся. Вот и накаркал! Теперь только затянуться «гаваной» и обнять за талию какую-нибудь глазастую цыганочку. Дима обязательно посмеется, если узнает. Впрочем, зачем ему узнавать? Не враги же мы сами себе?..
Стараясь не выдавать любопытства, он неторопливо изучал обстановку. Фигурный пульт, отнюдь не изобилующий кнопками и индикаторами, динамики стереосистемы, вездесущий пластик, затянувший пол и потолок. Ни дырочек, ни щелей, столь милых сердцу, памятных по салонам «Жигулей» и «Запорожцев». Словом, полная скукота, не обещающая ни мытарств под днищем машины, ни ремонтных хлопот, ни беготни по автомагазинам.
Плечистый увалень прежде чем сесть в «Ауди» настороженным взором обвел улицу. Увиденное, вероятно, его успокоило, потому что, плюхнувшись на сиденье, он что-то отрывисто доложил шоферу. Двигатель мгновенно завелся. Плавно и почти бесшумно четырехколесное западное чудо стартовало с места.
Дом, к которому они подъехали, был Александру смутно знаком. Роскошная тень прошлого, один из пьедесталов сменяющих друг друга властителей. Именно здесь обитали одно время сотрудники «Интуриста», но потом что-то приключилось и чиновникам спешно пришлось эвакуироваться в здание поскромнее. Причину столь внезапного переезда Александр уяснил только сейчас. Старинную усадьбу облюбовал для себя Лесник, и никакой «Интурист» не в силах был противостоять ему. Кесарю — кесарево, и в качестве этого самого кесаря Лесник претендовал на соответствующие рангу условия.
Машина остановилась. Пара воробьев, возмущенно чирикая, выпорхнула из-под колес и унеслась ввысь. Выбравшись наружу, Александр осмотрелся и не без удовольствия попытался представить себя в роли хозяина этого чудного места. Огромный, увитый тропками парк, пруд с карасями, заросли черемухи и рябины. Лепота, одним словом! И уж он бы нашел роскошному этому пространству достойное применение! Теннис, волейбол, рыбалка, утренний бег трусцой с непременным купанием! Что же еще?.. Он перевел взгляд на усадьбу. Пожалуй, несколько великовата, но со временем можно привыкнуть. Толстые колбаски колонн поддерживали треуголку крыши, окна напоминали средних размеров ворота, а уютная башенка наверху сразу наводила на мысль о звездных дождях, о телескопах, о спутниках и огненных кометах. Да!.. Он вполне мог бы здесь жить. И жить, как это ни странно, припеваючи!..
Разрушая хрустальную мечту, из окна башни выглянул молодец с карабином. Как следует рассмотрев подъехавших, что-то бормотнул в портативную рацию и юркнул обратно.
— Мда… — Александр рассеянно похлопал себя по карманам. Кошелек, расческа, мятые абонементы и ключи от квартиры. Классический карманный набор, никаких излишеств. Его и грабить-то скучно… Со всей возможной приветливостью он обратился к белобрысому увальню. — А ты, паренек, здоровый! Сразу видно, что кашу в детстве дохлебывал до конца. Тебе никто не говорил, что ты похож на Кадудаля?
— Меня зовут Маципура, — суховато отреагировал увалень. Чуть подумав, добавил. — А карманов вам лучше бы не касаться. Ребята здесь нервные, могут неправильно понять.
— Ага, вон, значит, как… — Александр украдкой покосился на башенку. «Нервные» ребята, должно быть, прятались в незримой тени. — Так куда мне идти? К гаражу, в лес или в ваш великолепный замок?
— Пройдите в дом, — Маципура вежливо кивнул в сторону парадного входа.
Внешне Лесник вполне соответствовал кличке. Он и впрямь походил на лесника. Кряжистый, неторопливый, с лицом простоватого мужлана, он мог ввести в заблуждение кого угодно. Этого человека следовало знать лично, чтобы поверить в недюжинный ум и организаторские способности. Феномен заслуживал пристального изучения, и Александр почувствовал первый искренний интерес к делу. Фразы, срывающиеся с губ Лесника, никак не вязались с его обликом, но и облик накладывал на сказанное особый отпечаток. Что же в действительности доминировало, оставалось для окружающих полнейшей загадкой.
— Присаживайтесь, — Лесник указал на кресло. — На меня не обращайте внимания. Я всегда прохаживаюсь, когда что-нибудь обдумываю или рассказываю…
В дверь вежливо постучали, на пороге появился человек в кимоно с букетом странных цветов в руке. Раскосые глаза с вопросом глянули на хозяина, но тот покачал головой.
— Не сегодня, Лао. Займись другими комнатами…
Чуть помешкав, человек в кимоно выскользнул из комнаты, оставив после себя запах цветов и чего-то еще неуловимо знойного, сухого, напоминающего о пустынных равнинах, морщинистых ящерах и верблюжьих караванах.
Только теперь Александр заметил покоившуюся на столе вазу с увядшими стебельками растений. Были здесь и цветы, и веточки деревьев и какие-то забавные корешки. Справа, на резном комоде, возвышалась еще одна ваза, более просторная и красивая, но с тем же усохшим набором. Заметив любопытство гостя, Лесник нехотя пояснил:
— Лао считает себя мастером по сложению икебаны. Верит в нее исступленно, чего не сказать обо мне. К тому же в последнее время из-за приступов астмы… — Он, не договорив, махнул рукой. — Словом, мне сейчас не до запахов.
— По-моему, этот Лао в большой обиде на вас.
— Знаю. Но давайте займемся тем, для чего я вас сюда пригласил.
— Пригласили?
Тяжелым шагом Лесник подошел к окну, медленно заложил руки за спину.
— Хорошо, поставим все точки над "и". Так сказать, для обоюдной ясности. Я предложил вашему полковнику сделку, и он на нее пошел. Никто вас не принуждал, это своего рода коммерция: я — вам, вы — мне. Скажу больше: я готов оказать вашему ведомству и иные услуги, лишь бы помощь оказалась обоюдной и действенной.
— И вас не пугает возможное осуждение коллег? Все-таки сделка с законом в вашей среде не поощряется.
— Меня это не пугает. Тем более, что в подробности сделки посвящены немногие.
— И тем не менее!..
Лесник обернулся.
— И тем не менее я начал уже сомневаться в целесообразности своего поступка.
— Я успел вас разочаровать?
— Дело не в этом. О вас я знаю, пожалуй, все. Или почти все. Вы вполне меня устраиваете… — Окольцевав комнату, Лесник задержался у стола. — Возможно, вы слышали, на следователей у нас тоже заведена своя картотека. И поверьте мне, там есть бездна интересных деталей: кто чего стоит и кого следует опасаться особо. Словом, графы профессионального уровня, самые различные слабости и, конечно же, мера подкупаемости.
Выйдя из кабинета, Александр Дыбин испытал невыразимое облегчение. Еще немного, и он подцепил бы головную боль, против которой были бы бессильны любые анальгетики. Полковник являл собой тип несносного болтуна, и, даже напрягшись, Александр не сумел бы припомнить, о чем они только что беседовали. Обилие слов далеко не всегда удобоваримо. В подобных ситуациях срабатывали защитные свойства организма, Александр впадал в некий транс, отказываясь от всяческой фильтрации слышимого.
Выйдя на улицу, он терпеливо дождался, когда освободится ближайший телефон-автомат. Двушка в готовности приплясывала на ладони, номер, по которому он собирался звонить, был оттиснут в памяти светящимся клеймом. Тем не менее, разговаривать с ним не стали. Как только он заикнулся о цели звонка, Микки поспешил прервать собеседника.
— Делаем так, старик. Перезвони еще разок, но перед последними двумя цифрами набери три шестерки.
— Это что, особой секретности линия?
— Вроде того. Лесник — это все-таки Лесник, и разговорами о погоде мы вряд ли ограничимся.
— Пожалуй…
Нашарив в кармане еще одну двушку, Александр в точности последовал указанию приятеля.
— Теперь другой коленкор, старичок! Итак, что именно нас интересует и почему?
— Интересует все, что так или иначе касается Лесника. Это во-первых. А во-вторых, не пересеклись ли наши пути-дорожки? Я имею в виду МВД и КГБ? Как ни крути, Лесник обратился за помощью к нам. Значит, кто-то крепко его напугал. Вполне логично искать первоисточник беспокойства среди иных хищников.
— Вот как? И ты сразу решил, что это мы?
— Не решил, но грешным делом заподозрил. Подозрительный я мужик, Микки… Так это действительно не вы?
— Как тебе сказать?.. Твердой уверенности у меня нет, но скорее всего навряд ли. Зачем он нам? Рыбка, конечно, ершистая, и кое-кто наверняка следит за его деятельностью, но дело в том, что Лесник принадлежит к разряду так называемых «пацифистов», а таких мы обычно не трогаем.
— Что значит — «пацифистов»?
— А то, что грань беспредела этот бандит не переходит, с властью так или иначе считается, с конкурентами предпочитает разбираться без шума и звона, не тревожа сон пенсионеров. Словом, сосуществовать с ним можно.
— И это я слышу от тебя?!.. Удивительно!
— Ничего удивительного, старичок. Такова жизнь, и одними стальными наручниками природу не обуздаешь. Не думай, что здесь сидят дундуки, есть и весьма воинственные крокодилы, которым палец в рот не клади. Но и те понимают, что ликвидировав одну мощную группировку, в итоге получишь десяток мелких, уследить за которыми будет в десять раз труднее.
— И потому на Лесника и ему подобных у вас взирают сквозь пальцы?
— Ну, скажем так: без особой ненависти. Хотя, разумеется, и без любовного трепета. Не обижай уж нас совсем! И когда требуется, мы с удовольствием прижимаем эту братию.
— Ладно, оставим этот скользкий момент. Пару слов о самом Леснике. Предысторию вкратце ты уже знаешь, а потому попробуй ответить, что в состоянии напугать этого матерого зверя?
— Что или кто?
— Господи, Микки! Давай без ерничества и пропедевтики. Я уже выдержал часовую беседу с Митрофанушкой. Боюсь, на большее меня не хватит.
— Ладно, ладно, не хнычь… Попробую сообразить, — трубка донесла глубокий вздох. — Итак, ни мы, ни вы им не интересуемся. Имеется в виду — глобальным, коренным, так сказать, образом. А коли так, значит?..
— Какая-нибудь секретная комиссия из Москвы?
— Двойка, старичок! Мы ведь уже говорили, никому твой Лесник не нужен. И уж тем более — Москве, у которой своих лесников видимо-невидимо.
— И что тогда остается? Междоусобица? Но это же чушь! Кто осмелится совать палки в колеса Леснику?
— Э-э, не скажи! Молодая поросль зубаста! Особенно по нонешним временам. Уж каким был Цезарь, а и того спровадили на тот свет.
— Может, ты готов назвать фамилию предполагаемого Брута?
— Нет, Саша, тут я пас. Слишком уж много наберется подобных фамилий. Считай — все униженные и оскорбленные Лесником, плюс недобитые конкуренты, плюс собственные приемыши, успевшие за сытые годы подрасти и возмужать.
— Уж не о Мамонте ли ты говоришь?
— А хоть бы и о нем. Кандидатура весьма достойная, хотя лет пять назад представляла собой полное ничтожество. Сейчас же — правая рука хозяина. Согласись, взлет стремительный.
— Не спорю.
— То-то и оно! И таких, как этот Мамонт, наберется добрый десяток.
— Ага…
— Вот тебе и ага! И вообще, Сашок, не в свое дело ты впутался!
— Пардон, причем тут я? Кажется, тебе уже объяснили…
— Помню, все помню. И разумеется, сочувствую. Но будь осторожен. Лесник не столь прост, каким кажется на первый взгляд. Голова у него варит крепко. Он и в боссы выбился, разыграв фантастическую комбинацию. Столкнул лбами городские группировки. Все было кончено в два месяца. Одних бойцов десятка четыре поувечили, а главарей вышибли всех до единого. Всех, кроме Лесника. С тех пор он и занял капитанский мостик. За шесть лет обзавелся поддержкой в обеих столицах, курирует школу восточных единоборств и, по моим сведениям, на покой пока не торопится.
— Он что, уже старый?
— Да нет, но в этой профессии долго не задерживаются. Так сказать, своя кадровая текучка. Год за два и за три. А на пенсию впору выходить в возрасте балерин. Между прочим, и дама у него имеется. Весьма своеобразная особа.
— Это может оказаться для меня полезным?
— Как знать… Иных дам следует остерегаться, как огня. Есть такая порочная женская категория — я называю их атаманшами. Страшнее любых лесников. Вино, мужчины, интриги… Если его барышня из таких, держись от нее подальше.
— Учту…
— И еще: хорошо, что решил позвонить. Нет, правда! Я тут предупрежу кое-кого из ребят. Подстрахуют. Возможно, появится дополнительная информация. Так что не ленись, почаще выходи на связь.
— Постараюсь. А ты все-таки попробуй разузнать, держите вы его на крючке или нет? В конце концов, комитетчик ты или нет? И стаж у тебя — ого-го!..
— Какой там стаж! Я ведь всего-навсего лейтеха. Вот когда стану майором — тем самым из анекдотов, тогда и обращайся.
— Обязательно обращусь… — Александр замолчал. Кто-то приблизился сзади, и он это почувствовал. Быстро обернувшись, уткнулся взглядом в грудь высоченного увальня. Незнакомец лет тридцати пяти, с соломенными прилизанными волосами и щетинистым подбородком, подбрасывал на ладони связку ключей, в упор рассматривая Александра.
— Дыбин это вы? — глухо вопросил он. При этом левая бровь у него изогнулась, отчего он стал напоминать изготовившегося к атаке филина.
— Я, а что?
— Лесник прислал за вами машину.
— Так… Мерси ему, конечно, — Александр повесил трубку.
Устраиваясь в салоне «Ауди», он мысленно усмехнулся. Вот и накаркал! Теперь только затянуться «гаваной» и обнять за талию какую-нибудь глазастую цыганочку. Дима обязательно посмеется, если узнает. Впрочем, зачем ему узнавать? Не враги же мы сами себе?..
Стараясь не выдавать любопытства, он неторопливо изучал обстановку. Фигурный пульт, отнюдь не изобилующий кнопками и индикаторами, динамики стереосистемы, вездесущий пластик, затянувший пол и потолок. Ни дырочек, ни щелей, столь милых сердцу, памятных по салонам «Жигулей» и «Запорожцев». Словом, полная скукота, не обещающая ни мытарств под днищем машины, ни ремонтных хлопот, ни беготни по автомагазинам.
Плечистый увалень прежде чем сесть в «Ауди» настороженным взором обвел улицу. Увиденное, вероятно, его успокоило, потому что, плюхнувшись на сиденье, он что-то отрывисто доложил шоферу. Двигатель мгновенно завелся. Плавно и почти бесшумно четырехколесное западное чудо стартовало с места.
Дом, к которому они подъехали, был Александру смутно знаком. Роскошная тень прошлого, один из пьедесталов сменяющих друг друга властителей. Именно здесь обитали одно время сотрудники «Интуриста», но потом что-то приключилось и чиновникам спешно пришлось эвакуироваться в здание поскромнее. Причину столь внезапного переезда Александр уяснил только сейчас. Старинную усадьбу облюбовал для себя Лесник, и никакой «Интурист» не в силах был противостоять ему. Кесарю — кесарево, и в качестве этого самого кесаря Лесник претендовал на соответствующие рангу условия.
Машина остановилась. Пара воробьев, возмущенно чирикая, выпорхнула из-под колес и унеслась ввысь. Выбравшись наружу, Александр осмотрелся и не без удовольствия попытался представить себя в роли хозяина этого чудного места. Огромный, увитый тропками парк, пруд с карасями, заросли черемухи и рябины. Лепота, одним словом! И уж он бы нашел роскошному этому пространству достойное применение! Теннис, волейбол, рыбалка, утренний бег трусцой с непременным купанием! Что же еще?.. Он перевел взгляд на усадьбу. Пожалуй, несколько великовата, но со временем можно привыкнуть. Толстые колбаски колонн поддерживали треуголку крыши, окна напоминали средних размеров ворота, а уютная башенка наверху сразу наводила на мысль о звездных дождях, о телескопах, о спутниках и огненных кометах. Да!.. Он вполне мог бы здесь жить. И жить, как это ни странно, припеваючи!..
Разрушая хрустальную мечту, из окна башни выглянул молодец с карабином. Как следует рассмотрев подъехавших, что-то бормотнул в портативную рацию и юркнул обратно.
— Мда… — Александр рассеянно похлопал себя по карманам. Кошелек, расческа, мятые абонементы и ключи от квартиры. Классический карманный набор, никаких излишеств. Его и грабить-то скучно… Со всей возможной приветливостью он обратился к белобрысому увальню. — А ты, паренек, здоровый! Сразу видно, что кашу в детстве дохлебывал до конца. Тебе никто не говорил, что ты похож на Кадудаля?
— Меня зовут Маципура, — суховато отреагировал увалень. Чуть подумав, добавил. — А карманов вам лучше бы не касаться. Ребята здесь нервные, могут неправильно понять.
— Ага, вон, значит, как… — Александр украдкой покосился на башенку. «Нервные» ребята, должно быть, прятались в незримой тени. — Так куда мне идти? К гаражу, в лес или в ваш великолепный замок?
— Пройдите в дом, — Маципура вежливо кивнул в сторону парадного входа.
Внешне Лесник вполне соответствовал кличке. Он и впрямь походил на лесника. Кряжистый, неторопливый, с лицом простоватого мужлана, он мог ввести в заблуждение кого угодно. Этого человека следовало знать лично, чтобы поверить в недюжинный ум и организаторские способности. Феномен заслуживал пристального изучения, и Александр почувствовал первый искренний интерес к делу. Фразы, срывающиеся с губ Лесника, никак не вязались с его обликом, но и облик накладывал на сказанное особый отпечаток. Что же в действительности доминировало, оставалось для окружающих полнейшей загадкой.
— Присаживайтесь, — Лесник указал на кресло. — На меня не обращайте внимания. Я всегда прохаживаюсь, когда что-нибудь обдумываю или рассказываю…
В дверь вежливо постучали, на пороге появился человек в кимоно с букетом странных цветов в руке. Раскосые глаза с вопросом глянули на хозяина, но тот покачал головой.
— Не сегодня, Лао. Займись другими комнатами…
Чуть помешкав, человек в кимоно выскользнул из комнаты, оставив после себя запах цветов и чего-то еще неуловимо знойного, сухого, напоминающего о пустынных равнинах, морщинистых ящерах и верблюжьих караванах.
Только теперь Александр заметил покоившуюся на столе вазу с увядшими стебельками растений. Были здесь и цветы, и веточки деревьев и какие-то забавные корешки. Справа, на резном комоде, возвышалась еще одна ваза, более просторная и красивая, но с тем же усохшим набором. Заметив любопытство гостя, Лесник нехотя пояснил:
— Лао считает себя мастером по сложению икебаны. Верит в нее исступленно, чего не сказать обо мне. К тому же в последнее время из-за приступов астмы… — Он, не договорив, махнул рукой. — Словом, мне сейчас не до запахов.
— По-моему, этот Лао в большой обиде на вас.
— Знаю. Но давайте займемся тем, для чего я вас сюда пригласил.
— Пригласили?
Тяжелым шагом Лесник подошел к окну, медленно заложил руки за спину.
— Хорошо, поставим все точки над "и". Так сказать, для обоюдной ясности. Я предложил вашему полковнику сделку, и он на нее пошел. Никто вас не принуждал, это своего рода коммерция: я — вам, вы — мне. Скажу больше: я готов оказать вашему ведомству и иные услуги, лишь бы помощь оказалась обоюдной и действенной.
— И вас не пугает возможное осуждение коллег? Все-таки сделка с законом в вашей среде не поощряется.
— Меня это не пугает. Тем более, что в подробности сделки посвящены немногие.
— И тем не менее!..
Лесник обернулся.
— И тем не менее я начал уже сомневаться в целесообразности своего поступка.
— Я успел вас разочаровать?
— Дело не в этом. О вас я знаю, пожалуй, все. Или почти все. Вы вполне меня устраиваете… — Окольцевав комнату, Лесник задержался у стола. — Возможно, вы слышали, на следователей у нас тоже заведена своя картотека. И поверьте мне, там есть бездна интересных деталей: кто чего стоит и кого следует опасаться особо. Словом, графы профессионального уровня, самые различные слабости и, конечно же, мера подкупаемости.