— Тогда смелее вперед! Позади без малого целый вагон. Пока, как видите, мы невредимы.
   — Вы использовали не тот глагол. Мы не можем видеть.
   — Не придирайтесь к словам, дорогуша. Так… Кажется, мы у цели. Поступим следующим образом: я открываю дверь и встаю на колени. Ваша задача — придерживать меня за плечо или за шиворот.
   Грохот ударил в уши, они ступили на вибрирующие плиты. Протянув руку, Марковский притронулся к подрагивающему железу. Федор Фомич нагнулся к нему и тоненько прокричал.
   — Будьте осторожны! Где-то здесь электрический кабель.
   Марковский опустился на корточки и неторопливо размотал бечеву. Главное — не прищемить руку. Он медленно изучал клацающее сочленение. Две стальные плиты, чуть сбоку узкая полоска свободного пространства. Именно сюда пускают струйку нетерпеливые дети. Впрочем, не только дети… Марковский подумал, что шум мешает осмыслить результат эксперимента. Отчего-то припомнилось, что обычное колесное стаккато несколько тише. Или он никогда не прислушивался к нему?..
   Сунув ложку в щель над плитами, исследователь стал медленно травить бечеву. Вот сейчас!.. Должен произойти удар о шпалу, потом еще и еще… Ложка будет волочиться, подпрыгивать и бренчать. То есть, бренчания они, разумеется, не услышат, но что-то все равно произойдет.
   Марковский ощутил, как где-то под желудком морозными искрами зарождается холодок. В щель над плитами ушло более метра бечевы. Она свисала свободно, чуть покачиваясь, как если бы он размотал ее, встав на табурет, прямо перед собой. В руках остался лишь короткий кончик. Может быть, привязать галстук?..
   — Что там такое? — крикнул Федор Фомич. Влажные его пальцы нервно елозили по плечу коллеги.
   — Не понимаю, — Марковский поднял голову желая объяснить ситуацию, и в этот момент бечева дрогнула. Но не так, как он ожидал. Скорее это походило на робкую поклевку. Словно сытый лещ коснулся алюминиевой наживки губами. А в следующую секунду бечеву потянуло. Сначала плавно, а затем мелкими рывочками. Невидимая рыбина примерялась к добыче, не решаясь дернуть сильнее.
   — Не понимаю!.. — капли пота скатились у Марковского по вискам. Действительно не понимая, что делает, он торопливо потянул ложку на себя. Бечева пошла с неохотой. Что-то с внешней стороны продолжало удерживать ее в вязком плену. С каждым освобожденным сантиметром сопротивление нарастало. Марковский почувствовал, что некая сила окончательно тормозит движение ложки. Теперь они боролись на равных. В голове цветасто засвербило: «тянет-потянет, вытянуть не может…» Откуда это? Он суматошно пытался вспомнить. Впрочем, скоро ему стало не до этого. Сила, завладевшая бечевой, не собиралась уступать. Веревка вот-вот могла оборваться. От натуги Марковский даже застонал. Что же происходит?! Он попытался намотать волосяную струну на кисть, но не успел. Беспощадный рывок, резанул кожу, и бечева выскользнула из ладони.
   — Господи! — Марковский поднялся на дрожащих ногах.
   — Вы потеряли ложку?
   — Ее вырвало у меня, понимаете?
   — Может быть, зацепилось за какую-нибудь перемычку? Там вдоль путей, много чего торчит. Хлам разный, муфты, дроссель-трансформаторы…
   — Да нет же! — Марковский стиснул руку Федора Фомича. — Мне показалось, что там нечто живое. Ее так странно тянуло… Я о бечевке. Сначала тихонько, а потом…
   — Подождите! Вы же говорили о шпалах. Ложка что, не ударилась о них?
   — Этого не случилось. Там ВООБЩЕ НЕТ НИКАКИХ ШПАЛ. Пустота и что-то сильное, живое.
   — Но… — Федор Фомич замолчал, не зная что сказать. Марковский тем временем достал носовой платок и занялся взмокшим лицом.
   — Это не тоннель, — хрипло произнес он.
   — Значит, имитация?
   — Вероятно, да.
   Федор Фомич не заметил, как привалился спиной к гофрированной поверхности перехода. Злое электричество пропитало воздух, ладони вспотели, покрывшись липким жаром. «Сейчас рухну в обморок», — обречено подумал он. Колени предательски дрогнули, возникло жуткое желание прилечь. Прямо здесь и прямо сейчас. Федору Фомичу ничего не оставалось, как ругнуть последними словами свое розовато-ухоженное детство, генеалогию, одарившую его столь уязвимой нервной системой.
   — Вы ничего не слышите? — Марковский придвинулся вплотную. — Будто что-то скребет по стенам…
   Жестом приговоренного к эшафоту Федор Фомич вытер ладони о брюки. Слушать было страшно, но он все же заставил себя прислушаться и тоже уловил скребущие звуки. Цокот колес о рельсовую колею представлял собой лишь часть целого. Слушающий да услышит. У него вдруг возникло видение вагона, продирающегося сквозь кустистые заросли. Там, за окнами, что-то звонко потрескивало, оснащенные шипами ветви царапали обшивку, сдирая зеленую краску, оставляя на бокам пассажирского состава безобразные борозды. Так, по крайней мере, моделировалось происходящее. В сознании видение укладывалось с трудом, но вообразить другое он был не в силах. Разве что предположить, будто вагон облеплен сверху до низу когтистыми существами, скажем, кошками или крысами, но поезд — в конце концов — не ломоть хлеба или сыра. Чем мог привлечь этих тварей безликий металл?.. Неожиданно Федор Фомич ощутил, что эластичная гармонь за его спиной медленно прогибается. Словно кто-то приваливается к вагонам грузным туловищем. Какой-нибудь космический слон или диплодок из юрских времен. Отскочив от ожившей стены, Федор Фомич сбивчиво заговорил.
   — Анатолий Иванович! Там что-то есть! Я только что почувствовал!
   Настороженно протянув руку, Марковский коснулся прогнувшегося гофра. Мерзкий холодок вторично окутал сердце. Эскадроном мыслишек паника ворвалась в мозг, размахивая шашками, по-звериному подвывая. Ребристая стена и впрямь прогибалась. Марковский судорожно сглотнул. В этой медлительной неукротимости угадывалась та же мощь, что утянула минуту назад бечеву. Возможно, великаноподобное НЕЧТО испытывало на прочность поездную кожуру? Отдернув руку, Марковский потянул Федора Фомича в тамбур.
   — Оно может пробраться и сюда!
   — Но что это?!
   — Не знаю, — Марковский захлопнул лязгнувшую дверь, навалился на нее плечом. — Ключ!.. Надо было взять у официантов ключ!
   — Кто мог предвидеть такое?
   — Да, вы правы… Черт! Следовало ограничиться одной группой. Павел Константинович с этим Семеном — они же ничего не знают!
   — Возможно, они уже вернулись?
   — Хорошо бы, — Марковский взял Федора Фомича за локоть и зашагал по коридору.
   — А если воспользоваться стоп-краном?
   — Стоп-краном? Зачем?
   Федор Фомич безмолвно открыл и закрыл рот. Он ляпнул первое, что пришло на ум.
   — Вы хотите застрять здесь навечно? — Марковский остановился. — Погодите-ка!.. — ему почудилось, что в одном из купе оживленно переговариваются. Нащупав выпуклый куб замка, он дернул скользкую рукоять. Голоса немедленно смолкли, дверь не поддавалась. Постучав костяшками пальцев, Марковский прижался к пластиковому покрытию ухом. Ответом ему была тишина.
   — По-моему, там никого, — неуверенно шепнул Федор Фомич.
   Марковский буркнул неразборчивое ругательство. Еще раз требовательно постучал.
   — И пес с ними! Не хотят, не надо, — он хрипло откашлялся. — Как бы то ни было, мы возвращаемся. Нам есть что обсудить.
   — Вы имеете в виду…
   — Я имею в виду тварей, облепивших состав. А, может быть, не тварей, а тварь. Это во-первых, а во-вторых, мы узнали кое-что еще. Поезд движется не по тоннелю. Рельсы и шпалы — такая же фикция, как эта мгла.

10

   Три таблетки феназепама сна не приблизили. Мозг окутало вязким дурманом, а тело продолжало беспрерывно ворочаться. Под окнами кто-то заунывно выкрикивал одно то же, вызывая какого-то Кима. Чертов Ким не откликался, и у Александра Евгеньевича стало появляться подозрение, что кричать будут всю ночь. А потом вдруг вспомнилось, что он забыл перед сном почистить зубы. Пришлось снова вставать и шлепать босиком по холодному полу. В ванной щетки не оказалось, зато в прихожей, под вешалкой, он обнаружил большой кованный сундук. Стоило открыть крышку, как из дремучих недр выкатилось золотистое облако моли. Лицо следователя опалило огнем. С криком он прикрыл глаза. Стены прихожей, клетчатый пол — все завертелось в головокружительном танце.
   Должно быть, сознание оставило его на некоторое время, потому что, открыв глаза вторично, прихожей он больше не увидел. Александр очутился в больнице, в комнатке без окон. Марлевая ширма отгораживала дальний угол, и там, за этой ширмой, шумела вода, зловеще побрякивали инструменты. Человек, перебирающий инструментарий, вполголоса напевал «Ландыши». В некоторых местах слова он заменял свистом.
   — Будь паинькой, Сашок, — чья-то рука сжала его бицепс. Вздрогнув, Александр повернул голову и увидел Димку Губина.
   — Дмитрий? — он попытался встать. — Что со мной стряслось? Где мы? В больнице?
   — Тшшш… — Губин прижал к губам палец.
   — О! Наш пациент приходит в себя! — из-за ширмы вынырнул огромного роста мужчина в белой шапочке и в халате. — Как самочувствие? Сердечко с кишочками не бо-бо?
   — Все хорошо, только… — Александр вопросительно глянул на Дмитрия. — Я не совсем понимаю, почему я здесь?
   — Не волнуйтесь, — голос доктора звучал елейно. — Все, что от вас требуется, это чуточку терпения. К сожалению, наркозом мы не пользуемся, а наша анестезия несколько своеобразна, но на вкус и цвет попутчиков нет, так, кажется, говорится? — он громко рассмеялся.
   — Все пройдет быстро, Сашок, — Дмитрий продолжал держать его за руку. Совершенно неожиданно Александр обнаружил что полностью раздет, а кушетка, на которой он лежит, и не кушетка даже, а самый настоящий хирургический стол.
   — Какой наркоз? О чем вы говорите? — он вновь попытался освободиться, но хватка приятеля оказалась жесткой. — Что вам от меня нужно?
   Глаза Дмитрия блеснули желтым огнем. Только сейчас следователь рассмотрел, что зрачки у него не круглые, а по-кошачьи — щелочками.
   — Все в порядке, док, — изменившимся голосом произнес лжеприятель. — Александр Евгеньевич готов к операции.
   — К какой операции? Ничего я не готов! — предчувствие недоброго переросло в уверенность. Александр рванулся.
   — Прыткое создание! — сильной рукой доктор прижал пациента к столу. В воздухе сверкнул скальпель. — А всего-то и нужно, что чуточку терпения! Если вы не будете дергаться, я пережму вам сонную артерию, и все пройдет значительно легче.
   — Нет!..
   — На нет и суда нет. Вам же, чертям, добра желаешь — жалеешь, не трогаешь. Так хоть бы одна душа спасибо сказала! Нет, они, стервецы, в номера ломятся, любопытство проявляют…
   Лезвие с хрустом вошло в грудь Александра. Боли он не ощутил, но брызнувшая кровь заставила забиться в чужих руках. Сталь продолжала кромсать тело, вспарывая сосуды и жилы, дробя ломкую кость.
   — Да держите же крепче! Что он, как юла!..
   Совет доктора запоздал. Извернувшись, Александр ударил Губина пяткой, освободившейся рукой вырвал из груди скальпель и мазнул окровавленным лезвием по перекошенному лицу хирурга. Случилось ужасное. Щеки доктора поплыли багровым тестом, подбородок и нос съежились, утонув в безобразном месиве, гноем хлынувшим через рану. По-волчьи взвыв, хирург отшатнулся от стола. Не теряя времени, Александр спрыгнул на белый линолеум и заметался в поисках выхода. По пути сшиб поднимающегося с пола Губина. Правда, теперь было уже совершенно очевидно, что это никакой не Губин. Костлявое существо размахивало неестественно длинными конечностями, желтая плоскость лица оказалась лишенной и глаз, и рта. Паучьи пальцы ринулись к ноге беглеца, но Александр успел отскочить к ширме. Там же сама собой отыскалась и дверь.
   — Хватайте же его!..
   Но он уже, вышибив дверь плечом, выбегал на улицу…
   Город нежился в объятиях ночи. Задавая работу завтрашним дворникам, снежное крошево густо осыпалось на тротуары. Не чуя под собой ног, Александр мчался к своему дому. К счастью или к несчастью, прохожие не попадались, и о дикарском виде можно было не тревожиться. Куда больше его беспокоила рана в груди. В кривом незнакомом переулке, зачерпнув пригоршню снега, он, как мог, попытался стереть кровавые разводы. Дело продвигалось медленно, и он перепачкал уже целый сугроб, когда кто-то тихо позвал его по имени. Сжав кулаки, следователь обернулся. Ступая легко, как ангел, почти не оставляя следов, к нему приближалась обнаженная Регина. Чудо, изваянное из мрамора, девушка, заставляющая задерживать дыхание. Она двигалась уверенно и грациозно, чуть покачивая точеными плечиками. Маленькие упругие груди почти не колыхались, кожа отсвечивала странной голубизной. Пораженный, Александр застыл на месте, забыв вытряхнуть из ладони потемневший от сукровицы снег.
   — Регина, ты?..
   Она улыбнулась ему. Спокойно и доброжелательно.
   — Как ты здесь очутилась?
   — Случай, — она махнула кистью. Плавно, словно в танцевальном па. — И вполне объяснимый. Я живу неподалеку.
   — Вот как? Я и не знал, — глупо пробормотал Александр.
   — Может, зайдешь?
   — Зайти? Прямо вот так? — только сейчас он в полной мере осознал, что одежды на нем нет. Стыдливо прикрывшись, залепетал: — Видишь ли, кое-что случилось, и я…
   — Пойдем, — ледяными пальцами Регина взяла его за руку, повела за собой.
   Уже через каких-нибудь десять минут с полотенцем вокруг бедер Александр управлялся на кухне с чайником. Его еще трясло от холода. Рана на груди была заклеена пластырем, а Регина отправилась в спальню поискать что-нибудь из одежды.
   — Саша! Я…
   Должно быть, так кричат подстреленные журавли. Опрокинув закипающий чайник, Александр бросился в комнату.
   Она стояла в дверях, держа потертый на локтях пиджак, с болезненным изумлением прислушивалась к чему-то, что, возможно, происходило внутри нее.
   — Что с тобой, Регина?
   — Я… Мне плохо. Только я не понимаю…
   — Голова? Сердце? Только скажи!..
   — Не знаю. Тебе не надо было ходить в эту гостиницу!
   — При чем здесь гостиница?
   Регину сотрясла дрожь.
   — Там, на улице, было хорошо, а здесь жарко. Очень жарко… — Выронив пиджак, она бессильно прислонилась к косяку.
   — Ты должна лечь! И чаю горячего… — Александр шагнул к девушке и остановился. По щекам Регины текли слезы. И не только по щекам. Они текли по всему телу девушки, сливаясь в крохотные ручейки, образуя на полу синеватую лужицу.
   — Регина!..
   — Саша! Я… — рот девушки исказился в беззвучном крике. Глаза потускнели, стали стремительно выцветать. Она превращалась в стекло, в тающий лед. С ужасом Александр взирал на ее руку. Пальцы, цепляющиеся за ручку двери, превращались в тонюсенькие прутики. Мгновение, и кисть с хрустом обломилась. То, что еще недавно было Региной, рухнуло на ковер, разбившись в холодные брызги. Голубоватой волной вода устремилась к его ногам. Что-то начинало твориться с полом. Он прогибался, опасно поскрипывая, ему вторили чернеющие стены. Александр шагнул назад и провалился. Фонтаном вода хлынула следом, неся с собой мутную известь, обломки бетона и кухонную утварь. Он уже захлебывался, когда пенный водопад выбросил его на сушу. Кинжальным взмахом тишина перерезала нить звуков. Александр открыл глаза и с облегчением убедился, что лежит у себя в квартире на диване.
   На этот раз лаборанты встретили его без всегдашнего зубоскальства. Усадив на шаткий стул, вежливо попросили обождать. Подозрительно, хотя и приятно. Мило, пусть и непривычно. Скупо поблагодарив, Александр с покорностью сложил руки на коленях. Подобное положение дел ему было знакомо. Иннокентий Павлович любил потомить просителей. Печальный факт бюрократии, бороться с которым было абсолютно бесполезно. Лаборанты были нужны органам. Их мнением дорожили, от скорости и качества их работы зависело порой слишком многое.
   Александр приблизился к окну. Здесь, как и прежде, хозяйничал ветер. Посланник августа не нуждался в отдыхе. Наделенный гибким телом змеи-невидимки, он кружил возле домов, ероша кусты и деревья, драконьим хвостом бил по жестяному надорванному краю крыши, заставлял парусить сохнущее во дворах белье. В подворотне туповато потявкивала дворняга. Кто-то лениво швырял в нее камешки.
   — Однако… — Александр рассеянно достал расческу, пальцем провел по зубьям туда-сюда. Подойдя к подвешенному над телефоном зеркалу, сосредоточенно причесался. Тут же рядом располагалась раковина с краном. Сервис есть сервис! И никаких причин для скуки. Хочешь, названивай по телефону, хочешь, умывайся или возделывай шевелюру. Ополоснув руки, он обнаружил, что вода пахнет карболкой и рыбьим жиром. Вытирая ладони платком, поморщился. Химики!.. Могли бы, кажется, и придумать какое-нибудь фильтрующее устройство. Или эта вода только для пришлых?.. Он замер. В памяти всплыл фрагмент из сегодняшнего сна. Регина… Подруга Лесника, загадочная дама, без пяти минут атаманша. Сердце поневоле ускорило ритм, и Александр не расслышал за спиной шагов.
   — Давно ждете?
   Он повернул голову. Это был Кеша. Собственной персоной. Они деловито обменялись рукопожатием.
   — Терпимо, — Александр вздохнул. — Ты уже понял, за чем я пришел?
   — Разумеется, — спрятав руки в карманы халата, начальник лаборатории озадаченно шевельнул бровью. — Даже не знаю, что тебе сказать, Сашок.
   — Валяй, как есть. Надеюсь, улика не потеряна?
   — Да нет. Дело в другом… — мохнатые брови Иннокентия Павловича снова пришли в смутное движение. Когда он не шутил, видок у него был мрачноватый. — Видишь ли, произошла забавная штука. Хочешь, верь, хочешь, не верь, но этот твой листок спалил итальянский интравизор. То есть, возможно, это и не он, но есть и другие странности.
   — Меня это не удивляет.
   — Не удивляет? — Иннокентий Павлович прищурил глаз. — В таком случае, может, поделишься? Мои ребята на грани умственного вывиха.
   — Чем делиться, Кеш?
   — Ну, во-первых, откуда этот листок взялся?
   — Длинная история, — Александр погладил начальника лаборатории по груди. — И, увы, она ничем тебе не поможет.
   — Но ты отдал эту вещицу на экспертизу, значит, тебя интересует результат. Если бы ты хоть словом намекнул…
   — Стоп! — Александр поднял ладонь. — Листок я забираю обратно.
   — Что за чушь? Мы только начали работать!
   — Главное вы уже выяснили. Это НЕ ПРОСТАЯ бумажка, а большего мне и не надо.
   — Брось свои шуточки!
   — Я не шучу.
   — Что-то перестаю тебя понимать. Загадками говоришь…
   — А я и сам загадочный человек.
   — Но мы же ничего не выдали! Ни следов яда, ни какого-то особенного состава волокон…
   — Но интравизор-то твой сгорел?
   — Мы не знаем из-за чего именно, только предполагаем. И кроме того…
   — И кроме того, Иннокентий, добрый тебе совет: как только избавишься от этого магического клочка бумаги, поскорее забудь о нем. Лучше будут и для тебя, и для твоих вундеркиндов. Я не говорю уже об аппаратуре.
   — Это уже свинство, Сашок! Втравить нас в такую бодягу и ничего не объяснить! Интравизор-то денег стоит. И немалых, между прочим. Неужели не стыдно?
   — Ни вот на столечко, — Александр показал двумя пальцами. — Кстати, можешь помочь вторично, если подскажешь адрес какого-нибудь захудалого экстрасенса.
   — Так… Окончательно огорошил… — Иннокентий Павлович потер лоб и задумался. — Вон, стало быть, какие пироги пекутся! С начинкой из дегтя. МВД, уфологи, мистика. Кто кого и кто раньше…
   — Тепло, — признался Александр. — Но смотри, не обожгись.
   — Да уж постараюсь, — оглянувшись на дверь, начальник лаборатории доверительно взял приятеля под руку. — Ладно, Сашок. Считай, мы поняли друг друга. Хотя, честно скажу, голова кругом идет. Если бы не видел того листка, ни за что бы не поверил.
   — Ну так что там с экстрасенсами? Или таковых уже в мире не водится?
   — Почему же?.. Нельзя сказать, что в большом изобилии, но есть еще самородки. И на Руси, и у них. Только об этом надо спрашивать не меня, а какого-нибудь энтузиаста из уфо-центра. Или из комиссии по аномальным явлениям. Можно сходить и к ним.
   — Комиссия по аномальным явлениям? Впервые слышу.
   — Мы о многом слышим впервые. Такова уж особенность человеческого восприятия. Мда… А центр, насколько я знаю, существует уже года три или четыре. По крайней мере — легально. Основной контингент — глуповатые фанаты и просветленные энтузиасты…
   — Ага, понимаю, из тех, что визжат, завидев падающую звезду, и первыми начинают размахивать руками и головами на сеансах гипноза. Ты хочешь порекомендовать мне этих психов?
   — Ну, не такие они психи, уверяю тебя. И потом, других ты все равно не найдешь. Плохи ли, хорошо, но они собирают были и небылицы, проверяют информацию на достоверность, проводят хоть какую-то систематизацию всего ненаучного.
   — А причем здесь экстрасенсы?
   — А притом, дружок, что если таковые имеются в уткинском захолустье, то все они скорее всего на учете у наших аномальщиков. В общем телефончик я тебе запишу, а там действуй по обстоятельствам. — Иннокентий Павлович похлопал себя по карманам. — Как всегда ни бумаги, ни ручки. Сделай милость, обожди, хорошо?
   — И листочек мой прихвати, — напомнил Александр.
   — Вот уж что не забуду, так это твой листок.
   — И совершенно зря. Я не шутил, когда предупреждал тебя.
   — Это я понял, господин генерал…
   Какое-то время они смотрели друг на друга. В этой безмолвной дуэли победил Александр. Опустив глаза, начальник лаборатории хмыкнул.
   — И все равно обещать ничего не могу. Память наша нам не подвластна. Так что не серчай.
   Уходя, он не прикрыл дверь, позволяя Александру слушать препирательства молодых лаборантов, сидящих в соседней комнате. Лаборанты на мелочи не разменивались. Говорили о Прусте, о работах Канта и Хайдеггера. Вскользь помянули и неуловимого маньяка. О роковом листке не было сказано ни слова. Возможно, Иннокентий подал им условный знак?..
   Мягкой тяжестью на плечо следователя опустилась гигантская ладонь. Вздрогнув, он ощутил, как искристым водопадом по телу поползли мурашки. Реальность нереального била под дых. Голоса лаборантов по-прежнему неслись из соседней комнаты, но он смотрел на приоткрытую дверь, не решаясь обернуться. Он знал, КТО стоит позади него. Вернее, догадывался. Мелькнула мысль позвать на помощь, но он благоразумно от нее отказался. Пальцы, лежавшие на плече, ожили, извиваясь злыми пиявками, потянулись к груди и шее. Нечто подобное, вероятно, ощущал в свои последние дни Лесник. Только бедолага принимал это за астму…
   Дверь распахнулась. Иннокентий Павлович нес в руках полиэтиленовый пакет.
   — Вот тебе твоя «супербомба», которая, кстати сказать, побывала в воде, — и это единственное, что нам удалось выяснить. А вот и пара телефонных номеров. Один из них наверняка записан правильно. Эй! Ты слышишь меня?
   — Да, конечно… — Александр перевел дух. Незримая рука оставила плечо в покое, предупреждение было сделано.
   — Ты вроде как с лица спал. Или мне показалось?
   — Показалось, — Александр выдавил из себя ухмылку. — Значит, говоришь, что один из них записан неверно?
   — Нет, — Иннокентий хитровато улыбнулся. — Я хочу сказать, что один из них записан правильно.
   — Между этими двумя фразами есть разница?
   — Есть — и весьма существенная!
   — Не согласен, но пусть будет по-твоему, — Александр забрал полиэтиленовый пакет. Обернувшись, окинул взглядом углы и стены. Пусто. Конечно же, пусто… А чего ты ожидал, дружочек?.. Черных следов и луж крови? Чего вообще от НИХ можно ожидать?
   Человечек был кругл телом, мягок в манерах, картав и витиеват в фразах. Как ни странно, картавость ему шла, делая человечка милым и добрым. Хотя вполне возможно, так оно и было на самом деле. Представился он, как Сан-Саныч, и Александр сразу понял, что напрягать память не потребуется Подобные имена и подобные образы запоминаются на всю жизнь. Есть люди блеклые, сливающиеся с мирским ландшафтом. Сан-Саныч к этой категории не принадлежал. Беседа длилась уже второй час, и, поерзывая в старом креслице, председатель центра аномальных явлений с увлечением вещал о спиритизме и инопланетянах, о возможности телепортирования и телекинезе, о сглазах и старинных обрядах.
   — В целом Иннокентий Павлович охарактеризовал нашу деятельность верно. Мы, конечно же, не ученые. Пожалуй, настоящих ученых в этой области пока и нет. Техническая эпоха с завидным упорством отвергала чудеса в прошлом, отвергает и поныне. Что поделаешь? Так им, вероятно, легче. И потому мы абсолютно лишены поддержки. Любопытство — та самая сила, что заставляет нас объединяться. Но, наверное, все на Земле начиналось именно с него. То есть, с любопытства.
   — С вами трудно не согласиться.
   — О! Если бы это было действительно так! Но, увы, со мной спорят. Да еще с какой страстью! Напористо, крикливо…
   — Злобно?..
   — Вот-вот! Злобно. Вопрос согласия и несогласия — вообще один из самых неразрешимых. Возможно, его решит век тридцатый, но уж никак не наш с вами.
   — Видимо, надо покаяться. Так сказать, для душевного равновесия. Я ведь тоже кое-кого из вас называл психами. Честное благородное! К счастью, все в прошлом… Скажите, вы занимаетесь еще чем-нибудь помимо ваших аномалий?
   — Конечно! На что бы я покупал хлебушек с молоком? Имею диплом, работаю инженером по турбинам. Так сказать, ближайший друг резинки и карандаша. А все это, — Сан-Саныч обвел руками бедно обставленный кабинетик, — можно сказать, хобби. В свободное от работы время.