– Эк вы о моих песнях... – Роман криво улыбнулся.
– А вы сами о них другого мнения?
– Как вам сказать... – Роман задумался. – Это ведь песни о жизни.
– О самой дрянной стороне жизни, – поправил его мужчина, – о той ее стороне, которой не должно быть. Извините, конечно, что я порчу вам настроение.
– Нисколько, – соврал Роман. – Критика полезна, и я это понимаю. А вы, стало быть, тоже музыкант?
– Тоже, – кивнул мужчина, – только не такой популярный, как вы.
– Играете, поете?
– И играю, и пою. Я гитарист, играю блюз, а это, как вы сами понимаете, не кассовая музыка.
– Верно, – Роман налил себе пива.
Мужчина последовал его примеру, затем они отсалютовали друг другу высокими запотевшими стаканами и дружно опустошили их.
Тут подоспел официант, и мужчина энергично потер руки.
– Ну вот, сейчас пиво провалится, и можно будет перейти к основному номеру программы.
Он закурил, выпустил небольшое облачко дыма, проводил его глазами и сказал:
– Вот вы поете блатняк, ведь это так называется, верно?
Роман пожал плечами.
– Бросьте, вы не хуже моего знаете, что это именно так. Правда, теперь это называется шансон, или воровской романс, или еще как-то, но раньше, когда на этот жанр еще не наклеили глянцевую этикетку с оправдывающей надписью, это называлось именно блатняком. Вы воспеваете блатной, воровской, преступный образ жизни. Воспевать – значит петь о чем-то. И вашими песнями вы подтверждаете... Вернее сказать, – легализуете то, что приносит множеству людей несчастье и горе. То есть вы говорите: все нормально, ребята, вы имеете такое же право на существование, как рабочие, учителя, врачи...
Мужчина затянулся, посмотрел на Романа трезвыми глазами и вздохнул.
– Раньше такие, как у вас, песни звучали на воровских малинах, в тюрьме и на зоне, а теперь их тиражируют и гоняют в эфире. Есть радиостанции, которые специализируются на блатняке, по стране гастролируют ансамбли с откровенными названиями типа «Воровки», потом группа эта, как ее... «Пилорама»... Вы, конечно слышали этот хит: «В натуре, в натуре, к любой козырной шкуре...»?
– Слышал, – ответил Роман.
То, о чем говорил незнакомец, было правдой, неприятной правдой, но Роману почему-то хотелось, чтобы он продолжал. Слишком часто он слышал совершенно другие мнения и каждый раз чувствовал, что где-то в глубине души поднимается протест, но лесть, как известно, действует безотказно, и Роман лишь благосклонно улыбался в ответ на похвалы братков и обычных граждан, а неприятное чувство дискомфорта быстро гасло и пропадало.
И вот теперь сидевший напротив него музыкант, имени которого Роман не знал, говорил ему довольно неприятные вещи, и Роману было нечем возразить.
Но главное – он и не хотел возражать.
– Теперь осталось дождаться выхода новой газеты, – продолжал мужчина, – с названием... ну, скажем, «Конкретные ведомости». В ее передовицах будут освещаться сходняки, анализироваться и комментироваться решения, принятые воровским сообществом, будет, само собой разумеется, раздел криминальной хроники примерно такого содержания: «Вчера вечером бригада Кольки Самовара поставила четырехкомнатную хату на проспекте Большевиков. Добыча фартовых пацанов составила пятьдесят тысяч баксов налом, не считая ювелирных мелочей, которые обнаружились в вазочке на трюмо. Хозяина квартиры и его жену загасили и сложили туловища в ванну. Так держать, дорогие братки!» А на последней странице объявления: «Миха Гобсек принимает краденое. Лучшие в городе цены!» «Отец Онуфрий освящает машины и стволы. Недорого».
Мужчина невесело усмехнулся.
– Ну, еще свой телевизионный канал и фракцию в Думе. Я уже неоднократно слышал странный термин – «воровское движение».
– Я тоже.
– Вот. Вы представляете себе, что происходит? – мужчина прищурился. – И вы, лично вы этому способствуете, используя средства массовой информации и последние достижения соответствующих технологий.
Он кашлянул и, взявшись за графинчик с водкой, сказал:
– Ладно... Моей плетью вашего обуха не перешибешь. Водку будете?
– Нет, я за рулем.
– А пиво, значит, за рулем можно, – засмеялся мужчина.
– Да не в руле, конечно, дело, – Роман налил себе пива, – просто не хочу. Днем водку... Бр-р-р!
– Только не говорите, что вам не приходилось существовать в таком режиме!
– Конечно, приходилось! – теперь засмеялся Роман. – Знаю, поэтому и не хочу. Кроме того, дела имеются.
– Это ведь ваша машина? – мужчина кивнул на стоявший поодаль «Линкольн».
– Ага.
Мужчина налил в рюмку водки, посмотрел ее на свет и сказал:
– Ну, как говорится, – за то, чтобы все.
– И вам того же, – улыбнулся Роман.
Опрокинув в себя рюмку, мужчина поморщился и произнес:
– Какая гадость!
Осторожно поставив рюмку на стол, он поинтересовался:
– А вот вы, например, поедете сейчас, а вас остановит мент. И от вас пивом разит. Что будет?
– А ничего особенного, – Роман пожал плечами. – Дам ему денег и поеду дальше. А бывает, что и денег давать не надо. Нацарапаю автограф – и все дела. И мент счастлив.
– Да-а-а... Хорошо быть богатым и популярным.
– В общем, – неплохо, – согласился Роман, – но иногда популярность оборачивается другой стороной. Взять тех же ментов. Некоторые, видя, кого остановили, тут же начинают щемить деньги впятеро против обычного. Они же понимают, что я человек... ну, в общем, не бедный. Кстати!
Роман усмехнулся.
– Вот только что, буквально час назад, со мной произошла любопытнейшая история.
– Ну-ка, ну-ка!
Мужчина заерзал, поудобнее устраиваясь на пластиковом стуле, налил себе вторую рюмку и, быстро выпив ее, сказал:
– Хорошо пошла! Так что у вас там за история?
– История... – Роман ухмыльнулся. – Выхожу это я из одного ресторанчика...
Понятное дело, Роман не стал распространяться насчет того, в каком ресторанчике он был и что там делал.
– Выхожу, значит, а у моей машины мент гуляет, и на морде у него написано, что он очень хочет моих денег. Я ведь прямо под запрещающим знаком остановился. Ну, а мне с ним разговаривать не захотелось, я в машину – прыг, и по газам! А они, их двое оказалось, тоже по машинам – и за мной.
– Рискуете, однако, – заметил мужчина, – могли ведь и стрельбу начать.
– Могли, – кивнул Роман.
– Я ведь тоже автомобилист. Катаюсь уже тридцать лет, и, знаете... В древнее советское время, – мужчина мечтательно посмотрел на небо, – никакой стрельбы не было, да и бандюков таких откровенных, как сейчас, тоже не было... В общем, можно было не останавливаться, если мент тебе палкой машет. А он и не погонится. А если погонится, то не догонит. А если и догонит, то дашь ему, бывало, пять или десять рублей – и тема закрыта. Ну, а если этого мало, то дашь двадцать пять, так он тебе еще руку трясти полчаса будет. И штрафплощадок не было, можно было без прав кататься. Дал треху и поехал дальше...
Роман улыбнулся:
– Ностальгируете о былом?
– Ни в коем случае! – Мужчина замахал руками. – Просто вспоминаю. То, что было, – не дай бог возвратится! Это ведь я говорю только об удобном для граждан попустительстве властей. А в другом эти самые власти... Вот сейчас у вас в кармане сколько валюты есть?
– Не знаю, – Роман пожал плечами. – Может быть, тысяча или вроде того.
– Ну так вот, двадцать пять лет назад вы бы получили за эту тысячу как раз двадцать пять лет строгого режима. А если бы валюты было больше, то и вышку. А все ваши деньги – в казну. А казной коммунисты распоряжались. То есть – деньги отнять, а человека убить. Ничего не напоминает?
– Еще как напоминает.
– Вот именно. Так что лучше уж пусть штрафплощадки и стрельба, чем постоянно под топором ходить. А за анекдоты по десятке навешивали – это вам как?
– Да... Но я несколько моложе вас, поэтому всего этого не пережил. Однако осведомлен в достаточной мере.
Мужчина лихо хватил третью рюмку и, расправив плечи, произнес:
– Ну вот. Жизнь вернулась в меня, и я вернулся к жизни. Небо стало голубее, солнце – ярче, и вы, дорогой исполнитель блатняка, уже не так портите картину мира. Все равно через сто лет об этом никто не вспомнит.
– Да, – Роман засмеялся, – мне тут на днях пришла в голову одна интересная мысль. За всю историю человечества никому еще не удалось выжить.
– Короче, все умерли, – кивнул мужчина, – но только вы не высказывайтесь так в присутствии какого-нибудь сильно религиозного человека.
Роман рассмеялся.
– Знаю, проходили, – ответил он. – У меня один приятель имеется, сильно пробитый по части христианства, так вот он тут же мне объяснил, кто выжил, а кто нет.
– У меня тоже такие имеются. Ну да бог с ними. Так что там эти менты, которые за вами погнались?
– Что менты, говорите? А ничего. Один, который был на служебной «девятке», свалился в яму на Сампсониевском, а другой, на своей «Ниве», выломал чугунный парапет и улетел в Невку. А я, значица, весь в белом, приехал сюда и пью пиво. И думаю, что же будет дальше. Вот устроят они план «Перехват» или операцию «ВихрьТайфун-Невод-Торнадо» и повяжут меня, бедного, завернут мне ласты за спину... Да только, думаю я, у них ничего не получится. Я ведь их машины и пальцем не тронул, а то, что они ездить не умеют, – их личная проблема. Ну, а кроме всего прочего, у меня и адвокат имеется...
Тут Роман, конечно же, соврал, хотя и не на все сто процентов. Никакого адвоката у него не было, но у Шапиро, естественно, таковой имелся, и не один. Так что можно было считать, что адвокат все-таки есть.
– Ну и, естественно, деньги, – закончил он, – их силу еще никто не отменял. Но я думаю, что деньги не понадобятся. Менты сами виноваты. Нечего гонки по городу устраивать.
– Точно, – кивнул мужчина.
Подумав, он налил себе водки и сказал:
– Синдром мы устранили, а теперь можно выпить уже не для поправки здоровья, а для удовольствия. Ваше здоровье.
Роман кивнул ему в ответ, и мужчина выпил четвертую рюмку.
– Главное – не набраться к вечеру, – сказал он, переведя дух, – а то завтра все сначала.
– Грозилась ворона говна не клевать, – глубокомысленно заметил Роман.
– Тут вы правы, – согласился с ним мужчина, – но... это уж как выйдет. Благими намерениями вымощена дорога в ад, так что их лучше не иметь. Кстати, насчет ада. То есть – насчет религиозных фанатиков и прочих адептов разнообразных религий.
Он закурил очередную сигарету и, облокотившись локтем на стол, задумчиво произнес:
– Достали, тупорылые...
– Это вы кого имеете в виду? – поинтересовался Роман.
– Да этих... – мужчина поморщился, – православных всяких.
– Что значит – всяких?
– А то и значит. Ведь они все православные. Что христиане, что исламисты, евреи опять же... Православный – значит правильный. А остальные, понятное дело, – козлы. А я говорю: какой такой Бог? Нэва хёрд [4].
Выпустив струйку дыма, которая тут же улетела в сторону залива, мужчина посмотрел на Романа и сказал:
– Итак. Вселенная либо случилась, либо создана. Если она случилась, то и говорить не о чем. Рассмотрим второй вариант. Если она создана, то, соответственно, у нее имеется или был создатель, он же автор. Если был автор, то либо он создал весь этот балаган случайно, либо с намерением. Если случайно, то он либо знает об этом, либо нет. Например: шел в туалет, щелкнул выключателем, и там проскочила искра, которая и есть наша Вселенная. А он и не заметил. Или случайно получилось, а он посмотрел и подумал: ну и хрен с ним. Пусть себе. А уж если Вселенная создана целенаправленно, то... Вот тут-то все и начинается.
Роману стало интересно, и он, решив, что все равно изобразить из себя трезвенника не удастся, подозвал официанта и заказал двести граммов водки и закуску.
– Я так и знал, – кивнул мужчина, – куда ж вы денетесь?
Роман развел руками, подтверждая справедливость сказанного.
Через минуту официант принес водку, и, разлив ее по рюмкам, Роман спросил:
– Как вас называть?
– Меня-то? – мужчина усмехнулся. – Называйте Игорем. Не ошибетесь.
– Очень приятно, – сказал Роман. – Ну, тогда за знакомство!
– За знакомство!
Они выпили, и Игорь, закусив тонким полупрозрачным кусочком твердой колбасы, которая была разложена на небольшой тарелочке, произнес:
– Позвольте для начала сказать о себе. Я категорически отрицательно отношусь к любой религии, но об этом позже, однако в то же время атеистом себя не считаю, потому что если Богом, а также Хогом, Догом, Гогом или Магогом – какая разница! – называть некоего автора Вселенной, то я совершенно не имею ничего против того, что она, возможно, и создана в результате волевого решения, воплотившегося в действие. Я имею в виду акт творения. Между прочим, изготовление котлет – тоже акт творения.
– Согласен, – кивнул Роман, чувствуя, как водка согревает грудь и все еще державшее его после гонки с ментами напряжение начинает спадать.
– Итак, предположим: Вселенная создана. Кто создатель? Ответа на этот вопрос нет и быть не может, потому что степень несоизмеримости человека и этого создателя выходит за рамки любого самого безудержного воображения. И вообще – с вопросами надо быть поосторожнее. Напомню известную поговорку про дурацкий вопрос, на котором могут сломать голову сто мудрецов.
– Простите, – Роман поднял руку, – а какое у вас образование? Вы хорошо излагаете свои мысли.
– Образование обычное, девять классов. Я ушел из школы, когда понял, что главной целью большинства моих учителей было не наполнить меня знаниями, а нагнуть и приспособить к нуждам правящего класса, то есть коммунистов. Так что я даже школу не закончил. И, знаете, нисколько не жалею. Как сказал один известный человек, всему хорошему во мне я обязан книгам.
– Простите, что перебил, – сказал Роман.
Ему определенно нравился этот незнакомый человек.
– Ничего, – легко ответил Игорь. – Так вот, о создателе и всяком таком. Вы уж простите, что я через полчаса знакомства с места в карьер начал излагать вам свои заветные мысли.
– А оно так обычно и бывает, – произнес Роман. – С незнакомым человеком легче говорить о главном.
– Точно, – кивнул Игорь, – а еще по одной?
– С удовольствием!
И они выпили еще по одной.
Игорь вытер лоб рукой и сказал:
– Во! Пробило наконец! Это значит, что организм заработал в нормальном режиме. Ну, я тогда продолжаю. Итак, все знают, что вопрос «зачем идет дождь?» некорректен. И если начать всерьез искать на него ответ, то дело кончится дурдомом. Религиозные люди любят задавать себе идиотские вопросы, на поисках ответа их сознание вылетает в пустое пространство, и остолбенение, граничащее со ступором, в которое они впадают, они принимают за особое состояние прикосновения к великим и главным, хотя и непостижимым вибрациям. Так что «кто создатель?» – вопросик еще тот. А уж «зачем создал?» – берегите головы, ребята! Мозги, они ведь жидкие, закипят...
Роман засмеялся.
– Да, это действительно смешно, если б не было так грустно, – сказал Игорь. – И вот, значит, предполагая ошеломляющее многообразие во Вселенной сущностей, причем трудно доступных хоть для какого-то понимания нами, я со страхом за собственный рассудок бросаю мысленный взор дальше, туда, где попросту ничего не вижу, потому что не могу опознать. И понимаю, что это бессмысленно. Ну, верующие, понятное дело, тут же подают фирменную реплику «уверовал бы – увидел».
– Точно, – кивнул Роман, – сам слышал это много раз.
– Между прочим, о соизмеримости, – Игорь заглянул в пустую пачку, и Роман перебросил ему свою. – Благодарю вас.
Закурив, Игорь сказал:
– Соизмеримость. Любой талантливый математик сможет объяснить то, что я имею в виду, гораздо лучше меня. К примеру, шестнадцать миллиардов световых лет. Таковы известные на сегодняшний день размеры Вселенной. Это о чем-нибудь говорит? Итак, некто развлекается организацией систем такого масштаба, а тут... Тьфу! Смешно говорить! Наша цивилизация, естественным образом имеющая начало и конец – оба параметра неизвестны, но неоспоримы, – просуществует настолько мало времени, что сама вероятность ее существования близка к нулю. Это о времени. А о пространстве? Даже говорить не хочу. Нас просто нет.
– Девять классов, говорите? – хмыкнул Роман.
– И три коридора, – усмехнулся ему в ответ Игорь. – Так вот, я твердо убежден, что интересы создателя системы и интересы человека не могут хоть каким-либо образом пересекаться или совпадать. Что-то вроде визита улиток к белкам. Встретились, но друг друга не увидели. Но если создатель знает о нашем существовании, то никак не может рассчитывать на то, что мы поймем его замыслы. И если он умен, то и надеяться на это не будет. Между прочим, грандиозность масштабов не является свидетельством ума. Возможно, автор всего этого – дурак или больной.
– Да-а-а... – протянул Роман, – попробовали бы вы сказать такое, скажем, в Испании четырнадцатого века.
– За что же вы меня так, – обиженно спросил Игорь, – меня бы там на костре сожгли, а перед этим долго пытали бы с помощью испанского сапога, дыбы...
– Иголки под ногти, – подхватил Роман, – раскаленные щипцы еще...
– Ага, – кивнул Игорь, – этими щипцами мне вырвали бы грешный язык. И как бы я стал петь блюзы?
– А тогда блюзов еще не было, – резонно ответил Роман. – Кроме того, петь бы вы все равно не стали. Сами сказали про костер.
– Да, костер...
Игорь посмотрел на графинчик, и Роман, перехватив его взгляд, сказал:
– А по рюмахе? За Испанию четырнадцатого века?
И они выпили за Америго Веспуччи, хотя он жил не в четырнадцатом, а вовсе даже в пятнадцатом веке, и по происхождению был флорентийцем.
– Боженька... – саркастически произнес Игорь. – А мы, значит, возлюбленные чада божьи? То есть Вселенная – огород, затеянный ради нас. Ну-ну... Да мы через мгновение пропадем и даже следа не останется!
– А мне, – вспомнил Роман, – мне один тупорылый, как вы изволили выразиться, христианин, не лишенный научно-фантастических интересов, сказал, что где-нибудь в созвездии Лебедя вполне могут быть разумные существа, но они, блин, так и проживут в темноте и грехе, если наши христиане не прилетят к ним на ракетах и не вправят им мозги.
– Мдя-я-я, – Игорь покачал головой. – Кстати, я обращаю свой недобрый взор на христиан только потому, что они физически, точнее, территориально самые близкие. Жил бы я в Аравии, щурился бы на мусульман. Хотя там, наверное, недолго бы щурился.
Роман засмеялся.
– Это точно. Там бы вы недолго щурились.
Игорь кивнул и сказал:
– Я делаю очень осторожное предположение: возможно, мысль о том, что мир именно создан, пришла кому-то в голову в первый раз тогда, когда люди перестали жрать подножный корм и кидаться камнями. Когда они стали сами создавать что-то, в их тогдашние деревянные головы забрела мысль: ага, я сделал этот каменный топор. А вокруг полно всяких объектов, причем даже очень больших и сложных. А ведь их тоже наверное, кто-то сделал. Во круто! Да каким же должен быть тот парень, который сделал эту гору? Или это море? И так далее. Возможно...
– Возможно, – согласился Роман.
– Модель мира, которую предлагают все без исключения религии, не имеет ничего общего с настоящим положением дел. Даже с моим ничтожным знанием в этой области я вижу это совершенно ясно. Если мы созданы по образу и подобию автора, то, значит, имеет место и обратное сравнение – он имеет образ и подобие вроде нашего. А раз так – то пошел бы он куда подальше, такой Творила!
– Да, нет на вас Торквемады [5]! – заметил Роман.
– Точно, нет. Но у нас тут своя инквизиция была, ничем не хуже. И вообще, я считаю, кстати, не я один, – что религия просто инструмент порабощения. А жрецы, я их иначе не называю – просто корыстная сволочь. Причем корысть их больше, чем примитивное желание денег.
– Власть – вот что им нужно! Повел левой рукой – пять тысяч присели на корточки. Повел правой – двадцать тысяч постучали себя по лбу. Сказал человеку несколько слов – и тот начал мучиться. Другому пошептал – и он отошел облегченно. А к тебе идут, доверчиво спрашивают: а это как? А почему? А ты им отвечаешь... Отвечаешь... Благословляешь, коришь, причем мягко, смиренно... Да при таком раскладе никаких денег не надо! Власть слаще любых сундуков с золотом-брильянтами. А еще они говорят – Бога, ребята, вам увидеть никак нельзя. Но это ничего. Вы свои проблемы, желания, устремления, энергию, таланты, деньги и прочие ценности несите нам. А мы ему передадим. Вы, главное, – верьте. Нам умные не нужны, нам верные нужны. Это, между прочим, цитата из Стругацких. Читали?
– Читал, – ответил Роман, – только цитаты этой не помню.
– Не важно, – Игорь отмахнулся. – Важно то, что в моей жизни однажды настал момент, когда я начал задумываться над значением слов и над тем, как их употребляют. И – ужаснулся. Вот вам маленький современный пример. Один человек с восторгом говорит другому: конкретная машина! Имеются в виду ее превосходные качества. Но ведь «конкретный» значит совсем другое – «именно этот из ряда аналогичных». Элементарная подмена понятий. И когда масса подмененных понятий вырастает до известного предела, происходит подмена сознания. Если в языке конкретных пацанов таких подмененных понятий сотня-другая, то церквояз насчитывает их тысячи и тысячи.
– Ишь ты, церквояз! – усмехнулся Роман. – Не слышал еще такого.
– А я этот термин сам изобрел, – Игорь гордо подбоченился. – Ну что, еще по одной?
– А как же! – охотно согласился Роман. – За новые слова.
И они выпили за новые слова.
Игорь закурил и, подумав, сказал:
– А меня, честно говоря, уже зацепило.
– На старые дрожжи, – со знанием дела кивнул Роман.
– Да, именно так. Они говорят – вера. Грех. Спасение. Благодать. Свобода-равенство-братство. Господь. Господин. Раб. Паства. Стадо. Бараны. Быдло. Пастырь. Чувствуете, чем пахнет? Обманутый человек не способен изменить мир к лучшему. Обманывающий – может. Но только к худшему. Так... О чем это я? Да. Если имеется создатель, то категории его существования не имеют к нам никакого отношения. Говорите, есть он? Не возражаю. Нет его? Хорошо, пусть нет. По большому счету разница та же, болеет ли пегая корова, принадлежащая восьмидесятилетней девственнице, проживающей на осторовах Туамоту, каким-нибудь копытным грибком или нет. Но. Но!!!
Игорь воздел палец.
– Не надо лгать мне. Не надо убеждать меня в том, что есть существо, которому я должен угодить. И вообще, – что я рожден именно для этого.
Роман почувствовал, что его тоже зацепило, и ему было приятно сидеть за этим столиком на берегу залива, да что там залива – моря! И слушать, что говорит это странный, но несомненно умный человек.
– Вера и знание, – возбужденно говорил Игорь, – вера в известном смысле ничто, годится только как временная опора. Знание, как известно, сила. Знание, а не вера. А верить можно во что угодно. Между прочим, у них есть мнение, что грязный троглодит, истово уверовавший, угоднее их Богу, чем умный скептик. А еще они говорят: раньше христианство было неправильное, а вот сейчас оно продвинутое, и мы, современные христиане, стали умные, так что...
Игорь махнул рукой и неожиданно встал.
– Благодарю за компанию, – произнес он, – всего хорошего.
И кивнув Роману, удалился не твердыми, но решительными шагами. Роман удивленно посмотрел ему вслед.
«Ишь как разобрало человека, – подумал он. – Наверное, сегодня опять напьется. А я? А я тоже напьюсь. Вот только что скажет мне утром этот неизвестный мерзавец?»
Глава 13
– А вы сами о них другого мнения?
– Как вам сказать... – Роман задумался. – Это ведь песни о жизни.
– О самой дрянной стороне жизни, – поправил его мужчина, – о той ее стороне, которой не должно быть. Извините, конечно, что я порчу вам настроение.
– Нисколько, – соврал Роман. – Критика полезна, и я это понимаю. А вы, стало быть, тоже музыкант?
– Тоже, – кивнул мужчина, – только не такой популярный, как вы.
– Играете, поете?
– И играю, и пою. Я гитарист, играю блюз, а это, как вы сами понимаете, не кассовая музыка.
– Верно, – Роман налил себе пива.
Мужчина последовал его примеру, затем они отсалютовали друг другу высокими запотевшими стаканами и дружно опустошили их.
Тут подоспел официант, и мужчина энергично потер руки.
– Ну вот, сейчас пиво провалится, и можно будет перейти к основному номеру программы.
Он закурил, выпустил небольшое облачко дыма, проводил его глазами и сказал:
– Вот вы поете блатняк, ведь это так называется, верно?
Роман пожал плечами.
– Бросьте, вы не хуже моего знаете, что это именно так. Правда, теперь это называется шансон, или воровской романс, или еще как-то, но раньше, когда на этот жанр еще не наклеили глянцевую этикетку с оправдывающей надписью, это называлось именно блатняком. Вы воспеваете блатной, воровской, преступный образ жизни. Воспевать – значит петь о чем-то. И вашими песнями вы подтверждаете... Вернее сказать, – легализуете то, что приносит множеству людей несчастье и горе. То есть вы говорите: все нормально, ребята, вы имеете такое же право на существование, как рабочие, учителя, врачи...
Мужчина затянулся, посмотрел на Романа трезвыми глазами и вздохнул.
– Раньше такие, как у вас, песни звучали на воровских малинах, в тюрьме и на зоне, а теперь их тиражируют и гоняют в эфире. Есть радиостанции, которые специализируются на блатняке, по стране гастролируют ансамбли с откровенными названиями типа «Воровки», потом группа эта, как ее... «Пилорама»... Вы, конечно слышали этот хит: «В натуре, в натуре, к любой козырной шкуре...»?
– Слышал, – ответил Роман.
То, о чем говорил незнакомец, было правдой, неприятной правдой, но Роману почему-то хотелось, чтобы он продолжал. Слишком часто он слышал совершенно другие мнения и каждый раз чувствовал, что где-то в глубине души поднимается протест, но лесть, как известно, действует безотказно, и Роман лишь благосклонно улыбался в ответ на похвалы братков и обычных граждан, а неприятное чувство дискомфорта быстро гасло и пропадало.
И вот теперь сидевший напротив него музыкант, имени которого Роман не знал, говорил ему довольно неприятные вещи, и Роману было нечем возразить.
Но главное – он и не хотел возражать.
– Теперь осталось дождаться выхода новой газеты, – продолжал мужчина, – с названием... ну, скажем, «Конкретные ведомости». В ее передовицах будут освещаться сходняки, анализироваться и комментироваться решения, принятые воровским сообществом, будет, само собой разумеется, раздел криминальной хроники примерно такого содержания: «Вчера вечером бригада Кольки Самовара поставила четырехкомнатную хату на проспекте Большевиков. Добыча фартовых пацанов составила пятьдесят тысяч баксов налом, не считая ювелирных мелочей, которые обнаружились в вазочке на трюмо. Хозяина квартиры и его жену загасили и сложили туловища в ванну. Так держать, дорогие братки!» А на последней странице объявления: «Миха Гобсек принимает краденое. Лучшие в городе цены!» «Отец Онуфрий освящает машины и стволы. Недорого».
Мужчина невесело усмехнулся.
– Ну, еще свой телевизионный канал и фракцию в Думе. Я уже неоднократно слышал странный термин – «воровское движение».
– Я тоже.
– Вот. Вы представляете себе, что происходит? – мужчина прищурился. – И вы, лично вы этому способствуете, используя средства массовой информации и последние достижения соответствующих технологий.
Он кашлянул и, взявшись за графинчик с водкой, сказал:
– Ладно... Моей плетью вашего обуха не перешибешь. Водку будете?
– Нет, я за рулем.
– А пиво, значит, за рулем можно, – засмеялся мужчина.
– Да не в руле, конечно, дело, – Роман налил себе пива, – просто не хочу. Днем водку... Бр-р-р!
– Только не говорите, что вам не приходилось существовать в таком режиме!
– Конечно, приходилось! – теперь засмеялся Роман. – Знаю, поэтому и не хочу. Кроме того, дела имеются.
– Это ведь ваша машина? – мужчина кивнул на стоявший поодаль «Линкольн».
– Ага.
Мужчина налил в рюмку водки, посмотрел ее на свет и сказал:
– Ну, как говорится, – за то, чтобы все.
– И вам того же, – улыбнулся Роман.
Опрокинув в себя рюмку, мужчина поморщился и произнес:
– Какая гадость!
Осторожно поставив рюмку на стол, он поинтересовался:
– А вот вы, например, поедете сейчас, а вас остановит мент. И от вас пивом разит. Что будет?
– А ничего особенного, – Роман пожал плечами. – Дам ему денег и поеду дальше. А бывает, что и денег давать не надо. Нацарапаю автограф – и все дела. И мент счастлив.
– Да-а-а... Хорошо быть богатым и популярным.
– В общем, – неплохо, – согласился Роман, – но иногда популярность оборачивается другой стороной. Взять тех же ментов. Некоторые, видя, кого остановили, тут же начинают щемить деньги впятеро против обычного. Они же понимают, что я человек... ну, в общем, не бедный. Кстати!
Роман усмехнулся.
– Вот только что, буквально час назад, со мной произошла любопытнейшая история.
– Ну-ка, ну-ка!
Мужчина заерзал, поудобнее устраиваясь на пластиковом стуле, налил себе вторую рюмку и, быстро выпив ее, сказал:
– Хорошо пошла! Так что у вас там за история?
– История... – Роман ухмыльнулся. – Выхожу это я из одного ресторанчика...
Понятное дело, Роман не стал распространяться насчет того, в каком ресторанчике он был и что там делал.
– Выхожу, значит, а у моей машины мент гуляет, и на морде у него написано, что он очень хочет моих денег. Я ведь прямо под запрещающим знаком остановился. Ну, а мне с ним разговаривать не захотелось, я в машину – прыг, и по газам! А они, их двое оказалось, тоже по машинам – и за мной.
– Рискуете, однако, – заметил мужчина, – могли ведь и стрельбу начать.
– Могли, – кивнул Роман.
– Я ведь тоже автомобилист. Катаюсь уже тридцать лет, и, знаете... В древнее советское время, – мужчина мечтательно посмотрел на небо, – никакой стрельбы не было, да и бандюков таких откровенных, как сейчас, тоже не было... В общем, можно было не останавливаться, если мент тебе палкой машет. А он и не погонится. А если погонится, то не догонит. А если и догонит, то дашь ему, бывало, пять или десять рублей – и тема закрыта. Ну, а если этого мало, то дашь двадцать пять, так он тебе еще руку трясти полчаса будет. И штрафплощадок не было, можно было без прав кататься. Дал треху и поехал дальше...
Роман улыбнулся:
– Ностальгируете о былом?
– Ни в коем случае! – Мужчина замахал руками. – Просто вспоминаю. То, что было, – не дай бог возвратится! Это ведь я говорю только об удобном для граждан попустительстве властей. А в другом эти самые власти... Вот сейчас у вас в кармане сколько валюты есть?
– Не знаю, – Роман пожал плечами. – Может быть, тысяча или вроде того.
– Ну так вот, двадцать пять лет назад вы бы получили за эту тысячу как раз двадцать пять лет строгого режима. А если бы валюты было больше, то и вышку. А все ваши деньги – в казну. А казной коммунисты распоряжались. То есть – деньги отнять, а человека убить. Ничего не напоминает?
– Еще как напоминает.
– Вот именно. Так что лучше уж пусть штрафплощадки и стрельба, чем постоянно под топором ходить. А за анекдоты по десятке навешивали – это вам как?
– Да... Но я несколько моложе вас, поэтому всего этого не пережил. Однако осведомлен в достаточной мере.
Мужчина лихо хватил третью рюмку и, расправив плечи, произнес:
– Ну вот. Жизнь вернулась в меня, и я вернулся к жизни. Небо стало голубее, солнце – ярче, и вы, дорогой исполнитель блатняка, уже не так портите картину мира. Все равно через сто лет об этом никто не вспомнит.
– Да, – Роман засмеялся, – мне тут на днях пришла в голову одна интересная мысль. За всю историю человечества никому еще не удалось выжить.
– Короче, все умерли, – кивнул мужчина, – но только вы не высказывайтесь так в присутствии какого-нибудь сильно религиозного человека.
Роман рассмеялся.
– Знаю, проходили, – ответил он. – У меня один приятель имеется, сильно пробитый по части христианства, так вот он тут же мне объяснил, кто выжил, а кто нет.
– У меня тоже такие имеются. Ну да бог с ними. Так что там эти менты, которые за вами погнались?
– Что менты, говорите? А ничего. Один, который был на служебной «девятке», свалился в яму на Сампсониевском, а другой, на своей «Ниве», выломал чугунный парапет и улетел в Невку. А я, значица, весь в белом, приехал сюда и пью пиво. И думаю, что же будет дальше. Вот устроят они план «Перехват» или операцию «ВихрьТайфун-Невод-Торнадо» и повяжут меня, бедного, завернут мне ласты за спину... Да только, думаю я, у них ничего не получится. Я ведь их машины и пальцем не тронул, а то, что они ездить не умеют, – их личная проблема. Ну, а кроме всего прочего, у меня и адвокат имеется...
Тут Роман, конечно же, соврал, хотя и не на все сто процентов. Никакого адвоката у него не было, но у Шапиро, естественно, таковой имелся, и не один. Так что можно было считать, что адвокат все-таки есть.
– Ну и, естественно, деньги, – закончил он, – их силу еще никто не отменял. Но я думаю, что деньги не понадобятся. Менты сами виноваты. Нечего гонки по городу устраивать.
– Точно, – кивнул мужчина.
Подумав, он налил себе водки и сказал:
– Синдром мы устранили, а теперь можно выпить уже не для поправки здоровья, а для удовольствия. Ваше здоровье.
Роман кивнул ему в ответ, и мужчина выпил четвертую рюмку.
– Главное – не набраться к вечеру, – сказал он, переведя дух, – а то завтра все сначала.
– Грозилась ворона говна не клевать, – глубокомысленно заметил Роман.
– Тут вы правы, – согласился с ним мужчина, – но... это уж как выйдет. Благими намерениями вымощена дорога в ад, так что их лучше не иметь. Кстати, насчет ада. То есть – насчет религиозных фанатиков и прочих адептов разнообразных религий.
Он закурил очередную сигарету и, облокотившись локтем на стол, задумчиво произнес:
– Достали, тупорылые...
– Это вы кого имеете в виду? – поинтересовался Роман.
– Да этих... – мужчина поморщился, – православных всяких.
– Что значит – всяких?
– А то и значит. Ведь они все православные. Что христиане, что исламисты, евреи опять же... Православный – значит правильный. А остальные, понятное дело, – козлы. А я говорю: какой такой Бог? Нэва хёрд [4].
Выпустив струйку дыма, которая тут же улетела в сторону залива, мужчина посмотрел на Романа и сказал:
– Итак. Вселенная либо случилась, либо создана. Если она случилась, то и говорить не о чем. Рассмотрим второй вариант. Если она создана, то, соответственно, у нее имеется или был создатель, он же автор. Если был автор, то либо он создал весь этот балаган случайно, либо с намерением. Если случайно, то он либо знает об этом, либо нет. Например: шел в туалет, щелкнул выключателем, и там проскочила искра, которая и есть наша Вселенная. А он и не заметил. Или случайно получилось, а он посмотрел и подумал: ну и хрен с ним. Пусть себе. А уж если Вселенная создана целенаправленно, то... Вот тут-то все и начинается.
Роману стало интересно, и он, решив, что все равно изобразить из себя трезвенника не удастся, подозвал официанта и заказал двести граммов водки и закуску.
– Я так и знал, – кивнул мужчина, – куда ж вы денетесь?
Роман развел руками, подтверждая справедливость сказанного.
Через минуту официант принес водку, и, разлив ее по рюмкам, Роман спросил:
– Как вас называть?
– Меня-то? – мужчина усмехнулся. – Называйте Игорем. Не ошибетесь.
– Очень приятно, – сказал Роман. – Ну, тогда за знакомство!
– За знакомство!
Они выпили, и Игорь, закусив тонким полупрозрачным кусочком твердой колбасы, которая была разложена на небольшой тарелочке, произнес:
– Позвольте для начала сказать о себе. Я категорически отрицательно отношусь к любой религии, но об этом позже, однако в то же время атеистом себя не считаю, потому что если Богом, а также Хогом, Догом, Гогом или Магогом – какая разница! – называть некоего автора Вселенной, то я совершенно не имею ничего против того, что она, возможно, и создана в результате волевого решения, воплотившегося в действие. Я имею в виду акт творения. Между прочим, изготовление котлет – тоже акт творения.
– Согласен, – кивнул Роман, чувствуя, как водка согревает грудь и все еще державшее его после гонки с ментами напряжение начинает спадать.
– Итак, предположим: Вселенная создана. Кто создатель? Ответа на этот вопрос нет и быть не может, потому что степень несоизмеримости человека и этого создателя выходит за рамки любого самого безудержного воображения. И вообще – с вопросами надо быть поосторожнее. Напомню известную поговорку про дурацкий вопрос, на котором могут сломать голову сто мудрецов.
– Простите, – Роман поднял руку, – а какое у вас образование? Вы хорошо излагаете свои мысли.
– Образование обычное, девять классов. Я ушел из школы, когда понял, что главной целью большинства моих учителей было не наполнить меня знаниями, а нагнуть и приспособить к нуждам правящего класса, то есть коммунистов. Так что я даже школу не закончил. И, знаете, нисколько не жалею. Как сказал один известный человек, всему хорошему во мне я обязан книгам.
– Простите, что перебил, – сказал Роман.
Ему определенно нравился этот незнакомый человек.
– Ничего, – легко ответил Игорь. – Так вот, о создателе и всяком таком. Вы уж простите, что я через полчаса знакомства с места в карьер начал излагать вам свои заветные мысли.
– А оно так обычно и бывает, – произнес Роман. – С незнакомым человеком легче говорить о главном.
– Точно, – кивнул Игорь, – а еще по одной?
– С удовольствием!
И они выпили еще по одной.
Игорь вытер лоб рукой и сказал:
– Во! Пробило наконец! Это значит, что организм заработал в нормальном режиме. Ну, я тогда продолжаю. Итак, все знают, что вопрос «зачем идет дождь?» некорректен. И если начать всерьез искать на него ответ, то дело кончится дурдомом. Религиозные люди любят задавать себе идиотские вопросы, на поисках ответа их сознание вылетает в пустое пространство, и остолбенение, граничащее со ступором, в которое они впадают, они принимают за особое состояние прикосновения к великим и главным, хотя и непостижимым вибрациям. Так что «кто создатель?» – вопросик еще тот. А уж «зачем создал?» – берегите головы, ребята! Мозги, они ведь жидкие, закипят...
Роман засмеялся.
– Да, это действительно смешно, если б не было так грустно, – сказал Игорь. – И вот, значит, предполагая ошеломляющее многообразие во Вселенной сущностей, причем трудно доступных хоть для какого-то понимания нами, я со страхом за собственный рассудок бросаю мысленный взор дальше, туда, где попросту ничего не вижу, потому что не могу опознать. И понимаю, что это бессмысленно. Ну, верующие, понятное дело, тут же подают фирменную реплику «уверовал бы – увидел».
– Точно, – кивнул Роман, – сам слышал это много раз.
– Между прочим, о соизмеримости, – Игорь заглянул в пустую пачку, и Роман перебросил ему свою. – Благодарю вас.
Закурив, Игорь сказал:
– Соизмеримость. Любой талантливый математик сможет объяснить то, что я имею в виду, гораздо лучше меня. К примеру, шестнадцать миллиардов световых лет. Таковы известные на сегодняшний день размеры Вселенной. Это о чем-нибудь говорит? Итак, некто развлекается организацией систем такого масштаба, а тут... Тьфу! Смешно говорить! Наша цивилизация, естественным образом имеющая начало и конец – оба параметра неизвестны, но неоспоримы, – просуществует настолько мало времени, что сама вероятность ее существования близка к нулю. Это о времени. А о пространстве? Даже говорить не хочу. Нас просто нет.
– Девять классов, говорите? – хмыкнул Роман.
– И три коридора, – усмехнулся ему в ответ Игорь. – Так вот, я твердо убежден, что интересы создателя системы и интересы человека не могут хоть каким-либо образом пересекаться или совпадать. Что-то вроде визита улиток к белкам. Встретились, но друг друга не увидели. Но если создатель знает о нашем существовании, то никак не может рассчитывать на то, что мы поймем его замыслы. И если он умен, то и надеяться на это не будет. Между прочим, грандиозность масштабов не является свидетельством ума. Возможно, автор всего этого – дурак или больной.
– Да-а-а... – протянул Роман, – попробовали бы вы сказать такое, скажем, в Испании четырнадцатого века.
– За что же вы меня так, – обиженно спросил Игорь, – меня бы там на костре сожгли, а перед этим долго пытали бы с помощью испанского сапога, дыбы...
– Иголки под ногти, – подхватил Роман, – раскаленные щипцы еще...
– Ага, – кивнул Игорь, – этими щипцами мне вырвали бы грешный язык. И как бы я стал петь блюзы?
– А тогда блюзов еще не было, – резонно ответил Роман. – Кроме того, петь бы вы все равно не стали. Сами сказали про костер.
– Да, костер...
Игорь посмотрел на графинчик, и Роман, перехватив его взгляд, сказал:
– А по рюмахе? За Испанию четырнадцатого века?
И они выпили за Америго Веспуччи, хотя он жил не в четырнадцатом, а вовсе даже в пятнадцатом веке, и по происхождению был флорентийцем.
– Боженька... – саркастически произнес Игорь. – А мы, значит, возлюбленные чада божьи? То есть Вселенная – огород, затеянный ради нас. Ну-ну... Да мы через мгновение пропадем и даже следа не останется!
– А мне, – вспомнил Роман, – мне один тупорылый, как вы изволили выразиться, христианин, не лишенный научно-фантастических интересов, сказал, что где-нибудь в созвездии Лебедя вполне могут быть разумные существа, но они, блин, так и проживут в темноте и грехе, если наши христиане не прилетят к ним на ракетах и не вправят им мозги.
– Мдя-я-я, – Игорь покачал головой. – Кстати, я обращаю свой недобрый взор на христиан только потому, что они физически, точнее, территориально самые близкие. Жил бы я в Аравии, щурился бы на мусульман. Хотя там, наверное, недолго бы щурился.
Роман засмеялся.
– Это точно. Там бы вы недолго щурились.
Игорь кивнул и сказал:
– Я делаю очень осторожное предположение: возможно, мысль о том, что мир именно создан, пришла кому-то в голову в первый раз тогда, когда люди перестали жрать подножный корм и кидаться камнями. Когда они стали сами создавать что-то, в их тогдашние деревянные головы забрела мысль: ага, я сделал этот каменный топор. А вокруг полно всяких объектов, причем даже очень больших и сложных. А ведь их тоже наверное, кто-то сделал. Во круто! Да каким же должен быть тот парень, который сделал эту гору? Или это море? И так далее. Возможно...
– Возможно, – согласился Роман.
– Модель мира, которую предлагают все без исключения религии, не имеет ничего общего с настоящим положением дел. Даже с моим ничтожным знанием в этой области я вижу это совершенно ясно. Если мы созданы по образу и подобию автора, то, значит, имеет место и обратное сравнение – он имеет образ и подобие вроде нашего. А раз так – то пошел бы он куда подальше, такой Творила!
– Да, нет на вас Торквемады [5]! – заметил Роман.
– Точно, нет. Но у нас тут своя инквизиция была, ничем не хуже. И вообще, я считаю, кстати, не я один, – что религия просто инструмент порабощения. А жрецы, я их иначе не называю – просто корыстная сволочь. Причем корысть их больше, чем примитивное желание денег.
– Власть – вот что им нужно! Повел левой рукой – пять тысяч присели на корточки. Повел правой – двадцать тысяч постучали себя по лбу. Сказал человеку несколько слов – и тот начал мучиться. Другому пошептал – и он отошел облегченно. А к тебе идут, доверчиво спрашивают: а это как? А почему? А ты им отвечаешь... Отвечаешь... Благословляешь, коришь, причем мягко, смиренно... Да при таком раскладе никаких денег не надо! Власть слаще любых сундуков с золотом-брильянтами. А еще они говорят – Бога, ребята, вам увидеть никак нельзя. Но это ничего. Вы свои проблемы, желания, устремления, энергию, таланты, деньги и прочие ценности несите нам. А мы ему передадим. Вы, главное, – верьте. Нам умные не нужны, нам верные нужны. Это, между прочим, цитата из Стругацких. Читали?
– Читал, – ответил Роман, – только цитаты этой не помню.
– Не важно, – Игорь отмахнулся. – Важно то, что в моей жизни однажды настал момент, когда я начал задумываться над значением слов и над тем, как их употребляют. И – ужаснулся. Вот вам маленький современный пример. Один человек с восторгом говорит другому: конкретная машина! Имеются в виду ее превосходные качества. Но ведь «конкретный» значит совсем другое – «именно этот из ряда аналогичных». Элементарная подмена понятий. И когда масса подмененных понятий вырастает до известного предела, происходит подмена сознания. Если в языке конкретных пацанов таких подмененных понятий сотня-другая, то церквояз насчитывает их тысячи и тысячи.
– Ишь ты, церквояз! – усмехнулся Роман. – Не слышал еще такого.
– А я этот термин сам изобрел, – Игорь гордо подбоченился. – Ну что, еще по одной?
– А как же! – охотно согласился Роман. – За новые слова.
И они выпили за новые слова.
Игорь закурил и, подумав, сказал:
– А меня, честно говоря, уже зацепило.
– На старые дрожжи, – со знанием дела кивнул Роман.
– Да, именно так. Они говорят – вера. Грех. Спасение. Благодать. Свобода-равенство-братство. Господь. Господин. Раб. Паства. Стадо. Бараны. Быдло. Пастырь. Чувствуете, чем пахнет? Обманутый человек не способен изменить мир к лучшему. Обманывающий – может. Но только к худшему. Так... О чем это я? Да. Если имеется создатель, то категории его существования не имеют к нам никакого отношения. Говорите, есть он? Не возражаю. Нет его? Хорошо, пусть нет. По большому счету разница та же, болеет ли пегая корова, принадлежащая восьмидесятилетней девственнице, проживающей на осторовах Туамоту, каким-нибудь копытным грибком или нет. Но. Но!!!
Игорь воздел палец.
– Не надо лгать мне. Не надо убеждать меня в том, что есть существо, которому я должен угодить. И вообще, – что я рожден именно для этого.
Роман почувствовал, что его тоже зацепило, и ему было приятно сидеть за этим столиком на берегу залива, да что там залива – моря! И слушать, что говорит это странный, но несомненно умный человек.
– Вера и знание, – возбужденно говорил Игорь, – вера в известном смысле ничто, годится только как временная опора. Знание, как известно, сила. Знание, а не вера. А верить можно во что угодно. Между прочим, у них есть мнение, что грязный троглодит, истово уверовавший, угоднее их Богу, чем умный скептик. А еще они говорят: раньше христианство было неправильное, а вот сейчас оно продвинутое, и мы, современные христиане, стали умные, так что...
Игорь махнул рукой и неожиданно встал.
– Благодарю за компанию, – произнес он, – всего хорошего.
И кивнув Роману, удалился не твердыми, но решительными шагами. Роман удивленно посмотрел ему вслед.
«Ишь как разобрало человека, – подумал он. – Наверное, сегодня опять напьется. А я? А я тоже напьюсь. Вот только что скажет мне утром этот неизвестный мерзавец?»
Глава 13
ДАЙТЕ МНЕ ЯДУ!
Час назад, когда Роман оторвался от ментов, он поехал на Васильевский остров, чтобы спокойно посидеть у воды и собраться с мыслями. Ему никогда еще не приходилось удирать от погони, и это новое впечатление оказалось странным и даже где-то приятным. Ну, во-первых, адреналин. Ведь они и на самом деле могли начать стрелять по машине Романа. Откуда им знать – может быть, он и на самом деле опасный преступник и у него есть веские причины не попадаться в руки властей.
Но, с другой стороны, Роман понимал, что эти двое невезучих ментов наверняка знали, за кем гонятся, и каждый перекресток, через который он промчался, преследуемый «девяткой» и «Нивой», увеличивал сумму, которую ему пришлось бы выложить гаишникам, в случае если бы они его догнали. Они прекрасно понимали это и скорее всего никому о своей охоте за нарушителем не сообщили, чтобы не пришлось делиться. Жаба – она и в Африке жаба.
Думая обо всем этом, Роман неторопливо переехал через Тучков мост и, повернув на набережную реки Смоленки, решил было заехать на заправку, что у Смоленского кладбища, но тут трубка, лежавшая на правом сиденье, стала издавать негромкое попискивание. Увидев на дисплее уже знакомый ряд нулей, Роман неохотно поднес ее к уху и склочным голосом произнес:
– Ну, что еще?
– Хороший мальчик, – произнес все тот же голос, – исполнительный. Можешь отдохнуть до завтра. Кстати говоря, не стоит ездить на красный свет. Это опасно, а ты мне еще нужен.
В трубке зазвучали короткие гудки, и Роман, бросив ее на бархатное сиденье, задумался. Только что, пересекая Восьмую линию, он проехал на красный свет, и, значит, неизвестный командир, чьи распоряжения Роман был вынужден выполнять, видел его. Резко приняв вправо и остановившись, Роман оглянулся в надежде увидеть следившего за ним человека, но где там... Мимо «Линкольна», за рулем которого сидел Роман, нескончаемой чередой катились машины, и попробуй тут узнать, в которой из них сидит его враг!
Но, с другой стороны, Роман понимал, что эти двое невезучих ментов наверняка знали, за кем гонятся, и каждый перекресток, через который он промчался, преследуемый «девяткой» и «Нивой», увеличивал сумму, которую ему пришлось бы выложить гаишникам, в случае если бы они его догнали. Они прекрасно понимали это и скорее всего никому о своей охоте за нарушителем не сообщили, чтобы не пришлось делиться. Жаба – она и в Африке жаба.
Думая обо всем этом, Роман неторопливо переехал через Тучков мост и, повернув на набережную реки Смоленки, решил было заехать на заправку, что у Смоленского кладбища, но тут трубка, лежавшая на правом сиденье, стала издавать негромкое попискивание. Увидев на дисплее уже знакомый ряд нулей, Роман неохотно поднес ее к уху и склочным голосом произнес:
– Ну, что еще?
– Хороший мальчик, – произнес все тот же голос, – исполнительный. Можешь отдохнуть до завтра. Кстати говоря, не стоит ездить на красный свет. Это опасно, а ты мне еще нужен.
В трубке зазвучали короткие гудки, и Роман, бросив ее на бархатное сиденье, задумался. Только что, пересекая Восьмую линию, он проехал на красный свет, и, значит, неизвестный командир, чьи распоряжения Роман был вынужден выполнять, видел его. Резко приняв вправо и остановившись, Роман оглянулся в надежде увидеть следившего за ним человека, но где там... Мимо «Линкольна», за рулем которого сидел Роман, нескончаемой чередой катились машины, и попробуй тут узнать, в которой из них сидит его враг!