Над столом прокатился сдержанный смех.
Роман почувствовал, что стремительно набирает очки и, воодушевившись этим, продолжил:
– В общем, на равных он отказался и бросился на меня с пиковиной. Я думаю – кранты мне пришли, хотя, конечно, вру. В тот момент я вообще ничего не думал, это уже потом переживать стал. А тогда... Короче, он споткнулся и упал прямо мне под ноги. Я схватил его за руку, в которой у него нож был, и давай ее выкручивать. А он здоровый, черт, хрен выкрутишь, тогда я ногой себе помог, а у него рука соскочила, и нож прямо в горло. Я сначала засуетился, хотел «скорую» вызвать, а потом думаю: какого хрена? Он же меня натурально убить хотел! Вот пусть теперь сам подыхает. Ну, он побулькал кровью и затих... Неприятное зрелище. А моя девушка, оказывается, когда я ее оттолкнул, упала и головой о скамейку стукнулась. И проспала все представление. Так я ее сначала отнес подальше от того места, а уж потом в чувство приводить стал. А когда очнулась, я ей сказал, что тот хулиган ушел. Вот и вся история.
– Хулиган, говоришь? – Тягач ухмыльнулся. – Ничего себе хулиган, с ножичком...
Атмосфера разрядилась, и Роман решил закрепить успех рассказом о «Поезде смерти».
– А теперь самая главная история. Я расскажу ее вкратце, а если кто захочет подробностей, то это потом, в другой обстановке. Я упоминал об одной организации, которая хотела с моей помощью угробить всех зэков одним ударом, так вот они после того, как я им все обломал, не угомонились. Они решили пустить по стране «Поезд здоровья», и под видом прививок от туберкулеза...
– Погоди-ка, – прервал его кемеровский Вольдемар Кулак, – братва рассказывала, что под Новосибирском террористы взорвали какой-то поезд, и вроде бы это был тот самый гуманитарный «Поезд здоровья».
– Вот это он и был, – кивнул Роман, – только гуманитарные на нем одни надписи были. Причем персонал об этом ни сном ни духом. Все эти заграничные спонсоры были в полной уверенности, что везут по России противотуберкулезную вакцину. Известное дело, на зонах да в тюрьмах туберкулез – главная болячка.
– Это точно, – невесело сказал Тягач.
– Ну вот... – Роман промочил горло минералкой, – а эту вакцину подменили уже во Владивостоке. И вместо нее там были полные ящики ампул с бациллами замедленного действия. Я точно не помню – то ли чумы, то ли холеры... Не буду врать. Так вот Арбуз, которого сегодня несправедливо к ответу поставили, играл в операции по уничтожению поезда главную роль.
Роман решил, что небольшая ложь не помешает, а Арбуз вряд ли будет отнекиваться. Взглянув на Михаила, он увидел, что тот скромно потупился, и только уголок его рта подрагивал в иронической усмешке, заметить которую мог разве что человек, знавший его всю жизнь. Роман был как раз таким человеком, поэтому понял, что Арбуз в случае чего поддержит его россказни, и перешел к завершающей части рассказа.
– В общем, пришлось мне с друзьями доделывать все без Арбуза. Он же в это время под арестом общества находился, – Роман укоризненно посмотрел на Тягача, – и не мог заниматься делом. Короче говоря, мои люди наняли в Новосибирске профессионального чеченского террориста, который сидел без дела, и предложили ему во имя Аллаха и за восемь тысяч долларов пустить поезд под откос. И он с дорогой душой выполнил этот заказ, считая, что послужил делу международного терроризма. Вот такая история.
Тягач оглядел сидевших за столом людей, затем кашлянул и произнес:
– По-моему, дело ясное. Давайте решать, что с Арбузом.
– А что с Арбузом? – проскрипел морщинистый Чума. – На человека напраслину возвели, да еще продержали в темной несколько дней. Нехорошо это, ошибка вышла.
– Да, ошибка, – согласился Тягач, – и если бы не наш певец, то кто знает, как бы сегодня для Арбуза закончилось дело...
– Вот именно, – кивнул Чума. – Ты, Арбуз, слышь, это...
Арбуз повернулся к Чуме и посмотрел на него с выражением глубокого почтения и трепетного внимания к словам патриарха.
– Ты на сердце не бери это дело, – извиняющимся тоном произнес Чума, – забудь, если сможешь. Я от имени общества говорю. Общество не возражает?
Чума окинул взглядом сидевших за столом авторитетов, и все они дружно закивали и забормотали в том смысле, что, конечно, какие могут быть возражения, если такие важные подробности выяснились.
– Общество не возражает, – заключил Чума. – Значит, делу конец. А вот певец наш – ему отдельное спасибо. И Арбузу, конечно. Ведь они, считай, миллион зэков от верной смерти спасли!
Роман почувствовал, что, хотя это и было правдой, но ситуация попахивает театром абсурда.
– Да ладно, – он махнул рукой, – на моем месте так поступил бы каждый.
Сидевшие вокруг стола урки дружно захохотали, и эта нелепая фраза поставила точку во внеочередном съезде российского криминалитета, происходившем в старинном особняке на канале Грибоедова.
Глава 4
Роман почувствовал, что стремительно набирает очки и, воодушевившись этим, продолжил:
– В общем, на равных он отказался и бросился на меня с пиковиной. Я думаю – кранты мне пришли, хотя, конечно, вру. В тот момент я вообще ничего не думал, это уже потом переживать стал. А тогда... Короче, он споткнулся и упал прямо мне под ноги. Я схватил его за руку, в которой у него нож был, и давай ее выкручивать. А он здоровый, черт, хрен выкрутишь, тогда я ногой себе помог, а у него рука соскочила, и нож прямо в горло. Я сначала засуетился, хотел «скорую» вызвать, а потом думаю: какого хрена? Он же меня натурально убить хотел! Вот пусть теперь сам подыхает. Ну, он побулькал кровью и затих... Неприятное зрелище. А моя девушка, оказывается, когда я ее оттолкнул, упала и головой о скамейку стукнулась. И проспала все представление. Так я ее сначала отнес подальше от того места, а уж потом в чувство приводить стал. А когда очнулась, я ей сказал, что тот хулиган ушел. Вот и вся история.
– Хулиган, говоришь? – Тягач ухмыльнулся. – Ничего себе хулиган, с ножичком...
Атмосфера разрядилась, и Роман решил закрепить успех рассказом о «Поезде смерти».
– А теперь самая главная история. Я расскажу ее вкратце, а если кто захочет подробностей, то это потом, в другой обстановке. Я упоминал об одной организации, которая хотела с моей помощью угробить всех зэков одним ударом, так вот они после того, как я им все обломал, не угомонились. Они решили пустить по стране «Поезд здоровья», и под видом прививок от туберкулеза...
– Погоди-ка, – прервал его кемеровский Вольдемар Кулак, – братва рассказывала, что под Новосибирском террористы взорвали какой-то поезд, и вроде бы это был тот самый гуманитарный «Поезд здоровья».
– Вот это он и был, – кивнул Роман, – только гуманитарные на нем одни надписи были. Причем персонал об этом ни сном ни духом. Все эти заграничные спонсоры были в полной уверенности, что везут по России противотуберкулезную вакцину. Известное дело, на зонах да в тюрьмах туберкулез – главная болячка.
– Это точно, – невесело сказал Тягач.
– Ну вот... – Роман промочил горло минералкой, – а эту вакцину подменили уже во Владивостоке. И вместо нее там были полные ящики ампул с бациллами замедленного действия. Я точно не помню – то ли чумы, то ли холеры... Не буду врать. Так вот Арбуз, которого сегодня несправедливо к ответу поставили, играл в операции по уничтожению поезда главную роль.
Роман решил, что небольшая ложь не помешает, а Арбуз вряд ли будет отнекиваться. Взглянув на Михаила, он увидел, что тот скромно потупился, и только уголок его рта подрагивал в иронической усмешке, заметить которую мог разве что человек, знавший его всю жизнь. Роман был как раз таким человеком, поэтому понял, что Арбуз в случае чего поддержит его россказни, и перешел к завершающей части рассказа.
– В общем, пришлось мне с друзьями доделывать все без Арбуза. Он же в это время под арестом общества находился, – Роман укоризненно посмотрел на Тягача, – и не мог заниматься делом. Короче говоря, мои люди наняли в Новосибирске профессионального чеченского террориста, который сидел без дела, и предложили ему во имя Аллаха и за восемь тысяч долларов пустить поезд под откос. И он с дорогой душой выполнил этот заказ, считая, что послужил делу международного терроризма. Вот такая история.
Тягач оглядел сидевших за столом людей, затем кашлянул и произнес:
– По-моему, дело ясное. Давайте решать, что с Арбузом.
– А что с Арбузом? – проскрипел морщинистый Чума. – На человека напраслину возвели, да еще продержали в темной несколько дней. Нехорошо это, ошибка вышла.
– Да, ошибка, – согласился Тягач, – и если бы не наш певец, то кто знает, как бы сегодня для Арбуза закончилось дело...
– Вот именно, – кивнул Чума. – Ты, Арбуз, слышь, это...
Арбуз повернулся к Чуме и посмотрел на него с выражением глубокого почтения и трепетного внимания к словам патриарха.
– Ты на сердце не бери это дело, – извиняющимся тоном произнес Чума, – забудь, если сможешь. Я от имени общества говорю. Общество не возражает?
Чума окинул взглядом сидевших за столом авторитетов, и все они дружно закивали и забормотали в том смысле, что, конечно, какие могут быть возражения, если такие важные подробности выяснились.
– Общество не возражает, – заключил Чума. – Значит, делу конец. А вот певец наш – ему отдельное спасибо. И Арбузу, конечно. Ведь они, считай, миллион зэков от верной смерти спасли!
Роман почувствовал, что, хотя это и было правдой, но ситуация попахивает театром абсурда.
– Да ладно, – он махнул рукой, – на моем месте так поступил бы каждый.
Сидевшие вокруг стола урки дружно захохотали, и эта нелепая фраза поставила точку во внеочередном съезде российского криминалитета, происходившем в старинном особняке на канале Грибоедова.
Глава 4
НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОБИНЗОНА
Следующие несколько дней прошли для Романа в состоянии неожиданно нахлынувшего на него вдохновения, и на пятый день творческой горячки в принадлежавшей Шапиро студии звукозаписи прозвучала волшебная фраза:
– Записано!
Стянув с головы намявшие уши наушники, Роман бросил их на ковер и вышел из тесного тонателье [2]в просторную аппаратную, где на диванах расположились Лиза, Арбуз, Боровик и Шапиро, самодовольно и даже как-то по-хозяйски поглядывавший на Романа.
– Вот это темпы! – воскликнул он. – Альбом записан всего лишь за пять дней! Теперь я понимаю, как приводить тебя в состояние полной творческой отдачи. Для этого сначала нужно тебя арестовать, посадить в пресс-хату, затем отвезти на воровской сходняк – и сразу же в студию.
– Согласен, – кивнул Роман падая в кресло, – только с одним условием.
– Интересно, с каким?
– Ты, – Роман ткнул пальцем в Шапиро, – все это время будешь вместе со мной.
– Я? – Шапиро удивленно поднял брови. – Я с тобой? То есть в пресс-хате?
– Ага, – злорадно засмеялся Роман, – именно в пресс-хате.
– Да... – Арбуз покачал головой и ухмыльнулся, – в пресс-хате товарищу Шапиро будет особенно интересно.
– Вот только после этого товарищ Шапиро, если выйдет оттуда живой, вряд ли запишет альбом за пять дней, – добавил Боровик.
– Бедный Лева, – Лиза горестно вздохнула. – За что же они вас так не любят?
– Они меня как раз таки любят. Только стесняются показывать свои чувства и, словно малые дети в начальных классах, дергают предмет своей любви за косички.
– А Шапиро, за неимением косичек, можно дергать за пейсы! – засмеялся Роман.
– Когда это ты видел у меня пейсы? – возмутился Шапиро. – Я даже кипу ни разу в жизни не надевал. Не такой уж я и православный еврей.
– Лева, – проникновенно сказала Лиза, – евреи не бывают православные. Они бывают только правоверные.
– Вот, пожалуйста! – Шапиро развел руками. – Вот вам доказательство, что пейсов у меня никогда не было и не будет.
– Ладно тебе, позор нации, угомонись, – Роман, не вставая, достал из холодильника бутылку пива. – Никто тебя в сионисты не записывает. Ты лучше скажи, когда альбом будет готов к употреблению.
– Ну... – Шапиро потеребил внушительную нижнюю губу. – Скажем, дня три-четыре уйдет на сведение [3], потом оригинал ночной лошадью в Москву, потом еще неделька на изготовление тиража – и пожалте бриться. Можно продавать. И, естественно, уже сегодня я свяжусь с пиарщиками, пусть начинают свое грязное дело.
– Значит, две недели, – подытожил Роман. – Тогда...
Он повернулся к Лизе и сказал:
– Поехали отсюда к чертовой матери!
– Поехали, – улыбнулась Лиза. – А где эта чертова матерь имеет быть?
– Скажем... – Роман прикусил палец и посмотрел в потолок. – Скажем... В Танзании!
– В Танзании? – радостно удивилась Лиза.
– Ага! Это страна такая, в Африке. Раньше их две было – Танганьика и Занзибар, а теперь...
– С географией я знакома, – небрежно заметила Лиза, – так что можешь не объяснять.
– А я тупой, – грустно заметил Боровик, – и про Африку знаю только то, что это страна работорговцев и невольников...
– Его знания об Африке почерпнуты в основном из «Пятнадцатилетного капитана», – пояснил Роман Лизе, – это оттуда: «... Африка, экваториальная Африка, страна работорговцев и невольников!» Помнишь, когда Дик Сэнд наткнулся на отрубленные кисти рук?
– Помню, – кивнула Лиза. – Между прочим, на севере Танзании имеется озеро Виктория, а на востоке – Индийский океан. И еще гора Килиманджаро.
– Килиманджаро, – Боровик мечтательно закрыл глаза, – слово-то какое! Я тоже хочу в белых штанах...
– Мы тебя в Преторию отправим, – пообещал Арбуз, – будешь там бороться за права угнетаемого черного большинства.
– Нашел дурака! Это я только здесь такой правильный, а там... А там я надену пробковый шлем, возьму в загорелую руку плеточку-семихвосточку и построю это черножо... – Боровик с опаской посмотрел на Лизу, – чернокожее большинство, чтобы они знали свое место.
– Да вы расист! – с восхищением воскликнула Лиза. – Какая прелесть! Так интересно видеть живого расиста!
– Лиза! – укоризненно прогудел Шапиро. – Ну нельзя же быть такой наивной! Тут расисты на каждом шагу, вы их просто не замечаете. Взять хотя бы эту компанию антисемитов!
Шапиро широким жестом обвел Романа, Арбуза и Боровика.
– Темнота! – Арбуз встал и подошел к холодильнику. – Евреями занимаются не расисты, а нацисты. Уж ты-то должен знать.
– Какая разница! – Шапиро поморщился. – Расисты, нацисты, шмацисты – один черт.
– В общем, да, – согласился с ним Роман, – все они одним миром мазаны. Когда пахнет дерьмом, они сразу начинают искать, от кого. Может, от евреев, или от негров, или от хачиков каких-нибудь... Нет чтобы в первую очередь себя обнюхать!
– Золотые слова, – Шапиро согласно кивнул.
– А это и к тебе, Лева, относится, – сказал Арбуз, доставая из холодильника бутылку водки. – Вы, евреи, во всех бедах гоев вините.
– А вы, русские, – евреев, – парировал Шапиро.
– Конечно! – обрадовался Роман. – Во всем виноваты бабы, джаз и евреи.
– Кто виноват? – Лиза угрожающе щурилась.
– Женщины, вот кто, – ответил Роман, на всякий случай отодвигаясь в дальний угол кресла. – Кто яблоко в раю сожрал? И угостил бедного доверчивого мужчину?
– Глупый ты, – Лиза взяла со стола наполненную Арбузом рюмку водки, – если бы не женщина, та самая, которая яблоко взяла, так бы и тусовались они в этом дурацком раю. И без всякого секса, между прочим.
– То есть как – без секса? – удивился Боровик.
– А вот так! – подняв рюмку, Лиза посмотрела сквозь нее на Романа. – Если бы у них до яблока был секс, то и дети тоже были бы.
– М-да? – Роман тоже взял рюмку. – Ну и ладно. Предлагаю выпить за успешное завершение ударной работы.
– Согласен, – кивнул Боровик.
– Ура! – веско произнес Арбуз.
– Лыхаим! – Шапиро поднял рюмку.
– За тебя, Ромка, – добавила Лиза.
И они дружно выпили.
Через аппаратную прошел звукотехник, который небрежно нес под мышкой вынутый из компьютера жесткий диск с записанными на нем песнями. Проводив его взглядом, Роман спросил у Шапиро:
– Интересно, на этот раз у тебя хватило ума сделать копию? Чтобы не получилось, как в прошлый раз. Вдруг кто-нибудь опять сопрет оригинал...
– Две копии! – Шапиро поднял палец. – Как раз сейчас он нарежет еще две копии. И я лично спрячу их в разных местах.
– И еще одну мне, – строго сказал Роман, – я спокойнее спать буду.
– Как скажешь! Хоть три!
– Три не надо, а одну прямо сейчас – мне. Кстати, как альбом назовем?
Роман оглядел расположившихся в креслах друзей.
Боровик пожал плечами, Арбуз задумался, а Лиза достала из сумочки сигареты и закурила, всем своим видом показывая, что это ее не касается.
Шапиро выждал некоторое время и сказал:
– Ладно, слабоумные, не напрягайтесь. Название уже есть.
– То есть как есть? – удивился Роман. – Без меня?
– Между прочим, все названия предыдущих альбомов придумал именно я, и, как ты справедливо заметил, без тебя. Твое дело – песни писать, а уж как называть товар, позволь решать мне.
– Товар... – хмыкнул Роман. – Ну и как ты назвал эту партию товара?
– «Крылья в кандалах» – гордо произнес Шапиро.
Лиза засмеялась, а Арбуз, прищурившись, посмотрел на Шапиро и сказал:
– Хорошее название, товарное.
– Ну, а я что говорю? – Шапиро победно оглядел общество. – И пиарщики, кстати, уже приступили. Еще вчера.
– Ах ты скотина! – Роман горестно покачал головой. – И даже мне не сказал...
– Занимайся своим делом, а я буду заниматься своим.
Завершив таким образом дискуссию о новом альбоме, Шапиро налил себе водки и, одним махом осушив рюмку, спросил:
– А когда вы хотите ехать в это свое... Зимбабве?
– В Танзанию, чудовище! – Роман усмехнулся.
– Ну, в Танзанию, – Шапиро пожал плечами, – какая разница?
– Разница в том, что Зимбабве не имеет выхода к океану. Понял?
– Да понял я... Повторяю вопрос: когда вы хотите ехать?
– Да хоть завтра!
Роман вопросительно взглянул на Лизу, и она кивнула.
– Ну, завтра так завтра...
Кряхтя, Шапиро достал из кармана трубку и набрал номер.
– Самуил Аронович? Доброго здоровьичка. Как Циля, как дети?
Лиза прыснула в кулак, и Арбуз строго нахмурил брови.
– Машинка бегает? – Шапиро продолжал допрашивать невидимого Самуила Ароновича. – А дача? Вагонку уже завезли? Финскую? Чтоб я так жил! Да, и я тоже в полном порядке. Ну, какие теперь у меня жены! Четырех бывших хватило. Теперь я один как перст...
«В жопе» – губами показал Боровик.
– Самуил Аронович, а у меня к вам вопросик. Исак Моисеевич все еще держит турагентство? Очень хорошо! Тут два туловища хотят поехать в Зимбаб...
– В Танзанию! – простонал Роман.
– В Танзанию. На две недели. Хорошо бы завтра оформить... Ладно, пусть он мне перезвонит. Спасибо, Самуил Аронович, и вам того же.
С тяжелым вздохом, словно в одиночку разгрузил машину водки, Шапиро убрал мобильник в карман и сказал, сладко глядя на Лизу:
– Собирайте шмотки. Завтра поедете в свое Зимбабве.
– В Тан... – начал было Роман, но Лиза перебила его:
– Да хоть в Мозамбик! Главное, чтобы баобабы и жирафы были.
– Будут вам и баобабы, и жирафы, и еще львы, крокодилы, гориллы и болотная лихорадка, – пообещал Шапиро. – Давайте ваши паспорта.
Маленький скалистый островок, торчавший из Индийского океана как раз посередине между Африкой и Занзибаром, на две недели безраздельно принадлежал им и только им.
Размером он был примерно метров триста на триста, но на нем имелось все, что нужно. А именно: живописные скалы, песчаный пляж по всей юго-западной стороне, густой кустарник и несколько деревьев с узловатыми сучьями. Посреди скал, в самой середине островка, там, где он возвышался над морем метров на двадцать, стоял небольшой белый домик, в котором тоже было все, что нужно. На крыше домика был установлен ветряк, обеспечивавший электричеством холодильник, телевизор, кондиционер, компьютер, спутниковый телефон, микроволновую печь и прочие достижения цивилизации, которыми домик был напичкан не хуже номера люкс в пятизвездном постоялом дворе.
Под полом домика располагался мощный бетонный бункер, который, судя по его основательности, мог надежно защитить гостей от любого стихийного бедствия и даже от нашествия марсиан. В бункере имелись запасы питьевой воды, консервов, сигарет и выпивки. Хозяин острова был человеком предусмотрительным и компания из десяти хронических алкоголиков смогла бы продержаться здесь в полной изоляции минимум полгода.
В западный скалистый берег была умело врезана небольшая, защищенная от волн и ветра гавань. Ее размеров как раз хватало на то, чтобы вместить маленький морской катер со скромным трехсотсильным мотором «Меркурий». На этом катере Роман с Лизой сюда и приехали. И сейчас, вот уже десятый день, они наслаждались этаким одиночеством вдвоем, так сказать, парным уединением.
Они валялись на песке и плавали, ловили рыбу и пожирали ее. То количество фосфора, которое Роман поглотил вместе с жареной, вареной и печеной рыбой с момента прибытия на остров, должно было обеспечить бесперебойную работу его мозга в течение ближайших двухсот лет. А уж светиться он должен был, как публичный дом в день получки.
За первые же несколько дней любовники успели покрыться морским загаром, который, между прочим, сильно отличается по цвету и качеству от загара сухопутного, а тем более от искусственной смуглости, которой городские дорогостоящие шлюхи добиваются терпеливым лежанием в электрических ультрафиолетовых гробах.
А поскольку, кроме них, на островке не было никого, Лиза и Роман не утруждали себя такой тяжелой физической работой, как надевание какой бы то ни было одежды. Теплое море и жаркое солнце пробудило в них жизненную энергию, и они вступали в разнузданную половую связь везде, где только было можно. И на верхушке той скалы, и вон под теми кустиками, и в катере, и в постели, и в море, и на песке, и...
В общем, – везде.
Однажды, забравшись на самое высокое из восьми имевшихся на острове деревьев, чтобы осмотреть с него горизонт, Роман обнаружил недалеко от верхушки вырезанную на коре надпись на английском языке.
Надпись гласила:
«А на этом дереве вы еще не трахались?»
Роман почесал в затылке и крикнул Лизу. Когда она забралась к нему наверх, он показал ей надпись. Оба были несколько уязвлены, а потом почувствовали себя собственными далекими предками, жившими еще до эры слезания с деревьев, и тут же исправили досадное упущение целых два раза.
Так продолжалось десять дней, и они показались Роману десятью месяцами, проведенными в раю. Аренда островка заканчивалась через четыре дня, но если бы они захотели, то могли бы продлить ее хоть на всю жизнь, знай плати. Они по молчаливому уговору не вспоминали ни о Петербурге, ни о концертах, ни о ментах, ни о ворах, в общем – ни о чем, от чего Роман сбежал на оказавшиеся такими длинными две недели.
Тахта была завалена упругими ковровыми подушками и валиками.
Между прочим, Роман только тут, в этом африканском раю, понял, для чего существуют валики. Раньше, в детстве, он недоумевал: какой дурак выдумал такие неудобные спинки для дивана?
Наивный мальчик!
Откуда ему было знать, что валики в больших количествах, а также разных размеров и конфигураций, незаменимы при долгом и интимном общении с молодой женщиной...
О мудрые старцы Востока! Ваше изобретение гораздо важнее микроскопа Левенгука и атомной бомбы Оппенгеймера. Да продлит Аллах ваши и без того вечные дни в раю, где вас ласкают неутомимые гурии, подкладывающие под нужные места тела те самые валики.
Да-а-а...
В общем, Роман и Лиза лежали, раскинувшись, на тахте и пялились в телевизор. Там показывали какой-то конкурс красавиц. На огромной сцене тусовались длинноногие полуголые девки с круглыми номерами на бедрах.
Они с надеждой смотрели в сторону жюри и улыбались так лучезарно, будто у них вырезали весь мозг, оставив только центр удовольствия. Роман нажал на кнопку пульта, и на экране вместо этих глупых длинноногих куриц показался «Боинг», врезающийся в одну из башен Торгового центра.
Прошло уже почти пять лет, а этот кадр появлялся на экранах снова и снова. Диктор за кадром говорил что-то на непонятном африканском языке, а кадры катастрофы тем временем сменились самодовольной полуулыбкой Бен Ладена, который, благодушно глядя в объектив любительской камеры, благостно молчал.
Роман стоял у окна с бутылкой в руке и смотрел, как распухшее красное солнце быстро опускается в Индийский океан. Закончился еще один день блаженного ничегонеделания, которое, говоря по правде, уже начинало тяготить его. Роман чувствовал себя, как наркоман, оставшийся без дозы, и недостаток адреналина давал себя знать. Последние несколько лет его жизнь была до отказа наполнена активной музыкальной и концертной деятельностью, а в последнее время еще и сомнительными приключениями, густо замешенными на криминале и крови. Эти приключения были бы хороши в книге, когда читаешь о них, лежа на мягком диване.
А в жизни – не дай бог!
Роман вздохнул и, почувствовав на спине взгляд, повернулся к тахте.
– Что, Роман, грустные мысли одолевают? – спросила Лиза, живописно расположившая на валиках красивое загорелое тело.
Они только что в очередной раз использовали их по прямому назначению, и теперь Лиза, которую африканская жара превратила в ненасытную сексуальную партнершу, на некоторое время угомонилась.
– Я бы не сказал, что они особенно грустные, – ответил Роман, – просто мне интересно, когда все это безобразие кончится.
– Ты имеешь в виду человеческую цивилизацию? – невинным голосом поинтересовалась Лиза.
– Фи! – вяло отозвался Роман.
Лиза потянулась, закинув руки за голову, зевнула и сказала:
– Я слабая и глупая женщина.
– Совершенно справедливо, – с готовностью подтвердил Роман.
Лиза недовольно посмотрела на него и угрожающе повторила:
– Я слабая и глупая женщина, и я хочу покоя. Мне уже надоело, что ты, вместо того чтобы заниматься музыкой и любить меня, постоянно влезаешь в какие-то опасные э-э-э... заморочки. Идиотское слово, но другое искать лень. Я тебя люблю, а ты этого совершенно не ценишь.
– Я не ценю? – удивился Роман. – А кто же тогда ценит, если не я?
– А никто не ценит. Я вот тут подумала: знаешь, на что это все похоже?
– Пока не знаю.
– А вот я тебе сейчас и объясню. Ты похож на клиента психиатрической клиники, у которого тяжелый случай помешательства. И помешательство это выражается в том, что он хочет покончить с собой наиболее дорогим и сложным способом, причем ему обязательно нужно, чтобы в этом участвовало как можно больше людей и было как можно больше зрителей. Что, не так?
– Ну, это ты, голубушка, загнула...
– Ничего подобного. А я, старая несчастная женщина – попросту медсестра, которая не спускает глаз с этого буйного пациента и постоянно то стаскивает его с подоконника, то отнимает опасную бритву, то перерезает веревку, которую он уже приспособил на крюке для люстры.
– Это кто медсестра – ты, что ли?
– А кто же еще? И я же твой лечащий врач.
– Ну-ну...
– Вот тебе и ну-ну! А ты подумай о больных и голодных детях Африки, которые гибнут в железных клещах апартеида, еще там о всяких несчастных... Может быть, тебе просто булькнуть со скалы с камешком на шее, а свои заработанные на уголовном шансоне деньги перевести в какой-нибудь благотворительный фонд?
– Ага! В благотворительный фонд... Как же, как же! Это ты хочешь, чтобы я накормил какого-нибудь подонка, который этим фондом распоряжается? Увольте. А насчет голодных африканских детей, то это их проблемы. Они там плодятся, как крысы, и это для них норма. И жизненные ценности у них свои, отличные от наших. Так что не надо про бедных и несчастных. Ты мне еще посоветуй бомжам помогать.
– Не хочешь бомжам – отдай мне. А сам – в море. А?
– Слушай, Лиза, что это тебя сегодня так разбирает?
Она вздохнула и сказала совсем другим тоном:
– Да я и сама не знаю... Наверное, заскучала без российских аттракционов.
– Точно! У меня то же самое.
– О-о-о! Это уже плохо. Если мы оба затосковали по нашим обычным развлечениям, это уже опасно. Но у меня есть идея. Сейчас я ее тебе расскажу, но если ты засмеешься, то я дождусь, пока ты уснешь, и перепилю тебе горло тупым волнистым ножом для хлеба.
– А я буду спать в катере.
– Не поможет. Ладно, слушай... Только ляг, пожалуйста, рядом со мной.
– Так у тебя вот какая идея... А я-то думал...
– Дурак! Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме койки?
Роман погладил ее по голове и спросил:
– А ты знаешь, почему все романы о любви заканчиваются свадьбой? Ну, естественно, не те, где в конце «короче, все умерли»?
Лиза промолчала.
Наверняка она знала ответ, но не хотела произносить его вслух, потому что ее женская сущность приказывала ей: вот твой мужик, захвати его и владей. И она, конечно, хотела захватить Романа и владеть им. Но, будучи все-таки чем-то большим, чем обычная говорящая самка, она понимала, что это невозможно. Не такой Роман парень, чтобы похоронить себя в уютном семейном склепе.
Не дождавшись ответа, Роман со вздохом сказал:
– А потому эти романы заканчиваются так, что там дальше ничего нет. И вся любовь. Так что давай-ка оставим все как есть. Мы вместе? Вместе. Я бегу от тебя? Не бегу. Я предпочитаю тебе другую женщину? Тоже нет.
– Записано!
Стянув с головы намявшие уши наушники, Роман бросил их на ковер и вышел из тесного тонателье [2]в просторную аппаратную, где на диванах расположились Лиза, Арбуз, Боровик и Шапиро, самодовольно и даже как-то по-хозяйски поглядывавший на Романа.
– Вот это темпы! – воскликнул он. – Альбом записан всего лишь за пять дней! Теперь я понимаю, как приводить тебя в состояние полной творческой отдачи. Для этого сначала нужно тебя арестовать, посадить в пресс-хату, затем отвезти на воровской сходняк – и сразу же в студию.
– Согласен, – кивнул Роман падая в кресло, – только с одним условием.
– Интересно, с каким?
– Ты, – Роман ткнул пальцем в Шапиро, – все это время будешь вместе со мной.
– Я? – Шапиро удивленно поднял брови. – Я с тобой? То есть в пресс-хате?
– Ага, – злорадно засмеялся Роман, – именно в пресс-хате.
– Да... – Арбуз покачал головой и ухмыльнулся, – в пресс-хате товарищу Шапиро будет особенно интересно.
– Вот только после этого товарищ Шапиро, если выйдет оттуда живой, вряд ли запишет альбом за пять дней, – добавил Боровик.
– Бедный Лева, – Лиза горестно вздохнула. – За что же они вас так не любят?
– Они меня как раз таки любят. Только стесняются показывать свои чувства и, словно малые дети в начальных классах, дергают предмет своей любви за косички.
– А Шапиро, за неимением косичек, можно дергать за пейсы! – засмеялся Роман.
– Когда это ты видел у меня пейсы? – возмутился Шапиро. – Я даже кипу ни разу в жизни не надевал. Не такой уж я и православный еврей.
– Лева, – проникновенно сказала Лиза, – евреи не бывают православные. Они бывают только правоверные.
– Вот, пожалуйста! – Шапиро развел руками. – Вот вам доказательство, что пейсов у меня никогда не было и не будет.
– Ладно тебе, позор нации, угомонись, – Роман, не вставая, достал из холодильника бутылку пива. – Никто тебя в сионисты не записывает. Ты лучше скажи, когда альбом будет готов к употреблению.
– Ну... – Шапиро потеребил внушительную нижнюю губу. – Скажем, дня три-четыре уйдет на сведение [3], потом оригинал ночной лошадью в Москву, потом еще неделька на изготовление тиража – и пожалте бриться. Можно продавать. И, естественно, уже сегодня я свяжусь с пиарщиками, пусть начинают свое грязное дело.
– Значит, две недели, – подытожил Роман. – Тогда...
Он повернулся к Лизе и сказал:
– Поехали отсюда к чертовой матери!
– Поехали, – улыбнулась Лиза. – А где эта чертова матерь имеет быть?
– Скажем... – Роман прикусил палец и посмотрел в потолок. – Скажем... В Танзании!
– В Танзании? – радостно удивилась Лиза.
– Ага! Это страна такая, в Африке. Раньше их две было – Танганьика и Занзибар, а теперь...
– С географией я знакома, – небрежно заметила Лиза, – так что можешь не объяснять.
– А я тупой, – грустно заметил Боровик, – и про Африку знаю только то, что это страна работорговцев и невольников...
– Его знания об Африке почерпнуты в основном из «Пятнадцатилетного капитана», – пояснил Роман Лизе, – это оттуда: «... Африка, экваториальная Африка, страна работорговцев и невольников!» Помнишь, когда Дик Сэнд наткнулся на отрубленные кисти рук?
– Помню, – кивнула Лиза. – Между прочим, на севере Танзании имеется озеро Виктория, а на востоке – Индийский океан. И еще гора Килиманджаро.
– Килиманджаро, – Боровик мечтательно закрыл глаза, – слово-то какое! Я тоже хочу в белых штанах...
– Мы тебя в Преторию отправим, – пообещал Арбуз, – будешь там бороться за права угнетаемого черного большинства.
– Нашел дурака! Это я только здесь такой правильный, а там... А там я надену пробковый шлем, возьму в загорелую руку плеточку-семихвосточку и построю это черножо... – Боровик с опаской посмотрел на Лизу, – чернокожее большинство, чтобы они знали свое место.
– Да вы расист! – с восхищением воскликнула Лиза. – Какая прелесть! Так интересно видеть живого расиста!
– Лиза! – укоризненно прогудел Шапиро. – Ну нельзя же быть такой наивной! Тут расисты на каждом шагу, вы их просто не замечаете. Взять хотя бы эту компанию антисемитов!
Шапиро широким жестом обвел Романа, Арбуза и Боровика.
– Темнота! – Арбуз встал и подошел к холодильнику. – Евреями занимаются не расисты, а нацисты. Уж ты-то должен знать.
– Какая разница! – Шапиро поморщился. – Расисты, нацисты, шмацисты – один черт.
– В общем, да, – согласился с ним Роман, – все они одним миром мазаны. Когда пахнет дерьмом, они сразу начинают искать, от кого. Может, от евреев, или от негров, или от хачиков каких-нибудь... Нет чтобы в первую очередь себя обнюхать!
– Золотые слова, – Шапиро согласно кивнул.
– А это и к тебе, Лева, относится, – сказал Арбуз, доставая из холодильника бутылку водки. – Вы, евреи, во всех бедах гоев вините.
– А вы, русские, – евреев, – парировал Шапиро.
– Конечно! – обрадовался Роман. – Во всем виноваты бабы, джаз и евреи.
– Кто виноват? – Лиза угрожающе щурилась.
– Женщины, вот кто, – ответил Роман, на всякий случай отодвигаясь в дальний угол кресла. – Кто яблоко в раю сожрал? И угостил бедного доверчивого мужчину?
– Глупый ты, – Лиза взяла со стола наполненную Арбузом рюмку водки, – если бы не женщина, та самая, которая яблоко взяла, так бы и тусовались они в этом дурацком раю. И без всякого секса, между прочим.
– То есть как – без секса? – удивился Боровик.
– А вот так! – подняв рюмку, Лиза посмотрела сквозь нее на Романа. – Если бы у них до яблока был секс, то и дети тоже были бы.
– М-да? – Роман тоже взял рюмку. – Ну и ладно. Предлагаю выпить за успешное завершение ударной работы.
– Согласен, – кивнул Боровик.
– Ура! – веско произнес Арбуз.
– Лыхаим! – Шапиро поднял рюмку.
– За тебя, Ромка, – добавила Лиза.
И они дружно выпили.
Через аппаратную прошел звукотехник, который небрежно нес под мышкой вынутый из компьютера жесткий диск с записанными на нем песнями. Проводив его взглядом, Роман спросил у Шапиро:
– Интересно, на этот раз у тебя хватило ума сделать копию? Чтобы не получилось, как в прошлый раз. Вдруг кто-нибудь опять сопрет оригинал...
– Две копии! – Шапиро поднял палец. – Как раз сейчас он нарежет еще две копии. И я лично спрячу их в разных местах.
– И еще одну мне, – строго сказал Роман, – я спокойнее спать буду.
– Как скажешь! Хоть три!
– Три не надо, а одну прямо сейчас – мне. Кстати, как альбом назовем?
Роман оглядел расположившихся в креслах друзей.
Боровик пожал плечами, Арбуз задумался, а Лиза достала из сумочки сигареты и закурила, всем своим видом показывая, что это ее не касается.
Шапиро выждал некоторое время и сказал:
– Ладно, слабоумные, не напрягайтесь. Название уже есть.
– То есть как есть? – удивился Роман. – Без меня?
– Между прочим, все названия предыдущих альбомов придумал именно я, и, как ты справедливо заметил, без тебя. Твое дело – песни писать, а уж как называть товар, позволь решать мне.
– Товар... – хмыкнул Роман. – Ну и как ты назвал эту партию товара?
– «Крылья в кандалах» – гордо произнес Шапиро.
Лиза засмеялась, а Арбуз, прищурившись, посмотрел на Шапиро и сказал:
– Хорошее название, товарное.
– Ну, а я что говорю? – Шапиро победно оглядел общество. – И пиарщики, кстати, уже приступили. Еще вчера.
– Ах ты скотина! – Роман горестно покачал головой. – И даже мне не сказал...
– Занимайся своим делом, а я буду заниматься своим.
Завершив таким образом дискуссию о новом альбоме, Шапиро налил себе водки и, одним махом осушив рюмку, спросил:
– А когда вы хотите ехать в это свое... Зимбабве?
– В Танзанию, чудовище! – Роман усмехнулся.
– Ну, в Танзанию, – Шапиро пожал плечами, – какая разница?
– Разница в том, что Зимбабве не имеет выхода к океану. Понял?
– Да понял я... Повторяю вопрос: когда вы хотите ехать?
– Да хоть завтра!
Роман вопросительно взглянул на Лизу, и она кивнула.
– Ну, завтра так завтра...
Кряхтя, Шапиро достал из кармана трубку и набрал номер.
– Самуил Аронович? Доброго здоровьичка. Как Циля, как дети?
Лиза прыснула в кулак, и Арбуз строго нахмурил брови.
– Машинка бегает? – Шапиро продолжал допрашивать невидимого Самуила Ароновича. – А дача? Вагонку уже завезли? Финскую? Чтоб я так жил! Да, и я тоже в полном порядке. Ну, какие теперь у меня жены! Четырех бывших хватило. Теперь я один как перст...
«В жопе» – губами показал Боровик.
– Самуил Аронович, а у меня к вам вопросик. Исак Моисеевич все еще держит турагентство? Очень хорошо! Тут два туловища хотят поехать в Зимбаб...
– В Танзанию! – простонал Роман.
– В Танзанию. На две недели. Хорошо бы завтра оформить... Ладно, пусть он мне перезвонит. Спасибо, Самуил Аронович, и вам того же.
С тяжелым вздохом, словно в одиночку разгрузил машину водки, Шапиро убрал мобильник в карман и сказал, сладко глядя на Лизу:
– Собирайте шмотки. Завтра поедете в свое Зимбабве.
– В Тан... – начал было Роман, но Лиза перебила его:
– Да хоть в Мозамбик! Главное, чтобы баобабы и жирафы были.
– Будут вам и баобабы, и жирафы, и еще львы, крокодилы, гориллы и болотная лихорадка, – пообещал Шапиро. – Давайте ваши паспорта.
***
Роман лежал, раскинув руки, на горячем песке у самой воды и чувствовал, как жаркое африканское солнце пронизывает его насквозь. Рядом с ним, так же раскинув руки, лежала Лиза. Вокруг стояла полуденная тишина, нарушаемая лишь шорохом волн, время от времени накатывавших на их ноги, и криками редких чаек.Маленький скалистый островок, торчавший из Индийского океана как раз посередине между Африкой и Занзибаром, на две недели безраздельно принадлежал им и только им.
Размером он был примерно метров триста на триста, но на нем имелось все, что нужно. А именно: живописные скалы, песчаный пляж по всей юго-западной стороне, густой кустарник и несколько деревьев с узловатыми сучьями. Посреди скал, в самой середине островка, там, где он возвышался над морем метров на двадцать, стоял небольшой белый домик, в котором тоже было все, что нужно. На крыше домика был установлен ветряк, обеспечивавший электричеством холодильник, телевизор, кондиционер, компьютер, спутниковый телефон, микроволновую печь и прочие достижения цивилизации, которыми домик был напичкан не хуже номера люкс в пятизвездном постоялом дворе.
Под полом домика располагался мощный бетонный бункер, который, судя по его основательности, мог надежно защитить гостей от любого стихийного бедствия и даже от нашествия марсиан. В бункере имелись запасы питьевой воды, консервов, сигарет и выпивки. Хозяин острова был человеком предусмотрительным и компания из десяти хронических алкоголиков смогла бы продержаться здесь в полной изоляции минимум полгода.
В западный скалистый берег была умело врезана небольшая, защищенная от волн и ветра гавань. Ее размеров как раз хватало на то, чтобы вместить маленький морской катер со скромным трехсотсильным мотором «Меркурий». На этом катере Роман с Лизой сюда и приехали. И сейчас, вот уже десятый день, они наслаждались этаким одиночеством вдвоем, так сказать, парным уединением.
Они валялись на песке и плавали, ловили рыбу и пожирали ее. То количество фосфора, которое Роман поглотил вместе с жареной, вареной и печеной рыбой с момента прибытия на остров, должно было обеспечить бесперебойную работу его мозга в течение ближайших двухсот лет. А уж светиться он должен был, как публичный дом в день получки.
За первые же несколько дней любовники успели покрыться морским загаром, который, между прочим, сильно отличается по цвету и качеству от загара сухопутного, а тем более от искусственной смуглости, которой городские дорогостоящие шлюхи добиваются терпеливым лежанием в электрических ультрафиолетовых гробах.
А поскольку, кроме них, на островке не было никого, Лиза и Роман не утруждали себя такой тяжелой физической работой, как надевание какой бы то ни было одежды. Теплое море и жаркое солнце пробудило в них жизненную энергию, и они вступали в разнузданную половую связь везде, где только было можно. И на верхушке той скалы, и вон под теми кустиками, и в катере, и в постели, и в море, и на песке, и...
В общем, – везде.
Однажды, забравшись на самое высокое из восьми имевшихся на острове деревьев, чтобы осмотреть с него горизонт, Роман обнаружил недалеко от верхушки вырезанную на коре надпись на английском языке.
Надпись гласила:
«А на этом дереве вы еще не трахались?»
Роман почесал в затылке и крикнул Лизу. Когда она забралась к нему наверх, он показал ей надпись. Оба были несколько уязвлены, а потом почувствовали себя собственными далекими предками, жившими еще до эры слезания с деревьев, и тут же исправили досадное упущение целых два раза.
Так продолжалось десять дней, и они показались Роману десятью месяцами, проведенными в раю. Аренда островка заканчивалась через четыре дня, но если бы они захотели, то могли бы продлить ее хоть на всю жизнь, знай плати. Они по молчаливому уговору не вспоминали ни о Петербурге, ни о концертах, ни о ментах, ни о ворах, в общем – ни о чем, от чего Роман сбежал на оказавшиеся такими длинными две недели.
Тахта была завалена упругими ковровыми подушками и валиками.
Между прочим, Роман только тут, в этом африканском раю, понял, для чего существуют валики. Раньше, в детстве, он недоумевал: какой дурак выдумал такие неудобные спинки для дивана?
Наивный мальчик!
Откуда ему было знать, что валики в больших количествах, а также разных размеров и конфигураций, незаменимы при долгом и интимном общении с молодой женщиной...
О мудрые старцы Востока! Ваше изобретение гораздо важнее микроскопа Левенгука и атомной бомбы Оппенгеймера. Да продлит Аллах ваши и без того вечные дни в раю, где вас ласкают неутомимые гурии, подкладывающие под нужные места тела те самые валики.
Да-а-а...
В общем, Роман и Лиза лежали, раскинувшись, на тахте и пялились в телевизор. Там показывали какой-то конкурс красавиц. На огромной сцене тусовались длинноногие полуголые девки с круглыми номерами на бедрах.
Они с надеждой смотрели в сторону жюри и улыбались так лучезарно, будто у них вырезали весь мозг, оставив только центр удовольствия. Роман нажал на кнопку пульта, и на экране вместо этих глупых длинноногих куриц показался «Боинг», врезающийся в одну из башен Торгового центра.
Прошло уже почти пять лет, а этот кадр появлялся на экранах снова и снова. Диктор за кадром говорил что-то на непонятном африканском языке, а кадры катастрофы тем временем сменились самодовольной полуулыбкой Бен Ладена, который, благодушно глядя в объектив любительской камеры, благостно молчал.
Роман стоял у окна с бутылкой в руке и смотрел, как распухшее красное солнце быстро опускается в Индийский океан. Закончился еще один день блаженного ничегонеделания, которое, говоря по правде, уже начинало тяготить его. Роман чувствовал себя, как наркоман, оставшийся без дозы, и недостаток адреналина давал себя знать. Последние несколько лет его жизнь была до отказа наполнена активной музыкальной и концертной деятельностью, а в последнее время еще и сомнительными приключениями, густо замешенными на криминале и крови. Эти приключения были бы хороши в книге, когда читаешь о них, лежа на мягком диване.
А в жизни – не дай бог!
Роман вздохнул и, почувствовав на спине взгляд, повернулся к тахте.
– Что, Роман, грустные мысли одолевают? – спросила Лиза, живописно расположившая на валиках красивое загорелое тело.
Они только что в очередной раз использовали их по прямому назначению, и теперь Лиза, которую африканская жара превратила в ненасытную сексуальную партнершу, на некоторое время угомонилась.
– Я бы не сказал, что они особенно грустные, – ответил Роман, – просто мне интересно, когда все это безобразие кончится.
– Ты имеешь в виду человеческую цивилизацию? – невинным голосом поинтересовалась Лиза.
– Фи! – вяло отозвался Роман.
Лиза потянулась, закинув руки за голову, зевнула и сказала:
– Я слабая и глупая женщина.
– Совершенно справедливо, – с готовностью подтвердил Роман.
Лиза недовольно посмотрела на него и угрожающе повторила:
– Я слабая и глупая женщина, и я хочу покоя. Мне уже надоело, что ты, вместо того чтобы заниматься музыкой и любить меня, постоянно влезаешь в какие-то опасные э-э-э... заморочки. Идиотское слово, но другое искать лень. Я тебя люблю, а ты этого совершенно не ценишь.
– Я не ценю? – удивился Роман. – А кто же тогда ценит, если не я?
– А никто не ценит. Я вот тут подумала: знаешь, на что это все похоже?
– Пока не знаю.
– А вот я тебе сейчас и объясню. Ты похож на клиента психиатрической клиники, у которого тяжелый случай помешательства. И помешательство это выражается в том, что он хочет покончить с собой наиболее дорогим и сложным способом, причем ему обязательно нужно, чтобы в этом участвовало как можно больше людей и было как можно больше зрителей. Что, не так?
– Ну, это ты, голубушка, загнула...
– Ничего подобного. А я, старая несчастная женщина – попросту медсестра, которая не спускает глаз с этого буйного пациента и постоянно то стаскивает его с подоконника, то отнимает опасную бритву, то перерезает веревку, которую он уже приспособил на крюке для люстры.
– Это кто медсестра – ты, что ли?
– А кто же еще? И я же твой лечащий врач.
– Ну-ну...
– Вот тебе и ну-ну! А ты подумай о больных и голодных детях Африки, которые гибнут в железных клещах апартеида, еще там о всяких несчастных... Может быть, тебе просто булькнуть со скалы с камешком на шее, а свои заработанные на уголовном шансоне деньги перевести в какой-нибудь благотворительный фонд?
– Ага! В благотворительный фонд... Как же, как же! Это ты хочешь, чтобы я накормил какого-нибудь подонка, который этим фондом распоряжается? Увольте. А насчет голодных африканских детей, то это их проблемы. Они там плодятся, как крысы, и это для них норма. И жизненные ценности у них свои, отличные от наших. Так что не надо про бедных и несчастных. Ты мне еще посоветуй бомжам помогать.
– Не хочешь бомжам – отдай мне. А сам – в море. А?
– Слушай, Лиза, что это тебя сегодня так разбирает?
Она вздохнула и сказала совсем другим тоном:
– Да я и сама не знаю... Наверное, заскучала без российских аттракционов.
– Точно! У меня то же самое.
– О-о-о! Это уже плохо. Если мы оба затосковали по нашим обычным развлечениям, это уже опасно. Но у меня есть идея. Сейчас я ее тебе расскажу, но если ты засмеешься, то я дождусь, пока ты уснешь, и перепилю тебе горло тупым волнистым ножом для хлеба.
– А я буду спать в катере.
– Не поможет. Ладно, слушай... Только ляг, пожалуйста, рядом со мной.
– Так у тебя вот какая идея... А я-то думал...
– Дурак! Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме койки?
Роман погладил ее по голове и спросил:
– А ты знаешь, почему все романы о любви заканчиваются свадьбой? Ну, естественно, не те, где в конце «короче, все умерли»?
Лиза промолчала.
Наверняка она знала ответ, но не хотела произносить его вслух, потому что ее женская сущность приказывала ей: вот твой мужик, захвати его и владей. И она, конечно, хотела захватить Романа и владеть им. Но, будучи все-таки чем-то большим, чем обычная говорящая самка, она понимала, что это невозможно. Не такой Роман парень, чтобы похоронить себя в уютном семейном склепе.
Не дождавшись ответа, Роман со вздохом сказал:
– А потому эти романы заканчиваются так, что там дальше ничего нет. И вся любовь. Так что давай-ка оставим все как есть. Мы вместе? Вместе. Я бегу от тебя? Не бегу. Я предпочитаю тебе другую женщину? Тоже нет.