Страница:
17
Словно в противовес святым местам, способным благословить и очистить не хуже Убежища, были на планете и места, буквально сочащиеся Тьмой. Конечно, не той первородной Тьмой, что обитала за гранью реальности Творения, постоянно стремящейся проникнуть в мир, наполненный сладостной плотью чистых человеческих душ. Другой. Но не менее черной и омерзительной, зарожденной в боли и ненависти людских сердец и стекшейся сюда, как в отстойную яму, за долгие-долгие годы. Такие места обходили стороной способные смотреть сквозь Тесил животные, там никогда не вили своих гнезд птицы, а случалось и такое, что в одночасье гибла вся растительность и вода становилась ядом. Иногда эти проклятые места привлекали разного рода любопытствующих, от безумных ученых до обычных туристов, бесконечно ищущих новых приключений на свою пятую точку. И если первыми двигал научный интерес, к сожалению, граничащий подчас со слепым фанатизмом, то, что подталкивало на подвиги остальных, оставалось только гадать. Естественно, без особого труда любознательные охотники за неведомым находили там для себя достаточно много интересного, в основном в виде смертельных болезней, убивающих либо мучительно медленно, либо невероятно быстро. И врачам, обалдевшим от поставленных ими самими диагнозов, оставалось лишь беспомощно разводить руками и вздыхать, сообщая родственникам неутешительные результаты. Но так было не часто.
Гораздо чаще эти проклятые места, называемые Провалами, привлекали к себе внимание отступников – дархов Тьмы, использующих не выжигаемую даже дневным светом черноту Провалов для своих целей. Чаще для сотворения мощных рун и заклинаний, реже – для создания чего-то совершенно чудовищного, чему вообще не было места в Творении, ибо оно попросту отвергло бы его. Отторгло, как тело отторгает чужеродный орган.
Темные теурги обожали работать в Провалах. Только вот. храмы строить в них было чрезвычайно сложно. Не держался принесенный сюда камень, превращаясь в песок, как и дерево, становившееся всего за пару лет трухой. И лишь воздвигнутые силой заклинаний, храмы Тьмы стояли веками. Стояли, все глубже и глубже врастая в беззащитную, плоть Творения, распространяя вокруг себя омерзительное зловоние смерти и тлена.
Возле одного из таких храмов, выросшего всего пару десятилетий назад в белорусской глубинке, и остановилась сейчас процессия из трех ослепительно белых джипов и неброского трейлера.
Храм был полностью погружен в Тесил, таким и строился, с расчетом на то, чтобы ни один смертный не обратил на него своего любопытного взгляда. Дархи потратили на строительство колоссальное количество энергии, но даже этого им показалось мало, и они запечатали в массивные каменные стены могучие руны, накрывающие строение и всю прилегающую местность «Вуалью Гадеса»; не пропускающей даже взоры современных цифровых видеокамер спутникового наблюдения. Никто, кроме узкого круга посвященных, не должен был знать об этом месте. До сегодняшнего дня.
Храм, массивное трехэтажное здание, исполненное в изящном готическом стиле и укутанное в плотное покрывало ночи, встретил гостей мрачным взором узких мозаичных окон, сквозь которые едва пробивалось слабенькое пламя факелов, и тишиной, вполне, впрочем, привычной. В таких местах, как Провал, не селилось даже эхо.
Первым из автомобиля вышел сам Антуан, который с удовлетворением оглядел содеянное его собратьями. Колдун всегда знал о существовании этого Провала, но никогда раньше не приходил сюда. Теперь, наконец, он самолично мог созерцать легендарную лабораторию Клавдия. За Антуаном последовали другие – Тихие Воины. В руках тяжелые арбалеты с серебряными болтами, за спинами длинные мечи. Но и то и другое – лишь дань традициям. На поясе каждого телохранителя крепилась кобура с пистолетом. Прогресс в войне между Светом и Тьмой был налицо. Люди, придумавшие огнестрельное оружие, пытались быть быстрее магии дархов, так чем же хуже сами дархи? Хотя даже пули – ничто, по сравнению с искусством плетения заклинаний. Тихие Воины были способны с максимальной отдачей использовать весь свой арсенал. От мечей до боевых заклинаний. И ни один человек не был способен противостоять им.
Самому Антуану оружие было ни к чему. Его слишком хорошо оберегали. Впрочем, он взял с собой столько дархов не для собственной безопасности. Прожив сотни и сотни лет, колдун перестал опасаться за свою жизнь. Слишком велика и могущественна была его магия. А вот жизни четырех существ, размещенных сейчас на задних сиденьях двух его джипов, были крайне дороги. И именно ради их безопасности Антуан лично сопровождал кортеж.
Высыпав из автомобилей, воинство без лишней суеты рассредоточилось по территории и замерло в ожидании дальнейших распоряжений Древнего. Обычно дархи были более самостоятельны и не признавали чью-либо власть, кроме разве что власти своего наставника. Да и то лишь в первые пять-шесть лет после Обращения. Однако ради общей цели они могли объединиться, присягая на верность единому лидеру.
Высокие створки храма медленно и бесшумно распахнулись, открывая взору гостей непроглядную темноту, царившую внутри. Затем из темноты проступили две мрачные фигуры волхвов, сопровождающих третьего – сгорбленного старика, едва держащегося на ногах. Древнего ведьмака, гораздо более древнего, чем Антуан.
– Итак? – требовательно спросил ведьмак, останавливаясь на пороге храма.
Несмотря на дряхлую внешность, голос его был чист и довольно приятен слуху. Впрочем, Антуану голос собеседника был совершенно безразличен.
– И я рад тебя снова видеть, Клавдий, – неприветливо, в тон ведьмаку, отозвался колдун.
Клавдий был неимоверно стар. Внешне он выглядел как девяностолетний старик, с уродливыми проплешинами в седых волосах, потускневшими подслеповатыми глазами и трясущимися руками. Ко всему прочему картину дополняла зажатая в руках дарха деревянная клюка, поддерживающая в вертикальном положении его немощное тело. Старик стариком. И неудивительно. Он звался Древним уже тогда, когда мать Антуана еще не родилась на свет. За это время Клавдий накопил поистине колоссальный опыт и столь же неимоверную силу, практически став хранителем всех темных знаний этого мира. Много столетий он не принимал активного участия в войне, наблюдая со стороны и ожидая особого момента. И когда чуть больше года назад к нему обратился его бывший ученик Этаксис с просьбой изготовить для Антуана легендарную «Чашу Воплощения», он понял, что момент, наконец, настал. Его время уходило, старость брала свое, но теперь у Клавдия вновь появилась возможность стать асуром. Как и Сатико Акутагава, он максимально приблизился к барьеру, отделяющему дарха от высшего творения Тьмы. И упустить этот шанс просто не мог.
– Оставим приветствия до лучших времен, – проговорил ведьмак. – Все готово?
– А у тебя? – задал встречный вопрос Антуан.
– Уже очень давно. Ты не хуже меня знаешь это, – ответил Клавдий. – Остался последний элемент. Но это уже твоя работа. Как там Безликие?
– Готовы. Этаксис постарался на славу.
– Могу я взглянуть?
– Конечно.
Антуан обернулся к двум воинам, стоящим ближе всех к автомобилям, коротко кивнул. Один дарх открыл дверь ближайшего джипа, второй направился к соседнему.
– Ты вез их в двух автомобилях. Похвальная предосторожность, – без каких-либо намеков на иронию или сарказм заметил Клавдий.
– Времена неспокойные, – пояснил колдун. – Снова зашевелился Орден Святого щита в Европе, Я считал, что уничтожил их всех еще двести лет назад, а они, оказывается, просто копили силы. Набрали в свои ряды сотни камперов, забили им головы всякой священной бредятиной и теперь посылают против наших Домов. Действовать в открытую они не решаются, боятся реакции со стороны властей, но кусаются, шавки, весьма болезненно.
– Знаю, все знаю, – согласился с ним ведьмак. – Меня эти святоши тоже посещали пару дней назад. Пытались уничтожить «Чашу». Ничего так и не добились, их было-то человек двадцать, но нервы потрепали. Я даже противостоять им не стал, просто впустил в храм и немного подождал. Эти глупцы не понимают, с чем имеют дело. А все туда же – в битву! За людей, за Свет, за Творца. Безмозглые идиоты. Их место в церквях, а не на поле боя. Никогда не понимал священников, берущих в руки оружие. Это ведь не их метод.
– Иногда они об этом забывают. За что и расплачиваются, – отозвался Антуан.
Тем временем из джипов вышли четверо. Двое из первого, двое из второго. Четыре мрачные могучие фигуры, едва заметные в темноте, облаченные в легкие кожаные доспехи и расписанные рунами плащи. Мирвы. Хранители «Чаши Воплощения». Одни из самых извращенных творений темных ведьмаков. Лица всех четверых – словно восковые маски, повторяющие привычные очертания. Нос, рот, глаза… Но на самом деле ничего этого у мирва больше не было. Он не ел, не дышал и не испражнялся. Он был словно кокон, использующий лишь внутренние резервы своего тела, магические и обычные, коих при удачном раскладе должно было хватить дней на десять. Затем мирв просто умирал. При этом все время существования в столь необычной форме, его разум оставался практически таким, как прежде. И лишь заклинание подчинения, выжженное на лысом черепе несчастного, не давало ему возможности хоть как-то отомстить за себя. Он был воином и рабом в одном лице. И единственным существом, способным без вреда для себя приблизиться к «Чаше Воплощения». Приблизиться и прикоснуться, не опасаясь быть «испитым».
Вот почему на роль мирвов всегда выбирали лишь молодых и неопытных дархов, ничего не знающих о ритуале и его последствиях. Вот почему так не повезло Михаилу, стоящему сейчас вместе с тремя своими собратьями по несчастью, напоказ мерзкому уродливому старику, довольно кивающему головой в знак одобрения.
– Хороши, – проговорил ведьмак, подслеповато щурясь. – Вижу, Этаксис не потерял талант обращать всякую шушеру в Безликих. Их возраст?
– Меньше суток. Они максимально готовы. Сам Инквизитор не сможет выдернуть из них ни капли энергии.
– Превосходно. Но почему я не вижу рядом с тобой самого Этаксиса?
– Ему здесь не место. Пускай занимается подготовкой к обряду. Или ты считаешь, что моей силы будет недостаточно?
– Сила в тебе есть. И не малая. Но чтобы контролировать «Чашу Воплощения», нужен огромный опыт. Последствия неправильного обращения с ней могут быть катастрофическими и необратимыми.
– Не беспокойся, я уже имел дело с «Чашей». Где она? – ' недовольно отозвался Антуан.
Старик разговаривал с ним, словно с желторотым юнцом, едва разменявшим первую сотню лет. И Древнему это не нравилось.
– Иди за мной…
Ведьмак медленно повернулся и исчез в темноте. Антуан направился следом. Пройдя по совершенно темному, не освещенному даже светом факелов коридору, он оказался перед узкой, окованной сталью дверью. Возле двери стояли два дарха, вооруженные, как и бойцы Антуана, арбалетами. При приближении колдуна они даже не взглянули в его сторону. То, что находилось внутри, в защите отнюдь не нуждалось. Охрана была чисто символической. Любой, открывший дверь, входил в хранилище «Чаши Воплощения» на свой страх и риск.
– Держишь его под замком, – усмехнулся Антуан в спину ведьмаку, пока тот возился с тугим засовом
Клавдий не ответил.
Справившись, наконец, с запором, ведьмак распахнул дверь и отступил в сторону, приглашая колдуна зайти первым. Антуан прислушался к своим ощущениям, пытаясь определить, что его ждет за дверью. Осторожно потянулся за порог невидимыми щупальцами Силы и тут же отдернул их. То, что он почувствовал, не поддавалось описанию. Оно было липким и скользким, оно ненавидело и боялось, оно было наивно и чисто в своем стремлении разрушать. Разрушать, чтобы поглощать. Это была еще не Тьма, но уже и не часть этого мира. «Чаша Воплощения». Плоть и врата, созданные величайшим теургом.
– Каково ее состояние? – осведомился Антуан, не решаясь переступить порог.
Он не любил сюрпризов. И хотя сейчас они с Клавдием были на одной стороне, доверял колдун всегда только себе.
– Я бы назвал ее состояние… подвешенным, – криво улыбнулся Клавдий. – Входи, Антуан, не беспокойся. «Чаша» не причинит тебе вреда.
– Я всегда считал, что эта тварь ненасытна, – отозвался колдун.
– Так и есть, – согласился с ним ведьмак, но пояснять ничего не стал. Просто сделал приглашающий жест рукой.
Втянув щупальца своей Силы как можно глубже, Антуан решительно переступил порог, делая несколько шагов в небольшой полутемный зал и останавливаясь. Скрипнула, закрываясь, дверь за его спиной. Но он даже не обернулся, зная, что ведьмак находится сейчас рядом с ним.
– Великолепно, – прошептал колдун, восхищенный увиденным.
Других слов он просто не находил.
– Само совершенство, – принял похвалу Клавдий, добавляя немного от себя. – Мое лучшее творение за последние пятьсот лет.
– Верю, великий, – честно признал Антуан.
Он стоял и смотрел на «Чашу Воплощения». На маленького, щуплого, совершенно обнаженного пятилетнего мальчика, растянутого сейчас за руки и ноги высоко над полом на толстых стальных цепях. Каждый сантиметр тела ребенка был покрыт бесчисленными руническими письменами и заклинаниями, на ладонях рук и на пятках зияли глубокие кровоточащие ожоги, в виде сложного символа – личного клейма Клавдия. Сдерживающая печать создателя. А на полу, источая омерзительный запах разложения, лежали десятки человеческих тел. Опустошенные Сосуды Жизни, чья сила уже влилась в бездонную «Чашу Воплощения». В хрупкую оболочку, столь невинную и столь же ненасытную.
– Прости за беспорядок, – проговорил Клавдий, указывая на гниющие тела, среди которых без особого труда можно было разглядеть и трупы монахов Ордена Святого щита, не так давно атаковавших Провал. – Но целостность обряда нарушать нельзя. Опустошенные Сосуды должны находиться в зале Преображения, пока «Чаша» не покинет его пределы.
– Я не против. Аромат немного терпок, но вполне приемлем, – улыбнулся Антуан.
В этот момент худенькое тельце на цепях вздрогнуло, изогнулось в мучительной судороге. Веки дрогнули. Пустые, наполненные хрустальным холодом глаза уставились на колдуна, жадно отыскивая в нем крупицы вожделенной силы. Дарх никак не отреагировал. Он прекрасно знал, что «Чаша» может испить Сосуд Жизни лишь при непосредственном контакте с жертвой. Она не могла создавать «пиявок», как это делали все дархи. Зато отличалась невероятной всеядностью, поглощая любую жизнь, рискнувшую коснуться ее ненасытной плоти,
– Пожалуйста, дяденька, помогите мне, – прохныкало существо.
– Уже скоро, деточка, – довольно улыбнулся Антуан. – Уже скоро.
Все было готово. Все было идеально. «Чаша Воплощения» наполнена, осталась лишь последняя капля. Капля Света, но это не проблема. Инквизитора вышвырнуло обратно к Мудрецу, Убежище закрыто, Хранителя нет, а с Проводником разберется, если уже не разобралась, его милая девочка Сатико.
Ну, разве Антуан не превзошел самого себя? Разве у Силиорда остались еще хоть какие-то козыри?
Нет. Эта партия была за колдуном. И помешать грядущим переменам не мог даже сам Творец, в бессилии взирающий на то, что происходило в Творении его.
– Поставь возле рунных врат троих подис, – посоветовал Антуан Клавдию.
– Думаешь, они понадобятся? – спросил ведьмак.
– Они понадобятся, – утвердительно ответил колдун. – Поверь мне.
– Ты играешь в опасные игры, – предупредил Клавдий, но спорить не стал. Антуан, несмотря на свою молодость, был прекрасным игроком. Он не мог ошибаться
А до Начала Тьмы оставалось уже меньше двух дней.
Гораздо чаще эти проклятые места, называемые Провалами, привлекали к себе внимание отступников – дархов Тьмы, использующих не выжигаемую даже дневным светом черноту Провалов для своих целей. Чаще для сотворения мощных рун и заклинаний, реже – для создания чего-то совершенно чудовищного, чему вообще не было места в Творении, ибо оно попросту отвергло бы его. Отторгло, как тело отторгает чужеродный орган.
Темные теурги обожали работать в Провалах. Только вот. храмы строить в них было чрезвычайно сложно. Не держался принесенный сюда камень, превращаясь в песок, как и дерево, становившееся всего за пару лет трухой. И лишь воздвигнутые силой заклинаний, храмы Тьмы стояли веками. Стояли, все глубже и глубже врастая в беззащитную, плоть Творения, распространяя вокруг себя омерзительное зловоние смерти и тлена.
Возле одного из таких храмов, выросшего всего пару десятилетий назад в белорусской глубинке, и остановилась сейчас процессия из трех ослепительно белых джипов и неброского трейлера.
Храм был полностью погружен в Тесил, таким и строился, с расчетом на то, чтобы ни один смертный не обратил на него своего любопытного взгляда. Дархи потратили на строительство колоссальное количество энергии, но даже этого им показалось мало, и они запечатали в массивные каменные стены могучие руны, накрывающие строение и всю прилегающую местность «Вуалью Гадеса»; не пропускающей даже взоры современных цифровых видеокамер спутникового наблюдения. Никто, кроме узкого круга посвященных, не должен был знать об этом месте. До сегодняшнего дня.
Храм, массивное трехэтажное здание, исполненное в изящном готическом стиле и укутанное в плотное покрывало ночи, встретил гостей мрачным взором узких мозаичных окон, сквозь которые едва пробивалось слабенькое пламя факелов, и тишиной, вполне, впрочем, привычной. В таких местах, как Провал, не селилось даже эхо.
Первым из автомобиля вышел сам Антуан, который с удовлетворением оглядел содеянное его собратьями. Колдун всегда знал о существовании этого Провала, но никогда раньше не приходил сюда. Теперь, наконец, он самолично мог созерцать легендарную лабораторию Клавдия. За Антуаном последовали другие – Тихие Воины. В руках тяжелые арбалеты с серебряными болтами, за спинами длинные мечи. Но и то и другое – лишь дань традициям. На поясе каждого телохранителя крепилась кобура с пистолетом. Прогресс в войне между Светом и Тьмой был налицо. Люди, придумавшие огнестрельное оружие, пытались быть быстрее магии дархов, так чем же хуже сами дархи? Хотя даже пули – ничто, по сравнению с искусством плетения заклинаний. Тихие Воины были способны с максимальной отдачей использовать весь свой арсенал. От мечей до боевых заклинаний. И ни один человек не был способен противостоять им.
Самому Антуану оружие было ни к чему. Его слишком хорошо оберегали. Впрочем, он взял с собой столько дархов не для собственной безопасности. Прожив сотни и сотни лет, колдун перестал опасаться за свою жизнь. Слишком велика и могущественна была его магия. А вот жизни четырех существ, размещенных сейчас на задних сиденьях двух его джипов, были крайне дороги. И именно ради их безопасности Антуан лично сопровождал кортеж.
Высыпав из автомобилей, воинство без лишней суеты рассредоточилось по территории и замерло в ожидании дальнейших распоряжений Древнего. Обычно дархи были более самостоятельны и не признавали чью-либо власть, кроме разве что власти своего наставника. Да и то лишь в первые пять-шесть лет после Обращения. Однако ради общей цели они могли объединиться, присягая на верность единому лидеру.
Высокие створки храма медленно и бесшумно распахнулись, открывая взору гостей непроглядную темноту, царившую внутри. Затем из темноты проступили две мрачные фигуры волхвов, сопровождающих третьего – сгорбленного старика, едва держащегося на ногах. Древнего ведьмака, гораздо более древнего, чем Антуан.
– Итак? – требовательно спросил ведьмак, останавливаясь на пороге храма.
Несмотря на дряхлую внешность, голос его был чист и довольно приятен слуху. Впрочем, Антуану голос собеседника был совершенно безразличен.
– И я рад тебя снова видеть, Клавдий, – неприветливо, в тон ведьмаку, отозвался колдун.
Клавдий был неимоверно стар. Внешне он выглядел как девяностолетний старик, с уродливыми проплешинами в седых волосах, потускневшими подслеповатыми глазами и трясущимися руками. Ко всему прочему картину дополняла зажатая в руках дарха деревянная клюка, поддерживающая в вертикальном положении его немощное тело. Старик стариком. И неудивительно. Он звался Древним уже тогда, когда мать Антуана еще не родилась на свет. За это время Клавдий накопил поистине колоссальный опыт и столь же неимоверную силу, практически став хранителем всех темных знаний этого мира. Много столетий он не принимал активного участия в войне, наблюдая со стороны и ожидая особого момента. И когда чуть больше года назад к нему обратился его бывший ученик Этаксис с просьбой изготовить для Антуана легендарную «Чашу Воплощения», он понял, что момент, наконец, настал. Его время уходило, старость брала свое, но теперь у Клавдия вновь появилась возможность стать асуром. Как и Сатико Акутагава, он максимально приблизился к барьеру, отделяющему дарха от высшего творения Тьмы. И упустить этот шанс просто не мог.
– Оставим приветствия до лучших времен, – проговорил ведьмак. – Все готово?
– А у тебя? – задал встречный вопрос Антуан.
– Уже очень давно. Ты не хуже меня знаешь это, – ответил Клавдий. – Остался последний элемент. Но это уже твоя работа. Как там Безликие?
– Готовы. Этаксис постарался на славу.
– Могу я взглянуть?
– Конечно.
Антуан обернулся к двум воинам, стоящим ближе всех к автомобилям, коротко кивнул. Один дарх открыл дверь ближайшего джипа, второй направился к соседнему.
– Ты вез их в двух автомобилях. Похвальная предосторожность, – без каких-либо намеков на иронию или сарказм заметил Клавдий.
– Времена неспокойные, – пояснил колдун. – Снова зашевелился Орден Святого щита в Европе, Я считал, что уничтожил их всех еще двести лет назад, а они, оказывается, просто копили силы. Набрали в свои ряды сотни камперов, забили им головы всякой священной бредятиной и теперь посылают против наших Домов. Действовать в открытую они не решаются, боятся реакции со стороны властей, но кусаются, шавки, весьма болезненно.
– Знаю, все знаю, – согласился с ним ведьмак. – Меня эти святоши тоже посещали пару дней назад. Пытались уничтожить «Чашу». Ничего так и не добились, их было-то человек двадцать, но нервы потрепали. Я даже противостоять им не стал, просто впустил в храм и немного подождал. Эти глупцы не понимают, с чем имеют дело. А все туда же – в битву! За людей, за Свет, за Творца. Безмозглые идиоты. Их место в церквях, а не на поле боя. Никогда не понимал священников, берущих в руки оружие. Это ведь не их метод.
– Иногда они об этом забывают. За что и расплачиваются, – отозвался Антуан.
Тем временем из джипов вышли четверо. Двое из первого, двое из второго. Четыре мрачные могучие фигуры, едва заметные в темноте, облаченные в легкие кожаные доспехи и расписанные рунами плащи. Мирвы. Хранители «Чаши Воплощения». Одни из самых извращенных творений темных ведьмаков. Лица всех четверых – словно восковые маски, повторяющие привычные очертания. Нос, рот, глаза… Но на самом деле ничего этого у мирва больше не было. Он не ел, не дышал и не испражнялся. Он был словно кокон, использующий лишь внутренние резервы своего тела, магические и обычные, коих при удачном раскладе должно было хватить дней на десять. Затем мирв просто умирал. При этом все время существования в столь необычной форме, его разум оставался практически таким, как прежде. И лишь заклинание подчинения, выжженное на лысом черепе несчастного, не давало ему возможности хоть как-то отомстить за себя. Он был воином и рабом в одном лице. И единственным существом, способным без вреда для себя приблизиться к «Чаше Воплощения». Приблизиться и прикоснуться, не опасаясь быть «испитым».
Вот почему на роль мирвов всегда выбирали лишь молодых и неопытных дархов, ничего не знающих о ритуале и его последствиях. Вот почему так не повезло Михаилу, стоящему сейчас вместе с тремя своими собратьями по несчастью, напоказ мерзкому уродливому старику, довольно кивающему головой в знак одобрения.
– Хороши, – проговорил ведьмак, подслеповато щурясь. – Вижу, Этаксис не потерял талант обращать всякую шушеру в Безликих. Их возраст?
– Меньше суток. Они максимально готовы. Сам Инквизитор не сможет выдернуть из них ни капли энергии.
– Превосходно. Но почему я не вижу рядом с тобой самого Этаксиса?
– Ему здесь не место. Пускай занимается подготовкой к обряду. Или ты считаешь, что моей силы будет недостаточно?
– Сила в тебе есть. И не малая. Но чтобы контролировать «Чашу Воплощения», нужен огромный опыт. Последствия неправильного обращения с ней могут быть катастрофическими и необратимыми.
– Не беспокойся, я уже имел дело с «Чашей». Где она? – ' недовольно отозвался Антуан.
Старик разговаривал с ним, словно с желторотым юнцом, едва разменявшим первую сотню лет. И Древнему это не нравилось.
– Иди за мной…
Ведьмак медленно повернулся и исчез в темноте. Антуан направился следом. Пройдя по совершенно темному, не освещенному даже светом факелов коридору, он оказался перед узкой, окованной сталью дверью. Возле двери стояли два дарха, вооруженные, как и бойцы Антуана, арбалетами. При приближении колдуна они даже не взглянули в его сторону. То, что находилось внутри, в защите отнюдь не нуждалось. Охрана была чисто символической. Любой, открывший дверь, входил в хранилище «Чаши Воплощения» на свой страх и риск.
– Держишь его под замком, – усмехнулся Антуан в спину ведьмаку, пока тот возился с тугим засовом
Клавдий не ответил.
Справившись, наконец, с запором, ведьмак распахнул дверь и отступил в сторону, приглашая колдуна зайти первым. Антуан прислушался к своим ощущениям, пытаясь определить, что его ждет за дверью. Осторожно потянулся за порог невидимыми щупальцами Силы и тут же отдернул их. То, что он почувствовал, не поддавалось описанию. Оно было липким и скользким, оно ненавидело и боялось, оно было наивно и чисто в своем стремлении разрушать. Разрушать, чтобы поглощать. Это была еще не Тьма, но уже и не часть этого мира. «Чаша Воплощения». Плоть и врата, созданные величайшим теургом.
– Каково ее состояние? – осведомился Антуан, не решаясь переступить порог.
Он не любил сюрпризов. И хотя сейчас они с Клавдием были на одной стороне, доверял колдун всегда только себе.
– Я бы назвал ее состояние… подвешенным, – криво улыбнулся Клавдий. – Входи, Антуан, не беспокойся. «Чаша» не причинит тебе вреда.
– Я всегда считал, что эта тварь ненасытна, – отозвался колдун.
– Так и есть, – согласился с ним ведьмак, но пояснять ничего не стал. Просто сделал приглашающий жест рукой.
Втянув щупальца своей Силы как можно глубже, Антуан решительно переступил порог, делая несколько шагов в небольшой полутемный зал и останавливаясь. Скрипнула, закрываясь, дверь за его спиной. Но он даже не обернулся, зная, что ведьмак находится сейчас рядом с ним.
– Великолепно, – прошептал колдун, восхищенный увиденным.
Других слов он просто не находил.
– Само совершенство, – принял похвалу Клавдий, добавляя немного от себя. – Мое лучшее творение за последние пятьсот лет.
– Верю, великий, – честно признал Антуан.
Он стоял и смотрел на «Чашу Воплощения». На маленького, щуплого, совершенно обнаженного пятилетнего мальчика, растянутого сейчас за руки и ноги высоко над полом на толстых стальных цепях. Каждый сантиметр тела ребенка был покрыт бесчисленными руническими письменами и заклинаниями, на ладонях рук и на пятках зияли глубокие кровоточащие ожоги, в виде сложного символа – личного клейма Клавдия. Сдерживающая печать создателя. А на полу, источая омерзительный запах разложения, лежали десятки человеческих тел. Опустошенные Сосуды Жизни, чья сила уже влилась в бездонную «Чашу Воплощения». В хрупкую оболочку, столь невинную и столь же ненасытную.
– Прости за беспорядок, – проговорил Клавдий, указывая на гниющие тела, среди которых без особого труда можно было разглядеть и трупы монахов Ордена Святого щита, не так давно атаковавших Провал. – Но целостность обряда нарушать нельзя. Опустошенные Сосуды должны находиться в зале Преображения, пока «Чаша» не покинет его пределы.
– Я не против. Аромат немного терпок, но вполне приемлем, – улыбнулся Антуан.
В этот момент худенькое тельце на цепях вздрогнуло, изогнулось в мучительной судороге. Веки дрогнули. Пустые, наполненные хрустальным холодом глаза уставились на колдуна, жадно отыскивая в нем крупицы вожделенной силы. Дарх никак не отреагировал. Он прекрасно знал, что «Чаша» может испить Сосуд Жизни лишь при непосредственном контакте с жертвой. Она не могла создавать «пиявок», как это делали все дархи. Зато отличалась невероятной всеядностью, поглощая любую жизнь, рискнувшую коснуться ее ненасытной плоти,
– Пожалуйста, дяденька, помогите мне, – прохныкало существо.
– Уже скоро, деточка, – довольно улыбнулся Антуан. – Уже скоро.
Все было готово. Все было идеально. «Чаша Воплощения» наполнена, осталась лишь последняя капля. Капля Света, но это не проблема. Инквизитора вышвырнуло обратно к Мудрецу, Убежище закрыто, Хранителя нет, а с Проводником разберется, если уже не разобралась, его милая девочка Сатико.
Ну, разве Антуан не превзошел самого себя? Разве у Силиорда остались еще хоть какие-то козыри?
Нет. Эта партия была за колдуном. И помешать грядущим переменам не мог даже сам Творец, в бессилии взирающий на то, что происходило в Творении его.
– Поставь возле рунных врат троих подис, – посоветовал Антуан Клавдию.
– Думаешь, они понадобятся? – спросил ведьмак.
– Они понадобятся, – утвердительно ответил колдун. – Поверь мне.
– Ты играешь в опасные игры, – предупредил Клавдий, но спорить не стал. Антуан, несмотря на свою молодость, был прекрасным игроком. Он не мог ошибаться
А до Начала Тьмы оставалось уже меньше двух дней.
18
Жвачка давно потеряла вкус, но достать сейчас новую пластинку Вика не могла. Ее куртка валялась в нескольких метрах поодаль, а тяжелая туша Кабана, монотонно вдавливающая ее миниатюрное тельце в землю, лишало девушку всякой возможности двигать чем-либо, кроме челюстей. Вот и приходилось жевать опостылевшую жвачку, ожидая, пока эта похотливая скотина насытится и отвалит.
«И чего его пробирает именно в таких местах? На хате может только пиво хлестать да тупые боевики по телику зырить. А здесь никакой „Виагры“ не надо».
В безоблачном ночном небе, куда сейчас был устремлен бездумный взгляд Вики, нервно подрагивали звезды. В холодных лучах восходящей луны ритмично мерцал голый зад Кабана. Почему-то ситуация показалась Вике до невозможности комичной. Видела бы ее мама, как дочка, умница и красавица, проводит свое свободное время. Инфаркт вкупе с инсультом обеспечены.
Наконец, Кабан, стриженный под ноль стодвадцатикилограммовый детина с интеллектом, обратно пропорциональным телу, тяжело задышал, сбился с ритма, вяло дернулся пару раз и замер, удовлетворенно похрюкивая. Вике подумалось, что, наверное, именно поэтому, а не из-за комплекции, парень и получил свое прозвище.
– Класс, – тихонько прогнусавил Кабан спустя минуту, уткнувшись носом меж обнаженных грудей девушки.
– А ты еще раз похрюкай от удовольствия, – с безразличием посоветовала ему Вика.
Лежать на холодной земле было неприятно, а отсутствие какого-либо действия раздражало.
– Че? – не понял парень.
– Ты меня сейчас окончательно раздавишь, – недовольно высказалась девица, но попыток спихнуть с себя здоровенную тушу не предпринимала. Понимала всю бесполезность такой затеи.
– Эй, Кабан, хорош тупить, – вмешался в беседу подошедший Болт, он же Антон Болтов, бывший примерный студент, бывший отличник и бывший спортсмен. Однокурсник Вики и иногда даже ее жених. – Тебе дама ясно дала понять – кончил дело, слезай с тела.
Кабан оторвал, наконец, свою харю от груди девушки, что-то прочавкал слюнявыми губами и нехотя отполз в сторону. Почувствовавшая долгожданную свободу, Вика моментально оказалась на ногах.
– Нет, ты, Кабан, все-таки больной, – рассудила она, шаря взглядом по траве в поисках трусиков. – Возбуждаешься от всякой мерзости.
– Какой еще мерзости? – удивился Кабан, поднимаясь и натягивая штаны.
– Ты считаешь, что заниматься этим посреди ночи на городском кладбище нормально? – уточнила Вика.
Ее трусики обнаружились на соседней могилке, среди пожухлых цветов. Какая сила забросила их туда, было непонятно.
– Но тебе-то понравилось, – скривился Кабан.
– Да иди ты… – отмахнулась девушка, выплевывая жвачку в фото пожилой женщины, с укором взирающей на нее с покосившегося каменного креста.
Белый комочек ткнулся в фотографию, но не прилип, а отскочил, что, впрочем, ничуть не расстроило Вику. По большому счету ей давно было плевать на все. И на себя, и на других. А уж на старушенцию, умершую черт знает сколько лет назад, и подавно. Подобрав трусики, девица натянула их на стройные ножки, оправила едва достающую до колен юбку и огляделась.
– А где Пирс? – застегивая кофточку, спросила она, обращаясь к Болту.
– Понятия не имею, – ответил тот, шаря взглядом по окружающим могилам в поисках их третьего приятеля. – Этого отморозка от его грибков совсем приплюснуло. Теперь долго не выловим. Главное, чтобы на сторожа не нарвался. А то весь пикник испоганит.
– Зря мы его вообще с собой потащили, – решительно заявил Кабан. – Он от своего «кушанья» скоро в совершенного дегенерата превратится. Да еще курит всякое дерьмо. Невозможно смотреть, когда он «косяк» забивает. Руки трясутся, глаза навыкате, едва слюна изо рта не капает. Скоро, наверно, за иглу схватится. Грибков-то будет маловато.
– Зато ты водяру литрами хлещешь!
Из-за раскидистого дуба, растущего возле главной аллеи кладбища, вышел Пирс. Прозвище свое он оправдывал еще лучше, чем Кабан. Несчастное тело парня было просто чудовищно изуродовано всякого рода пирсингом. Брови, губы, подбородок, язык, уши, плечи, грудь и даже половые органы пали жертвами безжалостных экспериментов молодого мазохиста. При взгляде на Пирса становилось ясно только одно – если человек желает себя изуродовать, он может сделать это со вкусом. Впрочем, Вика всегда выражалась иначе: нет предела человеческому идиотизму, возведенному в степень абсурда. По непонятной причине подобная формулировка Пирсу безумно нравилась.
– Снова грибы жрал? – поинтересовался Болт.
– Не, тока пыхнул чуток, – отозвался Пирс, подходя ближе. – Ну а как у вас?
– Отпад, – отозвался Кабан, подмигивая Вике. Девица молча вытянула в его сторону руку, показывая средний палец. Компания и обстановка начали навевать на нее неожиданную тоску. Настроение быстро портилось. И хотя именно она потащила всю свору на кладбище, сейчас это уже не казалось столь интересной затеей, как пару часов назад. Что-то было не так, как обычно. Может, не надо было давать этой толстой скотине? Хотя вроде друг Болта. Как тут откажешь?
Пирс тем временем, дабы не маяться от безделья, присел на ближайшее надгробие, достал из кармана черный маркер и принялся сосредоточенно выводить на лицевой стороне памятника жирную фашистскую свастику. Деяние не прошло незамеченным. Первым отреагировал Кабан, стоящий ближе всех.
– Эй ты, урод! Че творишь?! – возмутился он в полный голос.
– Граффити, – лаконично отозвался Пирс, не отрываясь от работы.
Его привычка писать и рисовать всякую чушь, достойную интеллекта человека, страдающего болезнью Дауна, была известна давно. Но так низко он опустился впервые.
– У меня, кстати, дед воевал, – грозно сообщил Кабан.
– Победил? – осведомился Пирс.
И хотя он ясно понял намек дружка, занятия своего не бросил. Парень считался только со своим мнением, особенно после очередного «косяка». Возможно, именно поэтому он и курил всякую дрянь, утверждая, что в любой момент может «бросить и забыть». Однако на практике, после всяческих безрезультатных попыток, у него снова и снова получалось лишь «забивать и курить». Естественно, как человек гордый и самоуверенный, в своей беспомощности он не признавался даже себе. Вика, например, относила таких, как он, к категории обычных трусов и слабаков. Но вслух своего мнения никогда не выражала.
– Я тебя сейчас по этой плите размажу, а потом под ней же и зарою. Потявкаешь у меня, – рассвирепел тем временем Кабан.
– Вот только кулаками доказать свою правоту и можешь. Мозгов-то не нарастил, все в мышцы ушло, – усмехнулся Пирс, и когда Кабан уже готов был действительно размозжить умнику черепушку своим огромным кулаком, в разговор неожиданно встрял Болт.
– Эй, вы, угомонитесь. Слышите? – каким-то неожиданно жутким шепотом проговорил он, размахивая руками. Интонация и жест произвели должный эффект.
Все затихли, прислушиваясь. Некоторое время ничего не происходило, затем приятели услышали звук, привлекший внимание Болта. Странный звук, непонятный. Словно что-то скребли или остервенело грызли, только звук был непривычно глухой и низкий.
– Что это? – удивленно спросил Пирс, приподнимаясь с могилки и осматриваясь.
Источник шума находился неподалеку, но разглядеть что-либо в свете луны не представлялось возможным.
– Кажется, это от соседней могилы, – ответила Вика. Звук действительно исходил с той стороны, но никто по-прежнему ничего не видел.
– Пирс, иди, глянь, – распорядился Болт.
– А чего это сразу я? – испугался специалист по кайфу.
– Потому что тебя в темноте даже черт испугается, – нервно хохотнул Кабан.
Шум усилился. Теперь к скрежету добавилось несколько монотонных ударов и треск. С места никто так и не сдвинулся. Все напряженно вглядывались в кладбищенскую полутьму.
– Да это ж из-под земли! – сделал внезапное открытие Пирс, вяло пятясь назад.
– Точно! Лезет кто-то. Гроб скребыхает! – чувствуя, как страх сушит горло, прохрипел Кабан, – Валить надо!
– Тихо вы, отморозки! – прошипел Болт злобно. – Ну ладно Пирс, у него давно от грибов и травы башню снесло, но вы-то куда?!
– Да там трупак землю роет! – Опершись спиной в каменную плиту, на которой не так давно изобразил свастику, заскулил Пирс.
Вика с презрением взглянула на него и отвернулась, подавляя в себе явное желание надавать придурку пощечин.
Ей тоже было порядком не по себе от всего происходящего, но впадать в истерику девица пока не собиралась. Да и не верила она, как и Болт, в воскресающих покойников.
– Никто там ничего не роет. Напугать хотят. Думают, на сопляков наткнулись! – процедил сквозь зубы Болт, доставая из кармана длинный охотничий нож.
В свое время, когда еще был жив его отец, они часто вместе ходили на охоту. И уток стреляли, и дичь покрупнее.
Болту всегда нравилось разделывать тушки убитых им животных. Но с тех пор как отца не стало, парень использовал нож для совершенно иных целей. Выставив нож перед собой, Болт сделал несколько уверенных шагов вперед, приближаясь к соседней могиле. Теперь он достаточно отчетливо видел покрытую редким мхом каменную плиту, глубоко вросшую в землю, из-под которой, собственно, и исходил непонятный звук.
– Что за дерьмо? – прошептал Болт, склоняясь пониже. Под плитой что-то чавкало, хрустело и, кажется, даже подвывало.
– Пошли отсюда, – шепнул Кабан, не двигаясь с места. Сейчас ему было страшно до чертиков, но показывать этого и драпать, уподобляясь скулящему Пирсу, он не хотел. Хотя и понимал, что сейчас они теряют драгоценные секунды. В этот момент тяжеленная плита, рядом с которой стоял Болт, дрогнула и едва заметно приподнялась. В нос парню ударил кисло-сладкий запах разложения, смешанного с подвальной сыростью и, кажется, горелой серой.
«И чего его пробирает именно в таких местах? На хате может только пиво хлестать да тупые боевики по телику зырить. А здесь никакой „Виагры“ не надо».
В безоблачном ночном небе, куда сейчас был устремлен бездумный взгляд Вики, нервно подрагивали звезды. В холодных лучах восходящей луны ритмично мерцал голый зад Кабана. Почему-то ситуация показалась Вике до невозможности комичной. Видела бы ее мама, как дочка, умница и красавица, проводит свое свободное время. Инфаркт вкупе с инсультом обеспечены.
Наконец, Кабан, стриженный под ноль стодвадцатикилограммовый детина с интеллектом, обратно пропорциональным телу, тяжело задышал, сбился с ритма, вяло дернулся пару раз и замер, удовлетворенно похрюкивая. Вике подумалось, что, наверное, именно поэтому, а не из-за комплекции, парень и получил свое прозвище.
– Класс, – тихонько прогнусавил Кабан спустя минуту, уткнувшись носом меж обнаженных грудей девушки.
– А ты еще раз похрюкай от удовольствия, – с безразличием посоветовала ему Вика.
Лежать на холодной земле было неприятно, а отсутствие какого-либо действия раздражало.
– Че? – не понял парень.
– Ты меня сейчас окончательно раздавишь, – недовольно высказалась девица, но попыток спихнуть с себя здоровенную тушу не предпринимала. Понимала всю бесполезность такой затеи.
– Эй, Кабан, хорош тупить, – вмешался в беседу подошедший Болт, он же Антон Болтов, бывший примерный студент, бывший отличник и бывший спортсмен. Однокурсник Вики и иногда даже ее жених. – Тебе дама ясно дала понять – кончил дело, слезай с тела.
Кабан оторвал, наконец, свою харю от груди девушки, что-то прочавкал слюнявыми губами и нехотя отполз в сторону. Почувствовавшая долгожданную свободу, Вика моментально оказалась на ногах.
– Нет, ты, Кабан, все-таки больной, – рассудила она, шаря взглядом по траве в поисках трусиков. – Возбуждаешься от всякой мерзости.
– Какой еще мерзости? – удивился Кабан, поднимаясь и натягивая штаны.
– Ты считаешь, что заниматься этим посреди ночи на городском кладбище нормально? – уточнила Вика.
Ее трусики обнаружились на соседней могилке, среди пожухлых цветов. Какая сила забросила их туда, было непонятно.
– Но тебе-то понравилось, – скривился Кабан.
– Да иди ты… – отмахнулась девушка, выплевывая жвачку в фото пожилой женщины, с укором взирающей на нее с покосившегося каменного креста.
Белый комочек ткнулся в фотографию, но не прилип, а отскочил, что, впрочем, ничуть не расстроило Вику. По большому счету ей давно было плевать на все. И на себя, и на других. А уж на старушенцию, умершую черт знает сколько лет назад, и подавно. Подобрав трусики, девица натянула их на стройные ножки, оправила едва достающую до колен юбку и огляделась.
– А где Пирс? – застегивая кофточку, спросила она, обращаясь к Болту.
– Понятия не имею, – ответил тот, шаря взглядом по окружающим могилам в поисках их третьего приятеля. – Этого отморозка от его грибков совсем приплюснуло. Теперь долго не выловим. Главное, чтобы на сторожа не нарвался. А то весь пикник испоганит.
– Зря мы его вообще с собой потащили, – решительно заявил Кабан. – Он от своего «кушанья» скоро в совершенного дегенерата превратится. Да еще курит всякое дерьмо. Невозможно смотреть, когда он «косяк» забивает. Руки трясутся, глаза навыкате, едва слюна изо рта не капает. Скоро, наверно, за иглу схватится. Грибков-то будет маловато.
– Зато ты водяру литрами хлещешь!
Из-за раскидистого дуба, растущего возле главной аллеи кладбища, вышел Пирс. Прозвище свое он оправдывал еще лучше, чем Кабан. Несчастное тело парня было просто чудовищно изуродовано всякого рода пирсингом. Брови, губы, подбородок, язык, уши, плечи, грудь и даже половые органы пали жертвами безжалостных экспериментов молодого мазохиста. При взгляде на Пирса становилось ясно только одно – если человек желает себя изуродовать, он может сделать это со вкусом. Впрочем, Вика всегда выражалась иначе: нет предела человеческому идиотизму, возведенному в степень абсурда. По непонятной причине подобная формулировка Пирсу безумно нравилась.
– Снова грибы жрал? – поинтересовался Болт.
– Не, тока пыхнул чуток, – отозвался Пирс, подходя ближе. – Ну а как у вас?
– Отпад, – отозвался Кабан, подмигивая Вике. Девица молча вытянула в его сторону руку, показывая средний палец. Компания и обстановка начали навевать на нее неожиданную тоску. Настроение быстро портилось. И хотя именно она потащила всю свору на кладбище, сейчас это уже не казалось столь интересной затеей, как пару часов назад. Что-то было не так, как обычно. Может, не надо было давать этой толстой скотине? Хотя вроде друг Болта. Как тут откажешь?
Пирс тем временем, дабы не маяться от безделья, присел на ближайшее надгробие, достал из кармана черный маркер и принялся сосредоточенно выводить на лицевой стороне памятника жирную фашистскую свастику. Деяние не прошло незамеченным. Первым отреагировал Кабан, стоящий ближе всех.
– Эй ты, урод! Че творишь?! – возмутился он в полный голос.
– Граффити, – лаконично отозвался Пирс, не отрываясь от работы.
Его привычка писать и рисовать всякую чушь, достойную интеллекта человека, страдающего болезнью Дауна, была известна давно. Но так низко он опустился впервые.
– У меня, кстати, дед воевал, – грозно сообщил Кабан.
– Победил? – осведомился Пирс.
И хотя он ясно понял намек дружка, занятия своего не бросил. Парень считался только со своим мнением, особенно после очередного «косяка». Возможно, именно поэтому он и курил всякую дрянь, утверждая, что в любой момент может «бросить и забыть». Однако на практике, после всяческих безрезультатных попыток, у него снова и снова получалось лишь «забивать и курить». Естественно, как человек гордый и самоуверенный, в своей беспомощности он не признавался даже себе. Вика, например, относила таких, как он, к категории обычных трусов и слабаков. Но вслух своего мнения никогда не выражала.
– Я тебя сейчас по этой плите размажу, а потом под ней же и зарою. Потявкаешь у меня, – рассвирепел тем временем Кабан.
– Вот только кулаками доказать свою правоту и можешь. Мозгов-то не нарастил, все в мышцы ушло, – усмехнулся Пирс, и когда Кабан уже готов был действительно размозжить умнику черепушку своим огромным кулаком, в разговор неожиданно встрял Болт.
– Эй, вы, угомонитесь. Слышите? – каким-то неожиданно жутким шепотом проговорил он, размахивая руками. Интонация и жест произвели должный эффект.
Все затихли, прислушиваясь. Некоторое время ничего не происходило, затем приятели услышали звук, привлекший внимание Болта. Странный звук, непонятный. Словно что-то скребли или остервенело грызли, только звук был непривычно глухой и низкий.
– Что это? – удивленно спросил Пирс, приподнимаясь с могилки и осматриваясь.
Источник шума находился неподалеку, но разглядеть что-либо в свете луны не представлялось возможным.
– Кажется, это от соседней могилы, – ответила Вика. Звук действительно исходил с той стороны, но никто по-прежнему ничего не видел.
– Пирс, иди, глянь, – распорядился Болт.
– А чего это сразу я? – испугался специалист по кайфу.
– Потому что тебя в темноте даже черт испугается, – нервно хохотнул Кабан.
Шум усилился. Теперь к скрежету добавилось несколько монотонных ударов и треск. С места никто так и не сдвинулся. Все напряженно вглядывались в кладбищенскую полутьму.
– Да это ж из-под земли! – сделал внезапное открытие Пирс, вяло пятясь назад.
– Точно! Лезет кто-то. Гроб скребыхает! – чувствуя, как страх сушит горло, прохрипел Кабан, – Валить надо!
– Тихо вы, отморозки! – прошипел Болт злобно. – Ну ладно Пирс, у него давно от грибов и травы башню снесло, но вы-то куда?!
– Да там трупак землю роет! – Опершись спиной в каменную плиту, на которой не так давно изобразил свастику, заскулил Пирс.
Вика с презрением взглянула на него и отвернулась, подавляя в себе явное желание надавать придурку пощечин.
Ей тоже было порядком не по себе от всего происходящего, но впадать в истерику девица пока не собиралась. Да и не верила она, как и Болт, в воскресающих покойников.
– Никто там ничего не роет. Напугать хотят. Думают, на сопляков наткнулись! – процедил сквозь зубы Болт, доставая из кармана длинный охотничий нож.
В свое время, когда еще был жив его отец, они часто вместе ходили на охоту. И уток стреляли, и дичь покрупнее.
Болту всегда нравилось разделывать тушки убитых им животных. Но с тех пор как отца не стало, парень использовал нож для совершенно иных целей. Выставив нож перед собой, Болт сделал несколько уверенных шагов вперед, приближаясь к соседней могиле. Теперь он достаточно отчетливо видел покрытую редким мхом каменную плиту, глубоко вросшую в землю, из-под которой, собственно, и исходил непонятный звук.
– Что за дерьмо? – прошептал Болт, склоняясь пониже. Под плитой что-то чавкало, хрустело и, кажется, даже подвывало.
– Пошли отсюда, – шепнул Кабан, не двигаясь с места. Сейчас ему было страшно до чертиков, но показывать этого и драпать, уподобляясь скулящему Пирсу, он не хотел. Хотя и понимал, что сейчас они теряют драгоценные секунды. В этот момент тяжеленная плита, рядом с которой стоял Болт, дрогнула и едва заметно приподнялась. В нос парню ударил кисло-сладкий запах разложения, смешанного с подвальной сыростью и, кажется, горелой серой.