Семенов Юлиан Семенович. Бомба для пpедседателя

   - Но он же работает на американцев и англичан. Он никогда не ставил на немцев... Его епархия - Франция, Штаты, Лондон...
   - Он мои друг.
   - С ним можно говорить в открытую?
   - Как тебе сказать... нет, нет, я ему верю... Просто, когда ты говоришь в открытую, ты ставишь собеседника в трудное положение. Аллан живет в сфере бизнеса, у него свои сложности... Словом, Годара и Лелюша он выручал...
   В Париже, в отеле <Георг Пятый> - от Триумфальной арки вниз по Елисейским полям, третья улица направо, поворот возле ресторана <Максим>, - было полно американцев. Они подчеркнуто старались казаться европейцами.
   <Идиоты, - думал Люс, - вместо культуры они перенимают здешнюю буржуазность - жилет в тон к галстуку. Такие славные парни, а поди ж ты...>
   Аллан Асон опоздал, потому что никак не мог припарковать <ситроен>. Он сделал два круга, а потом бросил машину портье:
   - Мишель, я ничего не могу поделать...
   - Не тревожьтесь, мсье Асон... Я поставлю машину.
   - Спасибо. Заприте заднюю дверь, у меня там сверток...
   - Да, мсье Асон...
   Аллан Асон извинился перед Люсом за опоздание и добавил:
   - Впрочем, вы кандальник, вам теперь положено ждать хозяина - отныне и навсегда. Или станьте, как Делон, продюсером. Он сделался невыносимым сейчас - такой гонор... А картины делают про треугольник, сплошной восемнадцатый век... Виски? Луи, виски, воды и орешков. Поужинаем в ресторане <Каспийская икра>. Вам сейчас нужна калорийная пища.
   Луи принес бутылку. Люс усмехнулся: на бутылке висела большая медная бляха: <Господин А. Асон>.
   Аллан заметил его улыбку.
   - Ну и что, - сказал он, - не хихикайте. Это удобно. И я не виноват в том, что они вешают на грудь бутылки тяжелую медь - в конце концов, это бар Георга пятого, а он из аристократов. Пейте и не иронизируйте, немец. Даже талантливые немцы вроде вас все равно филистеры.
   - Даже такие талантливые французы, как вы, - ответил Люс, - падки на аристократизм Георга Пятого.
   - Каждый умный ищет своего сюзерена... Сколько надо денег?
   - Сначала четверть миллиона.
   - Долларов?
   - Марок.
   - Тема картины?
   - Наша банда. Финансисты, наци...
   - Имена будут вымышленные?
   - Нет. Подлинные. Иначе нет смысла все это начинать.
   - Одно имя. Хотя бы одно... Слушайте, не поедайте меня глазами, все-таки я офицер Почетного легиона и доносить па вас не стану...
   - Дорнброк...
   - Дорнброк, - задумчиво произнес Аллан. - Дорнброк... Не выйдет, Люс. Объясняю: мой американский компаньон связан с Дорнброком. У них дела в Латинской Америке и в Африке. Я нарушу условия договора с компаньоном, если ударю Дорнброка. Дорнброк сильнее нас в миллион раз. Это - без преувеличения. У меня болтается в делах миллионов десять, наличностью полтора. А у Дорнброка в наличности не менее миллиарда. Измените имя, место действия, и я вступлю в ваше дело. Я люблю ваше творчество.
   - Если я изменю имя, нет смысла заваривать кашу.
   - Понимаю. Но вы должны понять и меня, Люс. Дело есть дело.
   - Я понимаю. Как вы мне можете помочь иначе?
   - Всегда называйте кошку кошкой, Люс, Вам нужны деньги в долг под это предприятие? Если бы не Дорнброк, я бы дал вам денег. Но... Но! - он поднял палец. - Все знают, что вы человек безденежный. Откуда вы получили деньги на эту картину? Кто вас финансировал? И это обнаружится. Это не так трудно обнаружить. Дорнброк не простит мне этого. Я открываю вам карты, Люс. Не сердитесь на меня.
   - Вы с ума сошли, Аллан... За что же мне сердиться на вас? Будьте счастливы, славный вы человек.
   - Пошли ужинать. Девку хотите? В <Брумеле> великолепные девки. Есть немки.
   - Я не могу. Спасибо.
   - Ослабли после тюрьмы?
   - Наоборот. Отдохнул. Просто... Ладно. Ура! Пьем! Спасибо, Аллан.
   - Слушайте, я предлагаю компромисс. Пишите мне письмо. Официальное. Пришлите сценарий. О кошке и мышке. Девочке и бабушке. О космосе или подземелье. Я финансирую вас. Только возьмите на себя ложь. Потом я возбужу против вас дело и откажусь прокатывать ваш фильм во Франции. Прокатают другие, я договорюсь с Фернаном из Бельгии, он хорошо прокатывает немцев во Франции.
   - Я думал об этом, - ответил Люс и снова выпил. - Нельзя. Мне нельзя подставляться. Понимаете? Потом будут восторгаться тем, как я обманул продюсера и какая баба лизала мне пятку... И вспомнят, что я начал фильм правды с маленькой лжи! - Он расстегнул мягкий воротничок, спустил галстук и потер заросшие щеки. - Это угробит все дело. Мне надо, чтобы люди смотрели чистый фильм. Понимаете? - Люс хрустнул пальцами и сделал еще один глоток. - Тут все очень сложно, Аллан. Надо идти в это дело с чистыми руками... Обязательно с чистыми руками...
   - Мне очень хочется помочь вам, Люс.
   - Я вижу. Спасибо. Я привез вам подарок, Аллан. Пусть принесут еще орешков - очень вкусно. Я думал, что я буду всегда это хранить как талисман. - Люс достал из кармана старую алюминиевую ложку. - Я украл ее в тюрьме. Держите. Хлебайте ею ваше дерьмо, бедный, славный Аллан.
   - Спасибо. Я повешу эту тюремную ложку над моим рабочим бюро. Пошли. В ресторане нам уже заморозили водку в куске льда и поджарили черный хлеб. А с икрой ничего не делали, чтобы сохранить калории, которые так необходимы для вашего творчества и моего жульничества...
   2
   Самолет в Западный Берлин уходил утром. Люс побродил по Латинскому кварталу, зашел в подвальчик <Бомбардиры>, где студенты горланили песни и пили кофе, а потом поехал в Орли. Он снял номер в отеле при аэропорте. Спать не хотелось. Он лег на жесткую кровать, не включая света, и долго лежал, прислушиваясь к тому, как ревели турбины самолетов: грозно - те, которые улетали, и жалостливо - только что приземлившиеся, уставшие в полете. Он долго лежал расслабившись и ни о чем не думал... Потом достал из кармана телефонную книжку, включил свет и открыл страничку с буквой <а>. Люс просмотрел все имена и фамилии, отметил машинально, что всего записано двадцать два номера (<Плохо, что не двадцать один>), удивленно пожал плечами и открыл страничку на букву <м>. Телефон и адрес Хосе Мария Альберто Трокада был записан именно здесь - его имя навсегда сомкнулось для Люса с Мадридом.
   Испанский банкир, он имел несколько пакетов акций в обувной промышленности и большую фабрику детских колясок.
   <Мои коллеги, - говорил он Люсу, когда они познакомились в Сан-Себастьяне во время кинофестиваля, - вкладывают сейчас деньги в электронику и приборостроение. Это глупо! Испания уже не сможет догнать ни Италию, ни Россию, ни Францию по уровню промышленной мощи. Испанцы страшные модники. Клянусь честью, я имею право говорить так, потому что я рожден испанским грандом. У нас самый последний нищий отказывает себе в еде, чтобы купить красивые туфли. И если у испанца есть возможность жениться - будьте уверены, он народит кучу нищенят: аборты запрещены. У нас, - Альберто вздохнул, - цензура на рождаемость, кино и литературу. Так что тот, кто вкладывает деньги в приборостроение, тот ставит на битую лошадь. Коляски - дальновиднее. И кинематограф. Я бы с радостью вложил деньги в кинематограф. Причем ставил бы я не на нашего режиссера. У нас есть два великих художника, но оба они красные. Я бы с удовольствием поставил на иностранца. На вас. Испанским режиссерам чудовищно трудно работать: голую женщину в кадре вырежет церковная цензура, а слово о бардаке в стране вырежет цензура государственная, будь они неладны!>
   <Цензура - ваше порождение, - сказал тогда Люс. - Она вас защищает, вами оплачивается, вам служит>.
   <Милый друг, - поморщился Хосе Мария, - другие времена, другие нравы. В новом веке надо уметь по-новому работать. Цензура у нас сейчас служит самой себе. Это парадоксально, но это истина...>
   Люс попросил телефонную станцию отеля соединить его с Мадридом.
   - Мсье, Мадрид работает на автоматике, - ответила телефонистка. Наберите цифру <одиннадцать>, дождитесь музыкального сигнала, наберите цифру <пять> и затем ваш мадридский номер.
   Люс поблагодарил ее и набрал номер телефона Хосе Мария.
   - Алло, - сказал Люс, - это Мадрид? Я прошу сеньора Трокаду.
   - Что?
   - Вы говорите по-немецки?
   - Что? - повторила служанка по-испански.
   - А по-французски? Парле ву франсе?
   - Немного.
   - Где сеньор Трокада?
   - Его нет дом...
   - Где? Где он?
   - Отель <Кастеляна Хилтон>. Бар, ресторан...
   - А телефон? Какой там телефон?
   - Что?
   - Я спрашиваю: какой там телефон?
   - Моменто... Пасеа де ля Кастеляна... Моменто... 257-22-00. - У служанки был нежный, чуть заспанный голос.
   - Мучас грасиас, - сказал Люс.
   В Мадриде сейчас было три часа утра - в это время служанки просыпаются, а в ресторанах и барах только-только начинается настоящая жизнь.
   Люс соединился с <Кастеляна Хилтон> и попросил найти в баре или ресторане сеньора Трокаду.
   - Яволь, майн герр, - ответила ему на другом конце провода с истинным берлинским придыханием.
   - Вы немец? - поинтересовался Люс.
   - Яволь, майн герр! Карл Йозеф Кубман, майн герр.
   Через несколько минут Карл Йозеф Кубман пророкотал в трубку:
   - Сеньор Трокада час тому назад уехал со своими друзьями в ресторан <Ля лангуста Американа>, на Рикардо Леон, телефон [phone].
   - Благодарю вас, - сказал Люс и сразу же озлился на себя: <Идиот, зачем благодарить наци?! Наверняка он наци, который удрал туда в сорок пятом. Проклятая немецкая привычка>.
   Трокада действительно сидел с друзьями в <Ля лангуста Американа>.
   - Где вы, милый Люс?! - закричал в трубку Трокада, и казалось, что он сейчас сидит в соседнем номере парижского отеля <Эр Франс>. - Немедленно подъезжайте сюда!
   - Это трудно, дорогой Хосе Мария, я в Париже..
   - Ну и что? Прилетайте. Мы славно попьем ваше любимое <тинто>. А?
   - Спасибо, старина, думаю, мы это сделаем в следующий раз, может быть, завтра. Если столкуемся сейчас.
   - Я вас понял. Считайте, что столковались. Я - <за>.
   - Мне нужно для начала тысяч семьдесят. Долларов.
   - Это возможно. Каким будет второй взнос?
   - Еще тысяч сто.
   - Считайте, что заметано. Прилетайте завтра, обговорим детали. Клянусь честью, мы с вами сделаем ленту века! Одно условие - только не современность! И без всяких социальных трагедий: здесь это никого не интересует. Вы понимаете? Шекспир, Бальзак, Барроха. И война тоже не надо - у нас свое отношение к прошлой войне. Я, естественно, не разделяю этого отношения к прошлой войне, но надо смотреть на вещи трезво. Классика, мой дорогой друг, все что угодно из классики!
   - Классика меня сейчас не интересует!
   - Езус Мария, не мне вас учить! Соблюдайте пропорцию форм, и пусть ваши герои говорят о злодеях императорах и о коррупции в сенате Рима! Пусть ваши герои ругают кого угодно, только б они ходили в шкурах или бархатных камзолах!
   - Мне не хотелось бы врать. Тем более что речь в моей новой ленте пойдет не о вас, а о Германии.
   - Здесь это не пустят. Наше правительство любит канцлера Кизингера! Я догадываюсь, как и что вы хотите снимать о Германии, - наше министерство иностранных дел будет возражать, уверяю вас! Словом, мне трудно объясняться по телефону. Прилетайте, я постараюсь вас убедить...
   - Спасибо, - вздохнул Люс. - Я, быть может, перезвоню вам... Салют!..
   - Хайль Гитлер! - засмеялся Хосе Мария. - Жду звонка.
   <Ему трудно говорить по телефону, - вздохнул Люс, - бедный добрый буржуа. Ему и вправду трудно: у них все, как в Германии сорок четвертого года. А он привык ездить в Париж, где болтают, не оглядываясь на полицию...>
   Люс сел на подоконник. Он тоскливо ждал рассвета, а потом спустился вниз, уплатил в <ресепсьон> за номер и телефонные разговоры и пошел к мертвенно освещенной громадине самого красивого европейского аэропорта: там хоть можно быть среди людей, выпить в баре и заодно решить, каким образом завтра же, не позднее середины дня, оформить продажу дома. Или заклад под вексель. А <мерседес>, который заводится с пол-оборота, продать надо будет рано утром. А вечером вылетать в Гонконг. Молодец прокурор. Он подобрал такие материалы в библиотеке, по которым можно составить точный маршрут.
   Дети? Что ж... Дети. Пусть у детей будут честные отцы - это важней, чем количество комнат в квартире, право слово.
   Он взял в баре виски, отошел от стойки, сел в уголке и, повернувшись к стене, уперся взглядом в свой взгляд: стена была зеркальная. Люс оглянулся - в баре было пусто. Он набрал в рот виски и пустил тоненькую струйку в свое изображение на зеркале, и его лицо в зеркале потекло, сделавшись смешным и жалким.
   Он поднялся и пошел в <информасьон> - выяснять, сколько стоит билет до Гонконга через Сингапур, Тайбэй, Токио и Кантон.
   ЗАБОТЫ ПОЖИЛЫХ МУЖЧИН
   _____________________________________________________________________
   1
   Берг неторопливо просматривал утренние газеты. Спешить ему теперь было некуда, поэтому газеты он листал лениво и внимательно.
   <Прокурор Берг попросил отставку, ссылаясь на резко ухудшившееся
   состояние здоровья. По сведениям, полученным из осведомленных
   источников, министр поручил статс-секретарю министерства доктору
   Кройцману немедленно вылететь в Западный Берлин для проведения
   консультации с врачами. Министр выразил озабоченность в связи с
   состоянием здоровья прокурора Берга. Предполагают, что в случае, если
   врачи будут настаивать на госпитализации Берга, его дела, носящие
   чрезвычайный характер, временно примет Кройцман, один из наиболее
   талантливых учеников Берга>. (<Ди велът>.)
   <В <Байерн-курир> появилась заметка, в которой уход Берга в
   отставку трактуется как <признание прокурором собственного бессилия>.
   Подобного рода комментарий может рассматриваться лишь как полная
   некомпетентность или злостное сведение счетов с одним из самых
   уважаемых юристов Федеративной Республики. Берг не щадил сил, отдавал
   всего себя созданию нашего демократического законодательства. Писать
   так о человеке, состояние здоровья которого считается далеко не
   нормальным, не в духе нашей прессы. Комментарий баварской прессы
   прозвучал резким диссонансом в серии откликов на это событие, с
   которыми выступили ведущие газеты. Мы, со своей стороны, можем лишь
   принести прокурору Бергу глубокую признательность за все то, что он
   сделал для нашего правосудия>. (Г. Краузе. <Гамбургер рундшау>.)
   <Демократическая перепалка в нашей <демократической> прессе
   лишний раз свидетельствует о том духе <изящной> коррупированности,
   который царит в ФРГ. Надо смотреть правде в глаза: Берг уже давно
   неугоден ХДС/ХСС, с тех пор, как он привлек в 1964 году к
   ответственности семь высших офицеров бундесвера за злодеяния,
   совершенные ими в России и Франции во время войны, когда эта семерка
   носила не зеленые, а черные мундиры. Берга вынудили уйти в отставку.
   Нам лишь остается сожалеть, что прокурор не проявил гражданского
   мужества и не продолжил борьбу>. (Г. Кроне. <Телеграф>.)
   Берг сунул газеты в карман халата и пошел в ванную комнату. Каждое утро он подолгу растирал тело жестким полотенцем и считал, что это спасло его от склероза, поскольку кровообращение получало допинг - не фармакологический, а естественный. <Лоси тоже трутся в лесу об деревья, думал Берг, - а надо во всем брать пример с животных. Черчилль правильно делал, что спал после обеда: все звери спят после обеда. Жирный? Ну и что? Лучше помереть жирным стариком, чем стройным молодым мужчиной>.
   Он залез в ванну, положил на столик рядом с собой пачку газет и подумал: <Сначала я немножко отмокну, поблаженствую, а потом посмотрю остальной мусор... Только бы не уснуть... Кто-то мне говорил, что можно, уснув в ванной в сосновом экстракте, проснуться у врат дома господня... А раскладывают они свои козыри разумно... Мои любимые ученики Краузе и Кройцман делают хорошую мину при плохой игре... Но им не откажешь в изяществе... Обидней всех ударили мои социал-демократы из <Телеграфа>. Обиднее, потому что больней. А больней, оттого что они правы. Но они правы абстрактно, потому что они в оппозиции и никогда не были втянуты в круговерть государственного аппарата. Когда чиновнику говорят, что он устарел, это значит, ему показывают на дверь. А цепляться за пост - это значит показаться смешным, честолюбивым и корыстным. Это бы они обыграли в своих газетах в следующем туре, а человек, который смешон, никого уже не сможет победить... Краузе, конечно, сыграл со мной свою самую талантливую партию. Вообще, люди Шпрингера - умные люди. Победив, они не топчут, а протягивают руку помощи. Таким, как я, конечно, кто смог чего-то достичь в этом дерьмовом обществе... Бедных длинноволосых они бы поставили к стенке не задумываясь. А с длинноволосыми ларчик открывается просто: перепроизводство интеллектуалов... Некуда идти работать тем, кто, кончив университет, считает себя Гегелем или Бисмарком. Только на баррикады... Не в школу же па нищенский оклад в четыреста марок. Ларчик просто открывается... Ларчик? А, это я про жену Люса. Он будет биться насмерть, потому что любит детей и боится за них, а с ней у него плохо. Будь у него все хорошо, он бы не лез ни в какую драку, а держался за ее юбку>.
   Берг взял следующую газету, просмотрел, нет ли там комментария о его отставке; заглянул в раздел спортивной хроники: он следил за тяжелоатлетами, штангисты были его страстью; потом открыл раздел судебной хроники и полицейских новостей и сразу же натолкнулся на заметку, набранную петитом:
   <Наш постоянный корреспондент при главном полицейском управлении Таубен передает, что позавчера вечером из Гамбурга вернулась фрау Шмидт, проживающая на Генекштрассе, 7. Она обнаружила в своей квартире, где отсутствовала с 19 августа, странную картину: было разбито окно и разбит экран телевизора. Фрау Шмидт вызвала домовладельца, который, в свою очередь, немедленно пригласил представителей страховой компании. Эксперт определил, что ТВ марки <Филлипс-209> 380 марок) разбит пулей, поскольку он извлек ее из телевизора. По требованию эксперта Ангемайна были вызваны представители криминальной полиции. Полицейская экспертиза установила, что пуля была выпущена из пистолета <Пельман МБ-6> калибра 9,3. Однако установить, как она попала в телевизор, разбив окно и срикошетив о металлическую держалку люстры, полиции установить не удалось>.
   Берг пожал плечами и отложил газету... <Идиотизм. Но интересно. Пусть занимаются этим мои молодые преемники. А я буду блаженствовать в сосновой ванне. И читать сообщения о победах моих тяжеловесов. Лишь в этом есть закон и гарантия, - продолжал думать Берг, - только в спорте, и отнюдь не во всем, а лишь в тяжелой атлетике. Весы точны, их не обманешь: вес штанги должен быть соотнесен с абсолютным весом спортсмена. В футболе можно дать лишнюю секунду, которая окажется решающей, или не заметить игру рукой на вратарской площадке. В боксе царит случай: победителю в первых двух раундах случайно во время третьего раунда разбивают бровь, и его снимают с поединка. Что это? Случай? Нет. Это обычное, откровенное издевательство над законом, ибо законы стареют, как и эпохи. А никто не внес коррективу в этот старый закон с тех пор, когда шли бои профессионалов и озверелые зрители требовали от боксера лишь победы или гибели: ведь Рим породил гладиаторов, но сейчас об этом говорят как о вандализме>.
   Прокурор взял с полочки еще один тюбик соснового экстракта и вылил его в ванну.
   - Бог, прости меня, - хмуро пробурчал Берг, - но все же химия стала сильнее тебя. Ты властвуешь над случаем, а химия над бытом. Разве ты мог бы перенести меня за мгновение в сосновый лес? А химия дала мне, твоему слабому слуге, сделать это одним лишь движением руки...
   <Не одним, - поправил себя Берг, - а тремя движениями. Сначала я поднял руку, потом взял тюбик, а после вылил содержимое в ванну... Ага, старая перечница, правильно тебя прогоняют - ты же забыл о четвертом движении, ибо если не я вернул тюбик на место, то кто же? И лишь если это не моя рука, я могу отвергнуть пятое движение, но ведь это - моя рука, и я опустил ее в ванну. И протянул вдоль тела. Это уже, кстати, шестое движение. Кройцман, ты умница, надо гнать взашей того юриста, который лишен дара фиксировать место, лицо, движение, сумму, цвет и запах...>
   Берг снова развернул газету. <Симпозиум юристов>. Он даже не стал читать, о чем там говорилось. <Если это демократические юристы, они наверняка примут резолюцию по поводу Вьетнама и шовинизма Израиля, а если <свободные>, то пошлют телеграмму в Москву о разгуле антисемитизма и потребуют вывода русских ракет из Ханоя... - подумал он. - Какой закон может быть в этом мире беззакония? Пока есть интересы Дорнброка, он будет требовать такой закон, который охранял бы его интересы. А охрана интересов одних всегда предполагает ущемление интересов других. Можно написать самый точный свод законов, но ведь закон приводят к жизни люди, а люди не могут быть свободны от общества, в котором живут. Мы кичимся своими демократическими законами. Да, в суд может обратиться человек с иском к федеральному канцлеру. Пожалуйста. Мы примем его иск. А дальше? Или, пожалуйста, давайте будем обвинять убийц Ганса Дорнброка! <Прошу вас, прокурор Берг, взять на себя это дело!> А вместо убийцы мне подставляют жертву. А когда я отделяю злаки от плевел и продолжаю искать преступника, меня загоняют в угол - демократично, свободно, с уважением к моей личности... С кем я решил бороться? С кем ты решил схлестнуться, Берг?! Тебе-то, казалось бы, стыдно заглатывать наживку из тех слов, которые составляют строчки нашей <самой демократической конституции>. Лично мне беззаконие сейчас нравится больше закона: за то, что я отступил, министр назначит мне незаконно высокую пенсию - об этом, видимо, Кройцман уже позаботился... Бедный Люс... Прости меня... Все-таки я всегда был предателем. От этого нельзя излечиться, как от тупости>.
   Вдруг Берг рывком поднялся из ванной и, не вытеревшись полотенцем, побежал в кабинет к телефону. Он еще раз заглянул в отдел полицейской хроники и набрал номер дежурного по полиции.
   - Это прокурор Берг... Скажите, в каком районе находится Генекштрассе, семь?
   - На востоке, - ответил дежурный, - возле зональной границы...
   - Это неподалеку от Чек Пойнт Чарли?
   - Совершенно верно.
   Берг позвонил к Гельтоффу.
   - Доброе утро, майор.
   - Доброе утро, господин прокурор, - ответил Гельтофф и посмотрел на часы: пять минут назад к нему звонил Штирлиц и назначил встречу.
   - Я хочу сейчас приехать к вам по одному занятному делу.
   - Я жду вас, господин прокурор, через два, а еще лучше через два с половиной часа...
   - Хорошо. А пока я попрошу вас, поручите кому-нибудь из ваших помощников сопроводить меня в одно место. С экспертами.
   - А вы... Разве вы не в...
   - В общем-то да, я в отставке, но я еще не сдал дела... Тут у меня возникла одна идея... Я ее осуществлю и сдам дела, я ведь еще не получил официального ответа на мою просьбу об отставке...
   2
   - Холтофф, здравствуй, - сказал Штирлиц, - извини, что я так внезапно тебя вызвал. Мне срочно нужны материалы в связи с этим делом, - и он положил перед Холтоффом газету, в которой была напечатана заметка о пуле, разбившей телевизор в пустой квартире фрау Шмидт. - Ты ничего не знаешь об этом?
   - Ничего, - ответил Холтофф, внимательно прочитав заметку. Ровным счетом ничего. Почему тебя это интересует? И вообще, Кочев уже в Африке, так что давай соблюдать джентльменский уговор... Ты обещал мне...
   - Я помню свои обещания. Мне нужно, чтобы через два часа все данные об этой заметке были у меня. Пошли туда экспертов, опытных экспертов, опроси жильцов, которые слышали выстрел, осмотрите все вокруг.
   - Через два часа у меня будет прокурор Берг. Он только что звонил и просил дать ему экспертов и наряд полиции...
   - Что?!
   - Почему ты так удивился?
   - Но ведь он в отставке...
   - Во-первых, официально его отставка еще не принята, а во-вторых, он сказал мне, что у него возникла какая-то идея.
   - Хорошо. Здесь же. Вечером. В семь. Устроит?
   - Ладно. Но это - последнее, о чем ты меня просишь, Штирлиц...
   Слежку за собой Максим Максимович обнаружил сразу же, как только сел в такси.
   - Сначала Шарлоттенбург, - попросил он шофера, - потом поезжайте через Вильмерсдорферштрассе мимо клуба <007>, а потом к Чек Пойнт Чарли. И не торопитесь, пожалуйста. Я хочу отдохнуть в машине. Будем считать эту поездку прогулкой.
   Он так составил маршрут, что, не называя Генекштрассе, вынуждал шофера проехать именно по этой улице. <Все-таки я хорошо помню Берлин, - с какой-то неожиданной для себя хвастливостью подумал Исаев. - Если они спросят шофера, тот ответит, что о Генекштрассе я и не заикался. Правда, эта поездка непредвиденная, и это ударит меня по карману. Слава богу, издатель уплатил немного денег за книгу. Если бы не этот нечаянный гонорар, мне бы не хватило денег па то, чтобы угостить Холтоффа коньяком перед его беседой с Ленцем>.
   На Генекштрассе он увидел три полицейские машины и Берга, который ползал по асфальту, разглядывая в лупу металлический люк канализации...
   <Так. Все точно. Ай да старик Берг, который <отстал от жизни>! Ай да молодец! А от слежки я уйду. За рулем той машины, что на хвосте, молодой парень. От этого я уйду. Все-таки старость - не так уж плохо. Проходные дворы Берлина я знаю лучше этих мальчиков, и я от них уйду, но не повели бы они теперь Холтоффа. А кто именно? Неужели Холтофф признался Айсману? Если меня водит контрразведка - это ерунда. Я - частное лицо, я не интересуюсь здешними секретами и не предпринимаю никаких противозаконных шагов. Так что эти пусть смотрят, не жалко... Я опасен только для старых наци... Вот если включился Айсман - это хуже. А с другой стороны, может быть, это и к лучшему. Надо бы запомнить номер машины... Хотя, наверно, это <ренткар>, взятый по чужому паспорту>.