Семенов Юлиан Семенович. Паpоль не нужен

   Когда Гаврилин с дочкой уехали, Долин предложил:
   - Поехали к проституткам, Максим Максимыч?
   - Я, пожалуй, попью кофе.
   - Тогда прощайте, еду на растерзание.
   - В добрый час...
   Исаев остался за столом один и долго смотрел на рассветающий залив спокойный и безбрежный.
   <ВЕРСАЛЬ>. НОМЕР ВАНЮШИНА. УТРО
   _____________________________________________________________________
   - Вы знаете, в чем заключается трагедия добрых людей? - спросил Николай Иванович Исаева.
   - По-видимому, в том, что у них напрочь отсутствует злость.
   - Отчасти. А главное - добрых людей весьма мало на земле, вот в чем дело. Добрые люди пожирают самих себя, переживая содеянное ими. И наконец, они все меряют своей доброй меркой. А это самое страшное. Желание мерить все на свою мерку в конце концов либо сделает доброго человека безвольной тряпкой в глазах окружающих, особливо самых близких, либо превратит в злодея - с отчаяния.
   - Надеюсь, - спросил Исаев, - эта тирада ко мне не имеет никакого отношения?
   - Господь с вами. Кстати, не позволяйте никому называть вас Максом. Особенно женщинам, которых любите.
   - Я позволяю любить себя - только лишь. Сам же стараюсь не любить это утомительно.
   - А как это у вас выходит? Дайте рецепт.
   - Просто-напросто я отношусь к числу не очень добрых людей. Возможно, вы слышали об опытах Карла Кречмера?
   - Нет.
   - Занятные опыты. Кречмер делит человечество на три категории: на пикников, атлетиков и астеников. Пикники - полные, быстрые в движениях, с короткой шеей, сильно развитой грудной клеткой, склонные к тучности и одышке, кареглазые и крутолобые люди. Не смейтесь: Кречмер провел более тридцати тысяч наблюдений в своей клинике. Я сейчас буду перечислять характерные черточки пикников - и это все будет про вас.
   - Валяйте.
   - Пикники социабельны, все выдающиеся политические деятели мира, начиная с времен Эллады, были пикники, для людей этого типа одиночество страшнее всего, они созданы для общества, для активнейшей работы, самые распространенные заболевания у них сердечные, они мнительны и легко ранимы, их замыслы широки и неконкретны, они исповедуют синтез, а не анализ, их память отнюдь не универсальна, а сохраняет лишь самое броское и яркое, отсюда, кстати, обывательская уверенность, что пикники поверхностны в знаниях; они воспринимают книгу, спектакль, науку в целом, сразу, или принимая ее, или отвергая напрочь; полная бескомпромиссность у пикника сменяется таким компромиссом, который и атлетику и астенику будет казаться предательством. И наконец, в любви бесконечные увлечения, причем и любовь и увлечения - отнюдь не самоцель, а некий вспомогательно-стимулирующий инструмент для непрерывного обновления основной его, пикника, деятельности.
   - Да у вас просто готовый номер для концерта. Ваши сведения ошеломят всех пикников в зале. Занятно. Ну а что такое атлетики?
   - Внешне эталон атлетика - греческая скульптура. Спокойствие, рационализм, точность. Астеник - худой, с покатыми плечами, абсолютно невосприимчив к жировым накоплениям, склонен к легочным заболеваниям, аналитичен, пессимист.
   - Вы думаете, эта классификация серьезна?
   - Пока рано делать заключения. Но опыты, по-моему, интересны.
   - И у пикников в семье обязательно бордель, да?
   - Не всегда, но в большей части.
   - Точно! А кто виноват? - усмехнулся Ванюшин. - Футуристы, акмеисты, имажинисты и вся прочая сволочь...
   - Зачем же вы о них так грубо?
   - А я их ненавижу. Все эти <измы> - способ, фокусничая, быть сытым и устроенным в те времена, когда цензура свирепствует против реализма. Они строят загадочные рожи и порхают по самой поверхности явлений и при этом играют роль непонятных гениев, которых травит официальщина. Тьфу!
   Исаев долго стоял у окна, дожидаясь, пока Ванюшин завяжет галстук и причешется.
   - Наверное, нет ничего грустней, - задумчиво сказал он вернувшемуся из ванной Ванюшину, - как смотреть на женщину, которая долго сидит одна в сквере...
   - С одной стороны. А с другой - нет ничего грустнее, как смотреть сегодня утром на нашего премьера, которому предстоят переговоры с Семеновым. Едем в редакцию, надо писать в номер комментарий, я введу вас в курс дела.
   У СЕМЕНОВА
   _____________________________________________________________________
   В салоне, отделанном под мореный дуб, сидели трое: атаман Семенов, претендующий ныне на всю полноту власти, напротив него - братья Меркуловы, властью в настоящий момент обладающие.
   Меркулов-старший, помешивая ложечкой зеленый чай в тонюсенькой фарфоровой чашке, заканчивал:
   - Таким образом, мы рады приветствовать вас здесь, на островке свободной и демократической русской земли. Сразу же после того как вы соблаговолите выставить свою кандидатуру на дополнительный тур выборов в Народное собрание и ежели вы будете выбраны, наше правительство сочтет за счастье предложить вам тот портфель, который наше демократическое собрание сочтет возможным одобрить.
   - Где это ты, Спиридон Дионисьевич, выучился таким жидовским оборотам?!
   - Только грубить зачем? - вступился Николай Дионисьевич. - Это в казачьем войске проходит, а у нас - не надо, Григорий Михайлович. У нас надо все трезво и всесторонне рассматривать.
   Семенов поднялся из-за стола, грузно заходил по каюте. Солнечные зайчики носились наперегонки по черному, мореного дуба, потолку. В большие иллюминаторы видно, как два миноносца под андреевским флагом стоят напротив семеновского теплохода. Орудия, все до единого расчехленные, точно наведены на него. Семенов это замечает.
   - Трезво? - уже спокойнее сказал Семенов. - Хороша трезвость, когда вся Россия поругана красной сволочью, а вы не мычите, не телитесь. Изничтожать надо красную гангрену.
   - Каким образом?
   - Виселицей и нагайкой.
   - Вчерашним днем живешь, Григорий Михайлович.
   - И потом, - раздумчиво заметил Меркулов-старший, - для того чтобы выступление было эффективно, нужна толковая подготовка, господин атаман. Погодить надо, пообвыкнуть.
   - Чего годить? Годить, покеда вас в океан сошвырнут?! Нет, это не для меня. Либо так, либо никак. Если боитесь - уступите место другим.
   - Григорий Михайлович, - рассмеялся Николай Дионисьевич, - ты зачем же множественное число употребляешь, когда одного себя имеешь в виду?
   - И-и-и, - покачал головой Семенов, чтобы скрыть усмешку, - нужна мне власть?! Я свое дело сделаю да и уйду. Мне в борьбе любая должность почетна.
   - Красное словцо ты любишь, Григорий Михайлович. Любая... Если любая - я тебе предложу должность полкового командира. Пойдешь?
   - Ты зачем же надо мной куражишься? Я сюда не должности делить приехал, а сражаться за попранную честь государя императора!
   - Вот видишь, как разнервничался? Значит, незачем было про любую должность говорить. Ведь уговорились мы: пройдут выборы, и тогда с открытой душой примем тебя в свои ряды. Неужели нельзя месяц-другой обождать? Мы, когда тут готовили наш победоносный переворот, подоле ждали. А ведь мы, Григорий Михайлович, не в Токио сидели, как ты, а под чекистским пистолетом.
   - Ты меня этим не упрекай! Пока ты тут золото в двадцатом году наживал в торговле, я под Читой красных сдерживал и своих друзей хоронил! Ишь, Пуришкевичи мне тут отыскались!
   - Я попрошу вас вести себя в рамках приличия, - сказал премьер. - Мне стыдно за вас, атаман!
   - Ты за себя лучше стыдись! Лампасы им желтые не нравятся, от виселиц их коробит! Меня тоже коробит, и я тоже человек, да только я фронт прошел, а вы зад в тепле держали! А вот вас стукнет - и вы запрыгаете!
   Меркуловы гневно вышли из каюты. На палубе их тесным кольцом окружили журналисты, засыпали вопросами, трещат фотокамерами и киноаппаратами. Первым к ним - Исаев. Уже около самого трапа Спиридон Дионисьевич остановился и ответил на все вопросы одной трафаретной фразой:
   - Господа, повторяю, переговоры продолжаются в атмосфере сердечности и полного взаимопонимания. Григорий Михайлович Семенов - патриот родины, который тонко и своеобразно понимает сердцевину переживаемого момента. Мы убеждены, что в дальнейшем наши контакты возрастут еще больше.
   - Думая о будущем, - добавил Николай Дионисьевич, - мы конечно же трезво учитываем уроки прошлого.
   У младшего братца выдержки поменьше: проговорился. Газетчику только краешек покажи, он все вытащит. Шум, новые вопросы, крики. Братья не отвечают. Они быстро спускаются по трапу, садятся в свой бронированный катер и уплывают на берег.
   Исаев бросился в пассажирское отделение и, по-кошачьи мягко ступая, подошел к двери, которая вела в каюту Семенова.
   ЯПОНСКАЯ МИССИЯ
   _____________________________________________________________________
   Пресс-атташе быстро диктовал шифровальщику:
   - Следующее сообщение под шифром <Юг> передадите сразу в два адреса: МИД и военная разведка генштаба. Итак, вы готовы?
   - Я готов.
   - Прекрасно. <Владивосток, семь тысяч восемьсот сорок пять, агент семьдесят шесть с подтверждением через агента четыреста восемьдесят семь передает: продолжающиеся второй день переговоры между Семеновым и Меркуловыми явно зашли в тупик. Происходящее на руку розовым, которые сейчас продолжают всеобщую стачку. Под розовыми мы имеем в виду рабочих, близких по убеждениям к большевикам. Красных в городе стало меньше после ареста руководящего звена подполья полковником Гиацинтовым. И хотя розовые не организованы, тем не менее разногласия между двумя лидерами белой России, между Семеновым и Меркуловым, не могут не быть прекрасным поводом для антиправительственной и антияпонской пропаганды. Единственно правильный выход из создавшейся ситуации есть примирение двух лидеров и создание коалиционного правительства. Мы пока не можем делать ставку ни на одного из двух, с тем чтобы не лопасть впросак в будущем: Семенов перспективен как вооруженная сила отчаянной дерзости, а Меркуловы олицетворяют мощь торгово-промышленных институтов. Выводы: приложить максимум усилий, оказать давление как на Меркулова, так и на Семенова, с тем чтобы в ближайшие дни соглашение было достигнуто и монолитность власти подтверждена публично как перед русским, так и перед мировым общественным мнением. Сейчас мы проводим работу по выявлению контактов Семенова с китайскими группами>. Вы не устали, Сувама-сан?
   - Я не устал, благодарю вас за столь любезное внимание.
   - Итак, дальше...
   АМЕРИКАНСКАЯ МИССИЯ
   _____________________________________________________________________
   Второй секретарь диктовал шифровальщику:
   - <И хотя наше отношение к Семенову крайне отрицательное, в настоящий момент мы не видим иного выхода, кроме как поиск возможных путей примирения двух группировок. Эта временная мера должна сейчас, на первых этапах, явиться свидетельством сплоченности тех групп, которые противостоят идеологии большевизма, сохраняя свои политические убеждения различными и свободными от давления извне>.
   ФРАНЦУЗСКОЕ КОНСУЛЬСТВО
   _____________________________________________________________________
   Вице-консул - шифровальщику:
   - <И последнее: хотя наши симпатии находятся на стороне атамана Семенова как наиболее последовательного борца с большевизмом, тем не менее, учитывая реальную политическую обстановку на восточной окраине, поддерживать следует Меркуловых, с тем чтобы прибывшая сюда армия Врангеля не вступила в конфликт с армией Семенова. Даже по личным симпатиям и привязанностям Врангель и Меркулов более подходят друг к другу, нежели атаман и генерал. Наиболее же устраивающий нас выход из создавшейся ситуации - это коалиция Меркуловых с атаманом. Это позволит нам - со временем - подчинить Меркуловых влиянию Врангеля, то есть нашему влиянию>.
   РЕЗИДЕНЦИЯ МЕРКУЛОВА
   _____________________________________________________________________
   Японский генерал Тачибана с переводчиком сидели в кабинете Меркулова уже третий час кряду. Фривейский, два раза входивший к Спиридону Дионисьевичу с только что поступившей прессой и новыми сообщениями телеграфных агентств, намеренно долго раскладывал вырезки, отчеркивая нужные места разноцветными карандашами, внимательно и цепко прислушиваясь к напряженному и тонкопунктирному разговору премьера с генералом.
   Выйдя в третий раз из кабинета, после двухминутного разговора с Меркуловым-младшим, он снял трубку телефона и набрал номер Ванюшина:
   - Николай Иванович, нужен хороший комментарий. Завтра Семенов и Спиридон Дионисьевич подпишут совместную декларацию. Бой за монолитность нашу выигран!
   РЕДАКЦИЯ ВАНЮШИНА
   _____________________________________________________________________
   - Оставьте на первой полосе окно, - сказал Ванюшин метранпажу, сейчас я набросаю комментарий. Заголовок пусть будет набран крупешником.
   - Какой заголовок? - спросил Исаев. - <Вон из Владивостока, атаман?>
   Ванюшин хохотнул:
   - Это могло быть вчера. А сегодня: <Бой за монолитность нашу выигран>.
   - Вы действительно верите в это, Николай Иванович?
   - Я никогда не был так уверен в нашей победе, как сейчас, никогда, Максим! Раньше нас разъедали дрязги: Деникин сам по себе, Колчак сам по себе, англичане темнят, французы против адмирала, американцы выжидают словом, бордель, и только! А теперь на территории России остался лишь один очаг свободы - мы! Весь цивилизованный мир помогает и сочувствует нам! Мы подперты американскими кораблями и японской пехотой! Наконец, Меркуловы русские патриоты, которые преследуют не свои честолюбивые интересы, а живут главной задачей освобождения нации от большевистского ига. Они честны и просты, как сам русский мужик, и у них добрые сердца, поверьте мне! А Семенов - ну бог с ним в конце концов! Он вояка, он будет под нами, он не выйдет из нашего подчинения, зато казачество его боготворит, а это громадная сила! И потом, - даже худой мир с ним лучше доброй ссоры, право слово: у него, кстати, в Берлине надежные люди сидят - полковник Фрейнберг с Апаровичем, - они тоже к нам в подчинение перейдут, а это - серьезные люди, очень серьезные! Так что я полон оптимизма, друг мой, и он зиждется на реальности, а не на грезах. Мы только что спаслись от раскола - вот вам блистательное подтверждение моим словам, не так ли? И потом, - он хмыкнул, - я трезв сейчас.
   Ванюшин заперся в своем кабинете, попросив Исаева не уходить надолго. Исаев пообещал быть где-нибудь рядышком, только разве, может, сходит в бар.
   Он действительно пошел в кафе-бар <Банзай>. Там за столиком, занавешенным бамбуковой перегородкой, сидел молодой человек, похожий на корейца.
   - Простите, не могу ли я сесть рядом? - спросил Исаев.
   - О, прошу вас, - ответил кореец, - очень приятное соседство.
   Исаев заказал подбежавшему лакею немного виски. Чуть заметным движением Исаев передал корейцу два листка рисовой бумаги. Тот оставил на мраморном столике полторы иены и, кланяясь по-японски, ушел - словно бы и не было его.
   РЕДАКЦИЯ <ВЛАДИВО-НЬЮС>
   _____________________________________________________________________
   Здесь, в большим зале с огромными стрельчатыми окнами, возле диковинного цветка, растущего в громадной кадке, стоит забавной конструкции письменный столик. На нем старинная, разболтанная пишущая машинка и великолепнейшая рисовая бумага - плотная, но в то же время очень тонкая. Писать на ней одно удовольствие. И получал это удовольствие корреспондент газеты Джозеф Лобб - единственный американец на всю русскую проамериканскую газету. К нему-то и подошел кореец, только что сидевший с Исаевым в баре. Он что-то пошептал на ухо Лоббу. Тот достал из кармана пятьдесят долларов, кореец покачал головой, тогда Лобб добавил еще десять и после этого получил два листочка бумаги, на которой <подлинный черновик заявления> атамана Семенова, <украденный вчера стюардом с японского теплохода>. Заявление скандально. Начинается оно по-семеновски. <Я, Верховный Главнокомандующий и Правитель Восточной окраины России, генерал-лейтенант, атаман войска казачьего Семенов, обращаюсь к тебе, народ русский. С болью в сердце вижу я, что хотя большевистский гнет и сброшен с божьей помощью, но истинно народный дух - дух мщения за поруганных и убиенных красной сволочью - не восторжествовал здесь! Мягкотелый правитель не в состоянии вести великий народ на подвиг - и к славе! А посему: с сегодняшнего дня я считаю так называемое правительство Меркулова низложенным, Народное собрание - распущенным впредь до новых выборов, с тем чтобы нам, сынам православия и веры, понести знамена свои через боль и кровь - к свободе и освобождению от дьявольского наваждения красных псов и жидовских недоносков!>
   Сенсация, скандал, боже мой, прелесть-то какая! А материал проверенный? Конечно, а как же?! Кореец Чен - студент университета, подпольный делец, сколько раз поставлял интереснейшие скандальные сведения! Причем всегда точные.
   - Спасибо, Чен, - сказал Лобб, - спасибо.
   И побежал вниз - на телеграф.
   Значит, ровно через два часа весь Владивосток будет знать текст <обращения> Семенова, написанный Исаевым. Пока Семенов даст опровержение, пройдет время, а быть может, Николай Дионисьевич, опровержения не дождавшись, сделает заявление для печати, а может, Николай Иванович, поднапившись, в пьяном угаре прислушается к совету Максима Максимовича: все может быть, там посмотрим, что получится. А пока главное, самое важное, сейчас получилось.
   Чен возвращается от Лобба в третьеразрядную корейскую гостиницу, проходит в свою каморку, расположенную в подвале, запирает дверь и начинает медленно раздеваться. Он снимает свой модный костюм, вешает его на плечики, укрывает марлей и ложится на циновки. Достает деньги, полученные от американца, тщательно пересчитывает их, откладывает себе на жизнь доллар, а остальные прячет в тайник, сделанный в полу. Это неприкосновенно, это в партийную кассу или на оперативные нужды. Чашка риса и кусок мяса в день - весь его рацион. Чен укрывается легоньким одеялом, свертывается калачиком и старается уснуть: после каждой операции у него страшно болит затылок-до слепоты и обмороков. Он начинает тихонько петь себе колыбельную песню. Во дворе визгливо кричат дети. Чен заставляет себя заснуть. Спит он ровно час, как будто будильник ставил. Из своей каморки он выходит беззаботным франтом с гаденькой угодливой улыбочкой и отправляется на биржу - к своим <друзьям>-спекулянтам.
   РЕДАКЦИЯ ВАНЮШИНА
   _____________________________________________________________________
   Николай Иванович смотрел на темный порт. Ревели неразгруженные пароходы. Стонали трамваи - бастуют кондукторы, поэтому улицы полны народа. Ресторанчики открыты, в кафе и скверах играют оркестры. Весело в центре. А что бастуют - так ну их, право. Побастуют да и бросят. Господи, вон ведь красиво как все! И бухта Золотой Рог, и сумасшедшее, раскрашенное закатом небо, и деревья - все в зеленой кипени, и веселая публика на улицах: студенты, офицеры, негры, дамы, японцы, моряки, американцы, греки, китайцы. Чего бояться, когда на город слепо смотрят орудийные башни крейсеров, а каппелевцы в казармах колют соломенных противников? Завтра город торжественно встретит Семенова; по-видимому, он будет просить портфель военного министра, ну да черт с ним, - если он декларацию подпишет> японцы заставят его уважать подписанное.
   Метранпаж принес из типографии сверстанный номер. На первой полосе огромный заголовок: <Бой за монолитность нашу выигран>. И дальше - светлый и публицистически приподнятый комментарий Ванюшина.
   Николай Иванович подписал номер в печать. Как раз в это время в кабинет зашел репортер из международного отдела и положил на стол Ванюшина только что полученные сводки американского агентства при <Владиво-ньюс> с полным текстом <заявления Семенова>, полученного Джозефом Лоббом через <проверенные источники, близкие к штабу атамана Семенова>.
   Заголовочек лоббовской сводки - скандальный и броский, любят североамериканцы сенсацию, хлебом их не корми, только б честных людей огорошить. Крупно набран заголовок, сразу в глаза прет: <Меркуловы низложены>.
   Ванюшин позвонил к Меркуловым. Братья еще ничего не знали о тексте семеновского заявления. После того как был прочитан текст, Спиридон Дионисьевич долго откашливался, и голос его стал очень высоким, как у подростка. Он спросил:
   - Что же вы советуете?
   - Сейчас еду к вам, - сказал он, - будем вместе думать, как сломать шею этому мерзавцу.
   Несутся по Светланке мальчишки, вопят, размахивают над головой свежими газетными оттисками:
   - Последние новости, последние новости: атаман Семенов только что лишен генеральского звания и признан персоной нон грата в нашем городе! Атаман Семенов под домашним арестом на японском теплоходе! Интригам честолюбивого есаула положен конец! Великая победа демократии! Атаман Семенов рыдает в подушку! Народ одобряет победу нашего родного правительства!
   Следующей ночью атаман Семенов сбежал с теплохода и отправился к китайской границе, в Гродеково, к своим казачьим частям, шепча проклятья и обещая расправиться с Меркуловыми. Разговоры о святой борьбе с красными псами несколько отошли на задний план - за себя надо постоять, свою судьбу устроить, - не ровен час купчишки из-за угла пальнут промеж лопаток из кольта, и вся недолга!
   Меркуловы, в свою очередь озабоченные возможным выступлением Семенова, занялись организацией линии обороны в районе Гродекова. Ситуация сулила серьезную распрю между двумя белыми лидерами.
   Японские представители во Владивостоке сбились с ног, пытаясь примирить враждующие группировки. Но Меркуловы и Семенов ни на какие уступки друг другу не шли, а от японцев, увлеченные борьбой, стали отмахиваться, как от надоедливых мух.
   В этой ситуации японский МИД <дал понять> через третьих лиц заинтересованным сторонам, что переговоры между красной Читой и Токио, которые ранее каждый раз отклонялись правительством микадо, сейчас становятся возможными. А как же им быть невозможными, когда началась такая драка между Меркуловыми и Семеновым? Обязательно надо искать запасную платформу. В политике, как в хлебопашестве, если не подумаешь о завтрашнем дне, - пропадешь, и ничто тебе не поможет.
   Письмо представителя РСФСР в Германии
   министру иностранных дел Германии Розену
   Имею честь препроводить Вам при сем в оригинале и в виде копии и
   фотографических снимков с приложением дословного немецкого перевода
   два документа, исходящих из канцелярии присутствовавшего здесь, в
   Берлине, представителя атамана Семенова. Из этих документов
   несомненным образом явствует, что некий полковник Фрейберг с помощью
   капитана, именующегося Апаровичем, устроил на территории Германии
   представительство действующих на Дальнем Востоке против Российской
   Советской Республики мятежнических орд ген. Семенова и производит
   здесь вербовку для поддержки этих войск.
   Препровождая Вам, г. министр, упомянутые документы, позволяю
   себе обратить Ваше внимание, что уже самое существование этого так
   называемого представительства на территории Германии нарушает
   содержащийся в статье I соглашения от 6 мая 1921 г. основной принцип.
   Терпимость германских властей по отношению к вербовочной деятельности
   полковника Фрейберга несовместима с дружественными отношениями между
   Германией и РСФСР. Кроме того, эта деятельность является
   преступлением, согласно общему германскому законодательству.
   Имею честь просить Вас, г. министр, от имени моего Правительства
   немедленно же закрыть устроенное полковником Фрейбергом
   представительство и фактически воспрепятствовать его вербовочной
   деятельности, равно как и привлечь его и капитана Апаровича к
   законной ответственности.
   Пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз освидетельствовать, г.
   министр, совершенное к Вам уважение.
   В. Копп.
   ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ СТАНЦИЯ ЧИТА-II
   _____________________________________________________________________
   Вокзал пуст. На жарком, раскаленном перроне замер строй почетного караула, чуть в стороне, под металлическим, давно не крашенным козырьком, - оркестр Читинского гарнизона. Возле облупившейся ресторанной вывески группа военачальников, представители парламентских групп Народного собрания ДВР, партийные работники: большевики, эсеры и меньшевики. Кадеты и народные социалисты стоят особняком, оживленно переговариваются, смеются: лица холеные, очки поблескивают золотом, белые канотье выписаны из Парижа, штиблеты по последней американской моде - тупорылы, пиджачки коротенькие, тоже на американский манер.
   Вокзальное начальство, упрежденное, что прибывает новый военный министр и главком, загнало пассажиров в залы ожидания и все двери заперло - на контролеров надежды нет: народ до зрелищ жадный, сомнет. Все вокзальные стеклянные двери расплющены прижатыми носами любопытных.
   - Говорят, начальник-то, - шепчут в зале ожидания, - свирепый, порядок приехал навести, растрясет буржуев тутошних.
   - Мели, Емеля! Он сам из немцев, а немец - первый буржуй на земле.
   - Какой немец! Прикусись. Жид. Жид он.
   - Евреи против капитала свирепые. Сейчас гривой своей затрясет кучерявой - чтоб конфисковать немедля!
   - Коль, он мне под юбку залазит!
   - Ишь, ишь кадеты стеклами сверкают. Министры-капиталисты! Как при адмирале сидели в начальниках, так и теперь остались. Эх, Расея, нет на тебя плетки!
   - Погоди, доведут, - подымемся, с заду искры полетят.
   - Слышь, папаш, а чего это эсеры все, как есть, нестриженные и с перхотью на спине?
   - Это у них от идейности. Идейный - он завсегда нестриженный. А перхоть - так то ж мозг зашелушивается изнутри...
   - Коль, он мне под юбку залазит!
   - Эвон паровоз, паровоз!