– Не пойму, к чему вы мне все это рассказываете? – Лицо Светлова приняло замкнуто-настороженное выражение.
– Пытаюсь прояснить ситуацию, – спокойно ответил Китаец.
– Вы подозреваете кого-то из нас в убийстве Эванса? – с ледяной усмешкой спросил Светлов.
– Подозреваю. Этот друг Эванса снял для него квартиру и убил его, завладев документами. Сейчас, я думаю, бумаги находятся у этого вероломного субъекта.
– Так вы расследуете убийство Эванса или ищете компромат? – хитро посмотрел на Китайца Светлов.
– И то, и другое.
– Благородно, очень благородно.
– А главное, ответственно, – сдержанно улыбнулся Китаец, – ну что ж, спасибо. Вы очень помогли.
Он резко встал. Светлов тоже поднялся. На его длинных тонких губах маячила все та же нагловато-всепрощающая улыбка.
– Всегда рад помочь.
– Если что, я оставляю за собой право побеспокоить вас еще раз, – процедил Китаец и направился к выходу.
Послеобеденные часы напоминали растопленный воск. На пару часов Китаец впал в забытье. Ему привиделся Няньнин. Он морозным узором ткался на тонком стекле сумерек. Вместо людей мелькали темные плоские тени. Они наслаивались одна на другую, перешептывались, лепились, как пластилин, сваливались в комок. Потом на их тягучее, словно патока, месиво наползала тоскливая белизна заснеженной равнины, и громадная фигура Цюй Юаня, подобно сказочному великану, вырастала у самого горизонта. Его конь был похож на льдистое облако.
Телефонный звонок, подобно зимнему муссону, смел эту заиндевелую сказку.
– Танин слушает, – Китаец снял трубку.
– Это Лена.
Танин взглянул на часы: без трех минут три.
– Да, Лена. Чем порадуешь?
– Нам нужно встретиться, – довольно уверенно произнесла Елена Прекрасная.
– Генеральная репетиция? – шутливо сказал Китаец.
– Что-то вроде… – Китаец уловил волнение в ее серебристом голоске.
– Где?
– В каком-нибудь кафе.
– У меня есть идея получше. Ты откуда говоришь, из дома? – Китаец зевнул.
– Нет. Я у подруги. Около Ильинской площади.
– Прекрасно. Минут через пятнадцать-двадцать выходи к остановке автобуса…
– Двойки? – покорно уточнила Елена.
– Да. Я подъеду.
– А куда мы поедем? – наивно спросила она.
– Ко мне. Ты ведь не была у меня, а девушке полагается знать, где живет ее бойфренд, – игриво подытожил он.
– Мне не…
– Отбрось сомнения, – Китаец провел ладонью по волосам, – пять капель спиртного и ничего больше.
– Ладно, – застенчиво произнесла Лена.
Китаец бросил трубку на рычаг и стал не спеша одеваться. На этот раз – сплошная джинса. Выйдя из дома, он сел в джип и направился на Ильинскую. От сверкания снега у него, как всегда, заломило глаза. Он быстро надел темные очки. Еще издалека он заметил высокую стройную фигуру Елены Прекрасной. На ней была шубка из чернобурой лисы. Концы темно-русых прядей были слегка подвиты. На этот раз макияж Елены носил подчеркнуто вечерний характер. Это, можно сказать, было другое лицо – ничего от миленькой молоденькой девушки. Ярко накрашенный рот и фиолетово-сизые тени, толстым слоем нанесенные на веки, делали Елену похожей на женщину-вамп. У Китайца зарябило в глазах, а когда он коснулся затянутой в тонкую кожу руки Елены, его обдало волной французского парфюма.
– Ты уже приготовилась к вечеру? – с улыбкой сказал Китаец.
– Можно сказать, что так, – смущенно улыбнулась Елена.
– Прошу, – Китаец взял ее под локоток и повел к машине.
– Отличный джип, – оценила «Массо» Елена.
Они выехали на Чернышевскую.
– Так Евгения Елизаровна не против? – спросил Китаец.
– Не против. Но за объявлением, что я приду не одна, последовала куча предостережений, сопровождаемых разными вопросами. Дошло дело до того, что мама меня напрямую спросила о характере наших отношений.
– Это как же? – лукаво улыбнулся Китаец.
– Спим ли мы, и если да, то с каких пор? И почему о своем друге я говорю только сейчас… – смутилась Елена.
– Занятно, – Китаец повернул голову к Елене, – и что ты ответила?
– Что отношения у нас чисто платонические… – Елена потупилась, и Китаец увидел, как сквозь слой грима пробивается слабая краска стыда.
– А если бы наши отношения не были платоническими, ты бы сказала правду или соврала?
– Зачем говорить о том, чего нет? – пренебрежительно хмыкнула Елена.
– Сейчас нет, – беззаботным тоном произнес Китаец.
– Это намек?
– Нет, генеральная репетиция, – рассмеялся он.
Елена с опаской посмотрела на него. Было в этом черноглазом человеке что-то ненадежное, тревожившее ее сердце, в чьем теплом гнездышке с давних пор поселился образ идеального мужчины – внимательного, заботливого, состоятельного, вежливого, элегантного. Китаец несколько не соответствовал этой блаженно-малодушной установке. И, будучи послушной дочерью своей пробивной мамы, Елена испытывала естественное чувство непонимания, если не сказать, тревоги, когда слышала, каким тоном Танин говорит о таких серьезных вещах, как взаимоотношения полов.
– Думаю, – как бы отвечая ее настороженному настрою, сказал Китаец, – этот пробел можно заполнить.
Его губы растянула лукавая усмешка.
– А малой кровью обойтись нельзя? – сделала вид, что обиделась, Елена. – Ты ведь используешь меня…
– Отнюдь. Я мог бы поговорить с твоей мамой в стенах мэрии…
– Но тебе не хочется терять времени, – проницательно заметила Лена.
– Отнюдь, – повторил Китаец, – я очень принципиальный человек. Если женщина мне не нравится, я никогда…
– Но тебе ведь не понравился мой макияж, – усмехнулась Елена Прекрасная.
– Откуда ты это взяла? – поразился ее проницательности Китаец.
– По твоему лицу видно было. Не думай, что на нем ничего не отражается, – с оттенком превосходства сказала Лена.
– Может, ты и права. Мы сделаем тебе другой макияж. Надеюсь, принадлежности у тебя с собой? – многозначительно покосился он на ее замшевую сумку.
– С собой, – улыбнулась Елена.
– Обожаю всякие женские штучки…
Оставив джип у подъезда, Китаец распахнул перед Еленой дверь. Они быстро миновали лестницу и вошли в квартиру.
– О господи, – воскликнула Елена, – сколько пыли! Настоящее жилище холостяка!
– Только не надейся, что я дам тебе тряпку и приглашу произвести здесь уборку. Эта пыль священна! – Китаец принял от Елены шубу и повесил на вешалку.
– Территория не маленькая, но почему такая пустота? – пожала плечами стоящая посреди гостиной Лена.
– Я довольствуюсь малым, – с достоинством произнес Китаец, – а вот другие комнаты я тебе посещать не советую.
– Это почему же? – заулыбалась Лена.
Она стояла такая соблазнительно стройная, такая юная в своем сиреневом пиджаке и черной облегающей юбке…
– Потому что там, – приблизился к ней Китаец, – вакуум, обычный физический вакуум.
Елена непонимающе посмотрела на него. Он придвинулся вплотную и расстегнул ее сиреневый пиджак. Под ним была только черная сеточка боди и никакого бюстгальтера. Грудь у Елены была большая и округлая.
«Не девичья, а женская», – подумал Китаец. Он хитро посмотрел на Лену – что же ты, мол, никакого белья не надела? Едва его руки спокойным, можно даже сказать, отработанным жестом легли на ее тонкую талию, она сама прянула в его объятия.
Он нашел два ее напрягшихся от возбуждения соска, которые дырявили прозрачно-сетчатое боди, и страстно сдавил. Лена издала блаженный стон и стала медленно оседать на пол. Он взял ее прямо на ковре, едва не порвав тесную юбку. Она что-то шептала ему на ухо, о чем-то умоляла… Он не расслышал. Когда ее протяжный и резкий, как вой сирены, стон потряс гостиную, Танин сделал несколько бурных рывков и, впечатывая цветущее тело Лены в пол, замер на нем с остывающим в гортани криком. Казалось, они оба потеряли сознание. Через пару минут Танин снова услышал ее нечленораздельный шепот. Лена запустила руки ему в волосы и болтала, как помешанная.
– Давай я помогу тебе раздеться, – Танин принялся стаскивать с нее одежду.
Когда на свет божий во всю свою матовую мощь глянула ее нагота, он подхватил Лену на руки и понес в ванную. Включив воду, он осторожно погрузил Лену в ванну и залез сам. Излишне говорить, что ее кричащий макияж был смыт за считаные доли секунды.
Глава 13
– Пытаюсь прояснить ситуацию, – спокойно ответил Китаец.
– Вы подозреваете кого-то из нас в убийстве Эванса? – с ледяной усмешкой спросил Светлов.
– Подозреваю. Этот друг Эванса снял для него квартиру и убил его, завладев документами. Сейчас, я думаю, бумаги находятся у этого вероломного субъекта.
– Так вы расследуете убийство Эванса или ищете компромат? – хитро посмотрел на Китайца Светлов.
– И то, и другое.
– Благородно, очень благородно.
– А главное, ответственно, – сдержанно улыбнулся Китаец, – ну что ж, спасибо. Вы очень помогли.
Он резко встал. Светлов тоже поднялся. На его длинных тонких губах маячила все та же нагловато-всепрощающая улыбка.
– Всегда рад помочь.
– Если что, я оставляю за собой право побеспокоить вас еще раз, – процедил Китаец и направился к выходу.
* * *
Послеобеденные часы напоминали растопленный воск. На пару часов Китаец впал в забытье. Ему привиделся Няньнин. Он морозным узором ткался на тонком стекле сумерек. Вместо людей мелькали темные плоские тени. Они наслаивались одна на другую, перешептывались, лепились, как пластилин, сваливались в комок. Потом на их тягучее, словно патока, месиво наползала тоскливая белизна заснеженной равнины, и громадная фигура Цюй Юаня, подобно сказочному великану, вырастала у самого горизонта. Его конь был похож на льдистое облако.
Телефонный звонок, подобно зимнему муссону, смел эту заиндевелую сказку.
– Танин слушает, – Китаец снял трубку.
– Это Лена.
Танин взглянул на часы: без трех минут три.
– Да, Лена. Чем порадуешь?
– Нам нужно встретиться, – довольно уверенно произнесла Елена Прекрасная.
– Генеральная репетиция? – шутливо сказал Китаец.
– Что-то вроде… – Китаец уловил волнение в ее серебристом голоске.
– Где?
– В каком-нибудь кафе.
– У меня есть идея получше. Ты откуда говоришь, из дома? – Китаец зевнул.
– Нет. Я у подруги. Около Ильинской площади.
– Прекрасно. Минут через пятнадцать-двадцать выходи к остановке автобуса…
– Двойки? – покорно уточнила Елена.
– Да. Я подъеду.
– А куда мы поедем? – наивно спросила она.
– Ко мне. Ты ведь не была у меня, а девушке полагается знать, где живет ее бойфренд, – игриво подытожил он.
– Мне не…
– Отбрось сомнения, – Китаец провел ладонью по волосам, – пять капель спиртного и ничего больше.
– Ладно, – застенчиво произнесла Лена.
Китаец бросил трубку на рычаг и стал не спеша одеваться. На этот раз – сплошная джинса. Выйдя из дома, он сел в джип и направился на Ильинскую. От сверкания снега у него, как всегда, заломило глаза. Он быстро надел темные очки. Еще издалека он заметил высокую стройную фигуру Елены Прекрасной. На ней была шубка из чернобурой лисы. Концы темно-русых прядей были слегка подвиты. На этот раз макияж Елены носил подчеркнуто вечерний характер. Это, можно сказать, было другое лицо – ничего от миленькой молоденькой девушки. Ярко накрашенный рот и фиолетово-сизые тени, толстым слоем нанесенные на веки, делали Елену похожей на женщину-вамп. У Китайца зарябило в глазах, а когда он коснулся затянутой в тонкую кожу руки Елены, его обдало волной французского парфюма.
– Ты уже приготовилась к вечеру? – с улыбкой сказал Китаец.
– Можно сказать, что так, – смущенно улыбнулась Елена.
– Прошу, – Китаец взял ее под локоток и повел к машине.
– Отличный джип, – оценила «Массо» Елена.
Они выехали на Чернышевскую.
– Так Евгения Елизаровна не против? – спросил Китаец.
– Не против. Но за объявлением, что я приду не одна, последовала куча предостережений, сопровождаемых разными вопросами. Дошло дело до того, что мама меня напрямую спросила о характере наших отношений.
– Это как же? – лукаво улыбнулся Китаец.
– Спим ли мы, и если да, то с каких пор? И почему о своем друге я говорю только сейчас… – смутилась Елена.
– Занятно, – Китаец повернул голову к Елене, – и что ты ответила?
– Что отношения у нас чисто платонические… – Елена потупилась, и Китаец увидел, как сквозь слой грима пробивается слабая краска стыда.
– А если бы наши отношения не были платоническими, ты бы сказала правду или соврала?
– Зачем говорить о том, чего нет? – пренебрежительно хмыкнула Елена.
– Сейчас нет, – беззаботным тоном произнес Китаец.
– Это намек?
– Нет, генеральная репетиция, – рассмеялся он.
Елена с опаской посмотрела на него. Было в этом черноглазом человеке что-то ненадежное, тревожившее ее сердце, в чьем теплом гнездышке с давних пор поселился образ идеального мужчины – внимательного, заботливого, состоятельного, вежливого, элегантного. Китаец несколько не соответствовал этой блаженно-малодушной установке. И, будучи послушной дочерью своей пробивной мамы, Елена испытывала естественное чувство непонимания, если не сказать, тревоги, когда слышала, каким тоном Танин говорит о таких серьезных вещах, как взаимоотношения полов.
– Думаю, – как бы отвечая ее настороженному настрою, сказал Китаец, – этот пробел можно заполнить.
Его губы растянула лукавая усмешка.
– А малой кровью обойтись нельзя? – сделала вид, что обиделась, Елена. – Ты ведь используешь меня…
– Отнюдь. Я мог бы поговорить с твоей мамой в стенах мэрии…
– Но тебе не хочется терять времени, – проницательно заметила Лена.
– Отнюдь, – повторил Китаец, – я очень принципиальный человек. Если женщина мне не нравится, я никогда…
– Но тебе ведь не понравился мой макияж, – усмехнулась Елена Прекрасная.
– Откуда ты это взяла? – поразился ее проницательности Китаец.
– По твоему лицу видно было. Не думай, что на нем ничего не отражается, – с оттенком превосходства сказала Лена.
– Может, ты и права. Мы сделаем тебе другой макияж. Надеюсь, принадлежности у тебя с собой? – многозначительно покосился он на ее замшевую сумку.
– С собой, – улыбнулась Елена.
– Обожаю всякие женские штучки…
Оставив джип у подъезда, Китаец распахнул перед Еленой дверь. Они быстро миновали лестницу и вошли в квартиру.
– О господи, – воскликнула Елена, – сколько пыли! Настоящее жилище холостяка!
– Только не надейся, что я дам тебе тряпку и приглашу произвести здесь уборку. Эта пыль священна! – Китаец принял от Елены шубу и повесил на вешалку.
– Территория не маленькая, но почему такая пустота? – пожала плечами стоящая посреди гостиной Лена.
– Я довольствуюсь малым, – с достоинством произнес Китаец, – а вот другие комнаты я тебе посещать не советую.
– Это почему же? – заулыбалась Лена.
Она стояла такая соблазнительно стройная, такая юная в своем сиреневом пиджаке и черной облегающей юбке…
– Потому что там, – приблизился к ней Китаец, – вакуум, обычный физический вакуум.
Елена непонимающе посмотрела на него. Он придвинулся вплотную и расстегнул ее сиреневый пиджак. Под ним была только черная сеточка боди и никакого бюстгальтера. Грудь у Елены была большая и округлая.
«Не девичья, а женская», – подумал Китаец. Он хитро посмотрел на Лену – что же ты, мол, никакого белья не надела? Едва его руки спокойным, можно даже сказать, отработанным жестом легли на ее тонкую талию, она сама прянула в его объятия.
Он нашел два ее напрягшихся от возбуждения соска, которые дырявили прозрачно-сетчатое боди, и страстно сдавил. Лена издала блаженный стон и стала медленно оседать на пол. Он взял ее прямо на ковре, едва не порвав тесную юбку. Она что-то шептала ему на ухо, о чем-то умоляла… Он не расслышал. Когда ее протяжный и резкий, как вой сирены, стон потряс гостиную, Танин сделал несколько бурных рывков и, впечатывая цветущее тело Лены в пол, замер на нем с остывающим в гортани криком. Казалось, они оба потеряли сознание. Через пару минут Танин снова услышал ее нечленораздельный шепот. Лена запустила руки ему в волосы и болтала, как помешанная.
– Давай я помогу тебе раздеться, – Танин принялся стаскивать с нее одежду.
Когда на свет божий во всю свою матовую мощь глянула ее нагота, он подхватил Лену на руки и понес в ванную. Включив воду, он осторожно погрузил Лену в ванну и залез сам. Излишне говорить, что ее кричащий макияж был смыт за считаные доли секунды.
Глава 13
Поставив джип между серым «БМВ» и красным «Фольксвагеном» последней модели, Танин вылез из машины и помог выйти Лене. Миновав просторный холл, они поднялись на третий этаж пятиэтажного дома из разряда новых кирпичных построек и, выйдя из лифта, подошли к двери с номером «двенадцать».
– Ты все понял? – Елена озабоченно посмотрела на Китайца.
Танин кивнул и улыбнулся. Этой ли маменькиной дочке учить его этикету? По дороге он купил цветы и намерен был вручить их ее дорогой мамуле. Лена отперла дверь. На них оглушительной лавиной обрушилась российская попса. Прихожая из смутных эстетических соображений была увешана декоративными тарелками и небольшими картинами в духе тех, которые Китаец видел в кабинете Натальи: березы, избы, заснеженные опушки, закатное небо над притихшей в ожидании утра деревней. Причем в последнем варианте краски неба были кислотными. Они резали глаз, а у человека, отличающегося хорошим вкусом, вызвали бы эстетическую отрыжку. На Танина это подействовало мрачным образом. Оно пробудило дремлющую в нем до поры до времени склонность к жестоким розыгрышам и шуткам.
– А это наши молодые, – послышалось из гостиной сочное сопрано, и в прихожую горячим золотым шаром вкатилась тучная улыбающаяся блондинка с простонародным лоснящимся лицом, одетая в парадный костюм из шерлаховой парчи.
Танин едва не попятился, потому что в госпоже Ковалевой он узнал… ту самую «бабищу» из ресторана, которая пялилась на них с Лизой. Но, быстро овладев собой, он улыбнулся с самым невинным видом и вкрадчиво произнес:
– Добрый вечер, Евгения Елизаровна, вы прекрасно выглядите.
Но то ли блондинка была настроена в отношении Танина самым решительным образом, то ли в его голосе, несмотря на все его старания, она различила еле уловимые нотки скрытой издевки, но выражение ее лица, как и в прошлый раз лишенного макияжа, стало свирепым и угрожающим.
– Лена, иди к гостям, – тоном, не терпящим возражений, гаркнула она, – а вы, молодой человек, – бросила она на Танина короткий и острый, как кинжал, взгляд, – задержитесь.
Лена растерянно посмотрела на мать, перевела вопросительный взгляд на Китайца. Его лицо было покрыто броней безучастности. Тогда она несмело шагнула в направлении гостиной и, оглянувшись напоследок, покинула прихожую, которая, как показалось Танину, вот-вот должна была превратиться в поле боя.
Для пущей убедительности, что разговор предстоит серьезный, Евгения Елизаровна закрыла широкие створки двери, отделяющей прихожую от гостиной, из которой доносился радостный галдеж.
– Прошу меня извинить, – сказала Ковалева таким твердым тоном, что Китаец понял, что нет ничего более несвойственного этой женщине, чем просить у кого-то извинения, – но я должна выяснить…
– Какие у нас с Леной отношения? – придурковато улыбнулся Китаец.
– Что вы затеваете? Лена сказала мне, что вы – журналист…
– Так и есть. А что, я не похож на журналиста? – шутливо приосанился и принял комично сосредоточенный вид Танин.
– Молодой человек… – метнула в него уничтожающий взгляд Ковалева, – я ведь серьезно с вами разговариваю. Какие у вас намерения? Не далее как вчера вы целовались в ресторане с молоденькой блондинкой. Я склонна подозревать, что она несовершеннолетняя… – В маленьких глазках Ковалевой закипало бешенство.
– Зато я – совершеннолетний, – с непрошибаемой серьезностью ответил Китаец, – хотите, права покажу?
– А вот издевки ваши здесь не пройдут, – рыкнула блондинка.
В этот момент дверь приоткрылась, и интеллигентного вида очкарик, в котором Танин узнал вчерашнего спутника Ковалевой, с озадаченным видом застыл между гостиной и прихожей.
– Женя, – сопливо промямлил он, – все заспрашивались, где ты.
«Женя» бросила на Китайца испепеляющий взгляд, потом раздраженно посмотрела на своего мужа и прошипела:
– Иди, Петя, иди. Я скоро. Вот только с товарищем поговорю.
Очкарик покорно удалился.
– Итак, чего вы хотите от моей дочери? – не унималась злобная фурия.
– Вы, госпожа Ковалева, должны знать, чего обычно мужчины хотят от женщин, – дерзко съязвил Китаец, который был недалек от мысли, что с Евгенией Елизаровной сейчас случится апоплексический удар.
Она стояла, уперев руки в бока, глаза ее метали миллионовольтовые молнии, на тонких ехидных губах выступила клокочущая слюна.
– Хорошо, – разыграл сокрушение Китаец, – я вам признаюсь.
Он придал взгляду волнующую влажность и таинственный блеск.
– Я люблю вашу дочь, – тоном задыхающегося от страсти Ромео произнес он и потупил глаза, – вчера мы жестоко поссорились. Она довела меня до бешенства. Я снял первую попавшуюся девку и…
– Хотели забыться в объятиях этой продажной твари, – договорила за Китайца Ковалева, – я видела, как она смотрела на вас. Настоящая шлюха, – с высокомерным презрением подытожила она.
Китаец понял, что наживка проглочена. «У таких климактерически загруженных и не отутюженных дамочек, – цинично подумал он, – просто крокодиловая чувствительность. Она заменяет им неразвитую чувственность, по которой больно и однобоко прошелся социализм. К тому же их чудовищное тщеславие не допускает мысли, что их любимое чадо может увлечься каким-нибудь нахалом. Они склонны всю вину за разнузданное поведение избранника своей дочери списать на какую-нибудь пришедшуюся к слову "продажную тварь". Слышала бы сейчас Лиза, о чем я толкую с этой здоровенной теткой».
Он чуть не улыбнулся. Но вовремя спохватился и приготовился излить душу Лениной мамусе.
– Но теперь все позади, – облегченно вздохнул Китаец.
– Что-то очень уж складно все у вас получается, – вперила Ковалева в него недоверчивый взгляд.
– Спросите у Лены, – изобразил смущение Китаец, – сегодня мы на протяжении нескольких часов занимались с ней…
– Избавьте меня от этих подробностей, – покраснела Ковалева и подняла руку, – это ваше дело, – более мягким сопрано произнесла она.
– Спасибо, – патетично выдохнул он, – и все-таки я чувствую себя таким виноватым перед ней… Ведь я ее так люблю, – он возвел глаза к потолку, – я пришел с мирным визитом, познакомиться с вами. Лена мне столько о вас рассказывала, столько…
В эту минуту раздался звонок. Не отрывая глаз от лица Китайца, Ковалева открыла замок.
– А! Наташа, Саша, – радостно завопила она, – проходите!
Китаец оглянулся: на пороге стояли Веденеева и Пляц. На Наталье был похожий на пиджак соболий полушубок, на Пляце – шикарная дубленка.
– Привет, – безо всякого намека на дружелюбие улыбнулась Наталья.
– Знакомьтесь, – заворковало сопрано, – Наталья Станис…
– Мы уже знакомы, – перебил ее Пляц, растягивая рот в лицемерной улыбке.
– Прекрасно, – пропела Ковалева, тем не менее недоверчиво косясь на Китайца и Наталью. – Ну, тогда милости прошу, – хозяйка мощной грудью налегла на створки.
Группа гостей, оставив верхнюю одежду в прихожей, двинулась за ней. Запах Натальиных духов вызвал у Китайца легкое головокружение. Он чувствовал, что она краем глаза смотрит на него.
В гостиной был накрыт длинный стол, у которого толклись гости. Китаец увидел Светлова в компании розовощекой шатенки лет сорока и еще несколько немолодых пар. Дмитрий Сергеевич и его спутница болтали, сидя на широком диване с изогнутой спинкой. В руках они держали по фужеру с шампанским. Елена о чем-то горячо спорила с черноволосой дамой, одетой в помпезный зеленый костюм. Заметив Китайца, она стала косить глазами на него. Ее взгляд был немедленно перехвачен Натальей, потому что вскоре на губах последней появилась понимающе-язвительная усмешка.
– Прошу всех к столу, – музыкально гаркнула Ковалева, лицо которой расплылось в слащавой улыбке.
Гости несказанно оживились, услышав это приглашение. Кто – медленно, а кто – в ускоренном темпе стали усаживаться за стол.
Пляц успел пожать руку Светлову и еще одному не внушающему доверия субъекту с пегими жиденькими волосенками и бегающим взглядом. Глаза мужчины были так глубоко посажены, что создавалось впечатление, что у него полые глазницы. Китаец пытался вглядеться в эти сизо-черные провалы, но его взгляд не различил ничего, кроме уклончивого мелькания серо-голубых белков.
– Лена, – с покровительственной властностью улыбнулась Ковалева, – ну что же ты? Бери Владимира, и садитесь вон туда, – она вытянула руку по направлению к двери, ведущей на лоджию. – Наташа, Саша, давайте проходите, что вы в самом деле? Как будто в первый раз!
Лена подошла к Китайцу и замерла в нерешительности. На мгновение ее растерянный взгляд скользнул по Наталье, которая уже сидела за столом, и Китаец понял, что женщины прониклись друг к другу стойкой антипатией. Лицо Натальи напоминало безжизненную маску. Единственное, что его оживляло, – это изредка пробегавшая по нему тень высокомерного презрения. Лена беспомощно уставилась на Китайца.
– Ну так что мы стоим? – непринужденно сказал он и, взяв озадаченную Лену за руку, повел ее в указанном Ковалевой направлении.
Получилось так, что Танин и Наталья оказались сидящими друг напротив друга, если не считать незначительного смещения последней влево. Едва Китаец опустился на стул, аквамариновые глаза Натальи зло и лукаво сузились и принялись швырять в него острые осколки ледяной насмешки. Он спокойно посмотрел на Наталью и… улыбнулся. Эта невинная улыбка повергла ее в недоумение. Она еще раз пристально посмотрела на Танина. Но он уже приступил к выполнению приятных кавалерских обязанностей: накладывал салат в тарелку по-прежнему растерянной Елены.
– Друзья! – с рюмкой в руках поднялась Ковалева. – Мы здесь сегодня собрались…
Китаец не стал слушать вступительную речь Евгении Елизаровны, потому что почувствовал, как чья-то необутая нога дотронулась до его колена. Он посмотрел на Наталью. Она хитро улыбнулась и ногу не убрала. Тогда он опустил под стол руку и принялся поглаживать ее маленькую стопу. Однако решив, что подобное занятие все же небезопасно в кругу солидных дяденек и тетенек, он пощекотал Натальину стопу и отстранил ее. Наталья, как малое дитя, которого лишили любимой игрушки, надула губы. Она приняла надменный вид, но Китайцу достаточно было кинуть на нее один короткий взгляд, чтобы понять, что поза эта наигранная. Ее нарочитость бросалась в глаза. Наталья опустила ногу и равнодушно взяла фужер. -…мы с Петей прожили двадцать пять лет в любви и согласии. Не могу сказать, что все у нас было гладко… Не обходилось порой дело и без… – Ковалева сощурила свои и без того маленькие глазки. -…разного рода идеологических споров и разногласий, но мы всегда…
Елена ввела Китайца в курс дела. Поводом для собрания послужило двадцатипятилетие супружеской жизни ее родителей. Если бы не те несколько вопросов, которые он намеревался задать Ковалевой в непринужденной обстановке тет-а-тет, он бы шепнул на ушко Наталье пару слов, и они бы… -…и своей дочери желаю такого же счастья, какого была удостоена я…
Наконец торжественный спич завершился, и все дружно выпили. А выпив, принялись за угощение. Китаец следовал кодексу обходительного и насквозь положительного ухажера. Он наливал в Еленин бокал вино и все время подкладывал ей салаты. От него не укрылось, что Наталья больше налегает на питье, чем на еду. Пляц выражал по этому поводу однозначное неудовольствие и беспокойство. Китаец видел, как он что-то раздраженно шепчет Наталье на ухо. В течение всего времени, пока губы Александра Степановича беззвучно двигались рядом с аккуратненьким ушком Натальи, ее шаловливые глаза многообещающе улыбались Китайцу. Танин видел, что она захвачена этой опасной игрой, и в принципе был готов к любой эксцентричной выходке с ее стороны.
После того как обилие поздравительных тостов было залито не менее обильной выпивкой и закушено обилием разнообразной праздничной снеди, пришло время танцев. В гостиной царило оживленное веселье подвыпивших людей. Лица приобрели податливость мокрой глины, губы непроизвольно растягивались в блаженных улыбках, глаза лихорадочно блестели, руки, казалось, сами собой образовывали широкие круги объятий. Кто-то щелкнул выключателем. В ту же секунду рыжевато замерцали настенные бра и неистово заиграла музыка. Послышался скрип отодвигаемых стульев. Китаец обнял Елену и повлек ее во владения Терпсихоры. Наталья осталась сидеть за столом. На ее красивом лице застыло выражение усталости и разочарования. Пляц закружился с Евгенией Елизаровной, и Китаец почувствовал непреодолимое желание подсесть к Наталье и, нежно обняв ее, заглянуть в прохладную бирюзу ее красиво удлиненных глаз. Он понимал, что в подобном освещении не различит их великолепного оттенка, не увидит их кристальной прозрачности, и все же…
– Ты все время смотришь на нее, – услышал он поникший, как лепестки сорванной розы, голос Елены, о существовании которой он почти забыл. – У тебя с ней что-то было?
– С чего ты взяла? – с неохотой отозвался Китаец.
– Это видно с первого взгляда… – Елена посмотрела на него с печальным недоверием.
– Было да прошло, – грустно ответил он. – Я не хочу об этом вспоминать, – соврал он.
Лицо Натальи белым загадочным облаком плыло в желтоватых сумерках комнаты. Оно казалось необитаемым островом в океане приторно веселой музыки и разгоряченных спиртным голосов. «Может, это очередная фаза игры?» – предположил Китаец.
Словно прочитав его мысли, Наталья с ленивой грацией поднялась со стула и неторопливо двинулась в сторону импровизированной танцплощадки. Из неторопливо струящихся и подчеркнуто женственных ее движения стали угловатыми и решительными. Она приблизилась к танцующим Китайцу и Елене, которая с затаенной ненавистью и опаской наблюдала за ее перемещениями, и намеренно громко сказала:
– Танин, ты не хочешь потанцевать со своей старой знакомой?
Китаец увидел, как несколько голов повернулись в их сторону. Но это только раззадорило Наталью. Она широко улыбнулась и попыталась пролезть между Китайцем и Леной. Китаец разомкнул танцевальные объятия и остановился.
– Подожди, я ее сейчас успокою, – шепнул он Елене и повернулся к Наталье. – Давай-ка встретимся после всей этой попсы, – тихо сказал он Наталье на ухо, отводя ее в сторону. У тебя, идет? Ты отправишь своего гаврика домой, а я, скажем, через полчаса подъеду?
– Умеешь ты сглаживать конфликты, – с расслабленной насмешкой посмотрела она на него, – только не забывай, на кого ты работаешь.
– Наверное, это кружит тебе голову, – иронично заметил Танин.
– Мне кружит голову другое, – она недвусмысленно посмотрела на Китайца.
Он и бровью не повел.
– Вот что, скажись больной и отправляйся домой прямо сейчас, а я еще должен с Ковалевой поговорить.
– Хочешь меня сбагрить? – враждебно сощурила глаза Наталья.
– Ну что ты…
В этот момент свет зажегся. Китаец незаметно кивнул Наталье и вернулся к Елене. Гости опять уселись за стол. Китаец увидел, что Ковалева направляется в коридор, и решил ее перехватить. Краем глаза он наблюдал за своей сумасбродной заказчицей. Она села за стол и затравленно уставилась на него. Вслед за ней приземлился и Пляц. Наталья стала что-то напряженно объяснять ему. Потом встала и громко сказала:
– Прошу меня извинить. Очень голова болит.
– Наташа! – загорланила замершая между гостиной и прихожей хозяйка дома.
– Мои поздравления, самые теплые пожелания… – проговорила та заплетающимся языком.
– Евгения Елизаровна, – вступил Пляц, – прошу нас извинить, но Наталья действительно что-то расклеилась. Я отвезу ее домой и вернусь.
– Ну… – растерянно пожала плечами Ковалева. – А как же жаркое?
– Ничего не поделаешь, – произнес со скорбной физиономией Пляц, выводя Наталью из-за стола.
Ковалева отправилась провожать парочку. Китаец улучил момент и устремился следом. Когда дверь за гостями закрылась, Китаец обратился к Ковалевой:
– Евгения Елизаровна, мне надо с вами поговорить. – Он умоляюще посмотрел на нее.
– Опять комедию ломать будешь? – снисходительным тоном умасленной и польщенной барыни сказала Ковалева.
– Где мы можем это сделать?
– Я не могу бросить гостей, – твердо произнесла Евгения Елизаровна.
– Это не займет много времени.
– Ну ладно, – великодушно согласилась она, – пошли в Ленкину комнату.
Расположившись в креслах у небольшого столика, они продолжили разговор.
– Не знаю, говорил ли вам Александр Степанович… Я провожу независимое журналистское расследование.
– Ты все понял? – Елена озабоченно посмотрела на Китайца.
Танин кивнул и улыбнулся. Этой ли маменькиной дочке учить его этикету? По дороге он купил цветы и намерен был вручить их ее дорогой мамуле. Лена отперла дверь. На них оглушительной лавиной обрушилась российская попса. Прихожая из смутных эстетических соображений была увешана декоративными тарелками и небольшими картинами в духе тех, которые Китаец видел в кабинете Натальи: березы, избы, заснеженные опушки, закатное небо над притихшей в ожидании утра деревней. Причем в последнем варианте краски неба были кислотными. Они резали глаз, а у человека, отличающегося хорошим вкусом, вызвали бы эстетическую отрыжку. На Танина это подействовало мрачным образом. Оно пробудило дремлющую в нем до поры до времени склонность к жестоким розыгрышам и шуткам.
– А это наши молодые, – послышалось из гостиной сочное сопрано, и в прихожую горячим золотым шаром вкатилась тучная улыбающаяся блондинка с простонародным лоснящимся лицом, одетая в парадный костюм из шерлаховой парчи.
Танин едва не попятился, потому что в госпоже Ковалевой он узнал… ту самую «бабищу» из ресторана, которая пялилась на них с Лизой. Но, быстро овладев собой, он улыбнулся с самым невинным видом и вкрадчиво произнес:
– Добрый вечер, Евгения Елизаровна, вы прекрасно выглядите.
Но то ли блондинка была настроена в отношении Танина самым решительным образом, то ли в его голосе, несмотря на все его старания, она различила еле уловимые нотки скрытой издевки, но выражение ее лица, как и в прошлый раз лишенного макияжа, стало свирепым и угрожающим.
– Лена, иди к гостям, – тоном, не терпящим возражений, гаркнула она, – а вы, молодой человек, – бросила она на Танина короткий и острый, как кинжал, взгляд, – задержитесь.
Лена растерянно посмотрела на мать, перевела вопросительный взгляд на Китайца. Его лицо было покрыто броней безучастности. Тогда она несмело шагнула в направлении гостиной и, оглянувшись напоследок, покинула прихожую, которая, как показалось Танину, вот-вот должна была превратиться в поле боя.
Для пущей убедительности, что разговор предстоит серьезный, Евгения Елизаровна закрыла широкие створки двери, отделяющей прихожую от гостиной, из которой доносился радостный галдеж.
– Прошу меня извинить, – сказала Ковалева таким твердым тоном, что Китаец понял, что нет ничего более несвойственного этой женщине, чем просить у кого-то извинения, – но я должна выяснить…
– Какие у нас с Леной отношения? – придурковато улыбнулся Китаец.
– Что вы затеваете? Лена сказала мне, что вы – журналист…
– Так и есть. А что, я не похож на журналиста? – шутливо приосанился и принял комично сосредоточенный вид Танин.
– Молодой человек… – метнула в него уничтожающий взгляд Ковалева, – я ведь серьезно с вами разговариваю. Какие у вас намерения? Не далее как вчера вы целовались в ресторане с молоденькой блондинкой. Я склонна подозревать, что она несовершеннолетняя… – В маленьких глазках Ковалевой закипало бешенство.
– Зато я – совершеннолетний, – с непрошибаемой серьезностью ответил Китаец, – хотите, права покажу?
– А вот издевки ваши здесь не пройдут, – рыкнула блондинка.
В этот момент дверь приоткрылась, и интеллигентного вида очкарик, в котором Танин узнал вчерашнего спутника Ковалевой, с озадаченным видом застыл между гостиной и прихожей.
– Женя, – сопливо промямлил он, – все заспрашивались, где ты.
«Женя» бросила на Китайца испепеляющий взгляд, потом раздраженно посмотрела на своего мужа и прошипела:
– Иди, Петя, иди. Я скоро. Вот только с товарищем поговорю.
Очкарик покорно удалился.
– Итак, чего вы хотите от моей дочери? – не унималась злобная фурия.
– Вы, госпожа Ковалева, должны знать, чего обычно мужчины хотят от женщин, – дерзко съязвил Китаец, который был недалек от мысли, что с Евгенией Елизаровной сейчас случится апоплексический удар.
Она стояла, уперев руки в бока, глаза ее метали миллионовольтовые молнии, на тонких ехидных губах выступила клокочущая слюна.
– Хорошо, – разыграл сокрушение Китаец, – я вам признаюсь.
Он придал взгляду волнующую влажность и таинственный блеск.
– Я люблю вашу дочь, – тоном задыхающегося от страсти Ромео произнес он и потупил глаза, – вчера мы жестоко поссорились. Она довела меня до бешенства. Я снял первую попавшуюся девку и…
– Хотели забыться в объятиях этой продажной твари, – договорила за Китайца Ковалева, – я видела, как она смотрела на вас. Настоящая шлюха, – с высокомерным презрением подытожила она.
Китаец понял, что наживка проглочена. «У таких климактерически загруженных и не отутюженных дамочек, – цинично подумал он, – просто крокодиловая чувствительность. Она заменяет им неразвитую чувственность, по которой больно и однобоко прошелся социализм. К тому же их чудовищное тщеславие не допускает мысли, что их любимое чадо может увлечься каким-нибудь нахалом. Они склонны всю вину за разнузданное поведение избранника своей дочери списать на какую-нибудь пришедшуюся к слову "продажную тварь". Слышала бы сейчас Лиза, о чем я толкую с этой здоровенной теткой».
Он чуть не улыбнулся. Но вовремя спохватился и приготовился излить душу Лениной мамусе.
– Но теперь все позади, – облегченно вздохнул Китаец.
– Что-то очень уж складно все у вас получается, – вперила Ковалева в него недоверчивый взгляд.
– Спросите у Лены, – изобразил смущение Китаец, – сегодня мы на протяжении нескольких часов занимались с ней…
– Избавьте меня от этих подробностей, – покраснела Ковалева и подняла руку, – это ваше дело, – более мягким сопрано произнесла она.
– Спасибо, – патетично выдохнул он, – и все-таки я чувствую себя таким виноватым перед ней… Ведь я ее так люблю, – он возвел глаза к потолку, – я пришел с мирным визитом, познакомиться с вами. Лена мне столько о вас рассказывала, столько…
В эту минуту раздался звонок. Не отрывая глаз от лица Китайца, Ковалева открыла замок.
– А! Наташа, Саша, – радостно завопила она, – проходите!
Китаец оглянулся: на пороге стояли Веденеева и Пляц. На Наталье был похожий на пиджак соболий полушубок, на Пляце – шикарная дубленка.
– Привет, – безо всякого намека на дружелюбие улыбнулась Наталья.
– Знакомьтесь, – заворковало сопрано, – Наталья Станис…
– Мы уже знакомы, – перебил ее Пляц, растягивая рот в лицемерной улыбке.
– Прекрасно, – пропела Ковалева, тем не менее недоверчиво косясь на Китайца и Наталью. – Ну, тогда милости прошу, – хозяйка мощной грудью налегла на створки.
Группа гостей, оставив верхнюю одежду в прихожей, двинулась за ней. Запах Натальиных духов вызвал у Китайца легкое головокружение. Он чувствовал, что она краем глаза смотрит на него.
В гостиной был накрыт длинный стол, у которого толклись гости. Китаец увидел Светлова в компании розовощекой шатенки лет сорока и еще несколько немолодых пар. Дмитрий Сергеевич и его спутница болтали, сидя на широком диване с изогнутой спинкой. В руках они держали по фужеру с шампанским. Елена о чем-то горячо спорила с черноволосой дамой, одетой в помпезный зеленый костюм. Заметив Китайца, она стала косить глазами на него. Ее взгляд был немедленно перехвачен Натальей, потому что вскоре на губах последней появилась понимающе-язвительная усмешка.
– Прошу всех к столу, – музыкально гаркнула Ковалева, лицо которой расплылось в слащавой улыбке.
Гости несказанно оживились, услышав это приглашение. Кто – медленно, а кто – в ускоренном темпе стали усаживаться за стол.
Пляц успел пожать руку Светлову и еще одному не внушающему доверия субъекту с пегими жиденькими волосенками и бегающим взглядом. Глаза мужчины были так глубоко посажены, что создавалось впечатление, что у него полые глазницы. Китаец пытался вглядеться в эти сизо-черные провалы, но его взгляд не различил ничего, кроме уклончивого мелькания серо-голубых белков.
– Лена, – с покровительственной властностью улыбнулась Ковалева, – ну что же ты? Бери Владимира, и садитесь вон туда, – она вытянула руку по направлению к двери, ведущей на лоджию. – Наташа, Саша, давайте проходите, что вы в самом деле? Как будто в первый раз!
Лена подошла к Китайцу и замерла в нерешительности. На мгновение ее растерянный взгляд скользнул по Наталье, которая уже сидела за столом, и Китаец понял, что женщины прониклись друг к другу стойкой антипатией. Лицо Натальи напоминало безжизненную маску. Единственное, что его оживляло, – это изредка пробегавшая по нему тень высокомерного презрения. Лена беспомощно уставилась на Китайца.
– Ну так что мы стоим? – непринужденно сказал он и, взяв озадаченную Лену за руку, повел ее в указанном Ковалевой направлении.
Получилось так, что Танин и Наталья оказались сидящими друг напротив друга, если не считать незначительного смещения последней влево. Едва Китаец опустился на стул, аквамариновые глаза Натальи зло и лукаво сузились и принялись швырять в него острые осколки ледяной насмешки. Он спокойно посмотрел на Наталью и… улыбнулся. Эта невинная улыбка повергла ее в недоумение. Она еще раз пристально посмотрела на Танина. Но он уже приступил к выполнению приятных кавалерских обязанностей: накладывал салат в тарелку по-прежнему растерянной Елены.
– Друзья! – с рюмкой в руках поднялась Ковалева. – Мы здесь сегодня собрались…
Китаец не стал слушать вступительную речь Евгении Елизаровны, потому что почувствовал, как чья-то необутая нога дотронулась до его колена. Он посмотрел на Наталью. Она хитро улыбнулась и ногу не убрала. Тогда он опустил под стол руку и принялся поглаживать ее маленькую стопу. Однако решив, что подобное занятие все же небезопасно в кругу солидных дяденек и тетенек, он пощекотал Натальину стопу и отстранил ее. Наталья, как малое дитя, которого лишили любимой игрушки, надула губы. Она приняла надменный вид, но Китайцу достаточно было кинуть на нее один короткий взгляд, чтобы понять, что поза эта наигранная. Ее нарочитость бросалась в глаза. Наталья опустила ногу и равнодушно взяла фужер. -…мы с Петей прожили двадцать пять лет в любви и согласии. Не могу сказать, что все у нас было гладко… Не обходилось порой дело и без… – Ковалева сощурила свои и без того маленькие глазки. -…разного рода идеологических споров и разногласий, но мы всегда…
Елена ввела Китайца в курс дела. Поводом для собрания послужило двадцатипятилетие супружеской жизни ее родителей. Если бы не те несколько вопросов, которые он намеревался задать Ковалевой в непринужденной обстановке тет-а-тет, он бы шепнул на ушко Наталье пару слов, и они бы… -…и своей дочери желаю такого же счастья, какого была удостоена я…
Наконец торжественный спич завершился, и все дружно выпили. А выпив, принялись за угощение. Китаец следовал кодексу обходительного и насквозь положительного ухажера. Он наливал в Еленин бокал вино и все время подкладывал ей салаты. От него не укрылось, что Наталья больше налегает на питье, чем на еду. Пляц выражал по этому поводу однозначное неудовольствие и беспокойство. Китаец видел, как он что-то раздраженно шепчет Наталье на ухо. В течение всего времени, пока губы Александра Степановича беззвучно двигались рядом с аккуратненьким ушком Натальи, ее шаловливые глаза многообещающе улыбались Китайцу. Танин видел, что она захвачена этой опасной игрой, и в принципе был готов к любой эксцентричной выходке с ее стороны.
После того как обилие поздравительных тостов было залито не менее обильной выпивкой и закушено обилием разнообразной праздничной снеди, пришло время танцев. В гостиной царило оживленное веселье подвыпивших людей. Лица приобрели податливость мокрой глины, губы непроизвольно растягивались в блаженных улыбках, глаза лихорадочно блестели, руки, казалось, сами собой образовывали широкие круги объятий. Кто-то щелкнул выключателем. В ту же секунду рыжевато замерцали настенные бра и неистово заиграла музыка. Послышался скрип отодвигаемых стульев. Китаец обнял Елену и повлек ее во владения Терпсихоры. Наталья осталась сидеть за столом. На ее красивом лице застыло выражение усталости и разочарования. Пляц закружился с Евгенией Елизаровной, и Китаец почувствовал непреодолимое желание подсесть к Наталье и, нежно обняв ее, заглянуть в прохладную бирюзу ее красиво удлиненных глаз. Он понимал, что в подобном освещении не различит их великолепного оттенка, не увидит их кристальной прозрачности, и все же…
– Ты все время смотришь на нее, – услышал он поникший, как лепестки сорванной розы, голос Елены, о существовании которой он почти забыл. – У тебя с ней что-то было?
– С чего ты взяла? – с неохотой отозвался Китаец.
– Это видно с первого взгляда… – Елена посмотрела на него с печальным недоверием.
– Было да прошло, – грустно ответил он. – Я не хочу об этом вспоминать, – соврал он.
Лицо Натальи белым загадочным облаком плыло в желтоватых сумерках комнаты. Оно казалось необитаемым островом в океане приторно веселой музыки и разгоряченных спиртным голосов. «Может, это очередная фаза игры?» – предположил Китаец.
Словно прочитав его мысли, Наталья с ленивой грацией поднялась со стула и неторопливо двинулась в сторону импровизированной танцплощадки. Из неторопливо струящихся и подчеркнуто женственных ее движения стали угловатыми и решительными. Она приблизилась к танцующим Китайцу и Елене, которая с затаенной ненавистью и опаской наблюдала за ее перемещениями, и намеренно громко сказала:
– Танин, ты не хочешь потанцевать со своей старой знакомой?
Китаец увидел, как несколько голов повернулись в их сторону. Но это только раззадорило Наталью. Она широко улыбнулась и попыталась пролезть между Китайцем и Леной. Китаец разомкнул танцевальные объятия и остановился.
– Подожди, я ее сейчас успокою, – шепнул он Елене и повернулся к Наталье. – Давай-ка встретимся после всей этой попсы, – тихо сказал он Наталье на ухо, отводя ее в сторону. У тебя, идет? Ты отправишь своего гаврика домой, а я, скажем, через полчаса подъеду?
– Умеешь ты сглаживать конфликты, – с расслабленной насмешкой посмотрела она на него, – только не забывай, на кого ты работаешь.
– Наверное, это кружит тебе голову, – иронично заметил Танин.
– Мне кружит голову другое, – она недвусмысленно посмотрела на Китайца.
Он и бровью не повел.
– Вот что, скажись больной и отправляйся домой прямо сейчас, а я еще должен с Ковалевой поговорить.
– Хочешь меня сбагрить? – враждебно сощурила глаза Наталья.
– Ну что ты…
В этот момент свет зажегся. Китаец незаметно кивнул Наталье и вернулся к Елене. Гости опять уселись за стол. Китаец увидел, что Ковалева направляется в коридор, и решил ее перехватить. Краем глаза он наблюдал за своей сумасбродной заказчицей. Она села за стол и затравленно уставилась на него. Вслед за ней приземлился и Пляц. Наталья стала что-то напряженно объяснять ему. Потом встала и громко сказала:
– Прошу меня извинить. Очень голова болит.
– Наташа! – загорланила замершая между гостиной и прихожей хозяйка дома.
– Мои поздравления, самые теплые пожелания… – проговорила та заплетающимся языком.
– Евгения Елизаровна, – вступил Пляц, – прошу нас извинить, но Наталья действительно что-то расклеилась. Я отвезу ее домой и вернусь.
– Ну… – растерянно пожала плечами Ковалева. – А как же жаркое?
– Ничего не поделаешь, – произнес со скорбной физиономией Пляц, выводя Наталью из-за стола.
Ковалева отправилась провожать парочку. Китаец улучил момент и устремился следом. Когда дверь за гостями закрылась, Китаец обратился к Ковалевой:
– Евгения Елизаровна, мне надо с вами поговорить. – Он умоляюще посмотрел на нее.
– Опять комедию ломать будешь? – снисходительным тоном умасленной и польщенной барыни сказала Ковалева.
– Где мы можем это сделать?
– Я не могу бросить гостей, – твердо произнесла Евгения Елизаровна.
– Это не займет много времени.
– Ну ладно, – великодушно согласилась она, – пошли в Ленкину комнату.
Расположившись в креслах у небольшого столика, они продолжили разговор.
– Не знаю, говорил ли вам Александр Степанович… Я провожу независимое журналистское расследование.