Серегин Михаил. Самая срочная служба

   Маша успокоила его:
   – Там уже и столик для вас накрыт.
   – Неужели? А может, вы, девчонки, все замужние?
   Тут здоровая Мария покраснела и прикрыла глаза длинными ресницами.
   – Ну как вы могли подумать, Алексей Дмитриевич? Мы все свои восемнадцать годков только вас и ждали. К этой встрече всю жизнь готовились.
   Леха расплылся.
   – Да? Ну хорошо, где банька-то?
   Они пошли длинным коридором и уперлись в дубовую большую дверь.
   – Ну вот и пришли, – сообщила Мария, останавливаясь.
   – Откуда у тебя полотенце и кадка, я не видел, чтобы ты их брала? – У Лехи в последний раз за вечер появилось ощущение, что что-то здесь не так.
   – Задумался ты, родненький, не заметил, как брала я все необходимое.
   – Веник березовый?
   – Березовый.
   Фрол тем временем, пока Леха с Машкой разводили между собой кисель на компот, шел уже в обнимочку с Глашкой. Он содрал по дороге с нее кокошник и оставил его валяться в гостиной.
   – Знаешь, – нес Фрол, разглядывая короткую прическу Глашки с рыжим крашеным чубчиком, – сейчас девчонки одну прядь делают белой, а другую оставляют черной. Другие вообще становятся красно-белыми. Прикольно.
   Глаша моргала густо накрашенными глазками, выставляя веки, усыпанные блестками.
   – Я знаю. Мне так нравится. И тебе нравится.
   – Угадала. Не скучно жить-то тут?
   – А чего скучно. Телевизор, Интернет. Все как полагается.
   – Да?
   – Да.
   Фрол вошел в баньку последним, а девчонки остались стоять на пороге.
   – Это что такое? – Валетов хоть и был пьян, но ворочал языком в правильном направлении. – Вы давайте всю фигню с себя снимайте, и к нам. Полотенчики взять не забудьте. А в принципе ничего страшного, мы и своими поделимся.
   Витек выскочил из предбанника и перетащил к пацанам Лизу. Девчонка взвизгнула, но, увидев стоящего перед ней абсолютно голого Леху, примолкла. Все страхи во время созерцания всего, чем одарила Простакова природа, отступили.
   – Я сам себе хлыстать спину буду? Маша, заходи!
   Девчонки начали раздеваться позже, но закончили раньше Фрола. Он переживал, как бы все это дело не закончилось групповухой, а делиться с остальными своей Глашей он не желал. И сейчас, отправляясь в туман, Валетов старался не смотреть на девичьи прелести. Он думал, что не переживет стыда. Одно дело пригласить по пьяни искупаться, а другое, когда все заходит так далеко, что стыдно выпрямиться. Во всем Простаков виноват. Это он уже голый стоял. А двум его товарищам вроде все и нипочем. В баньке с голыми девками париться им в восемнадцать лет – рядовое мероприятие.
   Слава богу, там, среди розового кафеля и деревянных лавок, стоял полумрак. Были видны контуры тел, но никаких деталей. Сев на лавочку и прикрывшись веником, Фрол смотрел, как девчонки, не смущаясь, начали набирать из кранов воду. Каждая поднесла своему парню кадку с горячей водой. Разморенный Простаков макнул в горячую парящую воду березовый веник и шутливо хлестанул по попке Машку.
   Девушка сразу смутилась, а здоровяк, рассматривая все Машкины округлости и прелести, зашумел:
   – Парилка есть?
   – А как же, – ответила Мария и показала на небольшую дверочку слева.
   Витек с Фролом, сверкая голыми задами, последовали за Лехой. Вначале постояли внизу, потом забрались повыше, и тут Витек вспомнил, что они забыли веники. Он вышел обратно в баньку и остолбенел. Девки намылились и терли друг друга. Он, щурясь и тяжело дыша, кое-как добрался до веников и пробрался обратно в парилку, а перед глазами колыхались эти, ну эти... Все изображение ходуном ходило. Какое там пьянство, из башки прелести девичьи все повыбили, а теперь остатки с потом выходили.
   Они сидели на самом верху и тяжело дышали.
   – Я сегодня до вечера не доживу, – жаловался Фрол. – Меня всего внизу расперло.
   – Можно подумать, остальных не расперло, – отозвался Резина, начиная потихоньку похлестывать себе ноги.
   – А парок-то ничего, парок классный. – Простаков стал скрябать рукой пузо. – Надо бы пивка на угли кинуть, чтобы хлебом пахнуло.
   Дверь в парилку открылась, и вошла Лиза, наклонилась перед небольшой створочкой, где тлели угли, – ой, лучше не смотреть, можно же дара речи лишиться. Невозможно усидеть. И плеснула туда из ковшика пивка, и вскоре в нос ударил запах свежего хлеба.
   Девчоночка поклонилась и вышла. Простаков завыл:
   – Этого не может быть!
   – Все фигня! – стал подбадривать себя и других Валетов, начиная энергично нахлестывать себя. – Сейчас попаримся, пожрем, а потом – эх!
   – Машка! – позвал Простаков.
   Тут же явилась здоровая, широкобедрая девка. Фрол изначально-то был не безразличен к той, что стояла на крыльце в середине, хотя и склонялся больше к Глаше. С ней как-то поудобнее. А Машу-то как ворочать? Но если бы она была его! Вот прямо здесь и прямо сейчас. Но Простаков выбил все мысли из головы.
   – Иди сюда, по спине похлыщи! – Он улегся на широких ступенях пониже, и девка стала наяривать березовым веником.
   – О-о-о! А-а-а! – крики удовольствия разносились по всей бане. Когда ему веник надоел, он вскочил, схватил Машку за талию, развернул, пинком выпроводил ее из парилки и сам скрылся следом.
   Там Фрол и Витек услышали, как визжат девки и шум водопада. Обливается водой, видать холодной.
   Свою помывку здоровый считал законченной и орал во весь голос, чтобы ему на стол ставили жратву.
   Витек молча быстренько помахал веничком и выскочил. Один только Фрол остался на верхней полке и усиленно потел. В парилку вошла Глаша.
   – А ты чего сидишь?
   – Иду, иду. Ты только выйди пока. Сейчас я спущусь. Сейчас.
   Он кое-как слез вниз, погасил в себе желание, а то стыдно, а девчонки вроде ничего и не стесняются, а если и есть что, так не видать. Фрол закрыл заботливо парилочку и подошел к Глаше в то время, когда она возилась с краном и при этом немного нагнулась. Он подошел сзади и поцеловал ее пониже талии. Она повернулась к нему раскрасневшаяся.
   – Вначале откушать, – уперлась мокрыми ладонями ему в грудь и начала выпроваживать его в предбанник.
   На стол в тот вечер были поставлены: птица лебедь на блюде с печеными яблоками, поросеночек, фаршированный гречневой кашей и чесноком (Фрол тут же вспомнил про Терминатора). Грибочки маринованные, судачок заливной, а также говяжий язык.
   Глядя на блюдо из говядины, у Фрола мелькнула мысль: «Неужели забили Зорьку-то?» Потом он потряс головой.
   Также на столе стояли осетр, салат оливье и салат, в обязательном порядке, из крабовых палочек и кукурузы. Кроме этого, был хрустальный таз с красной икрой и хрустальный таз с черной, только с черной был овальный. Три пуда ананасов были на одном краю стола, а на другом, в противовес им, стоял огромный торт в восемь ярусов. На столе стоял только китайский фарфор, чешский хрусталь и золотые ложечки, вилочки и маленькие ложечки из платины. Огромные фужеры, обрамленные по краям червонным золотом, со светящимися на их ножках рубинами. У мужиков крыша ехала.
   Леха, поглядев на сидящую рядом и вздыхающую Машу, попросил у нее прощения и сообщил, что сейчас он быстро перекусит и ей вздыхать, мол, долго не придется. Он быстренько налил себе какого-то винца из графина, хлопнул, отправил в рот пару ложек намешанного салата – что-то чудное, вроде капуста какая-то, а в то же время мясо, что ли, тертое – не пойми. Ну, понятное дело, столько лет ждали. И еще перчено, но несильно, прямо как вот он любит.
   – Ну че сидеть-то, Маш, спальня-то где?
   Девчоночка подпрыгнула:
   – Ну как же, на третьем этаже.
   И она его повела за собой за руку к стене, которая неожиданно раздвинулась, и они вошли в небольшую кабинку. Затем точно так же стена закрылась, и Леха с Машкой исчезли.
   Витек посмотрел на Фрола, Фрол – на Витька. Потом они глянули на своих девчонок и поступили мудрейшим образом.
   – Вставай, – скомандовал Витек Лизе. Та поднялась, перестав теребить свою пепельную косу. – Где этот ваш гребаный лифт? Если он медленнее экспресса, я его на фиг завтра взорву.
   Они точно так же подошли к стене, но к другой, и она снова раздвинулась.
   – А че у вас здесь – у каждой персональный лифт, что ли?
   – А как же, милый, – пропела Лиза.
   – Ну, не знаю, как еще, – ответил Витек. – Могли бы и одним лифтом обойтись.
   – Это неправильно, – снова спела Лизочка.
   Все исчезли. Фрол остался с Глашей наедине. Он начал непонятно почему ковырять вилкой белоснежную скатерть, делая в ней здоровую дыру, потом нахмурился и спросил:
   – А где тут водка-то на столе?
   Глаша смутилась.
   – Вот, водочка прямо перед тобой, а вот грибочки. – Она поставила перед ним тарелочку с грибами и налила стопочку.
   Хлопнув, Фрол закусил, после этого повернулся к Глаше, запустил ей пятерню в ее коротенькую стрижку и притянул к себе. Поцелуй удался на славу.
   Девчонка вся потерялась, что и требовалось доказать.
   – А никто не придет? – спрашивал он, сбрасывая с себя банное полотенце и укладывая Глашу на широкую лавку.
   – Да никто, что ты, как можно. Все ж только для вас.
   – Это хорошо, – улыбался Фрол, – все только нам, – и положил руки на две мягкие округлости.
   Глаша томно вздохнула.
   – О господи, какое блаженство.

* * *

   Лифт плавно пошел вверх, и вскоре двери раскрылись, Алексей вошел следом за Машей в большую спальню. Посередине стояла огромная кровать, как раз для них двоих. А напротив был телевизор. Леха окинул взглядом роскошное помещение, светло-коричневые портьеры, закрывающие окно, стоящий в углу огромный аквариум, в котором плавали какие-то твари – что-то среднее между рыбой и червяком.
   – Это сомики, – перехватила Маша его взгляд, одежда на ней вспыхнула и куда-то исчезла. Она осталась в бикини. Машины телеса и бикини... Леше уже было не до телевизора, не до этих сомиков. Они завалились на кровать.

* * *

   Витек следовал за Лизочкой, которая, только они вышли из лифта, сразу же вскочила на кровать. Неведомо откуда у нее в руках оказался пульт, и она включила музыку. Из музыкального центра полилась прекрасная, кажется, даже классическая мелодия, в чем Витя был не уверен, но играл большой оркестр, и было, в общем-то, приятно слышать эти мелодичные звуки, тем более что Лизочка начала под нее медленно раздеваться и плавно двигаться. Витя почему-то подумал, что он все-таки в армии и времени у него на все эти кривляния нет. Поэтому он подошел, забрал из рук Лизы пульт, выключил на фиг музыку и повалил ее на кровать.

* * *

   Фрол под утро разошелся и так и эдак... а потом почувствовал, что кто-то лупит его по ноге. Валетов дернулся. Глаша, которая только что прижималась к нему, начала таять и затем исчезла бесследно. Валетов крутил головой, много раз подряд открывал глаза и наконец увидел над собой ржущего Простакова и Резину.
   – Э, ты че дергаешься? Кого ты там, она уж убежала. Пошли на рыбалку.
   Вместе с ними стоял и Балчу, и, между прочим, с удочкой.
   Фрол поглядел на ноги и, увидев сапоги, успокоился. Ведь он их оставил где-то далеко в лесу, а они сейчас на ногах, значит, все нормально, значит, ничего из армейского имущества он не потерял и теперь еще сможет до конца месяца нормально топать по лесу. Фрол тряхнул головой, и прекрасный сон растаял, как прошлогодний снег.
   Четверка собралась у зажженного костра. Фрол взбодрился, выпил молока – спасибо Зорьке, – и они вчетвером отправились на рыбалку, прихватив с собой немного вчерашней ушицы, специально оставленной сегодня на утро. Витек, только они двинулись, начал рассуждать о том, что не слишком это здорово – сочетать крапиву, листья одуванчика и молоко, может схватить животы.
   – А ты не много травы жуй, пока у нас молоко есть.
   Леха топал впереди, а Фрол с Балчу шли последними. И тут Валетов спохватился:
   – Простаков, а ты знаешь, куда ты идешь-то?
   – Знаю, – бурчал Леха, двигаясь вперед, – к речке идем рыбу ловить.
   – А ты не собьешься с пути?
   – Куда она денется, дорога-то?
   В том-то и дело, что Валетов никакой дороги не видел.
   – Эй, стойте!
   Вся четверка остановилась.
   – Ты заколебал, – набросился на него Резинкин.
   – Нет, ты погоди. Ну вот, вот стойте, постройтесь в одну шеренгу. – И мужики с удочками замерли перед маленьким Валетовым. – Вот глядите, вот смотрите на меня. Вот видите, какая на мне форма?
   Балчу с удивлением, а Леха с Витьком с ужасом разглядывали Валетова. Вся его амуниция была подогнана, выстирана и выглажена. Он стащил с себя сапог и размотал абсолютно новую белую портянку.
   – А теперь, – Фрол улыбался, – ты, Леха, гляди на себя, а ты, Витек, на себя.
   Балчу не понимал:
   – Мужики, вы че, вы где постирались и погладились-то за ночь?
   Валетов, оставив изумленных пацанов, пошел сам вперед.
   – Так где ты, Леха, говоришь, дорога-то, вот она, что ли, по ней, что ль, к реке выйдем? – И стал петлять между деревьями, стараясь придерживаться заранее выбранного направления.

Глава 9
НАШЕСТВИЕ

   Рыбалка началась часов в восемь. Снова пришли на то же место.
   Может быть, рыба регулярно бывает там, а может, и нерегулярно, об этом никто ничего сказать не мог, но сошлись на том, что от добра добра не ищут. Закинули удочки и начали ждать. Сразу Леха вытащил маленькую, через несколько секунд дернул вверх и Тимур, у которого остался лишь голый крючок.
   – Мелочь подошла, – разозлился Фрол.
   – Червей полно, – зашептал Простаков, потом показал в сторону Валетова кулак, чтобы он больше ничего не говорил, не распугивал рыбу своим дребезжащим голосочком.
   После этой самой рыбки и еще одной поклевки наступило полное безмолвие. Резина положил свою удочку на воду так, чтобы она упиралась в корягу и не была снесена течением, и подошел посмотреть, как дела у остальных.
   Стоя с Фролом, Витек начал сетовать на то, что они просыпают каждый раз зорьку, самое время клева, а приходят на место, уже когда давным-давно солнце встало и рыба начинает уходить в глубину.
   – Но мы не можем жить на реке. – Фрол смотрел на поплавок. – Ведь у нас корова, а местные наверняка ищут пропавшую свою скотину.
   – Да, только они вряд ли думают, что она за реку ушла.
   – А может, и думают. Там кто его знает, как этот Забейко у пастуха эту корову уводил. Ты думаешь, пастух согласился ему отдать ее?
   Тут у Фрола поплавочек заиграл, а потом медленно пошел под углом вниз.
   Валетов подсек и вытащил здоровую красноперку.
   Изредка кто-то что-то выдергивал, но это нельзя было назвать чем-то уж очень особенным. По опыту вчерашнего дня они могли сделать вывод, что основной лов-то как раз где-то до десяти утра, а дальше все – мертвяк. И потом что-то начинается к вечеру, а им уходить надо.
   – Нужно по-другому делать, – начал делиться соображениями Валетов, когда четверка оставила в одиннадцать пустое занятие и собралась на совет. – Надо, чтобы мы здесь всегда были, а нам приносили сюда червей и молоко, а забирали отсюда пойманную рыбу.
   – Да-да, – согласился Простаков, – чтоб молоко нам приносили.
   – Надо поговорить с лейтенантом, мы больше ходим по лесу туда-сюда.
   – Еще посмотрим, чего сегодня сети выловят, – напомнил Леха. – Должно что-то быть – ведь мы-то ловим, значит, и в сетку войдет.

* * *

   Вернувшись вечером с еще меньшим, чем вчера, уловом, рыбаки почувствовали, что в лагере царит какое-то напряжение. Двое, кто ставил сетку, вернулись и принесли пару здоровых щук и достаточно много рыбы – килограммов десять-двенадцать, что вызвало бурную положительную реакцию у остального взвода, замыкавшегося по лесу искать пропитание.
   И тут Простаков, который с завистью смотрел на вынимаемую из вещмешков рыбу, заметил, что Забейко как-то не по-доброму поглядывает на майора Холодца. Мудрецкий сидит в стороне около костра и методично отламывает от прута небольшие кусочки и бросает их в костер. Так, искрошив одну палочку, он принимался за другую, за третью.
   Леха подошел к дембелю.
   – А че такое?
   – Да пошел ты, – тут же отреагировал Забейко. – Здоровый, ты че рыбу не ловишь нормальную, а?
   – Так не клюет, – попятился Леха, – че я теперь сделаю?
   – Да мне хоть че делай, хоть на член свой лови – ты рыбу давай мне. Ты видишь, сколько людей, все жрать хотят. А у нас только четыре удочки. Если дали тебе удочку, так ты должен рыбу ловить, а не ходить сюда пустым.
   – Так я поймал.
   – Да че ты поймал? Этим пять человек накормишь, а нас тридцать. Но ты не расстраивайся, в скорости нажремся.
   – Отчего это у тебя такая уверенность?
   – Есть такая.
   Петро пошел к Мудрецкому. Леха смекнул, что здесь произошли за время их отсутствия какие-то события, которые должны были определить, как будет происходить их дальнейшая тренировка на выживание. Мудрецкий качал головой одобрительно и тоже косился в сторону Холодца, сидящего отдельно у костерка и охраняющего свои мешки со жратвой и рацию.
   Через двадцать пятые руки выяснилось, что, оказывается, Холодец сообщил комбату, что солдаты украли из деревни корову и пьют молоко. Хотя он же сам, сволочь, этим же молоком тоже себе брюхо заливал, только не за бесплатно, а за консервы. Может, ему обидно стало?
   Теперь по приказу комбата, который передал майор Холодец в устной форме лейтенанту, корова должна была вернуться обратно в деревню. Надо ли говорить, что такой приказ вызвал уныние в рядах взвода? Люди и без того перебивались кое-как, а теперь еще у них и два стакана молока в сутки забирают.
   Сейчас рядом с Мудрецким сидели Казарян с Забейко, и Леха догадывался, о чем там идет разговор. Когда его позвали, он уже на сто процентов знал, что ему придется делать. Кроме него, к кострищу подсел Баба Варя и внимательно слушал лейтенанта.

* * *

   Вечером перед отбоем прозвучала команда: все имеющиеся деньги в одну шапку. Солдаты начали высыпать из карманов крохи. В основном завалявшиеся монетки – мало кто мог припасти на черный день, так как солдатская зарплата в основном перекочевывала вся к дембелям.
   Забейко, посмотрев на то, что накидали, улыбнулся и перемигнулся с Ашотом: мол, все отдают по жизни-то, ничего не прижимают. Лейтенант кинул рублей двадцать своих, хотел было потратить их на какую-то жрачку, он уже не помнил, и вопросительно посмотрел на Забейко с Казаряном, людей небедных, ведь они собирались увольняться. Ни для кого не было секретом, что они обирали весь взвод. Только с Простакова и с Валета не стрясли, а с Резины стрясли, да он помалкивал, сейчас ему класть было нечего. Простаков аккуратно положил в стоящую на земле кепку свою солдатскую за месяц. То же сделал скрепя сердце и Валетов.
   Забейко почувствовал, что на него сейчас смотрят все сослуживцы, и, поджав губы, вышел в центр, залез во внутренний карман и кинул в шапку триста рублей. У народа загорелись глаза. Ведь получалось, что сейчас, после того как он привел корову, обычно прижимистый Петро отдавал все свои накопленные средства. Казарян тоже вышел и бросил стольник и встал на место. Лейтенант уже пошел к шапке, чтобы собрать все, что накидали. Но Ашот остановил его, снова полез во внутренний карман и вытащил еще сотен пять или шесть.
   Когда учет был произведен, выяснилось, что благодаря дедам набралось девятьсот семьдесят четыре рубля и двадцать копеек.
   Лейтенант спокойно сложил все деньги себе в карман и объявил, что завтра они идут в деревню за солью, которая им по-любому необходима для того, чтобы поддерживать запас минералов в организме.
   Холодец с интересом со своего места наблюдал за всей этой процедурой. Он даже добавил что-то из своих, попросил тоже купить ему пакетик соли и хлебца.

* * *

   Рано утром делегация, состоящая из лейтенанта, Простакова и Резинкина, отправились в деревню. Все остальные еще удивлялись: как это так – на них такая чистая форма, в то время как они здесь больше всех ходят по лесам и должны были неизбежно извозюкаться.
   В маленьком деревенском магазинчике продавщица непонимающе смотрела на солдат: у нее был все-таки свежий хлеб, пряники, даже водка была, – так нет, они взяли десять буханок черного хлеба, спичек и пуд соли, которую разложили по вещмешкам, и отправились восвояси.
   Самым фиговым было переправляться обратно вплавь через реку с этой солью, хоть они и набрали в магазине полиэтиленовых пакетов, и намокнуть или вымыться во время переправы она не должна была. Все равно было как-то стремно и тяжело плыть с намокшим вещмешком за плечами, в котором лежало пять килограммов этой соли. Резина оказался куда выносливее, чем Простаков, и переплыл первым. Лейтенант и Леха подгребли попозже. Операция с покупкой и переправкой соли оказалась удачной. Теперь настала очередь хлеба, который никоим образом нельзя было замочить.
   Но, оценив трезво ситуацию, решили, что им не удастся перевезти буханки, не окуная их в воду. Пришлось высыпать соль, брать эти же самые целлофановые мешки, плыть с ними на другой берег, засовывать в них буханки – заколебались, одним словом.
   Тем не менее хлеб, хоть подсыревший, но не намокший, оказался на противоположной стороне. Так солдаты во главе с лейтенантом обзавелись солью, небольшим количеством хлеба и, что немаловажно, спичками.
   Прибыв обратно в лагерь, взводник построил людей и объявил, что завтра утром они отведут корову обратно в деревню, после чего будут вынуждены переместиться к реке и жить только на пойманную рыбу. Следующая автолавка должна была приехать в деревню через три дня. У них были деньги на то, чтобы купить снасти, и на это лейтенант очень рассчитывал – рыбачить так рыбачить, тем более что занятие это небезнадежное, судя по первым двум дням.
   Перебираться на новую базу решили в два этапа: одни должны были вести корову в деревню, другие – готовить новую полянку для приема личного состава, третьи – идти на рыбалку, четвертые – грибы собирать и всякую там травку типа крапивы, клевера. После того как народ был распределен, получалось, что для охраны лагеря, в котором, по сути, никого, кроме Холодца, не было, оставались только два солдатика.
   Это именно и нужно было Мудрецкому. Холодец воспринял все спокойно, тем более что по военному своему опыту он знал, что хорошо, когда все люди в работе и чем-то заняты. Баба Варя взял за веревку корову и повел за собой. Зорька, не чуя ничего такого, покорно пошла за ним, и это было в последний раз, когда солдаты видели корову живой.
   Бабочкин умело забил буренку на небольшой полянке в лесу, и тут же солдаты начали ее разделывать, в результате чего вещмешки всего взвода были набиты свежим мясом, обильно пересыпанным солью и упакованным в целлофановые пакеты.
   А свежак, который в рюкзаке не поместился, было решено на месте тут же завяливать на кострах, потому как было очень жалко, если огромное количество мяса пропадет. Процесс шел вовсю. Никто ни на какие рыбалки, ни в какие деревни и ни за какими грибами не пошел – весь взвод был занят раздербаниванием коровы и заготовкой провизии.
   Вечером человек восемь вернулись в старый лагерь, где по приказу лейтенанта были уничтожены все кострища, собран весь мусор. Возглавлял санитарную команду Казарян.
   Холодец поднялся с оптимизмом со своего насиженного места, которое покидал очень редко, и показал рукой на мешки с провизией и рацию, предлагая товарищам солдатам впрячься в это дело и корячить на себе пятнадцать километров всю эту ношу.
   Но тут Казарян начал выступление, которое было заранее оговорено с лейтенантом. Построив перед начальником штаба солдат, сержант, смердя отвратительным одеколоном, просто концентрированная моча, вышел вперед, подошел к товарищу майору и отдал ему честь. Тот немного обалдел, но был вынужден также приложить руку к кепке.
   – Товарищ майор, по условиям учений вы не можете вмешиваться в процесс нашего выживания, мы вам не подчиняемся.
   Такой вывод озадачил Холодца, и он некоторое время соображал, к чему вся фиготень. Только после того, как Казарян скомандовал «Нале-во!» и отделение стало удаляться от него, оставляя майора вместе с его долбаным багажом на этой поляне, Холодец закричал:
   – Сержант, старший сержант Казарян, стоять!
   Но тот и не собирался поворачиваться. Холодец кидался то на мешки, то на солдат, которые начали уже заходить в лес.
   – Пять банок консервов! – выкрикнул он.
   Казарян скомандовал отделению: «Стой!» Сам повернулся и скомандовал: «Кругом!» – все вернулись на место.
   – Товарищ майор, нам идти пятнадцать километров, тяжело нести добро. За пять банок консервов вы вряд ли каких мужиков где наймете. Вот если за мешок жрачки, то это еще нормально.
   Холодцу отступать было некуда. Он поглядел на мешки, развязал оба, потом положил из одного в другой часть сухарей, обратно кинул на пустое место консервы. Уравновесив тем самым свой пай, он пообещал, что один мешок останется солдатам. После чего, надувшись, последовал за грузчиками, которые, оглашая охами и эхами лес, потихоньку поперли жрачку и рацию к новому стойбищу.
   Холодец сразу заметил, что мешки у всех солдат полные и в первый раз за несколько суток в лагере нет голодной суеты.
   Благодаря заколотой корове взвод спокойно прожил десять дней. Единственное, на что обращал внимание Мудрецкий, поскольку он немного был сведущ в питании, чтобы солдаты не лопали только одно мясо, а обязательно ели хлеб, за которым теперь регулярно посылались люди в деревню, до которой, благодаря тому, что они переместились почти к самой реке, было ближе ходить. Он требовал, чтобы все ели или заячью капустку, или жевали вареную крапиву, или грибы, для того чтобы в организм поступало хоть какое-то количество растительной пищи. Потому как, если лопать одно только мясо, не исключены расстройства пищеварения и проблемы с кишками.