Страница:
Все повернулись. Через дорогу с носилками в руках, Простаков впереди, Резинкин сзади, топали по своим, только им известным делам.
– Ну-ка, задержать их, – скомандовал майор.
Троица поддатых вяло побежала к переносящим носилки Простакову и Резинкину. Не успеть задержать их они не могли, потому как с носилками далеко не убежишь. А если предупредить, значит, оказаться соучастниками.
– Э-э, ну-ка стоять! – картинно орал Казарян. – Куда идем? Чего несем? Кто такие и откуда?
Простаков обмяк. Пришли. Дальше некуда. Поставив на дороге носилки, оба выпрямились и перевели дух.
Ну вот и все. Вот и отходились. О-о! Сзади вон майор Холодец и их лейтенант. Лейтенанту стремно, лейтенанта подставили. Теперь комбат его заездит. Резина водил башкой, стараясь долго ни на ком взгляд не задерживать.
Быстрыми шагами подошел майор.
– А, Простаков. Что это у вас такое? Че это за дрова на носилках?
Прежде чем двигаться по поселку, Резинкин предложил надрать травы и закрыть ею обоих солдат. Мало ли какая фигня может случиться. Сейчас эта фигня стояла, заложив руки за спину, и внимательно смотрела на небольшой стожок свежесобранной травы.
– Чего это вы делаете по ночам?
Резинкин запел заранее заготовленную оперу:
– Товарищ майор, мы это, товарищ майор, – он переминался с ноги на ногу, как будто у него что-то между ног чесалось, – вы понимаете, у нас там производитель для Шпындрюка, ну, для главы района.
– Я знаю, кто такой Шпындрюк, – перебил сурово майор. – И кого Шпындрюк вместе с этим производителем должен на свет производить? – спросил начальник штаба, пиная начищенным ботинком ручку носилок.
– Да это, понимаете ли, – продолжал Резинкин, глядя то на Мудрецкого, то на начальника штаба, – там хряк здоровый, так он, это самое, ночи сейчас не очень теплые, август, приболел немного, а с ветеринаром консультировались, и он попросил принести свину травки, чтоб тот подлечился.
Простаков, слушая эти бредни, ощутил, как у него на голове шевелятся едва-едва отросшие после стрижки волосы. И надо же, как врет-то складно.
– Вот нам и пришлось, товарищ майор, посреди ночи идти быстро траву драть.
– А че ж так ходили далеко? Че, ближе нигде не было, что ли?
– Так, товарищ майор, точно помню, что около заборчика части травы много. К тому же траву-то мы подергали, и, глядишь, все почище стало.
– Да, лейтенант, – обратился Холодец к Мудрецкому. – Вы действительно там субботник проведите, за забором-то. Всю траву уберите, и чтоб порядочек там был, а то никак вот что-то у нас руки не доходят. Пустырь, понимаешь, бурьян развели. Займитесь этим.
– Есть, товарищ майор, – подал голос Мудрецкий.
Ему кроме как о пустыре и о сорной травке думать не о чем. Сказали – надо делать.
– Ну пропусков у вас, конечно, нет? – обрадовался майор и подмигнул Казаряну.
– А почему нет? – замычал обиженно Простаков. – Все у нас есть.
Пропуска они изъяли у Сизова и Ануфриева. Они-то им зачем? Они сами теперь не ходят, их теперь носить приходится.
– Вот, товарищ майор.
Не став глядеть в бумажки, офицер развернулся.
– Патруль, за мной. Лейтенант тоже. Ищем, ищем.
Ашот, пораженный такой ладной брехней, выставил Резинкину вверх большой палец и удовлетворенно покачал головой.
– Красавец, – прошептал он.
Развернувшись, следуя за офицерами, патруль успел сделать шагов пять, как вдруг на носилках кто-то чихнул.
– Сизов – придурок, – выругался Резинкин.
Тем временем здоровый Простаков нашелся и стал вытирать рукой под носом.
– Извините, черт, у меня на траву аллергия. Знаете, болезнь такая.
Майор обернулся, усмехнулся и пошел дальше.
– Несите давайте траву свинье, а то сдохнет, – говорил он на ходу, не оборачиваясь и все дальше удаляясь.
– Пронесло, а? – не поверил сам себе Резинкин.
– Чего ж пронесло-то? Еще ведь один рейс. Но врал ты складно. Как думаешь, на самом деле свинья будет эту траву-то есть?
– Откуда я знаю? Хорошо, что вот Холодец – он не колхозник, тоже ни фига не разбирается. Вот корова стала бы эту траву есть, а свинья – не знаю.
– И я не знаю, – пожал могучими плечами Простаков, хватаясь за носилки. – Пошли, нам еще далеко топать.
– Ну все, вычислили, – улыбнулся Холодец, откидываясь на стуле и потягиваясь. – Эти придурки сейчас свинарник строят.
Он поглядел на часы, было три часа ночи.
– Постойте, – Мудрецкий вскочил со своего места, – так эти, с носилками, что мы видели, они же тоже на этом свинарнике работают. И куча травы...
Холодец понял, что, не догадавшись пошурудить в наваленной на носилках куче, он здорово облажался.
– Ничего, второго явно не успели перенести. Не может быть, времени не хватит.
Майор никак не думал, что, перебравшись через дорогу и оставив бесчувственного Валетова и Сизова, Простаков с Резиной быстренько вернулись за вторым наркотом, валявшимся рядом с забором части. Перетащив и его, немного отдышались.
– Че теперь? – не унимался Витек.
– Че-че, – бубнил здоровяк, – сейчас передохнем и дальше потащим.
– Ведь она могла этих, – он попинал ногами валявшихся на земле наркоманов, – запомнить. Я даже больше чем уверен, что она их запомнила.
– И чего мы теперь делать будем?
– Тащить, здоровый, тащить! Я уже себе все руки оттянул, – жаловался Виктор. – Давай вначале одного Фрола отнесем, а потом за этими вернемся. Кто их тут найдет-то? – Он посмотрел на часы. – Четвертый час утра.
Простаков поднялся, вышел из палисадничка, где они укрылись, и вернулся обратно в темноту.
– Да, рассвет виден. Заря скоро займется. Уже в половине пятого начнут коров выгонять. Тут же стадо есть.
– Знаю я про стадо, – выругался Резинкин, поднимаясь. – Блин, уроды. Таскай их тут туда-сюда. Они наширялись, им по кайфу.
– Э, мужики, – застонал Ануфриев. – Че за фигня? Где я?
– Ты в дерьме по уши, – отозвался Простаков.
– В дерьме? – переспросил Ануфриев.
Гулливер подошел и оторвал дембеля от земли, схватив его за грудки. Тот болтался, словно шнурок в умелых руках фокусника. Казалось, Простаков может легким движением руки завязать этого наркота в узел.
– Ты сможешь идти?
– Базарю, – отозвался Ануфриев, – я даже могу лететь. Сейчас Сизов дунет сзади, и я полечу. Сизов!
Но до своего товарища Ануфриеву докликаться не удалось. Его кореш лежал в беспамятстве и не хотел не то что шевелиться, даже немного погундеть.
Теперь они не могли нести одного Валетова к стройке, так как этот полоумный мог забрести куда-нибудь и натворить дел. Сейчас весь поселок полон патрулей, и шансов у них пробраться не так уж много.
– А че здесь травы столько? – дурным голосом спросил дембель.
– А то, – грубанул Простаков, – что ты, придурок, обкололся прямо у забора части. Зачем еще медсестру глушанули?
– Кого глушанули? Че ты несешь? – Ануфриев сидел на земле, обхватив голову руками.
– Хорош базарить, – подвел итог Простаков, подхватывая Ануфриева на руки и перекидывая его через плечо вниз головой. – Давай, Витек, иди впереди, свети фонарем. Я потащу этого. С носилками мы будем долго перебираться.
Нести бормочущее тело было нелегко, но Алексей старался не просто идти, а бежать с бараньим весом на плечах.
Когда они выбежали на дорогу, усыпанную мелким гравием и ведущую к стройплощадке, Алексей сбросил с плеча ношу и постарался отдышаться.
– Ну че, может, вдвоем его понесем? Ты – за руки, я – за ноги?
– Отстань, – отмахнулся Алексей. – Сейчас. Тридцать секунд – и дальше.
Болтаясь вниз головой, Ануфриев что-то там грозился насчет того, что кому будет после того, как он придет в себя. На все эти угрозы Простаков не реагировал. Ему еще предстояло возвращаться за Сизовым и мелким.
– Сейчас едем на стройку. Вы оба со мной.
Они вышли из штаба, сели в служебный «уазик» и, врубив дальний свет, направились к дому Шпындрюка.
Сто пудов – Ануфриев с Сизовым оказались бы засвеченными. Но тут, увидев идущий патруль, Холодец притормозил. Это оказались уже встречавшиеся им сегодня ночью деды Казарян и Забейко, а вместе с ними ефрейтор Петрушевский.
– Вы двое, те, что поздоровее, садитесь на заднее сиденье. Едем.
Переглянувшись, Казарян с Забейко забрались и немного потеснили сидящую там Екатерину Дмитриевну, которая занимала половину сиденья. Мудрецкий оглянулся, посмотрел на солдат и с удовлетворением отметил, что они немного протрезвели.
Холодец объяснил ситуацию туманно:
– Сейчас, мужики, поможете нам в одном деле.
– Угу, – согласились оба.
Старший сержант Казарян оказался плотно прижат к Елизавете Дмитриевне. Поскольку они накатили по ходу ночи еще, он находился в таком состоянии, когда желания берут верх над рассудком. Тем временем машину трясло из стороны в сторону. Холодец, сидящий за рулем, заявил, что знает короткую дорогу к дому Шпындрюка, и они буквально за пять минут будут на месте. Оказалось, пять минут по колдобинам.
Ашот, поехавший морально и физически от соседства полного бедра медсестры, как бы невзначай во время тряски положил руку ей на колено и больше не убирал ее. Она, казалось бы, некоторое время не замечала столь повышенного внимания, но как только машина пошла ровнее, тут же отбросила руку сержанта в сторону.
– Что вы себе позволяете? – взвилась она.
Мудрецкий оглянулся.
– Ей, вы чего там? – попытался приструнить солдат командир взвода.
Усевшийся с краю Забейко как-то странно повел головой и покосился на лейтенанта. Стал искать ручку, опускающую стекло. Не нашел. Мудрецкий нахмурился, соображая, в чем тут дело. Рот Петра раздулся, и тут, во время очередного взлета в воздух идущего на большой скорости «уазика», лоснящаяся круглая пачка неожиданно извергла поток блевотины прямо на командира взвода.
Мудрецкий заорал благим матом. Холодец остановился так резко, что едва не вышел через переднее стекло вместе с качественно обделанным летехой. По инерции здоровая Лиза навалилась вперед, и в этот момент прорвало и Казаряна, который запачкал майора и медсестру.
Оба вывалились из машины и доблевывали уже в травку. Холодец выскочил и стал отряхиваться, при этом извергая из себя массу ругательств.
– Что же это такое! Куда блюете, глаза-то есть?
При свете фар было видно, что халат медсестры также качественно уделан. Проблевавшись, Казарян повалился на землю и стал тяжело дышать.
– Умирает! – воскликнула медработница и склонилась над ним.
Стоя в аккурат сзади Лизы, Мудрецкий поворотил глаза в сторону. Не очень-то скромно любоваться такими здоровыми полушариями, возникшими прямо около его носа.
– Ничего с ним не будет. – Холодец подошел и смотрел на лежащего в траве солдата. Потом перевел взгляд на Забейко. – Что, нажрались?
Поняв вопрос не прямо, а косвенно, и перепугавшись не на шутку, дед сдал себя и товарища с потрохами:
– Самогон пили, товарищ майор, виноваты немножко. Плохой продукт, видать.
– Та-а-ак! – ревел тупой начальник штаба, гоняя кадык туда-сюда. – Вы двое пойдете под суд и на губу. Снимаете ремни со штык-ножами.
Возникла проблема. Надо было ехать на стройплощадку и одновременно с этим отвозить этих проблевавшихся пьяниц в изолятор с решетками на окнах. Мудрецкий один не мог конвоировать солдат, а Холодец не хотел в одиночку с медсестрой ехать на стройку. Все-таки среди ночи двум мужикам как-то сподручнее. Не то чтобы он боялся, просто, навидавшись по службе всякого, предполагал, что ему все-таки могут оказать сопротивление, а один он не справится.
Ведь этим придуркам светит дисбат за такие дела, а покрывать наркотов майор не собирался. По той простой причине, что обиженная ударом по голове Лизочка обязательно растрезвонит о случившемся, а заткнуть ей рот просто не представляется возможным.
Придется организовывать показательный процесс и марать и без того запятнанную честь батальона. Посчитав, что медсестра будет обузой на обратном пути в часть, Холодец высадил ее из машины и сказал, что они с Мудрецким вернутся через пятнадцать минут. Действительно, до территории части было рукой подать.
Нехотя медсестра согласилась остаться и подождать. Скрутив руки солдат ремнями, Холодец засунул в машину арестованных, вытер носовым платком блевотину с переднего сиденья. Мудрецкий также все протер и после этого опустился на свое место. В кабине воняло. Пришлось открыть окна, благодаря чему стало намного свежее, тем более что ехали быстро.
Оставшаяся в одиночестве Елизавета Дмитриевна глядела на стоящие невдалеке дома и жалела, что ни в одном из них пока еще не зажегся свет. Будучи облаченной в один только халатик, который теперь был еще и облеван безответственными солдатами, которые могут напиваться в патруле, хотя сами призваны ловить пьяных, толстопопая Лиза стала сразу объектом внимания сотен комаров, которые были не прочь перекусить полными белыми ляжками. Набрасываясь на нее целыми тучами, злостные насекомые заставили пышную девушку постоянно перемещаться по местности. Она егозила из стороны в сторону, насрывала веточек и постоянно обмахивала себя. Но ничего не помогало. Видать, сладкое тело так манило к себе комарих, что они были готовы расставаться с жизнью, лишь бы только напиться медицинской крови.
Когда Холодец и Мудрецкий вернулись, они нашли медсестру в истеричном состоянии. Ее зажрали. Всю. Лицо, руки и ноги были покрыты сплошным слоем укусов. Она села в машину, не в силах даже чесаться.
– Ну вот, сдал голубчиков, – улыбался Холодец, с некоторой озабоченностью поглядывая на медсестру. – Что это с вами?
– Все нормально, – как-то не по-доброму ответила Лиза.
– Теперь едем разоблачать преступников! – радостно воскликнул начальник штаба, и служебный «уазик», прорезая лучами фар темноту, устремился к возводимому солдатами свинарнику.
Вокруг него, словно Луна вокруг Земли, бегал Резинкин.
– Ну как, тебе полегчало? Тебе полегчало?
Здоровый, проделав колоссальный объем работы, сейчас не был склонен к разговорам. Ему бы дух перевести. И в этот момент, когда он стоял, склонившись к земле с мокрой башкой, появился «уазик».
– Еще бы две минуты...
– Заткнись, – цыкнул Простаков на Резину, потряхивая бритой головой. Крупные капли летели с его головы в разные стороны. – Мы спим, понял? Уходим.
Оба шуганулись обратно к жилищу и умерли на своих топчанах.
Холодец поставил так свою машину на стройплощадке, что свет фар освещал брезентовый полог.
Подождав, пока Мудрецкий подойдет к нему, Холодец показал пальцем на полог и одними губами произнес:
– Пошли.
Они приближались медленно, стараясь наступать на носки, чтобы ничто не хрустнуло под ногами. Холодец даже расстегнул кобуру, хотя пистолета не достал. Отбросив брезент, майор остановился.
Свет от фар осветил часть жилого помещения. Все солдаты как ни в чем не бывало спали на своих местах.
– Встать, – заорал Холодец. – Подъем!
Первым поднялся потревоженный Терминатор и с неудовольствием захрюкал и завозился в загоне.
Простаков с Резинкиным подорвались со своих мест и вытаращили на майора невинные глаза. Остальные трое продолжали лежать, словно бревна.
– Встать!
Лейтенант подошел к Сизову и потряс его за плечо. Тот открыл глаза и пробормотал:
– А, товарищ лейтенант, доброе утро. А че такое? – Он медленно сел на кровати.
Холодец третий раз раззявил пасть:
– Встать!
Теперь уже зашевелился и Ануфриев, а Фрол продолжал спокойно спать на своем месте.
– Он очень устал, – пояснил Резинкин. – Вон все за свиньей ухаживает. Спит как убитый.
Терминатор тут же подтвердил сказанное частым сопением.
Простаков подошел к Валетову, которого положили спать, естественно, в одежде, и, приподняв его, поставил спящего перед майором. Взял его одной рукой за голову, а другой за воротник и, как кукловод, приподнял голову и вновь отпустил ее. Колганчик Валетова безжизненно мотался на согнувшейся вниз шее.
– Что с ним такое? – майор подошел ближе.
Хорошо, что рядом с ним не стояла медсестра, она бы объяснила, что с ним такое.
– Устает очень.
– Так люди спать не могут, – не поверил начальник штаба, взял и сам пальцем приподнял упершийся в грудь подбородок Валетова.
Случилось чудо. Зрачки под закрытыми веками забегали, и тут Фрол открыл глаза.
– Чего, – бормотнул он, угоняя комок кадыка вниз, – надо?
– Чего мне от тебя надо? – переспросил злобно Холодец. – Ничего, иди спать.
Терминатор, разбуженный воплями начальника штаба, завозился в углу, загородка затрещала.
– Только свиньям не спится, – попытался пошутить Простаков, неловко гыгыкнул и показал рукой на хряка. – Может, ему, того-этого, бабу надо?
– Молчать! – Холодец неистовствовал. – Ануфриев и Сизов, на выход!
Потом посмотрел на Простакова и Резинкина:
– И вы двое тоже.
Построив солдат в одну шеренгу, начальник штаба пригласил для опознания медсестру. Она выбежала из машины и быстрыми шагами подошла к построившимся. Она смотрела на Простакова, потом на Резинкина.
– Эти двое, – тут же живо затараторила она, но Простаков состроил страшную рожу, и медсестра, которой этот сибиряк был не безразличен, как оказалось, осеклась и не стала продолжать. – Эти двое – это не те.
И Простаков с Резинкиным, повинуясь взмаху девичьей руки, тут же отошли в сторону. Теперь она стояла перед Ануфриевым и долго разглядывала его.
– Чего, – не вытерпел Холодец, – не узнаете, что ли?
– Чего это мы должны докладывать? – не соглашался Простаков, глотая ртом воздух. – Мы у них в подчинении, а не они у нас. Сами ушли, нас, можно сказать, бросили. Пусть теперь сами и расхлебывают.
– Да нет. Ну-ка, положи его, – распорядился Резинкин, когда они миновали открытое место и вновь скрылись за деревцами.
Простаков рад был отдохнуть и тут же отпустил на землю недвигающееся тело Ануфриева, издающее время от времени стоноподобные звуки.
Размахнувшись со всей дури, Резинкин заехал с левой прямо под глаз дембелю.
– Ты чего делаешь-то? – не понял Простаков. – Че, он тебя так достал, что ли? Пользуешься случаем?
– Молчи! – огрызнулся Резинкин. – Лупи давай. Только башку ему не разнеси, здоровый. Пусть у него рожа распухнет.
Простаков заулыбался, поняв, в чем состоит идея напарника. Тем более что настучать дембелю по роже, пусть даже и находящемуся в наркотическом дурмане, милое дело.
– Господи, – бормотала она, – что же это у них лица-то такие побитые?
– Дрались они, – небрежно бросил Алексей. – Мутузили друг друга сегодня вечером.
– Кто? Кого? – начал мычать Ануфриев.
– Заткнись! – почти взвизгнул Холодец. – Так это те или не те?
Медсестра перешла к Сизову.
– Нет, товарищ майор, извините, я не могу быть полностью уверенной. Те были какие-то другие.
Тут из недостроенного хлева вышел находящийся еще в дурмане Валетов.
– Спаситель! – воскликнула Елизавета и подбежала к Фролу. Солдатик был не в состоянии чему-либо удивляться. Она прижала его голову к своей пышной груди.
– Хорошо, – бормотал счастливчик, чья голова оказалась как на перине. – Может, мы с вами как-нибудь потом встретимся, я вот только от укола отойду.
Она тут же перестала выражать свою благодарность спасителю и отпрянула от него.
– Какой! Какой ты, – повторила она, развернулась и быстрыми шагами направилась к «уазику».
Холодец выдохнул:
– Ну ладно. А че, где сено-то?
– Какое сено? – Алексей забрал из рук майора посудину.
– Ну, вы на носилках сено носили.
– А, сено, – обрадовался Резинкин. – Сено уже, товарищ майор, все наш боров покушал. Ему уже сразу стало лучше. Он и навалил целую кучу. Прокакался, так сказать. Не хотите взглянуть?
Глава 3
Солдаты втянулись в строительные работы, все меньше замечая усталость к концу дня. Хотелось, конечно, отдохнуть, но ломота, посещавшая их суставы и мышцы в первые дни, пропала.
На смену вороватому завхозу никого не дали. Пришлось прапорщику Евздрихину время от времени наведываться на стройплощадку и пересчитывать по головам всех солдат.
Его встречали спокойно, показывали, что они успели сделать за время отсутствия прапорщика, выпрашивали у него сигарет и совсем-таки не жаловались на свою нынешнюю жизнь. Иногда повариха Шпындрюка интересовалась у Фрола, как там идет строительство. При этом всегда упоминала о большой заинтересованности Протопопа Архиповича в скорейшем окончании всех работ.
Фрол кивал головой с пониманием и всегда называл один и тот же срок:
– Еще две недели, – говорил он, забирая хавку и скорее-скорее отправляясь обратно к своим сослуживцам, с нетерпением ожидавшим завтрака, обеда или ужина.
Никто из солдат не был заинтересован в скорейшем окончании этой импровизированной командировки. Здесь неплохо кормили, не было режима, и единственное, что приходилось делать, – так это работать. Но никто из ныне идущих в армию и не думает о том, что здесь придется просто лежать на чистой постели и лопать плюшки. Какая разница? Все равно и в части припрягут, а здесь все же послабления.
Однажды Евздрихин приехал и, разглядывая стены свинарника, успевшие вырасти уже больше чем на метр по всему периметру, сообщил о скором приезде сюда и подружки Терминатора.
Здорового борова на ночь ставили в стойло, а днем выгоняли на воздух. Сейчас он уже не спал вместе с людьми. Ему отвели другой угол, накрыли досками метровые стены, и у свина получилось нечто вроде норы или будки, в которую он спокойно заходил и находился там всю ночь.
Теперь уже Ануфриев не жаловался на вонь, да и остальные не скрывали своего удовлетворения. А то просто как не в двадцать первом, а в первом веке – жили в одном доме вместе со скотиной.
С очередным появлением прапорщика солдаты бросали работу и по привычке окружали его, пытаясь узнать последние новости из части. Иногда Евздрихин по доброте душевной привозил кому-нибудь письмецо из дома, что становилось для одного из солдат праздником.
Сейчас же, услышав новость о том, что приедет к хряку подруга, Ануфриев загоготал во всю глотку.
– Ну вот, Простаков, – хлопал он сибиряка, – теперь тебе будет к кому обратиться, случись заскучать по бабе.
Алексей хмурился, стоя неподвижно, и молча пережидал, пока все остальные нахохочутся до упаду. Евздрихин сидел на лавочке и покуривал.
– Вы тут, ребята, давайте делайте еще один загончик. Поскольку личный состав, что называется, прибывает. И поторопитесь со стройкой. Не дай бог, хоть с одной свиньей что-нибудь случится. Шпындрюк наедет на комбата, а комбат... он разбирать не станет. Если дело будет у вас плохо идти, пришлют вам подмогу, ребята, из вашего же взвода. И весь этот свинарник достроят за два дня. Надеюсь, вы поняли.
Евздрихин лукаво улыбался в усы, потягивал сигаретку и поглядывал на переминающихся с ноги на ногу солдат, которым ой как не хотелось заканчивать здесь свое пребывание.
– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил от всех Валетов, – а то вот этого здорового привезли, так его вот и ставить было некуда. Пришлось все наспех городить, а теперь у нас целый день есть.
– Во-во, – поддержал Ануфриев, – ты загоном и займешься. Будешь невесту встречать.
Тут он заржал, и его подхватили остальные.
Только здесь, на стройке, до него начало доходить, в каких же условиях содержатся животные. Насчет размеров загона его проконсультировал Простаков. Он, что называется, был от сохи и наблюдал в своей деревеньке жизнь свиней.
– Ну-ка, задержать их, – скомандовал майор.
Троица поддатых вяло побежала к переносящим носилки Простакову и Резинкину. Не успеть задержать их они не могли, потому как с носилками далеко не убежишь. А если предупредить, значит, оказаться соучастниками.
– Э-э, ну-ка стоять! – картинно орал Казарян. – Куда идем? Чего несем? Кто такие и откуда?
Простаков обмяк. Пришли. Дальше некуда. Поставив на дороге носилки, оба выпрямились и перевели дух.
Ну вот и все. Вот и отходились. О-о! Сзади вон майор Холодец и их лейтенант. Лейтенанту стремно, лейтенанта подставили. Теперь комбат его заездит. Резина водил башкой, стараясь долго ни на ком взгляд не задерживать.
Быстрыми шагами подошел майор.
– А, Простаков. Что это у вас такое? Че это за дрова на носилках?
Прежде чем двигаться по поселку, Резинкин предложил надрать травы и закрыть ею обоих солдат. Мало ли какая фигня может случиться. Сейчас эта фигня стояла, заложив руки за спину, и внимательно смотрела на небольшой стожок свежесобранной травы.
– Чего это вы делаете по ночам?
Резинкин запел заранее заготовленную оперу:
– Товарищ майор, мы это, товарищ майор, – он переминался с ноги на ногу, как будто у него что-то между ног чесалось, – вы понимаете, у нас там производитель для Шпындрюка, ну, для главы района.
– Я знаю, кто такой Шпындрюк, – перебил сурово майор. – И кого Шпындрюк вместе с этим производителем должен на свет производить? – спросил начальник штаба, пиная начищенным ботинком ручку носилок.
– Да это, понимаете ли, – продолжал Резинкин, глядя то на Мудрецкого, то на начальника штаба, – там хряк здоровый, так он, это самое, ночи сейчас не очень теплые, август, приболел немного, а с ветеринаром консультировались, и он попросил принести свину травки, чтоб тот подлечился.
Простаков, слушая эти бредни, ощутил, как у него на голове шевелятся едва-едва отросшие после стрижки волосы. И надо же, как врет-то складно.
– Вот нам и пришлось, товарищ майор, посреди ночи идти быстро траву драть.
– А че ж так ходили далеко? Че, ближе нигде не было, что ли?
– Так, товарищ майор, точно помню, что около заборчика части травы много. К тому же траву-то мы подергали, и, глядишь, все почище стало.
– Да, лейтенант, – обратился Холодец к Мудрецкому. – Вы действительно там субботник проведите, за забором-то. Всю траву уберите, и чтоб порядочек там был, а то никак вот что-то у нас руки не доходят. Пустырь, понимаешь, бурьян развели. Займитесь этим.
– Есть, товарищ майор, – подал голос Мудрецкий.
Ему кроме как о пустыре и о сорной травке думать не о чем. Сказали – надо делать.
– Ну пропусков у вас, конечно, нет? – обрадовался майор и подмигнул Казаряну.
– А почему нет? – замычал обиженно Простаков. – Все у нас есть.
Пропуска они изъяли у Сизова и Ануфриева. Они-то им зачем? Они сами теперь не ходят, их теперь носить приходится.
– Вот, товарищ майор.
Не став глядеть в бумажки, офицер развернулся.
– Патруль, за мной. Лейтенант тоже. Ищем, ищем.
Ашот, пораженный такой ладной брехней, выставил Резинкину вверх большой палец и удовлетворенно покачал головой.
– Красавец, – прошептал он.
Развернувшись, следуя за офицерами, патруль успел сделать шагов пять, как вдруг на носилках кто-то чихнул.
– Сизов – придурок, – выругался Резинкин.
Тем временем здоровый Простаков нашелся и стал вытирать рукой под носом.
– Извините, черт, у меня на траву аллергия. Знаете, болезнь такая.
Майор обернулся, усмехнулся и пошел дальше.
– Несите давайте траву свинье, а то сдохнет, – говорил он на ходу, не оборачиваясь и все дальше удаляясь.
– Пронесло, а? – не поверил сам себе Резинкин.
– Чего ж пронесло-то? Еще ведь один рейс. Но врал ты складно. Как думаешь, на самом деле свинья будет эту траву-то есть?
– Откуда я знаю? Хорошо, что вот Холодец – он не колхозник, тоже ни фига не разбирается. Вот корова стала бы эту траву есть, а свинья – не знаю.
– И я не знаю, – пожал могучими плечами Простаков, хватаясь за носилки. – Пошли, нам еще далеко топать.
* * *
Сидя на втором этаже, в кабинете начальника штаба батальона, медсестра, всхлипывая, пересматривала личные дела с фотографиями. Она просмотрела все имеющиеся фото один раз и опознала Ануфриева. После этого с помощью Мудрецкого майор Холодец установил, что ближайший кореш у Ануфриева – Сизов. Найдя его фотографию, он предъявил ее Елизавете Дмитриевне, и она тут же опознала и второго солдата.– Ну все, вычислили, – улыбнулся Холодец, откидываясь на стуле и потягиваясь. – Эти придурки сейчас свинарник строят.
Он поглядел на часы, было три часа ночи.
– Постойте, – Мудрецкий вскочил со своего места, – так эти, с носилками, что мы видели, они же тоже на этом свинарнике работают. И куча травы...
Холодец понял, что, не догадавшись пошурудить в наваленной на носилках куче, он здорово облажался.
– Ничего, второго явно не успели перенести. Не может быть, времени не хватит.
Майор никак не думал, что, перебравшись через дорогу и оставив бесчувственного Валетова и Сизова, Простаков с Резиной быстренько вернулись за вторым наркотом, валявшимся рядом с забором части. Перетащив и его, немного отдышались.
– Че теперь? – не унимался Витек.
– Че-че, – бубнил здоровяк, – сейчас передохнем и дальше потащим.
– Ведь она могла этих, – он попинал ногами валявшихся на земле наркоманов, – запомнить. Я даже больше чем уверен, что она их запомнила.
– И чего мы теперь делать будем?
– Тащить, здоровый, тащить! Я уже себе все руки оттянул, – жаловался Виктор. – Давай вначале одного Фрола отнесем, а потом за этими вернемся. Кто их тут найдет-то? – Он посмотрел на часы. – Четвертый час утра.
Простаков поднялся, вышел из палисадничка, где они укрылись, и вернулся обратно в темноту.
– Да, рассвет виден. Заря скоро займется. Уже в половине пятого начнут коров выгонять. Тут же стадо есть.
– Знаю я про стадо, – выругался Резинкин, поднимаясь. – Блин, уроды. Таскай их тут туда-сюда. Они наширялись, им по кайфу.
– Э, мужики, – застонал Ануфриев. – Че за фигня? Где я?
– Ты в дерьме по уши, – отозвался Простаков.
– В дерьме? – переспросил Ануфриев.
Гулливер подошел и оторвал дембеля от земли, схватив его за грудки. Тот болтался, словно шнурок в умелых руках фокусника. Казалось, Простаков может легким движением руки завязать этого наркота в узел.
– Ты сможешь идти?
– Базарю, – отозвался Ануфриев, – я даже могу лететь. Сейчас Сизов дунет сзади, и я полечу. Сизов!
Но до своего товарища Ануфриеву докликаться не удалось. Его кореш лежал в беспамятстве и не хотел не то что шевелиться, даже немного погундеть.
Теперь они не могли нести одного Валетова к стройке, так как этот полоумный мог забрести куда-нибудь и натворить дел. Сейчас весь поселок полон патрулей, и шансов у них пробраться не так уж много.
– А че здесь травы столько? – дурным голосом спросил дембель.
– А то, – грубанул Простаков, – что ты, придурок, обкололся прямо у забора части. Зачем еще медсестру глушанули?
– Кого глушанули? Че ты несешь? – Ануфриев сидел на земле, обхватив голову руками.
– Хорош базарить, – подвел итог Простаков, подхватывая Ануфриева на руки и перекидывая его через плечо вниз головой. – Давай, Витек, иди впереди, свети фонарем. Я потащу этого. С носилками мы будем долго перебираться.
Нести бормочущее тело было нелегко, но Алексей старался не просто идти, а бежать с бараньим весом на плечах.
Когда они выбежали на дорогу, усыпанную мелким гравием и ведущую к стройплощадке, Алексей сбросил с плеча ношу и постарался отдышаться.
– Ну че, может, вдвоем его понесем? Ты – за руки, я – за ноги?
– Отстань, – отмахнулся Алексей. – Сейчас. Тридцать секунд – и дальше.
Болтаясь вниз головой, Ануфриев что-то там грозился насчет того, что кому будет после того, как он придет в себя. На все эти угрозы Простаков не реагировал. Ему еще предстояло возвращаться за Сизовым и мелким.
* * *
Майор Холодец с серьезным видом вынул из кобуры личный пистолет, проверил обойму, положил все на место и скомандовал лейтенанту Мудрецкому и медсестре:– Сейчас едем на стройку. Вы оба со мной.
Они вышли из штаба, сели в служебный «уазик» и, врубив дальний свет, направились к дому Шпындрюка.
Сто пудов – Ануфриев с Сизовым оказались бы засвеченными. Но тут, увидев идущий патруль, Холодец притормозил. Это оказались уже встречавшиеся им сегодня ночью деды Казарян и Забейко, а вместе с ними ефрейтор Петрушевский.
– Вы двое, те, что поздоровее, садитесь на заднее сиденье. Едем.
Переглянувшись, Казарян с Забейко забрались и немного потеснили сидящую там Екатерину Дмитриевну, которая занимала половину сиденья. Мудрецкий оглянулся, посмотрел на солдат и с удовлетворением отметил, что они немного протрезвели.
Холодец объяснил ситуацию туманно:
– Сейчас, мужики, поможете нам в одном деле.
– Угу, – согласились оба.
Старший сержант Казарян оказался плотно прижат к Елизавете Дмитриевне. Поскольку они накатили по ходу ночи еще, он находился в таком состоянии, когда желания берут верх над рассудком. Тем временем машину трясло из стороны в сторону. Холодец, сидящий за рулем, заявил, что знает короткую дорогу к дому Шпындрюка, и они буквально за пять минут будут на месте. Оказалось, пять минут по колдобинам.
Ашот, поехавший морально и физически от соседства полного бедра медсестры, как бы невзначай во время тряски положил руку ей на колено и больше не убирал ее. Она, казалось бы, некоторое время не замечала столь повышенного внимания, но как только машина пошла ровнее, тут же отбросила руку сержанта в сторону.
– Что вы себе позволяете? – взвилась она.
Мудрецкий оглянулся.
– Ей, вы чего там? – попытался приструнить солдат командир взвода.
Усевшийся с краю Забейко как-то странно повел головой и покосился на лейтенанта. Стал искать ручку, опускающую стекло. Не нашел. Мудрецкий нахмурился, соображая, в чем тут дело. Рот Петра раздулся, и тут, во время очередного взлета в воздух идущего на большой скорости «уазика», лоснящаяся круглая пачка неожиданно извергла поток блевотины прямо на командира взвода.
Мудрецкий заорал благим матом. Холодец остановился так резко, что едва не вышел через переднее стекло вместе с качественно обделанным летехой. По инерции здоровая Лиза навалилась вперед, и в этот момент прорвало и Казаряна, который запачкал майора и медсестру.
Оба вывалились из машины и доблевывали уже в травку. Холодец выскочил и стал отряхиваться, при этом извергая из себя массу ругательств.
– Что же это такое! Куда блюете, глаза-то есть?
При свете фар было видно, что халат медсестры также качественно уделан. Проблевавшись, Казарян повалился на землю и стал тяжело дышать.
– Умирает! – воскликнула медработница и склонилась над ним.
Стоя в аккурат сзади Лизы, Мудрецкий поворотил глаза в сторону. Не очень-то скромно любоваться такими здоровыми полушариями, возникшими прямо около его носа.
– Ничего с ним не будет. – Холодец подошел и смотрел на лежащего в траве солдата. Потом перевел взгляд на Забейко. – Что, нажрались?
Поняв вопрос не прямо, а косвенно, и перепугавшись не на шутку, дед сдал себя и товарища с потрохами:
– Самогон пили, товарищ майор, виноваты немножко. Плохой продукт, видать.
– Та-а-ак! – ревел тупой начальник штаба, гоняя кадык туда-сюда. – Вы двое пойдете под суд и на губу. Снимаете ремни со штык-ножами.
Возникла проблема. Надо было ехать на стройплощадку и одновременно с этим отвозить этих проблевавшихся пьяниц в изолятор с решетками на окнах. Мудрецкий один не мог конвоировать солдат, а Холодец не хотел в одиночку с медсестрой ехать на стройку. Все-таки среди ночи двум мужикам как-то сподручнее. Не то чтобы он боялся, просто, навидавшись по службе всякого, предполагал, что ему все-таки могут оказать сопротивление, а один он не справится.
Ведь этим придуркам светит дисбат за такие дела, а покрывать наркотов майор не собирался. По той простой причине, что обиженная ударом по голове Лизочка обязательно растрезвонит о случившемся, а заткнуть ей рот просто не представляется возможным.
Придется организовывать показательный процесс и марать и без того запятнанную честь батальона. Посчитав, что медсестра будет обузой на обратном пути в часть, Холодец высадил ее из машины и сказал, что они с Мудрецким вернутся через пятнадцать минут. Действительно, до территории части было рукой подать.
Нехотя медсестра согласилась остаться и подождать. Скрутив руки солдат ремнями, Холодец засунул в машину арестованных, вытер носовым платком блевотину с переднего сиденья. Мудрецкий также все протер и после этого опустился на свое место. В кабине воняло. Пришлось открыть окна, благодаря чему стало намного свежее, тем более что ехали быстро.
Оставшаяся в одиночестве Елизавета Дмитриевна глядела на стоящие невдалеке дома и жалела, что ни в одном из них пока еще не зажегся свет. Будучи облаченной в один только халатик, который теперь был еще и облеван безответственными солдатами, которые могут напиваться в патруле, хотя сами призваны ловить пьяных, толстопопая Лиза стала сразу объектом внимания сотен комаров, которые были не прочь перекусить полными белыми ляжками. Набрасываясь на нее целыми тучами, злостные насекомые заставили пышную девушку постоянно перемещаться по местности. Она егозила из стороны в сторону, насрывала веточек и постоянно обмахивала себя. Но ничего не помогало. Видать, сладкое тело так манило к себе комарих, что они были готовы расставаться с жизнью, лишь бы только напиться медицинской крови.
Когда Холодец и Мудрецкий вернулись, они нашли медсестру в истеричном состоянии. Ее зажрали. Всю. Лицо, руки и ноги были покрыты сплошным слоем укусов. Она села в машину, не в силах даже чесаться.
– Ну вот, сдал голубчиков, – улыбался Холодец, с некоторой озабоченностью поглядывая на медсестру. – Что это с вами?
– Все нормально, – как-то не по-доброму ответила Лиза.
– Теперь едем разоблачать преступников! – радостно воскликнул начальник штаба, и служебный «уазик», прорезая лучами фар темноту, устремился к возводимому солдатами свинарнику.
* * *
Простаков был весь в мыле. Он, бросив небрежно тело своего друга Фрола на топчан, снова откинул брезентовый полог и вышел на улицу. Взяв ведро, он пошел к колодцу. Набрав воды, вылил ее себе на голову и после этого только почувствовал себя более-менее сносно.Вокруг него, словно Луна вокруг Земли, бегал Резинкин.
– Ну как, тебе полегчало? Тебе полегчало?
Здоровый, проделав колоссальный объем работы, сейчас не был склонен к разговорам. Ему бы дух перевести. И в этот момент, когда он стоял, склонившись к земле с мокрой башкой, появился «уазик».
– Еще бы две минуты...
– Заткнись, – цыкнул Простаков на Резину, потряхивая бритой головой. Крупные капли летели с его головы в разные стороны. – Мы спим, понял? Уходим.
Оба шуганулись обратно к жилищу и умерли на своих топчанах.
Холодец поставил так свою машину на стройплощадке, что свет фар освещал брезентовый полог.
Подождав, пока Мудрецкий подойдет к нему, Холодец показал пальцем на полог и одними губами произнес:
– Пошли.
Они приближались медленно, стараясь наступать на носки, чтобы ничто не хрустнуло под ногами. Холодец даже расстегнул кобуру, хотя пистолета не достал. Отбросив брезент, майор остановился.
Свет от фар осветил часть жилого помещения. Все солдаты как ни в чем не бывало спали на своих местах.
– Встать, – заорал Холодец. – Подъем!
Первым поднялся потревоженный Терминатор и с неудовольствием захрюкал и завозился в загоне.
Простаков с Резинкиным подорвались со своих мест и вытаращили на майора невинные глаза. Остальные трое продолжали лежать, словно бревна.
– Встать!
Лейтенант подошел к Сизову и потряс его за плечо. Тот открыл глаза и пробормотал:
– А, товарищ лейтенант, доброе утро. А че такое? – Он медленно сел на кровати.
Холодец третий раз раззявил пасть:
– Встать!
Теперь уже зашевелился и Ануфриев, а Фрол продолжал спокойно спать на своем месте.
– Он очень устал, – пояснил Резинкин. – Вон все за свиньей ухаживает. Спит как убитый.
Терминатор тут же подтвердил сказанное частым сопением.
Простаков подошел к Валетову, которого положили спать, естественно, в одежде, и, приподняв его, поставил спящего перед майором. Взял его одной рукой за голову, а другой за воротник и, как кукловод, приподнял голову и вновь отпустил ее. Колганчик Валетова безжизненно мотался на согнувшейся вниз шее.
– Что с ним такое? – майор подошел ближе.
Хорошо, что рядом с ним не стояла медсестра, она бы объяснила, что с ним такое.
– Устает очень.
– Так люди спать не могут, – не поверил начальник штаба, взял и сам пальцем приподнял упершийся в грудь подбородок Валетова.
Случилось чудо. Зрачки под закрытыми веками забегали, и тут Фрол открыл глаза.
– Чего, – бормотнул он, угоняя комок кадыка вниз, – надо?
– Чего мне от тебя надо? – переспросил злобно Холодец. – Ничего, иди спать.
Терминатор, разбуженный воплями начальника штаба, завозился в углу, загородка затрещала.
– Только свиньям не спится, – попытался пошутить Простаков, неловко гыгыкнул и показал рукой на хряка. – Может, ему, того-этого, бабу надо?
– Молчать! – Холодец неистовствовал. – Ануфриев и Сизов, на выход!
Потом посмотрел на Простакова и Резинкина:
– И вы двое тоже.
Построив солдат в одну шеренгу, начальник штаба пригласил для опознания медсестру. Она выбежала из машины и быстрыми шагами подошла к построившимся. Она смотрела на Простакова, потом на Резинкина.
– Эти двое, – тут же живо затараторила она, но Простаков состроил страшную рожу, и медсестра, которой этот сибиряк был не безразличен, как оказалось, осеклась и не стала продолжать. – Эти двое – это не те.
И Простаков с Резинкиным, повинуясь взмаху девичьей руки, тут же отошли в сторону. Теперь она стояла перед Ануфриевым и долго разглядывала его.
– Чего, – не вытерпел Холодец, – не узнаете, что ли?
* * *
По дороге, когда Простаков переносил на своем плече наркотов, Резинкин, освещая дорогу впереди фонарем, все время говорил о том, что медсестра действительно может опознать по фотографии и Сизова, и Ануфриева. Потом они приедут к ним на стройку и заберут обоих на губу. Впаяют лет по пять. А им дадут по годику за то, что не доложили о самоволке.– Чего это мы должны докладывать? – не соглашался Простаков, глотая ртом воздух. – Мы у них в подчинении, а не они у нас. Сами ушли, нас, можно сказать, бросили. Пусть теперь сами и расхлебывают.
– Да нет. Ну-ка, положи его, – распорядился Резинкин, когда они миновали открытое место и вновь скрылись за деревцами.
Простаков рад был отдохнуть и тут же отпустил на землю недвигающееся тело Ануфриева, издающее время от времени стоноподобные звуки.
Размахнувшись со всей дури, Резинкин заехал с левой прямо под глаз дембелю.
– Ты чего делаешь-то? – не понял Простаков. – Че, он тебя так достал, что ли? Пользуешься случаем?
– Молчи! – огрызнулся Резинкин. – Лупи давай. Только башку ему не разнеси, здоровый. Пусть у него рожа распухнет.
Простаков заулыбался, поняв, в чем состоит идея напарника. Тем более что настучать дембелю по роже, пусть даже и находящемуся в наркотическом дурмане, милое дело.
* * *
Неудивительно, что сейчас толстопопая Лиза стояла, светила в лицо фонарем Ануфриеву и не могла разобрать, он это или не он. Простаков с Резинкиным постарались на славу и отделали обоих так, что теперь их рожи будут еще долго в два раза шире против обычного.– Господи, – бормотала она, – что же это у них лица-то такие побитые?
– Дрались они, – небрежно бросил Алексей. – Мутузили друг друга сегодня вечером.
– Кто? Кого? – начал мычать Ануфриев.
– Заткнись! – почти взвизгнул Холодец. – Так это те или не те?
Медсестра перешла к Сизову.
– Нет, товарищ майор, извините, я не могу быть полностью уверенной. Те были какие-то другие.
Тут из недостроенного хлева вышел находящийся еще в дурмане Валетов.
– Спаситель! – воскликнула Елизавета и подбежала к Фролу. Солдатик был не в состоянии чему-либо удивляться. Она прижала его голову к своей пышной груди.
– Хорошо, – бормотал счастливчик, чья голова оказалась как на перине. – Может, мы с вами как-нибудь потом встретимся, я вот только от укола отойду.
Она тут же перестала выражать свою благодарность спасителю и отпрянула от него.
– Какой! Какой ты, – повторила она, развернулась и быстрыми шагами направилась к «уазику».
Холодец выдохнул:
– Ну ладно. А че, где сено-то?
– Какое сено? – Алексей забрал из рук майора посудину.
– Ну, вы на носилках сено носили.
– А, сено, – обрадовался Резинкин. – Сено уже, товарищ майор, все наш боров покушал. Ему уже сразу стало лучше. Он и навалил целую кучу. Прокакался, так сказать. Не хотите взглянуть?
Глава 3
СПАСЕНИЕ 911
Сказал солдату генерал:
«Неси кушать скорее супчика».
Просьбы лучше боец не слыхал.
Он к столовой принес голубчика.
Солдаты втянулись в строительные работы, все меньше замечая усталость к концу дня. Хотелось, конечно, отдохнуть, но ломота, посещавшая их суставы и мышцы в первые дни, пропала.
На смену вороватому завхозу никого не дали. Пришлось прапорщику Евздрихину время от времени наведываться на стройплощадку и пересчитывать по головам всех солдат.
Его встречали спокойно, показывали, что они успели сделать за время отсутствия прапорщика, выпрашивали у него сигарет и совсем-таки не жаловались на свою нынешнюю жизнь. Иногда повариха Шпындрюка интересовалась у Фрола, как там идет строительство. При этом всегда упоминала о большой заинтересованности Протопопа Архиповича в скорейшем окончании всех работ.
Фрол кивал головой с пониманием и всегда называл один и тот же срок:
– Еще две недели, – говорил он, забирая хавку и скорее-скорее отправляясь обратно к своим сослуживцам, с нетерпением ожидавшим завтрака, обеда или ужина.
Никто из солдат не был заинтересован в скорейшем окончании этой импровизированной командировки. Здесь неплохо кормили, не было режима, и единственное, что приходилось делать, – так это работать. Но никто из ныне идущих в армию и не думает о том, что здесь придется просто лежать на чистой постели и лопать плюшки. Какая разница? Все равно и в части припрягут, а здесь все же послабления.
Однажды Евздрихин приехал и, разглядывая стены свинарника, успевшие вырасти уже больше чем на метр по всему периметру, сообщил о скором приезде сюда и подружки Терминатора.
Здорового борова на ночь ставили в стойло, а днем выгоняли на воздух. Сейчас он уже не спал вместе с людьми. Ему отвели другой угол, накрыли досками метровые стены, и у свина получилось нечто вроде норы или будки, в которую он спокойно заходил и находился там всю ночь.
Теперь уже Ануфриев не жаловался на вонь, да и остальные не скрывали своего удовлетворения. А то просто как не в двадцать первом, а в первом веке – жили в одном доме вместе со скотиной.
С очередным появлением прапорщика солдаты бросали работу и по привычке окружали его, пытаясь узнать последние новости из части. Иногда Евздрихин по доброте душевной привозил кому-нибудь письмецо из дома, что становилось для одного из солдат праздником.
Сейчас же, услышав новость о том, что приедет к хряку подруга, Ануфриев загоготал во всю глотку.
– Ну вот, Простаков, – хлопал он сибиряка, – теперь тебе будет к кому обратиться, случись заскучать по бабе.
Алексей хмурился, стоя неподвижно, и молча пережидал, пока все остальные нахохочутся до упаду. Евздрихин сидел на лавочке и покуривал.
– Вы тут, ребята, давайте делайте еще один загончик. Поскольку личный состав, что называется, прибывает. И поторопитесь со стройкой. Не дай бог, хоть с одной свиньей что-нибудь случится. Шпындрюк наедет на комбата, а комбат... он разбирать не станет. Если дело будет у вас плохо идти, пришлют вам подмогу, ребята, из вашего же взвода. И весь этот свинарник достроят за два дня. Надеюсь, вы поняли.
Евздрихин лукаво улыбался в усы, потягивал сигаретку и поглядывал на переминающихся с ноги на ногу солдат, которым ой как не хотелось заканчивать здесь свое пребывание.
– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил от всех Валетов, – а то вот этого здорового привезли, так его вот и ставить было некуда. Пришлось все наспех городить, а теперь у нас целый день есть.
– Во-во, – поддержал Ануфриев, – ты загоном и займешься. Будешь невесту встречать.
Тут он заржал, и его подхватили остальные.
* * *
К вечеру Фрол уже ходил вокруг еще одного подготовленного просторного загона. Он, будучи городским жителем, ни разу не был в свинарнике и даже не представлял, как он вообще может выглядеть.Только здесь, на стройке, до него начало доходить, в каких же условиях содержатся животные. Насчет размеров загона его проконсультировал Простаков. Он, что называется, был от сохи и наблюдал в своей деревеньке жизнь свиней.