Страница:
Гризли неожиданно увидел всё, что здесь произошло, как будто перед ним промотали чёрно-белую потрескавшуюся киноплёнку с древним мещанским водевилем. Марина поцеловала супруга и якобы упорхнула на работу, а сама затаилась, то ли этажом ниже, то ли наоборот. Яков немедленно прекратил сборы и позвонил своей пассии с верхнего этажа, сообщить, что путь свободен. Очевидно, подобный манёвр производился влюблённой парочкой уже не впервые. Дамочка спустилась, откатала программу, затем вышла и вызвала лифт. Но в лифте её уже встретила Марина.
Разбив о соперницу утюг или сковороду, экс-супруга тихонько вернулась домой. Яков блаженствовал в ванне, поэтому пропустил первый удар в темечко. Дальше Марина орудовала электрическим ножом.
— Никак не сбриваются, — она плаксиво поджала губы. Гризли узнал то самое несчастное выражение, которое так трогало его пятнадцать лет назад, заставляло чаще биться сердце и подвигало на мелкие подвиги, а теперь перешло к дочери. Лола так же, как мать, кривила губы и брови, притворяясь обиженным гномиком. — Целый час мучаюсь, и ни как!
Сфокусировав взгляд, ошарашенный физик заметил, что плечи и грудь жены покрыты грубым бурым волосом. Оволосение пока не перекинулось на предплечья, но на располневшей спине и животе уверенно пробивались жёсткие кучеряшки.
«Как он с ней спал?» — подумал Гризли, и он сам удивился, какие бредовые мысли рождает помертвевший от страха мозг.
Он мечтал теперь только об одном — унести ноги.
Уйти отсюда живым.
Гризли начал медленно отодвигаться назад, держа руку с топориком за спиной. Очевидно, её психика не выдержала столько неприятностей одномоментно, и бедняга свихнулась. Нынче это уже не бедняга, а опасная убийца…
— Он… он устал! — Марина засмеялась резко и неестественно. Гризли неплохо ориентировался в оттенках её смеха. Этот смешок, половинчатый, вычурно-гладкий предназначался обычно для гостей, для случайных встреч на вечеринках, но никак не для своих. Он пока ещё считал себя своим.
— Устал? — Гризли пристально рассматривал тёмные разводы на кафеле. Одна из улиток почти добралась до воды.
— Устал и уснул, ха-ха-ха! Куда ты бежишь? Ты трус! — Она вдруг резво соскочила с «Индезита», наполовину залепленная пеной. Гризли даже забыл на секунду об обороне, столь разительные перемены произошли с его женой. Она не превращалась в волка или пантеру, скорее, в её чертах проглядывало доисторическое обезьянье прошлое. Вместе с ростом волос как-то неестественно преломился весь облик. Марина стремительно худела, словно из неё выкачивали жир. Щёки запали, в глазах распустились кораллы сосудов, зрачки плавали, ни секунды не оставаясь на месте, грудь обвисла, кисти непрерывно сжимались и разжимались, словно в поисках опоры. Она наступала на него, необычно косолапя, ссутулившись, по-мужски жёстко ставя ступни.
— А ты… ты не Гризли! Ты вообще!… — она расхохоталась вдруг искусственным каким-то смехом, утробно выталкивая из лёгких воздух. Этот мелкий наигранный хохот был ему прекрасно знаком. Марина пользовалась им всякий раз, когда аргументов для перебранки у неё не оставалось, а сил ещё было невпроворот. — Ты… ты ничего не можешь, xa-xa-xa! И морлоки твои правы — ты не Гризли, ты — Хорёк…
Он отступал назад, а потом побежал, не разбирая дороги. Двумя пролётами ниже Гризли встретился голый мужик с бульдогом. Завидев несущегося на него ненормального с выпученными глазами и тесаком наперевес отважный нудист подхватил собаку на руки и вжался в стену.
Гризли выпал из подъезда, хватая ртом пропитанный дымом воздух. Вдобавок к прочим радостям кто-то поджёг огромный мусорный бак. Жёлтый бак с крупным четырёхзначным номером высился за низкой кирпичной оградкой, как выброшенный на берег линкор. В его иллюминаторах веселилось гулкое пламя. Самые шустрые языки пламени уже облизывали нижние ветви лип и крайний куст жасмина. Гризли моментально понял, что если огонь перекинется на стволы деревьев, заполыхает весь двор. Ему давно стало наплевать на этот двор, волновало только, куда теперь вернётся дочка. Но действительно неприятное открытие поджидало его за поворотом к стоянке.
Вместе с баком вовсю горели его машина и ещё две, припаркованные рядом. За пожаром наблюдали несколько старух с собачками и группа подростков. Пацаны курили и смеялись, показывая пальцами на своего приятеля с канистрой. До Гризли не сразу дошло, что перед ним находятся поджигатели и что они никуда не спешат. Полный мужчина в красном спортивном костюме метался между детскими качелями и вопил в телефон. На пальце у него болтались ключи и брелок сигнализации. Гризли так определил, что толстяку принадлежала белая «ауди», стоявшая тут раньше.
Леонид механически потянулся к телефону; потеря машины окончательно выбила его из колеи. Трубку сняли сразу, правда, пронзительный женский голос продолжал разговаривать на два фронта.
— Тут пожар, — начал Гризли, — запишите адрес…
— У нас все экипажи на выезде! — рявкнула дежурная. — Вы что там, с ума все посходили?!
— Это точно, — ответил Гризли. — Моя бывшая жена зарезала мужа, а дочь спит с убийцей. Моего коллегу прибили гвоздями к стене. Мне только что скинули на голову кусок бетонной лестницы, а дети поливают мой горящий автомобиль бензином. Моя любимая женщина ушла…
— Вот с этого бы и начинал! — расхохоталась дежурная. — Разберись сперва со своей бабой, а потом спасай мир!
— Вы мне очень помогли! — задумчиво сказал Гризли в пиликающую мембрану. — Я действительно совсем забыл, кого надо спасать в первую очередь…
Часть вторая
12
Им было чертовски весело.
Затем показали старуху, выкинувшую из окна пятимесячного внука. Пьяную растрёпанную бабушку волокли двое полицейских, она отбивалась, сучила ногами в синих чулках, а молодые родители, вернувшиеся из кино, тупо жевали в сторонке чипсы. Казалось, они так и не поняли, что произошло.
— Зачем вы это сделали? — оператор через головы криминалистов смаковал кровь на ночном асфальте и в разных ракурсах показывал прикрытое тряпочкой тело. Юный журналист, не переставая жевать, брал у старухи интервью.
— Он задолбал меня своим воем… — камера приблизилась слишком быстро, и Гризли невольно отшатнулся, выругав себя за трусость. Ему показалось, что у сморщенной старой алкоголички ярко-зелёные глаза и как-то неправильно расположены зрачки.
Но бабушку уже уводили. Корреспондент, захлёбываясь, перечислял повреждения, причинённые пятимесячному ребёнку, пока его трёп не пресекли со студии.
Гризли снова потянулся к телефону.
Он ждал и боялся, что Марина снимет трубку, и в барабанные перепонки ударит её маслянистый рассыпчатый смех. Это будет означать, что полиция так и не приехала, что ничего не подозревающая Лола могла вернуться в квартиру к обезумевшей мамаше…
Но Марина игнорировала телефон.
По второму каналу выступал врач из Института скорой помощи. К ним за вечер доставили шестьдесят малолетних самоубийц, больше половины спасти не удалось. Доктор всё время поправлял очки, и каждое предложение предварял растянутым «тазна-ачить…». За его спиной суматошно носились люди с носилками и капельницами, трое санитаров удерживали на каталке что-то чёрное, бьющееся, не похожее на человека.
— Да прекрати ты свои «значить»! — не выдержал Гризли, плюхаясь на диван. Но больницу уже сменили сводки с железнодорожного переезда.
Шестьдесят человек. Шестьдесят! Они в своём уме? Да что же творится, куда мы катимся, господи?!
…Какой-то озорник перевёл стрелку на товарной станции, столкнулись два товарных состава, взорвался газ в цистернах, обрушилась кровля на складах, повреждена подстанция… В результате без света остались два торговых центра и товарные склады, которые были немедленно атакованы группами бесчинствующих хулиганов. В настоящее время силы полиции оцепили район, ведутся аресты…
— Откуда у вас бесчинствующие группы в три часа ночи? — едко осведомился Гризли. — Можно подумать, что отключения ждали заранее…
Он переключил канал, и почти сразу же встретил совершенно иную трактовку событий. Зарубежное агентство сообщало, что разграблением складов занимались не «группы хулиганов», а мирные жители окружающих кварталов. Вначале они выбежали поглазеть на пожар, а спустя полчаса началась вакханалия. Оператор снимал с вертолёта, как граждане воодушевлённо растаскивают мебель, коробки с бытовой техникой и рулоны тканей. Полицейские машины перемигивались в отдалении, строились шеренги со щитами, но активных действий никто не предпринимал.
Враньё. Он не мог пока точно определить, в чём заключается ложь, но репортёры врали, вне всякого сомнения. Им кто-то приказал перевернуть, исказить новости в нужном ключе, представить дело так, будто три пьяных хулигана громят ларёк. Несмотря на отвратительное качество съёмки и постоянные сумерки, Гризли готов был поклясться, что мародёры не были пьяны. Толпа просто сошла с ума. Хотя, с другой стороны, толпа не сходит с ума. Толпа — это уже безумие.
Он заметил некоторые детали, на которые не обратил внимания репортёр. Хулиганы не грабили склады. Камера металась, размазывая по сетчатке огни фонарей, вспышки фар, мечущиеся фигуры с палками и факелами. Вагоны и цистерны горели, выплёвывая в небо жаркие протуберанцы, на секунду освещая тысячи бледных восторженных лиц. За поваленными заборами в беспорядке валялись ящики и тюки, но Гризли так и не заметил воровства. Честные граждане крушили витрины, на виду полиции подожгли несколько автомобилей, сломали ворота складов, но ничего не брали. Они словно… словно ждали развития катастрофы, оживляясь, всякий раз, когда за полицейским кордоном взрывалась на путях очередная цистерна. Вертолёт кружил, высвечивая взлохмаченные головы, пижамы, ночные рубашки, оскалы нелепых улыбок…
Физик отсчитывал шаги по квартире. От кухни до спальни, разворот, и назад. Его не покидало ощущение, что за стенами дома поднимается неслышный, невидимый ветер. Он отодвинул занавеску на кухонном окне, рванул ручку стеклопакета. В лицо дохнуло сыростью, в квартиру ворвалась перекличка автомобильных сирен, хлопки, подозрительно напоминавшие выстрелы, и разрозненные крики. В соседних домах светилась почти половина окон, на балконе седьмого этажа ожесточённо занимались сексом, над крышами взлетали петарды. На мостовой, в кармане, застыли два столкнувшихся автомобиля, их владельцы упоённо катались по газону, награждая друг друга тумаками. Над холодильником в кухне уютно тикали ходики, им размеренно вторил будильник в спальне, но Гризли показалось, что снаружи время ежесекундно ускоряется.
Город словно второй раз справлял Новый год.
По четвёртому каналу погнали репортаж про очередного самоубийцу в метро, затем представитель дорожной полиции с выпученными глазами рассказал о небывалом уровне дорожных происшествий. В час ночи, на пустой кольцевой трассе, столкнулись два трейлера и автобус. Подростки на мотоциклах ворвались в выставочный комплекс, побили витрины и скрылись. Обстрелян наряд полиции, двое раненых. Новые жертвы пожара, студенты прыгают из окон горящего общежития и разбиваются насмерть. Крупным планом наезд на лица горожан.
Вертикальные зрачки.
Гризли вскочил с кресла, едва не опрокинув торшер. Точно такие же зеленоватые глаза со странно вытянутым вертикальным зрачком. Глаза, больше подходящие кошке, а не человеку. Камера уехала вбок, переключилась на парня, застрявшего на лоджии в окружении огня. Надрываясь, голос за кадром перечислял экстренные меры, принятые правительством в связи с беспорядками в аэропорту. После молодцеватого журналиста с блокнотиком на экран буквально вытолкнули обрюзгшего человечка в пёстрой шёлковой жилетке. Министр транспорта негодовал, что его вытащили из постели среди ночи. К злорадной радости Гризли, министр прекратил гундосить, как только ему показали видеоролик с налезающими друг на друга вагонами международного экспресса. Кто-то неверно перевёл стрелку, точнее — неверно ввёл команды в компьютер. Поезда остановились на неопределённое время, на Южном вокзале скопились тысячи пассажиров, у касс возникли драки…
В пять утра номер дочери отозвался хриплым дыханием.
— Лола? Лола, скажи хоть что-нибудь!
Гризли не выдержал. Ему совершенно не хотелось возвращаться в квартиру, где в кипятке варился Маринкин муж, но другого выхода он не видел. Ни пожарники, ни полиция ему так и не перезвонили, зато четырежды ошибались номером. Пьяные голоса матерились или хохотали в трубку. У соседей снизу бренчало пианино, наверху гремел тяжёлый рок. Мимо окна пролетели брошенные с крыши бутылки.
Город праздновал.
Гризли наспех оделся, сунул ноги в ботинки, но в последний момент вернулся. Его остановило смутное неприятное предчувствие: показалось, что он сюда больше никогда не вернётся; квартира словно бы прощалась с хозяином. Он выдвинул нижний ящик письменного стола, забрал во внутренний карман оба паспорта, кредитки и остаток денег. Бегло проверил сумку, сунул в неё две пачки проверенных тетрадей, но так и не смог вспомнить, что ещё потребуется в школе…
Спокойно, главное — не суетиться!
Поверх тетрадей Гризли запихал в сумку смену белья, литровую бутылку воды и пару пачек печенья. Больше в доме не нашлось ничего пригодного для длительной вылазки. Он должен быть готов к тому, что после Марины домой не вернётся, а поедет прямо в гимназию! Он должен быть уверен, он спокоен, он абсолютно спокоен и расслаблен…
Так и не вспомнив, что же ещё потребуется, он отправился на кухню и сунул в карман охотничий нож, которым никогда не пользовался. Гризли вообще не мог вспомнить случая, чтобы ему понадобилось выйти на улицу с оружием в руках.
Он захлопнул дверь, и ускорившееся время ударило по барабанным перепонкам.
В лифте Гризли едва не наступил в жидкую вонючую лужу. Совсем недавно здесь кого-то вырвало, и этот «кто-то» явно переел сладкой кукурузы. Задержав дыхание, учитель дотерпел до первого этажа. Во дворе несколько тёмных личностей доламывали детскую горку. Гризли вырвался на проспект и принялся ловить такси. К его изумлению, пять или шесть машин, совершенно пустых, прибавили ходу, вместо того чтобы остановиться. Две столкнувшиеся машины под его окнами так и стояли — двери нараспашку, зажжённые фары, а вокруг крутилась стайка подозрительных подростков. На другой стороне проспекта за двойным рядом тополей горел табачный киоск. В пять утра на плоской крыше супермаркета несколько парней и девчонок в мешковатых джинсах отплясывали под ревущий магнитофон. Мимо Гризли проехала патрульная машина, но полицейские даже не задержались, чтобы поближе рассмотреть ночных танцоров. В последующие десять минут учителя физики чуть не сбил экскурсионный автобус. Он нёсся вдоль ряда припаркованных авто, практически вплотную к ним, царапая борта и сшибая боковые зеркала. Автобус оставлял за собой искры, отлетающие пластмассовые молдинги и шлейф вопящих сигнализаций.
Гризли в последний момент отпрыгнул на газон, провалившись при этом в лужу. Мимо него, коротко рыкнув, пробежала овчарка, волоча за собой телескопический поводок. Овчарка добежала до конца газона, нерешительно ступила на проезжую часть и припустила обратно. Наперерез ей кинулся бульдог в наморднике, также без малейших признаков хозяина, но с мокрым поводком. Обе потерявшиеся собаки растерянно тявкали, озирались на замершего Гризли.
Такси затормозило со страшным визгом. За рулём ухмылялся усатый человечек в тёмных очках. Стуча зубами от холода, Леонид запрыгнул на заднее сиденье. Его обдало вонью разлагающейся пищи и прокисшего пива. Первой мыслью было захлопнуть дверцу и послать шофёра с его мусорным баком на колёсах куда подальше, но овчарка выбежала уже на мостовую и приближалась прыжками.
Гризли задышал ртом. Под ногами катались бутылки, и чавкало что-то мягкое. Овчарка трусила следом. Миг спустя к ней присоединилась лайка в блестящем ошейнике, с медалью на белой груди. Гризли ошарашенно глядел на потерявшихся собак в заднее стекло, и только после нескольких крутых виражей до него дошло, что водитель так и не спросил адрес. Водитель даже не обернулся, зато врубил музыку.
— Мне надо на правый берег! — прижимая к животу сумку, прокричал физик.
— Берег левый, берег пра-авый! — раскатисто пропел шофёр.
И наступил на акселератор. Ближайший перекрёсток проскочили на красный, там моргали огнями две машины неотложной помощи и дымил перевёрнутый маршрутный автобус. По тротуару бежали две девушки, одна была без юбки. Шофёр, не снижая скорости, бросил руль, всем корпусом повернулся назад и подмигнул пассажиру. Для этого ему пришлось снять солнцезащитные очки.
— Зацепим красоток?
— Не надо, я очень опаздываю!
— Доставим в лучшем виде! — гаркнул шофёр и молодцевато подкрутил ус.
Гризли намеревался спросить, не сложновато ли водить машину по ночам в тёмных очках, но вопрос застрял у него в глотке. Потому что у шофёра были зелёные глаза и вертикальные зрачки. Ещё до того, как Гризли успел это осознать, весельчак за рулём снова нацепил очки и очень вовремя вернулся к управлению. Задержись он на секунду — и «мерседес» с шашечками на борту протаранил бы припаркованный грузовик.
Водитель чудом выровнял машину, Гризли швыряло на заднем сиденье, как мячик. Единственное, чего он хотел, — выйти из «мерседеса» живым. Он упирался руками и ногами, стараясь не удариться головой. Взывать к состраданию не имело смысла, усатый безумец за рулём выкрутил звук магнитолы до предела. Гризли казалось, что каждый зуб в его челюсти и каждый нерв вибрирует в такт песням Эминема.
На мосту машина попала в затор. Краном вытаскивали из реки опрокинувшийся автобус. В мелькающем свете маячков белая туша экскурсионного «хюндая» повисла на стальных канатах, как пойманный кит, из щелей под напором хлестала вода. На брезенте, прямо на тротуаре, в ряд выкладывали утопленников.
— Опа, опа, Америка-Европа! — весьма к месту забормотал таксист, объезжая заграждение и регулировщика с жезлом. — Эй, камрад! Водила бухой, что ли, был?!
— Двадцать семь китаёз утопил, придурок! — замахал жезлом мокрый полицейский. На миг из мрака выплыло молодое смеющееся лицо. Гризли при виде зубастой улыбки передёрнуло. — Надоело, видать, экскурсии возить, умора…
Водитель такси явно намеревался вылезти и поболтать с крановщиком, но сзади отчаянно засигналили, и он нехотя взялся за баранку. Гризли слегка перевёл дух. С каждой минутой на улицах становилось всё больше транспорта, разогнаться до сотни вряд ли бы получилось, но теперь учитель заметил кое-что, напугавшее его больше, чем смертельные автогонки.
У шофёра были слишком волосатые руки и слишком волосатый затылок. Счётчик он не включал вовсе. А переднее пассажирское сиденье и пол под ним превратились в свалку пищевых отходов. Там дребезжали и катались упаковки из заведений фаст-фуда, пустые пластиковые бутылки, тубы от чипсов и недоеденные куски хот-догов…
Однако машина шла ровно. Гризли решил, что дотерпит.
Утренний город походил на плоскую декорацию, в которой кто-то пробил чёрные жерла переулков. После моста усатый шофёр еле спас машину от ярко-красного грузовика «кока-колы». Непрерывно сигналя, занося зад на поворотах, грузовик пронёсся по тротуару, с диким скрежетом толкая впереди себя будку автобусной остановки.
Таксист выругался и захохотал. Из переулка наперерез бросилась щуплая человеческая фигура.
Завизжали тормоза микроавтобуса, едущего впереди в левом ряду. Такси дважды подпрыгнуло на чём-то мягком. Гризли ударился головой о потолок, вцепился в сиденье. Больше всего в эту минуту ему хотелось скрестить пальцы, ущипнуть себя и проснуться. Очкарик со смехом выровнял машину, затем полез рукой под сиденье, опустил спинку и до предела отодвинулся назад. Гризли с замершим сердцем следил, как шофёр играет в гонщика. Каким-то образом, почти лёжа, коротышка ухитрялся, чуть ли ни обнимать руль. Его волосатые руки почти по локоть торчали из укоротившихся рукавов курточки. Стальной браслет на запястье лопнул, циферблат часов отлетел Гризли на колени.
«Ни слова, не скажу ему ни слова! — повторял себе Гризли — Только бы доехать, только бы».
Минуту спустя таксист снова заложил вираж под красный сигнал светофора, затем повторил манёвр, при этом срезав через газон и бордюр высотой в двадцать сантиметров.
Крепления глушителя оторвались, колпак отскочил в сторону, будто камень из пращи, защита картера заскребла об асфальт. Позади развевался шлейф искр. Шофёр захохотал и показал пассажиру оттопыренный большой палец.
«Мы только что задавили человека, — сказал себе учитель физики — Мы только что запросто переехали человека».
— Ещё чуток, и ушла бы бабка! — весело произнёс шофёр.
13
— Почему команчи? — удивился Гарри-Огурец. — Все команчи давно свалили отсюда…
Гарри уже битый час швырялся ножом в барную стойку. Нож втыкаться не желал, упорно разворачивался в полёте рукояткой вперёд.
— Ну и что? — Белый Джо хлебнул из горлышка, звякнул бутылкой о стол. — Кто-то свалил, а много осталось. Мой старик говорит — этих змей ещё полно. А он-то соображает получше тебя…
— Твой старик вечно пьяный! — засмеялась крошка Лу. — Что он может соображать?
— Подумаешь, пьяный. Зато он всегда при заказах, не то, что другие.
— Что толку с его заказов? — Билли-Шмель переставил табурет поближе к окну, чтоб держать под контролем водокачку. — У вас дома жрать всё равно нечего. Поехал бы лучше на фабрику…
— Заткнись! На фабрике пускай гробятся всякие придурки вроде тебя. Там, один чёрт, ни гроша не заработаешь. Мой знаешь что говорит? «Пусть дураки пашут на эту говённую власть, а я им копейки не дам!».
— А твой, зато, в тюряге сидит. Ты вообще своего старика хоть помнишь?
— А вот и помню, — обиделся Билл. — А, между прочим, твой новый дружок, сосед Рыжий, тоже команчи!
— Это какой Рыжий? — поинтересовался Огурец.
— А тот, что за дорогой раньше жил, братана его ещё зарезали, помнишь?
— Он сопля ещё, мне дружком быть. Но брат его вроде был нормальный парень, как я, — Джо помотал головой. — Дай-ка мне ещё виски!
— Может, для тебя он и нормальный, — скривила губы Лу, — а мне сеструха рассказала, отец у него — точно команчи!
— Ну и что с того? — Гарри тоже потянулся сделать пару глотков.
— Что, что… Жадюга он и гад. Корчит из себя шибко умного, занят он вечно, видите ли…
— Это точно, они все такие… Но Рыжий вряд ли, — Белый Джо откинул голову и плюнул изо всех сил. — Хотя… не знаю. Мой старик говорит, от них вся беда. Пока белые работают, они только воруют, и золотишко своим бабам покупают.
— А как это — отец команчи, а мать, выходит, — белая? — Гарри почесал револьвером под шляпой. — Что ж она с команчи связалась, если они такие гады? Она что, не знала, что ли?
— Знала… не знала… Они хитрые все, вот он её и обманул.
— Это верно… — кивнул Большой Шмель. — У них хитрожопость эта в крови. Папаша Рыжего, знаете, как бабки делает? Одну лавку он держал у рыбаков, потом специально напоил начальство на фабрике, и они, по пьяному делу, ему там тоже лавку разрешили открыть.
— Вот гнида, люди вкалывают, а он только успевает деньги в банк отвозить!
— А Сержант? Сержант тоже, видать, команчи. Всю ночь торгует спиртным и в два раза дороже, чем днём, хотя запрещено.
— Да говорю я, много их ещё, — Белый Джо отошёл ещё на шаг и плевал теперь, наклоняясь вперёд всем корпусом. Ему хотелось поразмяться, боль в груди не проявлялась с такой силой, как раньше, но он никак не мог отделаться от противного комка, возникавшего про каждом глотке. — Сержанта уже и били два раза, и предупреждали, чтоб убирался отсюда, а он — ни в какую… Ещё я слышал, землю купил, будет там свиней разводить! Представляете? Мало от них самих воняет, ещё свиней здесь не хватало!
— Если бы всем договориться и ничего у них не покупать! — азартно предложила Крошка Лу. — А ещё лучше — отравить ему всех свиней!
Разбив о соперницу утюг или сковороду, экс-супруга тихонько вернулась домой. Яков блаженствовал в ванне, поэтому пропустил первый удар в темечко. Дальше Марина орудовала электрическим ножом.
— Никак не сбриваются, — она плаксиво поджала губы. Гризли узнал то самое несчастное выражение, которое так трогало его пятнадцать лет назад, заставляло чаще биться сердце и подвигало на мелкие подвиги, а теперь перешло к дочери. Лола так же, как мать, кривила губы и брови, притворяясь обиженным гномиком. — Целый час мучаюсь, и ни как!
Сфокусировав взгляд, ошарашенный физик заметил, что плечи и грудь жены покрыты грубым бурым волосом. Оволосение пока не перекинулось на предплечья, но на располневшей спине и животе уверенно пробивались жёсткие кучеряшки.
«Как он с ней спал?» — подумал Гризли, и он сам удивился, какие бредовые мысли рождает помертвевший от страха мозг.
Он мечтал теперь только об одном — унести ноги.
Уйти отсюда живым.
Гризли начал медленно отодвигаться назад, держа руку с топориком за спиной. Очевидно, её психика не выдержала столько неприятностей одномоментно, и бедняга свихнулась. Нынче это уже не бедняга, а опасная убийца…
— Он… он устал! — Марина засмеялась резко и неестественно. Гризли неплохо ориентировался в оттенках её смеха. Этот смешок, половинчатый, вычурно-гладкий предназначался обычно для гостей, для случайных встреч на вечеринках, но никак не для своих. Он пока ещё считал себя своим.
— Устал? — Гризли пристально рассматривал тёмные разводы на кафеле. Одна из улиток почти добралась до воды.
— Устал и уснул, ха-ха-ха! Куда ты бежишь? Ты трус! — Она вдруг резво соскочила с «Индезита», наполовину залепленная пеной. Гризли даже забыл на секунду об обороне, столь разительные перемены произошли с его женой. Она не превращалась в волка или пантеру, скорее, в её чертах проглядывало доисторическое обезьянье прошлое. Вместе с ростом волос как-то неестественно преломился весь облик. Марина стремительно худела, словно из неё выкачивали жир. Щёки запали, в глазах распустились кораллы сосудов, зрачки плавали, ни секунды не оставаясь на месте, грудь обвисла, кисти непрерывно сжимались и разжимались, словно в поисках опоры. Она наступала на него, необычно косолапя, ссутулившись, по-мужски жёстко ставя ступни.
— А ты… ты не Гризли! Ты вообще!… — она расхохоталась вдруг искусственным каким-то смехом, утробно выталкивая из лёгких воздух. Этот мелкий наигранный хохот был ему прекрасно знаком. Марина пользовалась им всякий раз, когда аргументов для перебранки у неё не оставалось, а сил ещё было невпроворот. — Ты… ты ничего не можешь, xa-xa-xa! И морлоки твои правы — ты не Гризли, ты — Хорёк…
Он отступал назад, а потом побежал, не разбирая дороги. Двумя пролётами ниже Гризли встретился голый мужик с бульдогом. Завидев несущегося на него ненормального с выпученными глазами и тесаком наперевес отважный нудист подхватил собаку на руки и вжался в стену.
Гризли выпал из подъезда, хватая ртом пропитанный дымом воздух. Вдобавок к прочим радостям кто-то поджёг огромный мусорный бак. Жёлтый бак с крупным четырёхзначным номером высился за низкой кирпичной оградкой, как выброшенный на берег линкор. В его иллюминаторах веселилось гулкое пламя. Самые шустрые языки пламени уже облизывали нижние ветви лип и крайний куст жасмина. Гризли моментально понял, что если огонь перекинется на стволы деревьев, заполыхает весь двор. Ему давно стало наплевать на этот двор, волновало только, куда теперь вернётся дочка. Но действительно неприятное открытие поджидало его за поворотом к стоянке.
Вместе с баком вовсю горели его машина и ещё две, припаркованные рядом. За пожаром наблюдали несколько старух с собачками и группа подростков. Пацаны курили и смеялись, показывая пальцами на своего приятеля с канистрой. До Гризли не сразу дошло, что перед ним находятся поджигатели и что они никуда не спешат. Полный мужчина в красном спортивном костюме метался между детскими качелями и вопил в телефон. На пальце у него болтались ключи и брелок сигнализации. Гризли так определил, что толстяку принадлежала белая «ауди», стоявшая тут раньше.
Леонид механически потянулся к телефону; потеря машины окончательно выбила его из колеи. Трубку сняли сразу, правда, пронзительный женский голос продолжал разговаривать на два фронта.
— Тут пожар, — начал Гризли, — запишите адрес…
— У нас все экипажи на выезде! — рявкнула дежурная. — Вы что там, с ума все посходили?!
— Это точно, — ответил Гризли. — Моя бывшая жена зарезала мужа, а дочь спит с убийцей. Моего коллегу прибили гвоздями к стене. Мне только что скинули на голову кусок бетонной лестницы, а дети поливают мой горящий автомобиль бензином. Моя любимая женщина ушла…
— Вот с этого бы и начинал! — расхохоталась дежурная. — Разберись сперва со своей бабой, а потом спасай мир!
— Вы мне очень помогли! — задумчиво сказал Гризли в пиликающую мембрану. — Я действительно совсем забыл, кого надо спасать в первую очередь…
Часть вторая
РОКСИ
12
НОЧЬ ВЕСЕЛЬЯ
Бессонная ночь родила рыхлое зябкое утро. Гризли натёр мозоль о кнопки телефона, в сотый раз пытаясь дозвониться Лоле. Маринин номер он набирал трижды, и трижды сквозь гудки слушал грохот собственного сердца. Он сам не знал, кого хотел услышать. То ли полицию, то ли супругу, раскаивающуюся в убийстве. Около часа ночи по национальному каналу передали репортажи с пожаров. Дикторша оживлённо перечисляла адреса, где трудятся усиленные расчёты, затем с большим смаком принялась муссировать новости с мест возгораний, куда расчёты не успевали. Гризли не мог отделаться от ощущения, что ведущая новостей и оба корреспондента, передававшие с улиц, еле сдерживают смех.
Как много девушек красивых,
Послушай, друг, протри очки!
У них зелёные глаза,
И вертикальные зрачки!
Из Интернета
Им было чертовски весело.
Затем показали старуху, выкинувшую из окна пятимесячного внука. Пьяную растрёпанную бабушку волокли двое полицейских, она отбивалась, сучила ногами в синих чулках, а молодые родители, вернувшиеся из кино, тупо жевали в сторонке чипсы. Казалось, они так и не поняли, что произошло.
— Зачем вы это сделали? — оператор через головы криминалистов смаковал кровь на ночном асфальте и в разных ракурсах показывал прикрытое тряпочкой тело. Юный журналист, не переставая жевать, брал у старухи интервью.
— Он задолбал меня своим воем… — камера приблизилась слишком быстро, и Гризли невольно отшатнулся, выругав себя за трусость. Ему показалось, что у сморщенной старой алкоголички ярко-зелёные глаза и как-то неправильно расположены зрачки.
Но бабушку уже уводили. Корреспондент, захлёбываясь, перечислял повреждения, причинённые пятимесячному ребёнку, пока его трёп не пресекли со студии.
Гризли снова потянулся к телефону.
Он ждал и боялся, что Марина снимет трубку, и в барабанные перепонки ударит её маслянистый рассыпчатый смех. Это будет означать, что полиция так и не приехала, что ничего не подозревающая Лола могла вернуться в квартиру к обезумевшей мамаше…
Но Марина игнорировала телефон.
По второму каналу выступал врач из Института скорой помощи. К ним за вечер доставили шестьдесят малолетних самоубийц, больше половины спасти не удалось. Доктор всё время поправлял очки, и каждое предложение предварял растянутым «тазна-ачить…». За его спиной суматошно носились люди с носилками и капельницами, трое санитаров удерживали на каталке что-то чёрное, бьющееся, не похожее на человека.
— Да прекрати ты свои «значить»! — не выдержал Гризли, плюхаясь на диван. Но больницу уже сменили сводки с железнодорожного переезда.
Шестьдесят человек. Шестьдесят! Они в своём уме? Да что же творится, куда мы катимся, господи?!
…Какой-то озорник перевёл стрелку на товарной станции, столкнулись два товарных состава, взорвался газ в цистернах, обрушилась кровля на складах, повреждена подстанция… В результате без света остались два торговых центра и товарные склады, которые были немедленно атакованы группами бесчинствующих хулиганов. В настоящее время силы полиции оцепили район, ведутся аресты…
— Откуда у вас бесчинствующие группы в три часа ночи? — едко осведомился Гризли. — Можно подумать, что отключения ждали заранее…
Он переключил канал, и почти сразу же встретил совершенно иную трактовку событий. Зарубежное агентство сообщало, что разграблением складов занимались не «группы хулиганов», а мирные жители окружающих кварталов. Вначале они выбежали поглазеть на пожар, а спустя полчаса началась вакханалия. Оператор снимал с вертолёта, как граждане воодушевлённо растаскивают мебель, коробки с бытовой техникой и рулоны тканей. Полицейские машины перемигивались в отдалении, строились шеренги со щитами, но активных действий никто не предпринимал.
Враньё. Он не мог пока точно определить, в чём заключается ложь, но репортёры врали, вне всякого сомнения. Им кто-то приказал перевернуть, исказить новости в нужном ключе, представить дело так, будто три пьяных хулигана громят ларёк. Несмотря на отвратительное качество съёмки и постоянные сумерки, Гризли готов был поклясться, что мародёры не были пьяны. Толпа просто сошла с ума. Хотя, с другой стороны, толпа не сходит с ума. Толпа — это уже безумие.
Он заметил некоторые детали, на которые не обратил внимания репортёр. Хулиганы не грабили склады. Камера металась, размазывая по сетчатке огни фонарей, вспышки фар, мечущиеся фигуры с палками и факелами. Вагоны и цистерны горели, выплёвывая в небо жаркие протуберанцы, на секунду освещая тысячи бледных восторженных лиц. За поваленными заборами в беспорядке валялись ящики и тюки, но Гризли так и не заметил воровства. Честные граждане крушили витрины, на виду полиции подожгли несколько автомобилей, сломали ворота складов, но ничего не брали. Они словно… словно ждали развития катастрофы, оживляясь, всякий раз, когда за полицейским кордоном взрывалась на путях очередная цистерна. Вертолёт кружил, высвечивая взлохмаченные головы, пижамы, ночные рубашки, оскалы нелепых улыбок…
Физик отсчитывал шаги по квартире. От кухни до спальни, разворот, и назад. Его не покидало ощущение, что за стенами дома поднимается неслышный, невидимый ветер. Он отодвинул занавеску на кухонном окне, рванул ручку стеклопакета. В лицо дохнуло сыростью, в квартиру ворвалась перекличка автомобильных сирен, хлопки, подозрительно напоминавшие выстрелы, и разрозненные крики. В соседних домах светилась почти половина окон, на балконе седьмого этажа ожесточённо занимались сексом, над крышами взлетали петарды. На мостовой, в кармане, застыли два столкнувшихся автомобиля, их владельцы упоённо катались по газону, награждая друг друга тумаками. Над холодильником в кухне уютно тикали ходики, им размеренно вторил будильник в спальне, но Гризли показалось, что снаружи время ежесекундно ускоряется.
Город словно второй раз справлял Новый год.
По четвёртому каналу погнали репортаж про очередного самоубийцу в метро, затем представитель дорожной полиции с выпученными глазами рассказал о небывалом уровне дорожных происшествий. В час ночи, на пустой кольцевой трассе, столкнулись два трейлера и автобус. Подростки на мотоциклах ворвались в выставочный комплекс, побили витрины и скрылись. Обстрелян наряд полиции, двое раненых. Новые жертвы пожара, студенты прыгают из окон горящего общежития и разбиваются насмерть. Крупным планом наезд на лица горожан.
Вертикальные зрачки.
Гризли вскочил с кресла, едва не опрокинув торшер. Точно такие же зеленоватые глаза со странно вытянутым вертикальным зрачком. Глаза, больше подходящие кошке, а не человеку. Камера уехала вбок, переключилась на парня, застрявшего на лоджии в окружении огня. Надрываясь, голос за кадром перечислял экстренные меры, принятые правительством в связи с беспорядками в аэропорту. После молодцеватого журналиста с блокнотиком на экран буквально вытолкнули обрюзгшего человечка в пёстрой шёлковой жилетке. Министр транспорта негодовал, что его вытащили из постели среди ночи. К злорадной радости Гризли, министр прекратил гундосить, как только ему показали видеоролик с налезающими друг на друга вагонами международного экспресса. Кто-то неверно перевёл стрелку, точнее — неверно ввёл команды в компьютер. Поезда остановились на неопределённое время, на Южном вокзале скопились тысячи пассажиров, у касс возникли драки…
В пять утра номер дочери отозвался хриплым дыханием.
— Лола? Лола, скажи хоть что-нибудь!
Гризли не выдержал. Ему совершенно не хотелось возвращаться в квартиру, где в кипятке варился Маринкин муж, но другого выхода он не видел. Ни пожарники, ни полиция ему так и не перезвонили, зато четырежды ошибались номером. Пьяные голоса матерились или хохотали в трубку. У соседей снизу бренчало пианино, наверху гремел тяжёлый рок. Мимо окна пролетели брошенные с крыши бутылки.
Город праздновал.
Гризли наспех оделся, сунул ноги в ботинки, но в последний момент вернулся. Его остановило смутное неприятное предчувствие: показалось, что он сюда больше никогда не вернётся; квартира словно бы прощалась с хозяином. Он выдвинул нижний ящик письменного стола, забрал во внутренний карман оба паспорта, кредитки и остаток денег. Бегло проверил сумку, сунул в неё две пачки проверенных тетрадей, но так и не смог вспомнить, что ещё потребуется в школе…
Спокойно, главное — не суетиться!
Поверх тетрадей Гризли запихал в сумку смену белья, литровую бутылку воды и пару пачек печенья. Больше в доме не нашлось ничего пригодного для длительной вылазки. Он должен быть готов к тому, что после Марины домой не вернётся, а поедет прямо в гимназию! Он должен быть уверен, он спокоен, он абсолютно спокоен и расслаблен…
Так и не вспомнив, что же ещё потребуется, он отправился на кухню и сунул в карман охотничий нож, которым никогда не пользовался. Гризли вообще не мог вспомнить случая, чтобы ему понадобилось выйти на улицу с оружием в руках.
Он захлопнул дверь, и ускорившееся время ударило по барабанным перепонкам.
В лифте Гризли едва не наступил в жидкую вонючую лужу. Совсем недавно здесь кого-то вырвало, и этот «кто-то» явно переел сладкой кукурузы. Задержав дыхание, учитель дотерпел до первого этажа. Во дворе несколько тёмных личностей доламывали детскую горку. Гризли вырвался на проспект и принялся ловить такси. К его изумлению, пять или шесть машин, совершенно пустых, прибавили ходу, вместо того чтобы остановиться. Две столкнувшиеся машины под его окнами так и стояли — двери нараспашку, зажжённые фары, а вокруг крутилась стайка подозрительных подростков. На другой стороне проспекта за двойным рядом тополей горел табачный киоск. В пять утра на плоской крыше супермаркета несколько парней и девчонок в мешковатых джинсах отплясывали под ревущий магнитофон. Мимо Гризли проехала патрульная машина, но полицейские даже не задержались, чтобы поближе рассмотреть ночных танцоров. В последующие десять минут учителя физики чуть не сбил экскурсионный автобус. Он нёсся вдоль ряда припаркованных авто, практически вплотную к ним, царапая борта и сшибая боковые зеркала. Автобус оставлял за собой искры, отлетающие пластмассовые молдинги и шлейф вопящих сигнализаций.
Гризли в последний момент отпрыгнул на газон, провалившись при этом в лужу. Мимо него, коротко рыкнув, пробежала овчарка, волоча за собой телескопический поводок. Овчарка добежала до конца газона, нерешительно ступила на проезжую часть и припустила обратно. Наперерез ей кинулся бульдог в наморднике, также без малейших признаков хозяина, но с мокрым поводком. Обе потерявшиеся собаки растерянно тявкали, озирались на замершего Гризли.
Такси затормозило со страшным визгом. За рулём ухмылялся усатый человечек в тёмных очках. Стуча зубами от холода, Леонид запрыгнул на заднее сиденье. Его обдало вонью разлагающейся пищи и прокисшего пива. Первой мыслью было захлопнуть дверцу и послать шофёра с его мусорным баком на колёсах куда подальше, но овчарка выбежала уже на мостовую и приближалась прыжками.
Гризли задышал ртом. Под ногами катались бутылки, и чавкало что-то мягкое. Овчарка трусила следом. Миг спустя к ней присоединилась лайка в блестящем ошейнике, с медалью на белой груди. Гризли ошарашенно глядел на потерявшихся собак в заднее стекло, и только после нескольких крутых виражей до него дошло, что водитель так и не спросил адрес. Водитель даже не обернулся, зато врубил музыку.
— Мне надо на правый берег! — прижимая к животу сумку, прокричал физик.
— Берег левый, берег пра-авый! — раскатисто пропел шофёр.
И наступил на акселератор. Ближайший перекрёсток проскочили на красный, там моргали огнями две машины неотложной помощи и дымил перевёрнутый маршрутный автобус. По тротуару бежали две девушки, одна была без юбки. Шофёр, не снижая скорости, бросил руль, всем корпусом повернулся назад и подмигнул пассажиру. Для этого ему пришлось снять солнцезащитные очки.
— Зацепим красоток?
— Не надо, я очень опаздываю!
— Доставим в лучшем виде! — гаркнул шофёр и молодцевато подкрутил ус.
Гризли намеревался спросить, не сложновато ли водить машину по ночам в тёмных очках, но вопрос застрял у него в глотке. Потому что у шофёра были зелёные глаза и вертикальные зрачки. Ещё до того, как Гризли успел это осознать, весельчак за рулём снова нацепил очки и очень вовремя вернулся к управлению. Задержись он на секунду — и «мерседес» с шашечками на борту протаранил бы припаркованный грузовик.
Водитель чудом выровнял машину, Гризли швыряло на заднем сиденье, как мячик. Единственное, чего он хотел, — выйти из «мерседеса» живым. Он упирался руками и ногами, стараясь не удариться головой. Взывать к состраданию не имело смысла, усатый безумец за рулём выкрутил звук магнитолы до предела. Гризли казалось, что каждый зуб в его челюсти и каждый нерв вибрирует в такт песням Эминема.
На мосту машина попала в затор. Краном вытаскивали из реки опрокинувшийся автобус. В мелькающем свете маячков белая туша экскурсионного «хюндая» повисла на стальных канатах, как пойманный кит, из щелей под напором хлестала вода. На брезенте, прямо на тротуаре, в ряд выкладывали утопленников.
— Опа, опа, Америка-Европа! — весьма к месту забормотал таксист, объезжая заграждение и регулировщика с жезлом. — Эй, камрад! Водила бухой, что ли, был?!
— Двадцать семь китаёз утопил, придурок! — замахал жезлом мокрый полицейский. На миг из мрака выплыло молодое смеющееся лицо. Гризли при виде зубастой улыбки передёрнуло. — Надоело, видать, экскурсии возить, умора…
Водитель такси явно намеревался вылезти и поболтать с крановщиком, но сзади отчаянно засигналили, и он нехотя взялся за баранку. Гризли слегка перевёл дух. С каждой минутой на улицах становилось всё больше транспорта, разогнаться до сотни вряд ли бы получилось, но теперь учитель заметил кое-что, напугавшее его больше, чем смертельные автогонки.
У шофёра были слишком волосатые руки и слишком волосатый затылок. Счётчик он не включал вовсе. А переднее пассажирское сиденье и пол под ним превратились в свалку пищевых отходов. Там дребезжали и катались упаковки из заведений фаст-фуда, пустые пластиковые бутылки, тубы от чипсов и недоеденные куски хот-догов…
Однако машина шла ровно. Гризли решил, что дотерпит.
Утренний город походил на плоскую декорацию, в которой кто-то пробил чёрные жерла переулков. После моста усатый шофёр еле спас машину от ярко-красного грузовика «кока-колы». Непрерывно сигналя, занося зад на поворотах, грузовик пронёсся по тротуару, с диким скрежетом толкая впереди себя будку автобусной остановки.
Таксист выругался и захохотал. Из переулка наперерез бросилась щуплая человеческая фигура.
Завизжали тормоза микроавтобуса, едущего впереди в левом ряду. Такси дважды подпрыгнуло на чём-то мягком. Гризли ударился головой о потолок, вцепился в сиденье. Больше всего в эту минуту ему хотелось скрестить пальцы, ущипнуть себя и проснуться. Очкарик со смехом выровнял машину, затем полез рукой под сиденье, опустил спинку и до предела отодвинулся назад. Гризли с замершим сердцем следил, как шофёр играет в гонщика. Каким-то образом, почти лёжа, коротышка ухитрялся, чуть ли ни обнимать руль. Его волосатые руки почти по локоть торчали из укоротившихся рукавов курточки. Стальной браслет на запястье лопнул, циферблат часов отлетел Гризли на колени.
«Ни слова, не скажу ему ни слова! — повторял себе Гризли — Только бы доехать, только бы».
Минуту спустя таксист снова заложил вираж под красный сигнал светофора, затем повторил манёвр, при этом срезав через газон и бордюр высотой в двадцать сантиметров.
Крепления глушителя оторвались, колпак отскочил в сторону, будто камень из пращи, защита картера заскребла об асфальт. Позади развевался шлейф искр. Шофёр захохотал и показал пассажиру оттопыренный большой палец.
«Мы только что задавили человека, — сказал себе учитель физики — Мы только что запросто переехали человека».
— Ещё чуток, и ушла бы бабка! — весело произнёс шофёр.
13
КОМАНЧИ
— Это всё команчи, — сказал Белый Джо и плюнул на стенку салуна. Плевок вышел удачным, попал в левый глаз намалёванной там грудастой красотке. Билли-Большой Шмель прицелился и плюнул в свою очередь, но опять не точно.
Добрые у нас детишки
Подрастают там и тут:
Раньше рвали только книжки,
А теперь друг друга рвут!
Автор не установлен
— Почему команчи? — удивился Гарри-Огурец. — Все команчи давно свалили отсюда…
Гарри уже битый час швырялся ножом в барную стойку. Нож втыкаться не желал, упорно разворачивался в полёте рукояткой вперёд.
— Ну и что? — Белый Джо хлебнул из горлышка, звякнул бутылкой о стол. — Кто-то свалил, а много осталось. Мой старик говорит — этих змей ещё полно. А он-то соображает получше тебя…
— Твой старик вечно пьяный! — засмеялась крошка Лу. — Что он может соображать?
— Подумаешь, пьяный. Зато он всегда при заказах, не то, что другие.
— Что толку с его заказов? — Билли-Шмель переставил табурет поближе к окну, чтоб держать под контролем водокачку. — У вас дома жрать всё равно нечего. Поехал бы лучше на фабрику…
— Заткнись! На фабрике пускай гробятся всякие придурки вроде тебя. Там, один чёрт, ни гроша не заработаешь. Мой знаешь что говорит? «Пусть дураки пашут на эту говённую власть, а я им копейки не дам!».
— А твой, зато, в тюряге сидит. Ты вообще своего старика хоть помнишь?
— А вот и помню, — обиделся Билл. — А, между прочим, твой новый дружок, сосед Рыжий, тоже команчи!
— Это какой Рыжий? — поинтересовался Огурец.
— А тот, что за дорогой раньше жил, братана его ещё зарезали, помнишь?
— Он сопля ещё, мне дружком быть. Но брат его вроде был нормальный парень, как я, — Джо помотал головой. — Дай-ка мне ещё виски!
— Может, для тебя он и нормальный, — скривила губы Лу, — а мне сеструха рассказала, отец у него — точно команчи!
— Ну и что с того? — Гарри тоже потянулся сделать пару глотков.
— Что, что… Жадюга он и гад. Корчит из себя шибко умного, занят он вечно, видите ли…
— Это точно, они все такие… Но Рыжий вряд ли, — Белый Джо откинул голову и плюнул изо всех сил. — Хотя… не знаю. Мой старик говорит, от них вся беда. Пока белые работают, они только воруют, и золотишко своим бабам покупают.
— А как это — отец команчи, а мать, выходит, — белая? — Гарри почесал револьвером под шляпой. — Что ж она с команчи связалась, если они такие гады? Она что, не знала, что ли?
— Знала… не знала… Они хитрые все, вот он её и обманул.
— Это верно… — кивнул Большой Шмель. — У них хитрожопость эта в крови. Папаша Рыжего, знаете, как бабки делает? Одну лавку он держал у рыбаков, потом специально напоил начальство на фабрике, и они, по пьяному делу, ему там тоже лавку разрешили открыть.
— Вот гнида, люди вкалывают, а он только успевает деньги в банк отвозить!
— А Сержант? Сержант тоже, видать, команчи. Всю ночь торгует спиртным и в два раза дороже, чем днём, хотя запрещено.
— Да говорю я, много их ещё, — Белый Джо отошёл ещё на шаг и плевал теперь, наклоняясь вперёд всем корпусом. Ему хотелось поразмяться, боль в груди не проявлялась с такой силой, как раньше, но он никак не мог отделаться от противного комка, возникавшего про каждом глотке. — Сержанта уже и били два раза, и предупреждали, чтоб убирался отсюда, а он — ни в какую… Ещё я слышал, землю купил, будет там свиней разводить! Представляете? Мало от них самих воняет, ещё свиней здесь не хватало!
— Если бы всем договориться и ничего у них не покупать! — азартно предложила Крошка Лу. — А ещё лучше — отравить ему всех свиней!