Севницкая Н. Я мыл руки в мутной воде. Роман-биография Элвиса Пресли

касалось. Ты с твоей мордашкой вне по дозрений.
От "мордашки" Джон поморщился и решил дать Полковнику сдачи:
-- Пейола, значит, ни при чем? А армия -- предательство? Странные вещи
вы говорите, Полковник.
Джон приспустил ресницы и, незаметно наблюдая за менеджером, твердо
добавил:
-- Пейола -- позор для нашей страны. В нашем обществе человек может
добить ся всего, не прибегая к подкупу. Взять хоть меня, к примеру. Вы ведь
сто раз исполь зовали это в своих рекламных трюках.
Полковник стоял с оттопыренной губой, и глаза его выдавали лихорадочную
работу мысли -- что несет сопротивление питомца?
Нет, положительно нельзя было сбить до конца с толка этого человека.
Эта ким папашкой он вдруг сделался, что и узнать нельзя:
-- Ты меня не понял, малыш. Смотри, что случилось с твоим уходом.
Ричард ушел в семинарию. Из рока! Твой друг Джерри доэпатировался до того,
что публи ка не хочет его видеть.
-- Почему -- доэпатировался? Публике, видите ли, не понравилось, что он
же нился на своей дальней родственнице. А он молодец! Плюнул на них. Не
знаю, я смог бы так?
-- Ну, хорошо, хорошо, -- примирительно замял Полковник. --
Действительно, черт с ней, с публикой. Но, выходя из ворот рока, ты не
заметил, как туда прошмыг нула карга с косой?! -- патетически закончил он.
Пейола (от английского слова "рау" -- платить) -- скандал в конце 50-х
годов, произошедший в Америке. Он был вызван тем, что фирмы платили
диск-жокеям за лишний прогон выгодных пластинок. (Прим. автора).
-- Да нет же, -- вскинулся питомец. -- Дело не в карге, а в нашей
работе. Кон церт, гонка. Гонка, концерт. Карл попал в аварию, когда мчался
на концерт из од ного города в другой. Слава Богу, обошлось. Эдди с Джином
тоже после концерта... Бедный Эдди!.. Да и Джин.
-- Хватит, сэр. Мне все ясно. Мы, менеджеры, заставляем вас так много
рабо тать, что вы гибнете на дорогах. Вина на нас. Я совсем не хочу, чтобы
ты погиб. Мо жет, мне лучше уйти?
-- О, Господи! Полковник, я совсем не имел в виду вас, -- скривившись
от столь вольного толкования, заскулил Джон. Так невыносимо было думать, что
вместо пе ния надо будет заниматься поисками контракта, что он готов был
чуть ли не просить прощения.
-- Дадно, малыш. Все о'кей! Я ведь не ссориться пришел. У меня хорошие
новости. И, не дожидаясь вопросов, не делая пауз, Полковник выложил:
-- Нас ждет мир кино. Тебя -- контракт на восемь лег. Меня -- дело
нашего "тандема". Три с лишним года назад от упоминания Страны Грез у Джона
занялось дыха ние. Теперь-то он знал этому цену. Ах, как хотелось верить --
ему дадут интересные роли, будут снимать с настоящими артистами, а те начнут
играть по-настоящему. Демон-хранитель угадал все по его лицу:
-- У тебя нет выхода. Ты уже два года не входил в Десятку хит-парада.
Фир ма, и та сомневается, заключать ли новый контракт.
Лицо питомца пожелтело вдруг так страшно, что Полковник поспешил
сказать:
-- Я пообещал им много нового материала для пластинок. Куда им было де
ваться? Контракт продлевают.
Джон перевел дух и взглянул в рыбьи глаза Полковника. Взгляд этих глаз
все гда был тверд и победителен.
Оставалось сказать:
-- Делайте к нашей обшей славе, Полковник...
Подписание контракта с кинофирмами было помпезно обставлено и широко
разрекламировано. Снимок этого момента обошел все газеты: открытая, почти
роб кая улыбка человека, подписывающего свой каторжный приговор.
Джона передернуло. Тщеславие обошлось слишком дорого. Что такое полу
ченные миллионы по сравнению с той вот горькой глубокой складкой у рта,
которую он видит сейчас в зеркале, "гусиными лапками" в уголках глаз,
пористой кожей, ис порченной гримом и безумной гонкой "фабрики грез". Он-то,
дурень, полагал, что турне -- это адский труд. А тогда была легкость,
радость. Он пел для людей.
Во время его кинопения три-четыре сотни человек набиралось всегда. Но
это была не его публика: они слушали, тихо-тихо сидя вокруг, боясь не
угодить режиссе ру и ему. Петь было скучно. Да и песни были
паточно-сладенькими. И только его бе режное отношение к музыке давало им ту
силу, которой они отродясь не имели.
Пожалуй, как ни странно, лучше всех вел себя Полковник. Он даже
старался попасть в такт, шлепая ногой. И не попадал. Никогда.
Джон услышал, чтокто-то скребется под дверью. Очевидно, давно. Ха-ха!
Полковник! Боится потревожить питомца. Впустить, что ли? Нет уж. Пусть
поцара пает дверь. Левый уголок рта привычно пополз вверх, стоило только ему
представить толстяка Полковника.
-- Мальчик мой! Что с тобой? Ты жив? Почему ты молчишь?
-- Войдите. Простите, Полковник, я задумался. Не слышал. У меня, как
всегда, все о'кей. Полковник наблюдал за ним исподтишка. Заметив это, Джон
решил: никто те перь не посмеет читать его мысли. Прикинулся прежним
деревенским простачком. Не зря все-таки прошли восемь лет в кино. Но
менеджер неожиданно клюнул. Поверил или решил плюнуть и не вдаваться в
подробности-все равно, мол, никуда не денется.
Внезапное озарение -- Полковник боится! -- пришло к Джону. Не
волнуется. Не переживает. Боится. Провал. Расторгнутый контракт... Полковник
не может уй ти от дел. Не только из-за денег. Из-за неумения жить вне
борьбы, вне интриги. Ме неджирование -- искусство. Только
незаконнорожденное. Сам-то Джон не мог без пения. Концертов. Общения с
публикой. В этом менеджер и подопечный были еди ны -- скованы одной цепью.
И впервые ему стало жаль Полковника.
-- Не волнуйтесь. Я постараюсь, -- произнес Джон по-южному нараспев,
отво дя глаза от лица собеседника. Лицо это заходило ходуном, как у простого
смертно го. В рыбьих глазах мелькнуло что-то, похожее на благодарность.
-- Пойду я?.. -- слегка запнулся Полковник. -- Ты отдыхай,
расслабляйся. Ско ро, придут ребята и фирмачи. Я в тебя верю.
Джон только кивнул.
"Расслабляйся". Джон не умел этого и в свои счастливые времена. А
теперь, пожалуй, и вовсе разучился. Страна Грез старательно выбивала из него
все -- певца, артиста, человека.
По три фильма в год. Сюжет известен раз и навсегда: поющий гонщик и
удачливый любовник. Он бьет кого-то. Кто-то бьет его. Он гонит машину или
мотоцикл и всегда находит большую любовь, покоряет любое женское сердце.
Фильмы можно было просто выпускать под номерами.
Сутками Джона держали перед камерой. Он стал чувствовать, что силы
изменя ют ему. И однажды не выдержал: яркие мухи закружились перед глазами,
лица закача лись, и обычные звуки умолкли, уступив место нестерпимому
пронзительному звону...
Врач говорил:
-- Давление высокое. Не стоит давать допинг. Дайте лучше ему отдохнуть.
Дали. Но с тех пор стали присматривать очень внимательно. Стоило Джону
начать бледнеть, появлялась сестра со шприцем и делала укол. Когда он
приходил в себя, раздавался крик "по местам" и "камера".
Тогда еще появлялись пластинки с его музыкой. Не фильмовой. Это поддер
живало лучше любого допинга.
Когда фильмы первого года были сделаны, Джон сорвался домой, чтобы от
дохнуть.
Дица родных и влюбленные глаза поклонников, по-прежнему висящих на во
ротах перед домом, -- чего же еще желать?..
Отдохнув с дороги, Джон пришел в свой офис, где в этот час была только
од на секретарша -- Бэкки. Ее глаза блестели сдержанно радостно. С самого
детства она была верным фэном Джона, и именно эта преданность и обеспечила
ей место в его офисе и радушный прием в доме.
-- Хэлло, Бэкки! Прекрасно выглядите. Как муж и сын?
-- Хэпло, босс! Благодарю. Все в порядке. Вы тоже прекрасно выглядите.
Эта фраза была не просто дань вежливости. Скорее пароль дружеского
взаимопонимания.
-- Что ждет меня дома? -- улыбаясь от произнесения последнего слова,
спросил Джон.
-- Приглашение от губернатора на послезавтра.
-- 0'кей!
Джон вышел на подиум под руку с дочерью губернатора, оглядел политика
нов и членов их семей, сидящих в первых рядах, а потом взглянул вверх, где
на га лерке сидели тинэйджеры.
-- Господин губернатор, леди и джентльмены и эти, прогульщики, доброе
утро, -- сказал он, смеясь и делая широкий приветственный жест. -- Я не могу
петь по условиям моего киноконтракта. Смешные истории -- тоже не мое амплуа.
Он почувствовал -- от него ждут хотя бы слов -- и добавил:
-- Меня часто спрашивают, собираюсь ли я поселиться на Побережье? Пока
я снимаюсь, я буду жить там. Это работа. Но дом мой здесь. И сюда я вернусь.
Он вернулся. Сил больше не было. Господи, как новичок, трясется он
теперь, сидя в своей гардеробной. Где же ребята?
И в этот момент постучали.
-- Эй, хэлло! Мы пришли, -- говорил Скотти, протягивая руку.
Старая гвардия. Они собрались, чтобы облегчить ему возвращение. Без
стука (дверь была приоткрыта) ввалились Рэд, Лам, Чарли и Джо. И тут же
включились в общение. Смех. Шутки. Как много лет назад. И как много лет
назад -- напряжение в нем. Почти трагическое неумение переключаться, сразу
влиться в общий веселый разговор.
О нем словно забыли. Боясь помешать им и выдать свое волнение, Джон на
блюдал за ними в зеркале, ощущая неловкость от невольного подглядывания.
Стараясь смотреть как можно незаметнее, он глянул исподтишка и в
зазерка пье встретился взглядом со Скотти. Резко дернул головой от смушения.
Отвернулся.
В глазах старого друга явно сквозило: "Я понял твое состояние. Понял --
по тому что видел тебя совсем щенком. И будь ты хоть трижды король, сегодня
ты бо ишься. Но я никому не скажу. Я постараюсь помочь тебе". А сам Скотти
говорил:
-- Помнишь твой концерт -- последний -- на Островах? Джон благодарно
кивнул. Ребята оживились.
-- Да, да. Жаль, нет "Айрсов". Уж они бы порассказали...
-- Моя лебединая песня. Вернее, девятнадцать лебединых песен.
-- Танцевал с микрофоном, рискуя сорваться со сцены. Гордон был так
потря сен твоим выступлением, что даже не мог петь. Стоял с открытым ртом.
-- Прощальный концерт, ребята. Я знал, что этого долго не будет. Но не
знал, что я буду так замордован...
Дверь открылась. Вошел Полковник, и следом фирмачи.
-- Мой замордованный мальчик, -- давая понять, что слышал его слова,
начал Полковник, -- как ты себя чувствуешь?
-- Все в порядке, Полковник, -- ответил Джон своей дежурной фразой.
Обста новка в гардеробной с их приходом из непринужденной превратилась в
бедлам. Го ворили все разом. И слава Богу! Еще с полчаса, когда всем было не
до него.
После концерта на Островах Джон снова вернулся "выстреливать" фильмы.
Толпы поклонников встречали его в аэропорту. Ничего нового. Но теперь было
не выносимо стыдно. Он обманул своих фэнов. Он не мог петь для них. А ведь
среди этих людей были "профессиональные" поклонники -- люди, которые всегда
обрета лись там, где жил Джон. Они устраивались на работу в его родном
городе, пока он был там. Они снимались с места и кочевали, если он уезжал в
турне. Наградой им служили концерты. Теперь ждать стало нечего. И Джон
попросил Бэкки навести, о ком можно, справки, чтобы помочь.
Его собственная жизнь все больше становилась похожа на страшное непрохо
димое болото. О самостоятельности и мечтать не приходилось. Он находился в
ка бальной зависимости от менеджера, фирмы, контракта и даже собственного
имид жа. Скука и безразличие сделались его постоянными спутниками. На
съемочную пло щадку он выходил, шаркая ногами. Говорил то слишком громко и
экзальтированно, то словно пережевывая кашу. Режиссеры делали вид, что не
замечают его состояния. Не оставалось сил даже на развлечения. И вот изредка
Джон стал бросать в рот па ру маленьких желтеньких глянцевых пилюль, которые
поднимали настроение, помо гали держаться в форме. Многие артисты
пользовались ими. И никто не находил в этом ничего страшного.
После окончания съемочного дня, когда действие таблеток кончалось, он,
оту певший, сидел перед телевизором в окружении ребят и их подружек. Утром
Джон несколько раз порывался удрать в горы один, однако вездесущий
Полковник, узнав об этом, дал ребятам накачку:
-- Ваш босс стоит миллионы и миллионы. Берегите его.
И они берегли. Они уже знали, что он начал пользоваться таблетками. А
по скольку так было проще "беречь", они, не желая отстать от босса, начали
пробовать все подряд. Скука богатой праздности давала о себе знать.
От той же скуки Джон стал делать людям какие-то безумно дорогие
подарки. Отец решился поговорить с ним:
-- Мальчик, я тут как-то проверял счета с Бэкки и решил, что спятил.
Сотни тысяч на машины. Для кого? Тридцать три машины!!! Кому? Зачем? Мы...
Ты разоришься так!
-- Папа, это только деньги. Что тебе нужно? Скажи. Я все сделаю. Не
говори только об этих проклятых деньгах.
-- Сынок... Это твой труд. Я не понимаю...
-- И не дай Бог! Я сам не понимаю. Но я не хочу помнить, за что я их
полу чаю. Да, папа, богатым быть хорошо. Я буду дарить подарки. Кстати, не
забудь -- те бя ждет новый телевизор от фирмы. Привет Лили. ' Отец ушел
осчастливленный. Они все вначале уходили осчастливленными. А потом
выяснялось: кому-то был сделан более дорогой подарок, и Джон сразу стано
вился плох.
О, как он старался угодить им раньше. Теперь это прошло. Подарки, как и
все остальное, не приносили радости. Оставался эксперимент да необходимость
в окру жении. Родные не составляли исключения, разве что мать его мачехи.
Она никогда не ждала подарков. Удивительная женщина!
Душа его отогревалась рядом с ней. Да и мать Лили любила его, пожалуй,
больше родных внуков.
К Рождеству он снова вернулся домой. Джон с детства, когда рядом была
ма ма, любил этот праздник больше остальных. Но такого Рождества не помнил
-- гря нули небывалые для их мест морозы, и выпал снег.
Рождественская ночь, казалось, тянулась бесконечно. Мать Лили,
оказавшая ся рядом, шепнула:
-- Пойдем, глотнем свежего воздуха, мальчик. А то я уже одурела от
духоты и скуки.
-- С удовольствием, мэм.
-- Не зови меня -- мэм. Просто -- бабушка Кэт.
-- Спасибо. Куда прикажете проводить вас?
-- Слушай, я ведь янки. У нас бывает зима, и мы играем в снежки. То
есть рань ше играли, а теперь-то уж нет, -- поправилась она. Они потихоньку
выскользнули из дома.
-- Хорошо дома?
-- О, бабушка Кэт, только дома и хорошо. Хотя... вы понимаете?
-- Надеюсь, мальчик. Я вижу тебя не первый раз. Знаю. Ты грустишь? Что
мо жет тебе помочь? Только твоя собственная семья. Женись. Но не на актрисе.
Я про жила очень долгую жизнь, и мой опыт подсказывает, что легко тебе не
было никог да. И не будет.
-- Моя мама предрекала мне то же самое. На мне что -- печать? Бабушка
Кэт кивнула и добавила:
-- Но ведь должен же ты полюбить? А разве может устоять против твоего
оба яния и таланта женщина? Возьми хоть меня, -- улыбнулась она.
-- Я простой южанин. Своим взлетом я обязан Полковнику. Он...
-- Это тебе он сказал? -- перебила старая дама, и глаза ее стали
какими-то не добрыми и тусклыми. -- Только не смей защищать его. У тебя
талант. У тебя!
Он улыбнулся горячности старой леди. В ней не было покорности и
обреченности, свойственной членам его семьи.
-- Твой талант -- тяжелый крест, -- снова заговорила бабушка Кэт. --
Молодежь чувствует меру этого таланта, но не его тяжесть. И не в состоянии
облегчить ее сво им поклонением. Всегда тебе будет трудно. И, тем не менее,
люди всегда будут к те бе протягивать просящую руку.
-- Я уже привык. Потому-то я и боюсь жениться. При моей жизни обрекать
ко го-то мучиться рядом? Ужасно... И потом -- я никогда не смогу ни о чем
попросить любимую женщину. Я, наверное, создан только исполнять просьбы. Но
я не ропщу. Хоть какая-то от меня польза, -- с легким оттенком горечи
закончил Джон.
-- Подожди. Я тоже хочу тебя попросить.
-- Сочту за честь. Это ведь впервые.
-- И, надеюсь, впоследние... Правда, я не за себя. Хотя внук- это я.
-- Что случилось? С кем?
-- С Рикки. Лили даже не в состоянии говорить с тобой. Такой мерзавец.
Он пошел во время каникул работать в госпиталь и украл там наркотики для
своего стар шего приятеля. Ему грозит суд. Собственно, я бы даже не стала
говорить. Поверь только в одно: как ни парадоксально, самый родной мне
человек в этой семье -- ты. И я боюсь огласки. Все эти киношные писаки
обожают такие штуки. Я совсем не хо чу, чтобы тебя склоняли. И так слишком
много всякой дряни. А твой демон-храни тель только рад. Реклама.
-- Хорошо, мэм. Я сделаю все возможное.
Бабушка Кэт приехала благодарить. Она поцеловала Джона и протянула ма
ленькую коробочку.
-- Я хочу сделать тебе подарок. Нет, нет. Не качай головой. Это
кольцо--ре ликвия нашей семьи по мужской линии.
-- Оно для ваших внуков...
-- Ты мой старший внук. Оно твое. Его носят только на мизинце. А на
твоих красивых тонких руках, я думаю, оно заиграет. Кстати, откуда у
простого южанина, да еще водителя грузовика, такие руки? Не знаешь? В тебе
порода, мальчик.
Кольцо оказалось талисманом и для Полковника. Снимался очередной фильм.
Как всегда при его появлении, все закрутилось, сцена длилась уже минут
пятнадцать, когда раздался вначале протяжный стон Полковника, а затем его
повелительный окрик:
-- Прекратите съемку!
Режиссер недоуменно взглянул на менеджера:
-- Что случилось, Полковник?
-- Случилось то, что вы в качестве реквизита используете личные веши
моего подопечного, -- холодно отчеканил тот.
-- Господи, какие еще вещи? -- пролепетал режиссер, понимая, что сейчас
Пол ковник потребует сатисфакции.
-- Золотое кольцо с драгоценным камнем. Хотите убедиться? --
осведомился яз вительно.
-- Нет, нет. Зачем же? Еще?
-- Золотые часы -- подарок фирмы. Режиссер попробовал защищаться.
-- Почему же вы, Полковник, не присмотрели за этим раньше?
-- Я? Я?! Я -- что?! Не присмотрел?! Я у вас разве состою-на службе?
Или ра ботаю поденщиком? Вы меня оскорбляете, когда я, уполномоченный своей
фирмой следить за соблюдением всех статусов относительно нашего питомца,
говорю вам о вашей грубой ошибке. Я полагаю, фирма, которую я имею честь
представлять, свя жется с вашей фирмой на самом высоком уровне, и они найдут
общий язык.
Обезумевший от такой тирады режиссер недипломатично брякнул:
-- Сколько, Полковник?
-- Что? -- загремел Полковник. -- Что?! Ну, это вы надолго запомните...
Память обошлась кинофирме в двадцать пять тысяч плюс подарок Полковни ку в
качестве компенсации за обиду.
А Джон? Попытался, конечно, унять Полковника. В ответ получил:
-- Не вмешивайся. Деньги небольшие. Но деньга деньгу делает. Я просто
вы полняю обещание, данное тебе и твоей маме...
Обжигающий стыд вернул Джона к действительности. Он в упор глянул на ме
неджера. Тот вздрогнул от неожиданности -- питомец секунду назад сидел
истуканом, погруженный в раздумья. Сейчас его взгляд выражал бешеную
неприкрытую нена висть. Почему? Полковник не чувствовал себя виноватым ни в
чем. Сидели. Мило болтали с парнями. Он, правда, давал им кое-какие
советики, как сделать, чтобы пи томцу было лучше (а следовательно, и ему).
Слава должна быть не первозданной, а зрелой. Король возвращается из
паломнического похода в Мекку. Придворные обя заны вернуться раньше.
Подданные уже готовы. Готовы?..
И, испугавшись конфликта, Полковник -- впервые, может быть, в жизни --
вы нужден был пригласить компанию в бар. Питомец поднялся и сказал:
-- Сегодня мой платежный день.
Мысль о том, что платит Полковник, была непереносима. Нет, у них разные
счета в банке и в жизни.
Пока компания пробиралась к стойке бара через подростков, томящихся
там, Джон быстро взглядывал по сторонам. Разговор его стал возбужденным и
неожидан но громким. Он сознавал, что смешон, но поделать с собой ничего не
мог. И никто, абсолютно никто из молодежи не обращал на него внимания.
Нынешние тинэйдже ры не знали его.
Горько усмехнувшись, Джон взгромоздился на табурет.
-- Не твоя публика, а? -- наклонившись к боссу, проговорил Рэд. Джон
кивнул, потягивая пепси через соломинку. Говорить не хотелось. Голова стала
тяжелой. На хлынула апатия.
-- Господи, кто может выдержать? Я... Кто может помочь? Никто? Никто.
Прис? Я не хочу, чтобы она была на этом концерте и даже смотрела его по
телеви зору. Я не верю в себя. Я разучился петь.
Глаза уплыли далеко-далеко. Взор стал хрустальным. И первым это увидел
Скотти. Нельзя было оставлять Джона в таком состоянии. Лучше взрыв. И Скотти
по шел напролом.
-- Эй, Полковник! Вы хорошо продумали подбор публики?
-- Боже, мальчуган! Что ты несешь? Подбор публики... Каким образом? Его
ок ружать будете только вы. Вы же и будете создавать общий фон.
-- Между прочим, стоило бы пригласить красоток, с которыми он снимался.
Рек лама бы выстроилась ого-го! -- и Скотти исподтишка взглянул на лицо
старого друга.
Лицо это болезненно пожелтело. Скотти понял -- слова дошли. Сейчас
насту пит реакция...
-- Дружище, Скотти, -- раздался тихий страшный голос, -- ты-то знаешь
меня лучше других. Я что, только и гожусь теперь для роли героя-любовника и
племенно го жеребца?..

Глаза и щеки Джона горели. Скотти сидел, опустив голову.
-- Скотти, ты слышишь меня? Зачем ты говоришь так? Может, ты и вправду
так думаешь? Может, по-твоему, мне не надо возвращаться? -- вдруг спросил
Джон, и го лос его сорвался.
Скотти, не поднимая глаз, покачал головой.
-- Тогда зачем ты обижаешь меня? -- печально проговорил Джон. Скотти не
был готов ни к такому вопросу, ни к дрожи в голосе друга. Он вздрогнул,
словно от удара. В маленьких глазах прыгал еще озорной огонек от удачной
провокации. И Джон понял -- Скотти решил разрядить обстановку любым
способом.
-- Скотти, дружище!
-- Прости, я не хотел обидеть тебя.
-- Добрый старый дружише!..
Ребята уставились на них, не понимая, что происходит. Начала разговора
они не уловили. Полковник остро глянул на друзей -- сцену объяснения пора
было пре кращать. Джон и Скотти поймали этот взгляд одновременно. Тонкая
рука Короля мягко коснулась костлявой руки Скотти.
-- Идем, дружище. Кажется, пора начинать.
Но пора еще не пришла. Заглянул продюсер и увел куда-то Полковника. По
том примчался помощник продюсера и утащил ребят смотреть -- удобна ли сцена.
Джон снова остался один. Подошел к своему столу, заваленному поздрави
тельными телеграммами. Фэны были счастливы. Его выход на сцену был и их
звезд ным часом. Однако сейчас читать их послания он не мог. Внутренняя
дрожь не да вала сосредоточиться. И он бережно начал складывать их в
шкатулку.
Медленно раскладывая телеграммы, он вдруг наткнулся на надпись, сделан
ную красным фломастером: "Прочитать перед концертом". Он вскрыл бумажную по
лоску и увидел подписи -- Мэк, Джерри, Карл. Его друзья. Его юность. Сегодня
их здесь нет. Да и чего бы им стоило собраться вместе?! После стольких лет.
Пути их давно разошлись.
Джерри пережил подлинную драму -- остракизм, когда женился на своей
родст веннице. С ним расторгли все заграничные контракты. Возвращение на
родину тоже было омрачено -- выступления его были запрещены. Джерри подался,
как и Джон, в ки но. Но его контракт был гораздо короче, чем у Джона, и он
давно вернулся на эстраду.
Мэк значился теперь в списках первых кантристов страны. Его
кантри-балла ды были подчас страшны. И успех его был бы необъясним, если бы
публика не была заинтригована. Мэк никого не подпускал к себе близко. У него
не было потребнос ти в людях. Детство его было суровым -- нежности не
допускались в этой семье. С ним никогда не носились, не облизывали. Он знал,
что такое -- драться с мальчишка ми до кровянки. Умел постоять за себя. Он
был Геккльберри. И его баллады были пропитаны этой бравадой. Карл называл их
эстрадно-уголовными.
Сам Карл вышел из кантри, а затем стал рокером. И попал во "второй эше
лон". Что-то не сложилось. Будучи талантливым композитором, Карл не стал
талант ливым исполнителем. Он не верил в серьезность собственной музыки. Не
было у него и комплексов, связанных с детством, с жаждой утверждения себя.
После нескольких лет забвения Мэк взял Карла в свое шоу.
Тройка писала: "Ты наша надежда гордость Юга всей страны мы приветству
ем твое возрождение тебе 33 ты должен своим учением возродить учеников своих
удачи тебе Мэк Карл Джерри".
"Ишь ты, нашли струнку", -- подумал Джон.
Ребята неоднократно заявляли даже в печати, что все рокеры -- его
ученики. Даже теперь, когда каждый шел своей дорогой, они по-прежнему
считали Джона учителем.
"Жаль, нельзя начать сначала. Может, пели бы вместе", -- сентиментально
по думал он. И туг же покачал головой. Нет. Начиная вешь, он никогда не
знал, как сде лает ее. Каждый раз песня звучала иначе, чем прежде.
Никто, включая его самого, не мог знать -- как пойдет. Песня выходила
из повино вения, оборачиваясь новой мерцающей гранью. Музыка вела его и
заставляла забывать обо всем. И, конечно, он был жалким идиотом, когда
позволил Полковни- ку настоять на киноконтракте.
Эта мысль снова вернула его в гардеробную. Где они все? Посмотрел на ча
сы. Такая пропасть времени!!!
Бережно положил послание друзей в ту же "сувенирную" коробку, где лежа
ли и прочие телеграммы. Слабость, конечно, но она всегда была при нем во
время концертов. С первых гастролей.
Закрыл шкатулку. Включил весь свет и сел гримироваться. Отражаясь от
зер кала, свет резал глаза, выбивая слезы. Правый покалывало. Легкая эта
колющая боль появилась год назад. Джон относил такие явления за счет
перегрузок при съемках -- чересчур яркий свет юпитеров. Однако зрение не
ухудшалось, и беспокоить врачей он не стал. Изредка глаз слезился, но еще с
юности он не считал для себя возмож ным обременять занятых ученых людей.
Джон закрыл глаза, давая им возможность привыкнуть к яркому свету, и в