Страница:
-- 0'кей, Полковник. Я готов. Идемте?
-- Тебе дадут сюда сигнал на выход. Ну, ни пуха...
-- Ко всем чертям!
Джон снова посмотрел на себя в зеркало. Ужасно. Дицо дергается. Да и
руки дрожат. Сколько он бился, чтобы сегодня выступить. Как ни странно,
больше всего палки в колеса ставил Полковник. Ему хотелось, чтобы питомец
пел тихие добрень кие рождественские песни. Наиболее верный, по мнению
Полковника, путь к успеху. Но питомец случайно напал на песню. Удивительную.
Невероятную. Никогда раньше ему не позволили бы петь подобное. Полковник,
как норовистая лошадь, встал на дыбы.
-- Только через мой труп ты будешь петь это! -- орал наставник. -- Ты
хочешь загубить всю мою столь тщательно подготовленную операцию
"возвращение". Минутный успех, а потом тобой займутся сам знаешь где... Нет,
нет и нет!!!
Полковник не знал, что Джон уже дал согласие на исполнение. Не знал и
того, что продюсеры сидят за тонкой перегородкой и слышат его, полковничьи,
вопли. Когда запал иссяк и наставник ловил ртом воздух, питомец поднялся и
тихо сказал:
-- И все-таки я спою это. Что бы ни случилось потом.
И ушел.
Полковник решил уведомить фирму, но неожиданно фирмачи согласились с
желанием его питомца. Согласие было подтверждено в присутствии обеих сторон.
Полковник мрачно кивнул и посмотрел на своего мальчугана: глаза его были
хитры ми и насмешливыми. В глазах Полковника появилось обещание расплаты.
Для Джона это была чуть ли не самая большая победа над своим
демоном-хра нителем. Надо будет почаще обнаруживать характер, но и не терять
эту сверхпро бивную машину -- Полковника.
Над зеркалом загорелась красная надпись "На выход". Он резко поднялся и
вдруг заметил следы на зеркале. Взял полотенце. Стер.
-- Господи, благослови!
И на негнущихся ногах пошел к двери.
Секунда в дверях. Очень хотелось увидеть свою публику. Где там! Просто
пят на лиц. Голос Полковника: "Кто из вас любит нашего нынешнего певца,
садитесь бли же к сцене. Смелее, смелее, девушки", -- вернул Джона к
действительности.
Он вдруг спружинипся и легким шагом, который пресса окрестила "тигри
ным", двинулся по проходу.
В центре зала находилась похожая на ринг сцена. Ребята сидели рядом. Он
видел отчетливо только их лица. Вот Лам подмаргивает сразу обоими глазами. А
вот Скотти хитро прищурился -- не дрейфь, старик!
-- Добрый вечер, -- сказал Джон, и голос его задрожал. Тень пробежала
по ли цу Скотти, и Джон понял -- старый друг вспомнил былые времена и его
страхи.
Пересилив себя, Джон снял микрофон, и руки тоже тряслись. Пока он пел
первую песню, в голове кричало -- провал!..
Но публика встречала его громом аплодисментов, а когда он спел свою
выст раданную песню, овации потрясли зал. Первая битва за возвращение
выиграна.
Джон пел песню за песней, и глаза его то грустили и тосковали, то
зажигались веселым огнем, волосы отливали вороненой сталью, лицо блестело от
пота. Он был похож на греческого юного бога.
Концерт он закончил попурри из своих старых хитов. Зал приветствовал
его стоя. А ребята вынесли его на руках, словно игрока футбольной команды.
После передышки Джон подошел к продюсеру своего шоу и прямо спросил:
-- Я смогу петь снова?
-- Не знаю, дорогой. Вдруг тебе захочется сняться еще в двух десятках
сказок о красивой жизни?
-- Нет-нет, -- испугался Джон. -- Только не это. Я хочу только петь.
-- Тогда о'кей! Ты -- подтверждение библейской легенды о блудном сыне.
С возвращением, мальчик.
Джон вернулся в гардеробную. Там было пусто. Ребята ушли в бар. И с
ними
Полковник. Он отключил телефон.
Так... свершилось. Возвращение? Сможет ли он... что? Стать Королем?
Это забота Полковника. Что же тогда? Только обрести себя.
Он глянул в зеркало. Оттуда смотрело молодое лицо со счастливыми
глазами.
Лицо принадлежало ему. И не ему. Это был другой человек. С другой
жизнью.
Он блаженно закрыл глаза. Казалось, что смутная тревога, преследовавшая
с утра, отпустила. Но ни с того, ни с сего сердце снова неприятно заплясало
в груди, и липкая дурнота подступила так внезапно, что, еще не успев открыть
глаза, Джон понял -- вот оно!
Полежал, переводя дыхание... Видел бы его сейчас Полковник. Наконец, мо
жет, и поверил бы в давние предчувствия своего питомца. Но дела их,
благодаря Полковнику, были так прекрасно налажены, что необходимость в
еженедельных, а иногда и ежедневных встречах давно отпала. Билеты на
концерты распродавались месяца за два. Пластинки продолжали выходить
миллионными тиражами, и пятьде сят процентов от всего автоматически шло
Полковнику. Деньги текли и текли. Да, Полковник сдержал слово -- сделал их
обоих сказочно богатыми.
Бедный южный мальчуган, двадцать пять лет назад вполне серьезно
считавший богатство счастьем... Роскошь давно уже встала неприступной стеной
между ним и людьми. Всеми. Кроме разве что Лиз, его маленькой принцессы,
игравшей сейчас в своей комнате.
Мысль о дочери заставила снова прислушаться к себе. Дурнота схлынула,
но тревога осталась. Он решил спуститься вниз -- позвонить доку Джорджу. Из
кабине та нельзя -- могут услышать. Тогда заламывания рук и родственные
причитания неиз бежны. А Джон давно не верил в искренность излияний своей
родни. И не хотел лишних сцен.
Медленно встав, он вышел из спальни, тихо прикрыв дверь. Отдохнул,
отирая пот, и почти ощупью начал свой путь вниз. Преодолев первый пролет,
только пора довался, что вроде бы пронесло, как вдруг тугая пульсирующая
боль появилась в за тылке, перед глазами поплыли круги, и почти животный
страх, что назад уже не до брести, пронзил его.
Но в доме была такая полная, такая сказочная тишина, что Джон не посмел
бы нарушить ее криком о помощи. Да и что кричать? Еще два дня назад в
годовщи ну маминой смерти, сидя у ее могилы, он ощутил те же симптомы.
Правда, приступ длился недолго, как и восемь лет назад. Джон быстренько
достал тогда патрон с таб летками, высыпал на ладонь сразу несколько штук и
до сегодняшнего дня чувствовал себя вполне сносно.
Еще вчера он с дочкой и ее маленькими приятелями целый день провел в
пар ке. Было так славно вместе. (Он всегда арендовывал этот парк, потому что
не мог по являться в общественных местах безнаказанно -- собиралась огромная
толпа). Разго варивать им не пришлось, но когда во время игры Лиз
оборачивалась в сторону от ца, ее личико лукаво светилось. Он улыбался в
ответ и поднимал незаметно в привет ствии руку.
Там, в парке, он хотел быть ТОЛЬКО отцом. Никаких страстей. Никакой му
зыки. Скамейка в тени. Он в очках и с книгой. Поза самая домашняя. Но
чего-то ему не хватало... Улыбки Лиз. Он почувствовал ревность к ее друзьям,
тут же устыдился и мысленно попросил -- обернись! Она оглянулась на отца. В
глазах -- вопрос. На верное, он не успел скрыть свои мысли, потому что дочка
подбежала, потерлась но сом о его шеку и, заглянув в глаза, прошептала:
"Папочка, не сердись. Я так тебя люблю". И грустно добавила: "Ведь все мои
друзья здесь. Там мне не с кем играть".
Тогда его сердце сжалось от боли. И сейчас тоже...
49
50 Он и дочери не принес счастья, потому что жила в нем неистребимая
заноза
-- музыка. Он так хотел семьи, дома. Однако дом и счастье никак не
связались в его жизни. Почему?
О его доме ходила масса легенд в прессе -- "дом-дворец", "заколдованный
дом". Вообще-то вначале здание было задумано как церковь. Как испугалась,
узнав об этом, мама. Им с отцом удалось успокоить и уговорить ее.
Собственно, про себя Джон мыслил дом землей обетованной для мамы. Она не
прожила в этом доме и года.
Несколько лет назад один меценат предложил купить дом. Деньги давал ог
ромные.
-- Вам нравится дом? Или место? У вас большая семья?
-- Ваш дом окружен легендами, -- глубокомысленно и туманно ответил
покупатель.
-- Зачем вам?.. -- недоуменно спросил Джон.
-- Я сделаю здесь театр-студию. Реклама у дома уже есть. Публика будет
валом валить. А поселить здесь семью... Уж вы меня простите -- нет!
От таких слов горячая волна прошла в голове, и, пожалуй, Джон выставил
бы нахала, но в его словах было что-то, над чем стоило подумать. Размышления
длились не один день. Сам-то Джон прошел в этом доме все Круги ада, ведя за
собой всех близких. Вырваться удалось только Прис. Да и вырваться ли?
Бродя по дому, Джон думал и вспоминал. И однажды понял -- не продаст.
Он сросся с домом. Тот хранил самое дорогое и самое ненавистное. И он тоже.
Они с домом -- сообщники. На какое бы время он ни уезжал, где бы ни жил --
дом терпели во ждал, каждый раз поражая сходством с хозяином. Уж сколько раз
пытались пере делать все внутри, а выходило, будто это сделал Джон. И чем
дальше, тем явствен нее дом носил следы перемен в характере своего хозяина.
Последние три года дом стал напоминать сказочный замок, в котором поселилось
чудовище. И только когда приезжала погостить Лиз, дом стряхивал мрачные
чары.
Но было в нем несколько комнат, не подверженных настроениям хозяина и
потому любимых им.
Комната трофеев: сувениры от фэнов, от фирм. Своеобразная история его
карьеры в подарках. За двадцать с лишним лет их набрались тысячи. Стеллажи
от по ла до потолка вдоль одной стены были забиты плюшевыми игрушками. В
углу напро тив стоял шкаф-сейф. Там лежали подарки, которые надо было
отправить дарителям
-- драгоценности.
Джон открыл дверцу своим ключом и проверил. Уже все было упаковано. Ад
реса проставлены. Завтра верная секретарша Бэкки вместе с Джо отвезет груз
на почту. Получать подарки такого сорта было больно и обидно. Явная плата.
Вот толь ко за что? За музыку? Музыку, которая давно уже стала его первым
"я". И это "я" силь но пахло деньгами.
Сколько же зла принесла ему любимая музыка. Вот уж воистину: чем
играешь ся, тем и ушибаешься. Господи! Ведь он-то хотел дать возможность
жить безбедно своим родителям и нести музыку людям. А вышло? Мама умерла
девятнадцать лет на зад, не вынеся перемен в судьбе сына и своей. Отец успел
жениться и развестись. Дав но уже это не был прежний легкий и живой человек.
Отец стал подозрителен и жа ден. Был постоянно занят бизнесом сына. Каждый
год под нажимом отца Джон пере сматривал свое завещание. Отец цокал языком,
рассказывая о том, насколько увели чилось состояние. Сын морщился, терпел и
однажды попробовал урезонить отца:
-- Папа, ради Бога! Ну что ты хочешь? Зачем мы столько говорим об этих
день гах? У нас есть все, кроме счастья. У тебя. И у меня. С тех пор, как
умерла мама, мы с тобой стали так далеки друг от друга. А ведь каждый из нас
одинок. Папа, давай попробуем еще раз стать семьей. Плюнь на бизнес.
-- Сынок, а ты-то сможешь?
-- Трудно, па, но почему не попробовать? Шоу-бизнес все равно что
сильней ший наркотик. Уж поверь. Я хорошо знаю действие и того и другого:
кровь отравле
50
51 на. Правда, я очень надеюсь, что после моего возрождения люди поняли
-- я пою, чтобы им было теплее.
-- Однако твой менеджер хорошо берет с них за обогрев души. Воистину
вре мя душевного энергетического кризиса.
-- Зачем ты так? Я ведь хотел отделаться от этого человека, но ты же
заступил ся за "бедного старика". Ты считаешь, что его время кончается. Нет.
Он вампир. Вна чале выпил кровь мамы. Уже двадцать лет пьет мою. А когда
меня не станет, возьмет ся за тебя.
-- О, мой Бог! Почему, сынок? Почему? Что ты говоришь?! Ты разве болен?
-- Да. И ты знаешь это. Ты же помнишь, каким я был после кино. Жил
только на таблетках. Поднять тонус. Успокоиться. Годами. Посмотри мои фильмы
-- кукла, переставляющая ноги. Но дело сделано. Врач сказал мне о
наследственном заболева нии. Это связано с обменными процессами. Бесследно
мне мои привычки не пройдут. Все, папа. Не надо закрывать лицо руками. Ты не
тетушка. И хватит мучить меня мо им завещанием. Адвокат составил бумагу так,
что она предусматривает все случаи.
-- Сынок, а как же я?
-- Будешь распорядителем, -- жестко отрубил Джон.
Воспоминание об этих словах вызвало отчаянный стыд. Ох, пойти бы к
отцу, поговорить по душам... О чем? В сущности, все обошлось тогда. Отец
стал сопровож дать его в каждом турне. Держался рядом. Седой красивый
человек в двух шагах по зади сына-звезды. В глазах -- беспокойство.
Сын быстро сдался. Слишком хорошо помнил, что произошло с мамой.
Отец был последним звеном между ним и родней. Дядья и кузены уже много
лет видели в нем не родственника, но босса, не говоря уж о ребятах.
Сердце от таких мыслей тяжело забухало. Усилием воли Джон заставил себя
идти дальше. Не глядя по сторонам, по возможности твердым шагом пересек холл
и открыл дверь в любимую музыкальную комнату.
Горячее южное августовское солнце пробивалось сквозь спущенные маркизы.
И радостный молодой вид комнаты так жестко не соответствовал его настроению,
его самочувствию, что на глаза навернулись слезы.
Старый, толстый, полуослепший человек, что делаешь ты в этом приюте
солн ца и звуков, готовых сорваться с золотых дисков (памятных подарков от
фирмы за распродажу пластинки миллионным тиражом), развешанных по стенам,
среди глян цевого великолепия огромной фонотеки? Среди всей этой музыки,
которая была тво ей единственной настоящей жизнью, а стала убийцей? Как мог
ты сидеть в этом зам ке последние три года и доходить? И дойти?! Смотри,
смотри, смотри. Унеси с со бой всю музыку.
Однажды ведь накатило: уничтожить замок, где все были несчастны из-за
его музыки. Уничтожить!..
Он выскочил из дома и стремглав понесся на задний двор. Отец и Рэд оше
ломленно глядели вслед. Он мчался к гаражу, где стоял маленький бульдозер,
кото рым пользовались, убирая парк. Вскочил на сидение, быстро развернул
бульдозер и повел его, как танк, на дом. Ненависть и боль клокотали внутри.
Смести, стереть с лица земли гнусное гнездо. Забыть. Забыть все. Даже то,
что здесь царствовала ма ма. Начать все сначала. Без фильмов. Без
наркотиков. Без вседозволенности.
Он глядел на стремительно приближающийся дом остановившимися глазами.
Сейчас... вот сейчас... ближе... ближе... Либо он, либо дом. Через минуту
кого-то из них не будет.
И вдруг на белой стене дома возникла распятая, распластанная фигура
отца. Дица видно не было -- сливалось со стеной. Отец защищал дом! Собой!
-- Сынок! Остановись! Что ты делаешь? Ты попортишь дом!..
-- Уйди к чертям, отец! Уйди!!! -- озверело заорал Джон.
51 52 Отец метался вдоль стены в ужасе, но не уходил. В последний
момент сын сбросил скорость и откинулся вглубь, в тень. Слезы бешенства и
стыда перед самим собой закипали в глазах, и нельзя было -- ни за что! --
показать их!
Подняв, наконец, голову, Джон увидел Рэда, сузившимися глазами
смотревше го на своего босса. В них было удивление. Почти восхищение.
Кажется, Рэд что-то понял. Ну и пусть. Пусть. Упрямство снова вскипало
внутри, но не начинать же вто рой штурм? Глупо. Смешно.
Джон соскочил с бульдозера и зашагал к дому. Пусть убирают сами...
Пройдя к себе в кабинет, он упал на диван и протянул руку к бюро.
Там хранились таблетки дикседрина. Последние годы он боялся их и прибе
гал к их помощи только в самых крайних случаях. Сейчас он, не раздумывая,
выва лил сразу две таблетки на ладонь и ловко швырнул их в рот. А, плевать.
Подождав немного, взял сигару, подсунул под голову подушку, устроился
по удобнее и закурил. Волны эйфории враскачку поднимались со дна его
существа. Си гара еще все усугубляла.
Вдруг он вскочил и подошел к окну. Прячась за занавеской, выглянул. Во
дво ре никого не было. Бульдозер убрали. Мир и покой. Он подавился смехом.
Повалил ся на диван.
Вечером Джон спустился вниз в прекрасном настроении, ни словом не напом
нил об утреннем происшествии. Мир и покой...
Он подошел к сверкающей проигрывающей установке, провел пальцами по
клавишам. В громадных стереофонических колонках раздался легкий шум -- можно
ставить пластинку. И вопреки своим страхам, своей боли Джон поднял руку к
той ячейке стеллажа, где стояли его любимые пластинки госпелы. Внезапно он
поразил ся, как по-прежнему тонка его рука. А ведь сам-то -- квашня. И Джон
рассмеялся не ожиданно для самого себя. Смех был легким, юным. Сколько раз
ему удавалось воз рождаться самому и возрождать свою музыку, удивляя людей.
Против воли конку рентов, Полковника и жены. Он был настолько талантливее и
ярче всех иных звезд, что мечта менеджера иметь миллион с контракта
осуществлялась без особого труда, превращая труды Полковника в пыль, в
ничто. Настолько победителен был выход Короля, что даже фирма забывала о
заслугах наставника.
Но никто не знал, что питомец не забыл тот вечер -- восемь лет назад!
-- когда менеджер впервые за все годы боялся провала "своего малыша". Это,
чуть ли не единственное, проявление слабости давало Полковнику преимущества,
о которых тот даже не подозревал. Никогда не узнать Полковнику, что питомец
хотел, мечтал расстаться с ним, но... Но, как и говорил отцу, пожалел
"бедного старика".
Полковник знал только, что "золотого мальчика" больше нет. Есть Король,
ко торый снова занял свой трон. Опять зазвучали голоса старых рокеров. В их
испол нении не было ностальгии. Лишь зрелая свежесть, будто вещи, впервые
прозвучав шие пятнадцать лет назад, написаны вчера. И Джон был первым среди
них. Среди всех.
Внутренне он тоже стал иным. Крепче. Жестче. Он глубоко спрятал свою
мечту о счастье. Свою душу он тоже прятал теперь от праздно-любопытной толпы
в почти монаршую одежду.
Но не было избавления от одиночества. Беспокойное ли свойство-талант --
тому виной или постоянный поиск нового?
Хитрый менеджер мгновенно догадался, какая оправа нужна бриллиантовому
таланту Короля. После концерта-возвращения предложений было много, но Полков
ник, не задумываясь, отказывал, хотя и понимал -- все зависит от питомца.
Но Король безмолвствовал. Не мог вмешиваться. Чувствовал себя
обязанным:
уверовал, или Полковник вбил, что живет менеджер только их делами.
52 53 Для Полковника настало время поиска. Надо было выяснить, где
больше все го любят выступать нынешние звезды. И Полковник напал на след
очень быстро -- са мый большой концертный зал Города Развлечений. Зал отеля
"Интернейшнл".
Даже столько лет спустя Джон почувствовал обвал внутри от обуявшего его
тогда страха.
"Не годится", -- решил он и, чтобы успокоиться, подошел к огромной
шкатул ке, в которой лежали самые памятные и важные письма. Почти машинально
переби рая кипу, пытаясь этим механическим действием заглушить вновь
начавшееся беше ное сердцебиение, он вдруг наткнулся на телеграмму от
Полковника.
-- Тьфу, -- в сердцах сплюнул, и вроде бы стало полегче. -- Что же там?
Вот уж и не помню. Почему письмо здесь? Ведь Полковник велел завести мне
сейф (!) для нашей переписки.
Не торопясь, вытащил из пижамной куртки очки. Раскрыл листок: "Малыш мы
победили интернейшнл наш готовься репетициям полковник". Кусочек бумаги
затре петал в руке.
Телеграмма от менеджера была сигналом к действию. Джон вызвал Чарли и
попросил:
-- Дружище, ты так хорошо знаешь нынешних музыкантов. Помогай. Собирай
вокалистов и инструментал.
-- Господи, босс, сколько же их должно быть?
-- Инструментал -- пять. Мужской вокал -- четыре. Женский -- четыре.
Сосчи таешь?
-- С трудом, -- хохоча, ответил Чарли. Неделю спустя за ужином Джо
сказал:
-- Чарли готов представить музыкантов. Прис хмыкнула:
-- Милый, ты теперь доверяешь любимую игрушку своему музыкальному совет
нику? О, ваше величество, не забудьте снять пробу.
Джо улыбнулся. Жена босса позволяла колкости, но говорила так мягко и
держалась так грациозно, что придраться было не к чему.
И Джон не придирался. Он уже понял после своего возрождения, что семья
скоро вновь станет пленницей его славы. Уже теперь он и Прис беспокоились о
до чурке. Воровство детей процветало. Газеты писали об этом чуть ли не
каждую неде лю. Страх рос. Они оба решили -- никаких фотографий Лиз в
прессе. Гулять она должна была обязательно с кем-нибудь из его ребят. Жена,
конечно, боялась, что дочка станет набаловышем. Но отношение к Лиз было
таким искренним, она, хитру ша, так умела вызвать любовь, что матери
пришлось махнуть рукой на многое. И по том -- Лиз была так мала для своего
возраста, что все мгновенно испытывали жела ние защитить ее.
-- Прис, -- почти робко начал Джон, -- понимаешь... Мне предстоят
испытания и тебе тоже. Тебе будет тяжело. Я подолгу буду в отъезде. Все, что
захочешь, моя хо рошая, только не скучай. И не думай всякой чепухи. Мне
будет страшно не хватать тебя и Лиз. Хотя она-то вряд ли будет обо мне
вспоминать. С вами будет отец. При веть его, родная. Он живет только нами.
-- Тобой. И твоим бизнесом. Потом нами, -- спокойно, вытягивая сигарету
из пачки, ответила жена.
Джону не очень (как и любому мужчине) нравилась ее новая привычка. Но с
момента замужества она научилась отмахиваться от многого, не считаясь с
многими желаниями своего "повелителя. Сейчас Прис злилась и хотела, чтобы он
тоже вышел из себя. Она была уверена, что мужу незачем затеваться с
гастролями. Денег хватало. Пришло время осуществлять мечту о светской жизни.
Муж -- бывшая звезда- сможет появляться без сво
53 54 их дружков в обществе прелестной жены во всех самых фешенебельных
местах. Она представляла себя танцующей с невероятными партнерами и мужа,
погибающего от ревности. И была уверена, что всегда сможет привести его в
христианское состоя ние. Вдруг, на тебе, гастроли на месяц, а ты сиди себе,
выдумывай наряды для ба лов, которые не про тебя. Да занимайся воспитанием
Лиз. Губы обиженно надулись. Джон на лету схватил ее настроение и подсластил
пилюлю:
-- Надеюсь, детка, ты не откажешься прилететь хотя бы на премьеру?
Удивленно подняв глаза, она протянула:
-- Н-не зна-а-ю... Страшно много дел по дому.
-- Понимаю. Но давай все же попробуем. Возьмем с собой, в конце концов,
и Лиз. Мы же семья. А?
-- Хм. Посмотрим.
Начались репетиции. Даже сейчас Джон ощутил то состояние радостного воз
буждения, сопутствующее всем репетициям. Прежде он так не работал. Ребята-ор
кестранты с ног валились, а он все пел и пел. Для первого шоу нужно было
только двадцать песен. У него в запасе было сто. Так хотелось вместить все!
Жена тоже поставила свою задачу:
-- Ты должен заняться хореографией. В твоем возрасте одним голосом не
возьмешь.
Он внял совету, только чтобы сделать ей приятное, а потом был страшно
бла годарен. Движение помогало связкам. Кроме того, он похудел на пятнадцать
фунтов.
Пока огромный оркестр отеля играл что-то пищеварительно-легкое, Джон
сто ял, подглядывая, как когда-то, сквозь занавес. Снова ногти были
обгрызены. Снова хрустели суставы. И не было рядом ни Скотги, ни Чарли, ни
-- даже! -- Полковника.
Оркестр получил снисходительную долю хлопков, и занавес закрыл сцену.
Мгновенно набежали рабочие. Выкатили ударную установку и рояль. Поставили по
диум для певцов. Он больше был не в состоянии реагировать на суету сцены.
Все внимание сосредоточилось на самом себе-- не провалиться бы! Где же
все-таки Пол ковник? Того не было видно с самого начала шоу. Трудно было
предположить, что всесильный Полковник, преисполненный внутренней дрожи,
тихохонько стоял за де корациями. Было от чего дрожать. Ведь зал,
арендованный им для питомца, был от крыт лишь год назад и славен именами
новых звезд. Королю предстояло затмить их свет. Сегодня. Сейчас.
Джон опомнился, когда оркестр заиграл вступление. Дирижер повернулся,
отыскивая его. Пора?! Мгновенная мысль -- показалось, что костюм не тот --
ошпари ла сознание, но тут же и прошла. Он ведь был одет еще два часа назад.
Занавес с золотыми куклами-ангелами медленно поднялся. И, когда сцена с
двумя вокальными и инструментальной группами открылась взору публики, в зале
на ступила тишина.
Предыдущая игра оркестра и кривляние комика были частью шоу. И вот при
шел его черед. Не в силах задержать внимание на чем бы то ни было, он
все-таки увидел -- все отложили вилки и ножи, перестали жевать. Лиц Джон не
разбирал, но чувствовал, что публика не наэлектризована ожиданием. Он пока
просто блюдо. Де серт, быть может. Не больше. И от такой мысли взбесился. Не
дожидаясь окончания вступления, быстрым шагом двинулся по краю сцены. За
спиной раздалось: "Постой! Куда?! Рано еще!!!" На мгновение, как послушный
конь, запнулся. Но тут же вскинул голову. Улыбнулся победительно залу.
Мягким, гибким -- тигриным -- шагом пошел к стойке микрофона. Оркестр смолк.
Микрофон очутился в его тонкой руке. Совершенно непроизвольно тело при
няло ту, давнюю позу: ноги поставлены косолапо, колени развернуты внутрь. В
ту секунду, когда оркестр заиграл его старый любимый хит, Джон услышал гул.
Он да же не понял, что это разом взревели две тысячи глоток. Глянув
исподлобья в зал, обомлел. Респектабельные дамы, не говоря уж о девчонках,
стояли прямо на стуль
54
55 ях с роскошной обивкой с открытыми в дружном "а-аа-ааа" ртами.
Мужчины тоже вскочили с мест и размахивали кто носовым платком, кто
салфеткой, выдернутой изза воротника. Истерия забытых -- только не им --
лет! Перестраиваясь на ходу, он за пел старый хит по-новому, в шутливой
манере. И пошло... Завертелось колесо! Он пел вещи прежних лет так, словно
написаны они были к сегодняшнему дню. Пласти ка движений, сопровождавших
музыку, была столь совершенна, что женщины то и дело издавали вопли
восторга. Темный костюм в стиле "карате" выгодно подчерки вал его жесты,
напоминающие приемы этой борьбы.
Впервые в жизни он ощутил, что хорош. Не киношной набриолиненной кра
сотой. Нет. Красотой зрелого мужчины. И красота эта была праздничной.
-- Тебе дадут сюда сигнал на выход. Ну, ни пуха...
-- Ко всем чертям!
Джон снова посмотрел на себя в зеркало. Ужасно. Дицо дергается. Да и
руки дрожат. Сколько он бился, чтобы сегодня выступить. Как ни странно,
больше всего палки в колеса ставил Полковник. Ему хотелось, чтобы питомец
пел тихие добрень кие рождественские песни. Наиболее верный, по мнению
Полковника, путь к успеху. Но питомец случайно напал на песню. Удивительную.
Невероятную. Никогда раньше ему не позволили бы петь подобное. Полковник,
как норовистая лошадь, встал на дыбы.
-- Только через мой труп ты будешь петь это! -- орал наставник. -- Ты
хочешь загубить всю мою столь тщательно подготовленную операцию
"возвращение". Минутный успех, а потом тобой займутся сам знаешь где... Нет,
нет и нет!!!
Полковник не знал, что Джон уже дал согласие на исполнение. Не знал и
того, что продюсеры сидят за тонкой перегородкой и слышат его, полковничьи,
вопли. Когда запал иссяк и наставник ловил ртом воздух, питомец поднялся и
тихо сказал:
-- И все-таки я спою это. Что бы ни случилось потом.
И ушел.
Полковник решил уведомить фирму, но неожиданно фирмачи согласились с
желанием его питомца. Согласие было подтверждено в присутствии обеих сторон.
Полковник мрачно кивнул и посмотрел на своего мальчугана: глаза его были
хитры ми и насмешливыми. В глазах Полковника появилось обещание расплаты.
Для Джона это была чуть ли не самая большая победа над своим
демоном-хра нителем. Надо будет почаще обнаруживать характер, но и не терять
эту сверхпро бивную машину -- Полковника.
Над зеркалом загорелась красная надпись "На выход". Он резко поднялся и
вдруг заметил следы на зеркале. Взял полотенце. Стер.
-- Господи, благослови!
И на негнущихся ногах пошел к двери.
Секунда в дверях. Очень хотелось увидеть свою публику. Где там! Просто
пят на лиц. Голос Полковника: "Кто из вас любит нашего нынешнего певца,
садитесь бли же к сцене. Смелее, смелее, девушки", -- вернул Джона к
действительности.
Он вдруг спружинипся и легким шагом, который пресса окрестила "тигри
ным", двинулся по проходу.
В центре зала находилась похожая на ринг сцена. Ребята сидели рядом. Он
видел отчетливо только их лица. Вот Лам подмаргивает сразу обоими глазами. А
вот Скотти хитро прищурился -- не дрейфь, старик!
-- Добрый вечер, -- сказал Джон, и голос его задрожал. Тень пробежала
по ли цу Скотти, и Джон понял -- старый друг вспомнил былые времена и его
страхи.
Пересилив себя, Джон снял микрофон, и руки тоже тряслись. Пока он пел
первую песню, в голове кричало -- провал!..
Но публика встречала его громом аплодисментов, а когда он спел свою
выст раданную песню, овации потрясли зал. Первая битва за возвращение
выиграна.
Джон пел песню за песней, и глаза его то грустили и тосковали, то
зажигались веселым огнем, волосы отливали вороненой сталью, лицо блестело от
пота. Он был похож на греческого юного бога.
Концерт он закончил попурри из своих старых хитов. Зал приветствовал
его стоя. А ребята вынесли его на руках, словно игрока футбольной команды.
После передышки Джон подошел к продюсеру своего шоу и прямо спросил:
-- Я смогу петь снова?
-- Не знаю, дорогой. Вдруг тебе захочется сняться еще в двух десятках
сказок о красивой жизни?
-- Нет-нет, -- испугался Джон. -- Только не это. Я хочу только петь.
-- Тогда о'кей! Ты -- подтверждение библейской легенды о блудном сыне.
С возвращением, мальчик.
Джон вернулся в гардеробную. Там было пусто. Ребята ушли в бар. И с
ними
Полковник. Он отключил телефон.
Так... свершилось. Возвращение? Сможет ли он... что? Стать Королем?
Это забота Полковника. Что же тогда? Только обрести себя.
Он глянул в зеркало. Оттуда смотрело молодое лицо со счастливыми
глазами.
Лицо принадлежало ему. И не ему. Это был другой человек. С другой
жизнью.
Он блаженно закрыл глаза. Казалось, что смутная тревога, преследовавшая
с утра, отпустила. Но ни с того, ни с сего сердце снова неприятно заплясало
в груди, и липкая дурнота подступила так внезапно, что, еще не успев открыть
глаза, Джон понял -- вот оно!
Полежал, переводя дыхание... Видел бы его сейчас Полковник. Наконец, мо
жет, и поверил бы в давние предчувствия своего питомца. Но дела их,
благодаря Полковнику, были так прекрасно налажены, что необходимость в
еженедельных, а иногда и ежедневных встречах давно отпала. Билеты на
концерты распродавались месяца за два. Пластинки продолжали выходить
миллионными тиражами, и пятьде сят процентов от всего автоматически шло
Полковнику. Деньги текли и текли. Да, Полковник сдержал слово -- сделал их
обоих сказочно богатыми.
Бедный южный мальчуган, двадцать пять лет назад вполне серьезно
считавший богатство счастьем... Роскошь давно уже встала неприступной стеной
между ним и людьми. Всеми. Кроме разве что Лиз, его маленькой принцессы,
игравшей сейчас в своей комнате.
Мысль о дочери заставила снова прислушаться к себе. Дурнота схлынула,
но тревога осталась. Он решил спуститься вниз -- позвонить доку Джорджу. Из
кабине та нельзя -- могут услышать. Тогда заламывания рук и родственные
причитания неиз бежны. А Джон давно не верил в искренность излияний своей
родни. И не хотел лишних сцен.
Медленно встав, он вышел из спальни, тихо прикрыв дверь. Отдохнул,
отирая пот, и почти ощупью начал свой путь вниз. Преодолев первый пролет,
только пора довался, что вроде бы пронесло, как вдруг тугая пульсирующая
боль появилась в за тылке, перед глазами поплыли круги, и почти животный
страх, что назад уже не до брести, пронзил его.
Но в доме была такая полная, такая сказочная тишина, что Джон не посмел
бы нарушить ее криком о помощи. Да и что кричать? Еще два дня назад в
годовщи ну маминой смерти, сидя у ее могилы, он ощутил те же симптомы.
Правда, приступ длился недолго, как и восемь лет назад. Джон быстренько
достал тогда патрон с таб летками, высыпал на ладонь сразу несколько штук и
до сегодняшнего дня чувствовал себя вполне сносно.
Еще вчера он с дочкой и ее маленькими приятелями целый день провел в
пар ке. Было так славно вместе. (Он всегда арендовывал этот парк, потому что
не мог по являться в общественных местах безнаказанно -- собиралась огромная
толпа). Разго варивать им не пришлось, но когда во время игры Лиз
оборачивалась в сторону от ца, ее личико лукаво светилось. Он улыбался в
ответ и поднимал незаметно в привет ствии руку.
Там, в парке, он хотел быть ТОЛЬКО отцом. Никаких страстей. Никакой му
зыки. Скамейка в тени. Он в очках и с книгой. Поза самая домашняя. Но
чего-то ему не хватало... Улыбки Лиз. Он почувствовал ревность к ее друзьям,
тут же устыдился и мысленно попросил -- обернись! Она оглянулась на отца. В
глазах -- вопрос. На верное, он не успел скрыть свои мысли, потому что дочка
подбежала, потерлась но сом о его шеку и, заглянув в глаза, прошептала:
"Папочка, не сердись. Я так тебя люблю". И грустно добавила: "Ведь все мои
друзья здесь. Там мне не с кем играть".
Тогда его сердце сжалось от боли. И сейчас тоже...
49
50 Он и дочери не принес счастья, потому что жила в нем неистребимая
заноза
-- музыка. Он так хотел семьи, дома. Однако дом и счастье никак не
связались в его жизни. Почему?
О его доме ходила масса легенд в прессе -- "дом-дворец", "заколдованный
дом". Вообще-то вначале здание было задумано как церковь. Как испугалась,
узнав об этом, мама. Им с отцом удалось успокоить и уговорить ее.
Собственно, про себя Джон мыслил дом землей обетованной для мамы. Она не
прожила в этом доме и года.
Несколько лет назад один меценат предложил купить дом. Деньги давал ог
ромные.
-- Вам нравится дом? Или место? У вас большая семья?
-- Ваш дом окружен легендами, -- глубокомысленно и туманно ответил
покупатель.
-- Зачем вам?.. -- недоуменно спросил Джон.
-- Я сделаю здесь театр-студию. Реклама у дома уже есть. Публика будет
валом валить. А поселить здесь семью... Уж вы меня простите -- нет!
От таких слов горячая волна прошла в голове, и, пожалуй, Джон выставил
бы нахала, но в его словах было что-то, над чем стоило подумать. Размышления
длились не один день. Сам-то Джон прошел в этом доме все Круги ада, ведя за
собой всех близких. Вырваться удалось только Прис. Да и вырваться ли?
Бродя по дому, Джон думал и вспоминал. И однажды понял -- не продаст.
Он сросся с домом. Тот хранил самое дорогое и самое ненавистное. И он тоже.
Они с домом -- сообщники. На какое бы время он ни уезжал, где бы ни жил --
дом терпели во ждал, каждый раз поражая сходством с хозяином. Уж сколько раз
пытались пере делать все внутри, а выходило, будто это сделал Джон. И чем
дальше, тем явствен нее дом носил следы перемен в характере своего хозяина.
Последние три года дом стал напоминать сказочный замок, в котором поселилось
чудовище. И только когда приезжала погостить Лиз, дом стряхивал мрачные
чары.
Но было в нем несколько комнат, не подверженных настроениям хозяина и
потому любимых им.
Комната трофеев: сувениры от фэнов, от фирм. Своеобразная история его
карьеры в подарках. За двадцать с лишним лет их набрались тысячи. Стеллажи
от по ла до потолка вдоль одной стены были забиты плюшевыми игрушками. В
углу напро тив стоял шкаф-сейф. Там лежали подарки, которые надо было
отправить дарителям
-- драгоценности.
Джон открыл дверцу своим ключом и проверил. Уже все было упаковано. Ад
реса проставлены. Завтра верная секретарша Бэкки вместе с Джо отвезет груз
на почту. Получать подарки такого сорта было больно и обидно. Явная плата.
Вот толь ко за что? За музыку? Музыку, которая давно уже стала его первым
"я". И это "я" силь но пахло деньгами.
Сколько же зла принесла ему любимая музыка. Вот уж воистину: чем
играешь ся, тем и ушибаешься. Господи! Ведь он-то хотел дать возможность
жить безбедно своим родителям и нести музыку людям. А вышло? Мама умерла
девятнадцать лет на зад, не вынеся перемен в судьбе сына и своей. Отец успел
жениться и развестись. Дав но уже это не был прежний легкий и живой человек.
Отец стал подозрителен и жа ден. Был постоянно занят бизнесом сына. Каждый
год под нажимом отца Джон пере сматривал свое завещание. Отец цокал языком,
рассказывая о том, насколько увели чилось состояние. Сын морщился, терпел и
однажды попробовал урезонить отца:
-- Папа, ради Бога! Ну что ты хочешь? Зачем мы столько говорим об этих
день гах? У нас есть все, кроме счастья. У тебя. И у меня. С тех пор, как
умерла мама, мы с тобой стали так далеки друг от друга. А ведь каждый из нас
одинок. Папа, давай попробуем еще раз стать семьей. Плюнь на бизнес.
-- Сынок, а ты-то сможешь?
-- Трудно, па, но почему не попробовать? Шоу-бизнес все равно что
сильней ший наркотик. Уж поверь. Я хорошо знаю действие и того и другого:
кровь отравле
50
51 на. Правда, я очень надеюсь, что после моего возрождения люди поняли
-- я пою, чтобы им было теплее.
-- Однако твой менеджер хорошо берет с них за обогрев души. Воистину
вре мя душевного энергетического кризиса.
-- Зачем ты так? Я ведь хотел отделаться от этого человека, но ты же
заступил ся за "бедного старика". Ты считаешь, что его время кончается. Нет.
Он вампир. Вна чале выпил кровь мамы. Уже двадцать лет пьет мою. А когда
меня не станет, возьмет ся за тебя.
-- О, мой Бог! Почему, сынок? Почему? Что ты говоришь?! Ты разве болен?
-- Да. И ты знаешь это. Ты же помнишь, каким я был после кино. Жил
только на таблетках. Поднять тонус. Успокоиться. Годами. Посмотри мои фильмы
-- кукла, переставляющая ноги. Но дело сделано. Врач сказал мне о
наследственном заболева нии. Это связано с обменными процессами. Бесследно
мне мои привычки не пройдут. Все, папа. Не надо закрывать лицо руками. Ты не
тетушка. И хватит мучить меня мо им завещанием. Адвокат составил бумагу так,
что она предусматривает все случаи.
-- Сынок, а как же я?
-- Будешь распорядителем, -- жестко отрубил Джон.
Воспоминание об этих словах вызвало отчаянный стыд. Ох, пойти бы к
отцу, поговорить по душам... О чем? В сущности, все обошлось тогда. Отец
стал сопровож дать его в каждом турне. Держался рядом. Седой красивый
человек в двух шагах по зади сына-звезды. В глазах -- беспокойство.
Сын быстро сдался. Слишком хорошо помнил, что произошло с мамой.
Отец был последним звеном между ним и родней. Дядья и кузены уже много
лет видели в нем не родственника, но босса, не говоря уж о ребятах.
Сердце от таких мыслей тяжело забухало. Усилием воли Джон заставил себя
идти дальше. Не глядя по сторонам, по возможности твердым шагом пересек холл
и открыл дверь в любимую музыкальную комнату.
Горячее южное августовское солнце пробивалось сквозь спущенные маркизы.
И радостный молодой вид комнаты так жестко не соответствовал его настроению,
его самочувствию, что на глаза навернулись слезы.
Старый, толстый, полуослепший человек, что делаешь ты в этом приюте
солн ца и звуков, готовых сорваться с золотых дисков (памятных подарков от
фирмы за распродажу пластинки миллионным тиражом), развешанных по стенам,
среди глян цевого великолепия огромной фонотеки? Среди всей этой музыки,
которая была тво ей единственной настоящей жизнью, а стала убийцей? Как мог
ты сидеть в этом зам ке последние три года и доходить? И дойти?! Смотри,
смотри, смотри. Унеси с со бой всю музыку.
Однажды ведь накатило: уничтожить замок, где все были несчастны из-за
его музыки. Уничтожить!..
Он выскочил из дома и стремглав понесся на задний двор. Отец и Рэд оше
ломленно глядели вслед. Он мчался к гаражу, где стоял маленький бульдозер,
кото рым пользовались, убирая парк. Вскочил на сидение, быстро развернул
бульдозер и повел его, как танк, на дом. Ненависть и боль клокотали внутри.
Смести, стереть с лица земли гнусное гнездо. Забыть. Забыть все. Даже то,
что здесь царствовала ма ма. Начать все сначала. Без фильмов. Без
наркотиков. Без вседозволенности.
Он глядел на стремительно приближающийся дом остановившимися глазами.
Сейчас... вот сейчас... ближе... ближе... Либо он, либо дом. Через минуту
кого-то из них не будет.
И вдруг на белой стене дома возникла распятая, распластанная фигура
отца. Дица видно не было -- сливалось со стеной. Отец защищал дом! Собой!
-- Сынок! Остановись! Что ты делаешь? Ты попортишь дом!..
-- Уйди к чертям, отец! Уйди!!! -- озверело заорал Джон.
51 52 Отец метался вдоль стены в ужасе, но не уходил. В последний
момент сын сбросил скорость и откинулся вглубь, в тень. Слезы бешенства и
стыда перед самим собой закипали в глазах, и нельзя было -- ни за что! --
показать их!
Подняв, наконец, голову, Джон увидел Рэда, сузившимися глазами
смотревше го на своего босса. В них было удивление. Почти восхищение.
Кажется, Рэд что-то понял. Ну и пусть. Пусть. Упрямство снова вскипало
внутри, но не начинать же вто рой штурм? Глупо. Смешно.
Джон соскочил с бульдозера и зашагал к дому. Пусть убирают сами...
Пройдя к себе в кабинет, он упал на диван и протянул руку к бюро.
Там хранились таблетки дикседрина. Последние годы он боялся их и прибе
гал к их помощи только в самых крайних случаях. Сейчас он, не раздумывая,
выва лил сразу две таблетки на ладонь и ловко швырнул их в рот. А, плевать.
Подождав немного, взял сигару, подсунул под голову подушку, устроился
по удобнее и закурил. Волны эйфории враскачку поднимались со дна его
существа. Си гара еще все усугубляла.
Вдруг он вскочил и подошел к окну. Прячась за занавеской, выглянул. Во
дво ре никого не было. Бульдозер убрали. Мир и покой. Он подавился смехом.
Повалил ся на диван.
Вечером Джон спустился вниз в прекрасном настроении, ни словом не напом
нил об утреннем происшествии. Мир и покой...
Он подошел к сверкающей проигрывающей установке, провел пальцами по
клавишам. В громадных стереофонических колонках раздался легкий шум -- можно
ставить пластинку. И вопреки своим страхам, своей боли Джон поднял руку к
той ячейке стеллажа, где стояли его любимые пластинки госпелы. Внезапно он
поразил ся, как по-прежнему тонка его рука. А ведь сам-то -- квашня. И Джон
рассмеялся не ожиданно для самого себя. Смех был легким, юным. Сколько раз
ему удавалось воз рождаться самому и возрождать свою музыку, удивляя людей.
Против воли конку рентов, Полковника и жены. Он был настолько талантливее и
ярче всех иных звезд, что мечта менеджера иметь миллион с контракта
осуществлялась без особого труда, превращая труды Полковника в пыль, в
ничто. Настолько победителен был выход Короля, что даже фирма забывала о
заслугах наставника.
Но никто не знал, что питомец не забыл тот вечер -- восемь лет назад!
-- когда менеджер впервые за все годы боялся провала "своего малыша". Это,
чуть ли не единственное, проявление слабости давало Полковнику преимущества,
о которых тот даже не подозревал. Никогда не узнать Полковнику, что питомец
хотел, мечтал расстаться с ним, но... Но, как и говорил отцу, пожалел
"бедного старика".
Полковник знал только, что "золотого мальчика" больше нет. Есть Король,
ко торый снова занял свой трон. Опять зазвучали голоса старых рокеров. В их
испол нении не было ностальгии. Лишь зрелая свежесть, будто вещи, впервые
прозвучав шие пятнадцать лет назад, написаны вчера. И Джон был первым среди
них. Среди всех.
Внутренне он тоже стал иным. Крепче. Жестче. Он глубоко спрятал свою
мечту о счастье. Свою душу он тоже прятал теперь от праздно-любопытной толпы
в почти монаршую одежду.
Но не было избавления от одиночества. Беспокойное ли свойство-талант --
тому виной или постоянный поиск нового?
Хитрый менеджер мгновенно догадался, какая оправа нужна бриллиантовому
таланту Короля. После концерта-возвращения предложений было много, но Полков
ник, не задумываясь, отказывал, хотя и понимал -- все зависит от питомца.
Но Король безмолвствовал. Не мог вмешиваться. Чувствовал себя
обязанным:
уверовал, или Полковник вбил, что живет менеджер только их делами.
52 53 Для Полковника настало время поиска. Надо было выяснить, где
больше все го любят выступать нынешние звезды. И Полковник напал на след
очень быстро -- са мый большой концертный зал Города Развлечений. Зал отеля
"Интернейшнл".
Даже столько лет спустя Джон почувствовал обвал внутри от обуявшего его
тогда страха.
"Не годится", -- решил он и, чтобы успокоиться, подошел к огромной
шкатул ке, в которой лежали самые памятные и важные письма. Почти машинально
переби рая кипу, пытаясь этим механическим действием заглушить вновь
начавшееся беше ное сердцебиение, он вдруг наткнулся на телеграмму от
Полковника.
-- Тьфу, -- в сердцах сплюнул, и вроде бы стало полегче. -- Что же там?
Вот уж и не помню. Почему письмо здесь? Ведь Полковник велел завести мне
сейф (!) для нашей переписки.
Не торопясь, вытащил из пижамной куртки очки. Раскрыл листок: "Малыш мы
победили интернейшнл наш готовься репетициям полковник". Кусочек бумаги
затре петал в руке.
Телеграмма от менеджера была сигналом к действию. Джон вызвал Чарли и
попросил:
-- Дружище, ты так хорошо знаешь нынешних музыкантов. Помогай. Собирай
вокалистов и инструментал.
-- Господи, босс, сколько же их должно быть?
-- Инструментал -- пять. Мужской вокал -- четыре. Женский -- четыре.
Сосчи таешь?
-- С трудом, -- хохоча, ответил Чарли. Неделю спустя за ужином Джо
сказал:
-- Чарли готов представить музыкантов. Прис хмыкнула:
-- Милый, ты теперь доверяешь любимую игрушку своему музыкальному совет
нику? О, ваше величество, не забудьте снять пробу.
Джо улыбнулся. Жена босса позволяла колкости, но говорила так мягко и
держалась так грациозно, что придраться было не к чему.
И Джон не придирался. Он уже понял после своего возрождения, что семья
скоро вновь станет пленницей его славы. Уже теперь он и Прис беспокоились о
до чурке. Воровство детей процветало. Газеты писали об этом чуть ли не
каждую неде лю. Страх рос. Они оба решили -- никаких фотографий Лиз в
прессе. Гулять она должна была обязательно с кем-нибудь из его ребят. Жена,
конечно, боялась, что дочка станет набаловышем. Но отношение к Лиз было
таким искренним, она, хитру ша, так умела вызвать любовь, что матери
пришлось махнуть рукой на многое. И по том -- Лиз была так мала для своего
возраста, что все мгновенно испытывали жела ние защитить ее.
-- Прис, -- почти робко начал Джон, -- понимаешь... Мне предстоят
испытания и тебе тоже. Тебе будет тяжело. Я подолгу буду в отъезде. Все, что
захочешь, моя хо рошая, только не скучай. И не думай всякой чепухи. Мне
будет страшно не хватать тебя и Лиз. Хотя она-то вряд ли будет обо мне
вспоминать. С вами будет отец. При веть его, родная. Он живет только нами.
-- Тобой. И твоим бизнесом. Потом нами, -- спокойно, вытягивая сигарету
из пачки, ответила жена.
Джону не очень (как и любому мужчине) нравилась ее новая привычка. Но с
момента замужества она научилась отмахиваться от многого, не считаясь с
многими желаниями своего "повелителя. Сейчас Прис злилась и хотела, чтобы он
тоже вышел из себя. Она была уверена, что мужу незачем затеваться с
гастролями. Денег хватало. Пришло время осуществлять мечту о светской жизни.
Муж -- бывшая звезда- сможет появляться без сво
53 54 их дружков в обществе прелестной жены во всех самых фешенебельных
местах. Она представляла себя танцующей с невероятными партнерами и мужа,
погибающего от ревности. И была уверена, что всегда сможет привести его в
христианское состоя ние. Вдруг, на тебе, гастроли на месяц, а ты сиди себе,
выдумывай наряды для ба лов, которые не про тебя. Да занимайся воспитанием
Лиз. Губы обиженно надулись. Джон на лету схватил ее настроение и подсластил
пилюлю:
-- Надеюсь, детка, ты не откажешься прилететь хотя бы на премьеру?
Удивленно подняв глаза, она протянула:
-- Н-не зна-а-ю... Страшно много дел по дому.
-- Понимаю. Но давай все же попробуем. Возьмем с собой, в конце концов,
и Лиз. Мы же семья. А?
-- Хм. Посмотрим.
Начались репетиции. Даже сейчас Джон ощутил то состояние радостного воз
буждения, сопутствующее всем репетициям. Прежде он так не работал. Ребята-ор
кестранты с ног валились, а он все пел и пел. Для первого шоу нужно было
только двадцать песен. У него в запасе было сто. Так хотелось вместить все!
Жена тоже поставила свою задачу:
-- Ты должен заняться хореографией. В твоем возрасте одним голосом не
возьмешь.
Он внял совету, только чтобы сделать ей приятное, а потом был страшно
бла годарен. Движение помогало связкам. Кроме того, он похудел на пятнадцать
фунтов.
Пока огромный оркестр отеля играл что-то пищеварительно-легкое, Джон
сто ял, подглядывая, как когда-то, сквозь занавес. Снова ногти были
обгрызены. Снова хрустели суставы. И не было рядом ни Скотги, ни Чарли, ни
-- даже! -- Полковника.
Оркестр получил снисходительную долю хлопков, и занавес закрыл сцену.
Мгновенно набежали рабочие. Выкатили ударную установку и рояль. Поставили по
диум для певцов. Он больше был не в состоянии реагировать на суету сцены.
Все внимание сосредоточилось на самом себе-- не провалиться бы! Где же
все-таки Пол ковник? Того не было видно с самого начала шоу. Трудно было
предположить, что всесильный Полковник, преисполненный внутренней дрожи,
тихохонько стоял за де корациями. Было от чего дрожать. Ведь зал,
арендованный им для питомца, был от крыт лишь год назад и славен именами
новых звезд. Королю предстояло затмить их свет. Сегодня. Сейчас.
Джон опомнился, когда оркестр заиграл вступление. Дирижер повернулся,
отыскивая его. Пора?! Мгновенная мысль -- показалось, что костюм не тот --
ошпари ла сознание, но тут же и прошла. Он ведь был одет еще два часа назад.
Занавес с золотыми куклами-ангелами медленно поднялся. И, когда сцена с
двумя вокальными и инструментальной группами открылась взору публики, в зале
на ступила тишина.
Предыдущая игра оркестра и кривляние комика были частью шоу. И вот при
шел его черед. Не в силах задержать внимание на чем бы то ни было, он
все-таки увидел -- все отложили вилки и ножи, перестали жевать. Лиц Джон не
разбирал, но чувствовал, что публика не наэлектризована ожиданием. Он пока
просто блюдо. Де серт, быть может. Не больше. И от такой мысли взбесился. Не
дожидаясь окончания вступления, быстрым шагом двинулся по краю сцены. За
спиной раздалось: "Постой! Куда?! Рано еще!!!" На мгновение, как послушный
конь, запнулся. Но тут же вскинул голову. Улыбнулся победительно залу.
Мягким, гибким -- тигриным -- шагом пошел к стойке микрофона. Оркестр смолк.
Микрофон очутился в его тонкой руке. Совершенно непроизвольно тело при
няло ту, давнюю позу: ноги поставлены косолапо, колени развернуты внутрь. В
ту секунду, когда оркестр заиграл его старый любимый хит, Джон услышал гул.
Он да же не понял, что это разом взревели две тысячи глоток. Глянув
исподлобья в зал, обомлел. Респектабельные дамы, не говоря уж о девчонках,
стояли прямо на стуль
54
55 ях с роскошной обивкой с открытыми в дружном "а-аа-ааа" ртами.
Мужчины тоже вскочили с мест и размахивали кто носовым платком, кто
салфеткой, выдернутой изза воротника. Истерия забытых -- только не им --
лет! Перестраиваясь на ходу, он за пел старый хит по-новому, в шутливой
манере. И пошло... Завертелось колесо! Он пел вещи прежних лет так, словно
написаны они были к сегодняшнему дню. Пласти ка движений, сопровождавших
музыку, была столь совершенна, что женщины то и дело издавали вопли
восторга. Темный костюм в стиле "карате" выгодно подчерки вал его жесты,
напоминающие приемы этой борьбы.
Впервые в жизни он ощутил, что хорош. Не киношной набриолиненной кра
сотой. Нет. Красотой зрелого мужчины. И красота эта была праздничной.