Страница:
– Некий персонаж романа чем-то напоминает вас? – спросил мистер Взвесли, прерывая колебания Френсика.
– Ну, не то чтобы напоминает… но его поступки – чтобы не сказать преступления…
– Преступления? – спросил мистер Взвесли, хватая наживку. – Персонаж, напоминающий вас, совершает преступления? В этом романе?
– Поглядите сами. Меня зовут Фацит, – сказал Френсик и, подавшись вперед, раскрыл «Девство» на заложенной странице. – Вот тут прочтете – вам все станет ясно.
Мистер Взвесли прочел три страницы и с восторгом поднял озабоченный взор.
– Н-да, – сказал он. – Я вас понимаю. Чрезвычайно неприятные намеки.
– Вот именно, правда? – воскликнул Френсик. – А мое назначение заведующим кафедрой этики в Уобаше должно быть утверждено и, откровенно говоря, если кому-нибудь на мгновение покажется…
– Все понятно, – сказал мистер Взвесли. – Ваша карьера под угрозой.
– Под угрозой? Кончена! – сказал Френсик.
Мистер Взвесли радостно выбрал сигару.
– И я полагаю, что вы никогда… что эти намеки совершенно безосновательны? Студентов вы, например, не соблазняли?
– Мистер Взвесли! – возмущенно сказал Френсик.
– Ну да, нет, конечно. И вы не совокуплялись с четырнадцатилетней девочкой, подбавив ей в лимонад снотворного?
– Никогда. Самая мысль об этом мне глубоко омерзительна. А кроме того, у меня бы это просто не получилось.
Мистер Взвесли задумчиво оглядел его.
– Нет, пожалуй, не получилось бы, – сказал он наконец. – И вас понапрасну обвиняют, что вы проваливаете студентов, которые не идут вам навстречу?
– Я к студентам не пристаю, мистер Взвесли. Кстати говоря, я не в экзаменационной комиссии и практических занятий не веду. Я вообще в годичном отпуске и занимаюсь здесь научной работой.
– Н-да, – протянул мистер Взвесли, делая пометку в блокноте.
– Однако особенно неприятно, – сказал Френсик, – что я действительно одно время снимал комнату на Де Фритвилль авеню.
Мистер Взвесли сделал еще одну пометку в блокноте.
– Поразительно, – сказал он, – совершенно поразительно. Сходство, знаете ли, почти что… да. Я полагаю, профессор Фацит, то есть, собственно говоря, я уверен… поскольку вы, конечно, не совершали этих противоестественных поступков… У вас, вероятно, никогда не было китайского мопса? Нет, не было. Ну, что ж, поскольку не совершали, а даже если и совершали – у вас имеются все основания подать в суд на автора и издателей этого постыдного романа. Предположительная сумма возмещения… знаете, по правде сказать, я не удивлюсь, если это будет самая большая сумма в истории процессов о клевете.
– О боже мой, – сказал Френсик, изображая колебания между трусостью и жадностью. – Я, вы знаете, надеялся избежать суда. Огласка, понимаете…
Мистер Взвесли отлично понимал.
– Поглядим на реакцию издателей, – сказал он, – Коркадилы – не бог весть какая состоятельная фирма, но на случай клеветы у них наверняка страховка.
– Надеюсь, это не значит, что автор избежит…
– О нет, профессор Фацит, не избежит. Выплатит все до гроша, единовременно или по мере возможности. Страховая компания за этим присмотрит.
– Мне говорили, что автор, мистер Пипер, нажил в Америке состояние на этой книге, – сказал Френсик.
– В таком случае придется ему расстаться с состоянием, – заметил мистер Взвесли.
– И очень хотелось бы форсировать это дело, – подвел черту Френсик. – Мое утверждение в Уобаше…
Мистер Взвесли заверил его, что делом займутся тотчас же, и Френсик, оставив адрес Рандолф-отеля в Оксфорде, удалился обнадеженный. Мистер Кэдволладайн света белого невзвидит.
Но сначала невзвидел Джефри Коркадил. Френсик едва возвратился на Ланьярд-Лейн, снял отвратительные сандалии и стягивал джинсовый костюм, когда зазвонил телефон. Джефри был чуть ли не в истерике. Френсик отвел трубку от уха и послушал, как он ругается.
– Джефри, милый, – сказал он, когда издатель истощил запас эпитетов. – Я-то чем все это заслужил?
– Заслужил? – взревел Джефри. – Заслужил? Да чтобы я еще когда-нибудь связался с вами или с вашим пакостным Пипером.
– De mortuis nil nisi…[14] – начал было Френсик.
– А о живых, значит, можно? – кричал Джефри. – Профессора Фацита, значит, можно поливать грязью только потому, что эта скотина жива и здорова?..
– Какая скотина? – спросил Френсик.
– Профессор Фацит. Тот самый, из романа!
– Тот развратник, у которого был…
– Да не был, а есть!
– Что значит – есть?
– То и значит! Есть – и затевает против нас процесс о клевете!
– Ай-ай-ай. Как это, право, неудачно.
– Неудачно? Катастрофа! Он сунулся к Дратли, Скрытни, Взвесли и…
– Не может быть, – сказал Френсик, – это же ужасные негодяи.
– Ну да, негодяи! Кровопийцы! Пиявки! Они из камня кровь высосут, а с профессором Фацитом у них дело верное. Накроют нас на миллионы. Нам конец. Мы никогда…
– Поговорите-ка вы с мистером Кэдволладайном, – сказал Френсик. – Пипер – его подопечный. Я дам вам номер его телефона.
– Зачем это надо? Явный случай преднамеренной…
Но Френсик уже диктовал телефон мистера Кэдволладайна и, сославшись на клиента в соседней комнате, положил трубку, прервав излияния Джефри. Он переодел джинсовый костюм, заказал по телефону в Рандолф-отеле номер на имя профессора Фацита и стал, во всеоружии злорадства, ждать, когда позвонит мистер Кэдволладайн. Подогревая себя, он изучал телеграмму Пипера: «Переводите аванс последующие отчисления счет номер 476994». Вот гад, он же умер. Что, ей-богу, творится? И что он скажет Соне? Вообще, не хатчмейеровские ли это козни? Соня сказала, что его допрашивали несколько часов, он вышел с допроса сам не свой и даже угрожал привлечь к суду полицию. Нет, непохоже, что он… Френсик не стал даже представлять, как Хатчмейер похищает Пипера и требует через него деньги назад – это уж полный вздор. Если бы Хатчмейер узнал, что Пипер – не автор, он бы подал в суд. Но Пипер – автор. Вот он, черновик, прямое доказательство. Значит, надо поприжать мистера Кэдволладайна: на шее у него сидит мистер Взвесли и требует миллионной компенсации, так что придется ему, голубчику, выкладывать все начистоту. Он выложил.
– Я не знаю, кто автор этой ужасной книги, – упавшим голосом признался он, позвонив через полчаса.
– Не знаете? – спросил Френсик, сам немного опешив. – А надо знать. Вы же мне эту книгу прислали. Вы согласились, чтобы Пипер поехал в Штаты. Если вы не знали, то не имели права… – Мистер Кэдволладайн отрицательно замычал. – Но у меня же ваше письмо, в котором…
– Знаю, что у вас, – слабо отозвался мистер Кэдволладайн. – Автор выразил согласие, и я…
– Да вы же только что сказали, что автор вам неизвестен, – прокричал Френсик, – а теперь говорите, что он выразил согласие! Письменное согласие?
– Да, – сказал мистер Кэдволладайн.
– В таком случае вы должны знать, кто он такой.
– Не знаю, – промямлил мистер Кэдволладайн. – Видите ли, я имел с ним дело только через «Ллойдз банк».
– Через «Ллойдз банк»? – ошеломленно переспросил Френсик. – Вы сказали – через «Ллойдз банк?»
– Да. Через директора. Такой респектабельный банк, мне и в голову не могло прийти…
Фраза осталась неоконченной: все и так было ясно. Френсик опережал его на один ход.
– Стало быть, автор этого паршивого романа прислал его вам через оксфордское отделение «Ллойдз банка» и всякое сообщение с ним шло через тот же банк. Верно?
– Именно, – подтвердил мистер Кэдволладайн, – и теперь, когда возникло это ужасное дело о клевете, я, кажется, догадываюсь почему. Я в невыносимом положении. Моя репутация…
– Плевать на вашу! – заорал Френсик. – А моя? Я как идиот действовал по вашим инструкциям от лица несуществующего клиента, а теперь у нас убийство и…
– И ужасающее дело о клевете, – подсказал мистер Кэдволладайн. – Мистер Коркадил сообщил мне, что компенсация может достигнуть астрономической цифры…
Но Френсик его не слушал. Уж если клиент мистера Кэдволладайна сообщался с ним через «Ллойдз банк», то этому подлецу есть что скрывать. Если это не Пипер. Френсик поискал, за что ухватиться.
– Роман-то к вам пришел не без сопроводительного письма?
– Перепечатка из машинописного агентства, – сказал мистер Кэдволладайн. – Письмо было прислано за несколько дней до того – через «Ллойдз банк».
– Подписанное? – спросил Френсик.
– Подписанное директором оксфордского отделения банка, – ответствовал мистер Кэдволладайн.
– Вот и хватит, – сказал Френсик. – Фамилия?
Мистер Кэдволладайн заколебался.
– Я полагаю… – начал он, но Френсик потерял всякое терпение.
– Знаете, бросьте ваши штучки, – отрезал он, – давайте-ка фамилию директора, да поживее.
– Покойный мистер Сгибли, – печально сказал мистер Кэдволладайн.
– Как вы сказали?
– Покойный мистер Сгибли. Умер от сердечного приступа под пасху, взбираясь на Сноудон.
Френсик осел в кресле.
– Умер от приступа, взбираясь на Сноудон, – пробормотал он.
– Так что его фамилия вам ничего не даст, – продолжал мистер Кэдволладайн, – вообще банки, изволите видеть, держат в секрете имена вкладчиков. Нужна, знаете ли, доверенность.
Френсик это знал. Раньше, бывало, он как раз по этому поводу восхищался банками. Однако мистер Кэдволладайн что-то такое упомянул раньше… ах, да, машинописное агентство.
– Вы говорите, машинопись прислали из агентства, – сказал он. – Из какого, не помните?
– Не помню. Но могу выяснить. – И Френсик ждал у телефона, пока мистер Кэдволладайн выяснял. – Машинописное бюро Синтии Богден, – сообщил он наконец Френсику смиренным голосом.
– Слава богу, хоть что-то, – сказал Френсик. – Позвоните ей и спросите, откуда…
– Лучше не надо, – сказал мистер Кэдволладайн.
– Как это не надо? Нам грозит дело о клевете, ваша репутация на волоске, и вы…
– Не в том дело, – прервал мистер Кэдволладайн. – Видите ли, я занимался ее разводом…
– Ну и что же?
– Со стороны ее бывшего мужа, – сказал мистер Кэдволладайн. – Боюсь, как бы мое теперешнее посредничество…
– Ладно, я сам, – сказал Френсик. – Какой телефон? – Он записал номер, положил и снова поднял трубку.
– Машинописное бюро Синтии Богден, – сказал знающий себе цену голос.
– Я разыскиваю владельца рукописи, отпечатанной у вас… – начал Френсик, но голос тут же оборвал его:
– Мы не разглашаем фамилий наших клиентов.
– Но я спрашиваю, потому что он мой друг…
– Это не основание для выдачи подобного рода конфиденциальных сведений.
– Все же я хотел бы поговорить лично с миссис Богден, – сказал Френсик.
– Вы с ней поговорили, – отозвался голос и дал отбой. Френсик разразился бранью.
– А, чтоб вас всех с вашими конфиденциальными сведениями, – заключил он и брякнул трубку.
Он посидел наедине с недобрыми мыслями о миссис Богден, потом снова позвонил мистеру Кэдволладайну.
– Этой мадам Богден, – спросил он, – сколько ей лет?
– Приблизительно сорок пять, – вычислил мистер Кэдволладайн, – а что?
– Да так, – сказал Френсик.
– Ну, не то чтобы напоминает… но его поступки – чтобы не сказать преступления…
– Преступления? – спросил мистер Взвесли, хватая наживку. – Персонаж, напоминающий вас, совершает преступления? В этом романе?
– Поглядите сами. Меня зовут Фацит, – сказал Френсик и, подавшись вперед, раскрыл «Девство» на заложенной странице. – Вот тут прочтете – вам все станет ясно.
Мистер Взвесли прочел три страницы и с восторгом поднял озабоченный взор.
– Н-да, – сказал он. – Я вас понимаю. Чрезвычайно неприятные намеки.
– Вот именно, правда? – воскликнул Френсик. – А мое назначение заведующим кафедрой этики в Уобаше должно быть утверждено и, откровенно говоря, если кому-нибудь на мгновение покажется…
– Все понятно, – сказал мистер Взвесли. – Ваша карьера под угрозой.
– Под угрозой? Кончена! – сказал Френсик.
Мистер Взвесли радостно выбрал сигару.
– И я полагаю, что вы никогда… что эти намеки совершенно безосновательны? Студентов вы, например, не соблазняли?
– Мистер Взвесли! – возмущенно сказал Френсик.
– Ну да, нет, конечно. И вы не совокуплялись с четырнадцатилетней девочкой, подбавив ей в лимонад снотворного?
– Никогда. Самая мысль об этом мне глубоко омерзительна. А кроме того, у меня бы это просто не получилось.
Мистер Взвесли задумчиво оглядел его.
– Нет, пожалуй, не получилось бы, – сказал он наконец. – И вас понапрасну обвиняют, что вы проваливаете студентов, которые не идут вам навстречу?
– Я к студентам не пристаю, мистер Взвесли. Кстати говоря, я не в экзаменационной комиссии и практических занятий не веду. Я вообще в годичном отпуске и занимаюсь здесь научной работой.
– Н-да, – протянул мистер Взвесли, делая пометку в блокноте.
– Однако особенно неприятно, – сказал Френсик, – что я действительно одно время снимал комнату на Де Фритвилль авеню.
Мистер Взвесли сделал еще одну пометку в блокноте.
– Поразительно, – сказал он, – совершенно поразительно. Сходство, знаете ли, почти что… да. Я полагаю, профессор Фацит, то есть, собственно говоря, я уверен… поскольку вы, конечно, не совершали этих противоестественных поступков… У вас, вероятно, никогда не было китайского мопса? Нет, не было. Ну, что ж, поскольку не совершали, а даже если и совершали – у вас имеются все основания подать в суд на автора и издателей этого постыдного романа. Предположительная сумма возмещения… знаете, по правде сказать, я не удивлюсь, если это будет самая большая сумма в истории процессов о клевете.
– О боже мой, – сказал Френсик, изображая колебания между трусостью и жадностью. – Я, вы знаете, надеялся избежать суда. Огласка, понимаете…
Мистер Взвесли отлично понимал.
– Поглядим на реакцию издателей, – сказал он, – Коркадилы – не бог весть какая состоятельная фирма, но на случай клеветы у них наверняка страховка.
– Надеюсь, это не значит, что автор избежит…
– О нет, профессор Фацит, не избежит. Выплатит все до гроша, единовременно или по мере возможности. Страховая компания за этим присмотрит.
– Мне говорили, что автор, мистер Пипер, нажил в Америке состояние на этой книге, – сказал Френсик.
– В таком случае придется ему расстаться с состоянием, – заметил мистер Взвесли.
– И очень хотелось бы форсировать это дело, – подвел черту Френсик. – Мое утверждение в Уобаше…
Мистер Взвесли заверил его, что делом займутся тотчас же, и Френсик, оставив адрес Рандолф-отеля в Оксфорде, удалился обнадеженный. Мистер Кэдволладайн света белого невзвидит.
Но сначала невзвидел Джефри Коркадил. Френсик едва возвратился на Ланьярд-Лейн, снял отвратительные сандалии и стягивал джинсовый костюм, когда зазвонил телефон. Джефри был чуть ли не в истерике. Френсик отвел трубку от уха и послушал, как он ругается.
– Джефри, милый, – сказал он, когда издатель истощил запас эпитетов. – Я-то чем все это заслужил?
– Заслужил? – взревел Джефри. – Заслужил? Да чтобы я еще когда-нибудь связался с вами или с вашим пакостным Пипером.
– De mortuis nil nisi…[14] – начал было Френсик.
– А о живых, значит, можно? – кричал Джефри. – Профессора Фацита, значит, можно поливать грязью только потому, что эта скотина жива и здорова?..
– Какая скотина? – спросил Френсик.
– Профессор Фацит. Тот самый, из романа!
– Тот развратник, у которого был…
– Да не был, а есть!
– Что значит – есть?
– То и значит! Есть – и затевает против нас процесс о клевете!
– Ай-ай-ай. Как это, право, неудачно.
– Неудачно? Катастрофа! Он сунулся к Дратли, Скрытни, Взвесли и…
– Не может быть, – сказал Френсик, – это же ужасные негодяи.
– Ну да, негодяи! Кровопийцы! Пиявки! Они из камня кровь высосут, а с профессором Фацитом у них дело верное. Накроют нас на миллионы. Нам конец. Мы никогда…
– Поговорите-ка вы с мистером Кэдволладайном, – сказал Френсик. – Пипер – его подопечный. Я дам вам номер его телефона.
– Зачем это надо? Явный случай преднамеренной…
Но Френсик уже диктовал телефон мистера Кэдволладайна и, сославшись на клиента в соседней комнате, положил трубку, прервав излияния Джефри. Он переодел джинсовый костюм, заказал по телефону в Рандолф-отеле номер на имя профессора Фацита и стал, во всеоружии злорадства, ждать, когда позвонит мистер Кэдволладайн. Подогревая себя, он изучал телеграмму Пипера: «Переводите аванс последующие отчисления счет номер 476994». Вот гад, он же умер. Что, ей-богу, творится? И что он скажет Соне? Вообще, не хатчмейеровские ли это козни? Соня сказала, что его допрашивали несколько часов, он вышел с допроса сам не свой и даже угрожал привлечь к суду полицию. Нет, непохоже, что он… Френсик не стал даже представлять, как Хатчмейер похищает Пипера и требует через него деньги назад – это уж полный вздор. Если бы Хатчмейер узнал, что Пипер – не автор, он бы подал в суд. Но Пипер – автор. Вот он, черновик, прямое доказательство. Значит, надо поприжать мистера Кэдволладайна: на шее у него сидит мистер Взвесли и требует миллионной компенсации, так что придется ему, голубчику, выкладывать все начистоту. Он выложил.
– Я не знаю, кто автор этой ужасной книги, – упавшим голосом признался он, позвонив через полчаса.
– Не знаете? – спросил Френсик, сам немного опешив. – А надо знать. Вы же мне эту книгу прислали. Вы согласились, чтобы Пипер поехал в Штаты. Если вы не знали, то не имели права… – Мистер Кэдволладайн отрицательно замычал. – Но у меня же ваше письмо, в котором…
– Знаю, что у вас, – слабо отозвался мистер Кэдволладайн. – Автор выразил согласие, и я…
– Да вы же только что сказали, что автор вам неизвестен, – прокричал Френсик, – а теперь говорите, что он выразил согласие! Письменное согласие?
– Да, – сказал мистер Кэдволладайн.
– В таком случае вы должны знать, кто он такой.
– Не знаю, – промямлил мистер Кэдволладайн. – Видите ли, я имел с ним дело только через «Ллойдз банк».
– Через «Ллойдз банк»? – ошеломленно переспросил Френсик. – Вы сказали – через «Ллойдз банк?»
– Да. Через директора. Такой респектабельный банк, мне и в голову не могло прийти…
Фраза осталась неоконченной: все и так было ясно. Френсик опережал его на один ход.
– Стало быть, автор этого паршивого романа прислал его вам через оксфордское отделение «Ллойдз банка» и всякое сообщение с ним шло через тот же банк. Верно?
– Именно, – подтвердил мистер Кэдволладайн, – и теперь, когда возникло это ужасное дело о клевете, я, кажется, догадываюсь почему. Я в невыносимом положении. Моя репутация…
– Плевать на вашу! – заорал Френсик. – А моя? Я как идиот действовал по вашим инструкциям от лица несуществующего клиента, а теперь у нас убийство и…
– И ужасающее дело о клевете, – подсказал мистер Кэдволладайн. – Мистер Коркадил сообщил мне, что компенсация может достигнуть астрономической цифры…
Но Френсик его не слушал. Уж если клиент мистера Кэдволладайна сообщался с ним через «Ллойдз банк», то этому подлецу есть что скрывать. Если это не Пипер. Френсик поискал, за что ухватиться.
– Роман-то к вам пришел не без сопроводительного письма?
– Перепечатка из машинописного агентства, – сказал мистер Кэдволладайн. – Письмо было прислано за несколько дней до того – через «Ллойдз банк».
– Подписанное? – спросил Френсик.
– Подписанное директором оксфордского отделения банка, – ответствовал мистер Кэдволладайн.
– Вот и хватит, – сказал Френсик. – Фамилия?
Мистер Кэдволладайн заколебался.
– Я полагаю… – начал он, но Френсик потерял всякое терпение.
– Знаете, бросьте ваши штучки, – отрезал он, – давайте-ка фамилию директора, да поживее.
– Покойный мистер Сгибли, – печально сказал мистер Кэдволладайн.
– Как вы сказали?
– Покойный мистер Сгибли. Умер от сердечного приступа под пасху, взбираясь на Сноудон.
Френсик осел в кресле.
– Умер от приступа, взбираясь на Сноудон, – пробормотал он.
– Так что его фамилия вам ничего не даст, – продолжал мистер Кэдволладайн, – вообще банки, изволите видеть, держат в секрете имена вкладчиков. Нужна, знаете ли, доверенность.
Френсик это знал. Раньше, бывало, он как раз по этому поводу восхищался банками. Однако мистер Кэдволладайн что-то такое упомянул раньше… ах, да, машинописное агентство.
– Вы говорите, машинопись прислали из агентства, – сказал он. – Из какого, не помните?
– Не помню. Но могу выяснить. – И Френсик ждал у телефона, пока мистер Кэдволладайн выяснял. – Машинописное бюро Синтии Богден, – сообщил он наконец Френсику смиренным голосом.
– Слава богу, хоть что-то, – сказал Френсик. – Позвоните ей и спросите, откуда…
– Лучше не надо, – сказал мистер Кэдволладайн.
– Как это не надо? Нам грозит дело о клевете, ваша репутация на волоске, и вы…
– Не в том дело, – прервал мистер Кэдволладайн. – Видите ли, я занимался ее разводом…
– Ну и что же?
– Со стороны ее бывшего мужа, – сказал мистер Кэдволладайн. – Боюсь, как бы мое теперешнее посредничество…
– Ладно, я сам, – сказал Френсик. – Какой телефон? – Он записал номер, положил и снова поднял трубку.
– Машинописное бюро Синтии Богден, – сказал знающий себе цену голос.
– Я разыскиваю владельца рукописи, отпечатанной у вас… – начал Френсик, но голос тут же оборвал его:
– Мы не разглашаем фамилий наших клиентов.
– Но я спрашиваю, потому что он мой друг…
– Это не основание для выдачи подобного рода конфиденциальных сведений.
– Все же я хотел бы поговорить лично с миссис Богден, – сказал Френсик.
– Вы с ней поговорили, – отозвался голос и дал отбой. Френсик разразился бранью.
– А, чтоб вас всех с вашими конфиденциальными сведениями, – заключил он и брякнул трубку.
Он посидел наедине с недобрыми мыслями о миссис Богден, потом снова позвонил мистеру Кэдволладайну.
– Этой мадам Богден, – спросил он, – сколько ей лет?
– Приблизительно сорок пять, – вычислил мистер Кэдволладайн, – а что?
– Да так, – сказал Френсик.
* * *
Вечером, оставив на Сонином столе записку, что он отлучился из города на день-другой по важному делу, Френсик сел в оксфордский поезд. На нем были темные очки, панама и джинсовый костюм. Сандалии остались дома в мусорной корзине. При нем был саквояж с ксерокопией рукописи «Девства», одним из писем Пипера и полосатой пижамной парой. Облачившись в нее, он к одиннадцати улегся спать в номере, заказанном на имя профессора Фацита.
Глава 18
В Чаттануге сбывалась давняя мечта Бэби увидеть Чух Чух. Она лежала на медной кровати и глядела из окна Девятого Пульмана на разноцветный фонтан за рельсами. Ночное небо над станцией озаряли электронные слова «Хилтонский Чух Чух», а внизу, в бывшем зале ожидания, разносили кушанья. Возле ресторана был магазин сувениров; перед зданиями стояли громадные паровозы былых времен со свежевыкрашенными скотоотбрасывателями и начищенными трубами, сверкающими, словно в предвкушении дальнего путешествия На самом деле они никуда не ехали Их холодные тонки пустовали, поршни замерли навсегда Лишь воображение постояльцев изукрашенных и разделенных на спальни мотелей-пульманов могло стронуть их со станции и отправить в далекий путь на север или на запад.
Отчасти это был музей, отчасти фантасмагория все поставлено на коммерческую ногу. У входа в железнодорожный парк стояла сторожка, оттуда служители в униформах блюли безопасность гостей, глядя на телеэкраны, высвечивающие все платформы, все закоулки станции. А за ее угрюмой оградой раскинулась тусклая Чаттануга: забитые окна гостиниц и заброшенные дома, из которых жизнь переместилась в пригороды, поближе к магазинам.
Но Бэби не волновала ни Чаттануга, ни даже Чух Чух, очередные померкшие иллюзии ее запоздалой юности. Сказывался возраст: усталое уныние одолевало ее. Со всякой романтикой по милости Пи-пера было покончено. Денно и нощно общалась она с самозваным гением, все мысли которого вертелись вокруг литературного бессмертия, и внутренний мир его был явлен Бэби во всем своем диком однообразии. Рядом с ним махинатор Хатчмейер, одержимый погоней за деньгами и властью, положительно казался нормальным человеком. Пипера ничуть не интересовало, где они едут, какие города проезжают; ему было совершенно все равно, что они оказались на самом пороге дикого края, издавна дразнившего воображение Бэби. Он окинул беглым взглядом паровозы, собранные на станции и, видимо, несколько удивился, что они никуда не едут. Получив объяснение, он проследовал к себе в купе и засел за вторую версию «Девства».
– Великому романисту полагается что-то замечать вокруг себя, – сказала Бэби, когда они встретились в ресторане за обедом. – Ты бы хоть осмотрелся, подумал бы, зачем все это здесь собрано.
Пипер осмотрелся.
– Странное выбрали место для ресторана, – заметил он. – Впрочем, здесь уютно и даже прохладно.
– Кондиционеры работают, вот и прохладно, – раздраженно сказала Бэби.
– Ах, кондиционеры, – сказал Пипер. – Тогда все понятно.
– Ему все понятна А толпы людей, сорванных со своих жалких клочков земли, сидевших здесь и дожидавшихся поездов на север – в Нью-Йорк, Детройт, Чикаго, чтобы там попытать счастья? Они тебя совсем не занимают?
– Да как будто никого особенно и нет, – возразил Пипер, вяло поглядев на тучную женщину в клетчатых шортах, – и вообще ты, помнится, сказала, что поезда больше не ходят.
– О боже мой, – сказала Бэби. – Я иногда не понимаю, в каком веке ты живешь. И тебе вовсе нипочем, что здесь в Гражданскую войну разыгралась большая битва?
– Нет, – сказал Пипер. – Великая литература битв не касается.
– Не касается? А «Унесенные ветром», а «Война и мир» – это что тебе, не великая литература?
– Это не английская литература, – сказал Пипер. – Английская литература занимается исследованием человеческих взаимоотношений.
Бэби отрезала ломтик бифштекса.
– А в битвах люди не вступают во взаимоотношения? Нет?
Пипер покачал головой.
– Так что когда один человек убивает другого, это не взаимоотношения?
– Это взаимоотношения эфемерные, – сказал Пипер.
– А когда войска Шермана грабят, жгут, насилуют на всем пути от Атланты до моря, оставляя за собой бездомные семьи и горящие усадьбы, – взаимоотношения людей никак не меняются и писать об этом нечего?
– Лучшие романисты не пишут, – сказал Пипер. – Раз этого с ними самими не было, то нельзя.
– Чего нельзя?
– Писать об этом.
– То есть, по-твоему, писать можно только о том, что было с тобой самим? Верно я поняла? – спросила Бэби с опасным оттенком в голосе.
– Да, – сказал Пипер. – Видишь ли, иначе оказываешься за пределами собственного опыта и поэтому…
Он долго цитировал «Нравственный роман», а Бэби медленно пережевывала бифштекс и мрачно вдумывалась в его теорию.
– В таком случае тебе очень не хватает собственного опыта, вот и все.
– Погоди, погоди минутку, – навострил уши Пипер, – если ты собралась снова поджигать дома, взрывать катера и тому подобное и думаешь, что я в этом буду…
– Я не про такой опыт. Ведь горящие дома – это пустяки, верно? Важны взаимоотношения: тут-то тебе и нужен опыт.
Пипер обеспокоился. Разговор принимал неприятный оборот, и конец обеда прошел в молчании. Затем Пипер вернулся к себе в купе и написал еще пятьсот слов о своей истерзанной юности и о своих чувствах к Гвендолен, она же мисс Пирс. Наконец он погасил «керосиновую» электролампу над медной кроватью и разделся. По соседству Бэби готовилась преподать Пиперу первый урок взаимоотношений. Она выбрала рубашечку покороче, как следует надушилась и отворила дверь в купе Пипера.
– Ради бога, – пискнул Пипер, когда она забралась к нему в постель.
– Это азбука, беби, – сказала Бэби, – азбука взаимоотношений.
– Нет, не азбука, – сказал Пипер. – Это…
Ладонь Бэби легла на его губы, а голос зашептал в ухо:
– И не вздумай выскакивать из купе. На всех платформах телекамеры, и если ты будешь метаться перед ними нагишом, служителям станет интересно, что здесь происходит.
– Но я не нагишом, – сказал Пипер, когда Бэби убрала ладонь.
– Сейчас будешь нагишом, – шепнула Бэби, проворно стягивая с него пижаму.
– Пожалуйста, не надо, – взмолился Пипер.
– Надо, котик, надо, – отозвалась Бэби. Она задрала рубашечку и припечатала свой пышный бюст к груди Пипера. Два с лишним часа тряслась и скрипела медная кровать: Бэби Хатчмейер, урожденная Зугг, мисс Пенобскот 1935 года, делилась своим многолетним опытом. И вопреки самому себе, тщетно призывая на помощь «Нравственный роман», Пипер впервые в жизни оставил области литературы и проникся первозданным пылом. Он елозил внизу, наседал сверху, целовал силиконовые груди и скользил губами по швам на животе. Руки Бэби гладили, впивались, царапали и щипали: на спине Пипера не осталось живого места, ягодицы его были вспороты ногтями – и все это время Бэби безучастно глядела в тусклый сумрак, дивясь собственной скуке. «Молодой, не перебесился», – думала она, когда Пипер возобновлял бурные ласки. Ее молодость давно прошла, и буйство помимо чувства было не по ней. Есть же в жизни еще что-нибудь, многое, наверное, есть, и она с этим разберется.
По всем его расчетам миссис Богден, разведенная женщина средних лет, управляющая собственным делом, должна была явиться на службу первой и уйти последней. Эта надежда не покинула его и к четверти десятого: хотя женщины, одна за другой исчезавшие в конторе, были все не в его вкусе, первая показалась ему как-то презентабельнее других. Крупновата, правда; но Френсик успел уловить цепким взглядом неплохие ноги, и на свои сорок пять (если мистер Кэдволладайн не ошибся) она не выглядела. Френсик вышел из церкви и обдумал следующий шаг. Идти в контору и напрямик спрашивать миссис Богден, кто прислал ей «Девство», смысла не было. Судя по ее вчерашнему тону, требовалась тактика похитрее.
Измыслив нужный ход, Френсик зашел в цветочный магазин. Через двадцать минут в Машинописное бюро Богден были посланы две дюжины алых роз с открыткой, гласившей: «Мисс Богден от неизвестного поклонника». Френсик хотел было написать «от пламенного поклонника», но передумал. Две дюжины дорогих роз пламенели без лишних слов. Мисс Богден была, собственно, миссис Богден: эта нарочитая описка направит ее мысли куда следует и послужит прилагательным. Френсик прогулялся по Оксфорду, выпил кофе в «Кораблике» и закусил у себя в Рандолф-отеле. Затем, рассудив, что миссис Богден имела достаточно времени переварить букетный намек, он поднялся в номер профессора Фацита и позвонил в контору. Как и прежде, трубку сняла сама миссис Богден. Френсик набрал в легкие воздуху, сглотнул слюну и вскоре, мучимый неподдельной робостью, с запинкой осведомился, не окажут ли ему неслыханную и незаслуженную честь отобедать с ним у «Элизабет». Миссис Богден отозвалась после шипящей паузы.
– Мы с вами знакомы? – лукаво спросила она. Френсик поежился.
– Просто поклонник, – выдавил он.
– А-а-а, – сказала миссис Богден и сделала положенную приличиями задумчивую паузу.
– Розы, – приглушенно намекнул Френсик.
– А вам не кажется, что это несколько необычно?
Френсик молчал в знак согласия.
– Дело в том… – начал он и пошел напролом: – Я все не мог собраться с духом и… – Горло перехватило.
Однако миссис Богден уже дышала симпатией.
– Лучше поздно, чем никогда, – мягко сказала она.
– Вот и я так подумал, – поддакнул Френсик.
– Вы сказали – у «Элизабет»?
– Да, – подтвердил и Френсик, – скажем, в восемь у бара?
– Как мне вас узнать?
– Я вас узнаю, – сказал Френсик и невольно хихикнул. Миссис Богден приняла это за комплимент.
– Но вы не назвали мне своего имени.
Френсик поколебался. Назваться собою нельзя, а Фацит – персонаж «Девства». Кто же он такой?
– Коркадил, – разрешился он наконец. – Джефри Коркадил.
– ТОТ САМЫЙ Джефри Коркадил?
– Да, тот самый, – пролепетал Френсик, умоляя силы адовы не выдавать ей сексуальную репутацию Джефри. Силы не выдали.
– Что ж, в таком случае… – заворковала миссис Богден и многозначительно смолкла.
– До восьми, – сказал Френсик.
– До восьми, – ласковым эхом откликнулась миссис Богден. Френсик положил трубку и обессилено присел на постель.
Потом он лег и как следует вздремнул. Проснувшись к четырем, он спустился вниз: предстояло еще кое-что. Не узнать миссис Богден было бы рискованно. К семнадцати тридцати он сидел в церкви на Фенет-стрит и наблюдал, как из конторы одно за другим появляются устрашающие существа. Френсик вздохнул с облегчением: букета алых роз ни у кого из них не было. Последней вышла крупная женщина, заперла за собой дверь и поспешно удалилась, прижимая розы к полной груди. Френсик покинул церковь и поглядел ей вслед. Миссис Богден определенно хорошо сохранилась. Перманент, бирюзовый брючный костюм, розовые туфли – во всем этом была безвкусица почти вдохновенная. Френсик вернулся в гостиницу – пропустил две стопки чистого джина, принял ванну и мысленно опробовал разные способы выведать у миссис Богден имя автора «Девства».
– Мисс Богден, – пробормотал он, – я ваш пламенный поклонник.
Миссис Богден смерила своего пламенного поклонника сомнительным взглядом. Через полчаса и через три выпитых розовых джина она все еще глядела сверху вниз, следуя за ним к абонированному столику в дальнем углу ресторана. Он усадил ее и, чувствуя, что недостаточно оправдывает ее ожидания, взялся за роль пламенного поклонника с таким отчаянным рвением и изобретательностью, что поразил не только ее, но и самого себя.
– Я впервые мельком увидел вас год назад, когда приезжал на конференцию, – поведал он, заказав официанту бутылку не самого сухого шампанского. – Я заметил вас на улице и сторонкой проводил до дверей конторы.
– Надо было представиться, – сказала миссис Богден.
– Я не осмелился, – проговорил Френсик, весьма натурально покраснев, – и, кроме того, я думал, что вы…
– Замужем? – помогла миссис Богден.
– Вот именно, – кивнул Френсик, – или, скажем так, не свободны. Такая… э-э… красивая… э-э… женщина…
Миссис Богден покраснела в свой черед. Френсик поднажал:
– Я был пленен. Ваше обаяние, ваше спокойное достоинство, ваше… как бы это выразить… – Но выражать не понадобилось. Пока Френсик возился с авокадо, Синтия Богден смаковала креветок. Человечек он, может, и невзрачный, но видно, что джентльмен и вращается в свете. Шампанское двенадцать фунтов бутылка свидетельствовало о чистоте его намерений. Когда Френсик заказал вторую, миссис Богден слабо воспротивилась.
– Особый случай, – сказал Френсик, подумав, не пережимает ли он, – и к тому же у нас есть за что выпить.
– Во-первых, за нашу встречу, – сказал Френсик, – а также за успех обоюдного предприятия.
Отчасти это был музей, отчасти фантасмагория все поставлено на коммерческую ногу. У входа в железнодорожный парк стояла сторожка, оттуда служители в униформах блюли безопасность гостей, глядя на телеэкраны, высвечивающие все платформы, все закоулки станции. А за ее угрюмой оградой раскинулась тусклая Чаттануга: забитые окна гостиниц и заброшенные дома, из которых жизнь переместилась в пригороды, поближе к магазинам.
Но Бэби не волновала ни Чаттануга, ни даже Чух Чух, очередные померкшие иллюзии ее запоздалой юности. Сказывался возраст: усталое уныние одолевало ее. Со всякой романтикой по милости Пи-пера было покончено. Денно и нощно общалась она с самозваным гением, все мысли которого вертелись вокруг литературного бессмертия, и внутренний мир его был явлен Бэби во всем своем диком однообразии. Рядом с ним махинатор Хатчмейер, одержимый погоней за деньгами и властью, положительно казался нормальным человеком. Пипера ничуть не интересовало, где они едут, какие города проезжают; ему было совершенно все равно, что они оказались на самом пороге дикого края, издавна дразнившего воображение Бэби. Он окинул беглым взглядом паровозы, собранные на станции и, видимо, несколько удивился, что они никуда не едут. Получив объяснение, он проследовал к себе в купе и засел за вторую версию «Девства».
– Великому романисту полагается что-то замечать вокруг себя, – сказала Бэби, когда они встретились в ресторане за обедом. – Ты бы хоть осмотрелся, подумал бы, зачем все это здесь собрано.
Пипер осмотрелся.
– Странное выбрали место для ресторана, – заметил он. – Впрочем, здесь уютно и даже прохладно.
– Кондиционеры работают, вот и прохладно, – раздраженно сказала Бэби.
– Ах, кондиционеры, – сказал Пипер. – Тогда все понятно.
– Ему все понятна А толпы людей, сорванных со своих жалких клочков земли, сидевших здесь и дожидавшихся поездов на север – в Нью-Йорк, Детройт, Чикаго, чтобы там попытать счастья? Они тебя совсем не занимают?
– Да как будто никого особенно и нет, – возразил Пипер, вяло поглядев на тучную женщину в клетчатых шортах, – и вообще ты, помнится, сказала, что поезда больше не ходят.
– О боже мой, – сказала Бэби. – Я иногда не понимаю, в каком веке ты живешь. И тебе вовсе нипочем, что здесь в Гражданскую войну разыгралась большая битва?
– Нет, – сказал Пипер. – Великая литература битв не касается.
– Не касается? А «Унесенные ветром», а «Война и мир» – это что тебе, не великая литература?
– Это не английская литература, – сказал Пипер. – Английская литература занимается исследованием человеческих взаимоотношений.
Бэби отрезала ломтик бифштекса.
– А в битвах люди не вступают во взаимоотношения? Нет?
Пипер покачал головой.
– Так что когда один человек убивает другого, это не взаимоотношения?
– Это взаимоотношения эфемерные, – сказал Пипер.
– А когда войска Шермана грабят, жгут, насилуют на всем пути от Атланты до моря, оставляя за собой бездомные семьи и горящие усадьбы, – взаимоотношения людей никак не меняются и писать об этом нечего?
– Лучшие романисты не пишут, – сказал Пипер. – Раз этого с ними самими не было, то нельзя.
– Чего нельзя?
– Писать об этом.
– То есть, по-твоему, писать можно только о том, что было с тобой самим? Верно я поняла? – спросила Бэби с опасным оттенком в голосе.
– Да, – сказал Пипер. – Видишь ли, иначе оказываешься за пределами собственного опыта и поэтому…
Он долго цитировал «Нравственный роман», а Бэби медленно пережевывала бифштекс и мрачно вдумывалась в его теорию.
– В таком случае тебе очень не хватает собственного опыта, вот и все.
– Погоди, погоди минутку, – навострил уши Пипер, – если ты собралась снова поджигать дома, взрывать катера и тому подобное и думаешь, что я в этом буду…
– Я не про такой опыт. Ведь горящие дома – это пустяки, верно? Важны взаимоотношения: тут-то тебе и нужен опыт.
Пипер обеспокоился. Разговор принимал неприятный оборот, и конец обеда прошел в молчании. Затем Пипер вернулся к себе в купе и написал еще пятьсот слов о своей истерзанной юности и о своих чувствах к Гвендолен, она же мисс Пирс. Наконец он погасил «керосиновую» электролампу над медной кроватью и разделся. По соседству Бэби готовилась преподать Пиперу первый урок взаимоотношений. Она выбрала рубашечку покороче, как следует надушилась и отворила дверь в купе Пипера.
– Ради бога, – пискнул Пипер, когда она забралась к нему в постель.
– Это азбука, беби, – сказала Бэби, – азбука взаимоотношений.
– Нет, не азбука, – сказал Пипер. – Это…
Ладонь Бэби легла на его губы, а голос зашептал в ухо:
– И не вздумай выскакивать из купе. На всех платформах телекамеры, и если ты будешь метаться перед ними нагишом, служителям станет интересно, что здесь происходит.
– Но я не нагишом, – сказал Пипер, когда Бэби убрала ладонь.
– Сейчас будешь нагишом, – шепнула Бэби, проворно стягивая с него пижаму.
– Пожалуйста, не надо, – взмолился Пипер.
– Надо, котик, надо, – отозвалась Бэби. Она задрала рубашечку и припечатала свой пышный бюст к груди Пипера. Два с лишним часа тряслась и скрипела медная кровать: Бэби Хатчмейер, урожденная Зугг, мисс Пенобскот 1935 года, делилась своим многолетним опытом. И вопреки самому себе, тщетно призывая на помощь «Нравственный роман», Пипер впервые в жизни оставил области литературы и проникся первозданным пылом. Он елозил внизу, наседал сверху, целовал силиконовые груди и скользил губами по швам на животе. Руки Бэби гладили, впивались, царапали и щипали: на спине Пипера не осталось живого места, ягодицы его были вспороты ногтями – и все это время Бэби безучастно глядела в тусклый сумрак, дивясь собственной скуке. «Молодой, не перебесился», – думала она, когда Пипер возобновлял бурные ласки. Ее молодость давно прошла, и буйство помимо чувства было не по ней. Есть же в жизни еще что-нибудь, многое, наверное, есть, и она с этим разберется.
* * *
В Оксфорде Френсик был уже на ногах и разбирался с этим, когда Бэби вернулась в свое купе, покинув изнеможенно уснувшего Пипера. Френсик встал рано, позавтракал в восемь, а к половине девятого отыскал Машинописное бюро Синтии Богден на Фенет-стрит. С любопытствующим видом американского туриста Френсик зашел в церковь напротив и уселся на скамью, поглядывая через плечо на подъезд бюро Богден.По всем его расчетам миссис Богден, разведенная женщина средних лет, управляющая собственным делом, должна была явиться на службу первой и уйти последней. Эта надежда не покинула его и к четверти десятого: хотя женщины, одна за другой исчезавшие в конторе, были все не в его вкусе, первая показалась ему как-то презентабельнее других. Крупновата, правда; но Френсик успел уловить цепким взглядом неплохие ноги, и на свои сорок пять (если мистер Кэдволладайн не ошибся) она не выглядела. Френсик вышел из церкви и обдумал следующий шаг. Идти в контору и напрямик спрашивать миссис Богден, кто прислал ей «Девство», смысла не было. Судя по ее вчерашнему тону, требовалась тактика похитрее.
Измыслив нужный ход, Френсик зашел в цветочный магазин. Через двадцать минут в Машинописное бюро Богден были посланы две дюжины алых роз с открыткой, гласившей: «Мисс Богден от неизвестного поклонника». Френсик хотел было написать «от пламенного поклонника», но передумал. Две дюжины дорогих роз пламенели без лишних слов. Мисс Богден была, собственно, миссис Богден: эта нарочитая описка направит ее мысли куда следует и послужит прилагательным. Френсик прогулялся по Оксфорду, выпил кофе в «Кораблике» и закусил у себя в Рандолф-отеле. Затем, рассудив, что миссис Богден имела достаточно времени переварить букетный намек, он поднялся в номер профессора Фацита и позвонил в контору. Как и прежде, трубку сняла сама миссис Богден. Френсик набрал в легкие воздуху, сглотнул слюну и вскоре, мучимый неподдельной робостью, с запинкой осведомился, не окажут ли ему неслыханную и незаслуженную честь отобедать с ним у «Элизабет». Миссис Богден отозвалась после шипящей паузы.
– Мы с вами знакомы? – лукаво спросила она. Френсик поежился.
– Просто поклонник, – выдавил он.
– А-а-а, – сказала миссис Богден и сделала положенную приличиями задумчивую паузу.
– Розы, – приглушенно намекнул Френсик.
– А вам не кажется, что это несколько необычно?
Френсик молчал в знак согласия.
– Дело в том… – начал он и пошел напролом: – Я все не мог собраться с духом и… – Горло перехватило.
Однако миссис Богден уже дышала симпатией.
– Лучше поздно, чем никогда, – мягко сказала она.
– Вот и я так подумал, – поддакнул Френсик.
– Вы сказали – у «Элизабет»?
– Да, – подтвердил и Френсик, – скажем, в восемь у бара?
– Как мне вас узнать?
– Я вас узнаю, – сказал Френсик и невольно хихикнул. Миссис Богден приняла это за комплимент.
– Но вы не назвали мне своего имени.
Френсик поколебался. Назваться собою нельзя, а Фацит – персонаж «Девства». Кто же он такой?
– Коркадил, – разрешился он наконец. – Джефри Коркадил.
– ТОТ САМЫЙ Джефри Коркадил?
– Да, тот самый, – пролепетал Френсик, умоляя силы адовы не выдавать ей сексуальную репутацию Джефри. Силы не выдали.
– Что ж, в таком случае… – заворковала миссис Богден и многозначительно смолкла.
– До восьми, – сказал Френсик.
– До восьми, – ласковым эхом откликнулась миссис Богден. Френсик положил трубку и обессилено присел на постель.
Потом он лег и как следует вздремнул. Проснувшись к четырем, он спустился вниз: предстояло еще кое-что. Не узнать миссис Богден было бы рискованно. К семнадцати тридцати он сидел в церкви на Фенет-стрит и наблюдал, как из конторы одно за другим появляются устрашающие существа. Френсик вздохнул с облегчением: букета алых роз ни у кого из них не было. Последней вышла крупная женщина, заперла за собой дверь и поспешно удалилась, прижимая розы к полной груди. Френсик покинул церковь и поглядел ей вслед. Миссис Богден определенно хорошо сохранилась. Перманент, бирюзовый брючный костюм, розовые туфли – во всем этом была безвкусица почти вдохновенная. Френсик вернулся в гостиницу – пропустил две стопки чистого джина, принял ванну и мысленно опробовал разные способы выведать у миссис Богден имя автора «Девства».
* * *
В другом конце Оксфорда миссис Богден готовилась к вечеру столь же тщательно, как она делала все на свете. Со времени ее развода прошло уже несколько лет, и обед с издателем у «Элизабет» был добрым знамением, наряду с розами, аккуратно размещенными в вазе, и застенчивостью ее поклонника. В телефонном голосе не было никакого нахальства: голос культурного человека, и вообще Коркадилы – солиднейшая фирма. Кроме того, Синтии Богден требовались поклонники. Она выбрала самый облегающий костюм, опрыскалась различными аэрозолями, положила тон на лицо и поехала наедаться, напиваться и, мягко говоря, совокупляться. Она с легкой надменностью вошла в вестибюль «Элизабет» и была несколько изумлена, когда к ней бочком пробрался мятый человечек и взял ее под руку.– Мисс Богден, – пробормотал он, – я ваш пламенный поклонник.
Миссис Богден смерила своего пламенного поклонника сомнительным взглядом. Через полчаса и через три выпитых розовых джина она все еще глядела сверху вниз, следуя за ним к абонированному столику в дальнем углу ресторана. Он усадил ее и, чувствуя, что недостаточно оправдывает ее ожидания, взялся за роль пламенного поклонника с таким отчаянным рвением и изобретательностью, что поразил не только ее, но и самого себя.
– Я впервые мельком увидел вас год назад, когда приезжал на конференцию, – поведал он, заказав официанту бутылку не самого сухого шампанского. – Я заметил вас на улице и сторонкой проводил до дверей конторы.
– Надо было представиться, – сказала миссис Богден.
– Я не осмелился, – проговорил Френсик, весьма натурально покраснев, – и, кроме того, я думал, что вы…
– Замужем? – помогла миссис Богден.
– Вот именно, – кивнул Френсик, – или, скажем так, не свободны. Такая… э-э… красивая… э-э… женщина…
Миссис Богден покраснела в свой черед. Френсик поднажал:
– Я был пленен. Ваше обаяние, ваше спокойное достоинство, ваше… как бы это выразить… – Но выражать не понадобилось. Пока Френсик возился с авокадо, Синтия Богден смаковала креветок. Человечек он, может, и невзрачный, но видно, что джентльмен и вращается в свете. Шампанское двенадцать фунтов бутылка свидетельствовало о чистоте его намерений. Когда Френсик заказал вторую, миссис Богден слабо воспротивилась.
– Особый случай, – сказал Френсик, подумав, не пережимает ли он, – и к тому же у нас есть за что выпить.
– Во-первых, за нашу встречу, – сказал Френсик, – а также за успех обоюдного предприятия.