Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
----------------------------------------------------------------------------
Шекспир. Собрание сочинений. Книга третья
Издательство "Красная газета", Л., 1929
Перевод Аполлона Григорьева.
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
(1564-1616)
РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА
Трагедия в 5 действиях.
Эскалус, князь Веронский.
Парис, молодой вельможа.
Монтекки | главы двух родов,
} состоящих между собою
Капулет | в кровавой вражде.
Другой Капулет.
Ромео, сын Монтекки.
Меркуцио, родственник князя и друг Ромео.
Бенволио, племянник Монтекки и друг Ромео.
Тибальт, племянник синьоры Капулет.
Фра Лоренцо |
} Францисканцы.
Фра Джованни |
Бальтазар, служитель Ромео.
Самсон |
} слуги Капулет
Грегорио |
Абрам, из слуг Монтекки.
Аптекарь.
Три музыканта.
Паж Париса.
Мальчик.
Пьетро.
Офицер.
Синьора Монтекки.
Синьора Капулет.
Джульетта, дочь Капулет.
Кормилица Джульетты.
Горожане Вероны.
Гости и маски.
Солдаты и сторожа.
Слуги.
Хор.
Место действия: Верона и частию Мантуя.
Входит хор.
В Вероне древней и прекрасной,
Где этой повести ужасной
Свершилось действие давно, -
Два уважаемых равно,
Два славных и высоких рода,
К прискорбию всего народа,
Старинной, лютою враждой
Влеклись - что день - то в новый бой.
Багрились руки граждан кровью;
Но вот, под роковой звездой
Чета двух душ, исполненных любовью,
Из тех враждебных родилась утроб
И обрела в их гибели ужасной
Вражда родов исход себе и гроб.
И вот теперь, о той любви несчастной,
Запечатленной смертью, о плодах
Вражды семейной, вечно раздраженной
И смертью чад лишь милых укрощенной,
Мы в лицах повесть вам на сих досках
Представим. Подарите нас вниманьем:
Пособим неискусству мы стараньем.
Верона. Площадь.
Входят Самсон и Грегорио, вооруженные мечами и щитами.
Самсон. Грегорио, честное слово! Мы не дадим собою играть.
Грегорио. Не дадим! Мы им не игрушки дались.
Самсон. Я насчет того говорю, что если мы из себя выйдем, то так
хватим...
Грегорио. Само собою, Нас-то бы только не хватили!
Самсон. Я ведь на драку скор: только меня шевельни!
Грегорио. Не легко тебя расшевелить-то!
Самсон. Собакам - Монтеккам всегда меня легко, сразу.
Грегорио. Шевельнуть - значит с места сдвинуть, а ведь, храбрость-то в
том, чтобы устоять на месте. Шевельнуть тебя - ты и удерешь.
Самсон. Не от собак этого дома. Нет! Тут я на стену! Катай всех, и
мужчин, и баб!
Грегорио. И выходит, что ты плох. На стену залезают только трусы. Не
держись стенки!
Самсон. Правильно. Оттого женщин, яко сосуд слабейший, все и прут к
стене. И коли я только схвачусь с Монтекками, то мужчин попру от стены, а
баб припру к стене.
Грегорио. Да, ведь, драка-то и у господ и у слуг промежду мужескою
пола.
Самсон. Все единственно. Лупи мужчин, да пронимай и баб! Не уйти им от
меня целыми!
Грегорио. Значит, прощай белый свет!
Самсон. Иль от стыда не кажись на белый свет! Пусть кто, как знает,
понимает!
Грегорио. Тот и поймет, кого проймет!
Самсон. Да уж будут понимать, пока моя сила будет колом стоять; мяса-то
мне не занимать-стать!
Грегорио. Хорошо, что ты не рыба, а то, ведь, был бы ты самой скверной
треской. Ну-ка! На-голо свое оружие: вон идут двое из дома Монтекков.
Входят Абрам и Вальтазар.
Самсон. Меч мой готов. Задирай их - я буду сзади.
Грегорио. Как? Уж и зад показывать?
Самсон. Ты насчет меня, пожалуйста, не беспокойся!
Грегорио. Из-за тебя-то не пришлось бы беспокоиться!
Самсон. Давай, однако, по закону. Подожди, пока они сами начнут!
Грегорио. Я нахмурю брови, когда пойду мимо них. Принимай, как хотят.
Самсон. Не то что как хотят, а как смелости хватит. Я покажу им кукиш.
Стерпят - значит плохи!
Абрам. Это вы нам кажете кукиш, мессер?
Самсон. Я точно кажу кукиш, мессер.
Абрам. Вы это нам кажете кукиш, мессер?
Самсон (тихо Грегорио). А что? Закон на нашей ли будет стороне, если я
скажу, что им?
Грегорио (так же). Нет.
Самсон. Никак нет! Совсем не вам я кукиш кажу. Я так сам по себе кажу
кукиш, мессер.
Грегорио. Вы лезете, может быть, на драку, мессер?
Абрам. На драку, мессер? Никак нет, мессер!
Самсон. А если на драку, мессер, - я к вашим услугам, мессер. У меня
господин не хуже, ведь, вашего.
Абрам. Да и не лучше!
Самсон. Посмотрим, мессер.
(Вдали показывается Бенволио).
Грегорио. Говори, что лучше!.. Видишь сродственник нашего господина
идет.
Самсон. Не в пример лучше, мессер!
Абрам. Врете вы!
Самсон. Мечи на-голо, если вы не бабы! Грегорио, катай! Вспомяни
старину!
(Драка).
Входит Бенволио.
Бенволио. Разойдитесь, дурачье! Сами вы не знаете, что вы делаете.
(Выбивает у них мечи).
Входит Тибальт.
Тибальт.
Как? Меч свой ты на эту сволочь вынул?
Вот лучше здесь на смерть свою взгляни!
Бенволио.
Хочу я только мира. Спрячь свой меч,
Иль им уйми со мною этих бестий!
Тибальт.
С мечом - и речь о мире! Это слово
Я ненавижу так же глубоко,
Как ад и всех Монтекков, и тебя!
Обороняйся лучше, трус!
(Сражаются. Входят сторонники двух домов и присоединяются к дерущимся. Затем
прибегают горожане Вероны с палками).
Один из горожан.
Дубин, ножей и бердышей! Руби их!
Бей их - и Капулетов и Монтекков!
Входят Капулет в ночном платье и синьора Капулет.
Капулет.
Что тут за шум? Эй, дать мне длинный меч мой!
Синьора Капулет.
Костыль, костыль! Зачем меча ты просишь?
Капулет.
Меч, говорю! Идет старик Монтекки
И на меня мечом грозится, - видишь!
Входят Монтекки и синьора Монтекки.
Монтекки.
А! гнусный Капулет! Да не держи меня ты,
Пусти!
Синьора Монтекки.
Ни на единый шаг!
Входит князь со свитою.
Князь.
Бунтовщики! Спокойствия враги,
Сквернящие мечи сограждан кровью!
Не слышите вы, что-ль? Эй! люди! звери,
Огонь вражды погибельной своей.
Готовые тушить багряным током
Жил собственных своих! Под страхом пыток
Велю вам выбросить из, рук кровавых
Злодейством оскверненные мечи
И князя гневного суду внимать.
(Все бросают оружие).
Уж третья ссора из-за вздорных слов! -
Твоей виною, старый Капулет,
Да и твоей равно, Монтешси, мир
Сих улиц возмущают! - Третий раз
Вероны горожане, забывая
Степенные обычаи свои,
За ржавое оружие берутся
Руками; старыми, чтоб разнимать
Старинную и ржавую вражду.
Когда, хоть раз еще, вы стогны града
Смутите, - жизнью вы тогда своей
Ответите за нарушенье мира.
Теперь же разойдитесь все, немедля!
Вы, Капулет, последуйте за мной,
А вы, Монтекки, в полдень, в древний замок
Прибудьте Вилла-Франкский, где творим
Обычно суд и правду мы. Теперь же
Всем разойтись под страхом смертной казни!
(Уходят князь и свита, Капулет, синьора Капулет, Тибальт, горожане и слуги).
Монтекки.
Кто старую вражду здесь разбудил?
Скажи, племянник, был ты при начале?
Бенволио.
Здесь слуги вашего врага и ваши
Уже дрались до моего прихода...
Я вынул меч разнять их. Тут явился
Тибальт надменный с шпагой на-голо,
И вызовами воздух оглашая,
Мечом он воздух рассекал, свистевший,
Насмешливо в ответ ему. Пока мы
Менялись с ним ударами и бранью,
Толпа бойцов все больше прибывала
И, наконец, сам князь унять их вышел.
Синьора Монтекки.
А где же Ромео? {*} Видел ли его ты
Сегодня? Как же рада я, однако,
Что не было его при этой схватке!
{* Имена: Ромео. Бенволио, Меркуцио, как у Шекспира и его немецких
переводчиков, употребляются в стихе с едва слышным в произношении обращением
предпоследней гласной в полугласную (то-есть - Ромьо, Бенвольо, Меркуцьо. С.
В.).}
Бенволио.
За час, синьора, до поры, как солнце
Священное в златом окне востока
Явилось, - дух взволнованный увлек
Меня бродить в поля, и там, гуляя
Под сенью сикоморового леса,
От города на запад, видел сына
Я вашего, ушедшего бродить,
Должно быть, до зари еще. К нему я
Намеревался подойти, но он,
Меня завидя, скрылся в чаще леса.
Я, о его задумчивом настройстве
По собственному своему судя,
Которому всегда привольней как-то
В уединеньи, отдался своим
Мечтам, и не следя его мечтаний,
Я сам от уходившего ушел.
Монтекки.
Не раз его уж по утрам видали
Слезами умножавшего росу
И вздохами сгущавшего туманы;
А чуть всеоживляющее солнце
На отдаленнейшем краю востока
Аврориной постели занавески
Тенистые раздернет, - убежит
Сейчас же мой угрюмый сын от света
И, запершись, заслонит окна спальни
И, выгнавши отрадный свет дневной,
Создаст себе искусственую ночь он...
Ох! До добра не доведет его
Унылость эта, коль советом добрым
Ее причину мы не истребим.
Бенволио.
А вам известна ли причина, дядя?
Монтекки.
Нет! И дознаться от него не мог.
Бенволио.
А от него вы разве дознавались?
Монтекки.
И сам пытался, и друзья мои, -
Но он - советник чувств своих единый;
Он сам себе не то что верен, нет:
Он сам себе суровый, скрытный сторож.
Закрыт для всех расспросов он, как почка
Цветка, который червем злым подточен,
Еще листков пахучих не раскрывши
И солнцу их красы не посвятивши.
Причину б грусти только нам открыть,
И стали б грусть усердно мы лечить!
(Является Ромео в отдалении).
Бенволио.
Вот он. Вам лучше прочь итти отсюда...
Дознаюсь, нет ли, - а стараться буду.
Монтекки.
Дай бог удачи! Хоть бы он с тобой
Был искренен! Жена, пойдем домой!
(Уходят Монтекки и синьора Монтекки).
Бенволио.
Брат! с добрым утром!
Ромео.
Разве день так молод?
Бенволио.
Сейчас пробило девять.
Ромео.
О! как длинны
Часы печали! Не отец ли это
Сейчас отсюда быстро удалился?
Бенволио.
Он. Что же это за печаль, однако,
Которая часы для Ромео длит?
Ромео.
Печаль от неимения того,
Чем обладанье их бы сокращало.
Бенволио.
Влюблен?
Ромео.
С ума сошел я...
Бенволио.
От любови?
Ромео.
От нелюбови той, кого люблю я.
Бенволио.
Да! Видно лишь в мечтах любовь сладка,
На деле же - тирански-жестока.
Ромео.
Увы! Любовь - слепая, говорят,
Но и без глаз дорогу к цели видит.
Где мы обедать будем?.. Ах! А что
За шум здесь был?.. Но нет... не говори мне!
Наслушался я этого. Раздолье
Вражде тут, а еще раздолье шире
Любви!..
О, злобная любовь и любящая злоба!
О, нечто, порожденное ничем!
О, тяжесть пустоты! о, важность вздора!
О, безобразный, образов прелестных
Исполненный хаос! О, пух свинцовый,
Дым ясный, пламень ледяной, здоровье
Вольное, грезы въявь и явь во сне,
Который сам - ни сон, ни явь! Такую
Любовь я ощущаю, не любя
Такой любви... Смеешься ты?
Бенволио.
О нет,
Любезный брат! Готов скорее плакать.
Ромео.
О, добрая душа! О чем?
Бенволио.
О горе доброй
Души твоей.
Ромео.
Судьба любви такая!
Страданья в глубине души моей
И так уж тяжелы, но будут тяжелей
От бремени твоих, и в отягченье
Мученью моему твое мученье.
Любовь... ведь это дым, который порожден
Парами вздохов. Если не стесняет
Его стремления преграда, ярко он
Огнем в очах двух любящих пылает.
А запертой, он - море, и питают
То море слезы любящих. Ну, что же
Еще? Безумие, которое дороже
Рассудка, злая горечь злого яда
И сладости живительной отрада...
Прощай, мой друг! (хочет итти).
Бенволио.
Постой! Куда бежишь?
Так уходя, меня ты оскорбишь.
Ромео.
Ах, сам себя уж потерял давно я,
И я не здесь, не Ромео здесь с тобою...
Он где-то...
Бенволио.
Да в кого же ты влюблен?
Скажи без шуток!
Ромео.
Вот пришла охота
Стон сердца слушать!
Бенволио.
Нет зачем же стон?
Скажи серьезно влюблен в кого ты?
Ромео.
Поди, к больному лучше приставай,
Чтобы подумал он о завещанья
Серьезно: в нем болезнь усилишь только ты!
Серьезно, братец, женщину люблю я.
Бенволио.
Ну, значит в цель попал я: ты влюблен!
Ромео.
Стрелок ты меткий!.. Как она прелестна,
Моя любовь!
Бенволио.
Чем лучше, тем виднее
И, значит, достижимей цель!
Ромео.
Вот тут и промахнулся ты. Она
Стрелам Эрота вовсе недоступна,
Суровой чистоты броней ограждена
И как сама Диана неприступна.
Стрела крылатого дитяти не страшна
Нисколько ей... Она любви речам
Не внемлет, вызывающим очам
Не отвечает... и соблазну злата,
Всесильного над чистотой людской,
Не поддается. О! Сама она богата,
Сама богата дивною красой,
Но вместе и бедна. Бесценно-дорогой
Клад красоты погибнет вместе с нею.
Бенволио.
Да разве целомудрия обет
Она дала?
Ромео.
Ах, да! И клятвою своею
Сокровища лишает целый свет.
Измученная пыткою голодной,
Для мира сгинет красота бесплодной
И красоты лишит грядущие века!
Да! Слишком хороша она и высока,
Высоко-хороша! Святыня, поклоненья
Достойная! Увы! На горе и мученье
Она дала обет ни разу не любить;
Ее обет - мне смертное решение;
С ним умер я, но умер, чтобы жить
И пред тобой в стенаньях изливаться.
Бенволио.
Послушай, друг! Не думай ты о ней!
Ромео.
Так разучиться думать, может статься,
Научишь ты?
Бенволио.
Глазам лишь волю дай.
Их обрати на красоты другие!
Ромео.
О! Этим только цену красоты
Единственной возвысишь! Полумаски -
Счастливицы, лобзающие смело
Чело красавиц, чернотой своею
О белизне прозрачной говорят, -
Под ними затаенной. Не забудет
Ослепший зрения благ неоцененных.
Какую хочешь покажи теперь
Ты мне красавицу, - что для меня
Ее краса? Страница, на которой
Я лучшей красоты читаю имя!
Прощай! Меня забвенью научить
Ты не найдешь, поверь, на свете средства!
Бенволио.
А поищу, хотя б его купить
Пришлось ценой всего отцовского наследства!
(Уходят).
Улица.
Входят Капулет, Парис и слуга.
Капулет.
Монтекки, так же, как и я, наказан;
Под равной пеней. А не трудно, право,
Мир соблюсти двум старикам, как мы.
Парис.
Вы оба уважаемы равно,
И жаль, что вы так долго были в ссоре
Но, мой синьор, какой ответ вам мне?
Капулет.
Да я скажу все то же, что и прежде:
И свету дочь моя чужда, и нет
Еще четырнадцати лет ей полных...
Пусть две весны хоть прежде отцветут,
Чем к алтарю ее невестой поведут...
Парис.
Не мало матерей счастливых в годы эти!
Капулет.
Не мало ж и на памяти моей
Таких цветов завяло скороспелых...
Мои надежды все поглощены землей;
Моих земель наследницей одной
Она осталась. Можете искать вы
Ее любви, Парис; желаю счастья!
Мои желанья - часть ее согласья:
Я с выбором ее согласовать
Хочу права своей отцовской власти...
Сегодня ночью пир я у себя даю,
Как исстари велось; и в гости всех зову я,
Кого люблю. Коль вам угодно быть
В числе таких, - и вас я приглашаю.
В ночь эту дом смиренный мой
Сияньем звезд блестящих озарится:
Их светом - свет небесный помрачится!
Восторг, который в юношах родит
Разряженный апрель, зиме холодной
На пятки наступающий, в вас вид
Красот блестящих, верно, возбудит...
Глядите, слушайте... Избрать свободно
Там можете вы ту, которая затмит
Для ваших глаз других. Одною между ними,
Не по красе, но хоть по счету, - будет
И дочь моя. Пойдемте!
Ты, мошенник,
Обегай всю прекрасную Верону
И всех особ найди ты поименно,
Как тут написано. (Дает слуге список).
И всем сказать,
Что я и дом мой их сегодня будем ждать.
(Уходят Капулет и Парис).
Слуга. Найди вот поди всех, как тут написано? А может быть тут
написано, что сапожник - знай себе ножницы, а портной - шило; рыбак - кисти,
а маляр - удочку. Турусы на колесах, может быть, тут написаны! А меня
посылают отыскивать поименно всех, как тут написано, когда я и имен-то не
разберу, что тут написаны. Надо к кому-нибудь грамотному. Да вот кстати!
Входят Бенволио и Ромео.
Бенволио.
Э, милый мой! Клин клином выбивай,
Огонь туши огнем, страданье облегчай
Другим страданьем!.. Коль голова кружится -
В другую сторону кружи ее, пройдет!
От боли болью надобно лечиться.
Коли заразу новую вдохнет
В себя твой взор, в нем старый яд умрет.
Ромео.
И придорожник пользует ведь тоже.
Бенволио.
Что пользует?
Ромео.
Ушиб в ноге.
Бенволио.
Да ты рехнулся, Ромео, что ли?
Ромео.
Нет, только связан крепче сумасшедших,
В тюрьму посажен, пищи я лишен,
Избит, измучен... и... Здорово, мой любезный?
Слуга.
Желаю здравия, мессер! Позвольте
Спросить: читать изволите уметь вы?
Ромео.
О, да! Мою судьбу в моем несчастьи.
Слуга.
Ну, это, может быть, без книги вы...
А писанное, вы, мессер, прочтете-ль?
Ромео.
Прочту, коли язык и буквы знаю...
Слуга.
По чести сказано... Прощенья просим!
Ромео
Ромео. Постой, любезный! Я прочесть сумею.
(Читает).
"Синьор Мартино, его супруга и дочери; граф Ансельмо и его прелестные
сестры вдовствующая синьора Витрувио; синьор Плаченцио и его милые
племянницы; Меркуцио и его брат Валентин; дядя мой Капулет, его супруга и
дочери; моя прекрасная племянница Розалина; Ливия; синьор Валенцио с своим
двоюродным братом Тибальтом; Лючио и любезная Елена...".
Блестящее собранье! (Отдает бумагу).
А к кому?
Слуга.
А вон туда!
Ромео.
Куда?
Слуга.
К нам в дом на ужин.
Ромео.
В чей дом?
Слуга.
А в дом синьора.
Ромео.
Да, о нем-то
Всего я прежде бы спросить и должен был.
Слуга. Теперь я уж, пожалуй, скажу вам в безо всяких ваших опросов.
Синьор мой - вельможный и богатый Капулет, и если вы только не из Монтекков,
так милости просим к нам распить один-другой кувшинчик доброго винца.
Счастливо оставаться!
(Уходит).
Бенволио.
На этот пир старинный Капулетов,
И Розалина, та, кого ты любишь,
В числе других, известнейших красавиц
Вероны, ужинать звана. Ну, вот:
Ступай туда и беспристрастным оком
Ее лицо ты с лицами другими
Которые я укажу, сравни:
И выйдет лебедь твой - не лебедь, галка!
Ромео.
Коль очи, правоверие забыв
Такую ересь скажут, обратится
В огонь их слез поток - и пусть свершится
Над ними, уцелевшими в разлив,
За это дерзкое хуленье,
Как над еретиками, казнь сожженья.
Возможно ли, чтоб кто сравнился с ней красой,
С любовию моей? С тех пор, как мир земной
Всевидящее солнце озарило,
Подобной ей оно не находило.
Бенволио.
Э, полно! Для тебя была она
Прекрасна оттого, что все в глазах одна.
Ее ты ею же самою мерил.
Нет! Вот теперь ее с другой красой
Попробуй свесить на весах хрустальных,
С такой, которую я укажу,
Сияньем окруженную на бале,
И, столь сиявшая, покажется она
Тогда уж разве только недурна.
Ромео.
Пойду, но не другими заниматься, -
Ее, любви моей, сияньем любоваться!
(Уходят).
Комната в доме Капулетов.
Входят синьора Капулет и кормилица.
Синьора Капулет.
Кормилица, где дочь? Покличь ее!
Кормилица.
Да кликала; вот вам моя былая
Девичья честь порукой!
Ой, ты, пташка!
Ой ты, овечка! Господи помилуй!
Да где же козочка? Где ты, Джульетта?
Входит Джульетта.
Джульетта.
Что там? Кто звал меня?
Кормилица.
Да, мама.
Джульетта.
Здесь я,
Синьора, что угодно вам?
Синьора Капулет.
Вот что... Ступай, кормилица... Нам нужно
Поговорить наедине... Постой,
Кормилица! Поди ты к нам: совсем
Забыла я, что следует тебе
При разговоре быть... Ну, ты ведь знаешь,
Что дочь моя на возрасте теперь...
Кормилица.
Из часу в час сочту ее годочки.
Синьора Капулет.
Ведь ей четырнадцатый.
Кормилица.
Об заклад
Пробью четырнадцать зубов я... жаль вот,
Что их и всех-то у меня четыре...
Четырнадцати нет еще ей... Сколько
До Петрова дня?
Синьора Капулет.
Да недели с две,
Не меньше.
Кормилица.
Ну, там меньше ль, больше ль... дело
Не в том. На самый, на Петров день, в ночь,
Четырнадцать годков ей минет
Сусанна - упокой ее господь -
Была б ей ровня... Бог прибрал Сусанну
Знать за грехи мои... Так на Петров-то
На день на самый, в ночь, ей будет ровно
Четырнадцать... Уж это так... я помню!
Да вот: одиннадцать годов, как было
Землетрясенье... А ее в ту пору
От груди стала отнимать я... Этот
Денечек изо всех-то ден в году
Мне памятен! Полынью грудь свою
Натерла я да и сижу себе
Шекспир. Собрание сочинений. Книга третья
Издательство "Красная газета", Л., 1929
Перевод Аполлона Григорьева.
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
(1564-1616)
РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА
Трагедия в 5 действиях.
Эскалус, князь Веронский.
Парис, молодой вельможа.
Монтекки | главы двух родов,
} состоящих между собою
Капулет | в кровавой вражде.
Другой Капулет.
Ромео, сын Монтекки.
Меркуцио, родственник князя и друг Ромео.
Бенволио, племянник Монтекки и друг Ромео.
Тибальт, племянник синьоры Капулет.
Фра Лоренцо |
} Францисканцы.
Фра Джованни |
Бальтазар, служитель Ромео.
Самсон |
} слуги Капулет
Грегорио |
Абрам, из слуг Монтекки.
Аптекарь.
Три музыканта.
Паж Париса.
Мальчик.
Пьетро.
Офицер.
Синьора Монтекки.
Синьора Капулет.
Джульетта, дочь Капулет.
Кормилица Джульетты.
Горожане Вероны.
Гости и маски.
Солдаты и сторожа.
Слуги.
Хор.
Место действия: Верона и частию Мантуя.
Входит хор.
В Вероне древней и прекрасной,
Где этой повести ужасной
Свершилось действие давно, -
Два уважаемых равно,
Два славных и высоких рода,
К прискорбию всего народа,
Старинной, лютою враждой
Влеклись - что день - то в новый бой.
Багрились руки граждан кровью;
Но вот, под роковой звездой
Чета двух душ, исполненных любовью,
Из тех враждебных родилась утроб
И обрела в их гибели ужасной
Вражда родов исход себе и гроб.
И вот теперь, о той любви несчастной,
Запечатленной смертью, о плодах
Вражды семейной, вечно раздраженной
И смертью чад лишь милых укрощенной,
Мы в лицах повесть вам на сих досках
Представим. Подарите нас вниманьем:
Пособим неискусству мы стараньем.
Верона. Площадь.
Входят Самсон и Грегорио, вооруженные мечами и щитами.
Самсон. Грегорио, честное слово! Мы не дадим собою играть.
Грегорио. Не дадим! Мы им не игрушки дались.
Самсон. Я насчет того говорю, что если мы из себя выйдем, то так
хватим...
Грегорио. Само собою, Нас-то бы только не хватили!
Самсон. Я ведь на драку скор: только меня шевельни!
Грегорио. Не легко тебя расшевелить-то!
Самсон. Собакам - Монтеккам всегда меня легко, сразу.
Грегорио. Шевельнуть - значит с места сдвинуть, а ведь, храбрость-то в
том, чтобы устоять на месте. Шевельнуть тебя - ты и удерешь.
Самсон. Не от собак этого дома. Нет! Тут я на стену! Катай всех, и
мужчин, и баб!
Грегорио. И выходит, что ты плох. На стену залезают только трусы. Не
держись стенки!
Самсон. Правильно. Оттого женщин, яко сосуд слабейший, все и прут к
стене. И коли я только схвачусь с Монтекками, то мужчин попру от стены, а
баб припру к стене.
Грегорио. Да, ведь, драка-то и у господ и у слуг промежду мужескою
пола.
Самсон. Все единственно. Лупи мужчин, да пронимай и баб! Не уйти им от
меня целыми!
Грегорио. Значит, прощай белый свет!
Самсон. Иль от стыда не кажись на белый свет! Пусть кто, как знает,
понимает!
Грегорио. Тот и поймет, кого проймет!
Самсон. Да уж будут понимать, пока моя сила будет колом стоять; мяса-то
мне не занимать-стать!
Грегорио. Хорошо, что ты не рыба, а то, ведь, был бы ты самой скверной
треской. Ну-ка! На-голо свое оружие: вон идут двое из дома Монтекков.
Входят Абрам и Вальтазар.
Самсон. Меч мой готов. Задирай их - я буду сзади.
Грегорио. Как? Уж и зад показывать?
Самсон. Ты насчет меня, пожалуйста, не беспокойся!
Грегорио. Из-за тебя-то не пришлось бы беспокоиться!
Самсон. Давай, однако, по закону. Подожди, пока они сами начнут!
Грегорио. Я нахмурю брови, когда пойду мимо них. Принимай, как хотят.
Самсон. Не то что как хотят, а как смелости хватит. Я покажу им кукиш.
Стерпят - значит плохи!
Абрам. Это вы нам кажете кукиш, мессер?
Самсон. Я точно кажу кукиш, мессер.
Абрам. Вы это нам кажете кукиш, мессер?
Самсон (тихо Грегорио). А что? Закон на нашей ли будет стороне, если я
скажу, что им?
Грегорио (так же). Нет.
Самсон. Никак нет! Совсем не вам я кукиш кажу. Я так сам по себе кажу
кукиш, мессер.
Грегорио. Вы лезете, может быть, на драку, мессер?
Абрам. На драку, мессер? Никак нет, мессер!
Самсон. А если на драку, мессер, - я к вашим услугам, мессер. У меня
господин не хуже, ведь, вашего.
Абрам. Да и не лучше!
Самсон. Посмотрим, мессер.
(Вдали показывается Бенволио).
Грегорио. Говори, что лучше!.. Видишь сродственник нашего господина
идет.
Самсон. Не в пример лучше, мессер!
Абрам. Врете вы!
Самсон. Мечи на-голо, если вы не бабы! Грегорио, катай! Вспомяни
старину!
(Драка).
Входит Бенволио.
Бенволио. Разойдитесь, дурачье! Сами вы не знаете, что вы делаете.
(Выбивает у них мечи).
Входит Тибальт.
Тибальт.
Как? Меч свой ты на эту сволочь вынул?
Вот лучше здесь на смерть свою взгляни!
Бенволио.
Хочу я только мира. Спрячь свой меч,
Иль им уйми со мною этих бестий!
Тибальт.
С мечом - и речь о мире! Это слово
Я ненавижу так же глубоко,
Как ад и всех Монтекков, и тебя!
Обороняйся лучше, трус!
(Сражаются. Входят сторонники двух домов и присоединяются к дерущимся. Затем
прибегают горожане Вероны с палками).
Один из горожан.
Дубин, ножей и бердышей! Руби их!
Бей их - и Капулетов и Монтекков!
Входят Капулет в ночном платье и синьора Капулет.
Капулет.
Что тут за шум? Эй, дать мне длинный меч мой!
Синьора Капулет.
Костыль, костыль! Зачем меча ты просишь?
Капулет.
Меч, говорю! Идет старик Монтекки
И на меня мечом грозится, - видишь!
Входят Монтекки и синьора Монтекки.
Монтекки.
А! гнусный Капулет! Да не держи меня ты,
Пусти!
Синьора Монтекки.
Ни на единый шаг!
Входит князь со свитою.
Князь.
Бунтовщики! Спокойствия враги,
Сквернящие мечи сограждан кровью!
Не слышите вы, что-ль? Эй! люди! звери,
Огонь вражды погибельной своей.
Готовые тушить багряным током
Жил собственных своих! Под страхом пыток
Велю вам выбросить из, рук кровавых
Злодейством оскверненные мечи
И князя гневного суду внимать.
(Все бросают оружие).
Уж третья ссора из-за вздорных слов! -
Твоей виною, старый Капулет,
Да и твоей равно, Монтешси, мир
Сих улиц возмущают! - Третий раз
Вероны горожане, забывая
Степенные обычаи свои,
За ржавое оружие берутся
Руками; старыми, чтоб разнимать
Старинную и ржавую вражду.
Когда, хоть раз еще, вы стогны града
Смутите, - жизнью вы тогда своей
Ответите за нарушенье мира.
Теперь же разойдитесь все, немедля!
Вы, Капулет, последуйте за мной,
А вы, Монтекки, в полдень, в древний замок
Прибудьте Вилла-Франкский, где творим
Обычно суд и правду мы. Теперь же
Всем разойтись под страхом смертной казни!
(Уходят князь и свита, Капулет, синьора Капулет, Тибальт, горожане и слуги).
Монтекки.
Кто старую вражду здесь разбудил?
Скажи, племянник, был ты при начале?
Бенволио.
Здесь слуги вашего врага и ваши
Уже дрались до моего прихода...
Я вынул меч разнять их. Тут явился
Тибальт надменный с шпагой на-голо,
И вызовами воздух оглашая,
Мечом он воздух рассекал, свистевший,
Насмешливо в ответ ему. Пока мы
Менялись с ним ударами и бранью,
Толпа бойцов все больше прибывала
И, наконец, сам князь унять их вышел.
Синьора Монтекки.
А где же Ромео? {*} Видел ли его ты
Сегодня? Как же рада я, однако,
Что не было его при этой схватке!
{* Имена: Ромео. Бенволио, Меркуцио, как у Шекспира и его немецких
переводчиков, употребляются в стихе с едва слышным в произношении обращением
предпоследней гласной в полугласную (то-есть - Ромьо, Бенвольо, Меркуцьо. С.
В.).}
Бенволио.
За час, синьора, до поры, как солнце
Священное в златом окне востока
Явилось, - дух взволнованный увлек
Меня бродить в поля, и там, гуляя
Под сенью сикоморового леса,
От города на запад, видел сына
Я вашего, ушедшего бродить,
Должно быть, до зари еще. К нему я
Намеревался подойти, но он,
Меня завидя, скрылся в чаще леса.
Я, о его задумчивом настройстве
По собственному своему судя,
Которому всегда привольней как-то
В уединеньи, отдался своим
Мечтам, и не следя его мечтаний,
Я сам от уходившего ушел.
Монтекки.
Не раз его уж по утрам видали
Слезами умножавшего росу
И вздохами сгущавшего туманы;
А чуть всеоживляющее солнце
На отдаленнейшем краю востока
Аврориной постели занавески
Тенистые раздернет, - убежит
Сейчас же мой угрюмый сын от света
И, запершись, заслонит окна спальни
И, выгнавши отрадный свет дневной,
Создаст себе искусственую ночь он...
Ох! До добра не доведет его
Унылость эта, коль советом добрым
Ее причину мы не истребим.
Бенволио.
А вам известна ли причина, дядя?
Монтекки.
Нет! И дознаться от него не мог.
Бенволио.
А от него вы разве дознавались?
Монтекки.
И сам пытался, и друзья мои, -
Но он - советник чувств своих единый;
Он сам себе не то что верен, нет:
Он сам себе суровый, скрытный сторож.
Закрыт для всех расспросов он, как почка
Цветка, который червем злым подточен,
Еще листков пахучих не раскрывши
И солнцу их красы не посвятивши.
Причину б грусти только нам открыть,
И стали б грусть усердно мы лечить!
(Является Ромео в отдалении).
Бенволио.
Вот он. Вам лучше прочь итти отсюда...
Дознаюсь, нет ли, - а стараться буду.
Монтекки.
Дай бог удачи! Хоть бы он с тобой
Был искренен! Жена, пойдем домой!
(Уходят Монтекки и синьора Монтекки).
Бенволио.
Брат! с добрым утром!
Ромео.
Разве день так молод?
Бенволио.
Сейчас пробило девять.
Ромео.
О! как длинны
Часы печали! Не отец ли это
Сейчас отсюда быстро удалился?
Бенволио.
Он. Что же это за печаль, однако,
Которая часы для Ромео длит?
Ромео.
Печаль от неимения того,
Чем обладанье их бы сокращало.
Бенволио.
Влюблен?
Ромео.
С ума сошел я...
Бенволио.
От любови?
Ромео.
От нелюбови той, кого люблю я.
Бенволио.
Да! Видно лишь в мечтах любовь сладка,
На деле же - тирански-жестока.
Ромео.
Увы! Любовь - слепая, говорят,
Но и без глаз дорогу к цели видит.
Где мы обедать будем?.. Ах! А что
За шум здесь был?.. Но нет... не говори мне!
Наслушался я этого. Раздолье
Вражде тут, а еще раздолье шире
Любви!..
О, злобная любовь и любящая злоба!
О, нечто, порожденное ничем!
О, тяжесть пустоты! о, важность вздора!
О, безобразный, образов прелестных
Исполненный хаос! О, пух свинцовый,
Дым ясный, пламень ледяной, здоровье
Вольное, грезы въявь и явь во сне,
Который сам - ни сон, ни явь! Такую
Любовь я ощущаю, не любя
Такой любви... Смеешься ты?
Бенволио.
О нет,
Любезный брат! Готов скорее плакать.
Ромео.
О, добрая душа! О чем?
Бенволио.
О горе доброй
Души твоей.
Ромео.
Судьба любви такая!
Страданья в глубине души моей
И так уж тяжелы, но будут тяжелей
От бремени твоих, и в отягченье
Мученью моему твое мученье.
Любовь... ведь это дым, который порожден
Парами вздохов. Если не стесняет
Его стремления преграда, ярко он
Огнем в очах двух любящих пылает.
А запертой, он - море, и питают
То море слезы любящих. Ну, что же
Еще? Безумие, которое дороже
Рассудка, злая горечь злого яда
И сладости живительной отрада...
Прощай, мой друг! (хочет итти).
Бенволио.
Постой! Куда бежишь?
Так уходя, меня ты оскорбишь.
Ромео.
Ах, сам себя уж потерял давно я,
И я не здесь, не Ромео здесь с тобою...
Он где-то...
Бенволио.
Да в кого же ты влюблен?
Скажи без шуток!
Ромео.
Вот пришла охота
Стон сердца слушать!
Бенволио.
Нет зачем же стон?
Скажи серьезно влюблен в кого ты?
Ромео.
Поди, к больному лучше приставай,
Чтобы подумал он о завещанья
Серьезно: в нем болезнь усилишь только ты!
Серьезно, братец, женщину люблю я.
Бенволио.
Ну, значит в цель попал я: ты влюблен!
Ромео.
Стрелок ты меткий!.. Как она прелестна,
Моя любовь!
Бенволио.
Чем лучше, тем виднее
И, значит, достижимей цель!
Ромео.
Вот тут и промахнулся ты. Она
Стрелам Эрота вовсе недоступна,
Суровой чистоты броней ограждена
И как сама Диана неприступна.
Стрела крылатого дитяти не страшна
Нисколько ей... Она любви речам
Не внемлет, вызывающим очам
Не отвечает... и соблазну злата,
Всесильного над чистотой людской,
Не поддается. О! Сама она богата,
Сама богата дивною красой,
Но вместе и бедна. Бесценно-дорогой
Клад красоты погибнет вместе с нею.
Бенволио.
Да разве целомудрия обет
Она дала?
Ромео.
Ах, да! И клятвою своею
Сокровища лишает целый свет.
Измученная пыткою голодной,
Для мира сгинет красота бесплодной
И красоты лишит грядущие века!
Да! Слишком хороша она и высока,
Высоко-хороша! Святыня, поклоненья
Достойная! Увы! На горе и мученье
Она дала обет ни разу не любить;
Ее обет - мне смертное решение;
С ним умер я, но умер, чтобы жить
И пред тобой в стенаньях изливаться.
Бенволио.
Послушай, друг! Не думай ты о ней!
Ромео.
Так разучиться думать, может статься,
Научишь ты?
Бенволио.
Глазам лишь волю дай.
Их обрати на красоты другие!
Ромео.
О! Этим только цену красоты
Единственной возвысишь! Полумаски -
Счастливицы, лобзающие смело
Чело красавиц, чернотой своею
О белизне прозрачной говорят, -
Под ними затаенной. Не забудет
Ослепший зрения благ неоцененных.
Какую хочешь покажи теперь
Ты мне красавицу, - что для меня
Ее краса? Страница, на которой
Я лучшей красоты читаю имя!
Прощай! Меня забвенью научить
Ты не найдешь, поверь, на свете средства!
Бенволио.
А поищу, хотя б его купить
Пришлось ценой всего отцовского наследства!
(Уходят).
Улица.
Входят Капулет, Парис и слуга.
Капулет.
Монтекки, так же, как и я, наказан;
Под равной пеней. А не трудно, право,
Мир соблюсти двум старикам, как мы.
Парис.
Вы оба уважаемы равно,
И жаль, что вы так долго были в ссоре
Но, мой синьор, какой ответ вам мне?
Капулет.
Да я скажу все то же, что и прежде:
И свету дочь моя чужда, и нет
Еще четырнадцати лет ей полных...
Пусть две весны хоть прежде отцветут,
Чем к алтарю ее невестой поведут...
Парис.
Не мало матерей счастливых в годы эти!
Капулет.
Не мало ж и на памяти моей
Таких цветов завяло скороспелых...
Мои надежды все поглощены землей;
Моих земель наследницей одной
Она осталась. Можете искать вы
Ее любви, Парис; желаю счастья!
Мои желанья - часть ее согласья:
Я с выбором ее согласовать
Хочу права своей отцовской власти...
Сегодня ночью пир я у себя даю,
Как исстари велось; и в гости всех зову я,
Кого люблю. Коль вам угодно быть
В числе таких, - и вас я приглашаю.
В ночь эту дом смиренный мой
Сияньем звезд блестящих озарится:
Их светом - свет небесный помрачится!
Восторг, который в юношах родит
Разряженный апрель, зиме холодной
На пятки наступающий, в вас вид
Красот блестящих, верно, возбудит...
Глядите, слушайте... Избрать свободно
Там можете вы ту, которая затмит
Для ваших глаз других. Одною между ними,
Не по красе, но хоть по счету, - будет
И дочь моя. Пойдемте!
Ты, мошенник,
Обегай всю прекрасную Верону
И всех особ найди ты поименно,
Как тут написано. (Дает слуге список).
И всем сказать,
Что я и дом мой их сегодня будем ждать.
(Уходят Капулет и Парис).
Слуга. Найди вот поди всех, как тут написано? А может быть тут
написано, что сапожник - знай себе ножницы, а портной - шило; рыбак - кисти,
а маляр - удочку. Турусы на колесах, может быть, тут написаны! А меня
посылают отыскивать поименно всех, как тут написано, когда я и имен-то не
разберу, что тут написаны. Надо к кому-нибудь грамотному. Да вот кстати!
Входят Бенволио и Ромео.
Бенволио.
Э, милый мой! Клин клином выбивай,
Огонь туши огнем, страданье облегчай
Другим страданьем!.. Коль голова кружится -
В другую сторону кружи ее, пройдет!
От боли болью надобно лечиться.
Коли заразу новую вдохнет
В себя твой взор, в нем старый яд умрет.
Ромео.
И придорожник пользует ведь тоже.
Бенволио.
Что пользует?
Ромео.
Ушиб в ноге.
Бенволио.
Да ты рехнулся, Ромео, что ли?
Ромео.
Нет, только связан крепче сумасшедших,
В тюрьму посажен, пищи я лишен,
Избит, измучен... и... Здорово, мой любезный?
Слуга.
Желаю здравия, мессер! Позвольте
Спросить: читать изволите уметь вы?
Ромео.
О, да! Мою судьбу в моем несчастьи.
Слуга.
Ну, это, может быть, без книги вы...
А писанное, вы, мессер, прочтете-ль?
Ромео.
Прочту, коли язык и буквы знаю...
Слуга.
По чести сказано... Прощенья просим!
Ромео
Ромео. Постой, любезный! Я прочесть сумею.
(Читает).
"Синьор Мартино, его супруга и дочери; граф Ансельмо и его прелестные
сестры вдовствующая синьора Витрувио; синьор Плаченцио и его милые
племянницы; Меркуцио и его брат Валентин; дядя мой Капулет, его супруга и
дочери; моя прекрасная племянница Розалина; Ливия; синьор Валенцио с своим
двоюродным братом Тибальтом; Лючио и любезная Елена...".
Блестящее собранье! (Отдает бумагу).
А к кому?
Слуга.
А вон туда!
Ромео.
Куда?
Слуга.
К нам в дом на ужин.
Ромео.
В чей дом?
Слуга.
А в дом синьора.
Ромео.
Да, о нем-то
Всего я прежде бы спросить и должен был.
Слуга. Теперь я уж, пожалуй, скажу вам в безо всяких ваших опросов.
Синьор мой - вельможный и богатый Капулет, и если вы только не из Монтекков,
так милости просим к нам распить один-другой кувшинчик доброго винца.
Счастливо оставаться!
(Уходит).
Бенволио.
На этот пир старинный Капулетов,
И Розалина, та, кого ты любишь,
В числе других, известнейших красавиц
Вероны, ужинать звана. Ну, вот:
Ступай туда и беспристрастным оком
Ее лицо ты с лицами другими
Которые я укажу, сравни:
И выйдет лебедь твой - не лебедь, галка!
Ромео.
Коль очи, правоверие забыв
Такую ересь скажут, обратится
В огонь их слез поток - и пусть свершится
Над ними, уцелевшими в разлив,
За это дерзкое хуленье,
Как над еретиками, казнь сожженья.
Возможно ли, чтоб кто сравнился с ней красой,
С любовию моей? С тех пор, как мир земной
Всевидящее солнце озарило,
Подобной ей оно не находило.
Бенволио.
Э, полно! Для тебя была она
Прекрасна оттого, что все в глазах одна.
Ее ты ею же самою мерил.
Нет! Вот теперь ее с другой красой
Попробуй свесить на весах хрустальных,
С такой, которую я укажу,
Сияньем окруженную на бале,
И, столь сиявшая, покажется она
Тогда уж разве только недурна.
Ромео.
Пойду, но не другими заниматься, -
Ее, любви моей, сияньем любоваться!
(Уходят).
Комната в доме Капулетов.
Входят синьора Капулет и кормилица.
Синьора Капулет.
Кормилица, где дочь? Покличь ее!
Кормилица.
Да кликала; вот вам моя былая
Девичья честь порукой!
Ой, ты, пташка!
Ой ты, овечка! Господи помилуй!
Да где же козочка? Где ты, Джульетта?
Входит Джульетта.
Джульетта.
Что там? Кто звал меня?
Кормилица.
Да, мама.
Джульетта.
Здесь я,
Синьора, что угодно вам?
Синьора Капулет.
Вот что... Ступай, кормилица... Нам нужно
Поговорить наедине... Постой,
Кормилица! Поди ты к нам: совсем
Забыла я, что следует тебе
При разговоре быть... Ну, ты ведь знаешь,
Что дочь моя на возрасте теперь...
Кормилица.
Из часу в час сочту ее годочки.
Синьора Капулет.
Ведь ей четырнадцатый.
Кормилица.
Об заклад
Пробью четырнадцать зубов я... жаль вот,
Что их и всех-то у меня четыре...
Четырнадцати нет еще ей... Сколько
До Петрова дня?
Синьора Капулет.
Да недели с две,
Не меньше.
Кормилица.
Ну, там меньше ль, больше ль... дело
Не в том. На самый, на Петров день, в ночь,
Четырнадцать годков ей минет
Сусанна - упокой ее господь -
Была б ей ровня... Бог прибрал Сусанну
Знать за грехи мои... Так на Петров-то
На день на самый, в ночь, ей будет ровно
Четырнадцать... Уж это так... я помню!
Да вот: одиннадцать годов, как было
Землетрясенье... А ее в ту пору
От груди стала отнимать я... Этот
Денечек изо всех-то ден в году
Мне памятен! Полынью грудь свою
Натерла я да и сижу себе