Шхиян Сергей. Прыжок в прошлое (Бригадир державы - 1)

   - Мы все барскими были, да батюшка за пять тыщ выкупился.
   - Так сколько ему теперь лет?
   - Точно не скажу, однако, думается, немало.
   - А когда он в Сибирь попал? - меня уже начинали раздражать скачки по разным эпохам.
   - Это когда в колхозы загоняли, его кулаком объявили да и сослали.
   - А почему вас не сослали?
   - Хотели, только я им глаза отвела. Решила здесь своего Ваню ждать, вдруг объявится.
   - Это того, что под Измаилом погиб?
   - Его, касатика.
   - Ну, теперь почти все ясно. Давайте-ка, лучше еще по одной.
   - Это можно, - легко согласилась Марфа Оковна.
   Я разлил, и мы чинно выпили. Теперь разговор начинал меня забавлять.
   - Выходит, если он из крепости выкупился, то в коллективизацию ему было сто лет?
   - Выходит, - согласилась хозяйка.
   - А теперь он в Сибири живет?
   - Мабуть, и живет, там климат здоровый.
   - Марфа Оковна, голубушка, я понимаю, что у женщин не принято спрашивать, сколько им лет, но в виде исключения скажите: вам сколько?
   - А я вот так прямо не скажу, - задумчиво ответила женщина, - я в счете не очень проворна.
   - Так скажите, какого вы года рождения, я сам подсчитаю.
   - И того не скажу. Пачпорт я не получала.
   - Ладно, бог с ним с паспортом, когда вы маленькой были, кто страной правил, Сталин или Хрущев?
   - Эти нет, не правили, они правили, когда я уже в годах была. Кто правил, когда родилась, не знаю, нам в деревне это было без интереса, а вот уж когда девкой стала на выданье, говорили, что царица из иноземцев, бабы болтали, что царя свого извела и царство захватила. Звали ее, если не запамятовала, по-нашему, по-народному, Катериной.
   - Значит, родились вы при Екатерине II? - пошутил я.
   - Про эту тоже слышала, - обрадовалась хозяйкам, - нет, не она. Вот ты счас спросил, я как вроде смутно помню, народ болтал, царь строгий тогда был, воевал много. Стрелец у нас жил один, старик, он сказывал, что Зов какой-то воевал и Платаву, что ли.
   - Может Азов и Полтаву? - уточнил я.
   - Похоже, так оно и есть. Сколько годов прошло, разве все упомнишь...
   Я внимательно всматривался в странную женщину. Или у нее совсем съехала крыша, или было гипертрофированное чувство юмора и умение отливать пули с совершенно безмятежным лицом.
   - После той царицы много еще баб было, Анны, слышь, две, Лизавета... между тем продолжала вспоминать Марфа Оковна. -...потом, та, что ты назвал, царица Катерина Лексевна, после сынок ее правил, Пал Петрович, потом егойный сынок Александр Палыч, а опосля уже ихний братец, Николай Палыч. После первой Катерины я всех помню отчетливо.
   - А батюшка ваш при каком царе родился? - невинно поинтересовался я.
   - Про батюшку знаю, он любил про старину сказывать, а вот про матерь свою мало помню, она больше хозяйством интересовалась. Батюшка мой, сударь Алешенька, родился при князе Калите и был вольный хлебопашец, пока при Борисе-татарине в холопы не попал.
   - Вы, поди, и про Ивана Грозного слышали?
   - Слышала, голубчик, много слышала, однако ж, люди говорили, строг, да справедлив был, зря простой народ не изводил. - Марфа Оковна уже порядком захмелела и говорила как бы сама с собой, вспоминая "дела давно минувших лет".
   - А когда ваш батюшка этот дом построил? - продолжал приставать я к женщине.
   - Как батюшка, значит, от крепости откупился, я тебе уже говорила, за пять тыщ ассигнациями, мы всем семейством отправились к дедушке на Беломорье. Он на севере жил и в крепости не был. Поселились по соседству. Годов не очень много прожили, как моя матушка с дедушкиной бабой рассорилась. Мой-то Иван к тому времени уже на войне пропал, мы и переехали сюда. Почитай тогда и строиться стали, аккурат только-только Александр Палыч царем стал.
   За разговорами мы усидели две бутылки водки, и вся эта фантастика больше не казалась такой дичью, как на трезвую голову. Тем более что хозяйка ни разу не сбилась на исторических фактах и, сколько я сам помнил, не напутала в хронологии царств.
   - Да ты, сударь, не сомневайся, - словно предполагая недоверие, сказала она, - долгожилых на Руси много, только они себя показывать не любят.
   Я немного смутился от такой неожиданной инфорации, имеющей, впрочем, одно противоречие.
   - Тогда почему вы мне себя показали?
   - А что же тебе не показать. Ты человек добросердный, незлобивый и доброхотный. Притом сюда попасть тебе по всему судьба была.
   - Как это судьба? - пьяно обиделся я. Выходило, что для того, чтобы я выбрался из Москвы, поехал странствовать, меня специально с Ладой развели... Как-то все это получалось очень сложно и запутано.
   - Ты не думай, подстрою не было, - словно прочитав мои мысли, успокоила меня хозяйка. - Судьба сама по себе, противу нее мало кто понимает.
   Однако ее слова меня не успокоили.
   - Как же не подстрой: с женой развели, тещей затравили, потом алкашей придурочных подсунули...
   - Зато меня от смерти лютой спас...
   - Выходит, и вам не просто так в спину вступило?
   - Выходит, - обречено вздохнула Марфа Оковна. - Что судьба захочет... Узнать и наперед можно, ежели знание дано, в книгах-то все прописано, - она покосилась на этажерку с толстенными фолиантами, - да не всяк понять может. Я уж училась-училась и у родителей и так, по понятиям, а разумею самую малость... Так ты говорил, мазь у тебя есть от спины? - неожиданно переменила тему разговора хозяйка. - Прости, родимый, опять вступило, еле-еле сижу.
   Я отослал ее в спальню ложиться, а сам в это время перебрал аптечку, подбирая необходимые лекарства. Дав Марфе Оковне две таблетки "баралгина" и натерев спину "фастумгелем", отправился в указанную ей горенку и, как сноп, свалился на широченную деревянную кровать.
   Проснулся я не по-городскому рано. Похмелья почти не было, не считая легкой головной тяжести. Я вышел на крыльцо как спал, в одних трусах. Утреннее, еще низкое солнце, большое и красное, висело в небе. Росная трава холодила ноги. Над рекой стелилась сизая дымка. Не останавливаясь, я сходу бросился в воду. После вчерашних разговоров можно было, как минимум, рассчитывать на встречу с русалкой. Однако кругом все было реально: от прохладной воды до густого леса на противоположном берегу.
   Разогнав купаньем сонную одурь, я вылез из реки и, как был мокрым, пошел к дому. Теперь мне было не только не жарко, а даже холодно. По дороге я заглянул в коровник. Буренка повернула голову и посмотрела на меня красивыми, глупыми глазами. Я бросил ей в корку охапку привядшей травы. Коровник, как и все здесь, был выстроен на совесть. Бревна рублены в облоот многих чисток казались лакированными. Подогнаны они были великолепно. Чувствовалось, что плотник, рубивший стены, времени и сил не жалел. Я хотел зайти еще в хлев, потом в свинарник, но раздумал. Честно говоря, я не очень представлял, чем нужно кормить свиней. По пути к дому я увидел хозяйку. Мой полуголый вид ее смутил, и она ушла с крыльца вглубь дома. Я вернулся в свою горенку и, натянув джинсы и футболку, пошел в горницу. Марфа Оковна, прибранная и причесанная, сидела за письменным столом над раскрытой книгой.
   - Доброе утро, - сказал я, входя в комнату.
   Она не ответила, сидела, с отсутствующим взглядом. Я подошел к столу и заглянул через ее плечо в книгу.
   Это был настоящий рукописный пергаментный фолиант. Такую книгу можно увидеть разве что в музее.
   - Это что, Евангелие? - спросил я.
   Марфа Оковна вздрогнула и захлопнула книгу.
   - Как ты меня, сударь, напугал. Нешто можно так подкрадываться.
   Я не стал оправдываться и извинился. Хозяйка была одета в сарафан, которого я еще не видел: синий с белой отделкой, присборенный под грудью. Выглядела она вполне здоровой.
   - Как вы себя чувствуете? - поинтересовался я.
   - Хорошо, поясницу почти не ломит. А уж мазь твоя пропекла...
   - Это хорошо, но спину берегите, когда приходится поднимать тяжести, приседайте, чтобы работала не спина, а ноги. Так это, что у вас за книга, Евангелие?
   - Нет, - сердито буркнула обычно вежливая Марфа Оковна, по возможности отстраняя от меня книгу, чем окончательно разбудила любопытство.
   - Можно посмотреть?
   - Нечего смотреть. Ты все одно не поймешь, поди и буков таких не знаешь.
   - Она, что, не по-русски написана?
   - Пошто не по-русски? По-русски.
   - Глаголицей что ли? - наобум назвал я единственный известный мне кроме кириллицы русский алфавит.
   - А ты никак ее знаешь?
   - Не знаю, - признался я, - и никогда даже не видел. Ее в России почти не использовали.
   - Так чего тебе смотреть, коли грамоты не знаешь.
   - Я же не почитать прошу, а посмотреть. Никогда не видел пергаментных книг. И вообще непонятно, чего меня боитесь, съем я ее, что ли.
   - Съешь, не съешь, а не положено. Правда, что ли, читать не знаешь?
   - Ей-богу. Да я и кириллицу толком не понимаю, особенно допетровскую. Название букв слышал, юсы там всякие, большие и малые, а читать не приходилось.
   - Ладно, - сжалилась хозяйка, - посмотри. Тяжко вздохнув, она открыла первую страницу.
   Я ее не обманул, глаголицы, второго славянского алфавита, придуманного тогда же когда и привычная нам кириллица, я вживую не видел.
   На Руси ее применяли в самом начале распространения письменности, часто вперемешку с кириллицей. Теперь она используется только на Балканах в нескольких областях.
   На первой, заглавной странице желтого пергамента, со сношенными от времени закругленными углами, я разобрал только две прописные рисованные буквы. Одна напоминала "Т", другая то ли "В", то ли восьмерку. Строчные буквы были похожи на армянские и грузинские, а не на наши, привычные.
   - Вот видите, - упрекнул я хозяйку, - посмотрел: ничего не случилось, а вы боялись. Думаю, сейчас во всей нашей стране и ста человек не найдется, которые смогут прочитать такой шрифт.
   - Кому надо прочитает, - недовольным голосом произнесла она, делая попытку закрыть книгу.
   - Подумать только, какой труд! Ведь каждую букву приходилось рисовать! Вы не знаете, какой это век?
   - Не знаю, я в веках не понимаю, - ответила она и, как только я отвел взгляд от страницы, закрыла фолиант.
   Видя, как ей эта тема неприятна, я сжалился и перестал приставать с вопросами. Разговор переключился на другие темы. Марфа Оковна обстоятельно описала все ощущения, присутствующие в ее спине и пояснице, на что я посоветовал ей сегодняшний день еще полежать.
   - Как тут не встанешь? - горестно сказала она. - Скотина, почитай, третий день без пригляда, в огород не заглядывала. Летом, Алеша, - выдала она популярную пословицу, - день год кормит. Да и тебя кормить пора.
   - Меня кормить не надо, я и сам прокормлюсь, и со скотиной тоже управлюсь, а огород за пару дней сорняками не зарастет.
   На этом и порешили. Я быстро собрал на стол опять из своих припасов, мы позавтракали, и Марфа Оковна продиктовала мне длинный список предстоящих работ, вероятно, снисходительно удивляясь моей городской тупости и наивности уточняющих вопросов.
   В охотку и по холодку работа у меня спорилась. Я довольно успешно растопил уличную печурку и поставил варить пойло, накормил птицу. Дальше мне предстояло накосить траву для коровы, которую почему-то нельзя было отправить пастись самостоятельно. Тут дело застопорилось. Технологию косьбы из стихотворения Кольцова я вспомнил: "Раззудись плечо! Размахнись рука! Пусть пахнет в лицо ветер с полудня!... Зажужжи, коса, как пчелиный рой! Молоньей коса засверкай кругом!" - но на этом мои успехи кончились. Плечо зудело, рука разворачивалась, а вот коса то втыкалась в землю, то сшибала верхушки травы. С горем пополам удалось выкосить малый лужок, после чего пришлось бросить эту авантюрную затею.
   Как у большинства городских жителей, опыт сельской жизни у меня нулевой. Теперь, при сложившейся ситуации, появилась возможность совместить доброе дело и утолить любопытство.
   Мне было интересно узнать не то, как на деревьях растут булки, а разобраться в логике организации крестьянского хозяйства.
   По идее, вековой практикой селянами должна была быть выработана самая рациональная модель. Любая продуманная технологическая цепочка должна давать максимальную отдачу при минимальных затратах сил и средств.
   Разбираясь на практике, как расположены службы и строения, где складируются отходы и тому подобное, мне показалось, что я нашел достаточно много непродуманных, нерациональных решений.
   Однако делать окончательные выводы я поостерегся, памятуя об "умном" барине, часто описываемом в русской литературе, пытающемся сходу, по рациональному западному образцу, перестроить русскую сельскую жизнь.
   Такой "рационализатор" всегда вызывал насмешку у крестьян, и все его усилия сходили на нет, сталкиваясь с традициями.
   С другой стороны, результаты которых добилось наше крестьянство, причем не только в советский период, ставили под сомнение безоговорочную веру в гениальность наработанных тысячелетиями традиционных методов хозяйствования.
   Короче говоря, я решил, используя новый опыт, попытаться разобраться в неразрешимом: почему мы всегда так плохо живем...
   Когда жара усилилась и мой энтузиазм привял, я вернулся в дом. Хозяйка, как ей было велено, лежала, вытянувшись на спине, на голой лавке.
   - Ты, сударь, что-то заработался, - сказала она, когда я вошел в ее комнату, - случаем, сам не из крестьян будешь?
   - Нет, из горожан, и в настоящую деревню попал впервые в жизни.
   - Значит, есть в тебе наша, крестьянская кровь.
   Я прикинул, кто из известных мне пращуров крестьянствовал, но так никого и не вспомнил.
   Вроде была когда-то в нашем роду красавица-крестьянка, из-за женитьбы на которой далекий прадед испортил военную карьеру и перессорился со всеми родственниками...
   - Я, Марфа Оковна, точно не помню... Вроде была какая-то прабабка крестьянка.
   - Так ты, что, и предков своих не знаешь?
   - Откуда! Великих людей среди них не было, а о простых смертных память короткая. Дай Бог до прадеда. Обидно, да что поделаешь, такая эпоха, ну время то есть...
   - А ты про своих предков желал бы узнать?
   - Желал бы, да не у кого. Деды поумирали, а родителей это не очень интересует.
   - Могу помочь, - с загадочным видом, сказала арфа Оковна. - Кровь, волосы и ногти мне доверишь?
   - В каком это смысле "доверишь"? Вы что, стричь меня собрались?
   - Крови мне нужна капля, прядь волос и обрезки ногтей, - серьезным тоном, ответила женщина.
   - Колдовать что ли будете?
   - Это уж моя забота.
   - Ладно, коли так, - согласился я.
   С ногтями и прядью вопросов не было, а вот колоть палец мне не хотелось, даже ради мистики. Однако, что обещано, то обещано.
   Марфа Оковна осторожно спустила ноги с лавки и села. Пошевелила поясницей, прислушиваясь к ощущениям.
   Похоже, что боли не возвращались. Она осторожно встала и сходила в спальню, откуда принесла старинные, со сточенными концами ножницы и дубовый ларец. Вытащила из ларца цыганскую иглу. Я продезинфицировал ее водкой и уколол палец. Несколько капель крови выдавил на поданное блюдечко.
   - Сколько ногтей нужно отрезать? - поинтересовался я.
   - С мизинцев обеих рук.
   Я остриг ногти и, откромсав прядь волос, положил на второе блюдечко. У хозяйки был вид торжественный и строгий.
   - Ты, теперича, часок отдохни в холодке, - сказала она напряженным голосом, не глядя на меня, - а я чуток поворожую.
   Я не стал ей перечить и пошел купаться. Всласть поплавав, улегся в тени и предался размышлениям обо всех последних событиях. Ветерок разогнал мошкару, вода мерно плескалась о берег, и я, незаметно для себя, задремал. Проспал я не меньше часа. Марфа Оковна неподвижно лежала на лавке. При моем приближении только слегка повела глазами.
   - Что случилось? - встревожено, спросил я.
   - Ничего, - слабым голосом ответила она, - притомилась немного.
   - Ну что, вы мне наворожили?
   - Все будет хорошо, - ответила она и отвернулась к стене.
   Я не стал приставать к ней с вопросами и взялся накрывать стол. Продуктов у меня было еще довольно много. Я порядочно опустошил сумку-холодильник, разжег бензиновый примус и поставил на него воду для чая. Хозяйка с интересом наблюдала за моими манипуляциями. Больше всего ее, по-моему, удивили туристический примус и чай в пакетиках.
   Когда все было готово, я пригласил ее к столу. Она с трудом встала, но ела с удовольствием проголодавшегося человека. Разговор у нас не клеился. Я попытался узнать, отчего она так устала, но Марфа Оковна пробурчала что-то нечленораздельное. Только когда мы поели и я убирал со стола, она неожиданно спросила, не смогу ли я остаться у нее на три дня. Я не стал выяснять, зачем, и сразу согласился. Марфа Оковна, удовлетворенно кивнув, вышла из дома.
   Через минуту снаружи раздался пронзительный переливчатый свист. Я вышел посмотреть, в чем там дело.
   Хозяйка стояла посредине двора и свистела, по-мальчишечьи, сунув два пальца в рот. Выглядело это забавно и не по годам. Я опять ничего не стал спрашивать и вернулся в комнату. Просвистев несколько минут, она вернулась с невозмутимым лицом и села у открытого окна.
   - Здорово свистите! - сказал я.
   Марфа Оковна не ответила. Она смотрела куда-то вверх. Пока я придумывал, как выяснить, что происходит, на улице раздались треск и хлопанье, после чего огромный черный ворон, складывая крылья, упал на подоконник.
   У меня впервые стало по-настоящему тревожно на душе. Одно дело слушать треп на мистические темы, и совсем другое - столкнуться с их реальным воплощением, да еще таким зловещим, с хищным крючковатым клювом, косящимся в твою сторону круглым гипнотическим глазом. Ворон на подоконнике совсем не был похож на голубя из шляпы иллюзиониста.
   Пока мы таращились друг на друга, хозяйка наклонилась к птице и что-то прошептала. Оттолкнувшись лапами, хищник спрыгнул с подоконника и с треском развернул крылья. По-прежнему ничего не говоря, и даже не глядя в мою сторону, Марфа Оковна торопливо вышла из горницы.
   Я подошел к окну и успел увидеть, как птица подлетела к частоколу и уселась на столб. Вскоре к ней подошла хозяйка и начала что-то говорить. Слов из-за расстояния я не слышал.
   Ворон между тем неподвижно сидел на столбе, взъерошив перья, и только слегка поворачивал голову. Наконец женщина замолчала и опустила руку. Огромнал птица встрепенулась, крикнула гортанным голосом и улетела в сторону реки. Марфа Оковна, не проводив гостя даже взглядом, пошла к дому.
   - У вас, что, есть дрессированный ворон? - фальшивым голосом спросил я, когда она вернулась в горницу.
   Судя по выражению лица, хозяйка не поняла вопроса.
   - Не знаю, кто он такой. Ворон как ворон, давно ко мне летает.
   Я больше вопросов не задавал. Машинально блуждая взглядом по комнате, только теперь обратил внимание на отсутствие в ней икон. Пусть не старинных, деревянных, - но не было даже дешевеньких бумажных. Словно догадавшись, о чем я подумал, она сказала:
   - Мы не церковные русичи. Мы старой веры.
   - А разве у староверов нет икон? - удивленно спросил я.
   - Мы старой русской веры, а не заморской, византийской.
   - Дохристианской что ли? Неужто в Перуна и Даждь-бога верите?
   Марфа Оковна молча кивнула головой.
   Мои познания в языческих верованиях предков были совсем убогими. Главным источником информации служило стихотворение Пушкина "Песнь о вещем Олеге".
   "Песнь" я помнил со школы и более-менее правильно прочитал наизусть. Хозяйка с интересом выслушала и, никак не прокомментировав красоты поэзии, сразу уличила Пушкина в неточности:
   - Мне дедушка про этого Олега рассказывал. Его змея в шатре укусила, а не из черепа. Ее специально подкинули, князя извести хотели. Он от медовухи и греческих вин пьян был, а как проснулся утром, яд уже до сердца дошел. Проснись раньше, жив бы остался, в то время от аспидовых укусов уже умели спасать.
   Мы почтили память князя Олега минутой молчания. Я поймал себя на мысли, что рассказ Марфы Оковны воспринялся без внутреннего протеста.
   Может быть, и вправду ее дед знал, о чем говорил. Все происходящее, несмотря на фантастичность, в этих стенах выглядело, как само собой разумеющееся. Мол, мало ли чего на земле не бывает.
   Самое забавное, что никогда никакую мистику я не только всерьез, но и просто так не воспринимал. Всяческие гороскопы, знаки зодиаков, сонники и тому подобный вздор, последнее время тешащий нашу публику, проходил мимо меня. И вдруг я попадаю в самую, можно сказать, гущу...
   - Знаете что, Марфа Оковна, пойду-ка я прогуляюсь, посмотрю вашу деревню.
   - Пойди, пройдись, - согласилась она с какой-то насмешливой улыбкой. Деревня у нас была хорошая.
   Я вышел на заросшую травой дорогу, обсаженную вековыми ветлами. Толстенные деревья с огромными дуплами доживали, видимо, свои последние годы.
   Несколько гигантов уже рухнули, и их останки догнивали на земле. За годы, что здесь не жили люди, подворья заросли сорняками и кустарником. Спасшиеся за ненадобностью от слома и вывоза домишки, были так ветхи и убоги, что входить в них не тянуло.
   Я подошел к ладной когда-то, но за десятилетия небрежения разваливающейся кирпичной церквушке. Дверей и окон в ней не было. Маковки прогнили и провалились.
   Перелезая через груды мусора, пробрался внутрь. И здесь штукатурка почти везде осыпалась и только в некоторых местах, куда не попадали осадки, еще можно было разглядеть неясные остатки росписей.
   Спасать здесь было уже нечего. Легче построить новую церковь. Да и ничего оригинального в храме не было. На мой взгляд, типовая поделка середины XIX века. Построил ее по обету, фантазировал я, какой-нибудь местный помещик. Служили в ней нищие попы-неудачники, полусвященники, полукрестьяне. Сейчас было трудно судить, но вряд ли эта деревня, вернее сельцо, когда-нибудь было богатым.
   Я снова вышел на дорогу и побрел назад. Все вокруг было старое и заброшенное.
   Никакая ностальгическая грусть по прошлым эпохам на меня не навевалась. Со всем этим прахом и тленом умершего жилья, погибающими вязами, с дырами дупел в черных стволах, заброшенной церковью, от нас безвозвратно уходило прошлое, не нужное больше почти никому. Прошлое, несовместимое с компьютерами и Интернетом, с сытой, комфортной городской жизнью и другими радостями "свинцовой пошлости" нашей цивилизации.
   ... Я брел по мертвой деревне, пытаясь убедить себя, что моя хозяйка такая же скучная и обыденная реальность, как и я, что она просто другой вариант человеческой породы. Она не враждебно-чуждая, а немного другая. Пора мне, если я хочу хоть немного себя уважать, научиться не делить людей по расам, национальностям, вероисповеданиям, образованию, достатку, воспитанию...
   Можно через запятую продолжать этот список до бесконечности, и... и, в конце концов, окажется, что идеален, прекрасен, совершенен и обладает самыми лучшими качествами только один человек на земле. Не будем уточнять кто именно. У всех же остальных (единокровные дети не в счет), обязательно найдется какой-нибудь маленький, но непростительный порок.
   С Марфой Оковной все получалось весьма забавно. Она мне симпатична, но ее "возраст и связи" меня отталкивают. Я даже боюсь, что она как-то связана с дьяволом. (Хорошенькое дело, не верить в Бога, но бояться дьявола!)
   Так что трезвый разум говорит одно, подсознание, темные закоулки души противоположное. В конце концов, я решил не давать волю инстинктам и попытаться преодолеть страхи и предубеждения.
   Пока я бродил по останкам деревни и философствовал, жара спала.
   Я вернулся в усадьбу и, не заходя в дом, отправился поливать сохнущий огород. Делать это пришлось долго, таская воду ведрами из реки, так что к вечеру я порядком устал.
   Марфа Оковна уже настолько оклемалась, что сама накрыла стол, добавив к моим скудеющим припасом свои, простые и вкусные. Так что поужинали мы плотно и обильно, под пару рюмочек лимонной водки завода "Кристалл".
   К сожалению, открылось то обстоятельство, что у нас заканчивается хлеб. С этим продуктом у Марфы Оковны была самая большая напряженка. Без тягла, то бишь лошади или трактора, выращивать пшеницу очень сложно.
   Лопатой поле не раскопаешь. Дальше помол. Мельниц в округе, понятное дело, давно не было, и молоть зерно приходилось на ручном жернове. Кто не представляет, что это такое, пусть попробует, мало не покажется.
   Так что несколько грядок пшеницы и ручная мельница, - вот все, чем располагало это хозяйство.
   Марфа Оковна, как хлебосольная хозяйка, предложила намолоть муки, но я эту идею отверг без рассмотрения, пообещав с утречка смотаться за хлебом в село.
   Эта идея не понравилась уже ей. Я позже догадался: она испугалась, что я могу раздумать возвращаться. Однако все разрешилось к взаимному удовольствию, когда я предложил ей поехать со мной. Марфа Оковна вспыхнула, засмущалась и начала горячо отказываться. Я не сразу врубился, отчего рутинная поездка вызвала у нее такие сильные эмоции.
   Когда понял, стал непреклонен и убедил ее сопровождать меня.
   Думаю, каждый бы разволновался, предложи ему первый раз в жизни автомобильную прогулку!
   Глава четвертая
   Утром я проснулся в начале седьмого. За ночь переменился ветер, и стало npoхладнее. Я сходил на реку, умылся, но купаться не решился. Возвращаясь, заглянул в коровник и хлев. Не знаю, когда встала хозяйка, но видимо давно: все было вычищено, животные накормлены.
   В горнице меня ждали завтрак и готовая в путь Марфа Оковна. Женщина, даже если ей под триста лет, все равно остается женщиной.
   Эту банальную истину можно было произнести, глядя на престарелую красавицу.
   Думаю, еще лет сто назад в ее наряде не стыдно было бы съездить и на губернскую ярмарку. Нищий сельский магазинчик с сонной продавщицей вряд ли мог рассчитывать на такое великолепие. Наверное, даже в привыкшей ко всему Москве такой наряд вызвал бы общее внимание.