Шхиян Сергей. Заговор

   Пришлось налить еще.
   – Ты знаешь, кем был мой батюшка? – строго спросил он после третьей кружки.
   – Знаю, – ответил я, – он был большим человеком!
   – Правильно, – подтвердил Митя, – а знаешь, кто я?
   – Тоже знаю, ты мой друг и тоже первый человек. Помоги мне устроиться к вам на службу.
   – Тебе? – удивился он. – Ты же служишь, сам говорил!
   – Хозяин мне не нравится, – ответил я. – Говорят, ваша хозяйка золотая женщина!
   – Верка-то? – уточнил он. – Верка – женщина хорошая, зря наговаривать не буду. Дура, конечно, как и все бабы, но душа золотая!
   – Ну, вот и помоги мне к ней определиться.
   – К кому? – не понял Митя.
   – В твоей хозяйке Верке.
   – Это я могу! Мне стоит слово сказать, все будет по-моему. У меня брат, шалишь, не побалуешь! Ты знаешь, кем был мой батюшка?
   – А давно ты там служишь? – не отвечая на вопрос, спросил я.
   – Где, там? – уточнил Митя.
   Мне начало казаться, что я погорячился с бурной прелюдией, зерно порока так неудачно упало на вчерашние дрожжи, что за его густыми зелеными всходами от моего нового друга толку не добьешься. Однако я попытался хоть как-то компенсировать потраченное время и терпеливо объяснил:
   – У твоей купчихи, у Верки.
   Однако на этот раз Митя ответил быстро и точно:
   – Три года. Верка, хотя и дура баба, но душой – золото, а Никанорыч сволочь!
   – Никанорыч? – сразу же заинтересовался я новым персонажем. – А он кто такой?
   – Ты не знаешь Никанорыча? – искренне удивился он.
   – Первый раз слышу.
   – Эта сволочь наш управляющий. Давай выпьем а Верку!
   – Погоди, я так, как ты, часто не могу. Расскажи лучше о Верке и Никанорыче.
   – Это точно, меня не всякий перепьет! – горделиво сообщил Митя, игнорируя или не слыша вопроса.
   –Так что Верка?
   Митя посмотрел на меня недоумевающим взглядом, но собрался, вспомнил, о ком идет речь, сосредоточился и предложил:
   – Еще нальешь, я тебе все как есть предоставлю.
   Мне показалось, что еще одна кружка водки совсем лишит моего приятеля трезвого ума и твердой памяти, но я ошибся. Митя выпил и надолго задумался. Потом вдруг заплакал:
   – Эх, друг Кеша, знал бы ты, какая у меня жизнь! Брагу не пожелаешь!
   Такое многообещающее начало обнадеживало. Митя подпер голову рукой и стал рассказывать то, что мне было интересно, о своей трудной жизни в холопах у глупой купчихи Верки, гаде ползучем Никано-рыче, своих подлых товарищах и тяжелой доле русского человека.
   Как обычно бывает, в его рассказе было слишком много личного, понятного только самому рассказчику. Однако повествуя о себе, он невольно создавал общую картину жизни своего закрытого мирка. Кое-что меня удивило. Купеческая вдова Вера, раньше представлявшаяся хитрой, коварной бабой, в рассказе Мити выглядела жертвой прожженного жулика управляющего.
   Если это было правдой, то в корне меняло дело. Однако мнение одного свидетеля, к тому же пьяного, еще не было истиной в последней инстанции. Все это следовало проверить самому. Я пока не мог придумать, как попасть за высокий забор, но задачу на время, когда будет готово мистическое платье, наметил.
   Мой приятель, между тем, совсем сомлел и попытался заснуть прямо за столом. Оставлять его в кабаке было негуманно. Я сторговался с возчиком, оставил свою лошадь на попечение хозяина заведения, и мы общими усилиями погрузили Митю в подводу. Он уже дошел до такого состояния, когда причина и следствие существуют каждая сама по себе, и неожиданно для нас и, думаю, самого себя, запел песню. После чего опять уснул.
   Таким образом, повод наведаться в имение вдовы возник сам собой, почти без моего участия. Мы привезли уже бессознательное тело, и после его опознания привратником нас впустили за высокий забор.
   Имение у Веры оказалось не просто богатое, оно впечатляло и размером, и постройками, и количеством холопов. Пока Митю выгружали возле людской избы, я насчитал человек двадцать праздношатающихся жителей только совершеннолетнего возраста. Неожиданное развлечение в лице моего нового друга собрало их всех возле подводы, так что я смог визуально познакомиться с большинством здешних обитателей. Увидел даже управляющего, которого так ненавидел Митя. Он стоял в стороне и мрачно наблюдал за происходящим, потом демонстративно плюнул и ушел в хозяйский терем. Самого же виновника торжества сочувствующие товарищи и верные друзья отнесли на руках в людскую избу.
   Прилюдно расплатившись с возчиком, я задержался во дворе, рассчитывая на интерес местного населения к щедрому человеку и, надо сказать, не ошибся в ожиданиях. Ко мне тотчас подошли два симпатичных молодых человека и завели необязательный разговор о прекрасной погоде. Я полностью согласился, что погода и правда стоит чудесная. Тогда они поинтересовались, от чьих щедрот Мите выпало счастье так хорошо погулять. Пришлось сознаться в своем нерасчетливом участии в этом мероприятии. Мужики понимающе переглянулись и пригласили составить им компанию, посидеть в холодке и отдохнуть. Я не стал чиниться, прошел с ними в людскую избу и присел на почетное место во главе стола.
   Мои новые знакомые примостились с обеих сторон и умильно глядели на меня преданными глазами.
   – Повезло Митьке, – сказал один из них, по имени Фома, – не каждый день у нас в Москве хорошего человека встретишь!
   – Это точно, – подтвердил второй, Илья, – плохих людей больше, чем хороших.
   На этом их способность поддерживать разговор иссякла, и они замолчали, взглядами говоря то, что не могли произнести уста. Пришлось мне самому озвучить, что подо всем этим подразумевалось:
   – Говорят, тут по соседству есть хорошая медовуха, – не то чтобы спросил, скорее, констатировал я.
   Мужики радостно закивали.
   – Есть, родимый, да такая хорошая, что и не описать! – горячо подтвердил Фома. – И вкусна, и хмельна, такой больше по всей Москве не сыщешь!
   – Если что, так я сбегаю, мне не в труд! – радостно воскликнул второй. – Как хорошего человека не уважить!
   Начало знакомству было положено, остальное уже неинтересные детали. Пожалуй, стоит отметить только то, что бегать за медовухой услужливому Илье пришлось не один и не два раза. Застолье, как водится, возникло как-то само собой, постепенно приобрело широкие масштабы, и все завершилось тем, что мне пришлось остаться здесь ночевать.
   Утром я проснулся на голой скамье в обнимку с каким-то дедом. Голова трещала, глаза еле открывались, а спящий дед лез в лицо прокисшей бородой. Я отстранился от духовитого соседа, сел и осмотрелся. Вся изба была устлана жертвами вчерашнего загула. На полу и лавках вповалку спали люди вне различия возраста и пола.
   Пришлось буквально по телам пробираться к выходу на свежий воздух. Оказавшись наружи, я глубоко вдохнул утреннюю прохладу, протер глаза и оказался лицом к лицу с незнакомой женщиной. Она явно не участвовала в нашем вчерашнем празднике. Во всяком случае, ее вид не говорил ни о каких ночных злоупотреблениях.
   Мы молча стояли, рассматривая друг друга. Я попытался приободриться, чтобы не выглядеть совсем уж непристойно, потом сложил сухие непослушные губы в улыбку и поздоровался.
   – Ты кто такой? – не ответив на приветствие, строго спросила она. – Откуда здесь взялся?
   Незнакомка была полна станом, кругла лицом и по-своему миловидна. Правда меня этим утром женская привлекательность волновала меньше, чем огуречный рассол.
   Мозги медленно со скрипом заработали, но не придумали ничего умнее, чем примитивно соврать:
   – Был в гостях у кума, – туманно ответил я, – припозднился, пришлось остаться переночевать.
   Женщина кивнула головой, а я подумал, что хорошо, что она не спросила у меня имя мифического кума. Однако наш разговор на этом не закончился.
   – Сам кто будешь? – уже не так агрессивно поинтересовалась незнакомка.
   Я еще не совсем пришел в себя и думал больше о том, как бы выпить чего-нибудь кисленького, а не о надоедливых тетках, потому брякнул то, что засело в голове со вчерашнего дня:
   – Гадатель и хиромант.
   – Кто! – воскликнула она, скорее всего, не совсем правильно расслышав или поняв слово. – Что ты сказал!
   – Гадатель, – повторил я, – что-то вроде волхва, могу предсказывать будущее.
   – Ты что, колдун?!
   – Нет, колдовство это грех, а я гадаю по-православному.
   В ее лице появился неподдельный интерес.
   – А на что гадаешь?
   – Что значит на что? – не понял я вопрос.
   – На воду, огонь, на просо, – удивляясь такой непонятливости, объяснила она.
   – Еще чего не хватает, – стараясь, что бы голос звучал пренебрежительно, ответил я. – На такое только деревенские бабки гадают, а я гадаю на импортных рафлях.
   Я не понял, знает ли она что это такое, но интерес у нее ко мне не иссяк. Она тут же попросила:
   – А мне погадаешь?
   – Почему не погадать, – ответил я, не в силах даже обрадоваться удаче, так неожиданно найти клиентку в нужном месте.
   – Сейчас можешь?
   – Да ты что, милая, кто же на рафлях просто так гадает. Для этого нужно время икс. Это не просто гадание, а сплошная казуистика, для этого нужно, чтобы планеты правильно выстроились и сошлись с зодиакальными созвездиями, и знак воды сошелся со знаком огня. – Непонятных слов я наболтал достаточно, чтобы вызвать к себе, как к специалисту, уважение.
   Любительница предсказаний ошалело на меня посмотрела и робко спросила:
   – А когда сможешь?
   – Через два дня, когда Козерог окажется в созвездии Овна.
   – А правда погадаешь, не обманешь? – заискивающе спросила женщина.
   – Святой истинный крест! – поклялся я.
   В этот момент на близкой колокольне ударили к заутрене. Женщина вздрогнула и принялась торопливо осенять себя крестными знамениями.
   – Теперь сама видишь, какая у меня сила! – веско объявил я. – Жди, приду еще до первой звезды!
   Она низко поклонилась, повернулась и торопливо пошла к ближнему терему. Я смотрел ей вслед, пока меня не отвлек один из вчерашних бражников. Он, как несколько минут назад я, стоял с открытым ртом, торопясь надышаться утренней прохладой.
   – Это кто такая? – спросил я.
   – Хозяйка, Вера Аникиевна, – равнодушно ответил он. – Пойдем, может, выпросим в трапезной рассола. И зачем мы вчера столько выпили!
   Мысль была правильная, но несвоевременная. Об этом нужно было думать не сегодня утром, а вчера вечером.

Глава 11

   Так удачно начавшийся день продолжил радовать чистым небом, кислым рассолом и наступившим перемирием с собственным организмом. После частичного восстановления пошатнувшегося здоровья и трогательного прощания с ночным пристанищем я отправился к своим товарищам. Всю дорогу до дома меня грызло беспокойство за их безопасность. Была надежда, что Ваня после предыдущего ночного прокола еще не успел расслабиться, и с ними за ночь ничего плохого не произошло, Вчерашний загул, хотя и был вынужденным, но не таким уж необходимым, и я винил себя за излишнее увлечение медовыми напитками, действительно вкусными и в умеренных дозах полезными для здоровья. Однако, как я не спешил, по пути домой мне еще пришлось заглянуть в Немецкую слободу. Я удостоверился, что портной свой обязательства выполняет, и окончательно привел себя в норму мутным немецким пивом.
   На подворье, слава Богу, все было спокойно: дом не сгорел, и трупы возле крыльца не валялись. Я тихо вошел в нашу избу. С половины Вани и Аксиньи слышался двойной переливчатый храп. Время было уже предобеденное, но рынду извиняло то, что он отдыхает после ночной вахты. От чего среди бела дня отдыхает его подруга, было непонятно. На моей половине было тихо. Я осторожно открыл дверь и полюбовался голыми ногами Прасковьи, она (Спала, прикрыв голову рядном, которое нам заменяло простыни.
   Я не стад ее будить, тихо снял верхнее платье и только начал стаскивать сапоги, как она проснулась. Она сбросила с лица холстину и уставилась на меня полными тревоги глазами.
   – Доброе утро, – поздоровался я. – Как у вас тут дела?
   Девушка не ответила, негромко вскрикнула, вскочила и бросилась меня обнимать.
   – Ты живой, живой! – бормотала она так, как будто уже и не чаяла встретиться со мной на этом свете.
   – Ты что, ты что, со мной все в порядке, – отвечал я пытаясь ее успокоить. Я ведь предупреждал, что могу не вернуться на ночь!
   – Мы всю ночь тебя ждали, все глаза выплакала, – не слушая, причитала она.
   – Господи, да что могло со мной случиться! – успокаивал я девушку, признаюсь, тронутый ее бурными эмоциями. – Я был у твоей крестной...
   – У крестной! – воскликнула Прасковья, отстраняясь от меня. Глаза ее тотчас просохли, а в голосе появились неприятные обертона. – И как она тебе понравилась?!
   – Никак, женщина как женщина. И еще мне рассказали, что всем там управляет какой-то Никанорович, ты знаешь такого?
   – Управляющий, – ответила она, – значит, крестная тебе не взглянулась?
   – Нет, конечно, – стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, но в то же время убедительно, ответил я. – Я ее и рассмотреть-то как следует не успел. Мы с ней договорились, что я приду через два дня гадать, тогда и рассмотрю.
   Это я сказал зря, Прасковья тотчас зыркнула гневным глазом и начала вытирать ладонью мокрые щеки.
   – Незачем тебе к ней ходить, вот еще не хватает!
   – Как же мы без этого узнаем, кто нас хочет убить?! – попытался внести я разумную ноту в слишком эмоциональный разговор.
   – Зачем нам что-то узнавать? И так все обойдется, – жарко зашептала девушка, приближаясь ко мне мокрым горящим румянцем лицом. – Я так боюсь за тебя, потрогай, как я дрожу. Прасковья взяла мою послушную руку и прижала к груди. – Чувствуешь, как сердце бьется?
   – Чувствую, – ответил я тоже шепотом. – Сильно бьется, – бормотал я, ощущая ладонью, как бьется ее сердце, и невольно сжимал то, что было под рукой. – Какая у тебя твердая грудь!
   – Тебе нравится? Потрогай еще здесь и здесь...
   – Прасковьюшка, не надо. Ты сама не знаешь, что делаешь...
   – Знаю, знаю, я все знаю... Обними меня, обними крепко... Посмотри, какая у меня кожа... Тогда я была дурой! Поцелуй меня!
   – Девочка, не надо, я же не железный! – сделал я робкую попытку отстраниться от ее горячего влажного тела.
   – Погоди, погоди, останься! – торопливо воскликнула она.
   – Хозяин вернулся! – закричал за перегородкой Ваня. Там что-то с грохотом упало, и я едва успел загородить спиной Прасковью, как он ворвался в комнату.
   – А мы всю ночь глаз не сомкнули!
   – Правильно сделали, если хотите остаться в живых, – сварливо сказал я, вытесняя его наружу.
   – Сегодня никто не приходил, – докладывал Ваня, пытаясь заглянуть мне за спину.
   – Вот и хорошо, обед у вас готов?
   – Не знаю, Аксинья еще спит, – разочаровано ответил он, так и не сумев увидеть, что у нас тут происходит, – а что, обедать пора?
   – Пора, иди, разбуди ее и проверь, что с обедом, а потом накорми лошадь. Я пока прилягу.
   Я вернулся в нашу камору, где одетая в глухой сарафан Прасковья заплетала возле окна девичью косу.
   – Устал я что-то сегодня. Всю ночь пришлось медовуху пить, зато я почти со всеми вашими холопами познакомился.
   Девушку этот факт моей жизни не заинтересовал. Почему-то только ее крестная, как мне показалось при первой встрече, женщина ничем не интересная, вызывала у нее нездоровую ревнивую реакцию.
   Прасковья быстро себя оглядела, что-то поправила в платье, потом, пряча волосы под платок, сказала громко, так, чтобы было слышно во всей избе:
   – Я пойду, помогу Аксинье с обедом. Что-то нынче душно, никак к грозе.
   Гроза так и не собралась. Царь обо мне больше не вспомнил, не призвал слушать рассказы о своем детстве и беззаветной любви к матушке. Женщины возились с приготовлением обеда, и им было не до разговоров. Я свалился на лавку и, наконец, смог добрать то, что недоспал ночью. Проснулся с чувством, что куда-то опаздываю, однако тут же вспомнил, что у меня еще в запасе два дня отдыха, сладко потянулся и остался в избе. Лежал и думал о том, что сегодня ночью, если Прасковья не изменит поведения, вполне могут рухнуть все мои моральные принципы.
   Особенных нравственных мук у меня по этому поводу не возникало. Я успокаивал себя тем, что Прасковья не нимфетка, а вполне сформированная, взрослая девушка, и ведет себя вполне по-взрослому, и то, что между нами, возможно, может произойти, не самая большая беда, которая может приключиться с женщиной. В конце концов, жизнь есть жизнь, и если все молодые люди будут следовать мудрым, целомудренным поучениям старших и своих духовных наставников, то неизвестно, как все это скажется на демографии.
   Последний довод меня убедил, что чему быть, тому не миновать. Когда совесть оказалась убаюканной, то сразу показалось, что едва ли не половина моих проблем решена. Я понял, как сильно меня последние дни угнетала эта двойственная ситуация: стремиться к обладанию женщиной и бояться осуществления собственных желаний. Бороться с «внешними» врагами много проще, чем с собственными страстями и желаниями. Там хотя бы понятно распределение сил и направлений, а тут все размыто и большей частью подчиняется минутным импульсам. Теперь, когда я решил не сопротивляться обстоятельствам, жизнь перестала казаться беспросветной. Впереди могло ждать и что-то хорошее.
   Когда обед, наконец, был готов, мы вчетвером уселись на нашей с Прасковьей половине и отдали должное недавно прорезавшимся поварским талантам наших подруг. Еда была, как и полагалось в богатых домах этого времени, тяжелая и сытная. Мясные блюда соседствовали с рыбными, все это запивалось жирным куриным наваром, напоминавшем мне обычный куриный бульон, только очень насыщенный и ароматный.
   К столу также присовокупились горячительные напитки разной степени крепости и содержания в них сахара. Короче говоря, я пил водку, а юный рында и барышни сладкое заморское вино, явно сделанное в Немецкой слободе. Постепенно поздний обед превратился в праздничный ужин, и это было первое приятное времяпровождение за все последнее время.
   Я сидел рядом с Прасковьей и, когда спиртное освободило от излишней стеснительности, нечаянно положил руку на ее теплое бедро. Почему это случилось, сказать трудно, скорее всего, она попала туда случайно из-за тусклого свечного освещения. Девушка вздрогнула от прикосновения и переложила руку со своей ноги на мое собственное колено. Я вопросительно на нее посмотрел, она встретила взгляд и отрицательно покачала головой. Мне осталось обидеться, пожать плечами и ненадолго подчиниться.
   Наши тайные маневры остались незамеченными. Отношения рынды с Аксиньей вполне определились, так что им не было смысла затевать друг с другом подобные игры. Поэтому пока мы возились под столом, они наслаждались сытной пищей с голодным азартом очень молодых людей.
   В конце концов, упорство оказалось вознаграждено, и моя рука упокоилась на том месте, куда вначале опустилась, а Прасковья перестала обращать на нее внимания. Руке было удивительно приятно и уютно на теплом упругом бедре, но мне остальному от этого досталось так мало, что, форсируя предстоящее событие, я даже попытался свернуть празднество, мотивируя тем, что устал, завтра рано вставать, а Ване ночью стоять на посту. Однако троица так запротестовала, что пришлось смириться и ограничиться лишь тайной нежных прикосновений.
   Ребята пили сладкое вино, болтали, смеялись, а я вспомнил замечательное стихотворение замечательного американского поэта девятнадцатого века Уолта Уитмена, прикрыл глаза и попытался восстановить его в памяти.

 
Запружены реки мои, и это причиняет мне боль,
Нечто есть у меня, без чего я был бы ничто,
Это хочу я прославить, хотя бы стоял меж людей одиноко,
Голосом зычным моим я воспеваю фаллос,
Я пою песню зачатий,
Я пою песню тех, кто спит в одной постели
О неодолимая страсть!
О взаимное притяжение тел!
Для каждого тела свое манящее, влекущее тело!
И для вашего тела – свое, оно доставляет вам
счастье больше всего остального!
Ради того, что ночью и днем, голодное гложет меня,
Ради мгновений зачатия, ради этих застенчивых болей
я и воспеваю их...
 

   Стихотворение было длинное, я не все смог вспомнить, напрягался, подбирая утерянные слова, и совсем выпал из общения. Очнулся только тогда, когда за столом замолчали. На меня тревожно смотрело три пары глаз. Пришлось отогнать от себя магию большой поэзии и эпической мощи Уитмена.
   – Что с тобой? – участливо спросила Прасковья. – У тебя такое странное лицо!
   – Вспомнил кое-что, жаль, вам этого не понять...
   – Почему? – удивленно спросил Ваня, который недавно научился разбирать буквы и уже считал себя светочем учености.
   – Потому. Давайте-ка выпьем за космос!
   – А что это такое? – осмелилась спросить Аксинья.
   – Космос – это все, – ответил я и обвел поднятой рукой полукрут. – Космос – это звезды.
   Проследив взглядами за моей рукой, все дружно подняли сосуды с напитками. Пить за звезды не отказался никто. И вообще весь вечер в нашей компании царили мир и согласие.
   К десяти вечера почти стемнело. Теперь избу освещала только пара восковых свечей. Постепенно пирующих начали оставлять силы. Барышни к этому времени совсем осоловели и откровенно клевали носами. Ваня напротив, пытался показать свою боеспособность и таращил закрывающиеся глаза.
   – Быстро убираем со стола, и всем спать, – решил я на правах старшего.
   Все поднялись и стали собирать со стола остатки пира. Когда уборку кончили, Аксинья широко зевнула и попросилась спать.
   Рында, которому предстояло стоять на посту, пошел на свою половину за оружием. Когда он вернулся, я спросил, как он себя чувствует.
   – Я не просплю, обещаю, – грустно сказал Ваня, – мимо меня мышь не проскочит!
   У меня такой уверенности не было.
   – Ладно, иди, ложись, поспи пару часиков, – решил я.
   Как мне ни хотелось остаться вдвоем с Прасковьей, рисковать чужими жизнями я не мог.
   Никто не заставил себя упрашивать, и когда я выходил во двор, все уже лежали по лавкам. Ночь выдалась облачная, но теплая. Я присел на скамейку возле стены и прислонился к ее теплым бревнам. Тотчас над головой занудно зазвенели комары. Сидеть на посту запрещено караульным уставом, когда моя голова стала самостоятельно опускаться на грудь, я это вспомнил, встал и обошел вокруг избы. Сон почти прошел, но больше садиться я не рискнул. Сегодняшняя ночь представлялась мне более опасной, чем предыдущая После попытки поджога пошли вторые сутки, наша бдительность должна была притупиться, и это понимал не только я.
   Просто так ходить вокруг избы скоро стало скучно. Тогда я решил встряхнуться и устроил себе хорошую разминку. Сначала было тяжело, потом тело разогрелось, я поймал кураж и с удовольствием нагружал мышцы, пока они сладко не заныли. Кончил я отжиманием. Когда устал, остался лежать лицом вниз на траве, вдыхая ее летний запах.
   Невдалеке застрекотала сорока. Вначале я не обратил на это внимания, потом удивился ее ночной активности. Как мне казалось, птицы ночью должны спать. Однако она вновь подала голос. На всякий случай я решил осмотреться, сел и оглядел двор. Небо было покрыто плотными облаками, темнота стояла, можно сказать, кромешная, но я сумел разглядеть, как открыто, не скрываясь, к нашей избе шел человек. Это мог быть и кто-то из местных жителей, и нежелательный гость. Меня сбило то, что двигался он, не спеша, и шел по открытому месту. «Татям в нощи» привычнее прятаться и красться, а не разгуливать на самом виду. Когда человек подошел совсем близко, я встал. Он разглядел, что кто-то стоит на пути, тоже остановился и слегка наклонился вперед, пытаясь рассмотреть, кто это и откуда взялся.
   – Тебе что нужно? – спросил я.
   – Ты мне и нужен, – ответил он ровным, размеренным голосом.
   То, как он говорил и держался, не вызывало никаких опасений, я только удивился, зачем мог кому-то понадобиться в неурочное время. Потом решил, что по мне соскучился государь.
   – От царя? – в продолжение собственной мысли задал я ему наводящий вопрос.
   – Нет, я сам по себе, – сказал неизвестный, подходя ко мне почти вплотную.
   Я ждал, когда он объяснит цель своего визита, но человек ничего больше не сказал, вдруг подскочил на месте и, развернувшись в воздухе, ударил меня ногой по голове. Не знаю, что меня спасло, возможно, чудо, а, скорее всего, недавняя разминка. Будь я просто из-за стола, к тому же отягощен выпитым, то не сумел бы так резко отклониться, и носок его сапога угодил бы мне точно в висок.
   Однако и того, что мне вскользь перепало, хватило, чтобы отлететь в сторону и упасть на землю. Падая, я видел, как он ловко перевернулся в воздухе и встал на ноги.
   Ничего подобного я в этом времени еще не встречал, да и в нашем тоже. Таких ловкачей можно было увидеть разве что в боевиках.
   «Что это за чертовщина, – еще успел подумать я, – это просто какой-то Джеки Чан».
   От сильнейшего удара у меня сразу одеревенела половина лица. Неизвестный, между тем, не спеша, направился ко мне легкой, танцующей походкой. Я быстро повернулся на спину и неслышно вытащил из ножен саблю. В такой темноте рассмотреть лежащего на земле человека было совершенно нереально, к тому же, как я потом понял, он был совершенно уверен в точности и силе своего удара. После такого нокаута люди в себя быстро не приходят.
   – Один, кажется, спекся, – негромко пробормотал он на современном русском языке.
   «Опять соотечественник отыскался, – подумал я безо всякой ностальгической теплоты, – что им здесь у нас, медом намазано!»