А что делать тем, кто находится у самого основания пирамиды? Затюканные и вечно унижаемые, эти слабейшие из слабых могут переадресовать агрессию только неодушевленным предметам. Например, некоторые птицы в поисках разрядки начинают ожесточенно клевать землю. И если поведение вожаков и авторитетов сплошь и рядом весьма неприглядно, то социальное дно выглядит куда более отвратительно и, вопреки распространенному мнению, отнюдь не является собранием всевозможных добродетелей. Мы не найдем здесь высоких порывов и стремления к справедливости, а только трусость, зависть, нерешительность и старательно подавляемую агрессивность. Такая гремучая смесь при определенных условиях может стать смертельно опасной. Политическим демагогам хорошо известны нехитрые рецепты, позволяющие в два счета спровоцировать толпу на «бунт бессмысленный и беспощадный». Кровавые массовые беспорядки, погромы и акты бытового вандализма всегда осуществляются руками социальных низов. Точно так же опрокинутые урны, раскуроченные телефоны-автоматы и загаженные подъезды красноречивее любых статистических выкладок говорят об удельном весе социального дна.
Сообщество любых стадных животных (и человек в этом ряду вовсе не исключение) представляет собой динамическую структуру пирамидального типа, в которой агрессия переадресуется с этажа на этаж, а каждый член этого сообщества знает свое место, подчиняет и подчиняется. Человеку чувствительному такое решение может показаться негуманным и даже жестоким, но факт остается фактом: несмотря на издержки, отбору удалось создать весьма эффективный и надежно функционирующий механизм, позволяющий избежать перманентной борьбы за первенство и войны всех против всех. Более того, подобная организация не только стабилизирует сообщество, но и служит основой для совместных действий. Отбор безличен и слеп, и если найдено решение, упорядочивающее межличностные отношения внутри социума и выгодное для вида в целом, оно непременно будет реализовано.
Агрессивность ни в коем случае нельзя трактовать в духе простой оппозиции «стимул – ответ». Хотя агрессивное поведение часто выглядит как банальная реакция на внешний стимул, подлинные причины прячутся глубже. Если раздражитель устранить, потребность в совершении агрессивного акта не только не уменьшится, а наоборот возрастет. Агрессия будет все время накапливаться, порог запуска агрессивного поведения – неуклонно снижаться, поводы, провоцирующие взрыв, станут совершенно ничтожными, и в конце концов дело закончится тем, что в какой-то момент агрессия выплеснется наружу вообще без всякого повода. В неистребимости агрессии, в ее, так сказать, имманентности может без особого труда удостовериться любой аквариумист, если повнимательнее присмотрится к своим питомцам. В свое время Конрад Лоренц в серии интересных опытов убедительно продемонстрировал, как раскручивается пружина агрессивного поведения. Если к паре семейных рыб, живущих в любви и согласии, подсадить драчливую рыбку, то семейная пара сразу же начнет ее атаковать, продолжая поддерживать между собой самые добрые отношения. Если объект раздражения убрать, в дружной семье моментально наступит разлад, и самец станет преследовать самку. Если аквариум перегородить прозрачным стеклом, поместив по обе его стороны две пары рыбок, они будут конфликтовать через стекло, а между собой жить душа в душу. Если стекло сделать полупрозрачным, в обеих парах немедленно начнутся конфликты. Механизм накопления агрессии универсален. Хорошо известно, что люди, оказавшиеся в условиях вынужденной изоляции (геологическая партия в глухой тайге, зимовщики за полярным кругом и т. п.), постепенно начинают тихо ненавидеть друг друга и цепляться к соседу из-за таких пустяков, на которые в обычных условиях никогда бы не обратили внимания. Любая мелочь вроде положенной не на свое место вещи может легко спровоцировать скандал, а в отдельных случаях накал страстей зашкаливает настолько, что приводит к смертоубийству. Ларчик открывается просто. В обыденной жизни мы выплескиваем свою агрессивность в перманентных и незначительных конфликтах с окружающими, а небольшой изолированный коллектив, вынужденный вариться в собственном соку, этого начисто лишен. Именно поэтому специалисты так озабочены вопросами психологической совместимости своих подопечных, которые обречены в течение многих месяцев мозолить глаза друг другу. И совершенно не важно, где это происходит – на дрейфующей полярной станции или в орбитальном комплексе: перечень проблем, стоящих перед психологами, в общих чертах останется тем же самым. Отсюда следует важный вывод: при известном усердии мы можем кое-как научиться регулировать свою агрессивность, но вымарать ее напрочь не в силах, ибо это один из основных инстинктов, составляющих стержень нашего поведения.
Надо сказать, что вдумчивый анализ поведения высших животных, в особенности стадных, дает богатую пищу для размышлений относительно природы власти, законотворчества и многих социальных институтов. Мы об этом непременно поговорим, но сначала следует разобраться с механизмами торможения агрессивности. И в самом деле: раз уж природа не может обойтись без агрессии как универсального регулятора социальных связей, она должна выставить рогатки на пути ее безудержного раскручивания. Другими словами, у стадных животных должен существовать своеобразный моральный кодекс, который минимизирует агрессию и вводит ее в некое приемлемое русло. Такой кодекс, порой весьма жесткий, при ближайшем рассмотрении без труда обнаруживается у многих видов.
Дуэль двух зайцев – уморительное зрелище. Она напоминает карикатурный боксерский поединок. Стоя на задних лапах, животные с необычайной быстротой колотят друг друга передними, подпрыгивают высоко в воздух, сталкиваясь с пронзительным визгом, и вновь обрушивают на противника град ударов. Еще более безобидно выглядит голубиная стычка. Мягкие, почти нежные удары хрупкого клювика, ленивые толчки крылом – все это кажется постороннему наблюдателю забавной игрой.
А вот схватка двух взрослых волков едва ли вызовет улыбку. Процитируем Лоренца.
«Не поладили двое – старый огромный волк и другой, не столь внушительной внешности, очевидно, более молодой. Они ходят друг за другом маленькими кругами, демонстрируя превосходную „работу ног". Обнаженные клыки щелкают непрерывно, это целый каскад символических укусов, следующих друг за другом с такой быстротой, что глаз просто не в состоянии уследить за ними. Пока это и все. Челюсти одного волка рядом, совсем рядом с блестящими белыми зубами противника, который настороже и готов отразить атаку. Только на губах по одной-две маленьких ранки. Молодой волк постепенно начинает сдавать. Видимо, старик сознательно оттесняет его к изгороди. Затаив дыхание, ждем, что случится, когда теснимое животное окажется „у каната". Вот отступающий ударился о забор, споткнулся... и старый волк уже над ним. И тут случилось невероятное, как раз противоположное тому, что мы ожидали. Неистовое кружение двух серых тел внезапно прекратилось.
Плечом к плечу, в напряженных, одеревеневших позах оба зверя остановились вплотную друг к другу, обратив головы в одну сторону. Оба свирепо ворчат: старик – глубоким басом, молодой – тоном выше, и в его рычании проглядывает глубоко запрятанный страх. Но посмотрите внимательнее, как стоят противники. Морда старого волка рядом, совсем рядом с загривком врага, а тот отвернул морду в противоположную сторону, подставив неприятелю незащищенную шею, свое наиболее уязвимое место. Клыки старика блестят из-под злобно приподнятой губы, они в каком-то дюйме от напряженных шейных мышц соперника, как раз в том месте, где под кожей проходит яремная вена. Вспомните – в разгар битвы оба волка подставляли друг другу только зубы, наименее уязвимую часть тела. Теперь же потерпевший поражение боец намеренно подставляет врагу свою шею, укус в которую, несомненно, окажется смертельным. Говорят, что первое впечатление обманчиво, но на этот раз пословица не оправдывает себя».
Как вы полагаете, читатель, будет ли нанесен роковой удар? Можете не переживать. Собака или волк, признавшие свое поражение и подставляющие врагу шею, никогда не будут укушены всерьез. Дело ограничится глухим ворчанием победителя, звучным клацаньем челюстей в миллиметре от шеи соперника, иногда даже ритуальным встряхиванием невидимой жертвы. Но кровопролития не произойдет. Просьба о милости будет обязательно удовлетворена. Совершенно очевидно, что одержавшее верх животное просто не в силах нанести последний удар. Врожденный запрет на убийство себе подобных у волков необычайно силен. Потерпевший в конце концов спасается бегством, а победитель оставляет на поле боя свою метку, точным движением подняв заднюю лапу.
С точки зрения эволюции, это оптимальное решение. Челюсти матерого волка – страшное и сокрушительное оружие. Одним неуловимым ударом, за которым грубый человеческий глаз даже не может уследить, волк вспарывает брюхо оленю. А в ритуальном поединке укусы наносятся в губы и челюсти, что, конечно, болезненно, но почти никак не отражается на состоянии здоровья тяжущихся сторон. Предусмотрительный отбор наделил опасных хищников мощными сдерживающими механизмами, которые строго-настрого запрещают им применять свое тяжелое вооружение друг против друга. И это понятно: если бы не надежные тормоза, волков на планете давным-давно бы не осталось. Исключений из этого правила природа почти не знает. Среди хищных зверей не обладают инструментами торможения агрессии всего несколько видов, ведущих одиночный образ жизни. Они встречают себе подобных только в сезон размножения, когда их сексуальная активность находится на пике и превалирует над всеми другими эмоциями. В первую очередь это ягуар и белый медведь, прочно удерживающие пальму первенства по убийству своих собратьев, особенно в условиях неволи. Лоренц справедливо пишет, что основательное знакомство с поведением волков помогло ему понять евангельскую мудрость, сплошь и рядом трактуемую неверно: «Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую». Не для того вы должны подставлять другую щеку, чтобы вам врезали еще раз, а для того, чтобы не смогли этого сделать.
Подобного рода жесткие ограничители наследственно закреплены отбором и называются естественной моралью. Так что мораль – это отнюдь не человеческое изобретение, природа озаботилась ее внедрением еще в незапамятные времена. Знаменитая пятая заповедь «не убий» была реализована эволюцией задолго до Моисея, причем ее КПД у многих животных не идет ни в какое сравнение с жалкими потугами Homo sapiens. Понаблюдайте за дракой двух котов. Стоя на напружиненных лапах и выгнув спину, они душераздирающе вопят, почти соприкасаясь носами. Такой психологический поединок может продолжаться довольно долго и далеко не всегда кончается реальной схваткой. Эрнест Сетон-Томпсон замечательно описал этот ритуал в «Королевской аналостанке». За неимением первоисточника под рукой, процитирую одну только строчку по памяти: « – Уау! – сказал желтый, пододвигаясь вперед на одну шестнадцатую дюйма». Если дуэль все-таки переходит в активную фазу, удары сыплются градом, шерсть летит во все стороны, а соперники целы и невредимы. У бродячих котов-драчунов уши изодраны в клочья, а вот одноглазые среди них попадаются крайне редко. Между тем кошачьи когти – серьезное оружие; отбиваясь от собаки, кот целит врагу в глаза и часто достигает успеха. Сетон-Томпсон рассказывает, как обыкновенная домашняя кошка, защищая котят, обратила в бегство взрослого медведя. Хозяин леса позорно бежал, прикрывая морду лапой, а кошка упорно его преследовала, пока обезумевший от страха зверь в панике не взобрался на дерево.
Выяснение отношений у многих животных часто выливается в ритуал, ограничивается только демонстрацией силы (зубов, когтей или рогов) без реального ее применения. Тот, кто проиграл психологический поединок, принимает позу подчинения, и победитель постепенно умиротворяется. А у некоторых видов отсутствует даже демонстрация – например, у ядовитых змей. Малейший намек на применение силы, робкая попытка обнажить оружие могут стать смертельно опасными в столь щекотливой ситуации. Мудрый отбор прав как всегда, ибо непреднамеренное, случайное прикосновение ядовитых зубов к шее соперника быстро приведет к весьма плачевным последствиям. Поэтому змеи даже рот не открывают, а меряются ростом, вытягиваясь как можно выше. Кто сумел унизить противника, взглянув на него свысока, тот и победитель. Поединки ядовитых змей кажутся настолько безобидными, что многие зоологи принимали их за брачные танцы.
А вот наши милые голубки, тюкающие друг друга хилыми клювиками, врожденных запретов за душой не имеют. В естественных условиях тормоза голубю не нужны, поскольку он не в состоянии убить противника одним ударом, а проигравшая сторона может без особого труда спастись бегством, точнее улететь. Победитель не преследует побежденного. Но если голубей запереть в тесной клетке, это почти неизбежно обернется трагедией. В книге «Кольцо царя Соломона» Лоренц рассказывает, как он необдуманно оставил в клетке на целые сутки двух совершенно ручных горлиц и что из этого вышло. Зрелище ему открылось жуткое: одна птица, распластавшись, лежала на полу, а ее темя, шея и спина были не просто ощипаны, но превратились в сплошную кровоточащую рану. Другой же голубь сидел на поверженном враге, как стервятник на своей добыче, и продолжал слабым клювом методично ковырять израненную спину жертвы. Когда пострадавший попытался встать, соперник опрокинул его легким толчком крыла и вернулся к прерванной работе. «Не вмешайся я, – пишет Лоренц, – птица, несомненно, прикончила бы собрата, хотя она была настолько усталой, что у нее почти слипались глаза».
Точно так же лишены тормозов многие копытные, потому что проигравшее схватку животное всегда может убежать. Например, косуля кажется безобидной скотиной, но это опасное заблуждение. Бык косули не только весьма агрессивен, но и вдобавок вооружен острыми рогами, которые легко пускает в ход по поводу и без повода. А поскольку врожденных регуляторов агрессивного поведения у него нет, содержать самца косули в неволе вместе с самками необходимо в очень большой вольере. Если помещение будет тесным, бык рано или поздно загонит слабейшего в угол и забьет насмерть. В природе отсутствие естественной морали косулям не мешает, ибо самая слабая самка всегда убежит от разъяренного быка.
А как обстоит дело с врожденными запретами у человека? Увы, приходится признать, что сдерживающих начал у нас с вами негусто. Человек – агрессивное животное. Люди убивают друг друга чаще, чем любой другой биологический вид. Исключение, быть может, составляют только крысы, на каждом шагу демонстрирующие готовность убивать себе подобных, но там ситуация особая. Кровавые столкновения происходят между конкурирующими крысиными стаями, тогда как внутри сообщества царят тишь да гладь и божья благодать. Мы же готовы прикончить собрата по любому самому ничтожному бытовому поводу, придравшись к форменному пустяку. Правда, в отличие от голубей или косуль, кое-какие тормоза у нас имеются, но работают они плохо. Человеку в ходе социальной эволюции пришлось выдумать сложную систему моральных заповедей, чтобы обеспечить минимальную стабильность популяции. К сожалению, писаный закон никогда не бывает столь же эффективным, как врожденный запрет, и потому вся история нашего вида – опасный путь по лезвию ножа.
Наши предки – сравнительно некрупные всеядные приматы африканских саванн – были слабо вооружены от природы и не представляли серьезной опасности друг для друга. Если два человека дерутся голыми руками, смертельный исход практически исключен, поэтому рачительный отбор, никогда не измышляющий дополнительных сущностей без необходимости, даже не подумал озаботиться созданием надежных программ торможения агрессивности. Так бы мы и жили да поживали, не зная горя, как живут человекообразные обезьяны, но наших предков подвела их башковитость. Человек, еще не выйдя толком из животного состояния, начал брать в руку острый камень и увесистую дубину из дерева или кости. Отныне прикончить собрата стало делом нехитрым, а вот моральные ограничители работали по старинке. Человек оказался единственным на планете видом, готовым убивать направо и налево не для того, чтобы элементарно прокормиться, а просто так. Вдобавок он непрерывно совершенствовал орудия убийства и очень быстро достиг немалых успехов, а неповоротливая биология, обреченная плестись в хвосте скоропалительного социогенеза, была не в силах одним махом перекроить изначально слабую естественную мораль. На протяжении нескольких десятков тысяч лет (это по самым осторожным оценкам) люди истребляют друг друга под разными предлогами, и конца этому не видно. Оказывается, не обузданный инстинктом разум не всегда является ценным эволюционным приобретением.
Правда, за последние 300 лет «шалостей» несколько поубавилось. В технологически развитых странах люди сделались толерантнее, нравы немного смягчились, а общественные институты претерпели несомненную эволюцию в сторону некоторой гуманизации. Остается уповать на технологии вроде генной инженерии, обещающей радикальное переустройство наших дурных наследственных задатков. Но уникальная способность Homo sapiens оборачивать себе во вред любые достижения все равно не дает покоя.
Справедливости ради следует сказать, что иногда социальные регуляторы человеческой агрессивности почти не уступают по своей эффективности природным механизмам. В своей замечательной книге «Агрессия» Конрад Лоренц рассказывает о крайне любопытных социально-психологических исследованиях, проведенных Сиднеем Марголиным, психоаналитиком из Денвера, среди индейцев североамериканских прерий. Марголина особенно заинтриговали индейцы-юта, которые в течение нескольких столетий вели жизнь, состоявшую из войн и грабежей. Такое существование подстегивало отбор и не могло не отразиться на генофонде популяции. Запредельное селекционное давление в условиях враждебного окружения сверх всякой меры взвинтило их агрессивность, и сегодня они страдают неврозами много чаще, чем любой другой североамериканский этнос. По мнению Марголина, основной причиной этого неблагополучия является постоянно подавляемая агрессивность, не находящая естественного выхода в расписанной как по нотам современной жизни. Моральный кодекс юта незамысловат и мало чем отличается от норм поведения других дикарей. Убийство чужаков не только не осуждается, но даже приветствуется, однако насилие по отношению к соплеменникам карается немедленно и на редкость жестко. Убивший соплеменника, пусть даже всего лишь по неосторожности, должен покончить с собой. Исключительная суровость такого «законодательства» лежит на поверхности: племя, воюющее не на жизнь, а на смерть, вынуждено гасить внутренние конфликты любой ценой.
В данном случае интереснее всего то обстоятельство, что почти 100 лет мирной и благополучной жизни не сумели переломить непререкаемой варварской традиции. Послушаем Лоренца.
«Эта заповедь оказалась в силе даже для юта-полицейского, который, пытаясь арестовать соплеменника, застрелил его при вынужденной обороне. Тот, напившись, ударил своего отца ножом и попал в бедренную артерию, что вызвало смерть от потери крови. Когда полицейский получил приказ арестовать убийцу, – хотя о предумышленном убийстве не было и речи, – он обратился к своему бледнолицему начальнику с рапортом. Аргументировал он так: преступник хочет умереть, он обязан совершить самоубийство и теперь наверняка совершит его таким образом, что станет сопротивляться аресту и вынудит его, полицейского, его застрелить. Но тогда и самому полицейскому придется покончить с собой. Поскольку более чем недальновидный сержант настаивал на своем распоряжении – трагедия развивалась, как и было предсказано. Этот и другие протоколы Марголина читаются, как древнегреческие трагедии, в которых неотвратимая судьба вынуждает людей быть виновными и добровольно искупать невольно совершенные грехи».
Что можно сказать по этому поводу? Во-первых, такой необычный стереотип поведения встречается исключительно редко и представляет собой скорее забавный казус, чем правило. Подавляющее большинство агрессивных особей Homo sapiens испокон веков убивали и до сих пор продолжают убивать всех подряд, не делая особой разницы между своими и чужими. Кроме того, человек разумный был каннибалом, что не только автоматически означает снятие библейского запрета «не убий», но и как минимум свидетельствует об отсутствии чувства отвращения к виду, запаху и вкусу мяса своих собственных соплеменников. Если относительно людоедских наклонностей архантропов и палеоантропов можно вести дискуссии, то с нашим видом все ясно как божий день: сообразительный Homo sapiens никогда не упускал случая полакомиться человечиной. Между прочим, настоящие хищники почти никогда не бывают каннибалами. Когда волчица играючи покусывает волчонка, тот только резвится от полноты чувств. Он знает, что его не съедят. А вот когда женщина строго говорит маленькому ребенку: «Я тебя съем!», или то же самое произносит чужой взрослый дядя, ребенок пугается всерьез. Ибо врожденная генетическая программа знает: съедят и глазом не моргнут, у людоедов это в порядке вещей.
Во-вторых, заповедь «не убий» распространяется у индейцев из племени юта только на своих сородичей. Клановое мышление – характернейшая черта почти всех примитивных народностей, и совсем не случайно самоназвание многих первобытных племен означает в буквальном переводе просто «люди». Соседи людьми не являются по определению, и поэтому с ними можно обращаться, как с обыкновенной дичью. Между прочим, чукчи, о которых сложено столько анекдотов, чукчами себя никогда не называют: эту унизительную кличку налепили на них соседи-недоброжелатели. Сами же охотники на морского зверя именуют себя возвышенно и гордо – луораветлан, что в переводе означает «настоящие люди». Хотя социальное торможение агрессивных инстинктов и может в некоторых случаях дать сравнительно неплохой результат, оно все равно гораздо слабее врожденных механизмов подавления агрессивности.
Итак, резюмируем: человек – это весьма агрессивное животное, в значительной мере освободившееся от давления естественного отбора. Социальная эволюция шла ускоренными темпами, отбор за ней не поспевал, технология обработки камня становилась все изощреннее, и в результате равновесие между оружием и моралью оказалось окончательно и бесповоротно утраченным. Дело не в том, что человек как-то особенно плох сам по себе или запредельно агрессивен, дело в изначальной слабости моральных запретов, которые перестали соответствовать его непомерно усилившейся вооруженности. Постепенно человек стал самым страшным хищником на планете, готовым сеять смерть на каждом шагу; дикие звери угадывают это интуитивно и предпочитают не связываться с неуклюжей голой обезьяной на задних лапах.
А можем ли мы хотя бы в самых общих чертах реконструировать образ жизни наших далеких предков, когда они еще только выделялись из животного мира? Поскольку наш вид – примат, пусть двуногий и безволосый, имеет смысл повнимательнее присмотреться к повадкам и нравам современных обезьян. Этологи могут нам поведать немало интересного о забавных аналогиях в поведении высших приматов и Homo sapiens. Система отношений внутри сообщества обезьян может послужить неплохой моделью человеческого социума.
Генетически нам ближе всех человекообразные обезьяны – гориллы, орангутаны и шимпанзе, но вот в плане социальном они как раз менее всего показательны, ибо не образуют больших и сложно организованных групп, живут под защитой леса и питаются простой пищей, которой у них всегда в достатке. Например, у горилл структура группы довольно проста. Эти очень крупные обезьяны, рост которых достигает 2 м, а вес доходит до 300 кг, невероятно сильны, вооружены мощными клыками и практически не имеют естественных врагов. Они строгие вегетарианцы и сравнительно миролюбивы. Вся полнота власти принадлежит старому самцу с седой спиной, который пользуется непререкаемым авторитетом. Другие самцы (их очень немного и все они значительно моложе) образуют между собой простое иерархическое соподчинение. Дружественных союзов они никогда не заключают, а противостоять иерарху по отдельности, разумеется, не могут. Седой самец постоянно напоминает о своем ранге, заставляя подчиненных уступать пищу, удобные места для отдыха и оказывать другие знаки внимания. Сообщество горилл отличается высокой стабильностью, а наведение порядка достигается лишь угрожающими жестами и мимикой. Серьезные столкновения невероятно редки. Обычно дело ограничивается тем, что седой самец неторопливо подходит к провинившемуся, и тот сразу же принимает позу подчинения. Доминант похлопывает его по спине, изображая ритуальное наказание, и конфликт на этом исчерпывается.