Страница:
На вчерашнем семейном совете решили похороны устроить на кладбище возле поселка Кислотные дачи, там было почти родовое место упокоения п-ских Устиновых: рядом лежали отец матери, её младшая сестра, два брата (сводный и двоюродный), множество племянников и племянниц. Только любимая моя бабушка Василиса Матвеевна лежала далеко от второго мужа, в Новых Лядах, где доживала век у старшей своей дочери, моей вздорной тётки Анастасии Федоровны, о которой речь ещё впереди.
Мишина провезла нас с Надей новой почти лесной дорогой (впрочем, дорога эта уже существовала, до моего отъезда на ПМЖ в Москву) мимо кладбища, прокатив потом по центральной улице Второго участка, улице Веденеева мимо дома, где когда-то была моя первая и последняя отдельная п-ская квартира, где два года жила дочь Злата, мимо детского садика, в который она с великой неохотой ходила, и горькая наша экскурсия вывела к похоронному бюро на улице Щербакова, центральной улице поселка ПДК, расположенному в полуподвале прямо напротив такого же полуподвала через улицу, где располагался книжный магазин, возглавляемый В. Поповым, одним из первых живьём увиденных мною писателей, сочинившим роман "Две силы", но так и не удостоенным принятия в п-скую писательскую организацию. Магазина, конечно, давно не было в природе, до книг ли окраине города П., слава Богу, похоронные конторы несколько лет как появились! Они людям, безусловно, нужнее всяких там книжных лавок.
На обратном пути в центр мы свернули на кладбище. Там было покойно. Чистый воздух целительно освежал легкие. Зелень успокаивала глаза. Могильщиков на месте не было. Табличка на сторожке гласила, что их приемное время с 9 до 10 утра, а было уже за полдень. Сосед остался в машине, а мы с Надей несколько раз прошлись взад вперед между рядами и шеренгами памятников, постояли около надгробий её родителей, сестры, в другом месте брата. Везде находилось место только для одной могилы, но куда потом было пристраивать мою бедную мать, прожившую с мужем нелегкую долгую жизнь и желавшую хотя и без большой охоты лечь с ним рядом в холодную влажную глину, чтобы в утлом деревянном ковчеге дожидаться трубного гласа, возвещающего всеобщее пробуждение для Страшного Суда.
Мы с Надей склонились отгородить участок рядом с могилой жены двоюродного брата матери Николая Николаевича, которого я помнил весьма смутно, а жену его, как ни старался, вообще не вспомнил.
К моргу мы приехали загодя, слегка, правда, поплутали во дворе, но нужный подземный бункер нашли. Вскоре обнаружилась и машина перевозки с заказанным гробом, только вот усердные на словах племянники подкачали: они не появились ни в назначенное время, ни через полчаса. Пришлось мне с соседом заносить в бункер гроб, обитый красной линючей материей, сразу же оставившей кровавые следы на моих ладонях, рубашке (в районе живота) и на светлых джинсах. Отца ни в каких регистрационных журналах не значилось. Минут десять мы с женщиной-регистратором гоняли листы журнала взад-вперед, пока она не спросила меня по наитию:
- А он у вас одетый?
И получив утвердительный ответ, зычно гаркнула полупьяному мужику-помощнику:
- Эй, что встал, открывай "блатную" камеру!
Заскрежетали металлические запоры. Широкая дверь холодильника распахнулась и, войдя в камеру, я увидел на обитом жестью топчане какого-то полуголого татарина и рядом два узла: большой и маленький. Малый узел (ребенка?) мужичок сразу переложил на другой стол. Мы в это же время закатили в камеру носилки на колесиках. Потом он развязал другой узел, и я увидел хорошо знакомое спокойное лицо словно бы спящего отца, одетого в лучшие свои вещи. Узел был снова завязан. Меня понужнули и я, взяв головную часть, а сосед - ноги, переложили покойного на носилки. Узел благополучно переместился потом в гроб, и мы с соседом, подхватив его в том же порядке: я - за головную часть, а он - за ножную, вынесли гроб из подземелья и вкатили в машину перевозки.
Оставив тетку Клаву дожидаться опаздывающих племянников, мы кавалькадой в две машины приехали домой. Гроб на пятый этаж поднимали на длинных белых вафельных полотенцах, специально купленных матерью для похорон, сзади несли мы с соседом, а впереди - двое соседских мальчишек.
Гроб поставили на табуретки в гостиной, сняли крышку, обставили изголовье свечами, которые я купил по дороге в бюро, заехав для этого в реставрируемый мужской монастырь в Мотовилихе, а я снова уехал на машине перевозки в офис фирмы доплачивать за услуги и получить необходимые документы, чтобы матери потом не трудить больные ноги и сердце. Надо сказать, отцу, как инвалиду Великой Отечественной войны, полагались немалые льготы, но от ряда их пришлось отказаться. К чему гонять на кладбище воинский оркестр, хотя и бесплатный? К чему будоражить жилой квартал, напоминая многочисленным невольным слушателям о бренности всего сущего? А какая насмешка во всех положенных пособиях и якобы сочувствиях? Так, профсоюзный лидер ПДК (комбината, где отец проработал на здравпункте больше 20 лет) пообещал по собственному почину материальную помощь в 50 тысяч рублей и бесплатный гроб, но лидер был как на грех в очередном отпуске, дал телефон директора, по которому его секретарь ответила матери, что вопрос пока ещё не решен и вряд ли гроб будет бесплатным, скорее всего он выйдет даже дороже, чем в фирме. Конечно, мать, поблагодарив за заботу, от такой помощи отказалась. Медсанчасть, где мать отработала тридцать с лишним лет сначала рядовым врачом, а потом и главным, пообещала 150 тысяч, но в отдаленном будущем, ибо денег у больницы в данное время нет и на зарплату. Горвоенкомат пообещал оплатить большинство расходов, связанных с похоронами ветерана, но только неизвестно когда, ибо в июле не прошли ещё платежи на ноябрь прошлого года. А ведь крутятся в каком-то банке похоронные денежки, и кто-то хитрый и смекалистый имеет неплохие дивиденды. В рыночное время и на покойниках заработать не грех. Деньги, как говаривал римский император Веспасиан, не пахнут.
Вечером мать, наконец, дождалась звонка от Теперевых, родителей мужа сестры, которые сообщили, что Нина с двумя Олегами (большие и малым, двадцатилетним) выехала на своей машине ещё в воскресенье, и они звонили уже из Саратова, так что, если не вечером, то уж рано утром в среду они будут в городе П. и точно успеют на похороны. Мать несколько успокоилась, к тому же она принимала элениум.
Спать я лег как обычно поздно, часа в два ночи. Пробовал читать какой-то мерзкий отечественный детектив. Потом лег на отцовский диван в гостиной и провалился в черноту. Присутствие гроба в той же комнате не страшило. Покойник, к счастью не "пах", а кузина Надя очень опасалась именно стойкого запаха, ведь Михаила Андреевича (в бытность мою мальчиком яростного атеиста) готовились отпевать, а запах мог помешать очному отпеванию. В воздухе гостиной стояло свечное благовоние. Впрочем, у меня началась ангина, заложило нос, видимо, продуло в поезде или уже у матери в доме, и я на самом деле ничего не мог ощущать, никакого запаха. Одно голое воображение.
Около шести утра зазвенел телефон. Теперевы сообщили, что сестра моя с зятем не появились, следовательно, обещанной машины для поездки на кладбище не будет. А машина соседа от бесконечных разъездов перегрелась и тоже на время вышла из строя.
Моя бедная матушка подхватилась, и не успел я сообразить что к чему, как она выкатилась за дверь со словами, что отправилась к племяшу-мотоциклисту решать вопрос с могилой. Я впал в прострацию: представить мать, мчащейся на мотоцикле по загруженному автотранспортом городу, было выше любых моих творческих сил.
Около восьми утра, как и уславливались, появилась Надя, с которой мы собирались к могильщикам. Рассказав о странном решении матери, я развел руками. Надя немедленно поехала к этому мотоплемяшу, у которого, к сожалению, телефона, не было. Минут через десять воротилась мать, и я понял, что мотоциклиста она разыскивала и вызывала для нас с Надей, а вовсе не для себя, так как отпала возможная машина зятя Олега. Еще через десять минут появился Игорь, видимо, с большого бодуна и заявил, что железный конь у крыльца и нетерпеливо бьет копытами. Стали ждать Надю.
Она, сгоняв бессмысленно к Игорю домой, вернулась почти в девять часов утра. Мой выстроенный график летел к черту. Втроем вы резво спустились к мотоциклу, надели шлемы и разобрались с местами. Надя села в люльку, а я взгромоздился на заднее седло, взявшись одной рукой за ременную скобу, а другой за край люльки. Поехали с ветерком. На мотоцикле я не сидел лет сорок. Так вообще долго не живут. Лавирование между юрко снующими машинами и бесцеремонными грузовиками по частично перекопанным улицам не добавляло мне оптимизма. Призрак аварии витал над нами, и погибнуть в день похорон отца вовсе не казалось несбыточным.
Впрочем, Игорь оказался хорошим водителем и домчал нас почти до цели в мгновение ока, другое дело, что Надя перепутала поворот и, проскакав по лесной кочковатой дороге метров двести, мотоцикл застрял в глубокой колдобине.
Время поджимало, было уже около десяти утра, в двенадцать планировался вынос гроба, в тринадцать - отпевание в монастыре, в шестнадцать - поминки в снятой для этого столовой. Оставив Игоря при мотоцикле, мы с Надей бросились почти бегом, петляя между деревьями. Через несколько десятков метров показался край кладбища и уже вполне цивилизованной дорожкой мы подошли к знакомой сторожке, около которой безуспешно фланировали вчера. Сегодня могильщики были на месте. Дверь в сторожку была отперта. Мы вошли вовнутрь. Двое довольно молодых человека, чисто и опрятно одетые, раскладывали завтрак на импровизированном столике. Я представился, изложил цель визита, передал копию квитанции об уплате за могилу, вручил пакет с тремя бутылками водки.
- А еду привезли? - прозвучал конкретный немедленный вопрос старшого.
- Обязательно, - не менее лаконично ответил я и достал из другого пакета отдельный сверток с пирогами, колбасой, помидорами
и огурцами
Удовлетворенный доставленным, смотритель столь печального места начал с ходу убеждать меня заказать сразу весь архитектурный комплекс: цементную надмогильницу и памятник из гранитной крошки. Краем уха я слыхивал, что постоянный памятник ставится обычно через год после похорон, когда осядет земля вокруг могилы, а временный памятник (пустотелая железная пирамидка с православным крестом на вершине) был уже мною приобретен. Не желая сразу отказывать, я пообещал посоветоваться с родными насчет гранитного памятника, а на установку надмогильницы согласился, только поразившись вслух запрошенной за установку цене. На мой взгляд, даже половины требуемого было могильщикам с лихвой.
Потом около часа мы втроем (Надя, могильщик и я) бродили по кладбищу, выбирая окончательное место. Около близких покойных родственников с трудом втискивалась только одна могила, а мать просила меня о месте для двоих. Таковое было только около могилы жены моего двоюродного дяди, и на нем-то мы и остановились.
Когда мы с Надей вернулись к мотоциклу, Игорь безмятежно спал в люльке. Разбуженный, он, видимо, не сразу врубился в действительность, ибо, когда мы с ним выдернули мотоцикл из трясины, он столь лихо разогнался, что немедленно врезался люлькой в березу и опрокинулся набок, слава Богу, сам не пострадал.
Обратный путь примерно до половины прошел относительно гладко, но, миновав Мотовилиху и проехав Южную дамбу, Игорь свернул куда-то не туда уже сам, и мотоцикл, обиженный невниманием и устав от напряжения, зачихал и мертво стал около квартала, частных домов в неизвестном мне районе. Его бросили под присмотр тамошних ребятишек, и, я надеюсь, он сегодня жив-здоров и так же верно служит тому же хозяину.
Пешком возвращаться было немыслимо, легковых машин не было видно поблизости, тем паче такси, и мы с пересадкой - безбилетные, потому как без денег и талончиков - добрались на автобусе и трамвае до дому. Чудо, что не опоздали. Народу собралось много: человек до шестидесяти. Побыв в гостиной у гроба (Нина со своей семьей тоже успела, и я встретился с родной сестрой впервые за шесть лет). Мы задули свечи.
Гроб понесли родственники. Около подъезда его поставили на табуретки и устроили прощание. Возможно, столько добрых слов покойный не слышал при жизни за все долгие восемьдесят два года. Пересказывать их не могу и не хочу, во-первых, многое просто-напросто не запомнил, во-вторых, люди говорили в основном стереотипами, то, что принято говорить в подобных случаях. De mortius aut bene aut nihil1
Гроб погрузили в катафалк. Туда же поставили памятник и венки. Мать с сестрой сели на боковые скамейки поближе к гробу. Я примостился на заднем сиденье. Весь проход был занят стоящими людьми. Еще более забитым был микроавтобус. На кладбище поехали все пришедшие.
По дороге нужно было удерживать падающие венки и памятник; было боязно, что, раскачавшись, он может выбить боковое стекло. И все-таки дребезжанье памятника и поддерживанье венков вносили, мне кажется, живую ноту в поездку, помогали не уходить людям поностью в оцепененье. Parva leves capunt animos 2
Через какое-то время катафалк остановился. Все вышли. Перед нами открылся монастырь, не тот, восстанавливаемый из руин в Мотовилихе, где я покупал вчера, свечи, а хорошо сохранившийся, скрытый за могучей кованой железной решеткой, перед которой выстроилось не менее десятка автобусов. Я отправился платить за требы, к окошечку кассы выстроилась небольшая очередь. Когда, расплатившись, я зашел в церковь, наш гроб уже стоял в центре на специальных деревянных козлах. Душе не хотелось глядеть окрест, но периферийное зрение автоматически фиксировало подробности. Vita inserta, mors moors certissima. 3
Всего внесли примерно шесть гробов. Рядом с Михаилом Андреевичем лежал юноша, почти подросток, на лице которого буквально живо
______________
1. О мертвых или хорошо, или ничего (лат.)
2. Мелочи прельщают легкомысленных (лат.)
3. Жизнь неверна, но смерть как нельзя более достоверна (лат.)
го места от ударов не было. "Убитый", - шелестнуло по толпе. Несколько покойников были запеленаты полностью, лица не открывали. Справа от отца лежала женщина лет пятидесяти, над которой убивалась в безудержном плаче, видимо, дочь, миниатюрная пепельная блондинка, вся в черном и чуть ли не под вуалью. Ко мне подошел дьякон и попросил денег для певчих. Потом он начал читать нараспев по книге, лежащей перед ним на подобии пюпитра. Время от времени ему аккомпанировали пением из-за алтаря. Дьякон перемежал свой речитатив круговыми обходами вкруг гробов, помахивая на ходу кадилом, из которого при размахивании сыпались крупные яркие искры. Иногда дьякон, стоя у пюпитра и читая очередной стих, добавлял в кадило какой-то порошок: воск или уголь.
Когда отпевание закончилось, и выстроились очереди - каждая к своему усопшему, мы с матерью простились последними, как и положено. Мой носовой платок, который я дал ей вытирать слезы, мать, как потом оказалось, вложила в руку покойного мужа.
После прощания все гробы были накрыты крышками, и равномерный стук заколачивания гвоздей был последним напутствием. У нас молотка не оказалось, и мы несколько поотстали от соседей, пока откуда-то возник молоток. Nil sine magno vita labore dedit mortalibus. 1
Затем была езда по уже знакомой окраинной дороге, нужный поворот на кладбище и тоже знакомая кирпичная сторожка могильщиков. Было два часа пополудни, солнце светило почти во весь накал. Было жарко и сухо. Гроб пронесли на полотенцах между деревьями, памятниками и надгробиями. Самым кратким путем.
Могила была вырыта метра на полтора-два глубиной. Глина лежала чешуйчатыми влажноватыми пластами, но дно могилы было, к счастью, сухим. Гроб поставили на две свежесрубленные жерди, уже не открывая его.
_______
1. Жизнь ничего не дала смертным без большого труда (лат.)
Были прощальные речи. Никто, конечно, не готовил церемониала, никто не готовился к произнесению речей, и в этой безыскусности прощания была та искренность скорби, которая скрашивала некоторую фальшь и неточность произносимого.
Могильщики уже, было, взялись за веревки, готовились выдернуть жерди, но ещё и ещё хотели сказать свое слово прощания люди, которых я или не знал, или уже не помнил.
Наконец, гроб был опущен в могилу. Полетели первые комья, и я ушел, отошел в сторону, ибо двоюродный брат Сергей предложил мне свои услуги по возведению ограды и металлического столика со скамейкой, а старшой похоронной команды начал снова пытать меня относительно немедленного изготовления памятника из гранитной крошки, от чего я на этот раз решительно отказался, а вот на изготовление надмогильницы и уплату за землю под будущую могилу дал добро. Общая сумма не превысила миллион, что меня, признаться, удивило в лучшую сторону, видимо, мои утренние сентенции по поводу необыкновенной дороговизны (круче московских цен) всех предложений.
Со старшим я договорился о том, что приеду через день, в пятницу, и расплачусь по полной программе. Аванса он не просил, и я решил не давать, тем более что все свои п-ские координаты я оставил ещё утром.
Все рано или поздно заканчивается. Vita nostra brevis est. 2
Утихло роение провожающих отца в последний путь. Часть родственников, живущих на Кислотном, попрощалась с нами и на поминки не поехала, пообещав придти обязательно на девятый и сороковой день. Некоторые наиболее пожилые поехали на автобусе и сошли по дороге, и все равно в столовую прибыло не меньше шестидесяти человек.
Стол был традиционный: кутья (рисовал каша с изюмом), рыбные и мясные пироги, салаты, горячий суп и мясное блюдо. Пили только вод
_________
1. Заботы о погребении, устройство гробницы, пышность похорон - всё это скорее утешение живых, чем помощь мертвым (лат.)
2. Жизнь наша коротка (лат.)
ку. Пили, надо сказать, умеренно и, по крайней мере, половина припасенных бутылок перекочевала обратно в сумку. Я подарил две поллитровки племяннику, водившему микроавтобус, на котором он и доставил нас домой.
Мама рухнула на кровать, а мы втроем: сестра, зять и ваш покорный слуга сели на кухне продолжить тризну и пообщаться после многолетней разлуки. Надо было попутно решать вопрос, где жить матери, хотя последнее слово, естественно, было за ней. Надо было просто передохнуть, расслабиться после похоронной коловерти. Вполне мирный разговор постепенно перешел-таки в выяснение отношений между сестрой и мною. Бог свидетель, я держался до последнего и был терпелив, не в пример прежним годам. Нина, по обыкновению, вспомнив то хорошее, что я ей оказывал в детстве, стала, разгоряченная водкой или воспоминаниями, припоминать мне все мои прегрешения, особенно меня достало её обвинение в том, что не пригласил в свое время на свадьбу дочери.
- Или у тебя сестра урод и не умеет себя вести в обществе, или я бы на хороший подарок не разорилась, - допытывалась Нина, и я сдался, зарыдал, видимо, водка плакала моими горючими слезами и неожиданно провалился в мягкую бесконечно-добрую темноту.
5
Утром я очнулся опять на отцовском диване. Зять мой спал на полу, на матраце, застеленном простыней, положив под подушку валик от кресла-дивана. Мастодонтоподобное чудище стояло рядом у стены, но по разговорам не выдерживало даже ребенка.
После завтрака в тесном семейном кругу и вполне миролюбивой беседы я отправился бродить по городу и наткнулся на филиал п-ского торгового дома недвижимости. На мой взгляд, матери надо было менять этажность (пятый этаж без лифта явно не для сердечницы и тромбофлебитчицы) и решать вопрос о разъезде со своей сводной сестрой и моей тёткой Тасей, которая сначала подбила съехаться, а потом затаскала мать по судам, настаивая на разделении счетов и размене (было их не менее пяти, не считая других пакостей), но при конкретном предложении не соглашалась, только мороча голову.
Сейчас, вспоминая происшедшее, первые три дня жизни в городе П. идут в памяти замедленно, кажется, это называется в кино ретардацией, а последующие летят с максимальной быстротой. Многое не запомнилось, многое не имело той значимости, когда важна любая деталь, когда каждая мелочь приобретает поистине символическое значение.
Мать каждый вечер устраивала бесконечные примерки отцовских вещей: я, Олег, позднее его сын, а мой племянник Олег Олегович примеряли рубашки, костюмы, зимнее пальто, плащи, новую кожаную куртку, антикварное китайское габардиновое пальто, свитера, туфли. Чаще всего я тут же выпадал из числа претендентов: мои габариты на два размера больше отцовских исключали участие в этом безумном показе мод. Рубашки и костюмы не подошли никому, и самый строгий костюм вручили на девятый день двоюродному брату Сергею, которому, во-первых, костюм сказался впору, во-вторых, хотя он уже и получил оплату за изготовление ограды, но хлопоты, безусловно, стоили дополнительного вознаграждения. Куртку и китайское пальто был готов взять я, но общее собрание постановило, что на племяннике Олеге Олеговиче эти вещи смотрятся безукоризненно, с чем и мне пришлось нехотя согласиться. Впрочем, без особой внутренней борьбы и драматизма. Мне действительно ничего не было нужно. Налаженная пусть и не до конца жизнь моя не менялась существенно, качественно от любых подарков и денежных вливаний (разумеется, в тех объемах, которые могла позволить себе моя бедная мать), а количественное умножение сущностей было чревато неминуемым воздаянием (по минусу), см. законы Оккама.
6
Девятый день прошел чинно и благолепно. Сестра оказалась на высоте, и стол удался на славу. Не описываю его, ибо вкушая, вкусих мало меду... Edite, bibite, post mortem nulla voluptas! 1
Пил я, как и в другие дни, весьма умеренно и в объятия тьмы больше не упадал.
Собралось на поминки родни человек сорок, спасибо им! Горели свечи, стояла налитая водкой рюмка отца перед его фотографией, снова говорились хорошие слова. Aut bene aut nihil. 2
Я уже собирался уезжать домой. Всех дел не переделаешь, городу теперь я - чужой, друзей здесь не осталось, как, впрочем, и в столице. Одна мать бедная, непристроенная, которая на Украину ехать не хочет и впрямь делать ей там нечего: ни по здоровью, ни по совпадению характеров, а ко мне - тоже проблема немалая.
После поминок зять с сестрой и племянником уехали вместе со сватами в Зак-ск, им надо было не только отдать долг вежливости старикам Теперевым, но и просто отдохнуть от сутолоки, ибо сидеть впятером в двух комнатах было антигуманно и нелепо. К тому же нужно было старшему Олегу помочь своему отцу по даче; настилать полы, благоустраивать огород, стеклить парники...
Я подбил мать пойти к председателю правления жилищного кооператива. Justa causa. 3 Надо же когда-то решать жилищный вопрос. Тётка моя Тася не появилась ни на похороны отца, ни на девятый день. Не по-христиански это было, а тётка, вроде, всегда была набожной. Но, очевидно в первую очередь для себя, а не как её мать, а моя любимая бабушка, веруя всем сердцем, всей душою, как бы ни для чего. Впрочем, что это я философствую. Мне хотелось, кстати, встретиться с теткой, посмотреть ей в глаза, поговорить. Временами, особенно в начале судебной схватки сестер, я даже сочувствовал ей больше,
____________
1. Ешьте, пейте, после смерти нет никакого наслаждения (лат.)
2. Или хорошо, или ничего (лат.)
3. Законная причина (лат.)
понимая трудность совместного существования с моими стариками, особенно с отцом.
Я просил неоднократно мать найти возможность пригласить тетку, но она не знала, где та проживает. В очередном разговоре я узнал, что с матери перестали уже восемь месяцев брать плату за коммунальные услуги за тетку, до этого все годы она платила за Тасю, причем та не только никогда не участвовала, но даже и не пыталась участвовать в квартирных расходах. Вот где зацепка, вот как подставились председатель и бухгалтер кооператива, признав, таким образом, сам факт непроживания тетки, что давало повод её, что называется, прищучить, а может и выписать.
Председатель правления, молодой человек лет тридцати, очкарик, изворачивался, как уж, не желая давать требуемую справку, но нам удалось выбить из него удобоприемлемый текст, который я тут же напечатал на его машинке и попросил заверить. Поставив печать, он не расписался, а попросил пройти вместе с ним к бухгалтеру, чтобы согласовать с ней факт выдачи официальной бумаги. Что ж, пошли. Там я впервые увидел "мегеру", которая всегда "держала" сторону тетки и мелко пакостила родителям. Тетка её чем-то подкупила, недаром она говаривала матери: "Ну и что, что ты депутатом была, грамотная... Я вот не шибко грамоту разумею, но деньги всё делают. Моя внучка, что на рынке торгует, правильно говорит: деньги делают всё". Мне пришлось применить к "мегере" отвлекающий маневр и попросить выписку счетов оплаты за последний год, которую она делать, естественно, отказалась, но зато замороченный переговорами и бухгалтерским непротивлением по части справки председатель, наконец, поставил свою драгоценную подпись и я быстренько забрал бумаги, почти вырвав их из рук, и испарился с матерью из этой чертовой квартиры аки тать в нощи.
А сейчас надо вернуться для ясности квартирного сюжета назад лет на восемь. Однажды я получил от родителей сообщение, что они съехались с тетей Тасей, старшей дочерью моей бабушки от первого брака, и которой от очередного мужа досталась в наследство однокомнатная квартира в центре города П. Но так как съехались они в трехкомнатную кооперативную и тогда понятия не было о приватизации государственных квартир (у матери с отцом была именно кооперативная, также однокомнатная), то матери пришлось доплатить прежнему владельцу большие по тем временам деньги (недостающую разницу пая), то есть теткина квартира шла в зачет, но деньги все равно потребовались, Соответственно именно мать и стала членом ЖСК со всеми правами и обязанностями.
Мишина провезла нас с Надей новой почти лесной дорогой (впрочем, дорога эта уже существовала, до моего отъезда на ПМЖ в Москву) мимо кладбища, прокатив потом по центральной улице Второго участка, улице Веденеева мимо дома, где когда-то была моя первая и последняя отдельная п-ская квартира, где два года жила дочь Злата, мимо детского садика, в который она с великой неохотой ходила, и горькая наша экскурсия вывела к похоронному бюро на улице Щербакова, центральной улице поселка ПДК, расположенному в полуподвале прямо напротив такого же полуподвала через улицу, где располагался книжный магазин, возглавляемый В. Поповым, одним из первых живьём увиденных мною писателей, сочинившим роман "Две силы", но так и не удостоенным принятия в п-скую писательскую организацию. Магазина, конечно, давно не было в природе, до книг ли окраине города П., слава Богу, похоронные конторы несколько лет как появились! Они людям, безусловно, нужнее всяких там книжных лавок.
На обратном пути в центр мы свернули на кладбище. Там было покойно. Чистый воздух целительно освежал легкие. Зелень успокаивала глаза. Могильщиков на месте не было. Табличка на сторожке гласила, что их приемное время с 9 до 10 утра, а было уже за полдень. Сосед остался в машине, а мы с Надей несколько раз прошлись взад вперед между рядами и шеренгами памятников, постояли около надгробий её родителей, сестры, в другом месте брата. Везде находилось место только для одной могилы, но куда потом было пристраивать мою бедную мать, прожившую с мужем нелегкую долгую жизнь и желавшую хотя и без большой охоты лечь с ним рядом в холодную влажную глину, чтобы в утлом деревянном ковчеге дожидаться трубного гласа, возвещающего всеобщее пробуждение для Страшного Суда.
Мы с Надей склонились отгородить участок рядом с могилой жены двоюродного брата матери Николая Николаевича, которого я помнил весьма смутно, а жену его, как ни старался, вообще не вспомнил.
К моргу мы приехали загодя, слегка, правда, поплутали во дворе, но нужный подземный бункер нашли. Вскоре обнаружилась и машина перевозки с заказанным гробом, только вот усердные на словах племянники подкачали: они не появились ни в назначенное время, ни через полчаса. Пришлось мне с соседом заносить в бункер гроб, обитый красной линючей материей, сразу же оставившей кровавые следы на моих ладонях, рубашке (в районе живота) и на светлых джинсах. Отца ни в каких регистрационных журналах не значилось. Минут десять мы с женщиной-регистратором гоняли листы журнала взад-вперед, пока она не спросила меня по наитию:
- А он у вас одетый?
И получив утвердительный ответ, зычно гаркнула полупьяному мужику-помощнику:
- Эй, что встал, открывай "блатную" камеру!
Заскрежетали металлические запоры. Широкая дверь холодильника распахнулась и, войдя в камеру, я увидел на обитом жестью топчане какого-то полуголого татарина и рядом два узла: большой и маленький. Малый узел (ребенка?) мужичок сразу переложил на другой стол. Мы в это же время закатили в камеру носилки на колесиках. Потом он развязал другой узел, и я увидел хорошо знакомое спокойное лицо словно бы спящего отца, одетого в лучшие свои вещи. Узел был снова завязан. Меня понужнули и я, взяв головную часть, а сосед - ноги, переложили покойного на носилки. Узел благополучно переместился потом в гроб, и мы с соседом, подхватив его в том же порядке: я - за головную часть, а он - за ножную, вынесли гроб из подземелья и вкатили в машину перевозки.
Оставив тетку Клаву дожидаться опаздывающих племянников, мы кавалькадой в две машины приехали домой. Гроб на пятый этаж поднимали на длинных белых вафельных полотенцах, специально купленных матерью для похорон, сзади несли мы с соседом, а впереди - двое соседских мальчишек.
Гроб поставили на табуретки в гостиной, сняли крышку, обставили изголовье свечами, которые я купил по дороге в бюро, заехав для этого в реставрируемый мужской монастырь в Мотовилихе, а я снова уехал на машине перевозки в офис фирмы доплачивать за услуги и получить необходимые документы, чтобы матери потом не трудить больные ноги и сердце. Надо сказать, отцу, как инвалиду Великой Отечественной войны, полагались немалые льготы, но от ряда их пришлось отказаться. К чему гонять на кладбище воинский оркестр, хотя и бесплатный? К чему будоражить жилой квартал, напоминая многочисленным невольным слушателям о бренности всего сущего? А какая насмешка во всех положенных пособиях и якобы сочувствиях? Так, профсоюзный лидер ПДК (комбината, где отец проработал на здравпункте больше 20 лет) пообещал по собственному почину материальную помощь в 50 тысяч рублей и бесплатный гроб, но лидер был как на грех в очередном отпуске, дал телефон директора, по которому его секретарь ответила матери, что вопрос пока ещё не решен и вряд ли гроб будет бесплатным, скорее всего он выйдет даже дороже, чем в фирме. Конечно, мать, поблагодарив за заботу, от такой помощи отказалась. Медсанчасть, где мать отработала тридцать с лишним лет сначала рядовым врачом, а потом и главным, пообещала 150 тысяч, но в отдаленном будущем, ибо денег у больницы в данное время нет и на зарплату. Горвоенкомат пообещал оплатить большинство расходов, связанных с похоронами ветерана, но только неизвестно когда, ибо в июле не прошли ещё платежи на ноябрь прошлого года. А ведь крутятся в каком-то банке похоронные денежки, и кто-то хитрый и смекалистый имеет неплохие дивиденды. В рыночное время и на покойниках заработать не грех. Деньги, как говаривал римский император Веспасиан, не пахнут.
Вечером мать, наконец, дождалась звонка от Теперевых, родителей мужа сестры, которые сообщили, что Нина с двумя Олегами (большие и малым, двадцатилетним) выехала на своей машине ещё в воскресенье, и они звонили уже из Саратова, так что, если не вечером, то уж рано утром в среду они будут в городе П. и точно успеют на похороны. Мать несколько успокоилась, к тому же она принимала элениум.
Спать я лег как обычно поздно, часа в два ночи. Пробовал читать какой-то мерзкий отечественный детектив. Потом лег на отцовский диван в гостиной и провалился в черноту. Присутствие гроба в той же комнате не страшило. Покойник, к счастью не "пах", а кузина Надя очень опасалась именно стойкого запаха, ведь Михаила Андреевича (в бытность мою мальчиком яростного атеиста) готовились отпевать, а запах мог помешать очному отпеванию. В воздухе гостиной стояло свечное благовоние. Впрочем, у меня началась ангина, заложило нос, видимо, продуло в поезде или уже у матери в доме, и я на самом деле ничего не мог ощущать, никакого запаха. Одно голое воображение.
Около шести утра зазвенел телефон. Теперевы сообщили, что сестра моя с зятем не появились, следовательно, обещанной машины для поездки на кладбище не будет. А машина соседа от бесконечных разъездов перегрелась и тоже на время вышла из строя.
Моя бедная матушка подхватилась, и не успел я сообразить что к чему, как она выкатилась за дверь со словами, что отправилась к племяшу-мотоциклисту решать вопрос с могилой. Я впал в прострацию: представить мать, мчащейся на мотоцикле по загруженному автотранспортом городу, было выше любых моих творческих сил.
Около восьми утра, как и уславливались, появилась Надя, с которой мы собирались к могильщикам. Рассказав о странном решении матери, я развел руками. Надя немедленно поехала к этому мотоплемяшу, у которого, к сожалению, телефона, не было. Минут через десять воротилась мать, и я понял, что мотоциклиста она разыскивала и вызывала для нас с Надей, а вовсе не для себя, так как отпала возможная машина зятя Олега. Еще через десять минут появился Игорь, видимо, с большого бодуна и заявил, что железный конь у крыльца и нетерпеливо бьет копытами. Стали ждать Надю.
Она, сгоняв бессмысленно к Игорю домой, вернулась почти в девять часов утра. Мой выстроенный график летел к черту. Втроем вы резво спустились к мотоциклу, надели шлемы и разобрались с местами. Надя села в люльку, а я взгромоздился на заднее седло, взявшись одной рукой за ременную скобу, а другой за край люльки. Поехали с ветерком. На мотоцикле я не сидел лет сорок. Так вообще долго не живут. Лавирование между юрко снующими машинами и бесцеремонными грузовиками по частично перекопанным улицам не добавляло мне оптимизма. Призрак аварии витал над нами, и погибнуть в день похорон отца вовсе не казалось несбыточным.
Впрочем, Игорь оказался хорошим водителем и домчал нас почти до цели в мгновение ока, другое дело, что Надя перепутала поворот и, проскакав по лесной кочковатой дороге метров двести, мотоцикл застрял в глубокой колдобине.
Время поджимало, было уже около десяти утра, в двенадцать планировался вынос гроба, в тринадцать - отпевание в монастыре, в шестнадцать - поминки в снятой для этого столовой. Оставив Игоря при мотоцикле, мы с Надей бросились почти бегом, петляя между деревьями. Через несколько десятков метров показался край кладбища и уже вполне цивилизованной дорожкой мы подошли к знакомой сторожке, около которой безуспешно фланировали вчера. Сегодня могильщики были на месте. Дверь в сторожку была отперта. Мы вошли вовнутрь. Двое довольно молодых человека, чисто и опрятно одетые, раскладывали завтрак на импровизированном столике. Я представился, изложил цель визита, передал копию квитанции об уплате за могилу, вручил пакет с тремя бутылками водки.
- А еду привезли? - прозвучал конкретный немедленный вопрос старшого.
- Обязательно, - не менее лаконично ответил я и достал из другого пакета отдельный сверток с пирогами, колбасой, помидорами
и огурцами
Удовлетворенный доставленным, смотритель столь печального места начал с ходу убеждать меня заказать сразу весь архитектурный комплекс: цементную надмогильницу и памятник из гранитной крошки. Краем уха я слыхивал, что постоянный памятник ставится обычно через год после похорон, когда осядет земля вокруг могилы, а временный памятник (пустотелая железная пирамидка с православным крестом на вершине) был уже мною приобретен. Не желая сразу отказывать, я пообещал посоветоваться с родными насчет гранитного памятника, а на установку надмогильницы согласился, только поразившись вслух запрошенной за установку цене. На мой взгляд, даже половины требуемого было могильщикам с лихвой.
Потом около часа мы втроем (Надя, могильщик и я) бродили по кладбищу, выбирая окончательное место. Около близких покойных родственников с трудом втискивалась только одна могила, а мать просила меня о месте для двоих. Таковое было только около могилы жены моего двоюродного дяди, и на нем-то мы и остановились.
Когда мы с Надей вернулись к мотоциклу, Игорь безмятежно спал в люльке. Разбуженный, он, видимо, не сразу врубился в действительность, ибо, когда мы с ним выдернули мотоцикл из трясины, он столь лихо разогнался, что немедленно врезался люлькой в березу и опрокинулся набок, слава Богу, сам не пострадал.
Обратный путь примерно до половины прошел относительно гладко, но, миновав Мотовилиху и проехав Южную дамбу, Игорь свернул куда-то не туда уже сам, и мотоцикл, обиженный невниманием и устав от напряжения, зачихал и мертво стал около квартала, частных домов в неизвестном мне районе. Его бросили под присмотр тамошних ребятишек, и, я надеюсь, он сегодня жив-здоров и так же верно служит тому же хозяину.
Пешком возвращаться было немыслимо, легковых машин не было видно поблизости, тем паче такси, и мы с пересадкой - безбилетные, потому как без денег и талончиков - добрались на автобусе и трамвае до дому. Чудо, что не опоздали. Народу собралось много: человек до шестидесяти. Побыв в гостиной у гроба (Нина со своей семьей тоже успела, и я встретился с родной сестрой впервые за шесть лет). Мы задули свечи.
Гроб понесли родственники. Около подъезда его поставили на табуретки и устроили прощание. Возможно, столько добрых слов покойный не слышал при жизни за все долгие восемьдесят два года. Пересказывать их не могу и не хочу, во-первых, многое просто-напросто не запомнил, во-вторых, люди говорили в основном стереотипами, то, что принято говорить в подобных случаях. De mortius aut bene aut nihil1
Гроб погрузили в катафалк. Туда же поставили памятник и венки. Мать с сестрой сели на боковые скамейки поближе к гробу. Я примостился на заднем сиденье. Весь проход был занят стоящими людьми. Еще более забитым был микроавтобус. На кладбище поехали все пришедшие.
По дороге нужно было удерживать падающие венки и памятник; было боязно, что, раскачавшись, он может выбить боковое стекло. И все-таки дребезжанье памятника и поддерживанье венков вносили, мне кажется, живую ноту в поездку, помогали не уходить людям поностью в оцепененье. Parva leves capunt animos 2
Через какое-то время катафалк остановился. Все вышли. Перед нами открылся монастырь, не тот, восстанавливаемый из руин в Мотовилихе, где я покупал вчера, свечи, а хорошо сохранившийся, скрытый за могучей кованой железной решеткой, перед которой выстроилось не менее десятка автобусов. Я отправился платить за требы, к окошечку кассы выстроилась небольшая очередь. Когда, расплатившись, я зашел в церковь, наш гроб уже стоял в центре на специальных деревянных козлах. Душе не хотелось глядеть окрест, но периферийное зрение автоматически фиксировало подробности. Vita inserta, mors moors certissima. 3
Всего внесли примерно шесть гробов. Рядом с Михаилом Андреевичем лежал юноша, почти подросток, на лице которого буквально живо
______________
1. О мертвых или хорошо, или ничего (лат.)
2. Мелочи прельщают легкомысленных (лат.)
3. Жизнь неверна, но смерть как нельзя более достоверна (лат.)
го места от ударов не было. "Убитый", - шелестнуло по толпе. Несколько покойников были запеленаты полностью, лица не открывали. Справа от отца лежала женщина лет пятидесяти, над которой убивалась в безудержном плаче, видимо, дочь, миниатюрная пепельная блондинка, вся в черном и чуть ли не под вуалью. Ко мне подошел дьякон и попросил денег для певчих. Потом он начал читать нараспев по книге, лежащей перед ним на подобии пюпитра. Время от времени ему аккомпанировали пением из-за алтаря. Дьякон перемежал свой речитатив круговыми обходами вкруг гробов, помахивая на ходу кадилом, из которого при размахивании сыпались крупные яркие искры. Иногда дьякон, стоя у пюпитра и читая очередной стих, добавлял в кадило какой-то порошок: воск или уголь.
Когда отпевание закончилось, и выстроились очереди - каждая к своему усопшему, мы с матерью простились последними, как и положено. Мой носовой платок, который я дал ей вытирать слезы, мать, как потом оказалось, вложила в руку покойного мужа.
После прощания все гробы были накрыты крышками, и равномерный стук заколачивания гвоздей был последним напутствием. У нас молотка не оказалось, и мы несколько поотстали от соседей, пока откуда-то возник молоток. Nil sine magno vita labore dedit mortalibus. 1
Затем была езда по уже знакомой окраинной дороге, нужный поворот на кладбище и тоже знакомая кирпичная сторожка могильщиков. Было два часа пополудни, солнце светило почти во весь накал. Было жарко и сухо. Гроб пронесли на полотенцах между деревьями, памятниками и надгробиями. Самым кратким путем.
Могила была вырыта метра на полтора-два глубиной. Глина лежала чешуйчатыми влажноватыми пластами, но дно могилы было, к счастью, сухим. Гроб поставили на две свежесрубленные жерди, уже не открывая его.
_______
1. Жизнь ничего не дала смертным без большого труда (лат.)
Были прощальные речи. Никто, конечно, не готовил церемониала, никто не готовился к произнесению речей, и в этой безыскусности прощания была та искренность скорби, которая скрашивала некоторую фальшь и неточность произносимого.
Могильщики уже, было, взялись за веревки, готовились выдернуть жерди, но ещё и ещё хотели сказать свое слово прощания люди, которых я или не знал, или уже не помнил.
Наконец, гроб был опущен в могилу. Полетели первые комья, и я ушел, отошел в сторону, ибо двоюродный брат Сергей предложил мне свои услуги по возведению ограды и металлического столика со скамейкой, а старшой похоронной команды начал снова пытать меня относительно немедленного изготовления памятника из гранитной крошки, от чего я на этот раз решительно отказался, а вот на изготовление надмогильницы и уплату за землю под будущую могилу дал добро. Общая сумма не превысила миллион, что меня, признаться, удивило в лучшую сторону, видимо, мои утренние сентенции по поводу необыкновенной дороговизны (круче московских цен) всех предложений.
Со старшим я договорился о том, что приеду через день, в пятницу, и расплачусь по полной программе. Аванса он не просил, и я решил не давать, тем более что все свои п-ские координаты я оставил ещё утром.
Все рано или поздно заканчивается. Vita nostra brevis est. 2
Утихло роение провожающих отца в последний путь. Часть родственников, живущих на Кислотном, попрощалась с нами и на поминки не поехала, пообещав придти обязательно на девятый и сороковой день. Некоторые наиболее пожилые поехали на автобусе и сошли по дороге, и все равно в столовую прибыло не меньше шестидесяти человек.
Стол был традиционный: кутья (рисовал каша с изюмом), рыбные и мясные пироги, салаты, горячий суп и мясное блюдо. Пили только вод
_________
1. Заботы о погребении, устройство гробницы, пышность похорон - всё это скорее утешение живых, чем помощь мертвым (лат.)
2. Жизнь наша коротка (лат.)
ку. Пили, надо сказать, умеренно и, по крайней мере, половина припасенных бутылок перекочевала обратно в сумку. Я подарил две поллитровки племяннику, водившему микроавтобус, на котором он и доставил нас домой.
Мама рухнула на кровать, а мы втроем: сестра, зять и ваш покорный слуга сели на кухне продолжить тризну и пообщаться после многолетней разлуки. Надо было попутно решать вопрос, где жить матери, хотя последнее слово, естественно, было за ней. Надо было просто передохнуть, расслабиться после похоронной коловерти. Вполне мирный разговор постепенно перешел-таки в выяснение отношений между сестрой и мною. Бог свидетель, я держался до последнего и был терпелив, не в пример прежним годам. Нина, по обыкновению, вспомнив то хорошее, что я ей оказывал в детстве, стала, разгоряченная водкой или воспоминаниями, припоминать мне все мои прегрешения, особенно меня достало её обвинение в том, что не пригласил в свое время на свадьбу дочери.
- Или у тебя сестра урод и не умеет себя вести в обществе, или я бы на хороший подарок не разорилась, - допытывалась Нина, и я сдался, зарыдал, видимо, водка плакала моими горючими слезами и неожиданно провалился в мягкую бесконечно-добрую темноту.
5
Утром я очнулся опять на отцовском диване. Зять мой спал на полу, на матраце, застеленном простыней, положив под подушку валик от кресла-дивана. Мастодонтоподобное чудище стояло рядом у стены, но по разговорам не выдерживало даже ребенка.
После завтрака в тесном семейном кругу и вполне миролюбивой беседы я отправился бродить по городу и наткнулся на филиал п-ского торгового дома недвижимости. На мой взгляд, матери надо было менять этажность (пятый этаж без лифта явно не для сердечницы и тромбофлебитчицы) и решать вопрос о разъезде со своей сводной сестрой и моей тёткой Тасей, которая сначала подбила съехаться, а потом затаскала мать по судам, настаивая на разделении счетов и размене (было их не менее пяти, не считая других пакостей), но при конкретном предложении не соглашалась, только мороча голову.
Сейчас, вспоминая происшедшее, первые три дня жизни в городе П. идут в памяти замедленно, кажется, это называется в кино ретардацией, а последующие летят с максимальной быстротой. Многое не запомнилось, многое не имело той значимости, когда важна любая деталь, когда каждая мелочь приобретает поистине символическое значение.
Мать каждый вечер устраивала бесконечные примерки отцовских вещей: я, Олег, позднее его сын, а мой племянник Олег Олегович примеряли рубашки, костюмы, зимнее пальто, плащи, новую кожаную куртку, антикварное китайское габардиновое пальто, свитера, туфли. Чаще всего я тут же выпадал из числа претендентов: мои габариты на два размера больше отцовских исключали участие в этом безумном показе мод. Рубашки и костюмы не подошли никому, и самый строгий костюм вручили на девятый день двоюродному брату Сергею, которому, во-первых, костюм сказался впору, во-вторых, хотя он уже и получил оплату за изготовление ограды, но хлопоты, безусловно, стоили дополнительного вознаграждения. Куртку и китайское пальто был готов взять я, но общее собрание постановило, что на племяннике Олеге Олеговиче эти вещи смотрятся безукоризненно, с чем и мне пришлось нехотя согласиться. Впрочем, без особой внутренней борьбы и драматизма. Мне действительно ничего не было нужно. Налаженная пусть и не до конца жизнь моя не менялась существенно, качественно от любых подарков и денежных вливаний (разумеется, в тех объемах, которые могла позволить себе моя бедная мать), а количественное умножение сущностей было чревато неминуемым воздаянием (по минусу), см. законы Оккама.
6
Девятый день прошел чинно и благолепно. Сестра оказалась на высоте, и стол удался на славу. Не описываю его, ибо вкушая, вкусих мало меду... Edite, bibite, post mortem nulla voluptas! 1
Пил я, как и в другие дни, весьма умеренно и в объятия тьмы больше не упадал.
Собралось на поминки родни человек сорок, спасибо им! Горели свечи, стояла налитая водкой рюмка отца перед его фотографией, снова говорились хорошие слова. Aut bene aut nihil. 2
Я уже собирался уезжать домой. Всех дел не переделаешь, городу теперь я - чужой, друзей здесь не осталось, как, впрочем, и в столице. Одна мать бедная, непристроенная, которая на Украину ехать не хочет и впрямь делать ей там нечего: ни по здоровью, ни по совпадению характеров, а ко мне - тоже проблема немалая.
После поминок зять с сестрой и племянником уехали вместе со сватами в Зак-ск, им надо было не только отдать долг вежливости старикам Теперевым, но и просто отдохнуть от сутолоки, ибо сидеть впятером в двух комнатах было антигуманно и нелепо. К тому же нужно было старшему Олегу помочь своему отцу по даче; настилать полы, благоустраивать огород, стеклить парники...
Я подбил мать пойти к председателю правления жилищного кооператива. Justa causa. 3 Надо же когда-то решать жилищный вопрос. Тётка моя Тася не появилась ни на похороны отца, ни на девятый день. Не по-христиански это было, а тётка, вроде, всегда была набожной. Но, очевидно в первую очередь для себя, а не как её мать, а моя любимая бабушка, веруя всем сердцем, всей душою, как бы ни для чего. Впрочем, что это я философствую. Мне хотелось, кстати, встретиться с теткой, посмотреть ей в глаза, поговорить. Временами, особенно в начале судебной схватки сестер, я даже сочувствовал ей больше,
____________
1. Ешьте, пейте, после смерти нет никакого наслаждения (лат.)
2. Или хорошо, или ничего (лат.)
3. Законная причина (лат.)
понимая трудность совместного существования с моими стариками, особенно с отцом.
Я просил неоднократно мать найти возможность пригласить тетку, но она не знала, где та проживает. В очередном разговоре я узнал, что с матери перестали уже восемь месяцев брать плату за коммунальные услуги за тетку, до этого все годы она платила за Тасю, причем та не только никогда не участвовала, но даже и не пыталась участвовать в квартирных расходах. Вот где зацепка, вот как подставились председатель и бухгалтер кооператива, признав, таким образом, сам факт непроживания тетки, что давало повод её, что называется, прищучить, а может и выписать.
Председатель правления, молодой человек лет тридцати, очкарик, изворачивался, как уж, не желая давать требуемую справку, но нам удалось выбить из него удобоприемлемый текст, который я тут же напечатал на его машинке и попросил заверить. Поставив печать, он не расписался, а попросил пройти вместе с ним к бухгалтеру, чтобы согласовать с ней факт выдачи официальной бумаги. Что ж, пошли. Там я впервые увидел "мегеру", которая всегда "держала" сторону тетки и мелко пакостила родителям. Тетка её чем-то подкупила, недаром она говаривала матери: "Ну и что, что ты депутатом была, грамотная... Я вот не шибко грамоту разумею, но деньги всё делают. Моя внучка, что на рынке торгует, правильно говорит: деньги делают всё". Мне пришлось применить к "мегере" отвлекающий маневр и попросить выписку счетов оплаты за последний год, которую она делать, естественно, отказалась, но зато замороченный переговорами и бухгалтерским непротивлением по части справки председатель, наконец, поставил свою драгоценную подпись и я быстренько забрал бумаги, почти вырвав их из рук, и испарился с матерью из этой чертовой квартиры аки тать в нощи.
А сейчас надо вернуться для ясности квартирного сюжета назад лет на восемь. Однажды я получил от родителей сообщение, что они съехались с тетей Тасей, старшей дочерью моей бабушки от первого брака, и которой от очередного мужа досталась в наследство однокомнатная квартира в центре города П. Но так как съехались они в трехкомнатную кооперативную и тогда понятия не было о приватизации государственных квартир (у матери с отцом была именно кооперативная, также однокомнатная), то матери пришлось доплатить прежнему владельцу большие по тем временам деньги (недостающую разницу пая), то есть теткина квартира шла в зачет, но деньги все равно потребовались, Соответственно именно мать и стала членом ЖСК со всеми правами и обязанностями.