Страница:
– Папский, – повернувшись к капитану, сказал Северянин. – И мне думается, что это те самые пятеро…
– Не знаю, – возразил капитан. – А зачем разрешили или, вернее, кто разрешил этому Рыжему сойти на берег? – строго спросил он.
– Тут отчасти была моя вина, – заявил сеньор Гарсиа, выступая вперед и словно пытаясь заслонить остальных от гнева капитана. – Мы привыкли считать, что этот Катаро или, как его все называют, Рыжий только и помешан на деньгах, и поражались: ведь у него ни жены, ни детей нет, копить деньги не для кого! А вот выяснилось, что он очень хороший сын… Пожалуй, многое ему за это простится. Родом он из Севильи, а там после чумы…
– Об этом я уже слыхал, – перебил его капитан. – Интересно мне только, с кем Рыжий решится переправить своей матушке деньги. Разве что сам отпросится в Севилью?.. А вот на берег без моего ведома никого отпускать не следовало… Тем более…
Однако, увидев расстроенное лицо сеньора Гарсиа, капитан только махнул рукой.
– Папский это был человек или императорский, нам, вероятно, пояснит уже сам Руппи, – сказал он, спускаясь в шлюпку вместе с Северянином. – А сейчас нам необходимо поспешить…
Однако когда они прибыли в гостиницу, девушки ни у них в комнате, ни в соседней не оказалось. Им сообщили, что за сеньоритой Ядвигой прибыли богатые носилки, украшенные орлами и колонками.
…Перед спальней императора толпилось столько народу, что Ядвига с большим трудом нашла Франческо, облокотившегося на спинку кресла. Узнала его по тому, как сильно забилось ее сердце. Пожилой красивый сеньор с низким поклоном пригласил ее и Франческо проследовать за ним в императорскую опочивальню.
– Как я уже имел случай убедиться, вы, сеньорита Ядвига, владеете всеми европейскими языками… Основными языками, хочу я сказать, – произнес император по-французски. – Простите, что мне приходится принимать вас и сеньора Руппи в спальной да еще в постели: нога вот!.. – И император высунул из-под одеяла забинтованную ногу. – Врач велел мне полежать несколько дней. Но дела не терпят! Прежде всего разрешите узнать, кем вам приходится сеньор Рупни?
– Это мой жених, – сказала девушка. Выражение ее лица было очень решительным.
– Я так и думал, – отозвался Карл Пятый. – Вот и отлично. Мы, следовательно, будем вести беседу как бы в своей семье. Без посредников.
Сеньорита только подняла брови, но промолчала. Император подал знак, и его охранники покинули комнату.
– Мне необходимо расспросить кое о чем сеньора Франческо, а так как он ни по-немецки, ни по-французски не понимает, вы будете нашей переводчицей.
– Рада вам услужить, – сказала девушка.
Франческо стоял подле ее кресла, устало свесив руки. Император предложил ему сесть.
– Попрошу сеньора Руппи рассказать обо всем, что произошло с ним, а вас, сеньорита Ядвига, подробно и обстоятельно перевести его рассказ… Кстати, почему жених не поселился в одной венте с вами?
– Он человек гордый… Проживание в такой венте было бы, как он считал, ему не по средствам.
– А женитьба на такой девушке? – улыбаясь, спросил император.
– А он и не знает еще об этом…
– А вы?
– Я это знала с первой же минуты, как только его увидела.
– Простите, я несколько отвлекся… Сейчас мы попросим сеньора Руппи подробно рассказать о харчевне, о его соседе по комнате, о людях, которые его заковали…
Сеньорита смотрела на бессильно повисшие руки Франческо. Багровые следы от кандалов явственно выделялись на его запястьях. Девушка с трудом проглотила слюну.
«Хорошо, что Франческо не понял ничего из нашей беседы, он, вероятно, и не слыхал ничего, хотя сейчас дважды или трижды было названо его имя».
Сидел Руппи, через силу выпрямившись, и, прищурясь, глядел в окно.
По просьбе сеньориты он начал рассказ, а та тут же переводила его императору. О поисках пристанища на ночь Франческо коротко сказал, что случайно попавшийся ему по дороге человек посоветовал снять верхнюю комнату в мало посещаемой харчевне в переулке. Когда они поужинали и стали готовиться ко сну, его сосед позвал пятерых, которые его и заковали… Очевидно, они дожидались где-то поблизости… Затем сосед, вытащив из сундучка Франческо бумаги, стал его допрашивать, обратив особое внимание на его так называемую кордовскую тетрадь.
– Каково было содержание тетради? – спросил Карл Пятый.
Сеньорита перевела Франческо его вопрос.
– Вот она лежит на столе, – ответил Франческо устало. – Фуггер мне пояснил, что и тетрадь и дневник, который, я вижу, тоже сюда доставлен, будут отосланы в Рим, где их переведут на латынь, немецкий и французский, чтобы императору было удобнее их читать… Поэтому сейчас мне кажется излишним останавливать на этом внимание его величества, – добавил он.
– Что он сказал? – приподымаясь с подушек, спросил Карл Пятый. – Мне это послышалось или сеньор Руппи действительно назвал фамилию «Фуггер»? На каком языке говорил этот человек с сеньором Руппи и со своими людьми?
Сеньорита перевела вопросы императора.
– Фамилию «Фуггер» сеньор Руппи действительно назвал, вашему величеству не послышалось, – сказала она. – И с сеньором Руппи, и со своими людьми тот человек разговаривал по-испански. А когда сеньор Руппи представился соседу, тот назвался Фуггером.
Опуская некоторые частности, сеньорита пояснила, что Фуггер бумаги Франческо намеревается отослать в Рим.
– Вся эта история для меня не совсем ясна, – заметил император. – Теперь мне остается только выразить сожаление по поводу того, что сеньор Руппи в первый же день своего пребывания в моей державе так пострадал! А Фуггера, – добавил Карл Пятый, – или, вернее, человека, назвавшегося Фуггером, мне в ближайшие часы доставят сюда. Чтобы не утомлять больше вас, я советую вам обоим отправиться в венту, где вы остановились с дядей и сеньором Бьярном Бьярнарссоном. Содержание в венте сеньора Руппи я беру на себя, – добавил император, улыбаясь.
Его последней фразы сеньорита не перевела, а просто сказала Франческо, что он напрасно искал где-то пристанища: в венте, где ему предлагали поселиться, все комнаты наверху были оплачены из императорской казны.
– Все комнаты? – спросил Франческо.
– Все, – не моргнув глазом, подтвердила девушка.
– А вас, уважаемая сеньорита Ядвига, я попрошу пригласить сюда сеньора Бьярна еще раз… Вернее, в первый раз он был у меня по собственному почину, а сейчас он мне нужен вот так! – И Карл Пятый своей крупной, но тонкой и изящной рукой провел по горлу. – Только свидание наше должно состояться не ранее, как через три дня… Я, впрочем, пошлю за ним носилки… А за это время люди моего покойного друга и наставника Жана де Соважа переведут мне необходимые бумаги.
Сеньорита остановилась в дверях.
– А как вы, ваше величество, собираетесь задержать этого Фуггера? – спросила она. – Простите мне мое женское любопытство! Ведь возвратясь в харчевню, он тут же обнаружил отсутствие сеньора Руппи, распиленные кандалы и, возможно, исчезновение дневника и тетради. Не думаю, чтобы он не сообразил сразу, что произошло!
– Он ничего не сообразит, так как у входа в харчевню его уже будут ждать мои люди, которые очень вежливо пригласят его ко мне на прием, – пояснил император. – Не в моих обычаях посвящать кого-либо в свои планы, но сейчас я рассказал обо всем, что вас интересует, во-первых, потому, что хорошеньким женщинам трудно отказывать, а во-вторых, я убежден, что вы ни с кем, даже со своим женихом, этими сведениями не поделитесь.
Император держал руку поверх одеяла. «Неужели я должна ее поцеловать? – вдруг пришло на ум сеньорите. – Нет, женщинам целовать руки мужчинам не положено. Даже императорам». И она ограничилась низким поклоном. Франческо так же низко поклонился.
В венте, когда Франческо проводили в отведенную ему комнату, первым в нее заглянул капитан и спросил, не приказать ли слуге принести Руппи прежде всего поесть.
Поблагодарив за внимание, Франческо от еды отказался.
– Может быть, вина с водой? – спросил капитан. – От этого ты навряд ли откажешься!
И Франческо действительно выпил пять или шесть кружек подряд.
Затем к нему зашел Бьярн Бьярнарссон. Осмотрев щиколотки и запястья Франческо, Северянин сказал:
– Тут, в венте, работает слуга, славный малый, – он приготовил для тебя мазь на меду. И он же на ночь натрет тебе больные места. Ручается, что назавтра боль как рукой снимет.
Позже всех Франческо навестила сеньорита. Заботливо взбив подушки, она спросила:
– Чего бы вам еще хотелось, сеньор Франческо? Вот слуга – очень хороший, кстати, человек – говорит, что у него для вас запасены отличные апельсины.
Франческо хотелось, чтобы сеньорита села рядом с его кроватью, взяла его руку и подержала в своей хоть бы несколько минут. Он попытался было улыбнуться, но даже после выпитой воды с вином у него во рту все еще было горько от кляпа. Улыбка получилась какая-то вымученная.
– Сейчас, правду сказать, мне хочется спать! – ответил он, и сеньорита понимающе кивнула головой.
– Когда проснетесь, позвоните вот в этот колокольчик, – добавила она. – Сегодня мы с дядей никуда не будем отлучаться и вас услышим: комната наша напротив.
Перед уходом девушка наклонилась и поцеловала Франческо в лоб.
Все эти три дня ожидания трудно достались и сеньорите, и капитану, и даже маэстре с пилотом на «Геновеве». Через три дня император примет Бьярна Бьярнарссона.
Совершенно спокойным в эти дни оставался только Северянин.
Чудодейственная мазь на меду оказалась действительно чудодейственной. Следы от кандалов, правда, еще остались, но сейчас Франческо уже легко владел руками и ходил без труда.
После прибытия в Палос капитан всей команде выплатил причитающееся жалованье, и Франческо тут же решил, оставив себе небольшую сумму на расходы, остальные деньги внести капитану в уплату за сшитые ему наряды и белье.
– Насколько мне помнится, сеньор капитан, Генуэзский банк имеет своих представителей во всех крупных городах Европы. Как только мне удастся снестись с ним и при его посредничестве получить имеющиеся на моем счету деньги, я полностью возвращу вам свой долг.
Капитан ласково похлопал его по плечу.
– Еще не знаю, – сказал он, – кто из нас и кому должен будет приплачивать. Счетами этими займется сеньор пилот… На корабле – в море – деньги были тебе ни к чему, поэтому я и не заводил о них разговора… Но на суше мужчина должен быть при деньгах! Ну, даже и сейчас деньги тебе понадобятся, к примеру, хотя бы для того, чтобы вознаградить слугу из венты.
Франческо и без совета капитана уже отложил на это дело довольно крупную сумму. Но славный малый принимать деньги отказался наотрез.
– Вы очень обидите меня, если заплатите хотя бы один мараведи! – Бедняга чуть было не проговорился, что сеньорита уже наградила его очень щедро, но вынужден был промолчать: дал слово!
Однако и сеньорита и капитан были убеждены, что и без всякого вознаграждения он рад был бы оказать услугу пострадавшему.
Кстати сказать, после того как сеньор капитан навестил хозяина харчевни, тот уже на следующий день стал прицениваться к домику в этом же переулке.
Наконец наступил этот с нетерпением и опаской ожидаемый третий день.
Позавтракали пораньше, чтобы не задерживать Северянина. Однако носилки, обещанные императором, не прибывали. Наступило время обеда. Носилок все еще не было. Франческо следил за тем, как Бьярн с аппетитом уписывает подаваемые им блюда.
– А что, если император вообще не пришлет за тобой? – с тревогой спросил капитан.
– Это его дело! – ответил Северянин, отправляя в рот огромный кусок мягкого, пушистого хлеба. – Нужен-то я ему, а не он мне.
После обеда носилки наконец прибыли.
Теперь новая тревога охватила всех – и в венте и на «Геновеве».
Вернулись носилки с Северянином только под вечер. Он был в том же простом наряде, что и на первом приеме, только сейчас на груди его красовалась золотая цепь – подарок императора.
– Видно, я ему все же здорово нужен, – сказал Бьярн, небрежно снимая цепь и взвешивая ее на руке.
Все знали: расспрашивать о чем-либо Северянина не следует. Но он сам сказал с улыбкой:
– Ну, этого, в высоких сапогах, нам опасаться уже не следует. Он не Фуггер и не гентец, а итальянец Фузинелли. Боюсь, что он закончит свою многотрудную жизнь где-нибудь на дне залива. Император предложил мне снова пригласить его с этой целью на «Геновеву», однако я отказался.
Больше о своем свидании с Карлом Пятым Северянин не сказал ни слова. О Франческо Руппи он тоже не упомянул. Только один сеньор капитан отважился задать ему вопрос:
– Значит, этот, в высоких сапогах, который назвался Фуггером, папский прихвостень?
Северянин молча пожал плечами.
А дело обстояло таким образом.
Когда Бьярна ввели в роскошную императорскую опочивальню, Северянин обратил внимание на то, что вся стража и все до одного слуги из комнаты были высланы.
На этот раз Карл Пятый и не вздумал повторять свои извинения за то, что принимает гостя в постели. Быстро сбросив повязку и сунув ноги в домашние туфли, он уселся за стол и предложил Северянину занять место напротив.
– Это была маленькая хитрость, – пояснил император. – Я, как и бабка моя Изабелла Кастильская, сидя за столом, вижу только своего собеседника, а выражения лиц остальных присутствующих не могу уловить.
– Почему же в тот раз ты вздумал хитрить со мной? – спросил Бьярн Бьярнарссон сердито.
– После тебя мне надо было принять еще сеньориту Ядвигу и сеньора Руппи. Лежа в постели, мне было удобнее их рассматривать… А что, Франческо Руппи действительно жених сеньориты Ядвиги? – с интересом спросил император. – Я ведь известный сплетник!
«Этого тебе только не хватало! – подумал Северянин, а сам прикидывал: – На пользу ли это будет Ядвиге и Франческо? Пожалуй, на пользу…»
– Они давно были бы обвенчаны в первом же порту, если бы не упрямство Руппи, – ответил он. – Не пойму, что это за человек! А ведь рода он совсем простого…
– Поэтому и упрямится, – задумчиво произнес император. – Кстати сказать, какого бы происхождения ни был Руппи, держится он как знатный испанский идальго!
Слова «знатный идальго», очевидно, навели императора на неприятные воспоминания.
– Это на вашей «Геновеве» доставили в Португалию вдову бунтовщика де Падилья? – спросил он. – Она, по слухам, отправилась сейчас в Рим… Если не хочешь подводить своих друзей, можешь не отвечать.
«Если бы я не был тебе нужен, твои палачи нашли бы способ выудить из меня всю правду», – подумал Бьярн. Но ответил спокойно:
– Донью Марию Пачеко де Падилья в Португалию доставил небезызвестный тебе Жан Анго. Можешь ему предъявлять претензии.
Император заметно оживился.
– А где сейчас Анго? – спросил он. – Его нормандцы, а отчасти бретонцы очень помогли мне в моем последнем столкновении с Длинноносым.
Северянин не стал допытываться, что за «последнее столкновение» произошло у Карла с французским королем. Он был не любопытен. Да и столкновения между Испанией и Францией из-за итальянских владений происходили на протяжении многих десятков лет. Когда-нибудь один из соперников проглотит другого. Судя по всему, можно было сказать, что победу одержит император.
Перебирая на столе дневник Франческо Руппи и кордовскую тетрадь, император сказал:
– Вот тут многие записи Руппи заключены в кружки. Люди моего покойного канцлера и друга Жана де Соважа перевели мне все на немецкий язык. И тут же, на полях, – заметки этого Фуггера. Их я разрешил не переводить. Написаны они по-итальянски. Настоящее его имя Пьетро Фузинелли.
«Папский, конечно», – решил про себя Северянин.
– А много ли ты нашел в этом дневнике и тетради интересного? – спросил он.
– Интересного много! Между прочим, мне думается, что любой властитель был бы рад пригласить Руппи наставником к своему сыну. Но пока я поручил бы ему с честью представлять Испанию при папском дворе.
Бьярн Бьярнарссон молчал.
– А вот одна его запись в тетради меня просто заинтриговала: «Ворон ворона не заклюет. Император. Папа». Что Руппи имел в виду?
Северянин встрепенулся.
– И Жан Анго и его нормандцы, попавшие случайно на «Геновеву», – пояснил он, – заверили нас, что достаточно нам упомянуть их имена, как ты, императорское величество, и папа, словом – владыки мира, узнав о нашей дружбе с нормандцами, оставите нас в покое. Так это или не так?
– А разве вы можете пожаловаться на мое отношение? – спросил Карл.
– Да мы и не жалуемся… «Ворон» – это безусловно не очень лестное обозначение императора или папы… Но ведь под вороном нормандцы подразумевают и себя… Словом, обижаться нечего – это просто народная нормандская поговорка…
– Значит, и папа с нормандцами в ладу? – не то спросил, не то подумал вслух император. – Я еще хочу об этом Фузинелли…
– А я – о поговорке, – сказал Бьярн. – «Ворон ворона не заклюет». Они ведь тоже не овечки, эти нормандцы… А что касается Фуггера-Фузинелли, я рад, что капитан оказался неправ. Мы ведь долго спорили о том, папский ли этот негодяй или императорский… Теперь я уже с полной уверенностью могу всем сказать, что он папский!
Император перевернул еще несколько страниц дневника и, не подымая глаз, произнес со вздохом:
– А я ведь знал тебя, Бьярн, как очень правдивого человека. И незачем тебе обманывать своих друзей по пустякам. Фузинелли – мой человек!
– Не знаю, – возразил капитан. – А зачем разрешили или, вернее, кто разрешил этому Рыжему сойти на берег? – строго спросил он.
– Тут отчасти была моя вина, – заявил сеньор Гарсиа, выступая вперед и словно пытаясь заслонить остальных от гнева капитана. – Мы привыкли считать, что этот Катаро или, как его все называют, Рыжий только и помешан на деньгах, и поражались: ведь у него ни жены, ни детей нет, копить деньги не для кого! А вот выяснилось, что он очень хороший сын… Пожалуй, многое ему за это простится. Родом он из Севильи, а там после чумы…
– Об этом я уже слыхал, – перебил его капитан. – Интересно мне только, с кем Рыжий решится переправить своей матушке деньги. Разве что сам отпросится в Севилью?.. А вот на берег без моего ведома никого отпускать не следовало… Тем более…
Однако, увидев расстроенное лицо сеньора Гарсиа, капитан только махнул рукой.
– Папский это был человек или императорский, нам, вероятно, пояснит уже сам Руппи, – сказал он, спускаясь в шлюпку вместе с Северянином. – А сейчас нам необходимо поспешить…
Однако когда они прибыли в гостиницу, девушки ни у них в комнате, ни в соседней не оказалось. Им сообщили, что за сеньоритой Ядвигой прибыли богатые носилки, украшенные орлами и колонками.
…Перед спальней императора толпилось столько народу, что Ядвига с большим трудом нашла Франческо, облокотившегося на спинку кресла. Узнала его по тому, как сильно забилось ее сердце. Пожилой красивый сеньор с низким поклоном пригласил ее и Франческо проследовать за ним в императорскую опочивальню.
– Как я уже имел случай убедиться, вы, сеньорита Ядвига, владеете всеми европейскими языками… Основными языками, хочу я сказать, – произнес император по-французски. – Простите, что мне приходится принимать вас и сеньора Руппи в спальной да еще в постели: нога вот!.. – И император высунул из-под одеяла забинтованную ногу. – Врач велел мне полежать несколько дней. Но дела не терпят! Прежде всего разрешите узнать, кем вам приходится сеньор Рупни?
– Это мой жених, – сказала девушка. Выражение ее лица было очень решительным.
– Я так и думал, – отозвался Карл Пятый. – Вот и отлично. Мы, следовательно, будем вести беседу как бы в своей семье. Без посредников.
Сеньорита только подняла брови, но промолчала. Император подал знак, и его охранники покинули комнату.
– Мне необходимо расспросить кое о чем сеньора Франческо, а так как он ни по-немецки, ни по-французски не понимает, вы будете нашей переводчицей.
– Рада вам услужить, – сказала девушка.
Франческо стоял подле ее кресла, устало свесив руки. Император предложил ему сесть.
– Попрошу сеньора Руппи рассказать обо всем, что произошло с ним, а вас, сеньорита Ядвига, подробно и обстоятельно перевести его рассказ… Кстати, почему жених не поселился в одной венте с вами?
– Он человек гордый… Проживание в такой венте было бы, как он считал, ему не по средствам.
– А женитьба на такой девушке? – улыбаясь, спросил император.
– А он и не знает еще об этом…
– А вы?
– Я это знала с первой же минуты, как только его увидела.
– Простите, я несколько отвлекся… Сейчас мы попросим сеньора Руппи подробно рассказать о харчевне, о его соседе по комнате, о людях, которые его заковали…
Сеньорита смотрела на бессильно повисшие руки Франческо. Багровые следы от кандалов явственно выделялись на его запястьях. Девушка с трудом проглотила слюну.
«Хорошо, что Франческо не понял ничего из нашей беседы, он, вероятно, и не слыхал ничего, хотя сейчас дважды или трижды было названо его имя».
Сидел Руппи, через силу выпрямившись, и, прищурясь, глядел в окно.
По просьбе сеньориты он начал рассказ, а та тут же переводила его императору. О поисках пристанища на ночь Франческо коротко сказал, что случайно попавшийся ему по дороге человек посоветовал снять верхнюю комнату в мало посещаемой харчевне в переулке. Когда они поужинали и стали готовиться ко сну, его сосед позвал пятерых, которые его и заковали… Очевидно, они дожидались где-то поблизости… Затем сосед, вытащив из сундучка Франческо бумаги, стал его допрашивать, обратив особое внимание на его так называемую кордовскую тетрадь.
– Каково было содержание тетради? – спросил Карл Пятый.
Сеньорита перевела Франческо его вопрос.
– Вот она лежит на столе, – ответил Франческо устало. – Фуггер мне пояснил, что и тетрадь и дневник, который, я вижу, тоже сюда доставлен, будут отосланы в Рим, где их переведут на латынь, немецкий и французский, чтобы императору было удобнее их читать… Поэтому сейчас мне кажется излишним останавливать на этом внимание его величества, – добавил он.
– Что он сказал? – приподымаясь с подушек, спросил Карл Пятый. – Мне это послышалось или сеньор Руппи действительно назвал фамилию «Фуггер»? На каком языке говорил этот человек с сеньором Руппи и со своими людьми?
Сеньорита перевела вопросы императора.
– Фамилию «Фуггер» сеньор Руппи действительно назвал, вашему величеству не послышалось, – сказала она. – И с сеньором Руппи, и со своими людьми тот человек разговаривал по-испански. А когда сеньор Руппи представился соседу, тот назвался Фуггером.
Опуская некоторые частности, сеньорита пояснила, что Фуггер бумаги Франческо намеревается отослать в Рим.
– Вся эта история для меня не совсем ясна, – заметил император. – Теперь мне остается только выразить сожаление по поводу того, что сеньор Руппи в первый же день своего пребывания в моей державе так пострадал! А Фуггера, – добавил Карл Пятый, – или, вернее, человека, назвавшегося Фуггером, мне в ближайшие часы доставят сюда. Чтобы не утомлять больше вас, я советую вам обоим отправиться в венту, где вы остановились с дядей и сеньором Бьярном Бьярнарссоном. Содержание в венте сеньора Руппи я беру на себя, – добавил император, улыбаясь.
Его последней фразы сеньорита не перевела, а просто сказала Франческо, что он напрасно искал где-то пристанища: в венте, где ему предлагали поселиться, все комнаты наверху были оплачены из императорской казны.
– Все комнаты? – спросил Франческо.
– Все, – не моргнув глазом, подтвердила девушка.
– А вас, уважаемая сеньорита Ядвига, я попрошу пригласить сюда сеньора Бьярна еще раз… Вернее, в первый раз он был у меня по собственному почину, а сейчас он мне нужен вот так! – И Карл Пятый своей крупной, но тонкой и изящной рукой провел по горлу. – Только свидание наше должно состояться не ранее, как через три дня… Я, впрочем, пошлю за ним носилки… А за это время люди моего покойного друга и наставника Жана де Соважа переведут мне необходимые бумаги.
Сеньорита остановилась в дверях.
– А как вы, ваше величество, собираетесь задержать этого Фуггера? – спросила она. – Простите мне мое женское любопытство! Ведь возвратясь в харчевню, он тут же обнаружил отсутствие сеньора Руппи, распиленные кандалы и, возможно, исчезновение дневника и тетради. Не думаю, чтобы он не сообразил сразу, что произошло!
– Он ничего не сообразит, так как у входа в харчевню его уже будут ждать мои люди, которые очень вежливо пригласят его ко мне на прием, – пояснил император. – Не в моих обычаях посвящать кого-либо в свои планы, но сейчас я рассказал обо всем, что вас интересует, во-первых, потому, что хорошеньким женщинам трудно отказывать, а во-вторых, я убежден, что вы ни с кем, даже со своим женихом, этими сведениями не поделитесь.
Император держал руку поверх одеяла. «Неужели я должна ее поцеловать? – вдруг пришло на ум сеньорите. – Нет, женщинам целовать руки мужчинам не положено. Даже императорам». И она ограничилась низким поклоном. Франческо так же низко поклонился.
В венте, когда Франческо проводили в отведенную ему комнату, первым в нее заглянул капитан и спросил, не приказать ли слуге принести Руппи прежде всего поесть.
Поблагодарив за внимание, Франческо от еды отказался.
– Может быть, вина с водой? – спросил капитан. – От этого ты навряд ли откажешься!
И Франческо действительно выпил пять или шесть кружек подряд.
Затем к нему зашел Бьярн Бьярнарссон. Осмотрев щиколотки и запястья Франческо, Северянин сказал:
– Тут, в венте, работает слуга, славный малый, – он приготовил для тебя мазь на меду. И он же на ночь натрет тебе больные места. Ручается, что назавтра боль как рукой снимет.
Позже всех Франческо навестила сеньорита. Заботливо взбив подушки, она спросила:
– Чего бы вам еще хотелось, сеньор Франческо? Вот слуга – очень хороший, кстати, человек – говорит, что у него для вас запасены отличные апельсины.
Франческо хотелось, чтобы сеньорита села рядом с его кроватью, взяла его руку и подержала в своей хоть бы несколько минут. Он попытался было улыбнуться, но даже после выпитой воды с вином у него во рту все еще было горько от кляпа. Улыбка получилась какая-то вымученная.
– Сейчас, правду сказать, мне хочется спать! – ответил он, и сеньорита понимающе кивнула головой.
– Когда проснетесь, позвоните вот в этот колокольчик, – добавила она. – Сегодня мы с дядей никуда не будем отлучаться и вас услышим: комната наша напротив.
Перед уходом девушка наклонилась и поцеловала Франческо в лоб.
Все эти три дня ожидания трудно достались и сеньорите, и капитану, и даже маэстре с пилотом на «Геновеве». Через три дня император примет Бьярна Бьярнарссона.
Совершенно спокойным в эти дни оставался только Северянин.
Чудодейственная мазь на меду оказалась действительно чудодейственной. Следы от кандалов, правда, еще остались, но сейчас Франческо уже легко владел руками и ходил без труда.
После прибытия в Палос капитан всей команде выплатил причитающееся жалованье, и Франческо тут же решил, оставив себе небольшую сумму на расходы, остальные деньги внести капитану в уплату за сшитые ему наряды и белье.
– Насколько мне помнится, сеньор капитан, Генуэзский банк имеет своих представителей во всех крупных городах Европы. Как только мне удастся снестись с ним и при его посредничестве получить имеющиеся на моем счету деньги, я полностью возвращу вам свой долг.
Капитан ласково похлопал его по плечу.
– Еще не знаю, – сказал он, – кто из нас и кому должен будет приплачивать. Счетами этими займется сеньор пилот… На корабле – в море – деньги были тебе ни к чему, поэтому я и не заводил о них разговора… Но на суше мужчина должен быть при деньгах! Ну, даже и сейчас деньги тебе понадобятся, к примеру, хотя бы для того, чтобы вознаградить слугу из венты.
Франческо и без совета капитана уже отложил на это дело довольно крупную сумму. Но славный малый принимать деньги отказался наотрез.
– Вы очень обидите меня, если заплатите хотя бы один мараведи! – Бедняга чуть было не проговорился, что сеньорита уже наградила его очень щедро, но вынужден был промолчать: дал слово!
Однако и сеньорита и капитан были убеждены, что и без всякого вознаграждения он рад был бы оказать услугу пострадавшему.
Кстати сказать, после того как сеньор капитан навестил хозяина харчевни, тот уже на следующий день стал прицениваться к домику в этом же переулке.
Наконец наступил этот с нетерпением и опаской ожидаемый третий день.
Позавтракали пораньше, чтобы не задерживать Северянина. Однако носилки, обещанные императором, не прибывали. Наступило время обеда. Носилок все еще не было. Франческо следил за тем, как Бьярн с аппетитом уписывает подаваемые им блюда.
– А что, если император вообще не пришлет за тобой? – с тревогой спросил капитан.
– Это его дело! – ответил Северянин, отправляя в рот огромный кусок мягкого, пушистого хлеба. – Нужен-то я ему, а не он мне.
После обеда носилки наконец прибыли.
Теперь новая тревога охватила всех – и в венте и на «Геновеве».
Вернулись носилки с Северянином только под вечер. Он был в том же простом наряде, что и на первом приеме, только сейчас на груди его красовалась золотая цепь – подарок императора.
– Видно, я ему все же здорово нужен, – сказал Бьярн, небрежно снимая цепь и взвешивая ее на руке.
Все знали: расспрашивать о чем-либо Северянина не следует. Но он сам сказал с улыбкой:
– Ну, этого, в высоких сапогах, нам опасаться уже не следует. Он не Фуггер и не гентец, а итальянец Фузинелли. Боюсь, что он закончит свою многотрудную жизнь где-нибудь на дне залива. Император предложил мне снова пригласить его с этой целью на «Геновеву», однако я отказался.
Больше о своем свидании с Карлом Пятым Северянин не сказал ни слова. О Франческо Руппи он тоже не упомянул. Только один сеньор капитан отважился задать ему вопрос:
– Значит, этот, в высоких сапогах, который назвался Фуггером, папский прихвостень?
Северянин молча пожал плечами.
А дело обстояло таким образом.
Когда Бьярна ввели в роскошную императорскую опочивальню, Северянин обратил внимание на то, что вся стража и все до одного слуги из комнаты были высланы.
На этот раз Карл Пятый и не вздумал повторять свои извинения за то, что принимает гостя в постели. Быстро сбросив повязку и сунув ноги в домашние туфли, он уселся за стол и предложил Северянину занять место напротив.
– Это была маленькая хитрость, – пояснил император. – Я, как и бабка моя Изабелла Кастильская, сидя за столом, вижу только своего собеседника, а выражения лиц остальных присутствующих не могу уловить.
– Почему же в тот раз ты вздумал хитрить со мной? – спросил Бьярн Бьярнарссон сердито.
– После тебя мне надо было принять еще сеньориту Ядвигу и сеньора Руппи. Лежа в постели, мне было удобнее их рассматривать… А что, Франческо Руппи действительно жених сеньориты Ядвиги? – с интересом спросил император. – Я ведь известный сплетник!
«Этого тебе только не хватало! – подумал Северянин, а сам прикидывал: – На пользу ли это будет Ядвиге и Франческо? Пожалуй, на пользу…»
– Они давно были бы обвенчаны в первом же порту, если бы не упрямство Руппи, – ответил он. – Не пойму, что это за человек! А ведь рода он совсем простого…
– Поэтому и упрямится, – задумчиво произнес император. – Кстати сказать, какого бы происхождения ни был Руппи, держится он как знатный испанский идальго!
Слова «знатный идальго», очевидно, навели императора на неприятные воспоминания.
– Это на вашей «Геновеве» доставили в Португалию вдову бунтовщика де Падилья? – спросил он. – Она, по слухам, отправилась сейчас в Рим… Если не хочешь подводить своих друзей, можешь не отвечать.
«Если бы я не был тебе нужен, твои палачи нашли бы способ выудить из меня всю правду», – подумал Бьярн. Но ответил спокойно:
– Донью Марию Пачеко де Падилья в Португалию доставил небезызвестный тебе Жан Анго. Можешь ему предъявлять претензии.
Император заметно оживился.
– А где сейчас Анго? – спросил он. – Его нормандцы, а отчасти бретонцы очень помогли мне в моем последнем столкновении с Длинноносым.
Северянин не стал допытываться, что за «последнее столкновение» произошло у Карла с французским королем. Он был не любопытен. Да и столкновения между Испанией и Францией из-за итальянских владений происходили на протяжении многих десятков лет. Когда-нибудь один из соперников проглотит другого. Судя по всему, можно было сказать, что победу одержит император.
Перебирая на столе дневник Франческо Руппи и кордовскую тетрадь, император сказал:
– Вот тут многие записи Руппи заключены в кружки. Люди моего покойного канцлера и друга Жана де Соважа перевели мне все на немецкий язык. И тут же, на полях, – заметки этого Фуггера. Их я разрешил не переводить. Написаны они по-итальянски. Настоящее его имя Пьетро Фузинелли.
«Папский, конечно», – решил про себя Северянин.
– А много ли ты нашел в этом дневнике и тетради интересного? – спросил он.
– Интересного много! Между прочим, мне думается, что любой властитель был бы рад пригласить Руппи наставником к своему сыну. Но пока я поручил бы ему с честью представлять Испанию при папском дворе.
Бьярн Бьярнарссон молчал.
– А вот одна его запись в тетради меня просто заинтриговала: «Ворон ворона не заклюет. Император. Папа». Что Руппи имел в виду?
Северянин встрепенулся.
– И Жан Анго и его нормандцы, попавшие случайно на «Геновеву», – пояснил он, – заверили нас, что достаточно нам упомянуть их имена, как ты, императорское величество, и папа, словом – владыки мира, узнав о нашей дружбе с нормандцами, оставите нас в покое. Так это или не так?
– А разве вы можете пожаловаться на мое отношение? – спросил Карл.
– Да мы и не жалуемся… «Ворон» – это безусловно не очень лестное обозначение императора или папы… Но ведь под вороном нормандцы подразумевают и себя… Словом, обижаться нечего – это просто народная нормандская поговорка…
– Значит, и папа с нормандцами в ладу? – не то спросил, не то подумал вслух император. – Я еще хочу об этом Фузинелли…
– А я – о поговорке, – сказал Бьярн. – «Ворон ворона не заклюет». Они ведь тоже не овечки, эти нормандцы… А что касается Фуггера-Фузинелли, я рад, что капитан оказался неправ. Мы ведь долго спорили о том, папский ли этот негодяй или императорский… Теперь я уже с полной уверенностью могу всем сказать, что он папский!
Император перевернул еще несколько страниц дневника и, не подымая глаз, произнес со вздохом:
– А я ведь знал тебя, Бьярн, как очень правдивого человека. И незачем тебе обманывать своих друзей по пустякам. Фузинелли – мой человек!
Глава третья
ИЗ ПАЛОСА – В СЕВИЛЬЮ… И ЕЩЕ ДАЛЬШЕ – В ЧУЖДЫЕ СТРАНЫ
Молчание, которое воцарилось в опочивальне императора, можно было бы назвать напряженным, если бы Карл тут же весело не расхохотался.
– Да, Бьярн, – повторил он, – Фузинелли – мой человек. Я его нанял. Я послал его на «Геновеву» навести справки о Франческо Руппи, так как тот меня очень интересует… А вот в харчевне Фузинелли заковал Руппи без моего ведома, надо думать – для того, чтобы угодить папе… Вот в таком виде, как я догадываюсь, его и препроводили бы в Рим. А там у Руппи уже не было бы другого выхода, и он сделал бы все, что нужно его святейшеству. Чтобы убедить папу, что Руппи будет ему полезен, негодяй все эти записи и дневник предварительно отправил бы в Рим. Он работал на двух господ… На двух владык мира, если тебе так больше нравится.
Оба собеседника помолчали.
Вдруг император предложил:
– А что, если я снова пошлю Фузинелли на «Геновеву»? Сейчас он находится здесь под небольшой охраной, но о том, что за ним следят, не подозревает. И пошлю его снова на корабль, поскольку он моего первого наказа не выполнил – не застал там Франческо Руппи. Но пошлю только его одного. Те пятеро, как я понимаю, безусловно папские. Мы их быстро разыщем! А при высадке с корабля мало ли что с человеком может случиться…
– Нет уж, команду «Геновевы» ты в эти дела не впутывай! – сказал Северянин. – Ты до поры до времени не хочешь портить отношения с его святейшеством, так? Но и нас избавь от его гнева! В воду можно свалиться с любого моста…
– Мне необходимо, чтобы все это случилось в присутствии многих людей, – произнес Карл, упрямо наклонив голову.
«Правильно кто-то назвал его быком, – подумал Северянин. – Вот сейчас он в точности молодой бычок!»
– Ну, не мне тебя учить, – сказал он. – Люди у тебя для такого дела всегда найдутся. А с папой насчет Исландии потолкуй, как обещал. Ведь в нашу страну то и дело пробираются приверженцы этого попа Лютера! А с ними исландцам будет трудней, чем с католиками! Папские наместники то ли из боязни Лютера, то ли из боязни этого «разоблачителя» Эразма из Роттердама сейчас, после чумы, немного присмирели…
– Ладно, вернемся все же к самородку.
– К слитку! – с сердцем снова поправил его Бьярн. – Самородки такой величины мне не попадались.
– А знаешь, хоть этот польский капитан преподнес мне не самородок, а только золотой песок, но это меня тоже заинтересовало! – оживился император. – Неужели и в Полонии существуют золотые россыпи?
– А что, тебе уже и с Полонией охота повоевать? – спросил Северянин насмешливо. – Боюсь, папа за них обязательно заступится. Поляки все же католики, а не дикари! Кстати, песок в брюхе белого сокола привезен тоже из Исландии…
– А знаешь, в Генте уже поговаривали, что где-то там, на севере, существует целый золотой утес! А известно это стало якобы из исландских саг…
– Вранье! – отрезал Северянин сердито. – Я сейчас хочу – о соколе с золотым песком. Капитан Стобничи, чтобы точнее определить очертания северных берегов нашего и западного материка, отправился в свое время на север. На обратном пути попал в Исландию. Там его племянница очаровала молодого исландца. Тогда ей, кажется, не было и пятнадцати лет, а мальчишке только стукнуло шестнадцать. Капитан никак не мог убедить племянницу, что о замужестве ей думать рано. Дело грозило закончиться свадьбой. Тогда Стобничи посоветовал отцу жениха отправить сына подальше – за море. А девчушке мы нашли другую забаву – Сорбонский университет! Но о ней тебе неинтересно… Родители жениха были в восторге и преподнесли капитану чучело исландского сокола, набитое золотым песком. Это, как я понимаю, тоже была какая-то реликвия еще с языческих времен… Но ею пожертвовали ради покоя семьи. История моего слитка печальнее. Небольшой, с куриную голову, самородок тоже хранился у нас в роду с давних пор. Мне-то он нужен не был, но жена и родня ее то ли по старой памяти, то ли из суеверия дорожили самородком, как святыней. И я на их святыню никогда не посягнул бы, если бы не черная смерть, которую к нам завезли с материка… Ведь даже когда я попал в плен к алжирцам, жена не решилась расстаться с самородком, а обратилась за помощью к своей родне… Вернувшись домой, я никого из близких своих и жениных родственников в живых не застал. У богобоязненного наместника против чумы было отличное средство: если в какой-нибудь усадьбе были замечены случаи заболевания, дом заколачивали снаружи и дожидались, пока все там не вымрут, если не от чумы, то от голода. А потом усадьбу сжигали дотла. Когда черная убралась с нашего острова, у наместника нашлась другая забота: люди его бродили по обгорелым усадьбам и кочергами или палками разгребали весь этот мусор. Попадались им почти не тронутые огнем черепа, обгорелые костяные кубки, медные, бронзовые или железные предметы. Но наместника интересовало другое: золото! До него дошли слухи, что в некоторых исландских семьях золото сберегали именно еще с языческих времен. Возможно, что такие поиски кое-где и увенчались успехом… Я тоже бродил по своей бывшей усадьбе. О золоте я не думал. Среди мусора и тлена я пытался найти хотя бы косточки своих близких. И вдруг что-то блеснуло… Этот самородок я и припрятал, не думая даже, что он мне так пригодится! И вот, перед тем как обратиться к тебе с нашей мольбой о помощи, я да еще три-четыре семьи, до которых черная смерть не добралась, сплавили свои самородки в один большой слиток, который я и привез тебе… Все мы просим тебя, император, проявить свою власть и помочь нашему народу! Хотя твоему величеству ко всем сокровищам, что тебе доставляют из-за океана, ни сокол с золотым песком, ни слиток этот многого не добавят… Не знаю даже, пригодятся ли они тебе…
– Любое золото любому человеку всегда может пригодиться, – совсем как умудренный жизнью старец, произнес молодой император. – Значит, слухи о золотом утесе вранье? Жаль! Бьярн, многие меня считают жадным и неблагодарным… А вот сейчас я отблагодарю тебя за твой подарок! Это тоже чистое золото. А выделка гляди какая! – И Карл Пятый, сняв с себя золотую цепь, повесил ее на шею Северянину. – Это помимо того, что все твои просьбы будут выполнены! Но и от тебя я жду помощи. Твои друзья нормандцы помогут мне в моих делах с Длинноносым, а бретонцы – с англичанами. Да я и без того считаю тебя своим другом… Мне как-то спокойнее было бы за твоей широкой спиной!
– Да, все забывают, что ты еще совсем мальчишка… И нужно ли было взваливать на тебя тяжелую императорскую корону? – Северянин сейчас говорил от всей души.
– Нужно! – набычившись, ответил Карл Пятый.
Прощаясь с Бьярном, он ласково сказал:
– Надеюсь, что мы с тобой еще не раз повидаемся.
Бьярн был уже у двери, когда император снова окликнул его.
– Ну?! – проворчал Северянин.
– Насколько мне известно, вы уже давно находитесь в море. – Голос Карла Пятого звучал донельзя мягко.
– Ты о чем? – спросил Северянин.
– Это просто поразительно, но я высчитал, что почти на каждую неделю приходится какая-нибудь резня в каком-нибудь государстве… Кровавая резня! – сказал император.
– По морю слухи распространяются с такой же быстротой, как и по суше, – сказал Северянин. – И о Медина дель Кампо мы узнали на море, – добавил он сердито.
– Эх, не было в ту пору тебя рядом со мной! – вздохнул император. – Тогда, возможно, все повернулось бы иначе… Хорошо, что я в то время отсутствовал! – вздохнул император.
– Да, Бьярн, – повторил он, – Фузинелли – мой человек. Я его нанял. Я послал его на «Геновеву» навести справки о Франческо Руппи, так как тот меня очень интересует… А вот в харчевне Фузинелли заковал Руппи без моего ведома, надо думать – для того, чтобы угодить папе… Вот в таком виде, как я догадываюсь, его и препроводили бы в Рим. А там у Руппи уже не было бы другого выхода, и он сделал бы все, что нужно его святейшеству. Чтобы убедить папу, что Руппи будет ему полезен, негодяй все эти записи и дневник предварительно отправил бы в Рим. Он работал на двух господ… На двух владык мира, если тебе так больше нравится.
Оба собеседника помолчали.
Вдруг император предложил:
– А что, если я снова пошлю Фузинелли на «Геновеву»? Сейчас он находится здесь под небольшой охраной, но о том, что за ним следят, не подозревает. И пошлю его снова на корабль, поскольку он моего первого наказа не выполнил – не застал там Франческо Руппи. Но пошлю только его одного. Те пятеро, как я понимаю, безусловно папские. Мы их быстро разыщем! А при высадке с корабля мало ли что с человеком может случиться…
– Нет уж, команду «Геновевы» ты в эти дела не впутывай! – сказал Северянин. – Ты до поры до времени не хочешь портить отношения с его святейшеством, так? Но и нас избавь от его гнева! В воду можно свалиться с любого моста…
– Мне необходимо, чтобы все это случилось в присутствии многих людей, – произнес Карл, упрямо наклонив голову.
«Правильно кто-то назвал его быком, – подумал Северянин. – Вот сейчас он в точности молодой бычок!»
– Ну, не мне тебя учить, – сказал он. – Люди у тебя для такого дела всегда найдутся. А с папой насчет Исландии потолкуй, как обещал. Ведь в нашу страну то и дело пробираются приверженцы этого попа Лютера! А с ними исландцам будет трудней, чем с католиками! Папские наместники то ли из боязни Лютера, то ли из боязни этого «разоблачителя» Эразма из Роттердама сейчас, после чумы, немного присмирели…
– Ладно, вернемся все же к самородку.
– К слитку! – с сердцем снова поправил его Бьярн. – Самородки такой величины мне не попадались.
– А знаешь, хоть этот польский капитан преподнес мне не самородок, а только золотой песок, но это меня тоже заинтересовало! – оживился император. – Неужели и в Полонии существуют золотые россыпи?
– А что, тебе уже и с Полонией охота повоевать? – спросил Северянин насмешливо. – Боюсь, папа за них обязательно заступится. Поляки все же католики, а не дикари! Кстати, песок в брюхе белого сокола привезен тоже из Исландии…
– А знаешь, в Генте уже поговаривали, что где-то там, на севере, существует целый золотой утес! А известно это стало якобы из исландских саг…
– Вранье! – отрезал Северянин сердито. – Я сейчас хочу – о соколе с золотым песком. Капитан Стобничи, чтобы точнее определить очертания северных берегов нашего и западного материка, отправился в свое время на север. На обратном пути попал в Исландию. Там его племянница очаровала молодого исландца. Тогда ей, кажется, не было и пятнадцати лет, а мальчишке только стукнуло шестнадцать. Капитан никак не мог убедить племянницу, что о замужестве ей думать рано. Дело грозило закончиться свадьбой. Тогда Стобничи посоветовал отцу жениха отправить сына подальше – за море. А девчушке мы нашли другую забаву – Сорбонский университет! Но о ней тебе неинтересно… Родители жениха были в восторге и преподнесли капитану чучело исландского сокола, набитое золотым песком. Это, как я понимаю, тоже была какая-то реликвия еще с языческих времен… Но ею пожертвовали ради покоя семьи. История моего слитка печальнее. Небольшой, с куриную голову, самородок тоже хранился у нас в роду с давних пор. Мне-то он нужен не был, но жена и родня ее то ли по старой памяти, то ли из суеверия дорожили самородком, как святыней. И я на их святыню никогда не посягнул бы, если бы не черная смерть, которую к нам завезли с материка… Ведь даже когда я попал в плен к алжирцам, жена не решилась расстаться с самородком, а обратилась за помощью к своей родне… Вернувшись домой, я никого из близких своих и жениных родственников в живых не застал. У богобоязненного наместника против чумы было отличное средство: если в какой-нибудь усадьбе были замечены случаи заболевания, дом заколачивали снаружи и дожидались, пока все там не вымрут, если не от чумы, то от голода. А потом усадьбу сжигали дотла. Когда черная убралась с нашего острова, у наместника нашлась другая забота: люди его бродили по обгорелым усадьбам и кочергами или палками разгребали весь этот мусор. Попадались им почти не тронутые огнем черепа, обгорелые костяные кубки, медные, бронзовые или железные предметы. Но наместника интересовало другое: золото! До него дошли слухи, что в некоторых исландских семьях золото сберегали именно еще с языческих времен. Возможно, что такие поиски кое-где и увенчались успехом… Я тоже бродил по своей бывшей усадьбе. О золоте я не думал. Среди мусора и тлена я пытался найти хотя бы косточки своих близких. И вдруг что-то блеснуло… Этот самородок я и припрятал, не думая даже, что он мне так пригодится! И вот, перед тем как обратиться к тебе с нашей мольбой о помощи, я да еще три-четыре семьи, до которых черная смерть не добралась, сплавили свои самородки в один большой слиток, который я и привез тебе… Все мы просим тебя, император, проявить свою власть и помочь нашему народу! Хотя твоему величеству ко всем сокровищам, что тебе доставляют из-за океана, ни сокол с золотым песком, ни слиток этот многого не добавят… Не знаю даже, пригодятся ли они тебе…
– Любое золото любому человеку всегда может пригодиться, – совсем как умудренный жизнью старец, произнес молодой император. – Значит, слухи о золотом утесе вранье? Жаль! Бьярн, многие меня считают жадным и неблагодарным… А вот сейчас я отблагодарю тебя за твой подарок! Это тоже чистое золото. А выделка гляди какая! – И Карл Пятый, сняв с себя золотую цепь, повесил ее на шею Северянину. – Это помимо того, что все твои просьбы будут выполнены! Но и от тебя я жду помощи. Твои друзья нормандцы помогут мне в моих делах с Длинноносым, а бретонцы – с англичанами. Да я и без того считаю тебя своим другом… Мне как-то спокойнее было бы за твоей широкой спиной!
– Да, все забывают, что ты еще совсем мальчишка… И нужно ли было взваливать на тебя тяжелую императорскую корону? – Северянин сейчас говорил от всей души.
– Нужно! – набычившись, ответил Карл Пятый.
Прощаясь с Бьярном, он ласково сказал:
– Надеюсь, что мы с тобой еще не раз повидаемся.
Бьярн был уже у двери, когда император снова окликнул его.
– Ну?! – проворчал Северянин.
– Насколько мне известно, вы уже давно находитесь в море. – Голос Карла Пятого звучал донельзя мягко.
– Ты о чем? – спросил Северянин.
– Это просто поразительно, но я высчитал, что почти на каждую неделю приходится какая-нибудь резня в каком-нибудь государстве… Кровавая резня! – сказал император.
– По морю слухи распространяются с такой же быстротой, как и по суше, – сказал Северянин. – И о Медина дель Кампо мы узнали на море, – добавил он сердито.
– Эх, не было в ту пору тебя рядом со мной! – вздохнул император. – Тогда, возможно, все повернулось бы иначе… Хорошо, что я в то время отсутствовал! – вздохнул император.