Страница:
– Думаю, что до расправы с поварами или садовниками у Карла Пятого дело не дошло… Разве что племянника вашего, сеньор Хосе, соседи могли заподозрить в неисполнении обрядов нашей святой католической церкви… Но от такого рода доносов страдают обычно люди богатые, так как какая-то часть их имущества попадает в кошельки доносчиков…
– О нет, мой Хосе – честный и богобоязненный католик! – вздохнув с облегчением, произнес садовник. – Имущества никакого Хосе не нажил еще… Разве что донья Пачеко де Падилья, кроме положенной ему платы, одаривала иной раз мальчишку платьем с плеча убитого графа де Падильи… Как я благодарен вам, сеньор Эрнандо: вы знаетесь с самыми важными людьми Севильи, а вот не погнушались и, как всегда, усадили меня за один стол с гостем… А я ведь…
– А ты ведь всего-навсего спас меня и моего брата от взбесившегося быка! – закончил за него сеньор Эрнандо.
– Вы-то об этом помните… А вот сеньор Диего…
На этот раз хозяин прервал его:
– Надеюсь, Хосе, ты не собираешься говорить что-либо нелестное о детях адмирала… Ни обо мне, ни о моем брате…
– Да какая уж там лесть, – возразил, очевидно не поняв его, садовник. – Просто вы попроще себя держите, а ведь люди так судят: не загордился человек, так, стало быть, ему и гордиться нечем…
– Ладно, старик, ладно, – прервал его снова сеньор Эрнандо и, повернувшись к Франческо, добавил: – Вы не поверите, а ведь настоящей мудрости можно учиться у таких людей, как Хосе. Он, представьте, даже с каким-то сожалением говорит о знати, о придворных и даже о богатых купцах… Тем, по его мнению, уж совсем плохо! Вся жизнь купца, считает Хосе, проходит в хлопотах и огорчениях. А придворные то готовятся к приему у императора, то сами приемы устраивают… И вечно их страх берет: не ошибиться бы! Мол, кого не надо, пригласишь, а вот самый нужный человек без приглашения остался!.. И так с утра (а утро у них раньше полудня не начинается) и до самой поздней ночи… А вот ремесленники… – Заметив, что садовник нахмурился, сеньор Эрнандо добавил: – Я ведь только твои слова пересказываю, ты уж не сердись, Хосе, дай мне кончить!.. А вот ремесленникам, – продолжал он, – как полагает наш старик, много легче живется… Кует ли кузнец подкову, работает ли чеботарь шилом и дратвой, оттачивает ли оружейник шпагу – руки-то у них заняты, а голова свежая, не занята всякой ерундой… А уж садовнику, считает Хосе, совсем неплохо: окучивает ли он розу или мальву, готовит ли ямки для своих питомцев, – всё на воздухе, на свободе, и опять же руки заняты, а голова свежая, свежее и быть не может!
– Пойду-ка я снесу на кухню грязную посуду, – сказал садовник, подымаясь. – Наша стряпуха и так, наверно, из себя выходит: господа, мол, все говорят да говорят, а того, какими яствами она их накормила, даже не замечают! И зря, сеньор Эрнандо, мне думается, вы отпустили всех своих слуг… Хорошо, что сеньор Франческо человек невзыскательный…
– Пойди и передай Тересите, что и наш гость, и я, и ты с удовольствием отведали ее угощение. А что касается взыскательных гостей, то это, старик, не твоя забота!
И, дождавшись, когда за Хосе захлопнулась дверь, сеньор Эрнандо добавил:
– Не терпит он, когда я завожу о нем речь… Кстати, простите, сеньор Франческо, но не следует обращаться к этому ворчуну «сеньор Хосе»… Он так полон самоуважения, вернее – уважения к своему ремеслу, что ему даже странно, если собеседник этого не чувствует… Сейчас я вам вкратце опишу, как он относится ко всему происходящему в мире, и вы поймете, что, будь Хосе пограмотнее, он давно стал бы бакалавром… Вот, например, его рассуждения о простых идальго или даже о высокопоставленных дворянах Испании (замечу, что никакой критике не подлежат только боготворимый народом граф де Падилья и вся его семья). По мнению Хосе, во времена Реконкисты и бедные и богатые идальго всё только воевали да грабили, воевали да грабили – грабили и мавров, и евреев, и своих же кастильцев, если был подходящий случай… Но Реконкиста кончилась. Нужды в их храбрости уже не было… Вот король Фердинанд с королевой и решили как-нибудь от них избавиться: кого услали за океан добывать для короны золото, серебро да жемчуга, а кое с кем разделались по-свойски тут же, в Испании… Отобрала же королева у своего же кастильского герцога Медина Сидонии крепость Гибралтар! И как герцог ни кипятился, как ни ссылался на свои заслуги при Реконкисте, королевские законники признали права Изабеллы! Вот тогда-то в ущерб знати и набрали большую силу города, городские хунты, купечество и даже мелкий ремесленный люд. Все они в свое время были вооружены для отпора врагам. А кроме умения воевать и храбро отстаивать свою родину, они могли сгодиться и на многое другое… Но вот вступил на престол Карл, и, как выражается Хосе, колесо тут же завертелось в другую сторону. Уж больно сильными себя считали города! Считать-то считали, да просчитались… И вот каков был их конец: приехал Карл Пятый, а с ним – его гентские или немецкие наемники… Убил Карл с помощью своего кардинала, как считает Хосе, более тысячи самых достойных людей Испании, разграбил и сжег самые богатые города, и теперь никаким хунтам, хоть бы они и называли себя «Святыми хунтами», Карла Пятого с престола уже не сдвинуть!
В хранилище книг и рукописей к концу дня и хозяин и его гость работали, по просьбе Франческо, уже вдвоем.
Прогулка по Севилье была отложена.
Заметив, что менее всего его гость знаком с наукой землеописания у древних греков, римлян и даже египтян, сеньор Эрнандо предложил:
– Давайте, Франческо, условимся: вы ознакомитесь с выписками и переводами, которые я по мере сил делал, разбираясь во всей этой кипе различных сведений, а я, перелистывая вашу красивую тетрадь, попытаюсь ответить на некоторые поставленные вами вопросы. – Если каждому человеку, как уверяют знатоки, свойственно чувство зависти, то оно у меня целиком ушло на зависть к вам, Франческо! Вы ведь не только свели знакомство с нормандцами, побывавшими на западном материке, но еще и служили на одном корабле с матросом, который только по лености не разведал сокровища царя Соломона в этой действительно легендарной стране Офир…
Франческо недоуменно поднял брови. Эрнандо, улыбаясь, спросил:
– Вас поражает, что я столь завистлив?
– Нет, конечно… – медленно, обдумывая каждое слово, произнес Франческо. – Этот матрос, Педро Маленький, безусловно мог бы использовать свое знакомство со страною Офир, которую так безуспешно ищут люди разных стран… А вот он не польстился на золото и продолжает служить простым матросом… – Франческе помолчал, собираясь с мыслями. – Или вот наш сеньор Гарсиа, – продолжал он. – Человек, изучавший в Сорбонне и Саламанке историю, логику и юриспруденцию, мог бы лопатами загребать золото, поставь он себе задачей восхвалять сильных мира сего… – Франческо снова помолчал, постукивая пальцами по столу.
Эрнандо, не выказывая нетерпения, дожидался конца его мысли.
– А сеньор Гарсиа, – продолжал Франческо, – как я понял, действительно побывал в стране Офир, и все же наш дорогой эскривано наотрез отказался сообщить нам подробности своего пребывания там… Во время первого плавания моего господина адмирала мы с моим другом Орниччо и нашим общим дружком, юношей из племени араваков, нашли на дне залива небольшой золотой самородок. Друг мой Орниччо против моей воли выбросил его за борт, когда мы на лодке добирались к «Санта-Марии»… Я в ту пору был огорчен его поступком… Но сейчас мне ясно, что не о золотоносной стране Офир мечтали и Педро Маленький, и сеньор Гарсия, и Орниччо…
– Пожалуй, вы правы, дорогой мой друг Франческо, – медленно и задумчиво заключил беседу сын адмирала. –
ОЧЕВИДНО, У КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ СТРАНА ОФИР!
Это был второй день пребывания Франческо в Севилье.
Прошедшие сутки (всю ночь шла беседа в спальне сына адмирала) хозяин и гость употребили на то, чтобы познакомить друг друга со всем, что произошло с ними за пятнадцать лет, истекших с того памятного им обоим горестного тысяча пятьсот шестого года…
[14]
Сегодня они это знакомство решили, как выразился сын адмирала, «использовать с некоторой выгодой для себя». Франческо был убежден, что никакой выгоды от знакомства с ним Эрнандо не получит. Однако, когда он попытался только заикнуться об этом, хозяин тут же оборвал его на полуслове:
– И не думайте, дорогой Франческо, что знания мои намного обширнее ваших… Однако пора уже нам приступить к «взаимному обучению». В самом начале вашей тетради очень жирным кружком обведены слова «Страна Офир»… Очевидно, вы уже давно придавали им особое значение?
– Впервые о стране этой я услыхал от господина моего, адмирала, – сказал Франческо. – К сожалению, я вообразил, что это такой же вымысел, как и россказни о землях, населенных головоногими людьми или людьми с песьими головами… Это было в мое первое плавание с адмиралом к Индиям… Тогда я был еще мальчишкой…
– А что думал об этой стране адмирал? – Задавая этот вопрос, Эрнандо настороженно посмотрел на гостя.
– Боюсь, что толком ответить вам на этот вопрос я не смогу. Господин мой адмирал своими мыслями и планами делился с гораздо более достойными людьми, чем я.
В этот момент Франческо порадовался, что Эрнандо не читал его оставленного в Палосе генуэзского дневника.
– По-настоящему, – продолжал он, – что такое страна Офир, пояснила мне сеньорита Ядвига, племянница капитана Стобничи (я говорил вам о ней). И только много времени спустя я понял, что весь конец прошлого столетия и уже более двадцати лет нынешнего люди, обезумевшие от золота, только и делают, что ищут эту волшебную страну…
После этой беседы и гость и хозяин долгое время сидели молча. Подняв глаза на Эрнандо, Франческо обратил внимание на то, что хозяин его как будто осунулся и побледнел за эти два дня.
– Я слишком утомил вас, Эрнандо, – сказал он тихо, – из-за меня вы не спали всю ночь!
– А я, глядя на вас, только что подумал, что именно я вас утомляю, – улыбаясь, возразил сын адмирала. – Но поймите: если бы мы не поговорили нынче обстоятельно, не поделились бы всем, что лежит у нас на душе, мы потом все время ощущали бы, что нам чего-то не хватает… Вспомните, мой друг, ведь это я все время задавал вам вопрос за вопросом!
Действительно, Эрнандо расспрашивал Франческо и о событиях, происходивших задолго до 1506 года… Очень заинтересовал его Орниччо. И не только потому, что выбросил за борт золотой самородок. Подумать только: Орниччо остался жить с индейцами и женился на индианке! Рассказ Франческо о том, как он, мальчишка, не достигший даже отроческого возраста, на какой-то час, даже пускай на какие-то минуты вообразил, что любит Тайбоки и, что забавнее всего, был уверен, что она станет его женой, Эрнандо выслушал со снисходительной улыбкой. Поначалу Франческо был огорчен. Неужели его добрый хозяин просто подсмеивается над ним?! И вдруг поймал себя на том, что и сам он может сейчас засмеяться…
– Тайбоки! Да, к сожалению, это имя уже давно не заставляет меня плакать по ночам, – произнес он с не очень искренним вздохом.
– Ну, сейчас, как я догадываюсь, другое… – начал было Эрнандо, но, перехватив встревоженный взгляд Франческо, закончил фразу иначе: – Теперь другое время, другие заботы, вы давно уже вышли из мальчишеского возраста… Но вот то, дорогой мой, что вы до сих пор не забываете Орниччо, свидетельствует о том, что вас связывала не кратковременная мальчишеская дружба. Хорошо бы свести Орниччо с «заступником индейцев» – отцом Лас Касасом. В лице его отец Бартоломе безусловно нашел бы мужественного и честного соратника!..
«Если только Орниччо остался в живых после всего, что творилось и творится в Индиях», – подумал сеньор Эрнандо.
А вслух сказал:
– Помните, вы говорили, что капитан Стобничи как-то пообещал вам, что «Геновева» когда-нибудь доберется до нового материка… Мне очень не хотелось бы надолго расставаться с вами, но на такую поездку я благословил бы вас от души… А возможно, что и сам отправился бы с вами… Может быть, звание королевского библиотекаря и картографа произвело бы впечатление на врагов отца Лас Касаса?.. Хотя навряд ли: вдали от Испании они чувствуют себя безнаказанными… Ну, пока говорить об этом рано… А сейчас, чтобы немного развеселить друг друга, признаемся, что позабавило более всего вас – в моих рукописях, а меня – в вашей кордовской тетради… Только давайте-ка сначала я придвину к вашему креслу скамеечку, а вот вам – подушки… И, главное, не возражайте! Я все же как-никак хозяин дома… У меня не выходит из головы это ужасное происшествие в харчевне в Палосе. Хорошо, что вы мне обо всем рассказали. Уж мы с Хосе и Тереситой быстро поставим вас как следует на ноги! Если слуга из венты в Палосе знает состав целебных мазей, то наш Хосе – знаток всякого рода целебных трав… Уверен, что когда вы, бодрый и здоровый, вернетесь в Палос, сеньорита Ядвига будет нам только благодарна…
Эрнандо глянул было на своего гостя и тут же отвел глаза: этот красивый, мужественный человек краснеет, как мальчишка!
– Ну, так вот, для начала позабавлю вас я: больше всего мне понравилась история с императором и ирландцем Эуригеной… Да еще – нормандская поговорка «Ворон ворона не заклюет». И главное – ваши пояснения… Безусловно, в кордовской тетради есть много интересного и поучительного, обо всем этом мы еще поговорим, но сейчас надо немного посмеяться!
– А я, простите, Эрнандо, вчитываясь в ваши рукописи, меньше всего искал в них чего-либо забавного… Сеньорита… То есть я хочу сказать, многие упрекали меня: «Вы, мол, часто не понимаете шуток»… Самое сильное впечатление на меня произвели несколько строк, – помолчав, признался Франческо. – Боюсь, что это начало письма или дневниковая запись, которую мне, постороннему человеку, читать и не полагалось бы!
– Вы для меня не посторонний, Франческо, и могли читать все, что находили в рукописях.
– Тогда… – Франческо нашарил на столе желтоватый листок бумаги. Стараясь, чтобы голос его не дрогнул, он медленно прочитал вслух: – «Гораздо лучше для его чести и чести рода его, если они будут считать начало славы своей от адмирала, а не доискиваться, были ли их предки благородными и держали ли они псарни и соколов. Потому что, мне кажется, нет таких предков, какими бы знатными они ни были, которыми бы я гордился более, нежели тем, что я сын такого отца».
[15]
Эрнандо положил руку на плечо Франческо:
– Спасибо вам, друг! Когда брат мой Диего посватался к донье Марии де Толедо, он, как мне в ту пору думалось, старался доказать, что отец его тоже не простого рода… Эти строки имеют отношение к событиям того времени…
Франческо в эту минуту был готов рассказать своему новому другу о встрече по пути в Севилью с одним немолодым сеньором, очень доброжелательно настроенным по отношению к наследнику адмирала… С несвойственной испанцам откровенностью сеньор этот обсуждал и брак дона Диего и свои собственные невзгоды… Однако Эрнандо, конечно, лучше любого может судить о событиях того времени…
Третий день пребывания в Севилье начался очень торжественно и неожиданно для Франческо. Проснувшись, он некоторое время с недоумением рассматривал обитые штофом стены и только сейчас вспомнил: Эрнандо ведь настоял на том, чтобы гость его хотя бы на одну ночь переселился в его опочивальню.
Сейчас Франческо чувствовал себя как бы обновленным. Потянувшись, он сладко зевнул, умылся, а затем, опустившись на колени, прочитал «Te Deus» и «Ave Maria». Подымаясь, он нечаянно опрокинул скамью. Шум, очевидно, привлек внимание хозяина. Приоткрыв дверь, в комнату вошел Эрнандо, неся в обеих руках большой поднос, уставленный разнообразной посудой. Особое внимание Франческо привлек кувшин из черненого серебра и такие же – мавританской выделки – чаши. И чего только не было на этом подносе! И жареные цыплята, и нарезанный ломтиками свиной окорок, и крендельки, и еще какая-то снедь в накрытых крышками блюдах.
– Вот, с сегодняшнего дня вы должны будете отведывать от каждого угощения, предложенного вам Тереситой, иначе вы очень обидите достойную женщину! – заявил Эрнандо.
– Да я рад был бы… – виновато сказал Франческо. – Может быть, немного попозже? Сейчас мне хочется только пить…
– Захочется и есть, сеньор Франческо! – Это сказал появившийся в дверях садовник Хосе.
Он внес в спальную совсем небольшой поднос, а на нем стеклянный кувшин с зеленоватой жидкостью, а рядом стеклянную же чашу – с розовой.
– Вот как вы выпьете мою настойку из семи трав – эту, зеленую, – одну чашу утром перед едой, вторую – перед обедом, третью – перед ужином, так никаких снадобий вам никогда больше и не понадобится. Человек вы, видать по всему, здоровый, только устали в пути. А это – чаша розовой воды для умывания рук перед едой… Мавританский обычай, но он каждому народу на пользу!
То ли уверенный тон Хосе, то ли настойка из семи трав возымела свое действие, но Франческо не помнил, едал ли он когда-либо с таким удовольствием, как в это утро.
Сам хозяин позавтракал уже давно. Франческо проспал четырнадцать часов подряд.
Приносить свои выписки из трудов арабских ученых в спальную комнату Эрнандо не пришлось. Франческо, и по собственному его признанию и судя по его виду, чувствовал себя отлично.
– Помните, я рассказывал вам, как сеньорита Ядвига вылечила меня растертой в порошок корой какого-то дерева? Но он был до того уж горек на вкус! А вот этот настой из семи трав…
– Не грешите, Франческо! – перебил его Эрнандо. – Мне думается, что любое лекарство, самое горькое-прегорькое, поднесенное такими прелестными ручками… Или, может быть, я ошибаюсь и руки сеньориты Ядвиги не так уж и красивы?
– Нет, у нее и руки очень красивые, – серьезно ответил Франческо.
– О нет, мой Хосе – честный и богобоязненный католик! – вздохнув с облегчением, произнес садовник. – Имущества никакого Хосе не нажил еще… Разве что донья Пачеко де Падилья, кроме положенной ему платы, одаривала иной раз мальчишку платьем с плеча убитого графа де Падильи… Как я благодарен вам, сеньор Эрнандо: вы знаетесь с самыми важными людьми Севильи, а вот не погнушались и, как всегда, усадили меня за один стол с гостем… А я ведь…
– А ты ведь всего-навсего спас меня и моего брата от взбесившегося быка! – закончил за него сеньор Эрнандо.
– Вы-то об этом помните… А вот сеньор Диего…
На этот раз хозяин прервал его:
– Надеюсь, Хосе, ты не собираешься говорить что-либо нелестное о детях адмирала… Ни обо мне, ни о моем брате…
– Да какая уж там лесть, – возразил, очевидно не поняв его, садовник. – Просто вы попроще себя держите, а ведь люди так судят: не загордился человек, так, стало быть, ему и гордиться нечем…
– Ладно, старик, ладно, – прервал его снова сеньор Эрнандо и, повернувшись к Франческо, добавил: – Вы не поверите, а ведь настоящей мудрости можно учиться у таких людей, как Хосе. Он, представьте, даже с каким-то сожалением говорит о знати, о придворных и даже о богатых купцах… Тем, по его мнению, уж совсем плохо! Вся жизнь купца, считает Хосе, проходит в хлопотах и огорчениях. А придворные то готовятся к приему у императора, то сами приемы устраивают… И вечно их страх берет: не ошибиться бы! Мол, кого не надо, пригласишь, а вот самый нужный человек без приглашения остался!.. И так с утра (а утро у них раньше полудня не начинается) и до самой поздней ночи… А вот ремесленники… – Заметив, что садовник нахмурился, сеньор Эрнандо добавил: – Я ведь только твои слова пересказываю, ты уж не сердись, Хосе, дай мне кончить!.. А вот ремесленникам, – продолжал он, – как полагает наш старик, много легче живется… Кует ли кузнец подкову, работает ли чеботарь шилом и дратвой, оттачивает ли оружейник шпагу – руки-то у них заняты, а голова свежая, не занята всякой ерундой… А уж садовнику, считает Хосе, совсем неплохо: окучивает ли он розу или мальву, готовит ли ямки для своих питомцев, – всё на воздухе, на свободе, и опять же руки заняты, а голова свежая, свежее и быть не может!
– Пойду-ка я снесу на кухню грязную посуду, – сказал садовник, подымаясь. – Наша стряпуха и так, наверно, из себя выходит: господа, мол, все говорят да говорят, а того, какими яствами она их накормила, даже не замечают! И зря, сеньор Эрнандо, мне думается, вы отпустили всех своих слуг… Хорошо, что сеньор Франческо человек невзыскательный…
– Пойди и передай Тересите, что и наш гость, и я, и ты с удовольствием отведали ее угощение. А что касается взыскательных гостей, то это, старик, не твоя забота!
И, дождавшись, когда за Хосе захлопнулась дверь, сеньор Эрнандо добавил:
– Не терпит он, когда я завожу о нем речь… Кстати, простите, сеньор Франческо, но не следует обращаться к этому ворчуну «сеньор Хосе»… Он так полон самоуважения, вернее – уважения к своему ремеслу, что ему даже странно, если собеседник этого не чувствует… Сейчас я вам вкратце опишу, как он относится ко всему происходящему в мире, и вы поймете, что, будь Хосе пограмотнее, он давно стал бы бакалавром… Вот, например, его рассуждения о простых идальго или даже о высокопоставленных дворянах Испании (замечу, что никакой критике не подлежат только боготворимый народом граф де Падилья и вся его семья). По мнению Хосе, во времена Реконкисты и бедные и богатые идальго всё только воевали да грабили, воевали да грабили – грабили и мавров, и евреев, и своих же кастильцев, если был подходящий случай… Но Реконкиста кончилась. Нужды в их храбрости уже не было… Вот король Фердинанд с королевой и решили как-нибудь от них избавиться: кого услали за океан добывать для короны золото, серебро да жемчуга, а кое с кем разделались по-свойски тут же, в Испании… Отобрала же королева у своего же кастильского герцога Медина Сидонии крепость Гибралтар! И как герцог ни кипятился, как ни ссылался на свои заслуги при Реконкисте, королевские законники признали права Изабеллы! Вот тогда-то в ущерб знати и набрали большую силу города, городские хунты, купечество и даже мелкий ремесленный люд. Все они в свое время были вооружены для отпора врагам. А кроме умения воевать и храбро отстаивать свою родину, они могли сгодиться и на многое другое… Но вот вступил на престол Карл, и, как выражается Хосе, колесо тут же завертелось в другую сторону. Уж больно сильными себя считали города! Считать-то считали, да просчитались… И вот каков был их конец: приехал Карл Пятый, а с ним – его гентские или немецкие наемники… Убил Карл с помощью своего кардинала, как считает Хосе, более тысячи самых достойных людей Испании, разграбил и сжег самые богатые города, и теперь никаким хунтам, хоть бы они и называли себя «Святыми хунтами», Карла Пятого с престола уже не сдвинуть!
В хранилище книг и рукописей к концу дня и хозяин и его гость работали, по просьбе Франческо, уже вдвоем.
Прогулка по Севилье была отложена.
Заметив, что менее всего его гость знаком с наукой землеописания у древних греков, римлян и даже египтян, сеньор Эрнандо предложил:
– Давайте, Франческо, условимся: вы ознакомитесь с выписками и переводами, которые я по мере сил делал, разбираясь во всей этой кипе различных сведений, а я, перелистывая вашу красивую тетрадь, попытаюсь ответить на некоторые поставленные вами вопросы. – Если каждому человеку, как уверяют знатоки, свойственно чувство зависти, то оно у меня целиком ушло на зависть к вам, Франческо! Вы ведь не только свели знакомство с нормандцами, побывавшими на западном материке, но еще и служили на одном корабле с матросом, который только по лености не разведал сокровища царя Соломона в этой действительно легендарной стране Офир…
Франческо недоуменно поднял брови. Эрнандо, улыбаясь, спросил:
– Вас поражает, что я столь завистлив?
– Нет, конечно… – медленно, обдумывая каждое слово, произнес Франческо. – Этот матрос, Педро Маленький, безусловно мог бы использовать свое знакомство со страною Офир, которую так безуспешно ищут люди разных стран… А вот он не польстился на золото и продолжает служить простым матросом… – Франческе помолчал, собираясь с мыслями. – Или вот наш сеньор Гарсиа, – продолжал он. – Человек, изучавший в Сорбонне и Саламанке историю, логику и юриспруденцию, мог бы лопатами загребать золото, поставь он себе задачей восхвалять сильных мира сего… – Франческо снова помолчал, постукивая пальцами по столу.
Эрнандо, не выказывая нетерпения, дожидался конца его мысли.
– А сеньор Гарсиа, – продолжал Франческо, – как я понял, действительно побывал в стране Офир, и все же наш дорогой эскривано наотрез отказался сообщить нам подробности своего пребывания там… Во время первого плавания моего господина адмирала мы с моим другом Орниччо и нашим общим дружком, юношей из племени араваков, нашли на дне залива небольшой золотой самородок. Друг мой Орниччо против моей воли выбросил его за борт, когда мы на лодке добирались к «Санта-Марии»… Я в ту пору был огорчен его поступком… Но сейчас мне ясно, что не о золотоносной стране Офир мечтали и Педро Маленький, и сеньор Гарсия, и Орниччо…
– Пожалуй, вы правы, дорогой мой друг Франческо, – медленно и задумчиво заключил беседу сын адмирала. –
ОЧЕВИДНО, У КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ СТРАНА ОФИР!
Это был второй день пребывания Франческо в Севилье.
Прошедшие сутки (всю ночь шла беседа в спальне сына адмирала) хозяин и гость употребили на то, чтобы познакомить друг друга со всем, что произошло с ними за пятнадцать лет, истекших с того памятного им обоим горестного тысяча пятьсот шестого года…
[14]
Сегодня они это знакомство решили, как выразился сын адмирала, «использовать с некоторой выгодой для себя». Франческо был убежден, что никакой выгоды от знакомства с ним Эрнандо не получит. Однако, когда он попытался только заикнуться об этом, хозяин тут же оборвал его на полуслове:
– И не думайте, дорогой Франческо, что знания мои намного обширнее ваших… Однако пора уже нам приступить к «взаимному обучению». В самом начале вашей тетради очень жирным кружком обведены слова «Страна Офир»… Очевидно, вы уже давно придавали им особое значение?
– Впервые о стране этой я услыхал от господина моего, адмирала, – сказал Франческо. – К сожалению, я вообразил, что это такой же вымысел, как и россказни о землях, населенных головоногими людьми или людьми с песьими головами… Это было в мое первое плавание с адмиралом к Индиям… Тогда я был еще мальчишкой…
– А что думал об этой стране адмирал? – Задавая этот вопрос, Эрнандо настороженно посмотрел на гостя.
– Боюсь, что толком ответить вам на этот вопрос я не смогу. Господин мой адмирал своими мыслями и планами делился с гораздо более достойными людьми, чем я.
В этот момент Франческо порадовался, что Эрнандо не читал его оставленного в Палосе генуэзского дневника.
– По-настоящему, – продолжал он, – что такое страна Офир, пояснила мне сеньорита Ядвига, племянница капитана Стобничи (я говорил вам о ней). И только много времени спустя я понял, что весь конец прошлого столетия и уже более двадцати лет нынешнего люди, обезумевшие от золота, только и делают, что ищут эту волшебную страну…
После этой беседы и гость и хозяин долгое время сидели молча. Подняв глаза на Эрнандо, Франческо обратил внимание на то, что хозяин его как будто осунулся и побледнел за эти два дня.
– Я слишком утомил вас, Эрнандо, – сказал он тихо, – из-за меня вы не спали всю ночь!
– А я, глядя на вас, только что подумал, что именно я вас утомляю, – улыбаясь, возразил сын адмирала. – Но поймите: если бы мы не поговорили нынче обстоятельно, не поделились бы всем, что лежит у нас на душе, мы потом все время ощущали бы, что нам чего-то не хватает… Вспомните, мой друг, ведь это я все время задавал вам вопрос за вопросом!
Действительно, Эрнандо расспрашивал Франческо и о событиях, происходивших задолго до 1506 года… Очень заинтересовал его Орниччо. И не только потому, что выбросил за борт золотой самородок. Подумать только: Орниччо остался жить с индейцами и женился на индианке! Рассказ Франческо о том, как он, мальчишка, не достигший даже отроческого возраста, на какой-то час, даже пускай на какие-то минуты вообразил, что любит Тайбоки и, что забавнее всего, был уверен, что она станет его женой, Эрнандо выслушал со снисходительной улыбкой. Поначалу Франческо был огорчен. Неужели его добрый хозяин просто подсмеивается над ним?! И вдруг поймал себя на том, что и сам он может сейчас засмеяться…
– Тайбоки! Да, к сожалению, это имя уже давно не заставляет меня плакать по ночам, – произнес он с не очень искренним вздохом.
– Ну, сейчас, как я догадываюсь, другое… – начал было Эрнандо, но, перехватив встревоженный взгляд Франческо, закончил фразу иначе: – Теперь другое время, другие заботы, вы давно уже вышли из мальчишеского возраста… Но вот то, дорогой мой, что вы до сих пор не забываете Орниччо, свидетельствует о том, что вас связывала не кратковременная мальчишеская дружба. Хорошо бы свести Орниччо с «заступником индейцев» – отцом Лас Касасом. В лице его отец Бартоломе безусловно нашел бы мужественного и честного соратника!..
«Если только Орниччо остался в живых после всего, что творилось и творится в Индиях», – подумал сеньор Эрнандо.
А вслух сказал:
– Помните, вы говорили, что капитан Стобничи как-то пообещал вам, что «Геновева» когда-нибудь доберется до нового материка… Мне очень не хотелось бы надолго расставаться с вами, но на такую поездку я благословил бы вас от души… А возможно, что и сам отправился бы с вами… Может быть, звание королевского библиотекаря и картографа произвело бы впечатление на врагов отца Лас Касаса?.. Хотя навряд ли: вдали от Испании они чувствуют себя безнаказанными… Ну, пока говорить об этом рано… А сейчас, чтобы немного развеселить друг друга, признаемся, что позабавило более всего вас – в моих рукописях, а меня – в вашей кордовской тетради… Только давайте-ка сначала я придвину к вашему креслу скамеечку, а вот вам – подушки… И, главное, не возражайте! Я все же как-никак хозяин дома… У меня не выходит из головы это ужасное происшествие в харчевне в Палосе. Хорошо, что вы мне обо всем рассказали. Уж мы с Хосе и Тереситой быстро поставим вас как следует на ноги! Если слуга из венты в Палосе знает состав целебных мазей, то наш Хосе – знаток всякого рода целебных трав… Уверен, что когда вы, бодрый и здоровый, вернетесь в Палос, сеньорита Ядвига будет нам только благодарна…
Эрнандо глянул было на своего гостя и тут же отвел глаза: этот красивый, мужественный человек краснеет, как мальчишка!
– Ну, так вот, для начала позабавлю вас я: больше всего мне понравилась история с императором и ирландцем Эуригеной… Да еще – нормандская поговорка «Ворон ворона не заклюет». И главное – ваши пояснения… Безусловно, в кордовской тетради есть много интересного и поучительного, обо всем этом мы еще поговорим, но сейчас надо немного посмеяться!
– А я, простите, Эрнандо, вчитываясь в ваши рукописи, меньше всего искал в них чего-либо забавного… Сеньорита… То есть я хочу сказать, многие упрекали меня: «Вы, мол, часто не понимаете шуток»… Самое сильное впечатление на меня произвели несколько строк, – помолчав, признался Франческо. – Боюсь, что это начало письма или дневниковая запись, которую мне, постороннему человеку, читать и не полагалось бы!
– Вы для меня не посторонний, Франческо, и могли читать все, что находили в рукописях.
– Тогда… – Франческо нашарил на столе желтоватый листок бумаги. Стараясь, чтобы голос его не дрогнул, он медленно прочитал вслух: – «Гораздо лучше для его чести и чести рода его, если они будут считать начало славы своей от адмирала, а не доискиваться, были ли их предки благородными и держали ли они псарни и соколов. Потому что, мне кажется, нет таких предков, какими бы знатными они ни были, которыми бы я гордился более, нежели тем, что я сын такого отца».
[15]
Эрнандо положил руку на плечо Франческо:
– Спасибо вам, друг! Когда брат мой Диего посватался к донье Марии де Толедо, он, как мне в ту пору думалось, старался доказать, что отец его тоже не простого рода… Эти строки имеют отношение к событиям того времени…
Франческо в эту минуту был готов рассказать своему новому другу о встрече по пути в Севилью с одним немолодым сеньором, очень доброжелательно настроенным по отношению к наследнику адмирала… С несвойственной испанцам откровенностью сеньор этот обсуждал и брак дона Диего и свои собственные невзгоды… Однако Эрнандо, конечно, лучше любого может судить о событиях того времени…
Третий день пребывания в Севилье начался очень торжественно и неожиданно для Франческо. Проснувшись, он некоторое время с недоумением рассматривал обитые штофом стены и только сейчас вспомнил: Эрнандо ведь настоял на том, чтобы гость его хотя бы на одну ночь переселился в его опочивальню.
Сейчас Франческо чувствовал себя как бы обновленным. Потянувшись, он сладко зевнул, умылся, а затем, опустившись на колени, прочитал «Te Deus» и «Ave Maria». Подымаясь, он нечаянно опрокинул скамью. Шум, очевидно, привлек внимание хозяина. Приоткрыв дверь, в комнату вошел Эрнандо, неся в обеих руках большой поднос, уставленный разнообразной посудой. Особое внимание Франческо привлек кувшин из черненого серебра и такие же – мавританской выделки – чаши. И чего только не было на этом подносе! И жареные цыплята, и нарезанный ломтиками свиной окорок, и крендельки, и еще какая-то снедь в накрытых крышками блюдах.
– Вот, с сегодняшнего дня вы должны будете отведывать от каждого угощения, предложенного вам Тереситой, иначе вы очень обидите достойную женщину! – заявил Эрнандо.
– Да я рад был бы… – виновато сказал Франческо. – Может быть, немного попозже? Сейчас мне хочется только пить…
– Захочется и есть, сеньор Франческо! – Это сказал появившийся в дверях садовник Хосе.
Он внес в спальную совсем небольшой поднос, а на нем стеклянный кувшин с зеленоватой жидкостью, а рядом стеклянную же чашу – с розовой.
– Вот как вы выпьете мою настойку из семи трав – эту, зеленую, – одну чашу утром перед едой, вторую – перед обедом, третью – перед ужином, так никаких снадобий вам никогда больше и не понадобится. Человек вы, видать по всему, здоровый, только устали в пути. А это – чаша розовой воды для умывания рук перед едой… Мавританский обычай, но он каждому народу на пользу!
То ли уверенный тон Хосе, то ли настойка из семи трав возымела свое действие, но Франческо не помнил, едал ли он когда-либо с таким удовольствием, как в это утро.
Сам хозяин позавтракал уже давно. Франческо проспал четырнадцать часов подряд.
Приносить свои выписки из трудов арабских ученых в спальную комнату Эрнандо не пришлось. Франческо, и по собственному его признанию и судя по его виду, чувствовал себя отлично.
– Помните, я рассказывал вам, как сеньорита Ядвига вылечила меня растертой в порошок корой какого-то дерева? Но он был до того уж горек на вкус! А вот этот настой из семи трав…
– Не грешите, Франческо! – перебил его Эрнандо. – Мне думается, что любое лекарство, самое горькое-прегорькое, поднесенное такими прелестными ручками… Или, может быть, я ошибаюсь и руки сеньориты Ядвиги не так уж и красивы?
– Нет, у нее и руки очень красивые, – серьезно ответил Франческо.
Глава пятая
ВЕСТИ С «ГЕНОВЕВЫ»
Оба молчали.
– О чем вы задумались, мой друг? – наконец нарушил молчание хозяин дома.
– Скажите, Эрнандо, вам когда-нибудь приходило в голову, почему же такое огромное влияние на людей оказывает золото? Сеньор Гарсиа когда-то пытался мне пояснить, что золото облегчает людям возможность торговать… Но я что-то мало уразумел! Да, правильно, золото не зеленеет от времени, как бронза, и не чернеет, как серебро… Но золотым ножом ничего не разрежешь, сабель или шпаг из него не выкуешь, оно может пойти только на украшение их рукоятей… Это я говорю к тому, что для всех этих завоевателей, если бы не требования их владык, золото само по себе не было бы уж такой лакомой приманкой… Да вспомните о трех мореплавателях, имена которых прогремели на всю Европу! Алонсо Охеда, Хуан Коса и Америго Веспуччи снарядили за свой счет экспедицию и отплыли из Испании к Венесуэле. Отправились они в путь 20 мая 1499 года, а вернулись в июне 1500 года с грузом красильного дерева. Распродав его, они покрыли издержки да еще заработали на этом немало! А ведь потом этот самый Охеда прославился своей жестокостью, когда ради благосклонности государей он стал отнимать золото у индейцев. Подумать только – индейцы ценили золото только за красоту и блеск и с радостью отдавали его белым людям в обмен на грошовые побрякушки! Впрочем, шпагу из золота можно выковать, я сам видел такую у одного португальского капитана, побывавшего в Новом Свете… Но это было не оружие, а игрушка.
В дверь библиотеки неожиданно постучались.
– Сеньор Франческо, – доложил, стоя на пороге, садовник Хосе, – вас спрашивает какая-то женщина из Палоса…
– Молодая? – опережая Франческо, задал вопрос Эрнандо.
– Не сказать, чтобы очень молодая… Красивая… А с ней ее муж и брат. Брат сам – как обезьянка, но все же какое-то сходство с сестрой есть… Боятся зайти: ночью был дождь, дороги развезло… Просят сеньора Франческо спуститься к ним… Ноги, мол, у них грязные.
– Пригласи гостей сеньора Франческо к нам в библиотеку. И передай Тересите, что сегодня у нас будут обедать не трое, а шестеро…
Сын адмирала широко распахнул дверь библиотеки. Женщина из Палоса с мужем и братом? Кто бы это мог быть?
И когда в комнату вошла высокая, красивая, смуглая и черноглазая женщина, Франческо все еще был в недоумении. Следом за ней появился ее муж. Но как только за ним не вошел, а как-то прошмыгнул маленький кудрявый брат, Франческо не мог сдержать радостное восклицание:
– Педро Маленький! Дружок! Как ты сюда попал?!
– Простите, сеньоры, – обратился к гостям хозяин дома, – прежде всего разрешите представиться сеньоре…
– …Марии, – подсказала женщина. – Только никакая я не сеньора, а просто Мария. А это мой муж, Таллерте… Братишку вам представит сам сеньор Франческо…
– Уже представил, – улыбаясь, заметил сын адмирала. – Как я догадываюсь, это именно о нем рассказывал мне сеньор Франческо прошлой ночью… Это, наверно, Педро, прозванный «Маленьким», товарищ сеньора Франческо по «Геновеве»…
– А вот у нас на «Геновеве» Франческо никто сеньором не обзывал, – обнимая и целуя товарища, бормотал Педро Маленький. – Если бы не ты, меня в Севилью не отпустили бы! Пакет у тебя, Таллерте?
Муж Марии бережно вытащил из-за пазухи небольшой, завернутый в платок пакет. Развернул и подал Франческо. Надпись «Франческо Руппи» ни о чем не говорила. Если бы письмо было от сеньора Гарсиа (а он пообещал, что напишет в Севилью), то Франческо опознал бы это немедленно. Даже в этих двух коротких словах буквы эскривано то подпрыгивали бы, выбиваясь кверху из строки, то валились бы вправо или влево.
Почерка капитана и сеньориты Франческо не знал. Осмотрев пакет со всех сторон, он со вздохом положил его на стол. Понимая, что другу его не терпится узнать обо всех палосских новостях, сеньор Эрнандо обратился к гостям:
– Поскольку письмо сеньору Франческо так срочно доставлено в Севилью, я считаю, ему следует тут же с ним ознакомиться… Давайте, мой друг…
Сеньор Эрнандо не договорил, так быстро Франческо сорвал с пакета печать.
– Пишет сеньор пилот, – поглядев на подпись, сказал он огорченно. – А о чем пишет, мы сейчас узнаем!
– Да я и сам мог бы тебе все это рассказать и без письма, – заявил Педро Маленький. – Просто пилот знает, что в Севилье у меня сестра, и зять, и племянники и что не виделся я с ними больше четырех лет. И когда-то, еще до того, как мы пришвартовались в Палосе, сеньор пилот пообещал мне, что, если «Геновева» задержится в Палосе надолго, он отпустит меня в Севилью повидаться с родными… А тут – на тебе: «Геновева» наша отплывает куда-то, и все это – по императорскому соизволению!.. Как узнал я это, так стал просто сам не свой. «Нет мне счастья, сеньор пилот», – говорю. А он вдруг ка-ак хлопнет себя по лбу: «В Севилью? Да ради бога, поезжай! Письмо наше Руппи передашь… А о тебе – уж прости, Педро, – я ведь забыл! Знаю давно, что в Севилье матушка нашего Катаро одна-одинешенька осталась, вот я и предложил ему туда съездить».
– Катаро? – переспросил Франческо. – Я как будто всех матросов знаю…
– Да это Рыжий, Рыжий! Его только так и зовут на «Геновеве»… Да, – продолжал свой рассказ Педро Маленький, – Рыжий отказался наотрез: мол, если ему дадут три месяца срока, он поедет… Ему нужно дом перекрывать. А на три месяца пилот его не пустил. Меня отпустил на три недели. А сам пилот поднялся в среднюю и тотчас письмо тебе накатал…
– А я уж так, по-товарищески, предложил Рыжему, – добавил Педро Маленький: – «Передай со мной деньги своей матушке… А мы с сестрой навестим ее, о тебе ей расскажем…» И Рыжий (мне даже обидно стало) как захохочет! «Ты, говорит, еще по дороге в Севилью мои деньги пропьешь!» А твои ведь я не пропил, Франческо!
Выкладывая на стол три стопки по пять золотых, Педро Маленький добавил:
– Эти деньги мне сам сеньор капитан велел передать тебе…
– Деньги? Мне? За что? – и удивился и огорчился Франческо. – Я ведь, как и все, получил жалованье, когда мы прибыли в Палос. Капитан, правда, шутя сказал, что и за белье и за одежду мы в расчете. Ну, пилот подсчитает… Впрочем, в письме, наверно, все объяснено…
Письмо пилота было короткое и деловое:
«Руппи, ждем, что ты вернешься в Палос с Педро Маленьким. Времени осмотреться и закончить свои дела у тебя будет достаточно. Деньги, по распоряжению сеньора капитана, пересылаю. Пятнадцать золотых. В случае, если планы изменятся и мы с тобой разминемся, сундучок твой оставим в венте у того славного малого, что тебя лечил. Он же сообщит, куда мы двинемся. Сеньор капитан рассчитывает, что из Валенсии до Палоса он доберется на лошадях… Капитаны кораблей не соглашаются на не нужные им остановки. А дальше в путь мы отправимся уже с тобой. Но возможно, что и тебе придется догонять нас на лошадях, возьми и Педро Маленького с собой. Денег не жалей: те четыре карты, что ты выгравировал на меди, с лихвой все окупили. Надеюсь, что скоро свидимся. С приветом – Винсент Перро».
Гости попросили у хозяина разрешения осмотреть его сад. Уж очень много толков ходит о нем в Севилье!
Сеньор Эрнандо переглянулся с Франческо: тогда, пожалуй, до обеда у них еще останется время поработать в библиотеке.
Выйдя в столовую, хозяин дома удивился: к обеду стол был накрыт всего на три прибора…
– О чем вы задумались, мой друг? – наконец нарушил молчание хозяин дома.
– Скажите, Эрнандо, вам когда-нибудь приходило в голову, почему же такое огромное влияние на людей оказывает золото? Сеньор Гарсиа когда-то пытался мне пояснить, что золото облегчает людям возможность торговать… Но я что-то мало уразумел! Да, правильно, золото не зеленеет от времени, как бронза, и не чернеет, как серебро… Но золотым ножом ничего не разрежешь, сабель или шпаг из него не выкуешь, оно может пойти только на украшение их рукоятей… Это я говорю к тому, что для всех этих завоевателей, если бы не требования их владык, золото само по себе не было бы уж такой лакомой приманкой… Да вспомните о трех мореплавателях, имена которых прогремели на всю Европу! Алонсо Охеда, Хуан Коса и Америго Веспуччи снарядили за свой счет экспедицию и отплыли из Испании к Венесуэле. Отправились они в путь 20 мая 1499 года, а вернулись в июне 1500 года с грузом красильного дерева. Распродав его, они покрыли издержки да еще заработали на этом немало! А ведь потом этот самый Охеда прославился своей жестокостью, когда ради благосклонности государей он стал отнимать золото у индейцев. Подумать только – индейцы ценили золото только за красоту и блеск и с радостью отдавали его белым людям в обмен на грошовые побрякушки! Впрочем, шпагу из золота можно выковать, я сам видел такую у одного португальского капитана, побывавшего в Новом Свете… Но это было не оружие, а игрушка.
В дверь библиотеки неожиданно постучались.
– Сеньор Франческо, – доложил, стоя на пороге, садовник Хосе, – вас спрашивает какая-то женщина из Палоса…
– Молодая? – опережая Франческо, задал вопрос Эрнандо.
– Не сказать, чтобы очень молодая… Красивая… А с ней ее муж и брат. Брат сам – как обезьянка, но все же какое-то сходство с сестрой есть… Боятся зайти: ночью был дождь, дороги развезло… Просят сеньора Франческо спуститься к ним… Ноги, мол, у них грязные.
– Пригласи гостей сеньора Франческо к нам в библиотеку. И передай Тересите, что сегодня у нас будут обедать не трое, а шестеро…
Сын адмирала широко распахнул дверь библиотеки. Женщина из Палоса с мужем и братом? Кто бы это мог быть?
И когда в комнату вошла высокая, красивая, смуглая и черноглазая женщина, Франческо все еще был в недоумении. Следом за ней появился ее муж. Но как только за ним не вошел, а как-то прошмыгнул маленький кудрявый брат, Франческо не мог сдержать радостное восклицание:
– Педро Маленький! Дружок! Как ты сюда попал?!
– Простите, сеньоры, – обратился к гостям хозяин дома, – прежде всего разрешите представиться сеньоре…
– …Марии, – подсказала женщина. – Только никакая я не сеньора, а просто Мария. А это мой муж, Таллерте… Братишку вам представит сам сеньор Франческо…
– Уже представил, – улыбаясь, заметил сын адмирала. – Как я догадываюсь, это именно о нем рассказывал мне сеньор Франческо прошлой ночью… Это, наверно, Педро, прозванный «Маленьким», товарищ сеньора Франческо по «Геновеве»…
– А вот у нас на «Геновеве» Франческо никто сеньором не обзывал, – обнимая и целуя товарища, бормотал Педро Маленький. – Если бы не ты, меня в Севилью не отпустили бы! Пакет у тебя, Таллерте?
Муж Марии бережно вытащил из-за пазухи небольшой, завернутый в платок пакет. Развернул и подал Франческо. Надпись «Франческо Руппи» ни о чем не говорила. Если бы письмо было от сеньора Гарсиа (а он пообещал, что напишет в Севилью), то Франческо опознал бы это немедленно. Даже в этих двух коротких словах буквы эскривано то подпрыгивали бы, выбиваясь кверху из строки, то валились бы вправо или влево.
Почерка капитана и сеньориты Франческо не знал. Осмотрев пакет со всех сторон, он со вздохом положил его на стол. Понимая, что другу его не терпится узнать обо всех палосских новостях, сеньор Эрнандо обратился к гостям:
– Поскольку письмо сеньору Франческо так срочно доставлено в Севилью, я считаю, ему следует тут же с ним ознакомиться… Давайте, мой друг…
Сеньор Эрнандо не договорил, так быстро Франческо сорвал с пакета печать.
– Пишет сеньор пилот, – поглядев на подпись, сказал он огорченно. – А о чем пишет, мы сейчас узнаем!
– Да я и сам мог бы тебе все это рассказать и без письма, – заявил Педро Маленький. – Просто пилот знает, что в Севилье у меня сестра, и зять, и племянники и что не виделся я с ними больше четырех лет. И когда-то, еще до того, как мы пришвартовались в Палосе, сеньор пилот пообещал мне, что, если «Геновева» задержится в Палосе надолго, он отпустит меня в Севилью повидаться с родными… А тут – на тебе: «Геновева» наша отплывает куда-то, и все это – по императорскому соизволению!.. Как узнал я это, так стал просто сам не свой. «Нет мне счастья, сеньор пилот», – говорю. А он вдруг ка-ак хлопнет себя по лбу: «В Севилью? Да ради бога, поезжай! Письмо наше Руппи передашь… А о тебе – уж прости, Педро, – я ведь забыл! Знаю давно, что в Севилье матушка нашего Катаро одна-одинешенька осталась, вот я и предложил ему туда съездить».
– Катаро? – переспросил Франческо. – Я как будто всех матросов знаю…
– Да это Рыжий, Рыжий! Его только так и зовут на «Геновеве»… Да, – продолжал свой рассказ Педро Маленький, – Рыжий отказался наотрез: мол, если ему дадут три месяца срока, он поедет… Ему нужно дом перекрывать. А на три месяца пилот его не пустил. Меня отпустил на три недели. А сам пилот поднялся в среднюю и тотчас письмо тебе накатал…
– А я уж так, по-товарищески, предложил Рыжему, – добавил Педро Маленький: – «Передай со мной деньги своей матушке… А мы с сестрой навестим ее, о тебе ей расскажем…» И Рыжий (мне даже обидно стало) как захохочет! «Ты, говорит, еще по дороге в Севилью мои деньги пропьешь!» А твои ведь я не пропил, Франческо!
Выкладывая на стол три стопки по пять золотых, Педро Маленький добавил:
– Эти деньги мне сам сеньор капитан велел передать тебе…
– Деньги? Мне? За что? – и удивился и огорчился Франческо. – Я ведь, как и все, получил жалованье, когда мы прибыли в Палос. Капитан, правда, шутя сказал, что и за белье и за одежду мы в расчете. Ну, пилот подсчитает… Впрочем, в письме, наверно, все объяснено…
Письмо пилота было короткое и деловое:
«Руппи, ждем, что ты вернешься в Палос с Педро Маленьким. Времени осмотреться и закончить свои дела у тебя будет достаточно. Деньги, по распоряжению сеньора капитана, пересылаю. Пятнадцать золотых. В случае, если планы изменятся и мы с тобой разминемся, сундучок твой оставим в венте у того славного малого, что тебя лечил. Он же сообщит, куда мы двинемся. Сеньор капитан рассчитывает, что из Валенсии до Палоса он доберется на лошадях… Капитаны кораблей не соглашаются на не нужные им остановки. А дальше в путь мы отправимся уже с тобой. Но возможно, что и тебе придется догонять нас на лошадях, возьми и Педро Маленького с собой. Денег не жалей: те четыре карты, что ты выгравировал на меди, с лихвой все окупили. Надеюсь, что скоро свидимся. С приветом – Винсент Перро».
Гости попросили у хозяина разрешения осмотреть его сад. Уж очень много толков ходит о нем в Севилье!
Сеньор Эрнандо переглянулся с Франческо: тогда, пожалуй, до обеда у них еще останется время поработать в библиотеке.
Выйдя в столовую, хозяин дома удивился: к обеду стол был накрыт всего на три прибора…