Страница:
Однако, как ни странно, именно сеньор пилот и задал нормандцу вопрос, который, если бы не нормандская сдержанность, мог вывести Жана Анго из равновесия.
Вспоминая потом этот случай, Франческо много раз повторял себе: «Этот пират-нормандец дал не только сеньору пилоту, но и мне урок, как следует себя держать. Другими словами, урок такта и выдержки».
Впрочем, к тому времени, к которому следует отнести эти воспоминания, Франческо совсем по-иному стал относиться к людям, называемым пиратами.
Вспоминая потом этот случай, Франческо много раз повторял себе: «Этот пират-нормандец дал не только сеньору пилоту, но и мне урок, как следует себя держать. Другими словами, урок такта и выдержки».
Впрочем, к тому времени, к которому следует отнести эти воспоминания, Франческо совсем по-иному стал относиться к людям, называемым пиратами.
Глава восьмая
ФРАНЧЕСКО СНОВА СЛЫШИТ О СТРАНЕ ОФИР
– Показать тебе сначала трюм? – спросил пилот. – А может быть, тебе полезно было бы посмотреть, как выглядят наши каюты, особенно матросская… Ей ты даже можешь позавидовать! Или помещение для компаса? В таких подробностях «Геновеву» тебе навряд ли могли описать…
– О компасе мне говорил только один Бьярн. Там ведь рядом с обычным он поместил и свой кер, который насчитывает свыше трех сотен лет, – спокойно и невозмутимо ответил Анго. – Матросские ваши каюты хороши, но мы при постройке флота преследуем иные цели… Эти каюты я осматривал тоже в сопровождении Бьярна.
И вдруг пилот ни с того ни с сего спросил:
– Скажи, Анго, какая судьба постигла бы «Геновеву» и всех нас, если бы не твоя встреча с Бьярном? Ломбард и ядер, как ты понимаешь, у нас предостаточно!
– Потому что я это понимал, нам и необходимо было подойти к «Геновеве» вплотную. А уж в рукопашном бою наши команды безусловно оказались бы сильнее…
– Сказались бы навыки? – уже не скрывая злости, спросил пилот.
– И это сыграло бы свою роль, – отозвался нормандец, – но к тому времени к нам подоспели бы уже и Жан Дени и Тома Обер…
Все это Франческо выслушал с замирающим от тревоги сердцем. Напрасно пилот понадеялся на его помощь… Но ведь уж слишком неожиданно задал он этот свой вопрос!
– Что же касается судьбы «Геновевы» и ее экипажа, то должен огорчить тебя, пилот, – так же спокойно продолжал Анго. – «Геновева», правда, попала бы в хорошие руки; скорее всего, она перешла бы во владение метра Обера, так как его корабль более других пострадал во время плавания к западному материку… А матросов судьба постигла бы невеселая…
Очень изящно, с какой-то кошачьей ловкостью, извернувшись, Анго вытащил из болтавшейся за его спиной сумки пару наручников.
– Таких браслетов у нас впрок заготовлено много… Сеньора капитана, его племянницу и сеньора Руппи мы поместили бы в очень хорошей каюте, так как полагали, что это знатные и богатые гости из Рима… А поскольку выкупа за них мы не получили бы… Не хочу даже говорить о столь печальных обстоятельствах. Особенно при Франческо Руппи… Всем остальным мы предоставили бы на выбор: перейти на службу к нормандским судовладельцам или поступить в распоряжение португальцев, которых очень не устраивают лень и беспечность их черных невольников. Попала бы команда «Геновевы», безусловно, не в Португалию… А на плантациях жарко и сыро… За день люди десятками валятся с ног от лихорадки. Ленивых надсмотрщики подгоняют бичами. А для погони за беглецами обучены такие же умные собаки, каких употребляют в Новом Свете для перевоспитания индейцев… Тебя, пилот, я отпустил бы на волю – по старой памяти…
Пилот хмуро молчал.
– Вот видишь, хоть и коротко, но на твой вопрос я ответил, – сказал метр Анго. – Но сделаю тебе предупреждение на будущее. От нескромных вопросов при разговоре с алжирцами, нормандцами или бретонцами следует воздерживаться… Да и вообще от всякого рода расспросов следует воздерживаться! Заметь, пилот, что я не поинтересовался, например, какие имена носят бывшие римляне – капитан и его племянница… Меня крайне заботит дальнейшая судьба Бьярна. Я достаточно богат, чтобы подарить ему любой из своих кораблей, но боюсь, как бы он не отказался от такого подарка наотрез! А я так и не знаю, при деньгах ли он сейчас или плавает на «Геновеве» из нужды. Но об этом я его тоже не спросил, хотя уже несколько лет подряд разыскиваю его по всему свету… Не спросил я также, какие отношения связывают матроса Руппи с племянницей капитана, девицей явно из другого общества…
– Да никакие отношения их… – начал было пилот, но тут же замолчал, потому что Жан Анго резко прервал его.
– Ты не понял меня, пилот! – сказал нормандец с гневом. – Заметь, я только перечислил вопросы, которых я не задавал и не собираюсь задавать… И еще хочу добавить, пилот (не к твоей чести, кстати), что наши команды сдружились за эти дни, однако ни мои, ни твои матросы не проявляют излишнего любопытства… Пытался какой-то твой (мне мои ребята рассказали: примета у него – перевязанная щека)… Пытался он пуститься в расспросы, но его тут же остановили более умные и опытные люди…
Обход «Геновевы» все же начался с кают. Метр Жан осведомился у капитана, вправе ли он просить матроса Руппи срисовать для него затейливый арабский узор, украшающий бронзовые бляхи на двери и окнах каюты племянницы капитана. О том, что Руппи опытен в черчении, Жан Анго был уже осведомлен.
– Об этом нужно спросить у самого Руппи, – ответил капитан; а так как он не был лишен чувства юмора, то, повернувшись к своему матросу, добавил: – Франческо Руппи, встречи с нормандцами не всегда проходят так безболезненно, как сегодня. Исполни просьбу метра Анго: возможно, что он тебе или ты ему когда-нибудь пригодитесь!
В капитанской каюте внимание нормандца привлекло чучело птицы над койкой.
– Вероятно, это подарок, предназначаемый его императорскому величеству? – спросил Жан Анго. – Да, прошли те времена, когда из северных стран привозили не чучела, а живых птиц! Я прав, пилот?
Пилот молча утвердительно кивнул головой.
– Это, если не ошибаюсь, знаменитый гренландский белый сокол, – сказал Анго и, улыбаясь, добавил: – Думается мне, что император Карл Пятый не столь уж скромен. Ему, пожалуй, по душе пришлись бы более весомые подарки.
– Ну, об этом тебе придется осведомиться у самого сеньора капитана, – сердито отозвался пилот.
– Правильно! Только я считал тебя человеком просвещенным, а ты вот даже не можешь отличить вопрос от высказанного вслух предположения!
– И писать каллиграфическим «островным письмом» я тоже не могу. И учителей ко мне – иной раз силком – из различных стран не привозили. Я вынужден был сам ездить в разные страны за получением знаний! – отрезал пилот.
– «Юпитер, ты гневаешься, значит, ты неправ»! – произнес Жан Анго. – А вы что скажете на все это, Франческо Руппи? Я для вас и перевел эту поговорку на кастильский с латыни, – пояснил он.
– Скажу, что, к сожалению, ни учителя ко мне, ни я к учителям не ездили. – Франческо мог бы добавить, что фразу о Юпитере он понял бы и по-латыни…
Потом они втроем спустились в трюм. Метр Анго дважды проверил действие помпы и одобрительно похлопал пилота по плечу. До плеча этого ему пришлось дотягиваться и даже привстать на цыпочки.
В этот день в средней каюте снова составили два стола.
Здесь происходил прием гостей, на нем присутствовал метр Жан Анго, метр Пьер Криньон и метр Тома Обер, все трое – уроженцы Дьеппа, а также метр Жан Дени и метр Жан Парментье из Онфлера.
Сейчас на столах не было ни блюд, ни кувшинов с вином, а только чернила и хорошо очиненные перья, а вместо скатертей они были застелены самыми разнообразными картами.
Франческо очень удивился: чего это ради сеньор Гарсиа настоял на том, чтобы он, Франческо, присутствовал на этом сборище!
Из экипажа «Геновевы», кроме эскривано и Франческо, в среднюю каюту вошли и заняли свои места сеньорита, сеньор капитан, сеньор маэстре, сеньор пилот, боцман, матрос Бьярн Бьярнарссон, матрос Сигурд Датчанин, матрос Федерико из Трионы и матрос Педро Маленький.
Боцман расположился за спинами своих ребят.
– Сеньор капитан, если вам нужно получить какие-нибудь сведения вот от них и от меня, допросите сначала нас, – заявил он ворчливо, – нам некогда заниматься всякими пустяками! И все эти карты сейчас ни к чему. Может, только Сигурд Датчанин в них кое-как разберется, ну, и я тоже в картах немного сведущ…
– Допрашивать кого бы то ни было, – ответил капитан, – мы не собираемся. Просто наши гости и мы хотим для обоюдной выгоды сверить наши географические познания, ибо соперничать на морях или на суше мы не думаем. Только повторяю: не допрашивать мы будем, а расспрашивать.
– Ну, вот и расспросите нас первыми! – сказал боцман.
Первый рассказал о себе Сигурд Датчанин.
– Как далеко ты забирался на север? – задал вопрос капитан. – Я имею в виду те корабли, на которых ты плавал до «Геновевы»… Если почему-либо у тебя нет охоты отвечать, так и скажи нам.
– До «Геновевы» я забирался и на север, и на северо-запад значительно дальше, чем с вами, – сказал Датчанин. – Нанят я был капитаном-португальцем. Он решил двинуться на северо-запад, после того как пытался разведать дорогу к стране Офир, вдоль Африки с запада и даже высаживался на берег, но потерпел неудачу из-за какого-то тамошнего народа… Говорить дальше, или это вас не интересует?
– Очень интересует, – отозвался за всех метр Анго и тут же сделал какую-то пометку на своей карте. – Прошу тебя, продолжай.
– Ну, после своей неудачи португалец вернулся в Европу. В Африку я с ним в плавание не ходил, о нем мне рассказали матросы… Правду ли, нет ли – поручиться не могу… А ходил я с ним от Англии до Ирландии, а потом – до Исландии.
– Значит, много дальше Исландии ты не побывал? – сказал капитан.
– Не побывал, – ответил Сигурд. – Жалел очень, но так и не побывал.
– А ты, Федерико, что можешь добавить? – обратился капитан ко второму матросу.
– На «Геновеве» я уже десять лет служу. Еще покойным братом вашим был нанят. А до этого мне заплывать на север дальше Ирландии не приходилось.
Педро Маленький, не дождавшись, чтобы к нему обратились, сам вскочил со скамьи:
– А я с португальцами до этой самой страны Офир доходил!.. Только не матросом, а пленником – в трюме у них… Договорился со мной капитан-португалец, что доплывем мы до Ирландии. А мне интересно было, что это за Ирландия… А там он, мол, меня, если я захочу, отпустит… Но смотрю я, что ни в какую Ирландию мы не попадем, а все к югу, к югу наш корабль поворачивает! Я и говорю, вежливо так говорю капитану: «Что же это, какая это Ирландия! Прошу вас, сеньор капитан, высадите меня где-нибудь к Кастилии поближе. Или поворачивайте на север, как было договорено!» А он, португалец, вместо всего этого меня в трюм засадил! Сколько я там просидел, не скажу даже… А кормили меня – собаку лучше кормят! Обглодают сами кости, а потом их – мне в трюм! А у меня с глазами еще что-то стало делаться… Утрами хоть и темно в трюме, но сквозь щели я все же свет вижу, а вечер подходит – слепну! Пристали мы в каком-то заливе к берегу (это мне матросы объяснили, когда в капитанскую каюту вели, под руки вели, как какое-нибудь преосвященство, дело-то вечером было, я уже ничего не видел). «Ну и жизнь у тебя! – говорю я капитану. – Ослеп я! А что тебе за радость во мне – слепом?» А капитан мне: «Слепых, мол, бог жалеет! Может, и пройдет у тебя слепота, да ты еще от меня награду можешь получить! Здесь, говорит, большие сокровища имеются. Мы отвезем тебя на берег, а ты иди все прямо и прямо. Потом наткнешься на остатки стены. Нашарь в стене пролом. Шагай осторожненько, ногами впереди себя щупай… – И дал мне капитан колокол: – Нащупаешь колодец – без умолку в этот колокол звони, мы тебя найдем… А люди здешние, если встретятся, тебя не тронут – ты слепой!» И верно, отвезли меня с колоколом на берег. «Ну как?» – спрашивает капитан. А я заплакал только и говорю: «Какие вам тут еще сокровища! Я слепой. Свалюсь в первую же яму или потону в первой же речке! Может, вы это нарочно меня до слепоты довели!»
– И что же, повели тебя обратно на корабль? – спросил сеньор Гарсиа.
– Какое, «повели»! Так и оставили на берегу. Дело уже к вечеру было. Они ведь так и норовили в темноте к этим сокровищам добраться, чтобы никто их не застукал на месте! И вдруг слышу – подходит ко мне кто-то, не вижу, кто. Взял меня за руку и повел. Лопочет что-то по-своему, не похоже ни на что… У них слепой вроде бога или за святого считается… И такие чудеса опять со мной! Утром все хорошо вижу, а к вечеру – ну слепой и слепой! Я уже немного научился по-ихнему, все же долго пришлось там прожить. Да у них и не поймешь – весна ли, лето ли… Зимы вот только не бывало… Жил я хорошо. Мясо ел! Спрашиваю: «А вы, часом, не человечиной меня кормите?» А они смеются только. И вдруг приходит или приезжает к ним какая-то родня. Родни этой больше сотни навалилось. Племя, что ли? И вот подходит ко мне какой-то важный. Посмотрел на мои глаза утром, когда я видел хорошо. Потом посмотрел вечером. И велел этим людям меня десять дней подряд рыбой кормить. А у них самих рыба большая редкость, ее им издали с какой-то ихней большой реки привозят… Но кормили! А потом он велел мне глаза рыбьей желчью помазать. И что вы думаете! Прошла эта моя слепота, ее как и не бывало! Так вот, это дурачье побоялось, как бы я – зрячий – португальцам дорогу не указал. Португальцам! Очень мне нужно с ними носиться, будь они неладны! Объясняю я это все своим хозяевам, а они и слушать не хотят!
И пошли они водить меня туда и сюда, просто ноги отваливались. А кругом красота – зелень, деревья, цветы с мою голову величиной, а они меня все ведут и ведут! И вдруг ни деревьев, ни цветов – песок один, и конца ему не видно… Тут они останавливаются, следы, мол, запутали, дороги я никуда уже не найду! А солнце жарит. От песка искры так и прыгают. Я и говорю по-ихнему: «Вы, спасибо вам, от слепоты меня вылечили, а от солнца вашего я опять начну слепнуть… Мне-то уж все равно, говорю, пропаду же я в этих ваших песках». И еще, уже по-нашему, одно словечко добавил – они ведь не понимают… Смотрю, выходит один, прямо красавец, только рожа черная (что сам черный – это наплевать), и спрашивает: «Ты в своих богов веришь?» Я так и понял, что это он про святую троицу толкует. Говорю: «Верю, конечно!» А он говорит: «Поклянись своими богами, что никому не покажешь, где сокровища царя Соломона находились. А мы тебя тогда на морской берег выведем». «Во! – думаю. – Дикари, дикари, а про Соломона знают!» И поклялся я им святой троицей. А где сокровища эти, я ведь их и в глаза не видал! А что до Соломона, то на корабле у тех, что меня на берегу потом подобрали, один Соломон был. Я сам от него святую инквизицию отвел! С ганзейцами я тогда плавал. Капитан стал меня расспрашивать, что и как, не слыхал ли я, дескать, о золоте, что Соломон когда-то здесь копал. А я ведь поклялся тем людям! И говорю капитану: «Ни про какого Соломона я не знаю и про золото не слыхал. А у тебя, говорю, в команде есть один такой – Соломон, так ты его иначе называй, потому что мы, как видно, в Испании будем останавливаться…» И объяснил еще про португальцев, как я у них в трюме ослеп, а они меня слепого оставили на берегу. «В трюме, говорю, темно было, вот я и ослеп. А на воздухе, говорю, все прошло! А что это за берег, никто не знал, нас сюда бурей пригнало… Плыви-ка, говорю, герр капитан, лучше обратно! А не то нас еще люди с собачьими головами повстречают». И ведь не врал я! Дикари мне рассказывали, что и вправду там, только чуть подальше, живут такие – собакоголовые… Может, я ихнее слово «собака» не так понял или про собачьи головы это им со страху показалось… А что сильно люди те волосами обросли, это верно. Я издали одного такого видел, он у них в мирное время под деревом на веревке сидит. Рабом считается. А как одно племя с другим воюет, вперед этих людей пускают, а они швыряют во врагов такие камни, что их пять человек с места не стронут! Сильные очень, вот их, когда войны нет, на веревке, как у нас собак, держат…
– Педро, – обратился к матросу сеньор Гарсиа, – ты можешь точно сказать, люди все же это были или, может быть, обезьяны?
Педро Маленький рассмеялся:
– Когда я уже в возраст вошел, но все еще с ребятишками по улицам бегал, меня тоже обезьяною звали… – И, распахнув куртку, Педро Маленький показал грудь, всю поросшую густыми курчавыми волосами. – Что я, волоса от шерсти не могу отличить? Смешно даже, сеньор эскривано!
– Но ведь издали, издали ты видел этого собакоголового! – поддержал сеньора эскривано метр Анго. – Может, не разглядел их как следует?
– Может, я не очень понял их, когда они про собачьи головы толковали… А у дерева сидит, смотрю, ну, вроде человек, только весь волосами зарос. Голова, сзади посмотреть, как у женщины: волоса такие, что еще бы немного – и косы можно заплетать! А в морду ему я не смотрел. Если он такие камни шагов за сорок бросает, он и веревку может порвать! Сидит он тут, потому что ему сюда еду приносят… А я вдруг чем-нибудь не понравлюсь ему… Вот я и говорю ганзейскому капитану: «Поворачивай назад!» А он мне Библию в нос тычет, мол, там черным по белому сказано, что обратно отсюда, мол, не уедешь. Царю Соломону, мол, приходилось год дожидаться, пока эти ихние африканские ветры назад подуют… Вот и заплывали, мол, евреи с этими финикийцами уже с другой стороны Африки, когда назад возвращались… Три года у них, мол, на это дело уходило… А я говорю капитану: «Паруса у тебя в порядке, матросов у тебя полно, ребята все бравые, я тоже не рохля какая-нибудь… Паруса косо поставим и через это место прошмыгнем!»
– Прошмыгнули? – спросил сеньор маэстре, улыбнувшись.
– Да, прошмыгнуть-то прошмыгнули, но не так-то это было просто… Ветром нас семь или восемь раз назад заворачивало… Но прошмыгнули! И я опять же напоминаю капитану про ихнего Соломона. «Ты, говорю, все же зря человека святой инквизиции не отдавай!» Сам-то Соломон родом из Севильи был. Выкрест – маран. Но свою веру потихоньку исполнял… Капитан послушал меня и стал Соломона Гуэльмом звать, потому что Соломон этот или Гуэльм был человек умный, очень умный, все науки знал и к морскому делу приучен был. Капитану он позарез был нужен! А со мной этот Гуэльм как встретится на палубе, так руки крестом на груди сложит и кланяется, точно я какой начальник его!
Оттарабанив свой рассказ, Педро Маленький наконец опустился на скамью. И Франческо и, вероятно, все остальные были уверены, что боцман немедленно напустится на Педро – он ведь очень всех задержал. Однако боцман проворчал что-то про себя, а потом, поднявшись, обратился к находившимся в каюте:
– Сеньоры, я такое хочу сказать: Педро, конечно, и пьяница, и драчун, и сквернослов, но уж если он что говорит, ему можно верить. На «Геновеве» его никто на вранье не поймал! Да и придумать такое – ведь это нужно очень умным быть, а Педро наш, извините, сеньоры, дурак дураком!
И боцман удалился в сопровождении своих трех матросов. А Франческо и Северянина он уже, видно, за своих не считал.
Если бы боцману довелось услышать, какой оживленный обмен мнениями последовал после рассказа Педро Маленького, он только в недоумении развел бы руками.
Первым поднялся с места сеньор Гарсиа:
– Не знает ли кто-нибудь из присутствующих…
– Минуточку, минуточку… – Капитан, подняв палец, прислушался к тому, что происходило внизу на палубе, и, повернувшись к гостям, сказал: – Сеньоры, простите, но я слышу, как Хуанито переругивается с боцманом – наотрез отказывается нас вызывать. А ведь приказание не мешать нашей беседе с гостями сеньорита передала мальчишке по моему поручению. Но и боцман, думается, без основательной причины нас не вызывал бы. Надеюсь, что ничего неприятного не произошло и мы возвратимся в скором времени…
Дверь каюты распахнулась, и каждый из присутствующих, встретившись взглядом с улыбающейся сеньоритой, не мог не улыбнуться ей в ответ. Следом за ней шагал капитан. И по его лицу можно было понять, что новости, сообщенные боцманом, отнюдь не печальные.
– Дорогие наши гости, дорогие мои товарищи и друзья! – переведя дыхание, объявил капитан. – Только что со встречного судна боцману сообщили, что император Карл Пятый вот-вот возвратится к своим подданным… Следовательно, и нам можно будет поторопиться и немедля взять курс на Испанию…
– Очень рад за вас, сеньор капитан, – произнес метр Анго, улыбаясь. – Жаль только, что нам предстоит такая скорая разлука… Впрочем, моя «Нормандия» еще некоторое время будет вас сопровождать… Нормандцы, как известно, иной раз заходят, не спросясь, и в чужие воды, притом не только в английские и не всегда с добрыми намерениями. А мы с метром Жаном Дени, Жаном Пармантье и Пьером Криньоном наперечет знаем всех наших мореплавателей… Не хмурься, Тома Обер, ты, конечно, у нормандцев в не меньшей, а, скорее, еще в большей чести, чем мы, но твою «Флердоранж» необходимо ставить на лечение… Как удачно, сеньорита и сеньор капитан, что вы не очень запоздали и сможете с нами дослушать рассказ эскривано…
– О нет! – тихо проговорил сеньор Гарсиа. – После такой новости у меня и язык не повернется тешить вас повествованием о моих давнишних приключениях в Африке!
Франческо глянул на сеньора Гарсиа. Лицо того как бы помертвело за эти несколько минут.
– Сеньорита, сеньор капитан, – произнес он тихо, – я верю, что вы, занятые своими очень важными заботами, и не задумались над тем, что грозит сейчас севильцам, толедцам, нашим друзьям мальоркинцам и многим-многим отличным людям в связи с возвращением императора. А ведь до сегодняшнего дня я был уверен, что Карл в Испанию больше не вернется!..
– Мы как-то и не задумались над этим, – отозвалась девушка со вздохом. Лицо ее, еще мгновение назад такое веселое и оживленное, точно погасло. – Но мне пришло на ум… – Сеньорита замялась. – Я скажу им все, а, дядя? – И, не дожидаясь ответа капитана, продолжала: – А может быть, имеющаяся при нас папская грамота хоть немного повлияет на Карла Пятого?
– Грамота? Она с печатью?.. – переспросил Жан Анго.
Он хотел еще что-то добавить, но тут сеньор эскривано с гневом ударил кулаком по столу.
– Огонь, упавший с неба, не остановит этого человека, если ему придет на ум с кем-нибудь расправиться! – выкрикнул он.
– Я прошу прощения у наших милых гостей, – посовещавшись с племянницей, сказал капитан. – Нам с сеньоритой в связи со всеми этими переменами придется вас покинуть. Я займусь своими обязанностями хозяина корабля, а сеньорита потолкует с поваром.
– О компасе мне говорил только один Бьярн. Там ведь рядом с обычным он поместил и свой кер, который насчитывает свыше трех сотен лет, – спокойно и невозмутимо ответил Анго. – Матросские ваши каюты хороши, но мы при постройке флота преследуем иные цели… Эти каюты я осматривал тоже в сопровождении Бьярна.
И вдруг пилот ни с того ни с сего спросил:
– Скажи, Анго, какая судьба постигла бы «Геновеву» и всех нас, если бы не твоя встреча с Бьярном? Ломбард и ядер, как ты понимаешь, у нас предостаточно!
– Потому что я это понимал, нам и необходимо было подойти к «Геновеве» вплотную. А уж в рукопашном бою наши команды безусловно оказались бы сильнее…
– Сказались бы навыки? – уже не скрывая злости, спросил пилот.
– И это сыграло бы свою роль, – отозвался нормандец, – но к тому времени к нам подоспели бы уже и Жан Дени и Тома Обер…
Все это Франческо выслушал с замирающим от тревоги сердцем. Напрасно пилот понадеялся на его помощь… Но ведь уж слишком неожиданно задал он этот свой вопрос!
– Что же касается судьбы «Геновевы» и ее экипажа, то должен огорчить тебя, пилот, – так же спокойно продолжал Анго. – «Геновева», правда, попала бы в хорошие руки; скорее всего, она перешла бы во владение метра Обера, так как его корабль более других пострадал во время плавания к западному материку… А матросов судьба постигла бы невеселая…
Очень изящно, с какой-то кошачьей ловкостью, извернувшись, Анго вытащил из болтавшейся за его спиной сумки пару наручников.
– Таких браслетов у нас впрок заготовлено много… Сеньора капитана, его племянницу и сеньора Руппи мы поместили бы в очень хорошей каюте, так как полагали, что это знатные и богатые гости из Рима… А поскольку выкупа за них мы не получили бы… Не хочу даже говорить о столь печальных обстоятельствах. Особенно при Франческо Руппи… Всем остальным мы предоставили бы на выбор: перейти на службу к нормандским судовладельцам или поступить в распоряжение португальцев, которых очень не устраивают лень и беспечность их черных невольников. Попала бы команда «Геновевы», безусловно, не в Португалию… А на плантациях жарко и сыро… За день люди десятками валятся с ног от лихорадки. Ленивых надсмотрщики подгоняют бичами. А для погони за беглецами обучены такие же умные собаки, каких употребляют в Новом Свете для перевоспитания индейцев… Тебя, пилот, я отпустил бы на волю – по старой памяти…
Пилот хмуро молчал.
– Вот видишь, хоть и коротко, но на твой вопрос я ответил, – сказал метр Анго. – Но сделаю тебе предупреждение на будущее. От нескромных вопросов при разговоре с алжирцами, нормандцами или бретонцами следует воздерживаться… Да и вообще от всякого рода расспросов следует воздерживаться! Заметь, пилот, что я не поинтересовался, например, какие имена носят бывшие римляне – капитан и его племянница… Меня крайне заботит дальнейшая судьба Бьярна. Я достаточно богат, чтобы подарить ему любой из своих кораблей, но боюсь, как бы он не отказался от такого подарка наотрез! А я так и не знаю, при деньгах ли он сейчас или плавает на «Геновеве» из нужды. Но об этом я его тоже не спросил, хотя уже несколько лет подряд разыскиваю его по всему свету… Не спросил я также, какие отношения связывают матроса Руппи с племянницей капитана, девицей явно из другого общества…
– Да никакие отношения их… – начал было пилот, но тут же замолчал, потому что Жан Анго резко прервал его.
– Ты не понял меня, пилот! – сказал нормандец с гневом. – Заметь, я только перечислил вопросы, которых я не задавал и не собираюсь задавать… И еще хочу добавить, пилот (не к твоей чести, кстати), что наши команды сдружились за эти дни, однако ни мои, ни твои матросы не проявляют излишнего любопытства… Пытался какой-то твой (мне мои ребята рассказали: примета у него – перевязанная щека)… Пытался он пуститься в расспросы, но его тут же остановили более умные и опытные люди…
Обход «Геновевы» все же начался с кают. Метр Жан осведомился у капитана, вправе ли он просить матроса Руппи срисовать для него затейливый арабский узор, украшающий бронзовые бляхи на двери и окнах каюты племянницы капитана. О том, что Руппи опытен в черчении, Жан Анго был уже осведомлен.
– Об этом нужно спросить у самого Руппи, – ответил капитан; а так как он не был лишен чувства юмора, то, повернувшись к своему матросу, добавил: – Франческо Руппи, встречи с нормандцами не всегда проходят так безболезненно, как сегодня. Исполни просьбу метра Анго: возможно, что он тебе или ты ему когда-нибудь пригодитесь!
В капитанской каюте внимание нормандца привлекло чучело птицы над койкой.
– Вероятно, это подарок, предназначаемый его императорскому величеству? – спросил Жан Анго. – Да, прошли те времена, когда из северных стран привозили не чучела, а живых птиц! Я прав, пилот?
Пилот молча утвердительно кивнул головой.
– Это, если не ошибаюсь, знаменитый гренландский белый сокол, – сказал Анго и, улыбаясь, добавил: – Думается мне, что император Карл Пятый не столь уж скромен. Ему, пожалуй, по душе пришлись бы более весомые подарки.
– Ну, об этом тебе придется осведомиться у самого сеньора капитана, – сердито отозвался пилот.
– Правильно! Только я считал тебя человеком просвещенным, а ты вот даже не можешь отличить вопрос от высказанного вслух предположения!
– И писать каллиграфическим «островным письмом» я тоже не могу. И учителей ко мне – иной раз силком – из различных стран не привозили. Я вынужден был сам ездить в разные страны за получением знаний! – отрезал пилот.
– «Юпитер, ты гневаешься, значит, ты неправ»! – произнес Жан Анго. – А вы что скажете на все это, Франческо Руппи? Я для вас и перевел эту поговорку на кастильский с латыни, – пояснил он.
– Скажу, что, к сожалению, ни учителя ко мне, ни я к учителям не ездили. – Франческо мог бы добавить, что фразу о Юпитере он понял бы и по-латыни…
Потом они втроем спустились в трюм. Метр Анго дважды проверил действие помпы и одобрительно похлопал пилота по плечу. До плеча этого ему пришлось дотягиваться и даже привстать на цыпочки.
В этот день в средней каюте снова составили два стола.
Здесь происходил прием гостей, на нем присутствовал метр Жан Анго, метр Пьер Криньон и метр Тома Обер, все трое – уроженцы Дьеппа, а также метр Жан Дени и метр Жан Парментье из Онфлера.
Сейчас на столах не было ни блюд, ни кувшинов с вином, а только чернила и хорошо очиненные перья, а вместо скатертей они были застелены самыми разнообразными картами.
Франческо очень удивился: чего это ради сеньор Гарсиа настоял на том, чтобы он, Франческо, присутствовал на этом сборище!
Из экипажа «Геновевы», кроме эскривано и Франческо, в среднюю каюту вошли и заняли свои места сеньорита, сеньор капитан, сеньор маэстре, сеньор пилот, боцман, матрос Бьярн Бьярнарссон, матрос Сигурд Датчанин, матрос Федерико из Трионы и матрос Педро Маленький.
Боцман расположился за спинами своих ребят.
– Сеньор капитан, если вам нужно получить какие-нибудь сведения вот от них и от меня, допросите сначала нас, – заявил он ворчливо, – нам некогда заниматься всякими пустяками! И все эти карты сейчас ни к чему. Может, только Сигурд Датчанин в них кое-как разберется, ну, и я тоже в картах немного сведущ…
– Допрашивать кого бы то ни было, – ответил капитан, – мы не собираемся. Просто наши гости и мы хотим для обоюдной выгоды сверить наши географические познания, ибо соперничать на морях или на суше мы не думаем. Только повторяю: не допрашивать мы будем, а расспрашивать.
– Ну, вот и расспросите нас первыми! – сказал боцман.
Первый рассказал о себе Сигурд Датчанин.
– Как далеко ты забирался на север? – задал вопрос капитан. – Я имею в виду те корабли, на которых ты плавал до «Геновевы»… Если почему-либо у тебя нет охоты отвечать, так и скажи нам.
– До «Геновевы» я забирался и на север, и на северо-запад значительно дальше, чем с вами, – сказал Датчанин. – Нанят я был капитаном-португальцем. Он решил двинуться на северо-запад, после того как пытался разведать дорогу к стране Офир, вдоль Африки с запада и даже высаживался на берег, но потерпел неудачу из-за какого-то тамошнего народа… Говорить дальше, или это вас не интересует?
– Очень интересует, – отозвался за всех метр Анго и тут же сделал какую-то пометку на своей карте. – Прошу тебя, продолжай.
– Ну, после своей неудачи португалец вернулся в Европу. В Африку я с ним в плавание не ходил, о нем мне рассказали матросы… Правду ли, нет ли – поручиться не могу… А ходил я с ним от Англии до Ирландии, а потом – до Исландии.
– Значит, много дальше Исландии ты не побывал? – сказал капитан.
– Не побывал, – ответил Сигурд. – Жалел очень, но так и не побывал.
– А ты, Федерико, что можешь добавить? – обратился капитан ко второму матросу.
– На «Геновеве» я уже десять лет служу. Еще покойным братом вашим был нанят. А до этого мне заплывать на север дальше Ирландии не приходилось.
Педро Маленький, не дождавшись, чтобы к нему обратились, сам вскочил со скамьи:
– А я с португальцами до этой самой страны Офир доходил!.. Только не матросом, а пленником – в трюме у них… Договорился со мной капитан-португалец, что доплывем мы до Ирландии. А мне интересно было, что это за Ирландия… А там он, мол, меня, если я захочу, отпустит… Но смотрю я, что ни в какую Ирландию мы не попадем, а все к югу, к югу наш корабль поворачивает! Я и говорю, вежливо так говорю капитану: «Что же это, какая это Ирландия! Прошу вас, сеньор капитан, высадите меня где-нибудь к Кастилии поближе. Или поворачивайте на север, как было договорено!» А он, португалец, вместо всего этого меня в трюм засадил! Сколько я там просидел, не скажу даже… А кормили меня – собаку лучше кормят! Обглодают сами кости, а потом их – мне в трюм! А у меня с глазами еще что-то стало делаться… Утрами хоть и темно в трюме, но сквозь щели я все же свет вижу, а вечер подходит – слепну! Пристали мы в каком-то заливе к берегу (это мне матросы объяснили, когда в капитанскую каюту вели, под руки вели, как какое-нибудь преосвященство, дело-то вечером было, я уже ничего не видел). «Ну и жизнь у тебя! – говорю я капитану. – Ослеп я! А что тебе за радость во мне – слепом?» А капитан мне: «Слепых, мол, бог жалеет! Может, и пройдет у тебя слепота, да ты еще от меня награду можешь получить! Здесь, говорит, большие сокровища имеются. Мы отвезем тебя на берег, а ты иди все прямо и прямо. Потом наткнешься на остатки стены. Нашарь в стене пролом. Шагай осторожненько, ногами впереди себя щупай… – И дал мне капитан колокол: – Нащупаешь колодец – без умолку в этот колокол звони, мы тебя найдем… А люди здешние, если встретятся, тебя не тронут – ты слепой!» И верно, отвезли меня с колоколом на берег. «Ну как?» – спрашивает капитан. А я заплакал только и говорю: «Какие вам тут еще сокровища! Я слепой. Свалюсь в первую же яму или потону в первой же речке! Может, вы это нарочно меня до слепоты довели!»
– И что же, повели тебя обратно на корабль? – спросил сеньор Гарсиа.
– Какое, «повели»! Так и оставили на берегу. Дело уже к вечеру было. Они ведь так и норовили в темноте к этим сокровищам добраться, чтобы никто их не застукал на месте! И вдруг слышу – подходит ко мне кто-то, не вижу, кто. Взял меня за руку и повел. Лопочет что-то по-своему, не похоже ни на что… У них слепой вроде бога или за святого считается… И такие чудеса опять со мной! Утром все хорошо вижу, а к вечеру – ну слепой и слепой! Я уже немного научился по-ихнему, все же долго пришлось там прожить. Да у них и не поймешь – весна ли, лето ли… Зимы вот только не бывало… Жил я хорошо. Мясо ел! Спрашиваю: «А вы, часом, не человечиной меня кормите?» А они смеются только. И вдруг приходит или приезжает к ним какая-то родня. Родни этой больше сотни навалилось. Племя, что ли? И вот подходит ко мне какой-то важный. Посмотрел на мои глаза утром, когда я видел хорошо. Потом посмотрел вечером. И велел этим людям меня десять дней подряд рыбой кормить. А у них самих рыба большая редкость, ее им издали с какой-то ихней большой реки привозят… Но кормили! А потом он велел мне глаза рыбьей желчью помазать. И что вы думаете! Прошла эта моя слепота, ее как и не бывало! Так вот, это дурачье побоялось, как бы я – зрячий – португальцам дорогу не указал. Португальцам! Очень мне нужно с ними носиться, будь они неладны! Объясняю я это все своим хозяевам, а они и слушать не хотят!
И пошли они водить меня туда и сюда, просто ноги отваливались. А кругом красота – зелень, деревья, цветы с мою голову величиной, а они меня все ведут и ведут! И вдруг ни деревьев, ни цветов – песок один, и конца ему не видно… Тут они останавливаются, следы, мол, запутали, дороги я никуда уже не найду! А солнце жарит. От песка искры так и прыгают. Я и говорю по-ихнему: «Вы, спасибо вам, от слепоты меня вылечили, а от солнца вашего я опять начну слепнуть… Мне-то уж все равно, говорю, пропаду же я в этих ваших песках». И еще, уже по-нашему, одно словечко добавил – они ведь не понимают… Смотрю, выходит один, прямо красавец, только рожа черная (что сам черный – это наплевать), и спрашивает: «Ты в своих богов веришь?» Я так и понял, что это он про святую троицу толкует. Говорю: «Верю, конечно!» А он говорит: «Поклянись своими богами, что никому не покажешь, где сокровища царя Соломона находились. А мы тебя тогда на морской берег выведем». «Во! – думаю. – Дикари, дикари, а про Соломона знают!» И поклялся я им святой троицей. А где сокровища эти, я ведь их и в глаза не видал! А что до Соломона, то на корабле у тех, что меня на берегу потом подобрали, один Соломон был. Я сам от него святую инквизицию отвел! С ганзейцами я тогда плавал. Капитан стал меня расспрашивать, что и как, не слыхал ли я, дескать, о золоте, что Соломон когда-то здесь копал. А я ведь поклялся тем людям! И говорю капитану: «Ни про какого Соломона я не знаю и про золото не слыхал. А у тебя, говорю, в команде есть один такой – Соломон, так ты его иначе называй, потому что мы, как видно, в Испании будем останавливаться…» И объяснил еще про португальцев, как я у них в трюме ослеп, а они меня слепого оставили на берегу. «В трюме, говорю, темно было, вот я и ослеп. А на воздухе, говорю, все прошло! А что это за берег, никто не знал, нас сюда бурей пригнало… Плыви-ка, говорю, герр капитан, лучше обратно! А не то нас еще люди с собачьими головами повстречают». И ведь не врал я! Дикари мне рассказывали, что и вправду там, только чуть подальше, живут такие – собакоголовые… Может, я ихнее слово «собака» не так понял или про собачьи головы это им со страху показалось… А что сильно люди те волосами обросли, это верно. Я издали одного такого видел, он у них в мирное время под деревом на веревке сидит. Рабом считается. А как одно племя с другим воюет, вперед этих людей пускают, а они швыряют во врагов такие камни, что их пять человек с места не стронут! Сильные очень, вот их, когда войны нет, на веревке, как у нас собак, держат…
– Педро, – обратился к матросу сеньор Гарсиа, – ты можешь точно сказать, люди все же это были или, может быть, обезьяны?
Педро Маленький рассмеялся:
– Когда я уже в возраст вошел, но все еще с ребятишками по улицам бегал, меня тоже обезьяною звали… – И, распахнув куртку, Педро Маленький показал грудь, всю поросшую густыми курчавыми волосами. – Что я, волоса от шерсти не могу отличить? Смешно даже, сеньор эскривано!
– Но ведь издали, издали ты видел этого собакоголового! – поддержал сеньора эскривано метр Анго. – Может, не разглядел их как следует?
– Может, я не очень понял их, когда они про собачьи головы толковали… А у дерева сидит, смотрю, ну, вроде человек, только весь волосами зарос. Голова, сзади посмотреть, как у женщины: волоса такие, что еще бы немного – и косы можно заплетать! А в морду ему я не смотрел. Если он такие камни шагов за сорок бросает, он и веревку может порвать! Сидит он тут, потому что ему сюда еду приносят… А я вдруг чем-нибудь не понравлюсь ему… Вот я и говорю ганзейскому капитану: «Поворачивай назад!» А он мне Библию в нос тычет, мол, там черным по белому сказано, что обратно отсюда, мол, не уедешь. Царю Соломону, мол, приходилось год дожидаться, пока эти ихние африканские ветры назад подуют… Вот и заплывали, мол, евреи с этими финикийцами уже с другой стороны Африки, когда назад возвращались… Три года у них, мол, на это дело уходило… А я говорю капитану: «Паруса у тебя в порядке, матросов у тебя полно, ребята все бравые, я тоже не рохля какая-нибудь… Паруса косо поставим и через это место прошмыгнем!»
– Прошмыгнули? – спросил сеньор маэстре, улыбнувшись.
– Да, прошмыгнуть-то прошмыгнули, но не так-то это было просто… Ветром нас семь или восемь раз назад заворачивало… Но прошмыгнули! И я опять же напоминаю капитану про ихнего Соломона. «Ты, говорю, все же зря человека святой инквизиции не отдавай!» Сам-то Соломон родом из Севильи был. Выкрест – маран. Но свою веру потихоньку исполнял… Капитан послушал меня и стал Соломона Гуэльмом звать, потому что Соломон этот или Гуэльм был человек умный, очень умный, все науки знал и к морскому делу приучен был. Капитану он позарез был нужен! А со мной этот Гуэльм как встретится на палубе, так руки крестом на груди сложит и кланяется, точно я какой начальник его!
Оттарабанив свой рассказ, Педро Маленький наконец опустился на скамью. И Франческо и, вероятно, все остальные были уверены, что боцман немедленно напустится на Педро – он ведь очень всех задержал. Однако боцман проворчал что-то про себя, а потом, поднявшись, обратился к находившимся в каюте:
– Сеньоры, я такое хочу сказать: Педро, конечно, и пьяница, и драчун, и сквернослов, но уж если он что говорит, ему можно верить. На «Геновеве» его никто на вранье не поймал! Да и придумать такое – ведь это нужно очень умным быть, а Педро наш, извините, сеньоры, дурак дураком!
И боцман удалился в сопровождении своих трех матросов. А Франческо и Северянина он уже, видно, за своих не считал.
Если бы боцману довелось услышать, какой оживленный обмен мнениями последовал после рассказа Педро Маленького, он только в недоумении развел бы руками.
Первым поднялся с места сеньор Гарсиа:
– Не знает ли кто-нибудь из присутствующих…
– Минуточку, минуточку… – Капитан, подняв палец, прислушался к тому, что происходило внизу на палубе, и, повернувшись к гостям, сказал: – Сеньоры, простите, но я слышу, как Хуанито переругивается с боцманом – наотрез отказывается нас вызывать. А ведь приказание не мешать нашей беседе с гостями сеньорита передала мальчишке по моему поручению. Но и боцман, думается, без основательной причины нас не вызывал бы. Надеюсь, что ничего неприятного не произошло и мы возвратимся в скором времени…
Дверь каюты распахнулась, и каждый из присутствующих, встретившись взглядом с улыбающейся сеньоритой, не мог не улыбнуться ей в ответ. Следом за ней шагал капитан. И по его лицу можно было понять, что новости, сообщенные боцманом, отнюдь не печальные.
– Дорогие наши гости, дорогие мои товарищи и друзья! – переведя дыхание, объявил капитан. – Только что со встречного судна боцману сообщили, что император Карл Пятый вот-вот возвратится к своим подданным… Следовательно, и нам можно будет поторопиться и немедля взять курс на Испанию…
– Очень рад за вас, сеньор капитан, – произнес метр Анго, улыбаясь. – Жаль только, что нам предстоит такая скорая разлука… Впрочем, моя «Нормандия» еще некоторое время будет вас сопровождать… Нормандцы, как известно, иной раз заходят, не спросясь, и в чужие воды, притом не только в английские и не всегда с добрыми намерениями. А мы с метром Жаном Дени, Жаном Пармантье и Пьером Криньоном наперечет знаем всех наших мореплавателей… Не хмурься, Тома Обер, ты, конечно, у нормандцев в не меньшей, а, скорее, еще в большей чести, чем мы, но твою «Флердоранж» необходимо ставить на лечение… Как удачно, сеньорита и сеньор капитан, что вы не очень запоздали и сможете с нами дослушать рассказ эскривано…
– О нет! – тихо проговорил сеньор Гарсиа. – После такой новости у меня и язык не повернется тешить вас повествованием о моих давнишних приключениях в Африке!
Франческо глянул на сеньора Гарсиа. Лицо того как бы помертвело за эти несколько минут.
– Сеньорита, сеньор капитан, – произнес он тихо, – я верю, что вы, занятые своими очень важными заботами, и не задумались над тем, что грозит сейчас севильцам, толедцам, нашим друзьям мальоркинцам и многим-многим отличным людям в связи с возвращением императора. А ведь до сегодняшнего дня я был уверен, что Карл в Испанию больше не вернется!..
– Мы как-то и не задумались над этим, – отозвалась девушка со вздохом. Лицо ее, еще мгновение назад такое веселое и оживленное, точно погасло. – Но мне пришло на ум… – Сеньорита замялась. – Я скажу им все, а, дядя? – И, не дожидаясь ответа капитана, продолжала: – А может быть, имеющаяся при нас папская грамота хоть немного повлияет на Карла Пятого?
– Грамота? Она с печатью?.. – переспросил Жан Анго.
Он хотел еще что-то добавить, но тут сеньор эскривано с гневом ударил кулаком по столу.
– Огонь, упавший с неба, не остановит этого человека, если ему придет на ум с кем-нибудь расправиться! – выкрикнул он.
– Я прошу прощения у наших милых гостей, – посовещавшись с племянницей, сказал капитан. – Нам с сеньоритой в связи со всеми этими переменами придется вас покинуть. Я займусь своими обязанностями хозяина корабля, а сеньорита потолкует с поваром.
Глава девятая
С ЖАРКОГО ЮГА – НА КРАЙНИЙ СЕВЕР
– Так как мы не в силах изменить что-либо в судьбах Испании, – объявил метр Анго, – давайте продолжим нашу прерванную беседу… Может быть, ты, эскривано, все же поделишься с нами своими впечатлениями об Африке?
– Нет, – ответил сеньор Гарсиа коротко.
– А не лучше ли вам сейчас же после рассказа матроса пополнить его вашими личными наблюдениями? Тем более… – Но метр Жан из Онфлера не закончил своей фразы.
– Сеньор Гарсиа редко противоречит кому-либо, – пояснил ему метр Анго, – но если противоречит, то уж твердо стоит на своем. А поскольку наше совместное плавание будет короче, чем мы предполагали, мы с Бьярном уже сейчас займемся сверкой имеющихся у нас сведений о западном материке… Я – по картам, а Бьярн, вероятно, – по своим сагам…
– И я – по картам, – сказал Северянин.
– Начну издалека, – объявил Анго. – Я ведь в надежде раздобыть малоизвестные саги добирался до самой Исландии. Нашел кое-что, но мало. Правда, меня успокоили: «Есть у нас три или четыре рода, где от отца к сыну передаются саги. И сейчас еще, наверно, жив Бьярн, сын Бьярна и внук Бьярна. Так этот последний Бьярн несколько десятков саг знает, а ведь они у него даже не записаны!» А мне и невдомек было, что этот Бьярн мой спаситель и есть! И что за сагами исландскими мне далеко ездить не придется! Все же до чего повезло ученым, занимающимся историей нашего севера! Ведь каждая сага – это правдивый рассказ о путешествиях исландцев. Конечно, хорошо было бы, чтобы Бьярн все свои саги записал. Люди ведь смертны… А записи эти могли бы обогатить историю.
– Саг у меня всего восемь, – отозвался Северянин. – И даже шесть, если исключить те, что повторяют одна другую. А об историках… Вот наш эскривано утверждает, что правильность или лживость высказываний историка можно будет проверить не раньше чем через сто лет после его смерти! Если, конечно, архивы не будут уничтожены…
– Надеюсь все же, что архивы, где хранятся рукописи, хотя бы ирландские, уничтожены не будут, – улыбаясь, заметил Жан Анго. – Мне с детства запомнился твой рассказ об ирландском учителе Эуригене, здорово проучившем императора Карла Лысого! Сеньор Руппи, я вижу, вы уже придвинули к себе чернильницу и вытащили кордовскую тетрадь… Следовательно, она наконец по-настоящему пойдет в ход. Отлично! Ну, я продолжаю начатый разговор. Имеются ли у тебя, Бьярн, записи Ари Фроди Мудрого? Помнишь такое имя?
– Помню. Но сейчас мы договорились сличать наши сведения о дороге к новому материку. А твой «мудрый» здесь при чем?
– Я среди своих записей обнаружил вот эту очень интересную, – начал было Анго.
Но Северянин чуть не вырвал у него из рук пергамент. Однако, встретившись с умоляющим взглядом Франческо, махнул рукой:
– Ну, читай, если интересно… Пускай люди послушают! Только сперва кончим о Фроди… Умер этот «мудрый», как мне помнится, восьмидесяти лет от роду… Жил-то он долго, повидал много, но думал мало…
– Нет, и думал, мне кажется, много, – как-то нерешительно возразил Жан Анго. – У него очень обстоятельно разъяснено, почему исландцы уже после обращения в христианство время от времени возвращались к языческим обрядам.
– Нет, – ответил сеньор Гарсиа коротко.
– А не лучше ли вам сейчас же после рассказа матроса пополнить его вашими личными наблюдениями? Тем более… – Но метр Жан из Онфлера не закончил своей фразы.
– Сеньор Гарсиа редко противоречит кому-либо, – пояснил ему метр Анго, – но если противоречит, то уж твердо стоит на своем. А поскольку наше совместное плавание будет короче, чем мы предполагали, мы с Бьярном уже сейчас займемся сверкой имеющихся у нас сведений о западном материке… Я – по картам, а Бьярн, вероятно, – по своим сагам…
– И я – по картам, – сказал Северянин.
– Начну издалека, – объявил Анго. – Я ведь в надежде раздобыть малоизвестные саги добирался до самой Исландии. Нашел кое-что, но мало. Правда, меня успокоили: «Есть у нас три или четыре рода, где от отца к сыну передаются саги. И сейчас еще, наверно, жив Бьярн, сын Бьярна и внук Бьярна. Так этот последний Бьярн несколько десятков саг знает, а ведь они у него даже не записаны!» А мне и невдомек было, что этот Бьярн мой спаситель и есть! И что за сагами исландскими мне далеко ездить не придется! Все же до чего повезло ученым, занимающимся историей нашего севера! Ведь каждая сага – это правдивый рассказ о путешествиях исландцев. Конечно, хорошо было бы, чтобы Бьярн все свои саги записал. Люди ведь смертны… А записи эти могли бы обогатить историю.
– Саг у меня всего восемь, – отозвался Северянин. – И даже шесть, если исключить те, что повторяют одна другую. А об историках… Вот наш эскривано утверждает, что правильность или лживость высказываний историка можно будет проверить не раньше чем через сто лет после его смерти! Если, конечно, архивы не будут уничтожены…
– Надеюсь все же, что архивы, где хранятся рукописи, хотя бы ирландские, уничтожены не будут, – улыбаясь, заметил Жан Анго. – Мне с детства запомнился твой рассказ об ирландском учителе Эуригене, здорово проучившем императора Карла Лысого! Сеньор Руппи, я вижу, вы уже придвинули к себе чернильницу и вытащили кордовскую тетрадь… Следовательно, она наконец по-настоящему пойдет в ход. Отлично! Ну, я продолжаю начатый разговор. Имеются ли у тебя, Бьярн, записи Ари Фроди Мудрого? Помнишь такое имя?
– Помню. Но сейчас мы договорились сличать наши сведения о дороге к новому материку. А твой «мудрый» здесь при чем?
– Я среди своих записей обнаружил вот эту очень интересную, – начал было Анго.
Но Северянин чуть не вырвал у него из рук пергамент. Однако, встретившись с умоляющим взглядом Франческо, махнул рукой:
– Ну, читай, если интересно… Пускай люди послушают! Только сперва кончим о Фроди… Умер этот «мудрый», как мне помнится, восьмидесяти лет от роду… Жил-то он долго, повидал много, но думал мало…
– Нет, и думал, мне кажется, много, – как-то нерешительно возразил Жан Анго. – У него очень обстоятельно разъяснено, почему исландцы уже после обращения в христианство время от времени возвращались к языческим обрядам.