Шкатула Лариса. Вдова живого мужа

   - Кстати, - пробормотал он, засыпая, - в тетрадке, той, что лежит возле телефона, записан домашний адрес Натальи Романовой. А работает она в цирке на Цветном бульваре...
   ГЛАВА 12
   - А как там, кормилица, твои занятия на почве ликвидации безграмотности? - внешне безразлично поинтересовался Подорожанский, ведя Виринею Егоровну под руку, в то время как Ян нес рядом его чемодан. Небось, уже и газеты читаешь?
   - Буквы я, Алешенька, многие знаю, - потупилась старушка, - да вот складываются они плохо! Как начну бекать да мекать - ну чистая овца! Да шибко ли интересна тебе моя грамотность? Небось, Зою вспомнил?
   - Она, кстати, здорова?
   - Здорова, милок, здорова, чего и тебе желает!
   - А чего вдруг ты, Егоровна, с таким сердцем это говоришь?
   - А то, родимый, что ты со своей медициной так бобылем и останешься! Прости, что и скажешь!.. Зоинька-то замуж выходит!
   - Так быстро? Меня же всего неделю в Москве не было!
   - Хорошие в девках не засиживаются. Всяк их побыстрее поймать норовит, пока другие не перехватили.
   - Да уж, мне за ними не угнаться! И за кого же она выходит?
   - За Знахаря, - подал голос Ян.
   - За Алексеева, значит? Хороший у девушки вкус: и человек он славный, и врачом настоящим будет! А мне что ж... Значит, не судьба! Да и стар я для нее.
   - Только тем и утешайся! Годы идут, а внучка мне, видимо, так и не дождаться!
   - Кстати, Алексей Алексеевич, - вспомнил Ян, - он ведь просил вам приглашение на свадьбу передать.
   - А что, я пойду, - оживился Подорожанский, - давно на свадьбах не гулял. На который час назначено?
   - На шесть вечера.
   - Видишь, Егоровна, я ещё и отдохнуть успею. Пироги-то напекла? спросил он ворчливо.
   - Напекла. Твои любимые, с капустой. И с рыбой.
   - А рыба откуда?
   - Семеныч сома принес. Денег брать не стал, а вот бутылочку спирта, что я на орехах настаиваю, забрал. Говорит: "Такую в магазинах не купишь..."
   - Добытчица ты у меня!
   У их дома Ян попытался распрощаться, но и профессор, и Виринея Егоровна и слышать о его уходе не хотели.
   - Мне же ещё на свадьбу переодеться надо, - слабо сопротивлялся Ян.
   - Знаю я твое переодевание! - отмахнулся Подорожанский. - У тебя же одна рубашка, да и то, небось, на тебе?
   Ян смутился.
   - Вот видишь, а я, между прочим, тебе подарочек привез. Как раз к такому случаю... А ещё я кое о чем догадался! - профессор погрозил пальцем. - Думаешь, один ты можешь в душах читать?
   - Внутри - это ещё не значит в душе, Алексей Алексеевич. В душе я пока не умею.
   - А я умею. Доказать? Пожалуйста! Ты наконец познакомился с девушкой.
   Ян уже успел поставить чемодан на пол в прихожей, а то от удивления мог бы его и выронить.
   - Откуда вы знаете?!
   - От верблюда! - самодовольно поднял брови Подорожанский и расхохотался. - Какой же ты ещё мальчишка, Янек! Откуда! Да у тебя же все на лице написано. Чтобы это прочитать, нужен всего лишь житейский опыт...
   Проскользнувшая в квартиру раньше их Виринея Егоровна уже звенела на кухне посудой, но, несмотря на возраст, слух у старушки был отменный.
   - Пошто моего любимца обижаешь? - крикнула она. - Ужо смотри мне!
   - Дожил! - переодеваясь, жаловался Подорожанский. - Раньше всегда я был любимцем, а сейчас какой-то студентик... Не на того ставишь, Егоровна, неизвестно, что из него получится, а я - вот он, готовый профессор... Может, в кухне пообедаем?
   - Еще чего! - возмутилась Виринея Егоровна. - У нас сегодня праздник!
   - Какой такой праздник?
   - Совсем плохой стал, - шутливо посокрушалась появившаяся в дверях старушка. - Хозяин приехал, вот какой!
   Между тем Алексей Алексеевич распаковал чемодан.
   - Сначала - женщине! - торжественно произнес он и позвал: - Иди, Егоровна, принимай подарок!
   Он вынул из пакета белую кружевную пуховую шаль.
   - Куда же мне такую красоту? - ахнула кормилица. - Больших деньжищ, небось, стоит?
   - Куда-куда, - рассердился профессор. - Носить! А насчет деньжищ шибко-то не воображай! За что тут платить, когда сплошь дырки?
   Он засопел и отвернулся, увидев, как по лицу растроганной Виринеи Егоровны поползли слезы.
   - Так я и знал!.. Надеюсь, вы, молодой человек, над моим подарком не станете причитать?
   Он небрежно вручил Яну пакет с белой мужской сорочкой, покрытой белой же вышивкой. Ян смотрел на неё во все глаза, как Золушка на хрустальные туфельки. Он мысленно представил сорочку на себе в сочетании со старенькими брюками и худым пиджаком, и невольно вздохнул.
   - Няня! - крикнул Подорожанский, делая вид, что не замечает Янековых раздумий. - Ты не помнишь, где мой институтский костюм?
   - Дак в шкапе, батюшка, куда ж ему деться?
   - Неси!
   - На что он тебе? - Виринея Егоровна перевела взгляд с Подорожанского на застывшего Янека и кивнула: - Бегу, родимый, несу!
   Янек все ещё не понимал причины их суеты, пока из шкафа не был вынут со всеми предосторожностями дорогой черный костюм, сшитый, судя по всему, ещё в начале века.
   - Не успели мне сшить этот костюм, как я из него вырос, - вздохнул профессор. - Буквально за два года набрал "солидности" килограммов на десять... Примерь-ка ты, дружок, может, тебе подойдет?
   - Алексей Алексеевич, - растерялся юноша, - я не могу!
   - Можешь! - рассердился тот. - Что же мне его, на барахолку нести? А у тебя девушка появилась. Примеряй, не зли меня!
   Пиджак оказался Яну немного великоват, а брюки коротковаты.
   - Брюки-то я в момент удлиню, - заглянула ему в глаза Виринея Егоровна. - Бери, Янек, Алеша тебе от чистого сердца дарит! А от меня галстук прими, давай я тебе его бантом завяжу... Гляди, Алешенька, какой красавец! Перед таким любая девка не устоит!
   За обедом они засиделись. Ян давно чувствовал себя своим в доме профессора и, хотя старался не злоупотреблять гостеприимством старших товарищей, бывал здесь с удовольствием, восполняя этими встречами тоску по домашнему теплу, которого у него давно не было.
   В половине шестого Ян должен был встречаться на условленном месте с Таней. Времени у него оставалось совсем мало, и Ян предложил Подорожанскому отправиться вместе.
   Девушка стояла на самом ветру, не догадываясь хотя бы спрятаться в подворотне, а когда мужчины подошли поближе, они увидели, что лицо у Тани залито слезами, и она продолжает тихо плакать, всхлипывая как ребенок.
   - Янек, - она посмотрела на него своими большими глазами, в которых плескалось отчаяние, и перевела взгляд на профессора. - Здравствуйте... Я выскочила на минутку, предупредить, чтобы меня не ждали. Моя мама... Она заболела, я не могу её оставить.
   - Что с вашей мамой? - мягко спросил Подорожанский.
   - Не знаю, - даже в неверном свете уличного фонаря было видно, как покраснела Татьяна; она вообще легко краснела и оттого смущалась ещё больше. - На первый взгляд у неё все здоровое: печень, сердце, почки, но она слабеет день ото дня, а я ничего не понимаю в медицине...
   Ян, обычно спокойный и легко забывающий огорчения, от волнения девушки и сам разволновался. Он взял её за руку:
   - Не стесняйтесь, Танюша, мы ведь не случайные прохожие, а профессор Подорожанский - светило советской медицины.
   - Правда? - Татьяна обратила сияющие глаза на Алексея Алексеевича, но тут же спохватились: - Вы ведь собрались на праздник, а тут я со своими бедами...
   - А у нас есть свободных минут пятнадцать, - обратился профессор к Яну, как будто тот, а не он, был старшим.
   - Конечно, Алексей Алексеевич, если мы и ненамного опоздаем, нам все равно будут рады!
   В небольшой комнате на застеленной кровати лежала женщина в темно-зеленом шерстяном платье с наброшенной на ноги изрядно потертой беличьей шубкой. На её бледном как мел лице выделялись такие же большие, как у Татьяны, глаза, только не серо-голубые, а скорее, серо-зеленые. Пряди красивых русых волос, уложенные, очевидно, прежде в безукоризненную прическу, теперь в беспорядке падали на мраморный лоб.
   Она напоминала утонченный изысканный цветок с надломленным стеблем, и выглядела скорее старшей сестрой Татьяны, чем её матерью.
   - Господа, вы ко мне? - прошептала она и сделала попытку подняться. Неудобно, я так некстати расхворалась...
   - Лежите, лежите, - Подорожанский привычным жестом взял её за запястье и, вытащив из жилетного кармана часы, принялся считать пульс.
   - А вы - кто? - спросила его мать Татьяны.
   - Врач.
   - Но у меня ничего не болит. Просто временами кружится голова...
   - И в обмороки падаешь! - всхлипнула Татьяна.
   - Танюша, зачем ты об этом говоришь? Обычная женская слабость!
   - Извините, сударыни, - проговорил Подорожанский, - мне нужно сказать два слова наедине моему молодому другу.
   Они вышли в общий коридор, странно пустой для коммунальной квартиры и этого времени суток.
   - Ян, одна нога здесь, другая там, лети ко мне домой! Захвати мой докторский чемоданчик и скажи Егоровне, пусть нальет в банку горячего бульону, да пирогов завернет. Проследи, чтоб укутала потеплее...
   - Алексей Алексеевич, - высказал удивление Ян. - Впервые вы меня к больной близко не подпустили! Разве моя помощь вам больше не нужна?!
   - Твоя помощь нужна тысячам других больных, - потрепал его по плечу профессор, - а здесь... У Танечкиной мамы типичное истощение, отсюда и голодные обмороки. Ее кормить надо, батенька!
   Виринея Егоровна просьбе Подорожанского не удивилась, быстро приготовила все необходимое и вручила Яну. Он в который раз подивился расторопности и сообразительности старушки.
   Когда он, запыхавшись, вошел в комнату Филатовых, профессор о чем-то оживленно беседовал с матерью Татьяны. Вернее, Подорожанский рассказывал что-то веселое, а женщина с улыбкой кивала. Сама Таня сидела на стуле, так и не сняв пальто. Профессор поднялся навстречу Яну, забрал все, что тот принес и скомандовал:
   - Живо бери Татьяну, и через минуту чтобы вас здесь не было!
   - Но я не могу оставить маму одну, - запротестовала девушка.
   - То есть как это "одну"? - нахмурил брови Подорожанский. - Вы меня за человека не считаете? Или моего профессорского звания недостаточно для того, чтобы посидеть у кровати Александры Павловны?!
   Татьяна опять покраснела.
   - Я не то хотела сказать. Просто я подумала, что вы не обязаны...
   - Не волнуйся, Танечка, - улыбнулась старшая Филатова. - Алексей Алексеевич любезно согласился побыть возле меня. Думаю, мы можем ему довериться...
   - Поплавский, я вами недоволен, - проговорил Подорожанский. - Раньше вы были куда расторопнее... Ну посуди сам: студенческая свадьба! Что будет делать среди молодежи такой старый мухомор, как я? А с Александрой Павловной нам найдется, о чем поговорить. Так что идите и рано не возвращайтесь!
   Молодые люди покорно пошли прочь, а у порога Татьяна замешкалась и выпалила профессору:
   - А вы вовсе и не старый!
   Подорожанский с Александрой Павловной засмеялись.
   По улице они шли рядом, но брать Таню под руку Ян не решался, а осмеливался только в редкие минуты поддерживать её под локоть, если она спотыкалась или могла оступиться.
   Непонятная робость овладела им. С девушками, встречавшимися ему прежде, Ян вел себя не в пример смелее. Не то чтобы был развязан или чересчур настойчив, а просто чувствовал себя в своей тарелке: ко времени находил нужное слово, мог удачно пошутить или что-нибудь кстати рассказать, а к Татьяне боялся прикоснуться, и вообще его язык точно примерзал к небу.
   Татьяна сама невольно пришла к нему на помощь, потому что он уже несколько минут тщетно пытался придумать, о чем завести с нею разговор.
   - Как вы думаете, Янек, профессор действительно установил мамину болезнь, или он меня успокаивал, найдя у неё что-то очень серьезное?
   - Нет, Алексей Алексеевич вас не обманул, да и вы же сами сказали, Танечка, что у вашей мамы внутренние органы здоровы.
   - Потому что я так вижу, - опять смутилась девушка, - но ведь может быть, что мое внутреннее зрение отчего-то искажается! У мамы вроде все здоровое, а свечение вокруг тела слабое, колеблющееся. Выходит, она нездорова, а в чем дело, я понять не могу.
   Ян вздрогнул. Девушка совершенно спокойно говорила, что видит не только то, что у человека внутри, но и какое-то свечение вокруг него! А если у неё не в порядке с головой? Он сосредоточился, но никаких отклонений в ней не почувствовал. Вообще, он раньше считал: то, что может он сам, не могут другие. Ян так и жил с чувством непохожести на других и оттого испытывал некоторое превосходство над простыми смертными. Татьяна же, наоборот, была непохожа на других, а жила так, будто все вокруг этими способностями обладали. Какое такое свечение вокруг тела? Можно подумать, это - само собой разумеющееся!
   - Таня, - спросил он осторожно, - то, что вы называете свечением, есть вокруг каждого человека?
   - Конечно! - девушка даже остановилась, удивленная его непонятливостью. - Вокруг вас, например, оно зеленоватое.
   - И вы всегда это видели?
   - Не всегда, - задумчиво проговорила девушка, - только после того, как я стала вглядываться. А потом я к этому так быстро привыкла, что временами мне кажется, что такое видят все люди... Я не знаю, как правильно оно называется? Может, ореол? Или нимб? Знаете, как у святых на иконах.
   - Что нужно сделать, чтобы его увидеть?
   - Я же говорю, вглядеться! Когда я болела тифом и лежала в больнице с высокой температурой, я подолгу не открывала глаз: больно было смотреть на свет. Но ведь так просто лежать скучно. Я стала пытаться смотреть с закрытыми глазами. Сначала выходило плохо, все виделось нечетко. А с каждым днем у меня получалось все лучше, я могла видеть все дальше, даже через препятствия, ну там, через стены... Вам, Янек, наверное, неинтересно, а я разболталась, остановиться не могу. Кроме мамы я об этом не могла никому говорить, а она уже сказала товарищу Головину...
   Она замолчала, наверное, опять засмущалась, а Ян не мог подобрать слов, чтобы сказать ей, как ему интересно все, что касается её, и что он мог бы слушать её всю жизнь!
   Правда, сказал он ей вовсе не то, что собирался:
   - Возможно, вы, Таня, не согласитесь, но я все же хотел бы попросить вас... Давайте перейдем на "ты". А то мои друзья... Они наверняка начнут подшучивать над нами. Мы могли бы сделать вид, что давно знакомы...
   - А почему они станут подшучивать над вами? - Таня подняла на него глаза, и у Яна опять екнуло сердце.
   - Потому что прежде никто из них не видел меня с девушкой, а я, честно говоря, позволял себе над ними подшучивать: мол, девушки отнимают их время и мешают учиться... Конечно, это не очень красиво, они даже за это кличку мне дали - Монах!
   Таня засмеялась и взяла его под руку.
   - Попробую, но вы учтите, Янек, у меня ещё никогда не было молодого человека!
   В студенческой столовой все уже собрались, но не спешили усаживаться за столы. Юноши кучкой стояли по одну сторону от двери, девушки - по другую. Гости в основном были между собой знакомы. Если же приходил незнакомый юноша, он попадал под опеку Поэта: незнакомую девушку принимала в объятия его подруга Элеонора, в которой Поэту, по мнению его друзей, могло понравиться только имя...
   Сейчас девушки окружили невесту и поправляли её прическу, платье, оглаживали, одергивали: лицезрение подруги, вытянувшей счастливый билет, даже если не все они были в этом уверены, волновало, будоражило их. Каждая примеряла его на себя, прикидывала, что ей подходит, а что она сделает совсем не так.
   Таня к стайке девушек подошла осторожно: ей не хотелось привлекать к себе внимание. Она никого не знала и потому поскорее сняла с себя пальто, которого стеснялась. Оно было даже не мамино, а одной маминой подруги, которая считала, что лучше выглядеть неуклюжей, но быть в тепле, чем валяться с воспалением легких!
   А вот платье на Танюше было мамино - Александра Павловна танцевала в нем на выпускном балу в женской гимназии. Красивое платье. Его ушивать почти не пришлось. Вот только в носок бальных туфелек пришлось ватку подложить: великоваты оказались. Правда, после валенок с галошами ощущать их на ноге было несказанно приятно. А волосы Танюше причесывать не надо ладонью только провела, и все!
   Знахарь, то бишь жених, Яну обрадовался несказанно, но сразу журить принялся.
   - Где ты бродил, бедовая головушка? Я уж тянул время, тянул, капризничал, сколько мог - не хотелось без тебя начинать. Подорожанскому мое приглашение передал?
   - Передал. А профессор вам с Зоей счастья пожелал, - Ян вручил Знахарю сверток с подарком. - Ты уж на него не обижайся. Как говорится, нежданный больной у него. Я хотел его подменить - не согласился ни в какую!
   Знахарь поискал глазами Поэта.
   - Светозар! Совсем нюх потерял? Кто гостей за стол усаживать будет?
   Ян торопливо разделся. Он уже забыл о своем новом наряде и вспомнил, только увидев восхищенно завистливые взгляды товарищей.
   - Ну ты и вырядился! Ограбил, что ли, кого?
   Студенты не замечали ни устаревшего фасона, ни пиджака с чужого плеча: перед ними предстал совсем другой Ян - хорошо одетый и, как выяснилось, по-настоящему красивый. Возможно, им только теперь, при взгляде на него, стало ясно, как меняет человека хорошая одежда!
   На девичьей стороне тоже царил переполох. Платье невесты померкло рядом с платьем Татьяны, о чем ни она сама, ни её мама, давно не бывавшие на подобных праздниках, просто не подумали.
   - Так вот вы какая! - с завистью сказала ей Зоя.
   - Разве вы что-то слышали обо мне? - удивилась Таня.
   - Не слышала. И даже не догадывалась, что у Поплавского есть девушка. Теперь понятно, почему он ни на кого не обращал внимания!
   Как раз в это время Поэт стал загонять всех за накрытый стол, так что Ян поспешил предложить Тане руку. Он только потом это осознал. Никто парня не учил, но внутри него будто кто-то знал, как обращаться с такими вот интеллигентными девушками. И он был счастлив, ведя её к столу, такую хрупкую и невозможно красивую.
   А Таня шла рядом, опустив голову, потому что не могла смотреть на Яна - он казался ей ослепительно красивым, и, наверное, рядом с ним она выглядит просто безволосым гадким утенком...
   За столом Яна и Таню посадили рядом с молодыми, так что Знахарь в перерыве между криками "Горько!" успел шепнуть ему:
   - Ишь, скрытный, какую глазастую от нас прятал! Боялся, что уведу?
   - Боялся, - улыбнулся Ян. - Ты у нас известный донжуан!
   Знахарь самодовольно улыбнулся и положил руку на плечи Зое, теперь уже своей жене, поскольку днем молодые люди успели расписаться. Но долго изображать известного сердцееда он не смог, а опять стал привычным добродушным товарищем, чьи глаза прямо-таки лучились от счастья: жениться на любимой девушке - кто об этом не мечтает?! Особенно, если она такая милая, с этими ямочками на щеках. Вот только в глазах её ещё теплится грусть...
   Зоя и вправду грустила. Она думала, что Ян, узнав о её замужестве, хотя бы посокрушается, а он даже не расстроился. Сидит рядом с какой-то кралей, глаз с неё не сводит... Да будь у нее, у Зои, такое платье, и она выглядела бы не хуже!
   Зоя вздохнула, прощаясь со своей заветной мечтой. Этот юноша не заметил её любви и никогда не узнает, а тот, кто понял её сердце и позвал за собой, получит всю её нерастраченную нежность. И может, тогда этот воображала Поплавский поймет, мимо какого счастья в жизни он прошел...
   Впрочем, раз от разу целуясь с Петром, она почувствовала, что это начинает ей нравится. Коренастый, широкоплечий её жених - уже муж! обладал скрытой силой и притягательностью, а такая чуткая девушка, как Зоя, не могла этого не почувствовать. "Дай Бог нам с Петенькой счастья!" - вдруг суеверно подумала она, подставляя ему губы для поцелуя; первая юношеская любовь медленно уходила из её сердца, нежно улыбаясь: "Прощай, Зоинька!"
   Со стороны, где сидел Поэт, Яну пришла записка в стихах.
   Монах проповедовал нам воздержание,
   А сам где-то там промышлял, все отринувши!
   Ребята, объявим ему замечание
   Или побьем, одеяло накинувши!
   - Что это? - испуганно пробежала текст глазами Таня, которой Ян, посмеиваясь, протянул записку.
   - Видишь, вон тот, долговязый, с некрасивой здоровой девкой? Это Поэт, он стихами откликается на все события, которые так или иначе его волнуют.
   - Ее зовут Элеонора, - попыталась защитить девушку Таня, которая всегда представляла себя на месте обиженной или обиженного. - Она помогла мне раздеться. И вообще, чувствуется, что она очень добрая...
   - Неважно, - отмахнулся Ян. - Поэт всегда выбирает или вовсе маленьких и невзрачных, или здоровых, как лошади, с соответствующей внешностью. Видимо, чтобы девушки не затмевали его, неповторимого!
   - Янек! - поморщилась Таня, с сожалением понимая, что даже такой красивый парень, как Ян, не может быть идеальным!
   - Танюша, я больше не буду! Тебя коробит мой тон? Но то, что я говорю, правда. Светозар через других как бы самоутверждается. В целом он неплохой парень, но раз решил лягнуть меня, значит, ты ему понравилась, и он в глубине души недоумевает, что нашла во мне ты, когда рядом есть такой гениальный, как он?
   - Но он мне совсем не понравился! - серьезно сказала Таня, искоса глянув в сторону Поэта.
   - А для него это и не важно. Он уже уверил себя, что это рано или поздно все равно случится...
   - Я не хочу больше ничего о нем слышать! - уже рассердилась Таня.
   - Хорошо, ни слова о нем. - Ян пожал её маленькую руку с тонкими пальчиками.
   Вообще ему доставляло удовольствие украдкой разглядывать её и каждый раз находить что-нибудь новое. И трогательное. Например, родинку, которая расположилась прямо на мочке её маленького ушка! Или маленький шрам на указательном пальце. "Мыла окно, - объяснила Таня, - и зацепилась о торчащий из рамы гвоздик..."
   Раньше Ян не так представлял себе любовь. Ему казалось, что это непременно взрыв страстей, безумства, роковые ошибки, и вдруг - родинка, шрам! Или этот жест, которым она поднимает руку к голове, чтобы поправить несуществующий локон, но в последний момент лишь с сожалением касается чуточку отросших волос, и лицо её при этом страдальчески морщится.
   Глупышка! Она не понимает, что хороша для него и без волос, как будет впредь всегда хороша: и в беде, и в радости!
   ГЛАВА 13
   Наташа проснулась с ощущением полного выздоровления. Каждая мышца, каждый нерв будто пел и просил движения, действия, жизни!
   Рогнеды рядом не было, а на лавке возле её постели лежал не прежний больничный балахон, а легкий шелковый сарафан. Или платье? Он отличался от обычных русских сарафанов, что скрывали женскую фигуру: он струился вокруг. Пройдя в нем по комнате, Наташа увидела, как легкая ткань рисует изгибы её фигуры и точно льнет к телу. Что ни говори, а обитатели этого подземного царства понимали толк и в нарядах, и в женской натуре, но именно это встревожило Наташу, как если бы она попала в невидимую паутину, которая незаметно опутывала её, лишая собственных мыслей и желаний...
   Она решила не торопясь, внимательно осмотреть этот мир без окон и солнечного света, который, за исключением террасы, где она гуляла с Рогнедой, имел свободный ход лишь ещё глубже под землю.
   Аралхамад, как она поняла, был просто вырублен в недрах гор. Кто-то талантливый продумал и устроил целую систему воздуховодов, водопроводов и даже вывода отходов, отчего нигде в помещениях не было дурного запаха. Хрустальной чистоты вода из подземных источников в покоях посвященных выливалась из труб, оформленных то пастью дракона, то льва, то диковинной формы цветком. Висевшие на цепочках деревянные пробки позволяли по мере необходимости закрывать воду или открывать.
   Кельи рабов никаких украшений не имели. Родник, бьющий прямо из стены в простенке между помещениями был один для всех нужд - из него брали воду и для питья, и для мытья. Посвященные пользовались для мытья водой горячего источника. Правда, единственного в Аралхамаде.
   Эти подробности Наталья отмечала для себя на всякий случая, собирая сведения как из собственных наблюдений, так и из рассказов Рогнеды.
   Больше всего ей почему-то хотелось посмотреть Терем, хотя что-то подсказывало ей, что это небезопасно. Но не могла же она сидеть, сложа руки, когда последняя встреча с Алькой...
   Наташа не могла заставить себя звать его новым именем - Алимгафар, увы, теперь оно подходило ему куда больше! Юноша был больше похож на умного, знающего мужчину, чем на веселого, проказливого, но такого славного, доброго подростка.
   - Отсюда нужно уходить! - он подкараулил её вчера на прогулке, когда Рогнеда за чем-то отлучилась. - Оля, вряд ли тебе понравится эта жизнь!
   Он по-прежнему звал её Олей, как прежде, в то тревожное, но милое сердцу время.
   - Что я могу для этого сделать? - быстро спросила Наташа, понимая, что прервать их могут каждую минуту.
   - Узнать время открытия ворот.
   - Каких ворот?
   - Подробности потом, а коротко... Вокруг Аралхамада есть невидимый щит. Никто не может сквозь него ни войти, ни выйти, но существуют дни и часы, в которые щит убирается. Мы должны знать, когда это происходит.
   - Кто же мне об этом скажет?
   - Адонис. Он тебя сразу заприметил, теперь не отступится. Да его и назначили за тобой следить. Я не должен был бы просить тебя об этом, но у нас нет другого выхода. Не знаю как, но ты должна заставить его говорить! Иначе мы все здесь останемся. Навсегда!.. Напрягись. Оленька, ведь раньше ты такое могла! Вспомни, как успокаивала Наташу! Как батьку Махно видела!..
   Он скользнул в какую-то дверь, а несколько мгновений спустя на террасе появилась Рогнеда.
   Они как раз говорили о Тереме, в котором девушек обучали искусству любви. Наташа высказала мнение, что Терем - не что иное, как бордель, Рогнеда не то чтобы обиделась, но мягко поправила: