Шоу Боб. Деревянные космолеты (Мир и Верхний Мир - 2)

   - Послушай, старик, не принимай меня за идиота. Послание короля Рассамардена я передам безотлагательно. - Орракоульд наклонился, скрылся на миг за бортом гондолы и появился вновь, доставая из кожаной тубы желтоватый свиток.
   Пока длилась пауза, Гартазьян поймал себя на том, что мысль его ухватилась за сущую, казалось бы, мелочь. Орракоульд унижал его каждой фразой, но с особенной брезгливостью он произносил слово "старик", как будто в его запасе не было эпитета оскорбительнее. Впрочем, эта загадка по сравнению с прочими его странностями была пустяковой, и Гартазьян, хоть и не считал себя стариком, сознательно выбросил ее из головы, наблюдая, как Орракоульд разворачивает желтый бумажный квадрат.
   - Я - орудие короля Рассамардена, и сейчас Он говорит моими устами, торжественно произнес Орракоульд. - Я, король Рассамарден - полноправный сюзерен всех людей мужеского и женского пола, уродившихся на планете Мир, и их потомков, где бы они ни обитали, а посему все наново освоенные земли на планете Верхний Мир считаются Моими владениями, и следовательно, Я государь Мира и Верхнего Мира. Да будет вам известно, что Я намерен взыскать с вас всю дань, коя Мне принадлежит по праву.
   Орракоульд опустил лист и бросил на Гартазьяна зловещий взгляд, ожидая его отклика.
   Несколько секунд Гартазьян смотрел на него с открытым ртом, а потом расхохотался. Дикая нелепость послания вкупе с кичливостью герольда неожиданно превратила все в фарс. Напряжение разом отпустило Гартазьяна, сменившись весельем, и он не без труда восстановил дыхание.
   - Старик, ты что, утратил рассудок? - Орракоульд согнулся над планширом, вытянул бронзовую шею, как змея, готовая плюнуть ядом. - Я не вижу ничего смешного!
   - Только потому, что не видишь себя со стороны, - объяснил Гартазьян. Не возьму в толк, кто из вас двоих глупее: Рассамарден, сочинивший это "послание", или ты, совершивший такой дальний и опасный перелет, чтобы его передать.
   - За оскорбление Его Величества тебя ждет смертная казнь.
   - Я трепещу.
   Орракоульда передернуло.
   - Гартазьян, я тебя не забуду. Но пока у меня есть дела поважнее. Скоро малая ночь. Как только стемнеет, я подниму корабль, дабы не соблазнять тебя возможностью совершить подлое нападение. Но на высоте тысячи футов я задержусь до полудня. К этому сроку Чаккел наверняка уже приедет, и ты по солнечному телеграфу передашь мне его ответ.
   - Ответ?
   - Да. Либо Чаккел добровольно преклонит колени перед королем Рассамарденом, либо его заставят это сделать.
   - Воистину ты - безумец, пересказывающий бред другого безумца. - Один из матросов пустил в шар новую порцию газа, и Гартазьяну опять пришлось удерживать синерога на месте. - Ты что, намекаешь на войну двух планет?
   - Совершенно недвусмысленно.
   Борясь с растущим изумлением, Гартазьян спросил:
   - И как же она будет выглядеть, эта война?
   - Мы уже строим небесную флотилию.
   - И большую?
   Тонкие губы Оррокоульда сложились в улыбку.
   - На вас хватит.
   - Нет, не хватит, - спокойно возразил Гартазьян. - Каждому кораблю наши солдаты приготовят теплую встречу.
   - Старый вояка, надеюсь, ты не рассчитываешь, что я на это куплюсь. Улыбка заметно расползлась по лицу Орракоульда. - Я-то знаю, как распылено ваше население. Умело маневрируя, мы сможем приземлиться практически где угодно. Мы могли бы сажать наши корабли под покровом ночи, но вряд ли нам понадобится скрытность, ведь мы располагаем таким оружием, которого у вас нет даже в мыслях. И помимо всего прочего... - Орракоульд сделал паузу, чтобы окинуть взглядом своих спутников и дождаться трех подтверждающих кивков, - Новые Люди имеют еще одно несомненное преимущество.
   - Люди - они и есть люди. - На Гартазьяна слова Орракоульда не произвели впечатления. - Откуда взяться новым?
   - А вот об этом позаботились природа и птерта. Мы родились с надежным иммунитетом к птертовой чуме.
   - Так вот оно что! - Глаза Гартазьяна обежали четыре удлиненных лица с этим неестественным металлическим отливом они вполне могли бы принадлежать статуям, вышедшим из одной изложницы. - Значит... значит, я не ошибся, птерта отступила.
   - Птерта не отступила, но ее атаки тщетны.
   - А как насчет таких, как я? Кто-нибудь выжил?
   - Нет! - Орракоульд не скрывал самодовольного торжества. - Все старые сметены!
   Несколько секунд Гартазьян безмолвствовал, прощаясь в душе с женой и сыном, затем его мысли вернулись в настоящее, к необходимости выведать все, что можно, у инопланетных "гостей". В подтексте немногих уже высказанных Орракоульдом слов легко угадывалась жуткая картина: смертные судороги цивилизации Мира, летучие шары птерты, кишащие в небесах, тесня человечество к грани исчезновения...
   "Желудок! Горит!"
   Жжение было столь резким, что Гартазьян сложился чуть ли не пополам. За считанные мгновения жаркий ком под грудью распустил щупальца по всему торсу - а вместе с тем воздух вокруг, казалось, слегка остыл. Не желая выдавать недомогания, Гартазьян выпрямился в седле и стал ждать, когда минует спазм. Но тот никак не хотел утихать, и полковник решил не обращать на него внимания, пока не соберет точных сведений.
   - Сметены? Все? Это значит, ваше поколение родилось уже после Переселения?
   - После Бегства - ибо никак иначе мы не можем называть этот акт малодушия и измены.
   - Но как удалось выжить детям? Без родителей? Неужели такое...
   - Наши родители обладали частичным иммунитетом, - резко перебил Орракоульд. - Многие из них прожили достаточно долго.
   Гартазьян сокрушенно покачал головой, обдумывая эту новость и силясь не замечать пламени, разгорающегося во внутренностях.
   - Но, должно быть, многие и погибли. Какова численность вашего населения?
   - Нет, ты явно держишь меня за дурака. - Темная физиономия Орракоульда скорчилась в глумливую мину. - Я прилетел на эту планету, чтобы разузнать о ней побольше, а не за тем, чтобы разбрасываться секретами моей родины. В общем, все, что нужно, я увидел, и поскольку малая ночь уже наступила...
   - Нежелание отвечать на мой вопрос само по себе достаточно красноречиво. Вас очень мало, наверно, даже меньше, чем нас. - Гартазьян вздрогнул всем телом от контраста жара внутри и липкого холода снаружи. Он тронул скользкий от пота лоб, и тут в глубине его мозга родилась жуткая идея - родилась и зашевелилась, как червяк. С тех пор, как он юношей покинул Мир, Гартазьян ни разу не видел больного птертозом, но в память его поколения накрепко въелись симптомы... Сильный жар в желудке, обильное потовыделение, боль в груди и быстро растущее чувство подавленности...
   - Я вижу, ты побледнел, старик, - сказал Орракоульд. - Что-нибудь болит?
   Гартазьян заставил себя ответить спокойно:
   - Ничего у меня не болит.
   - Но ты вспотел и дрожишь... - Орракоульд перегнулся через борт, обшаривая взглядом лицо Гартазьяна, а у того расширились зрачки. На мгновение возникло нечто вроде телепатического контакта, а затем Орракоульд выпрямился и шепнул своим матросам краткий приказ. Один из них скрылся из виду, и корабельная горелка испустила протяжный рев; двое остальных тем временем торопливо отвязывали швартовы от глядящей вниз пушки.
   С холодной ясностью Гартазьян осознал прочитанное в глазах собеседника, и в этот миг - миг смирения со своим приговором - разум его простерся далеко за узкие пределы настоящего. Совсем недавно Орракоульд хвастался оружием, которого на Верхнем Мире никто даже вообразить не в силах, и при этом сам не отдавал себе отчета, сколько в его словах жуткой истины. Орракоульд и его экипаж - сами по себе оружие, разносчики столь заразной формы птертоза, что способны убить незащищенного человека, даже не дотронувшись до него.
   Их королю- на взгляд Гартазьяна явному безумцу - все же достало расчетливости послать разведывательный корабль, чтобы оценить силы будущего противника, но когда он узнает, что его армия почти не встретит сопротивления, ибо защитников Верхнего Мира можно выморить птертозом, его алчность разгорится еще пуще.
   "Нельзя отпускать корабль!"
   Мысль эта пришпорила Гартазьяна. Его люди слишком далеко - не подоспеют. А корабль уже идет вверх, и вся ответственность ложится на его, Гартазьяна, плечи. Остается только одно: бросить меч в огромный шар, проделать в нем дыру. Он обнажил клинок, замахиваясь, повернулся в седле и хрипло вскрикнул, когда в груди взорвалась боль и парализовала поднятую руку. Он опустил меч в позицию для броска снизу и увидел, что Орракоульд целится в него из диковинного на вид мушкета.
   Рассчитывая на задержку, без которой не обходится ни один выстрел пиконо-халвеллового оружия, Гартазьян повел рукой вверх. Послышался непривычный сухой треск, и его развернуло ударом в левое плечо, а слабо брошенный меч пролетел далеко от цели. Полковник соскочил с перепуганного синерога и кинулся к своему оружию, но боль в плече и груди превратила быстрый бег в походку пьяного калеки. Когда меч вновь оказался в руке, гондола уже качалась в добрых тридцати футах над его головой, а несущий ее шар - и того выше.
   Гартазьян стоял, провожая чужаков беспомощным взглядом; личная катастрофа выглядела для него пустяком по сравнению с чудовищной участью планеты. Небесный корабль быстро набирал высоту и, хоть и находился почти в центре мутно-голубой тарелки Мира, терялся из виду, так как дальше, почти на этой же прямой, висело солнце, уже серебря восточную кромку планеты-сестры. Гартазьян оставил попытки проникнуть взором за головокружительно-слепящий хоровод лучей и иголок света и, опустив голову, уставился себе под ноги, размышляя о бездарном провале, что подвел черту и его карьере, и жизни. Только близкие шаги синерога отвлекли его от переживаний, напомнив про ответственность, которую никто с него не снимал.
   - Стойте на месте! - крикнул он лейтенанту Киро. - Не приближайтесь ко мне!
   - Сэр! - Киро натянул поводья, но все-таки не остановил синерога.
   Гартазьян наставил на него меч.
   - Лейтенант, это приказ! Не приближайтесь! Я заражен.
   - Заражены?
   - Птертоз. Думаю, вам знакомо это слово.
   Верхняя половина лица Киро пряталась под козырьком шлема, но Гартазьян увидел, как рот юноши исказила гримаса ужаса. Чуть позже под призматическими лучами солнца замерцали холмы западного горизонта и потемнели, когда по безлюдным землям на орбитальной скорости заскользила тень Мира. Ее краешек затмил сцену трагедии, вызвав краткую - сумеречную - фазу малой ночи, и стало видно, как на меркнущем небосводе раскручивается гигантская спираль размытого свечения; рукава ее искрились белыми, голубыми и желтыми звездами. Мысль, что он последний раз в жизни глядит на ночное небо, наполнила Гартазьяна желанием запомнить его со всеми подробностями, до мельчайшего смерчика звездной пыли, до последней кометы, - и унести это сияние туда, где света нет и в помине.
   Очнувшись от раздумий, он крикнул лейтенанту, ожидавшему ярдах в двадцати:
   - Киро, слушайте внимательно. До исхода малой ночи я умру, и вы должны...
   Крик раздул в легких неистовое пламя, и Гартазьян расстался с намерением передать драгоценные сведения на словах.
   - Я постараюсь написать рапорт королю. Вам же приказываю во что бы то ни стало сделать так, чтобы король его получил. Достаньте ваш журнал для приказов. Убедитесь, что карандаш не сломан, и оставьте его на земле вместе с книгой. Сразу после этого возвращайтесь к солдатам и ждите Его Величество. Расскажите ему о том, что со мной произошло, и напомните, что минимум пять дней никто не должен приближаться к моему телу.
   Долгая и болезненная речь вытянула из Гартазьяна последние силы, но он держал спину по-военному прямо, пока Киро спешивался и клал журнал на землю.
   Лейтенант выпрямился, вернулся в седло, но отъезжать не спешил.
   - Сэр, мне так жаль...
   - Ничего, - перебил Гартазьян, тронутый человечностью юноши. - Не горюйте обо мне. Езжайте и заберите моего синерога. Мне он больше ни к чему.
   Киро неловко отдал честь, взял под уздцы осиротевшее животное и исчез в сумерках. Гартазьян двинулся к журналу. С каждым шагом ноги подкашивались все сильнее; возле журнала он мешком осел на землю, и пока вытаскивал карандаш из кожаного кармашка, последний отблеск солнца исчез за изгибом Мира. Но и в полутьме Гартазьян видел достаточно, чтобы писать, - выручали гало Мира и причудливые блестки, собранные кое-где в плотные круглые грозди.
   Он попробовал опереться на левую руку и тут же рывком выпрямился - в раненом плече вспыхнула боль. Потрогав пальцами входное отверстие, полковник слегка утешился тем, что бракковый цилиндрик почти всю свою силу растратил на пробивание кожаного валика на краю кирасы: он засел в плоти, но кости не повредил. Гартазьян напомнил себе: надо записать, что оружие чужаков стреляет без обычной задержки. Он сел, положил журнал на колени и начал составлять подробный рапорт тем, кому вскоре предстояло столкновение с чудовищными пришельцами.
   Работа дисциплинировала разум, помогая не думать о близком конце, но тело, сопротивляясь яду птерты, то и дело напоминало о проигранной схватке. Казалось, в желудок и легкие насыпали раскаленных угольев, грудь сжималась в мучительных спазмах, и судороги временами вынуждали руку сбиваться на едва разборчивые каракули. Смерть подступала так быстро, что, закончив рапорт, Гартазьян с тупым удивлением понял: от сознания и сил остались жалкие крохи.
   "Если я уйду отсюда, - подумал он, - то журнал можно будет забрать без промедления и риска для жизни".
   Он положил журнал, а на него - чтобы легче было найти - свой шлем с красным плюмажем. Встать на ноги оказалось гораздо труднее, чем он ожидал. Борясь с головокружением, полковник обвел взглядом окрестности - в глазах рябило, и казалось, что они покрыты огромной скатертью, по которой бегут медлительные волны. Киро уже собрал людей, они разбили лагерь и разожгли большой костер - ориентир для Чаккела. Сумерки превратили солдат и животных в аморфную массу; все вокруг было неподвижно, кроме беспрестанно мерцающих метеоритов на фоне звезд и густых туманностей.
   Гартазьян догадался, что большинство глаз в лагере смотрит на него. Он повернулся и побрел прочь, по-клоунски шатаясь. С пальцев левой руки на траву капала кровь. Шагов через двадцать ноги запутались в папоротниках, он рухнул ничком, да так и остался - лицом в щетинистых листьях.
   Бессмысленно вставать. Бессмысленно цепляться за остатки сознания.
   "Ронода и Хэлли, малыш, я возвращаюсь к вам, - подумал он, когда в его глазах начала угасать вселенная. - Скоро мы..."
   Глава 4
   Услышав скрежет отодвигаемого засова, Толлер Маракайн прежде всего испытал облегчение. В камере ему разрешалось писать, и хотя он всю малую ночь просидел с блокнотом на коленях, пытаясь сочинить письмо Джесалле и как-то объяснить свой поступок, на бумаге осталась одна-единственная покаянная фраза:
   "Мне очень жаль".
   Три слова погребальным колоколом звучали в мозгу, словно мрачная эпитафия жизни, выброшенной на свалку, и он желал - искренне и глубоко, чтобы поскорее истекли ее последние мучительные секунды.
   Толлер встал и повернулся к отворяющейся двери, ничуть не сомневаясь, что сейчас перед ним возникнет палач в сопровождении наряда тюремной стражи. Но вместо этого в расширяющемся прямоугольнике дверного проема появилась упитанная фигура короля Чаккела, а по бокам его - гвардейцы с каменными физиономиями.
   - Воистину, я должен гордиться собой, - сказал Толлер. - Сам король провожает меня к эшафоту.
   Чаккел поднял журнал в кожаном переплете - армейский журнал для приказов.
   - Маракайн, твое поразительное везение не оставило тебя и на этот раз. Пойдем, ты мне нужен. - Он вцепился в руку Толлера с силой, которой позавидовал бы палач, и вытащил его в коридор, где зловонно чадили фитили в недавно расставленных плошках.
   - Я вам нужен? Неужели это означает?..
   Как ни парадоксально, в этот миг, когда к нему вернулась надежда, Толлер испытал страх такой сильный, что на лбу выступил холодный пот, а голос сел.
   - Это означает, что я готов простить тебе дурацкую выходку в нынешний утренний день.
   - О, Ваше Величество! Я вам так благодарен... От всей души! - сбивчиво отвечал Толлер, а про себя клялся Джесалле, что больше никогда в жизни не подведет ее.
   - Ну еще бы! - Чаккел вывел его из тюремного корпуса, а после - за ворота, где охранники вытянулись перед ним в струнку; и вот Толлер снова на плацу - казалось, после поединка прошло целое тысячелетие.
   - Наверно, все дело в том небесном корабле, - вслух предположил Толлер. - Он на самом деле с Мира?
   - Поговорим об этом наедине.
   Толлер и Чаккел с гвардейцами, не отстающими ни на шаг, вошли во дворец через заднюю дверь. Следуя за монархом по коридорам, Толлер ощутил мыльный запах пота синерога, идущий от его одежды. Значит, король долго ехал верхом. Очень интересно. Наконец они добрались до потайного входа в кабинет, где из мебели был только круглый стол с шестью скромными стульями.
   - Прочти. - Чаккел вручил Толлеру журнал для приказов, а сам уселся за стол и уставился на свои крепко сжатые кулаки. На его медной от загара лысине блестели капельки пота. Было заметно, что он очень взволнован.
   Рассудив, что едва ли стоит задавать вопросы раньше времени, Толлер сел напротив короля и раскрыл журнал. В молодости чтение давалось ему нелегко, но с годами это прошло, и теперь он за считанные минуты пробежал глазами несколько страниц, исписанных карандашом, хотя буквы кое-где дико плясали. Дочитав до конца, он закрыл журнал, положил его на стол и только потом заметил кровавые пятна на обложке.
   Король, не поднимая головы, глянул из-под бровей; глаза его превратились в желтые полумесяцы.
   - Ну?
   - Полковник Гартазьян умер?
   - Разумеется. И если судить по этому рапорту, мертвецов будет еще много. Вопрос в другом: что мы можем сделать, как защититься от этих заразных выскочек?
   - Вы считаете, Рассамарден не шутит насчет вторжения? Очень уж нелепо это выглядит, ведь в его распоряжении - целая пустая планета.
   Чаккел показал на книгу.
   - Ты же сам читал. Мы имеем дело с ненормальными. Гартазьян уверен, что все они чокнутые, а больше всех - их правитель.
   Толлер кивнул.
   - Обычное дело.
   - Ты говори, да не заговаривайся, - предостерег Чаккел. - По части небесных кораблей у тебя больше опыта, чем у любого другого, поэтому я хочу услышать твои соображения.
   - Ну... - На несколько секунд Толлером овладело нечто вроде веселья, но оно тут же сменилось стыдом и раскаянием. Ну что он за человек?! Давно ли клятвенно обещал себе никогда ничего не ставить выше блаженного покоя, милого домашнего уюта, - и вот его сердце бьется чаще при мысли о приключении, о новой, необыкновенной войне. А может быть, это просто реакция на неожиданное спасение, на то, что жизнь продолжается? Или в душе у него фатальный изъян, как у давно усопшего принца Леддравора? Последнее допущение выглядело слишком серьезным - но сейчас не время рассуждать об этом.
   - Я жду, - нетерпеливо произнес Чаккел. - Только не лги, что от страха лишился дара речи.
   Толлер глубоко вздохнул и начал:
   - Ваше Величество, если враг действительно замышляет нападение, надо принимать меры, которые диктует обстановка. По известной причине в открытом столкновении мы обречены, поэтому нельзя допустить, чтобы нога так называемого Нового Человека ступила на нашу планету. Следовательно, нам остается только один выход.
   - Какой?
   - Не подпускать! Выставить заслон! Подстеречь неприятельский флот в зоне невесомости, на полпути между планетами, и уничтожить. Это единственный способ.
   Чаккел вгляделся в лицо собеседника и остался доволен его искренностью.
   - Насколько мне помнится, там слишком холодно - долго не протянешь.
   - Потребуются корабли принципиально иной конструкции. Гондолы - больших размеров и абсолютно герметичные. Возможно, удастся сгущать воздух при помощи огненной соли. И еще много чего понадобится, чтобы подолгу жить в зоне невесомости.
   - Мыслимое ли это дело? - спросил Чаккел. - Если я правильно понял, ты имеешь в виду надежные крепости, висящие в небе? А как же вес?
   - Старый небесный корабль поднимает двадцать пассажиров плюс необходимые припасы, а если удлинить гондолу и поставить на нее два шара, это увеличит грузоподъемность.
   - Неплохая мысль. - Чаккел встал и зашагал вокруг стола, время от времени бросая на Толлера хмурый взгляд. - Я намерен учредить новую должность - специально для тебя. Будешь отвечать за противовоздушную оборону Верхнего Мира. Отчитываться - только передо мной. Получать любые ресурсы, какие только понадобятся для успешного выполнения задачи, в том числе и людские.
   Жизнь вновь обрела цель и смысл. Толлер приободрился и с удивлением поймал себя на том, что не очень хочет плыть по течению Чаккеловых идей. Когда тебя то обрекают на казнь, то через мгновение возносят на вершину власти - ты не кто иной, как пешка, кукла без чести и достоинства, начисто лишенная индивидуальности.
   - Если я решу принять ваше предложение, - сказал он, - то у меня будут некоторые...
   - Если решишь принять?! Если?! - Чаккел вскочил на ноги, пинком отшвырнул стул, хлопнул ладонями по столу и наклонился через него. - Да что с тобой творится, Маракайн? Где твоя преданность королю?
   - Не далее, как в нынешний утренний день мой король приговорил меня к смерти.
   - Ну, ты же знаешь, что я бы не зашел так далеко.
   - Правда? - Толлер не скрывал недоверия. - Когда я один-единственный раз обратился к вам с просьбой, вы отказали...
   Чаккела его слова явно озадачили.
   - О чем это ты?
   - О жизни фермера Спеннеля.
   - А, вот оно что! - На миг Чаккел поднял глаза к потолку, выказывая раздражение. - Ладно, Маракайн, будь по-твоему. Из-за всей этой суматохи в городе казнь могла и не состояться. Я велю скороходу бежать со всех ног, и если твой драгоценный приятель еще жив, ни один волос не упадет с его головы. Доволен? Надеюсь, что доволен, ибо не знаю, чем еще могу тебе угодить.
   Толлер неуверенно кивнул, удивляясь, как все-таки легко можно заткнуть рот совести.
   - Скороход должен отправиться незамедлительно.
   - Сказано - сделано. - Чаккел повернулся к обшитой панелями стене, в которой Толлер не различил ни одного отверстия, и кивнул, после чего рухнул на стул рядом с перевернутым. - Теперь надо прикинуть, с чего начинать. Ты сможешь сделать чертеж небесной крепости?
   - Думаю, смогу, но мне понадобится Завотл. - Толлер имел в виду человека, с которым летал еще в составе Экспериментальной Эскадрильи Небесных Кораблей и который позднее, во времена Переселения, служил одним из четырех королевских пилотов. - Ваше Величество, по моим сведениям, он водит один из ваших курьерских кораблей, так что отыскать его будет несложно.
   - Завотл? Это не тот ли тип с такими потешными ушами? А почему именно он?
   - Он очень умен, и мы долго работали вместе, - ответил Толлер. - Без него мне не справиться.
   Завотлу было далеко за сорок, но он выглядел совсем молодым - трудно поверить, что во времена массового бегства с Мира он командовал кораблем Его Величества. С годами он лишь чуть-чуть пополнел, но волосы остались темными, а короткая стрижка по-прежнему подчеркивала диковинность его ушей крошечных, свернутых в трубочки. Он предстал перед Чаккелом и Толлером через десять минут, будучи вызван с летного поля, которое соседствовало с дворцом. Желтый мундир воздушного капитана сидел на нем неаккуратно - видно было, что Завотлу пришлось в спешке покинуть сортир.
   Он напряженно выслушал рассказ об угрозе вторжения Новых Людей, то и дело, по своему обыкновению, записывая что-то в блокноте изящным убористым почерком. Манеры его тоже не изменились ни на йоту; дотошность бросалась в глаза, и по-прежнему от каждого его слова и движения веяло уверенностью в том, что нет проблем, которых нельзя одолеть с помощью логики.
   - Теперь ты все знаешь, - сказал ему Чаккел. - Так что будь любезен, поделись, какие у тебя соображения насчет обитаемых крепостей в зоне невесомости.
   Его отнюдь не восхитила идея взять в советники какого-то безродного капитана, но он выполнил просьбу Толлера и даже, демонстрируя серьезное отношение к делу, усадил Завотла рядом с собой. Задав вопрос, король критически воззрился на вновь прибывшего и чем-то похож был в этот миг на школьного наставника, которому не терпится "срезать" выскочку-ученика.
   Завотл выпрямился и, видимо, понимая, что от его слов сейчас зависит очень многое, твердо ответил:
   - Это возможно, Ваше Величество. Собственно говоря, это необходимо. Другого способа нам не изобрести.
   - Понимаю. А как насчет длинной гондолы с двумя шарами?
   - Ваше Величество, при всем моем уважении к лорду Толлеру вынужден сказать, что эта мысль мне не по душе. - Завотл покосился на Толлера. Гондола получится слишком длинной. Думаю, возникнут серьезные проблемы с управлением.
   - Так ты - за один огромный шар?
   - Нет, Ваше Величество. С этим связаны совершенно новые, незнакомые нам затруднения. Несомненно, мы их рано или поздно преодолеем, но ведь у нас нет времени.
   Было заметно, что король начинает злиться.
   - Тогда что же ты предлагаешь, капитан? Есть у тебя что-нибудь на уме, или одни только "нельзя"?
   - Мне кажется, следует использовать обычные шары, к которым мы привыкли, - ответил Завотл, не теряя хладнокровия. - Надо строить и поднимать небесные крепости по частям и монтировать уже в зоне невесомости.