Шоу Боб. Деревянные космолеты (Мир и Верхний Мир - 2)

   Затем их обслуга разобьется на две команды. Те, кому предстоит нести первую вахту, займут свои посты и приготовятся к долгому пребыванию в зоне невесомости. Тем временем шесть пар - пилоты с такелажниками - поведут драгоценные шары к Верхнему Миру за следующей партией груза. Первый этап спуска казался несложным и не вызывал у опытных пилотов дурных предчувствий. Предстояло, как обычно, еще раз перевернуть корабли - уже облегченные - на девяносто градусов и толчками газа вогнать их в гравитационное поле Верхнего Мира. Понятно, никакому капитану не нравится вести корабль "вниз головой", но ведь это продлится считанные часы, пока летательный аппарат не наберет достаточно тяжести для устойчивого равновесия, столь желанного сердцу воздухоплавателя. И тогда - последний разворот, и Верхний Мир займет положенное место под ногами экипажа.
   Пока все шло по колее, знакомой любому пилоту, который участвовал в Переселении и дожил до этих дней. Каждую из операций, требуемых на этой стадии, он бы выполнил за считанные минуты. Но критическая ситуация не позволяла ходить с козырей. Толлер хорошо помнил все, что говорилось в его первую встречу с Чаккелом и Завотлом. А еще - те слова, которые нашептал ему внутренний голос. Что он и небо еще не познали друг друга в полной мере...
   - По мне, так хуже всего спуск, - говорил Толлер. - И не только из-за зверского холода. Ты сидишь на открытой платформе, а под тобой - тысячи миль пустоты. Только вообрази! Споткнешься о канат - и вниз. Обычные гондолы тоже, конечно, не подарок, но у них - борта, хоть какая-то иллюзия безопасности. Нет, Илвен, не нравится мне это... - Он умолк, с удивлением заметив, что Завотл согласно кивает.
   - Ты абсолютно прав, и я бы еще добавил, что пять дней на возвращение слишком большая роскошь, - произнес Завотл. - Ты, да и остальные пилоты, понадобитесь на Верхнем Мире гораздо раньше. Я уже не говорю о шарах и двигателях.
   - Ну и?..
   Завотл безмятежно улыбнулся.
   - Надеюсь, тебе знакомо слово "парашют".
   - Еще бы, - обеспокоился Толлер. - Воздушная Служба ими уже лет десять пользуется, а то и больше. К чему ты клонишь?
   - Пусть люди возвращаются на парашютах.
   - Гениально. - Толлер хлопнул себя по лбу - на тот случай, если сарказм остался незамеченным. - Но просвети меня, невежду, разве парашютист не будет спускаться примерно с той же скоростью, что и небесный корабль?
   Улыбка Завотла стала прямо-таки блаженной.
   - Будет, но только при раскрытом парашюте.
   - Только при... - Глядя под ноги, Толлер обошел тесный кабинет и снова уселся в кресло. - Ты имеешь в виду, что пилот выиграет время, если пролетит изрядное расстояние, не раскрывая парашюта. А на какой высоте надо раскрыть?
   - Ну... как насчет тысячи футов?
   - Нет! - выкрикнул Толлер не рассуждая, а лишь подчиняясь инстинктивному страху. - Ты не посмеешь!
   - Почему?
   Толлер угрюмо поглядел в лицо собеседника и увидел на нем знакомое выражение.
   - Илвен, ты помнишь наш первый полет? Помнишь, как мы все стояли у борта и смотрели, как гибнет Фленн? Он падал дольше суток.
   - У него не было парашюта.
   - Но он падал дольше суток, - с мольбой повторил Толлер, страшась того, что годы сделали с Завотлом. - Это слишком долго.
   - Маракайн, да что с тобой? - вмешался в разговор король, на чьем широком коричневом лице проглядывало раздражение. - Что день падать, что минуту - итог один. Есть парашют - ты живой, нет парашюта - мертвец.
   - Ваше Величество, а вам бы не хотелось самому пережить такое падение?
   Чаккел посмотрел на Толлера с откровенным недоумением.
   - Куда девался почтительный тон?
   Завотл опередил Толлера с ответом:
   - Ваше Величество, лорду Толлеру, бесспорно, есть из-за чего беспокоиться. Мы совершенно не представляем, как может падение отразиться на человеке. Нельзя исключить, что он замерзнет насмерть... или задохнется... Возможны и другие неприятные явления. Мало проку в пилоте, который здоров телом, но хвор рассудком. - Завотл на несколько секунд умолк, и его карандаш забегал по бумаге, выводя непонятный рисунок. - Раз уж только я отстаиваю этот способ, полагаю, мне и надлежит его испытать.
   "Ах ты, хитрюга, провел-таки меня, - подумал Толлер, вновь проникаясь признательностью и уважением к старому другу. - Уж я-то позабочусь, чтобы ты остался на своем месте. Тут, на планете".
   Было трудно отличить тех, кто сам вызвался на это задание, от тех, кого просто поставили перед фактом. И те, и другие очень хорошо понимали, что противиться королевскому приказу на войне равносильно гибели, и кое-кто из добровольцев попросту выдавал нужду за добродетель. Как бы то ни было, все воспряли духом, узнав, что могут, ничем не рискуя, летать без кораблей. "Живы будем - не помрем", - все чаще слышал от них Толлер, и самым ярким проявлением всеобщего оптимизма служил оживленный гомон, когда команда, хорошенько освоив новые навыки, бралась за очередную задачу.
   Но на этот раз, заметил Толлер, они вновь погрузились в молчание.
   От крепостных секций отделились последние оболочки и, отягощенные только круглыми ложными палубами и двигательными узлами, отошли на небольшое расстояние. И хотя эти наполненные газом пузыри казались нереальными, они господствовали над всем небесным окружением. Для снующих в воздухе людей они были дружелюбными великанами, способными благополучно переносить их с планеты на планету, - и вот эти великаны бросили своих подопечных на произвол судьбы во враждебной синей пустоте.
   Даже Толлер, командированный сюда на время монтажа крепостей, ощутил в кишечнике хрусткий ледок, когда заметил, как малы ничем не поддерживаемые секции в туманной бесконечности, со всех сторон обступившей эту точку пространства. Казалось, для человека не может быть ничего страшнее долгого падения к поверхности планеты, но сейчас Толлер был, пожалуй, в гораздо более выгодном положении, чем те, кому предстояло остаться в зоне невесомости.
   Мысль эта встряхнула его, и он почувствовал себя обманутым. Разве он хотел такой привилегии?
   "Да что это со мной?" - подумал Толлер, начиная волноваться. Он редко анализировал свои чувства, считая это пустой тратой времени, но с некоторых пор его эмоциональная реакция на события стала такой противоречивой, что просто вынуждала заглядывать в собственное сознание. К примеру, он жалел экипажи крепостей, а в следующее мгновение почти завидовал им. Лучше любого другого он знал истинную цену боевой славе и потому не мог утешиться видом очередного выводка патриотов, национальных героев, защитников хрупких деревянных форпостов в безжизненном небесном чертоге.
   "Что со мной творится? - снова произнес он про себя. - Мне чего-то не хватает, но ведь раньше этого не было. Если я не безумец, то почему лезу напролом там, где отступил бы любой здравомыслящий человек?"
   Толлер спохватился: довольно самокопания, нельзя забывать о служебном долге. Он привел в действие воздухоструй и подлетел к ближайшей крепости. Ее средняя и концевая секция были уже благополучно отделены от шаров и состыкованы, осталось лишь присоединить третью часть. Она находилась на достаточном расстоянии от двух своих спутниц, чтобы люди, держащиеся за буксирные тросы, могли действовать слаженно и споро. Четверо, цепляясь за борт средней секции, работали свободными руками в едином ритме, и концевая секция двигалась поначалу неуклюже, но затем набрала скорость. Толлер следил, как она приближается к месту стыковки. Он знал, что секция ничего не весит, а следовательно, не причинит вреда, если столкнется с другими, однако не любил, когда в конструкторском деле злоупотребляли силой. Возможно, секция отскочит, и ее снова придется подтягивать.
   - Стоп! - крикнул он буксировщикам. - Слишком быстро. Приготовьтесь затормозить ее.
   Взмахами рук люди сообщили, что приказ ясен, и приготовились встретить надвигающийся цилиндр. Фамарж, отвечавший за сборку крепости, дал сигнал двум матросам, которые удерживали среднюю секцию за короткие канаты, чтобы те помогли товарищам. Один из них добрался до обтянутой кожей стенки цилиндра и сжал ее ногами с двух сторон.
   Концевая секция неслась на поджидающего человека и, почти не теряя скорости, легко сминала натянутые канаты, которые попадались ей на пути. "Странно, - мелькнуло в голове у Толлера. - Она же невесома, как перо". И тут им овладела тревога: он вспомнил, что совсем недавно видел подобную аномалию. Готлон, хоть и ничего не весил, в конце своего первого свободного полета нанес ему довольно сильный удар, как если бы...
   - Уходи с борта! - проревел Толлер. - Быстрее! Человек в уродливом костюме повернулся к нему - и только. В леденящее мгновение Толлер узнал грубые черты Гнэпперла, а затем концевая секция обрушилась на крепость. Гнэпперл завопил, когда у него сломалась тазовая кость. Крепость вздыбилась, стряхнув с себя людей, а концевая секция, расточая кинетическую энергию, частично вошла в главное сооружение. Края цилиндров, точно лезвия мечей, рассекли тело Гнэпперла, и вопли оборвались. Потом секции разошлись и остановились.
   Толлер машинально врубил воздухоструй, но помочь ничем не смог, а лишь дальше отлетел от места трагедии. Он развернулся и, подкачав в аппарат воздух, направился обратно в суматошную человеческую стаю. Мягко столкнувшись со средней секцией, он ухватился за канат, чтобы остановиться и взглянуть на пострадавшего. Гнэпперл уплывал в пространство, разметав руки и ноги; в его небесном костюме виднелась длинная прорезь, из нее торчала пропитанная кровью подбивка, от чего дыра походила на страшную рану, а вокруг роились, мерцая на солнце, ярко-красные шарики. Не могло быть сомнений, что Гнэпперл мертв.
   - Почему этот болван не убрался с дороги, когда ты ему крикнул? удивленно спросил Юмол, подбираясь по канату к Толлеру.
   - Кто его знает. - Толлер подумал о загадочном параличе, сковавшем Гнэпперла за миг до смерти. Может, он реагировал бы быстрее, предупреди его кто-нибудь другой? Должно быть, не поверил. Как бы то ни было, его гибель на совести Толлера.
   - Все равно он был тупоголовым скотом, - рассудительно произнес Юмол. Сам виноват, что загнулся. Уж лучше он, чем кто-нибудь из нас. Хоть чему-то полезному научил.
   - Чему?
   - Что здесь можно точно так же раздавить человека, как и на земле. Стало быть, если вещь не имеет веса, это еще ни о чем не говорит. Как ты это объяснишь, а, Толлер?
   Усилием воли Толлер вернулся из области этики в область физики.
   - Может быть, полная невесомость как-то повлияла на наши тела. В любом случае впредь надо быть осторожнее.
   - Да, а пока у нас - труп, и надо от него избавиться. Надеюсь, мы его просто бросим.
   - Нет. - Толлер не раздумывал ни секунды. - Заберем с собой на Верхний Мир.
   Всю ночь шесть кораблей летели вниз на реактивной тяге, и с каждым часом Верхний Мир все сильнее тянул их к себе за гравитационные паутинки. Но все-таки это было только начало спуска; едва возвратился свет дня и Верхний Мир, участвуя в парном танце, целиком спрятался в тени, двигатели умолкли, и сопротивление воздуха остановило корабли. Требовалось их развернуть, и тут на помощь воздухоплавателям пришли крошечные горизонтальные сопла. Все происходило с величавой неторопливостью; по воле шести обыкновенных людей вселенная со всеми своими звездами совершила сальто-мортале, и солнце послушно утонуло под ногами. Маневр был выполнен безукоризненно, и наступило время для того, что никогда прежде не делалось.
   Толлер сидел в пилотском кресле, затянутый в ремни безопасности. Рядом, по ту сторону двигательного узла, находился Типп Готлон. Ложная палуба, служившая им опорой, представляла собой круглую деревянную платформу - всего четыре шага в диаметре, - и за ее неогражденной кромкой владычествовала пустота. Оступишься - и будешь падать две с лишним тысячи миль, пока не превратишься в мокрое пятнышко на поверхности планеты.
   Остальные пять кораблей висели в воздухе на фоне сложного голубовато-серебристого узора небес. На каждом летели по два человека; они скрывались в цилиндрических тенях палуб, и только сияющие спирали туманностей и брызги метеоритов высвечивали их силуэты. Огромные шары под ними, залитые солнечным светом, казались твердыми, как планеты; формой они походили на жемчужины, а канаты и швы на них напоминали меридианы и параллели.
   Но Толлера меньше волновали поразительные картины окружающего мира, чем требования его личного микрокосма. Всю палубу загромождали припасы и оборудование - от трубопроводов горизонтальных дюз до сундуков с энергокристаллами, контейнеров с пищей и водой и мешков для падения. Камышовые перегородки высотой по пояс отделяли примитивный гальюн и тесный камбуз, откуда торчали ноги Гнэпперла, привязанного к палубе, чтобы не пугал остальных стремлением взмыть и повитать в невесомости.
   - Ну что ж, юный Готлон, пора расставаться, - сказал Толлер. - Как ты себя чувствуешь?
   - Как вы, сэр, так и я. - Готлон блеснул щербатым оскалом. - Сэр, вы ведь знаете: я мечтаю стать пилотом и почту за великую честь, если вы разрешите дернуть за вытяжной трос.
   - Честь? Скажи-ка, Готлон, для тебя это все - развлечение?
   - Еще бы, сэр. - Готлон умолк - над кораблем промчался необычайно большой метеорит, и его преследовали громовые раскаты. - Хотя слово "развлечение" тут, пожалуй, не годится. Просто у меня душа ни к чему другому не лежит.
   "Прекрасный ответ", - подумал Толлер, давая себе слово позаботиться о карьере юноши.
   - Хорошо, как будешь готов, дергай.
   Ни секунды не медля, Готлон наклонился, стиснул красный трос, что тянулся изнутри шара к палубе, и рванул на себя. Трос обвис в его руке. С устойчивостью и движением корабля не произошло заметных изменений, но высоко над головой, в зыбком колоколе, случилось необратимое. Из макушки шара вырвался большой лоскут ткани, и в тот же миг корабль оказался во власти тяготения Верхнего Мира. Теперь кораблю и его экипажу оставалось только падать - больше от них не зависело ничего. И все же Толлер испытывал непонятный страх перед следующим - неизбежным - шагом.
   - Не вижу смысла тут куковать. - Толлер оставил попытки уследить за своими чувствами. Он уже засунул ноги в мешок для падения - подбитый шерстью и достаточно просторный, чтобы можно было забраться в него с головой, расстегнул страховочные ремни, поднялся с кресла и лишь сейчас заметил свой меч, пристегнутый к ближайшей стойке. У него мелькнула мысль оставить тут эту неуместную и даже нелепую вещь - не брать же ее с собой в тесноту мешка, - но он сразу же передумал. Оставлять меч на палубе безлюдного корабля - все равно что бросать на произвол судьбы старого друга. Он прицепил оружие к поясу и поднял глаза в тот самый момент, когда Готлон по-прежнему улыбающийся! - спиной вперед упал с края палубы и, оттолкнувшись ногами, уплыл в стерильную синь; лучи солнца неровно высветили снизу его коконоподобный силуэт. Ярдов тридцать он пролетел, не стараясь изменить свое положение в пространстве, и казался бы неживым, если бы не частые струйки пара от его дыхания.
   Толлер посмотрел на остальные корабли. Другие воздухоплаватели по примеру Готлона ныряли в разреженный воздух. Они договорились заранее: одновременно прыгать ни к чему, каждый покинет палубу, когда решит, что готов. Внезапно Толлер испугался, что будет последним, и это не пройдет незамеченным. Вот тут-то он и решился на совершенно неестественный для человека поступок. Он натянул до груди мешок для падения, лягнул обеими ногами палубу и ринулся вниз лицом.
   В поле зрения скользнул Верхний Мир, и они с Толлером оказались лицом к лицу, как влюбленные. Планета звала его из тысячемильной дали. На горбе, который еще оставался во власти ночи, не было видно почти ничего, но полумесяц экваториального континента плескался в солнечных лучах, позволяя разглядеть, как вращается бледно-зеленый и охряный мир под слоем белой пудры, а поверхность великих океанов изгибается к таинственным водяным полюсам.
   Несколько минут Толлер с замиранием сердца глядел на обращенное к нему полушарие, а затем, слегка подавленный этим зрелищем, свернулся калачиком и запахнул мешок над головой.
   "Надо же, я уснул!
   Кто бы мог подумать, что человек способен спать во время головокружительного падения из срединной синевы на планету? Но тут темно и тепло, и время движется медленно. Скорость постепенно увеличивается, воздух густеет, и меня все ощутимее вращает и покачивает. И еще нагоняет дремоту шелест воздуха, рассекаемого мешком. Уснуть легко. Пожалуй, даже слишком легко. В голову закрадывается мысль, что кое-кто может вообще не проснуться. Не успеет выбраться из мешка и раскрыть парашют. Но это, конечно, глупо. Только человек с душой отъявленного самоубийцы способен пропустить такой момент.
   Время от времени я высовывался из мешка, чтобы посмотреть, как дела у моих спутников. Но обнаружить их было уже невозможно. Они либо летели выше, либо - ниже. Прыгали мы не одновременно и за прошедшие часы растянулись в длинную вертикальную цепь. Следует обратить внимание, что все мы падаем быстрее, чем корабли, - а ведь никто этого не предугадал. Ложные палубы, через которые проходили оси симметрии кораблей, стремились удержать горизонтальное положение, а спущенные шары образовали подобие хвостов; таким образом, корабли встречали немалое сопротивление воздуха.
   Когда они остались позади, я заметил, что палубы покачиваются в воздушных потоках. В последний раз, когда я сумел их разглядеть, они напоминали редко мигающие звезды. Надо рассказать об этом Завотлу - может, он решит переделать оснастку, чтобы палубы летели ребром вниз. Конечно, удар о землю будет сильнее, но двигательные узлы сверхпрочны.
   Иногда я вспоминал людей, которых мы оставили в зоне невесомости, и чувствовал легкую зависть. Ведь им в отличие от меня есть чем заняться. На них лежит бремя первоочередных задач. Необходимо загерметизировать крепости. Необходимо ежечасно сжигать дымовую шашку - отмечать дрейф. Необходимо устанавливать мехи для повышения воздушного давления на борту... готовить первый завтрак... проверять двигатели и вооружение... продумывать вахтенное расписание...
   Меня покачивает, и воздушные струи настойчиво шепчут о чем-то.
   Уснуть? Что может быть проще?.."
   Глава 7
   - Золото?! У тебя хватает наглости золото мне предлагать?! Возмущенный до глубины души, Рэгг Артунл мозолистой ладонью смахнул на землю кожаный кошелек. От удара он приоткрылся, и несколько штампованных квадратиков желтого металла высыпались на сырую траву.
   - Правду говорят: совсем ты свихнулся. - Лю Кло упал на колени и бережно собрал монеты. - Хочешь ты продать участок или нет, а?
   - Да! Хочу! Но - за настоящие деньги. За старые добрые стекляшки. Вот чего я хочу. - Артунл потер большим пальцем левой руки правую ладонь; старинный этот жест в Колкорроне означал плату общепринятой валютой - витым стеклом. - Усек? Стекляшки гони!
   - Но тут же на всех - королевский лик! - запротестовал Кло.
   - Я желаю башли тратить, а не стенку ими украшать! - Артунл обвел колючим взглядом фермеров. - У кого настоящие деньги?
   - У меня. - Вперед бочком вышел Нарбэйн Эллдер и порылся в кармане. - У меня при себе две тысячи роялов.
   - Давай их сюда! Участок - твой! Может, тебе больше повезет, чем мне. Артунл протянул руку за деньгами, и тут между ними вклинился Бартан Драмме. Он легко раздвинул их, чего не сумел бы сделать в первые дни своей крестьянской жизни.
   - Да что с тобой, Рэгг? - спросил он. - Нельзя же отдавать землю за бесценок?
   - Пускай делает, как ему нравится, - буркнул Эллдер, помахивая кошельком с разноцветными квадратиками.
   - Удивляешь ты меня. - Бартан ткнул его указательным пальцем в грудь. И не стыдно наживаться на соседе, когда у него с головой нелады? Что скажет Джоп, если узнает? - Бартан с вызовом оглядел мужчин, собравшихся на живописной поляне, под деревьями, которые едва защищали от дождя. Над поселением плыли тяжелые серые облака, и фермеры в мокрых до нитки балахонах-мешках с нахлобученными капюшонами выглядели непривычно, даже жутковато.
   - С башкой у меня полный порядок. - Артунл неприязненно глянул на Бартана и еще больше помрачнел. Было видно, что у него родилась новая мысль. - Это все ты виноват. Ты нас сюда завел, в эту проклятущую дыру.
   - Я тебе очень сочувствую, и сестру твою жалко, - сказал Бартан, - но ты зря торопишься. Надо хорошенько подумать. Ты уже столько сделал - что же теперь, все бросать?
   - Да кто ты такой, чтоб меня поучать? - На побагровевшем лице Артунла появилось недоверие пополам с враждебностью. Точно такое же выражение Бартан встречал на каждом шагу, когда только вступил в общину. - Да что ты вообще про землю знаешь, господин нанизывальщик бус, господин починяльщик брошей?
   - Я знаю, что Лю не должен выторговывать участок, если не может дать настоящую цену. Получается, что на твоей беде он нагреет руки.
   - Прикусил бы ты язык. - Выпятив подбородок, Эллдер подступил к Бартану. - Что-то ты меня притомил, господин... - он тщетно поискал свежее оскорбление и был вынужден позаимствовать его у Артунла, - нанизывальщик бус!
   Бартан снова обвел глазами толпу в балахонах и, оценив общее настроение, удивился и огорчился: судя по всему, они не остановятся перед насилием. Наличествовал и другой признак, вдребезги разбивавший любые его аргументы: с тех пор как фермеры осели в Логове, они здорово опустились. Всего-навсего за год. Этот год Бартан с Сондевирой прожили вместе, и он видел, как слабеет былой дух товарищества, и его вытесняет заурядное соперничество. Причем удачливые не стеснялись отказывать в помощи невезучим соседям. От авторитета Джопа Тринчила не осталось и следа - что не могло не сказаться на его физическом и психическом здоровье. Он съежился, зачах и, ясное дело, уже не мог объединять свою паству. Джопа редко видели за пределами его участка. Бартан никак не ожидал, что старика Тринчила - задиру и грубияна - постигнет такая участь. Казалось, с его уходом в анахореты община потеряла цель жизни.
   - Я давно не нанизываю бусы, - резким тоном сообщил Бартан промокшему под дождем сборищу. - О чем весьма сожалею, потому что с помощью любимой иголки и нитки я мог бы сделать ожерелье из ваших мозгов. Тонюсенькое такое ожерельице.
   Эти слова потонули в реве двух десятков глоток, глухом и злобном, как рык буйных волн на узкой косе. Но селективные рефлексы позволили мозгу выделить одну-единственную фразу: "Зря ты, придурок, не разжился поясом целомудрия".
   - Кто это сказал? - выкрикнул Бартан и чуть не потянулся за мечом, которого отродясь не носил.
   Сумрачные арки нескольких капюшонов повернулись друг к другу, затем снова - к Бартану.
   - А что такого? - прозвучал чей-то радостно-озабоченный голос.
   - Скажи-ка, парень, молодой Глэйв Тринчил еще не надорвался тебе пособлять? - осведомился другой. - Коли он силенки подрастерял, зови меня. Уж я-то вспашу так вспашу, это всякий знает.
   Бартан едва не бросился на злоязычного пахаря с кулаками, но здравомыслие и осторожность удержали его на месте. Крестьяне, как всегда, одержали над ним верх, ибо известно: дюжина дубин всегда одолеет короткий меч. Община берегла убогие словесные штампы как фамильные драгоценности, а невежество служило им надежнейшим доспехом.
   - Господа, надеюсь, вы не слишком расстроитесь, если я вас покину. Бартан помолчал, надеясь, что домыслы на сексуальную тему слегка разрядили обстановку, однако внешне это ничем не подтверждалось. - У меня дела на рынке.
   - Я с тобой, если ты не против, - перешел на его сторону Орайс Шоум, бродячий батрак, прижившийся в общине. Он был молод, с диковатым взглядом и где-то почти целиком потерял ухо, но дурных отзывов Бартан о нем не слышал, а потому не стал возражать против его общества.
   - О чем разговор. Но разве Элрахен тебя не ждет?
   Шоум поднял маленькую котомку.
   - Я теперь снова вольная птица. Не хочу тут засиживаться.
   - Понятно. - Бартан запахнул на шее клеенчатый капюшон и взобрался на козлы. Теплый дождь все еще лил как из ведра, но на западе с каждой минутой ширилась желтоватая полоска. Значит, скоро распогодится.
   Шоум сел рядом. Бартан дернул вожжи, и фургон тронулся в путь. Прилизанные дождем лопатки синерога мерно поднимались и опускались. Бартана одолевали мысли о жене; поймав себя на этом, он решил отвлечься беседой с попутчиком.
   - Недолго ты у Элрахена проработал, - сказал он. - Что, плохой хозяин?
   - Видывал и похуже. Мне само это место не по нутру. Что-то здесь не так, вот и ухожу.
   - Еще один паникер! - Бартан с упреком взглянул на Шоума. - А с виду ты не из тех, у кого буйное воображение.
   - Воображение, брат, штука тонкая, такое может выкинуть, чего наяву вовек не увидишь. Ты думаешь, почему Артунлова сестра руки на себя наложила? Слыхал я, будто мальчонка ее не просто исчез. Будто зарезала она его и в землю закопала.
   Бартан рассердился.
   - Что-то много ты слыхал для одноухого.
   - Чего ты злишься? - Шоум потрогал пальцем огрызок уха.
   - Прости, - вздохнул Бартан. - Допекла меня вся эта болтовня. Ну и куда ты теперь?
   - Не знаю... Правду скажу: надоело гнуть спину на кого попало, уставясь вперед, ответил Шоум. - Подамся в Прад, может, доберусь. Работы, слыхал, там навалом. Чистой, легкой. Из-за войны. Одно худо: далеко до Прада. Вот если бы... - В глазах Шоума проснулся интерес. - Это не у тебя ли собственный воздушный корабль?
   - Неисправен. - Бартан поспешил развить затронутую Шоумом тему. - А на войне что новенького, не слыхал, часом? Лезет враг?