Не желавший сдаваться Унитас уже на следующей неделе вышел в качестве начинающего игру и привел «Жеребят» к победе с небольшим преимуществом над «Упаковщиками» из Грин-Бея, за которой последовала вообще первая в истории команды победа над «Кливленд Браунз». К концу сезона Унитас выдал девять голевых пасов – в том числе один в последней игре сезона, который стал начальным в непрерывной серии игр, в которых пасы его приводили к заносу. Этот рекордный для любого квартербека в истории футбола результат составил сорок семь игр кряду и дал ему рекордный для новичка средний процент завершения – 55,6 процента.
   Последние восемь игр игровой кампании 1956 года послужили в качестве разминки на будущее. Унитас не только показал свой потенциал профессионала, но и утвердил себя в качестве квартербека будущего не только в своей команде, но – пожалуй – и во всей НФЛ.
   В 1957 году, ставшем первым полностью отыгранным им сезоном, он возглавил список лиги по заносам и ярдам – 2550, в точности столько ярдов набрали все трое квартербеков, которых «Сталевары» взяли в 1955-м вместо Унитаса (все они уже успели сойти со сцены), и стал квартербеком номер 1.
   Но он заслужил и кое-что еще: уважение старших товарищей по команде. Раймонд Берри, идеальным образом употреблявший пасы Унитаса, сказал о своем квартербеке: «Что могу я сказать вам о Джоне Унитасе? Ну, во-первых, я должен упомянуть его непостижимый инстинкт, заставляющий этого парня играть именно так, как необходимо в данный момент, его ледяное спокойствие во время игры, пламенный дух бойца и полное пренебрежение собственной безопасностью».
   Именно последнее качество, бесконечная способность терпеть боль так выделяло его среди прочих квартербеков. Стремление владеть мячом до самого последнего мгновения позволяло ему отдавать как можно больше точных пасов – и также нарываться на большее количество задержек. Сид Джиллмен, тренер «Лос-Анджелесских Баранов», на глазах которого Унитас вдребезги разносил его команду, только удивлялся: «Унитас не позволяет себе отвлекаться. Он просто остается на месте, пока не приготовится к броску. Не знаю, что у него там налито в жилы вместо крови, но уверяю вас – субстанция эта холодна как лед».
   Джим Паркер, сделавшийся в 1957 году личным телохранителем Унитаса, сказал о человеке, которого он защищал: «Железная натура. Я видел, как кровь текла у него из ушей, носа и рта. «Медведи» сломали ему нос, он истекал кровью как резаная свинья, но все-таки отдал пас для решающего заноса».
   Добавим к этому умение интерпретировать игру и своих соперников самым неожиданным образом, выражавшееся в изменении сигналов на линии схватки; его умение контролировать перемещения двадцати одного человека, составлявших его команду (контролировать даже в схватке, где, как выразился Джон Макки, давний партнер его по команде: «Быть в схватке рядом с Джоном Унитасом все равно что быть рядом с богом»); непрестанные перемещения, заставлявшие игроков противника буквально лезть наружу из собственных шкур; умение вести мяч ногами в трудном положении – и получим исчерпывающий портрет Джонни Унитаса, образцового квартербека. Он являлся настолько образцовым, что Раймонд Берри даже назвал его «единственным квартербеком, который идет вперед, отдав пас».
   Все эти таланты проявились, как никогда, в 1958 году, когда он привел «Жеребят» к званию чемпионов Западной конференции. Но в шестой игре сезона, выигранной со счетом 56:0 у «Упаковщиков», Унитас был жестко встречен игроком Грин-Бея Джонни Сайменком; столкновение отправило Джонни в госпиталь с тремя сломанными ребрами и повреждением легкого Вернувшись через четыре игры, он помог «Жеребятам» спасти игру, которую к середине матча со счетом 27:7 выигрывали 49-е (команда Сан-Франциско), и одержать в итоге победу – 35:27, а потом выиграть встречу чемпионата НФЛ, которую назвали «Величайшим сыгранным в истории матчем», у «Нью-Йоркских Гигантов».
   Игра эта была одной из самых упорных в истории профессионального футбола, сперва «Жеребята» упрыгали вперед и вели к середине матча со счетом 14:3, а потом «Гиганты», в тот день являвшиеся гигантами не только по имени, но и по делам, после отважной схватки на линии гола повели 17:14. Когда на табло фирмы «Лонжин» в холодном конце стадиона «Янки» оставались две минуты, «Жеребята» получили возможность взять собственные 14 очков, что, конечно, стало бы их последним ходом в этой игре. Когда они образовали схватку, Унитас, понимая, что сегодняшнего дефицита завтра не восполнишь, обратился к рукам и ногам: «Нам осталось пройти примерно восемьдесят ярдов, а времени на это у нас две минуты. Пришло время узнать, из какого материала мы сделаны». «Материалом», как он выразился, был чистейший Унитас, одолевший семьдесят три ярда пятью бросками, последние три на шестьдесят два ярда предназначались Берри, пока Ленни Мур заставлял трудиться защитную линию «Гигантов». Когда оставалось двадцать секунд, плейскикер Стив Михра двинул своей верной правой ногой и вогнал мяч между двух штанг, переведя игру в овертайм первой игры с «внезапной смертью», – как назвал ее комиссар НФЛ Берт Белл.
   Сторонники «Гигантов» восторженно взревели, когда один из парней в полосатых рубашках глянул на монетку, подброшенную перед началом «Внезапной Смерти» и похлопал капитана «Гигантов» капитана Кайла Роте по шлему, отмечая тем самым, что «Гиганты» выиграли бросок, а значит и мяч. Но «Гигантам» удалось пройти только двадцать четыре дюйма после первого броска, и им пришлось вернуть мяч «Жеребятам». Несмотря на прорыв Дона Чендлера на семьдесят ярдов, мяч был возвращен на 20-ярдовую линию «Жеребят».
   Теперь настала пора Унитаса, и лимита времени уже не было. В том, что «Спортс Иллюстрэйтед» назовет «Тринадцатью розыгрышами перед славой», Унитас неторопливо вел «Жеребят» вперед по полю, сочетая пробежки с пасами, причем последний из его пяти бросков стал ошеломляющим достижением в стиле Унитаса. Когда мяч находился на отметке 8, имея перед собой Михру, Унитас послал передачу вдаль Джиму Матшеллеру. Матшеллер перехватил отменно нацеленную пулю и повалился с мячом на отметке в 1 ярд. В следующем розыгрыше, когда шла 8-я минута дополнительного времени, Алан «Конь» Амече проскакал последний ярд, принеся этим 6 очков и победу. В посмертном розыгрыше тренер «Гигантов» Джим Ли Хауэлл высказал хвалу игре Унитаса и назвал пас Матшеллеру «великим делом. В подобной игре нельзя обойтись без подвига».
   И следующие пятнадцать лет Унитас продолжал играть в самом лучшем стиле, наилучшим образом пользуясь своими козырями – и командами: «Краснокожими», «Гигантами», «Баранами» и прочими. Он стал, как сказал Сид Лукман, тоже квартербек, удостоенный места в Зале славы, «величайшим квартербеком когда-либо выступавшим в футболе. Он играл лучше меня, лучше Сэмми Бо. Лучше всех прочих».
   И эти слова были должной данью этому человеку, действительно достойному звания «величайшего».

БИЛЛ РАССЕЛ
(родился в 1934 г.)

   Игра в баскетбол была изобретена Джоном Нейсмитом еще в 1891 году, когда он подвесил несколько дырявых корзин из-под персиков в спортивном зале Ассоциации христианской молодежи в Спрингфилде, Массачусетс. Однако шестьдесят пять лет спустя она была преобразована в Бостоне Биллом Расселом.
   Дело в том, что до Рассела игра в баскетбол была просто игрой в лошадки – броски двумя руками, броски одной рукой, броски крюком и в прыжке – без малейшей мысли об обороне. Рассел изменил такое положение дел.
   Начинал он как все. Длинный (189 см) и тощий (58 кг) подросток, казалось, имел лишь одно измерение – высоту. Рассел начал свою баскетбольную карьеру в качестве центрового третьей пятерки в команде средней школы, в которой он учился. «На самом деле я не был даже третьим, – вспоминал Рассел годы спустя. – У нас было пятнадцать комплектов формы на шестнадцать игроков, и мы с одним парнем пользовались пятнадцатым комплектом на двоих».
   Посчитав, что хуже быть не может, только лучше, молодой Билл вновь отправился в юниорскую университетскую команду в свой юниорский год. Но после первого дня тренировок его исключили. Однако его прежний тренер, что-то заметивший в молодом человеке, теперь тренировал взрослую университетскую команду, и он пригласил Рассела к себе. Билл оказался в глубоком запасе и провел весь сезон, полируя штанами скамейку. «Во всяком случае, – вспоминал Рассел, – теперь у меня был собственный комплект формы».
   Ребеночек тем не менее рос не по дням, а по часам, и на следующий год Рассел окончательно попал в университетскую команду. Притом скорее в качестве начинающего, а не звезды. Длиннорукий, словно образцовый бармен, Рассел блокировал броски, вытеснял игроков соперника из своей зоны, и мерил паркет шагами, длинными словно циркуль землемера. Однако эти оборонительные способности никак не отражались на строгих колонках цифр, характеризующих результативность.
   Словом, казалось, что великие оборонительные способности Рассела так и останутся незамеченными. Так было во всяком случае до одной игры во время его обучения на старшем курсе, когда он набрал колоссальное для себя количество очков – 14. В тот самый вечер на трибунах оказался член университетской команды из Сан-Франциско, участвовавшей в чемпионате 1949 года. Он должен был удостовериться в способностях игрока из противоположной команды. Но, увидав кривоногого юнца с острыми, как ястребиные крылья локтями, определявшего игру на площадке, разведчик из Сан-Франциско решил, что Рассел превосходно впишется в свойственный его команде позиционный стиль игры и порекомендовал молодого человека для поступления в университет.
   Когда тренер «Доцентов» Фил Вульперт впервые увидел неловкого 199-сантиметрового юнца на площадке, он в первую очередь подумал о том, что понапрасну потратил время на нелепого с виду новобранца. Однако долго удивляться ему не пришлось, поскольку Рассел перевернул игру вверх ногами своим оборонительным мастерством. «Никто не играл в баскетбол так, как это делал я, – скажет в будущем Рассел. – До меня никто не блокировал бросков. Мне приятно думать, что я целиком изменил весь стиль игры».
   Так оно и было. Движениями испуганной голубки при размахе рук равном размаху крыльев доисторического ящера, Рассел переписал заново основное уравнение игры. Вот он протягивает лапу – словно лев за добычей – и перехватывает мяч; вот он, взмывая высоко над горизонтом блокирует броски; вот контролирует всю игру и площадку.
   Теперь уже более чем двухметровый (203 см) и весящий 93 кг Рассел сделался истинной силой и вместе с К.С. Джонсом привел Сан-Франциско к 28 рекордным победам при одном поражении, причем двадцать шесть побед подряд было одержано после поражения от команды Калифорнийского университета, Лос-Анджелес, на старте сезона. Потом Рассел увенчал свой чемпионский сезон победой «Доцентов» в первенстве НКАА 1955 года, набрав 118 очков в пяти играх и удостоившись звания самого полезного игрока турнира.
   Однако все эти достижения стали всего лишь прелюдией к пиршеству в сезоне 1955/56 года. Полностью оперившись и достигнув роста в 208 см, Рассел подавлял своих соперников на середине площадки, и до корзины им уже добраться не удавалось. В результате «Доценты», пропуская всего 52,2 очка за игру, возглавляли национальный список по качеству обороны. Но что более важно, этот паук-сенокосец в баскетбольных шортах провел Сан-Франциско через весь сезон без поражений – к двадцати девяти победам подряд, сложившимся в победную серию из рекордных пятидесяти пяти побед.
   Рассел продолжил создание своей легенды в проведенном после окончания сезона НКАА турнире, и «Доценты», вынужденные защищать свой чемпионский титул без напарника Рассела, К.С. Джонса, выиграли свой второй титул подряд, а сам Рассел увенчал свою карьеру 26 очками, заброшенными в финальной игре.
   Невзирая на эти 26 очков, результативность Рассела оказалась относительно скромной. В конце концов, те из оракулов, которые блюли приверженность старинной и достопочтенной точке зрения, гласящей, что лишь большое количество очков за игру заслуживает внимания, могли насчитать в командах других колледжей не менее тридцати игроков, в среднем набиравших больше очков, чем Рассел. С их точки зрения, игрока оборонительного плана можно было считать баскетболистом лишь в той мере, в которой изюм можно считать виноградом – только в техническом смысле слова и, так сказать, как фигуру речи.
   Одним из людей, не придерживавшихся столь великих и проверенных временем истин был Ред Ауэрбах из «Бостон Селтикс». Ауэрбах, придерживавшийся собственного мнения, просто не предоставил Расселу возможности хорошенько подумать, сразу решив все вопросы. Не считая нужным придерживаться вежливой выдумки о несуществовании оборонительного баскетбола, Ауэрбах рассудил, что, хотя результативность Рассела не из великих, когда он на поле противник много очков не набирает, во всяком случае «Доценты» в течение двух лет возглавляли национальный список по обороне.
   Кроме того, более пяти последних лет Ауэрбах собирал по кирпичику то, что можно было бы назвать «династией» «Селтикс». В 1951 году он ввел в команду Боба Коуси, в 1952-м – Билла Шармана; в 1955-м – Фрэнка Рамсея. Однако обладая таким блестящим набором метких стрелков, Ауэрбах нуждался в важной детали, необходимой для команды-чемпиона: сильном разыгрывающем, чтобы тот подносил мячи своим пушкарям. Ну а после введенного за два сезона до этого правила двадцати четырех секунд Ауэрбах прекрасно понимал, что быстрый отрыв эквивалентен победе в новом уравнении баскетбола, выведенном НБА. То есть ему была необходима чека для своего колеса. И таковой чекой, по его мнению, должен был стать Билл Рассел.
   Однако Ауэрбаху нужно было ответить на два вопроса, чтобы до исполнения своей мечты. Во-первых, «Селтикс» значился шестым в списке приближающегося драфта, и его опережали две команды, выражавшие свою заинтересованность в приобретении Рассела: право первого выбора принадлежало Рочестеру, за ним шел Миннеаполис, искавший преемника недавно отошедшему от дел Джорджу Майкену. Вторую проблему представлял собой сам Рассел. Дело в том, что Билл Рассел был человеком гордым и имел собственные планы. И планы эти включали в себя не только поездку в олимпийский Мельбурн 1956 года, игры в котором должны были начаться, когда сезон в НБА находился в полном разгаре. Более того – он хотел иметь дело с НБА лишь на собственных условиях, а не на тех, которые предлагала эта ассоциация. К тому же он уже располагал предложением от команды «Гарлем Глобтроттерс», которое называл роскошным, хотя, по правде говоря, контракт не был столь уж щедр.
   Однако все кусочки сложились в единое целое по плану Ауэрбаха. Во-первых, Рочестер, не ознакомившись с содержимым бутылки, остался неудовлетворенным ее внешним видом, и предпочел Расселу Сихуго Грина из Дукуэски. Потом Сент-Луис, шедший в списке вторым, также миновал Рассела, поскольку уже заручился услугами Боба Петтита и не располагал достаточными деньгами для покупки Рассела. К тому же Рассел совершенно не стремился в Сент-Луис: самый южный из всех городов НБА в пятидесятые годы едва ли мог представить собой гостеприимное место для чернокожего атлета. Посему Ауэрбах, не снимая шляпы, с сигарой в зубах, предложил «Ястребам» сделку: «простого» Эда Маколея, бывшего центровым «Кельтов» последние шесть лет, и выпускника Сент-Луисского университета форварда-новичка Клиффа Хагана за права на Рассела.
   Хлеб, который Ауэрбах пустил по водам, вернулся к нему пудингом. Но лишь после того как Рассел выступил на Олимпийских играх. Когда Рассел впервые вышел на площадку за «Селтикс» 22 декабря 1956 года, Бостон имел 16 побед при 8 поражениях. В той первой игре – по иронии судьбы против Сент-Луиса – он провел на поле 21 минуту, подобрал 16 отскоков, набрал 6 очков, внеся тем самым свой вклад в победу «Кельтов» над «Ястребами» со счетом 95:93. А в течение последующих сорока восьми игр Рассел вносил новое измерение в суть профессионального баскетбола, не просто принимая участие в постановке игры, но продумывая их, сооружая, а потом полностью оркеструя. Имея огромные руки, как бы существовавшие самостоятельно от тела, и обладая прыжком, подвластным разве что авиационным диспетчерам, Рассел доминировал на паркете, привнеся в игру новую «тонкость» и выплясывая фанданго на пальцах ног игроков противника. Кроме того, он изобрел «сандвич Уилсона», посылая мяч прямо в лица ошеломленных снайперов противника, заставляя их собирать зубы с паркета, запивая утрату бромной микстурой. В итоге он возглавил список НБА по подбору за игру с показателем 19,6, а «Кельты» выиграли свой первый чемпионат НБА, обойдя Эда Маколея, Клиффа Хагана и «Ястребов» из Сент-Луиса.
   На второй год Рассел доказал свой потенциал, снова возглавив список лиг по подбору, на сей раз при 22,7 подборах за игру, а «Кельты» опять встретились в финале с теми же «Ястребами» из Сент-Луиса. В первой же игре серии Рассел повредил лодыжку, что существенным образом ограничило его подвижность. И без него «Селтикс» проиграл три из четырех оставшихся игр. А с ними и чемпионат.
   Если вы вели статистику, то знаете, что в 1958—1959 годах произошло официальное начало так называемой династии «Кельтов». Рассел доминировал на площадке, а соперники – включая только что появившегося Уилта Чемберлена – расползались от него словно червяки, едва попытавшись воспрепятствовать быстрым прорывам Коуси и Шармана. И «Кельты» победили в лиге с рекордом сезона, а потом опередили «Воинов» и «Ястребов» в чемпионате.
   В последующие семь сезонов Рассел и «Селтикс» доминировали в лиге, пользуясь настойчивой и упорной обороной. Человек, которого известный форвард и остряк НБА Том Мешери назвал «Бородатым Орлом»[34], играл элегантно и с нахальством, выполняя роль коня-коренника, квартербека в чемпионской запряжке и приводя свою команду к беспрецедентной полосе побед.
   Но, как бывает всегда, закончилась и эта полоса, и «Селтикс» начал уже новый этап, поменьше, на сей раз с Расселом в качестве главного тренера. Первый чернокожий тренер во всей истории спорта победил еще в двух чемпионатах, что дало ему одиннадцать побед за тринадцать лет, а потом ушел победителем – каким и пришел в спорт.
   Измерить величие атлета можно, лишь подытожив его личные достижения, его рекорды. Еще можно подсчитать его чемпионские титулы. И если вы надумаете сосчитать знамена, висящие на балках Бостонского Гардена, и вспомните, что многие из них своим появлением обязаны одному человеку, Биллу Расселу, то поймете, что у этого гордого игрока были все причины для гордости, так как он был одним из величайших спортсменов всех времен.

СЭММИ БОУ
(родился в 1914 г.)

   Достаточно бросить взгляд на любую из фотографий Сэмми Боу, и, даже не зная его имени, можно понять, что этот тонкий, как тростинка, и худощавый при росте в 190 см 80-килограммовый спортсмен, как младенца бережно обнимающий мяч правой рукой и выставивший вперед левую, словно могучий таран, выглядит так, как должен выглядеть идеальный распасовщик.
   Вид его не обманывал. Ибо Сэмми Боу изменил саму суть игры – собственными ладонями или руками, как вам угодно, в той же мере, как Ред Грейндж сделал игру иной собственным бегом. Если не более. Прежде чем Боу появился на сцене, футбольное действо имело блеска не больше, чем незастеленная кровать, доминировало зубодробительное и сокрушающее ребра направление, находившееся в постоянном и подозрительном противоречии с сутью игры. Однако Боу внес свои коррективы, и футбол воспрянул и расцвел словно роза.
   Боу, начав свою футбольную практику с бросания мяча в подвешенную на дереве шину, продолжил свою сказочную карьеру в середине тридцатых годов в качестве участника «Воздушного Цирка» Датча Мейера в Техасском христианском университете (ТХУ). В то время, когда 10 пасов за игру считались более чем достаточным количеством, Боу, пренебрегая этой традиционной мудростью, отправлял мяч на воздушные дороги 30–40 раз за игру, совершив 599 передач за три своих университетских сезона. Его спокойный и невозмутимый, истинно американский стиль привлек к себе внимание великого Паджа Хеффельфингера, написавшего о нем так: «По спокойствию, невозмутимости под огнем ни один из университетских распасовщиков не превосходил сказочного Боу».
   Когда Боу еще состоял в ТХУ, Джордж Престон Маршалл, владелец бостонской команды, которой вскоре предстояло принять имя «Краснокожих», взял на заметку парня, которого уже называли «Пращой Сэмми», и задрафтовал его вторым в сезоне НФЛ 1937 года. Однако мыслители-писаки полагали, что худощавый Бо не годится в профессионалы из-за своей хлипкости. И один из них, старейшина среди спортивных журналистов, Грантленд Райс предостерегал Маршалла: «Послушайте мой совет: если вы возьмете себе этого парня, надо застраховать его правую руку на миллион долларов. Верзилы-профессионалы оторвут ее».
   Но Маршалл так и не предоставил Боу возможности передумать – и слава богу! Уверовав в то, что удача избрала этого игрока из всего стада, чтобы привести «Краснокожих» к победе в чемпионате, Маршалл начал переговоры с Боу. Однако тот было решил предпочесть карьеру профессионального бейсболиста и уже начал вести свои переговоры – с «Сент-Луисскими Кардиналами». Маршалл повысил ставку, предложив Боу контракт на неслыханную тогда сумму в 8000 долларов за год плюс 500 долларов подъемными – бумажками Рузвельта, и это в те дни, когда максимальный заработок в НФЛ составлял что-то около 2750 долларов.
   Боу сошел с самолета, доставившего его в Вашингтонский национальный аэропорт, в ковбойских сапогах со шпорами и десятигаллоновой шляпе. Тем лучше, подумал Маршалл, с этого и начнется легенда о колоритном техасском ковбое по кличке «Сэмми-праща», хотя прежде он никогда не носил сапог и толком не умел ходить в них. Скажем откровенно, для того чтобы попасть в легенду, Боу было достаточно одной своей золотой правой руки. И два месяца спустя эта самая правая рука привела «Всех Звезд» колледжа к первой в истории команды победе в играх «Олл Старз», где они победили «Упаковщиков» из Грин-Бея, чемпионов НФЛ, со счетом 6:0 после точного паса, отданного Боу Гейнеллу Тинсли.
   Во время предматчевого наставления перед первой для Боу игрой с «Краснокожими» старший тренер Рей Флаэрти велел новичку передавать мяч Уэйну Милнеру «прямо в глаз». Боу с хладнокровием, достаточным для того, чтобы выстудить столицу нации вместе с окрестностями, как утверждают, ответил: «Хорошо, тренер, но скажите, в который?» Так во всяком случае рассказывают.
   Однако уже не история, а зафиксированный факт гласит, что Боу начал компенсировать свой внушительный оклад и демонстрировать признаки будущего величия уже в первой профессиональной игре, сделав одиннадцать из шестнадцати пасов, потребовавшихся «Краснокожим», чтобы победить «Нью-Йоркских Гигантов» со счетом 13:3. Через десять игр «Краснокожие» прибыли в Нью-Йорк к тем же «Гигантам», чтобы встретиться с ними в борьбе за титул победителя дивизиона. На сей раз Боу отдал одиннадцать из пятнадцати, а «Краснокожие» растерли своего противника в пыль – 49:14.
   Но все это являлось лишь прологом к одной из величайших игр Сэмми Боу, проведенной в чемпионате НФЛ 1937 года против «Чикагских Медведей». Город на ветрах жил в тот вечер привычной для себя жизнью, замерзшее поле сделалось скользким, термометры имели крайне низкое мнение о температуре воздуха, а прихотливые порывы ветра сносили мяч. Тем не менее уже в самом первом розыгрыше, после первой же схватки, Боу вырвался из концевой зоны поля с мячом под мышкой и отдал пас защитнику-раннеру Клиффу Баттлсу для 43-ярдового проноса. В тот день Боу сражался и с «Медведями» и с разбушевавшейся природой, он отправлял мяч в воздух тридцать четыре раза и семнадцатью из этих пасов заработал 358 ярдов для своей команды, больше, чем добивались совместными усилиями любые две команды во всех прежних чемпионатах НФЛ, приведя тем самым Вашингтон к победе со счетом 28:21. Началась эра паса, сразу же принесшая свой процент.
   Но, вместо того чтобы спокойно вернуться домой в родной Свитвотер, штат Техас, чемпионом НФЛ и чемпионом по пасу, Боу решил снова обратиться к своему любимому виду спорта – бейсболу. Явившись в тренировочный лагерь «Кардиналов» из Сент-Луиса, Боу проявил ловкость во владении перчаткой, замеченную Эдди Дайером, тогдашним менеджером фармклуба «Кардиналов» Рочестера. Дайер, который впоследствии приведет «Кардиналов» к победе в мировой серии, так вспоминал о Боу: «Когда он работал на третьей базе, у нас был еще один новичок на шортстопе. Их нельзя было различить. Они казались близнецами по внешности и игре. Шортстоппером был Марта Мэрион, а когда человек похож на Мэриона, это значит, что у него бездна способностей». (Так Дайер говорил о Мэрионе, шортстоппере, который заякорится среди инфилдеров «Кардиналов» на одиннадцать лет, не менее десяти раз возглавит списки лиги в различных категориях и четыре раза выступит в мировой серии.
   Отыграв сезон 1938 года в фармклубах за Рочестер и Колумбус, Боу решил, что видит свое будущее не в бейсболе, а в футболе. И последующие пятнадцать лет его якобы хрупкая и нежная техасская натура поставила рекорд выносливости, наполняя книги рекордов своими пасами. Шесть сезонов он возглавлял список лиги по пасам – больше, чем любой другой квартербек, семь раз по проценту завершения; пять раз по завершению пасов и минимальному числу перехватов; четыре раза по числу добытых ярдов. И это в то время, когда короткие и точные пасы не были не только нормой игры, но и не укладывались в манеру Боу делать свое дело. Нечего удивляться тому, что Артур Дейли, давний спортивный обозреватель «Нью-Йорк Таймс», написал: «Жилистый техасец с быстрой, как хлыст, рукой пасует лучше, чем все остальные. И это не просто мнение. Доказательством моего утверждения служит книга рекордов».