Страница:
Две недели спустя Монтана привел Сан-Франциско к победе в Суперкубке[43] над «Бенгалами» из Цинциннати, совершив 14 из 22 пасов и заслужив почести, положенные самому ценному игроку. Еще три раза «Мистер Январь» приводил «49-х» к победе в Суперкубке, в том числе после волевой победы в XXIII розыгрыше над теми же самыми «Бенгалами», когда он совершил самую длинную передачу в истории Суперкубка, 92-ярдовый проход обмениваясь короткими пасами сперва с Джерри Райсом, потом с Джоном Тейлором, потом опять с Райсом, а потом, когда на часах оставалось уже только тридцать четыре секунды, он отдал мяч Тейлору, совершившему 10-ярдовый занос, принесший Сан-Франциско невероятную победу со счетом 20:16.
Именно в этой игре за Суперкубок, как раз перед началом 92-ярдового прохода, Монтана продемонстрировал, почему его удостоили клички «крутой Джо». В соответствии с утверждением оборонца Рэнди Кросса, когда все прочие игроки «49-х» собрались в свалку, в предвкушении этого великого прохода, сам Монтана смотрел в сторону боковой линии «Бенгалов» со странной улыбкой на лице. Он сказал: «Эй, не Джон ли Кенди передо мною? Да, кажется, так». Через десять розыгрышей Монтана отдал голевой пас Тейлору, завершившему победную атаку.
Всю свою спортивную жизнь Монтана действовал с уверенностью рыночного шулера, скорее не отдавая пасы, а извлекая козырные карты из своего рукава. Двадцать девять раз приводил он свое войско к победе от поражения, когда стрелка часов на табло уже отмеривала последнюю минуту игры.
Когда травмы начали угрожать его величию и огонь славы начал уже угасать, он сумел вновь заставить его ярко вспыхнуть в новой волевой победе, на сей раз в 1993 году в составе «Вождей» из Канзас-Сити, когда он вывел их к первой победе в чемпионате Западного дивизиона АФК после 1971 года, а потом – вопреки всему – спас две игры в стадии плей-офф, одержав еще две волевые победы – двадцать восьмую и двадцать девятую в его послужном списке в НФЛ.
Джо Монтана всегда играл, полагая, что слабость воли стоит не более клочка бумаги. И при всем этом сия «золушка» в шиповках одержала больше волевых побед, чем Фрэнк Синатра и Сара Бернар взятые вместе.
ЛАРРИ БЁРД
ЭДДИ АРКАРО
ГЕНРИ АРМСТРОНГ
СЕБАСТЬЯН КОУ
Именно в этой игре за Суперкубок, как раз перед началом 92-ярдового прохода, Монтана продемонстрировал, почему его удостоили клички «крутой Джо». В соответствии с утверждением оборонца Рэнди Кросса, когда все прочие игроки «49-х» собрались в свалку, в предвкушении этого великого прохода, сам Монтана смотрел в сторону боковой линии «Бенгалов» со странной улыбкой на лице. Он сказал: «Эй, не Джон ли Кенди передо мною? Да, кажется, так». Через десять розыгрышей Монтана отдал голевой пас Тейлору, завершившему победную атаку.
Всю свою спортивную жизнь Монтана действовал с уверенностью рыночного шулера, скорее не отдавая пасы, а извлекая козырные карты из своего рукава. Двадцать девять раз приводил он свое войско к победе от поражения, когда стрелка часов на табло уже отмеривала последнюю минуту игры.
Когда травмы начали угрожать его величию и огонь славы начал уже угасать, он сумел вновь заставить его ярко вспыхнуть в новой волевой победе, на сей раз в 1993 году в составе «Вождей» из Канзас-Сити, когда он вывел их к первой победе в чемпионате Западного дивизиона АФК после 1971 года, а потом – вопреки всему – спас две игры в стадии плей-офф, одержав еще две волевые победы – двадцать восьмую и двадцать девятую в его послужном списке в НФЛ.
Джо Монтана всегда играл, полагая, что слабость воли стоит не более клочка бумаги. И при всем этом сия «золушка» в шиповках одержала больше волевых побед, чем Фрэнк Синатра и Сара Бернар взятые вместе.
ЛАРРИ БЁРД
(родился в 1956 г.)
Если впервые поглядев на Ларри Бёрда вы могли подумать, что перед вами будущая баскетбольная суперзвезда, то можно было бы точно сказать, что в голове у вас бо-ольшой беспорядок. Перед вами стоял явный герой пьесы под названием «Белый человек прыгать не умеет», но чтобы суперзвезда – да он не прошел бы элементарного медицинского освидетельствования на это звание. Для начала он просто не был способен бегать и скорее ковылял на утиных ножках, явно не слишком знакомых друг с другом. Потом был его бросок, скромное движение, начинавшееся примерно от уха, а потом посылавшее мяч к корзине невысоко, в обманчивой близости от рук защитников. Завершалось все его неспособностью к прыжку, недостатком, который в раздевалках НБА зовется «болезнью белого человека», поводом для его же собственной шутки: «Когда я прыгаю, под мои кеды и бумажки не пропихнешь».
Как же мог игрок, обладающий таким количеством атлетических недостатков, сделаться одним из величайших спортсменов всех времен? Должно быть, дело было в одном из непонятных компонентов, составлявших вместе Ларри Бёрда, величину, заметно превышавшую сумму составлявших ее частей. «Баскетбол никогда не был для меня отдыхом. Он был скорее моей любовью. Я просто играл в баскетбол и всегда пытался сделать все возможное, чтобы победить», – говорил он, пытаясь объяснить, что же заставляло Ларри бегать, бросать, прыгать – и побеждать.
Невероятный подъем Бёрда к достоинству суперзвезды начался в самом неподходящем для этого городке Френч-Лик, Индиана, селении столь небольшом, что проезжавшие сквозь него водители полагали, что проезжают через местечко под названием «Ограничение Скорости». Там он искал утешения в своей «любви», спасаясь в ней от жестокой реальности маленького городка, и сердце его искало спасения в «Городской Игре». Высокий и неловкий подросток, наделенный хлопковой шевелюрой и подбородком упрямца, юный Бёрд во время своего обучения в выпускном классе средней школы «Спрингс-Вэлли» в среднем забрасывал 31 очко, подбирал 21 отскок и делал 9 передач, попав при этом в сборную штата.
На тренеров колледжей, однако, его мастерство особенного впечатления не производило. Тренер Джо Б. Халл из Кентукки, просмотрев его, решил, что Бёрд слишком нетороплив, чтобы включиться в быстрый баскетбол, исповедовавшийся «Дикими Кошками». Бобби Найт из Индианы, просмотрев юношу в действии, покачал головой и произнес: «Этому парню еще нужно научиться броску в прыжке». Тем не менее Найт предложил ему место в Университете Индианы. Однако семнадцатилетнему Бёрду, тихому и провинциальному, было не по себе в просторном кампусе Блумингтона и, проведя там всего шесть недель, он собрал вещички и возвратился во Френч-Лик, где поступил в крохотный местный колледж, Институт Нортвуд, но ушел и оттуда, когда узнал, что ему придется проучиться здесь два года, а потом поступать в четырехлетний колледж. Вновь возвратившись во Френч-Лик, Бёрд поступил на работу. Он водил муниципальную мусорную машину, чтобы помочь матери, и поигрывал в баскетбол в рамках ААЮ, очевидно оставив мечты о колледже.
И в этот самый момент вмешались баскетбольные боги, сошедшие со своих спортивных небес, чтобы этот будущий небожитель не остался незамеченным, и на молодого человека прямо из синей лазури свалилось предложение из Университета штата Индиана. Таким образом, Бёрд поступил в малоизвестное учебное заведение, устроившееся, как поют исполнители баллад, «на берегу Вобаша» в Терре-Хауте, чтобы выступать за команду, носившую подходящее имечко «Сикаморы».
Изрядно протерев штаны на скамейке весь свой первый год, проведенный в качестве студента, Бёрд отличился в сезоне 1976/77 года. Набирая в среднем по 32,8 очка и 13,3 отскока за игру, он привел «Сикамор» к рекордному результату за всю их историю – 25:3. Его юниорский сезон прошел в том же духе, поскольку возглавляемые Бёрдом «Сикаморы» достигли четвертьфиналов НИТ, а Бёрд оказался вторым среди снайперов в среднем с 30,0 очками за игру. Тем не менее и команда Индианы и Ларри Бёрд пребывали в безвестности, и об их достижениях знали лишь в той части света, что лежит на берегах Вобаша.
Сезон 1978/79 года полностью преобразил эту картину. В том году птичка Бёрд действительно парила высоко, закончив год вторым среди снайперов и четвертым по подборам и заслужил титул лучшего баскетболиста года среди студентов. И в этом же самом году он в одиночку вывел из неизвестности собственную команду на первую позицию в национальном рейтинге, которую она сохраняла весь год, до финальной игры чемпионата НКАА с возглавлявшейся Мэджиком Джонсоном командой штата Мичиган. Имена Бёрда и Мэджика впервые прозвучали вместе. В первый, но не в последний раз.
Со времени своего появления в НБА в 1979 году Ларри Бёрд и Мэджик Джонсон стали парой вечных соперников, и соперничество это было из тех, которые освещают собой весь спорт. Но если внимание всей прессы было обращено к одному из них, другой пребывал спокойным и невозмутимым перед лицом публики. Это сделалось явным вечером 6 апреля 1979 года, когда большой парень из маленького индианского города, наделенного странным именем, впервые ступил ногой на почву большого города, где говорят со странным акцентом, – то есть Бостона.
Президент «Кельтов» Ред Ауэрбах вспоминает, что, лишь глянув на эту физиономию, очень гармонировавшую с амбаром и вывеской, на которой краснокожий жует табак, он подумал: «Ну и деревенщина». Деревенщина или нет, но Ауэрбах понимал, что Ларри Бёрд представляет собой будущее команды, на счету которой было 29 побед при 53 поражениях. Отступать было некуда, и в тот вечер Бёрд подписал свой первый контракт с «Селтикс», а потом Ауэрбах повез молодого человека в «Бостон Гарден», чтобы представить его болельщикам, собравшимся, чтобы посмотреть на него, но не команде, которая вполне предсказуемым образом вновь проиграла. Журналисты пытались выудить что-либо из самого нового «Кельта», однако им пришлось ловить буквально каждое отпущенное им слово, поскольку молодой человек вещал чрезвычайно короткими фразами, рядом с которыми школьный пример из учебника грамматики показался бы многословным.
После игры утомленный вниманием Бёрд отправился прочь – на поиски местной флоры и фауны. Примерно в первом часу ночи помощники генерального менеджера Джеффу Когену позвонили домой затем, чтобы он немедленно явился и забрал самого нового члена команды, который умудрился отыскать водопой в одном из самых жестких соседних районов Бостона. Отправившись курьерским поездом в указанное место, Коген обнаружил там к собственному удивлению «Бёрда возле стойки, рядом с этими парнями, в своем комбинезоне, кепке, веселого и на своем месте. Он удивительным образом соответствовал обстановке. У него уже появились болельщики».
Игрок, называвший себя «Гик из Френч-Лик», также превосходно вписался в свою новую команду, неким алхимическим образом преобразив «Кельтов» в команду-победительницу. В течение первого года, проведенного им в команде, «Селтикс» стал самой победоносной командой лиги, а Бёрд был удостоен НБА звания новичка года за ту роль, которую он сыграл в преображении команды. На бис он привел «Кельтов» к титулу чемпионов НБА на следующий год. И начиная с этого мгновения игрок, которого пресса называла «Легендарным Ларри», продолжал переписывать эту легенду каждый год, да так, что к 1986 году, седьмому проведенному им в НБА, опрос далласской газетой шестидесяти ведущих специалистов в области баскетбола назвал Бёрда лучшим из нападающих, когда-либо игравших в эту игру.
Точное описание Ларри Бёрда невозможно составить, пользуясь одними словами. Однако стоит все же изобразить несколько сцен – выбранных среди многих и скорее выгравированных, чем нарисованных красками в памяти очевидцев.
Ксавье Макдэниэл, Икс из «Суперсоникс», вспоминает встречу между Сиэтлом и Бостоном, когда при ничейном счете был объявлен тайм-аут, и Бёрд крикнул ему: «Я сейчас вернусь на площадку и забью вот с этого места!», указав на точку на паркете очень далеко от кольца, а потом выполнил свое обещание после возобновления игры. Признавая, что «подобно гимнасту я выполняю суперсложные элементы», Бёрд выполнял броски обеими руками – он пишет и ест левой рукой – и иногда кричал противникам: «Бросаю левой!», выпуская мяч из руки и чаще всего с удовлетворением наблюдая, как снаряд опускается в корзину. Журналист Фред Кербер вспоминает одну из встреч «Олл Старз», когда Бёрд положил «свой» мяч броском с расстояния двадцать три фута девять дюймов, что сделало его, по словам «Спортс Иллюстрэйтед», «Королем трехочковых бросков». Интересно, что, бросая кирпич за кирпичом, бормоча что-то под нос, Бёрд оглянулся на крохотную кучку репортеров, стоявших около площадки, и сказал, что-то вроде того, что ему нужен стимул. Один из перепачканных чернилами бумагомарак, готовый услужить, предложил пари в 10 долларов на следующий бросок Бёрда. Бёрд обдумывал предложение меньше времени, чем нужно, чтобы прочитать это предложение, а потом развернулся и бросил, да так точно, что мяч чисто вошел в кольцо. А потом две горизонтальные щелочки, которыми он обычно пользовался вместо глаз, зажглись радостным огоньком, улыбка расползлась по его лицу, и он сказал: «Вот так бы и всегда».
Пасы его были настолько точными, что астроном Карл Саган говаривал: «Ларри Бёрд отдает только математически выверенные передачи». Товарищ по команде Деннис Джонсон, считавший, что Бёрд и Мэджик преобразили профессиональный баскетбол в командную игру, помнит, как «Кельты» переговаривались во время игры «передавая мяч друг другу со словами: если ты двигаешься, мы передаем мяч тебе, а Ларри тебя увидит». Журналист Стив Якобсон вспоминает о том, как Бёрд был пойман двумя защитниками у лицевой линии, спиной к корзине, лицом к правому углу, не имея пути для спасения. Товарищ по команде подбежал к Бёрду, ожидая передачи, но тот застрял в тупике, не имея возможности сделать передачу. Так, во всяком случае, казалось. Но Бёрд, манипулируя сразу руками и кроличьими ногами, просто выбил мяч из своей левой руки правым кулаком, пронзив окружавшую его чащу рук – прямо к своему товарищу по команде, который и переправил его в корзину.
Кроме того, в его распоряжении была «КРАЖА!», деяние столь фундаментальное, что название его следовало бы впредь писать заглавными буквами в баскетбольной науке. Это случилось в играх плей-офф 1987 года: Бёрд с ловкостью карманника перехватил мяч, посланный Исайей Томасом, и отдал Деннису Джонсону острый пас, ставший решающим в победе Бостона над Детройтом в 5-й игре финалов Восточной конференции. Кража оставила Исайю голым – без мяча, без бумажника, даже без чести. Переполненный негодованием, раскрывая рот словно рыба на берегу, Томас выразил свое возмущение столь наглым поступком следующими словами: «Если бы Бёрд был чернокожим, то из этого карманника еще мог бы получиться баскетболист». Утверждение Томаса было настолько нелепым, что, по словам журналиста Джима Мюррея, заржали даже его собственные товарищи по команде, так как баскетболисты давно называли Бёрда между собой «Наш брат с другой планеты».
Подобное мнение не учитывало сущности Ларри Бёрда. Этот человек, пришедший в лигу одновременно с Мэджиком и оставивший ее по иронии судьбы одновременно с ним, представлял собой сочетание физических способностей, усердного труда, сливавшихся в цельного игрока. И приравнивать слова «атлетизм» и «природный талант» к усердной работе – значит оскорблять и слово и игроков.
Дело в том, что Ларри Бёрд был выше подобных ярлыков. И эта редкая птица – Бёрд – сумела опровергнуть привычное правило, гласящее, что белый сельский парень не сумеет овладеть городской игрой, и еще, что ты должен обладать определенными дарованиями, чтобы играть хорошо. Хотя скроен он был не так как другие, Ларри Бёрд перекроил и перешил свои способности, чтобы достичь успеха в этой всепоглощающей игре, которая сочетает касание и жесткость с инстинктом киллера. И, обладая этими качествами, человек, не умевший прыгать, достиг эпических высот.
Как же мог игрок, обладающий таким количеством атлетических недостатков, сделаться одним из величайших спортсменов всех времен? Должно быть, дело было в одном из непонятных компонентов, составлявших вместе Ларри Бёрда, величину, заметно превышавшую сумму составлявших ее частей. «Баскетбол никогда не был для меня отдыхом. Он был скорее моей любовью. Я просто играл в баскетбол и всегда пытался сделать все возможное, чтобы победить», – говорил он, пытаясь объяснить, что же заставляло Ларри бегать, бросать, прыгать – и побеждать.
Невероятный подъем Бёрда к достоинству суперзвезды начался в самом неподходящем для этого городке Френч-Лик, Индиана, селении столь небольшом, что проезжавшие сквозь него водители полагали, что проезжают через местечко под названием «Ограничение Скорости». Там он искал утешения в своей «любви», спасаясь в ней от жестокой реальности маленького городка, и сердце его искало спасения в «Городской Игре». Высокий и неловкий подросток, наделенный хлопковой шевелюрой и подбородком упрямца, юный Бёрд во время своего обучения в выпускном классе средней школы «Спрингс-Вэлли» в среднем забрасывал 31 очко, подбирал 21 отскок и делал 9 передач, попав при этом в сборную штата.
На тренеров колледжей, однако, его мастерство особенного впечатления не производило. Тренер Джо Б. Халл из Кентукки, просмотрев его, решил, что Бёрд слишком нетороплив, чтобы включиться в быстрый баскетбол, исповедовавшийся «Дикими Кошками». Бобби Найт из Индианы, просмотрев юношу в действии, покачал головой и произнес: «Этому парню еще нужно научиться броску в прыжке». Тем не менее Найт предложил ему место в Университете Индианы. Однако семнадцатилетнему Бёрду, тихому и провинциальному, было не по себе в просторном кампусе Блумингтона и, проведя там всего шесть недель, он собрал вещички и возвратился во Френч-Лик, где поступил в крохотный местный колледж, Институт Нортвуд, но ушел и оттуда, когда узнал, что ему придется проучиться здесь два года, а потом поступать в четырехлетний колледж. Вновь возвратившись во Френч-Лик, Бёрд поступил на работу. Он водил муниципальную мусорную машину, чтобы помочь матери, и поигрывал в баскетбол в рамках ААЮ, очевидно оставив мечты о колледже.
И в этот самый момент вмешались баскетбольные боги, сошедшие со своих спортивных небес, чтобы этот будущий небожитель не остался незамеченным, и на молодого человека прямо из синей лазури свалилось предложение из Университета штата Индиана. Таким образом, Бёрд поступил в малоизвестное учебное заведение, устроившееся, как поют исполнители баллад, «на берегу Вобаша» в Терре-Хауте, чтобы выступать за команду, носившую подходящее имечко «Сикаморы».
Изрядно протерев штаны на скамейке весь свой первый год, проведенный в качестве студента, Бёрд отличился в сезоне 1976/77 года. Набирая в среднем по 32,8 очка и 13,3 отскока за игру, он привел «Сикамор» к рекордному результату за всю их историю – 25:3. Его юниорский сезон прошел в том же духе, поскольку возглавляемые Бёрдом «Сикаморы» достигли четвертьфиналов НИТ, а Бёрд оказался вторым среди снайперов в среднем с 30,0 очками за игру. Тем не менее и команда Индианы и Ларри Бёрд пребывали в безвестности, и об их достижениях знали лишь в той части света, что лежит на берегах Вобаша.
Сезон 1978/79 года полностью преобразил эту картину. В том году птичка Бёрд действительно парила высоко, закончив год вторым среди снайперов и четвертым по подборам и заслужил титул лучшего баскетболиста года среди студентов. И в этом же самом году он в одиночку вывел из неизвестности собственную команду на первую позицию в национальном рейтинге, которую она сохраняла весь год, до финальной игры чемпионата НКАА с возглавлявшейся Мэджиком Джонсоном командой штата Мичиган. Имена Бёрда и Мэджика впервые прозвучали вместе. В первый, но не в последний раз.
Со времени своего появления в НБА в 1979 году Ларри Бёрд и Мэджик Джонсон стали парой вечных соперников, и соперничество это было из тех, которые освещают собой весь спорт. Но если внимание всей прессы было обращено к одному из них, другой пребывал спокойным и невозмутимым перед лицом публики. Это сделалось явным вечером 6 апреля 1979 года, когда большой парень из маленького индианского города, наделенного странным именем, впервые ступил ногой на почву большого города, где говорят со странным акцентом, – то есть Бостона.
Президент «Кельтов» Ред Ауэрбах вспоминает, что, лишь глянув на эту физиономию, очень гармонировавшую с амбаром и вывеской, на которой краснокожий жует табак, он подумал: «Ну и деревенщина». Деревенщина или нет, но Ауэрбах понимал, что Ларри Бёрд представляет собой будущее команды, на счету которой было 29 побед при 53 поражениях. Отступать было некуда, и в тот вечер Бёрд подписал свой первый контракт с «Селтикс», а потом Ауэрбах повез молодого человека в «Бостон Гарден», чтобы представить его болельщикам, собравшимся, чтобы посмотреть на него, но не команде, которая вполне предсказуемым образом вновь проиграла. Журналисты пытались выудить что-либо из самого нового «Кельта», однако им пришлось ловить буквально каждое отпущенное им слово, поскольку молодой человек вещал чрезвычайно короткими фразами, рядом с которыми школьный пример из учебника грамматики показался бы многословным.
После игры утомленный вниманием Бёрд отправился прочь – на поиски местной флоры и фауны. Примерно в первом часу ночи помощники генерального менеджера Джеффу Когену позвонили домой затем, чтобы он немедленно явился и забрал самого нового члена команды, который умудрился отыскать водопой в одном из самых жестких соседних районов Бостона. Отправившись курьерским поездом в указанное место, Коген обнаружил там к собственному удивлению «Бёрда возле стойки, рядом с этими парнями, в своем комбинезоне, кепке, веселого и на своем месте. Он удивительным образом соответствовал обстановке. У него уже появились болельщики».
Игрок, называвший себя «Гик из Френч-Лик», также превосходно вписался в свою новую команду, неким алхимическим образом преобразив «Кельтов» в команду-победительницу. В течение первого года, проведенного им в команде, «Селтикс» стал самой победоносной командой лиги, а Бёрд был удостоен НБА звания новичка года за ту роль, которую он сыграл в преображении команды. На бис он привел «Кельтов» к титулу чемпионов НБА на следующий год. И начиная с этого мгновения игрок, которого пресса называла «Легендарным Ларри», продолжал переписывать эту легенду каждый год, да так, что к 1986 году, седьмому проведенному им в НБА, опрос далласской газетой шестидесяти ведущих специалистов в области баскетбола назвал Бёрда лучшим из нападающих, когда-либо игравших в эту игру.
Точное описание Ларри Бёрда невозможно составить, пользуясь одними словами. Однако стоит все же изобразить несколько сцен – выбранных среди многих и скорее выгравированных, чем нарисованных красками в памяти очевидцев.
Ксавье Макдэниэл, Икс из «Суперсоникс», вспоминает встречу между Сиэтлом и Бостоном, когда при ничейном счете был объявлен тайм-аут, и Бёрд крикнул ему: «Я сейчас вернусь на площадку и забью вот с этого места!», указав на точку на паркете очень далеко от кольца, а потом выполнил свое обещание после возобновления игры. Признавая, что «подобно гимнасту я выполняю суперсложные элементы», Бёрд выполнял броски обеими руками – он пишет и ест левой рукой – и иногда кричал противникам: «Бросаю левой!», выпуская мяч из руки и чаще всего с удовлетворением наблюдая, как снаряд опускается в корзину. Журналист Фред Кербер вспоминает одну из встреч «Олл Старз», когда Бёрд положил «свой» мяч броском с расстояния двадцать три фута девять дюймов, что сделало его, по словам «Спортс Иллюстрэйтед», «Королем трехочковых бросков». Интересно, что, бросая кирпич за кирпичом, бормоча что-то под нос, Бёрд оглянулся на крохотную кучку репортеров, стоявших около площадки, и сказал, что-то вроде того, что ему нужен стимул. Один из перепачканных чернилами бумагомарак, готовый услужить, предложил пари в 10 долларов на следующий бросок Бёрда. Бёрд обдумывал предложение меньше времени, чем нужно, чтобы прочитать это предложение, а потом развернулся и бросил, да так точно, что мяч чисто вошел в кольцо. А потом две горизонтальные щелочки, которыми он обычно пользовался вместо глаз, зажглись радостным огоньком, улыбка расползлась по его лицу, и он сказал: «Вот так бы и всегда».
Пасы его были настолько точными, что астроном Карл Саган говаривал: «Ларри Бёрд отдает только математически выверенные передачи». Товарищ по команде Деннис Джонсон, считавший, что Бёрд и Мэджик преобразили профессиональный баскетбол в командную игру, помнит, как «Кельты» переговаривались во время игры «передавая мяч друг другу со словами: если ты двигаешься, мы передаем мяч тебе, а Ларри тебя увидит». Журналист Стив Якобсон вспоминает о том, как Бёрд был пойман двумя защитниками у лицевой линии, спиной к корзине, лицом к правому углу, не имея пути для спасения. Товарищ по команде подбежал к Бёрду, ожидая передачи, но тот застрял в тупике, не имея возможности сделать передачу. Так, во всяком случае, казалось. Но Бёрд, манипулируя сразу руками и кроличьими ногами, просто выбил мяч из своей левой руки правым кулаком, пронзив окружавшую его чащу рук – прямо к своему товарищу по команде, который и переправил его в корзину.
Кроме того, в его распоряжении была «КРАЖА!», деяние столь фундаментальное, что название его следовало бы впредь писать заглавными буквами в баскетбольной науке. Это случилось в играх плей-офф 1987 года: Бёрд с ловкостью карманника перехватил мяч, посланный Исайей Томасом, и отдал Деннису Джонсону острый пас, ставший решающим в победе Бостона над Детройтом в 5-й игре финалов Восточной конференции. Кража оставила Исайю голым – без мяча, без бумажника, даже без чести. Переполненный негодованием, раскрывая рот словно рыба на берегу, Томас выразил свое возмущение столь наглым поступком следующими словами: «Если бы Бёрд был чернокожим, то из этого карманника еще мог бы получиться баскетболист». Утверждение Томаса было настолько нелепым, что, по словам журналиста Джима Мюррея, заржали даже его собственные товарищи по команде, так как баскетболисты давно называли Бёрда между собой «Наш брат с другой планеты».
Подобное мнение не учитывало сущности Ларри Бёрда. Этот человек, пришедший в лигу одновременно с Мэджиком и оставивший ее по иронии судьбы одновременно с ним, представлял собой сочетание физических способностей, усердного труда, сливавшихся в цельного игрока. И приравнивать слова «атлетизм» и «природный талант» к усердной работе – значит оскорблять и слово и игроков.
Дело в том, что Ларри Бёрд был выше подобных ярлыков. И эта редкая птица – Бёрд – сумела опровергнуть привычное правило, гласящее, что белый сельский парень не сумеет овладеть городской игрой, и еще, что ты должен обладать определенными дарованиями, чтобы играть хорошо. Хотя скроен он был не так как другие, Ларри Бёрд перекроил и перешил свои способности, чтобы достичь успеха в этой всепоглощающей игре, которая сочетает касание и жесткость с инстинктом киллера. И, обладая этими качествами, человек, не умевший прыгать, достиг эпических высот.
ЭДДИ АРКАРО
(1916—1997)
Великие спортсмены бывают всякого размера, но экземпляры меньше Эдди Аркаро, чья тень простиралась по земле на пять футов два дюйма, попадаются редко. Однако какую тень он отбрасывал вместе с находившимися в его власти 1200 фунтами конской плоти, которую он подгонял, торопил, подхлестывал и пинал в бока на пути к одной из 4779 побед, одержанных им за три десятилетия пребывания в седле.
Для большинства игроков тотализатора само присутствие Аркаро в седле было гарантией верной ставки, это было – как получить деньги из дома, не написав письма, так как жокей, которого они признательно – и по понятным причинам – именовали «Нос Бананом», финишировал при деньгах на более чем половине из двенадцати тысяч лошадей, на которых ему приходилось ездить. Следуя освященному временем завету лошадиного тренера Солнечного Джима Фицсиммонса, гласящему, что хороший жокей «не обременяет коня», Аркаро сливался с животным как хорошо подогнанное седло и управлял животным как пианист своим инструментом, что и принесло ему прозвище «Маэстро» среди собратьев-жокеев.
Тем не менее на ранних стадиях своей карьеры Аркаро был похож на кого угодно, но только не на «маэстро». На деле он, скорее всего, тянул на звание мистера, и, если говорить откровенно, шансов у него не было почти никаких.
В возрасте тринадцати лет Эдди бросил школу в родном Цинциннати и нашел работу на расположенном неподалеку ипподроме «Латония». Он гонял лошадей – по 50 центов за прогулку, в основном в кредит. Проработав таким образом не один месяц – почти бесплатно и без всякой благодарности, если не считать таковой попреки тренеров, утверждавших, что наездник из него не получится, молодой человек отбыл в Калифорнию, где цыган-тренер Кларенс Дэвисон предоставил ему первый шанс.
Однако победа к нему не спешила. Более того, судя по россказням, все удлиняющимся, как нос Буратино, – кстати, скромненький такой носишко, если сравнить его с отпущенным природой Аркаро, его первые 45 или 100 или 250 заездов были неудачными.
Свой первый круг победителя Аркаро совершил 14 января 1932 года на спине ничем не выдающегося коника по имени Птица Орел. Наделенный щедро отмеренным душевным огнем и стилем, заставлявшим его трактовать правила на свой рыцарский манер, и боевитый как шершень, Аркаро сделался острым наездником.
Его скоро стали считать грубым и опасным соперником, так как он всегда ездил так, что несчастья можно было ожидать в любое мгновение. Один из чиновников «Вашингтон-парка» описывал его как «парня, который намеревается или добиться большого успеха или погибнуть».
Лучше всего иллюстрирует задиристую манеру Аркаро некий чрезвычайный военный совет, состоявшийся в «Арлингтон-парке». Перед самым финишем, оказавшись возле ограждения, Аркаро умело, но незаметно для судей выставил вбок ногу, помешав сопернику финишировать. Когда судьи спросили его, мешал ли он ехать своему конкуренту, Аркаро ответил: «Нет, раз вы это заметили». После чего его отправили с дорожки до конца соревнований.
В другой раз, в «Акведуке», горячий Аркаро, не сомневавшийся в том, что соперник-жокей попытался помешать ему, решил оттолкнуть его к ограждению и выбросить из седла. Когда его призвали, чтобы выслушать объяснения подобного поступка, Аркаро, рыча и кривясь, сообщил арбитрам, что жалеет только о том, что не сумел выбросить своего мучителя в поле. Подобное высказывание стоило ему лицензии жокея на один год.
Тем не менее при всем этом Аркаро был победителем по природе, желавшим лишь того, чего он мог достичь. А достичь он мог многого, о чем свидетельствуют его 132 победы в 1933 году и продолжение серии на следующий год, привлекшее внимание Уоррена Райта, собиравшего тогда свою конюшню на ферме Калумет. Райт купил контракт Аркаро, которому после этого пришлось перебраться с одров, достойных разве только того, чтобы их впрягали в телегу с молоком, на самых лучших чистокровных коней страны. Через два года, невзирая на то что в контракте значилось «заключен до смерти», Аркаро вновь переехал, на сей раз из Калумет в престижную конюшню Гринтри, принадлежавшую миссис Пейн Уитни. И первая большая победа пришла именно в Гринтри. Поскольку конюшня Гринтри не участвовала в Кентуккийском Дерби 1938 года, Аркаро предложили выступить на Лорине, и предложение это сделал «Простой Бен» Джонс, тренер Лорина. Аркаро ухватился за этот шанс и не пожалел об этом. Джонс сообщил Аркаро, что, когда это потребуется, Лорин пробежит восьмую часть мили за одиннадцать секунд, но выбор момента оставался за Аркаро. Тот придерживал коня, не наказывая его три четверти мили. А затем, на миле, дал волю каблукам, подгоняя ногами животное к своей первой крупной победе. Получивший в качестве собственной доли 4705 долларов призовых, Аркаро в тот день достиг вершин своего дела.
Начиная с этого мгновения Аркаро ездил с огнем, но без ярости своих прежних дней, грубость и умение толкаться уступили место интеллекту и чувствительности. Преображение было настолько полным, что другой крупный специалист в области «конины», Вилли Шумейкер, сказал о нем: «Эдди Аркаро был самым величайшим наездником из всех, кого я видел. Он был способен сделать все. Он сидит на коне так, что кажется частью животного».
Тандем, составленный из Аркаро и коня, на котором он сидел, пришел первым к финишу в 554 скачках – в том числе одержав рекордные семнадцать побед на скачках «Тройной короны»[44] на завоевывавших этот приз конях Вирлэвее и Цитате, что сделало его «Королем наездников». Он был если не самым знаменитым всадником в истории скачек, то во всяком случае человеком, тень которого настолько выросла к концу его блистательной карьеры, что «Спортс Иллюстрэйтед» назвал его «самым прославленным из наездников после Пола Ревира[45]».
Для большинства игроков тотализатора само присутствие Аркаро в седле было гарантией верной ставки, это было – как получить деньги из дома, не написав письма, так как жокей, которого они признательно – и по понятным причинам – именовали «Нос Бананом», финишировал при деньгах на более чем половине из двенадцати тысяч лошадей, на которых ему приходилось ездить. Следуя освященному временем завету лошадиного тренера Солнечного Джима Фицсиммонса, гласящему, что хороший жокей «не обременяет коня», Аркаро сливался с животным как хорошо подогнанное седло и управлял животным как пианист своим инструментом, что и принесло ему прозвище «Маэстро» среди собратьев-жокеев.
Тем не менее на ранних стадиях своей карьеры Аркаро был похож на кого угодно, но только не на «маэстро». На деле он, скорее всего, тянул на звание мистера, и, если говорить откровенно, шансов у него не было почти никаких.
В возрасте тринадцати лет Эдди бросил школу в родном Цинциннати и нашел работу на расположенном неподалеку ипподроме «Латония». Он гонял лошадей – по 50 центов за прогулку, в основном в кредит. Проработав таким образом не один месяц – почти бесплатно и без всякой благодарности, если не считать таковой попреки тренеров, утверждавших, что наездник из него не получится, молодой человек отбыл в Калифорнию, где цыган-тренер Кларенс Дэвисон предоставил ему первый шанс.
Однако победа к нему не спешила. Более того, судя по россказням, все удлиняющимся, как нос Буратино, – кстати, скромненький такой носишко, если сравнить его с отпущенным природой Аркаро, его первые 45 или 100 или 250 заездов были неудачными.
Свой первый круг победителя Аркаро совершил 14 января 1932 года на спине ничем не выдающегося коника по имени Птица Орел. Наделенный щедро отмеренным душевным огнем и стилем, заставлявшим его трактовать правила на свой рыцарский манер, и боевитый как шершень, Аркаро сделался острым наездником.
Его скоро стали считать грубым и опасным соперником, так как он всегда ездил так, что несчастья можно было ожидать в любое мгновение. Один из чиновников «Вашингтон-парка» описывал его как «парня, который намеревается или добиться большого успеха или погибнуть».
Лучше всего иллюстрирует задиристую манеру Аркаро некий чрезвычайный военный совет, состоявшийся в «Арлингтон-парке». Перед самым финишем, оказавшись возле ограждения, Аркаро умело, но незаметно для судей выставил вбок ногу, помешав сопернику финишировать. Когда судьи спросили его, мешал ли он ехать своему конкуренту, Аркаро ответил: «Нет, раз вы это заметили». После чего его отправили с дорожки до конца соревнований.
В другой раз, в «Акведуке», горячий Аркаро, не сомневавшийся в том, что соперник-жокей попытался помешать ему, решил оттолкнуть его к ограждению и выбросить из седла. Когда его призвали, чтобы выслушать объяснения подобного поступка, Аркаро, рыча и кривясь, сообщил арбитрам, что жалеет только о том, что не сумел выбросить своего мучителя в поле. Подобное высказывание стоило ему лицензии жокея на один год.
Тем не менее при всем этом Аркаро был победителем по природе, желавшим лишь того, чего он мог достичь. А достичь он мог многого, о чем свидетельствуют его 132 победы в 1933 году и продолжение серии на следующий год, привлекшее внимание Уоррена Райта, собиравшего тогда свою конюшню на ферме Калумет. Райт купил контракт Аркаро, которому после этого пришлось перебраться с одров, достойных разве только того, чтобы их впрягали в телегу с молоком, на самых лучших чистокровных коней страны. Через два года, невзирая на то что в контракте значилось «заключен до смерти», Аркаро вновь переехал, на сей раз из Калумет в престижную конюшню Гринтри, принадлежавшую миссис Пейн Уитни. И первая большая победа пришла именно в Гринтри. Поскольку конюшня Гринтри не участвовала в Кентуккийском Дерби 1938 года, Аркаро предложили выступить на Лорине, и предложение это сделал «Простой Бен» Джонс, тренер Лорина. Аркаро ухватился за этот шанс и не пожалел об этом. Джонс сообщил Аркаро, что, когда это потребуется, Лорин пробежит восьмую часть мили за одиннадцать секунд, но выбор момента оставался за Аркаро. Тот придерживал коня, не наказывая его три четверти мили. А затем, на миле, дал волю каблукам, подгоняя ногами животное к своей первой крупной победе. Получивший в качестве собственной доли 4705 долларов призовых, Аркаро в тот день достиг вершин своего дела.
Начиная с этого мгновения Аркаро ездил с огнем, но без ярости своих прежних дней, грубость и умение толкаться уступили место интеллекту и чувствительности. Преображение было настолько полным, что другой крупный специалист в области «конины», Вилли Шумейкер, сказал о нем: «Эдди Аркаро был самым величайшим наездником из всех, кого я видел. Он был способен сделать все. Он сидит на коне так, что кажется частью животного».
Тандем, составленный из Аркаро и коня, на котором он сидел, пришел первым к финишу в 554 скачках – в том числе одержав рекордные семнадцать побед на скачках «Тройной короны»[44] на завоевывавших этот приз конях Вирлэвее и Цитате, что сделало его «Королем наездников». Он был если не самым знаменитым всадником в истории скачек, то во всяком случае человеком, тень которого настолько выросла к концу его блистательной карьеры, что «Спортс Иллюстрэйтед» назвал его «самым прославленным из наездников после Пола Ревира[45]».
ГЕНРИ АРМСТРОНГ
(1912—1988)
Физически Генри Армстронг представлял собой тощую акулу, бойца, исповедавшего теорию генерала Клаузевица, гласящую, что побеждает тот генерал, который сумеет навязать свою волю противнику. Армстронг навязывал своим противникам свою волю сто сорок пять раз, окутывая их роем ударов, сокрушая и уничтожая.
Однако этот вечный двигатель мог остаться всего лишь примечанием в истории бокса, скорее курьезом в ней, чем ее творцом, если бы в мозговом центре его тренерской группы не оказалось Эла Джолсона и если бы величайший год Армстронга – 1937-й – не оказался также годом Джо Луиса. До 1934 года Генри Армстронг выступал в весе пера, с переменным успехом сражаясь в Лос-Анджелесе и вокруг него с противниками, которые останутся столь же неизвестными, как тот солдат, что покоится на Национальном кладбище в Арлингтоне. Во время еженедельного матча по боксу Голливудского Легиона, перед полной звезд толпой, Армстронг отличился сенсационным нокаутом. Двое из присутствовавших звезд, Эл Джолсон и жена Руби Кеелера, ощутили симпатию к этому живому урагану и приобрели его контракт для своего друга Эдди Мида. Судьба Армстронга разом переменилась к лучшему – как и калибр его соперников.
В 1937 году ставить на Армстронга было надежнее, чем на «Маленькую Мисс Маркер» Ширли Темпла. В том году он одержал немыслимое количество побед – двадцать семь, и все они, кроме одной, были одержаны нокаутом. Армстронг и его менеджер не думали о весе противников и их потенциале. Они соглашались драться со всеми, вне зависимости от расы, религии и весовой категории. Армстронг боксировал с полулегковесами и легковесами и даже средневесами.
Но Джо Луис только что выиграл звание чемпиона в тяжелом весе, и, поскольку Армстронг никогда не разделял известности Луиса, его мозговой трест выбрал такой курс действий, который должен был принести им больше денег. А заодно и преобразить историю ринга.
Армстронг вспоминал о встрече, на которой кроме него самого присутствовали Мид, Джолсон и Джордж Рафт, также материально поддерживавший боксера: «Джо Луис намеревается отобрать всю популярность, и не только ее, у меня, у всех боксеров, потому что все копят деньгу, чтобы посмотреть, как дерется Джо Луис». И тогда кто-то натолкнулся на идею, воистину равную тем, что широкой рекой текли в те золотые дни кино из голливудских «Фабрик Грез», – столь же «колоссальную», «ошеломляющую» и «большую, чем сама жизнь». Идея эта заключалась в том, чтобы Армстронг выиграл три чемпионских титула. Одновременно.
Армстронг достал первую маслину из кувшина в октябре 1937 года: в весе пера победив Пити Саррона в шести раундах. Отложив на хранение чемпионский титул в весе до 57 кг, Армстронг занялся поиском более тяжелых противников и более прибыльных встреч. Последовало четырнадцать боев и еще четырнадцать побед, и Армстронг получил право встретиться в среднем весе с чемпионом Барни Россом. И вечный двигатель закружил Росса и унес у него корону, прекращая свои вихревые атаки лишь на мгновения, позволившие Россу продержаться последние пять раундов.
Располагая званием чемпиона в среднем весе, человек, пытавшийся собрать больше титулов, чем Карл Великий, сбросил лишнее и перешел в легковесы, чтобы отобрать чемпионскую корону у Лу Эмберса в жестоком бою, причем в течение последних шести раундов Армстронг глотал собственную кровь, боясь только одного – чтобы судьи не остановили бой.
Три чемпионских титула за девять с небольшим месяцев – с вашего позволения «хет-трик» воистину «ошеломляющий», «колоссальный» и «больший, чем сама жизнь».
Никто из тех, кто видел бойца по имени «Колотуха Хэнк», или «Хэнк-убийца», или «Хэнк-ураган», никогда не забудет его; не забудет эту безостановочно наносившую удары машину, действовавшую скорее ритмично, чем целеустремленно, тонкие ноги расставлены, руки скрещены перед лицом, каждый удар подгоняет часы и сопровождается возгласом. И каждый раунд которого достоин короны.
Однако этот вечный двигатель мог остаться всего лишь примечанием в истории бокса, скорее курьезом в ней, чем ее творцом, если бы в мозговом центре его тренерской группы не оказалось Эла Джолсона и если бы величайший год Армстронга – 1937-й – не оказался также годом Джо Луиса. До 1934 года Генри Армстронг выступал в весе пера, с переменным успехом сражаясь в Лос-Анджелесе и вокруг него с противниками, которые останутся столь же неизвестными, как тот солдат, что покоится на Национальном кладбище в Арлингтоне. Во время еженедельного матча по боксу Голливудского Легиона, перед полной звезд толпой, Армстронг отличился сенсационным нокаутом. Двое из присутствовавших звезд, Эл Джолсон и жена Руби Кеелера, ощутили симпатию к этому живому урагану и приобрели его контракт для своего друга Эдди Мида. Судьба Армстронга разом переменилась к лучшему – как и калибр его соперников.
В 1937 году ставить на Армстронга было надежнее, чем на «Маленькую Мисс Маркер» Ширли Темпла. В том году он одержал немыслимое количество побед – двадцать семь, и все они, кроме одной, были одержаны нокаутом. Армстронг и его менеджер не думали о весе противников и их потенциале. Они соглашались драться со всеми, вне зависимости от расы, религии и весовой категории. Армстронг боксировал с полулегковесами и легковесами и даже средневесами.
Но Джо Луис только что выиграл звание чемпиона в тяжелом весе, и, поскольку Армстронг никогда не разделял известности Луиса, его мозговой трест выбрал такой курс действий, который должен был принести им больше денег. А заодно и преобразить историю ринга.
Армстронг вспоминал о встрече, на которой кроме него самого присутствовали Мид, Джолсон и Джордж Рафт, также материально поддерживавший боксера: «Джо Луис намеревается отобрать всю популярность, и не только ее, у меня, у всех боксеров, потому что все копят деньгу, чтобы посмотреть, как дерется Джо Луис». И тогда кто-то натолкнулся на идею, воистину равную тем, что широкой рекой текли в те золотые дни кино из голливудских «Фабрик Грез», – столь же «колоссальную», «ошеломляющую» и «большую, чем сама жизнь». Идея эта заключалась в том, чтобы Армстронг выиграл три чемпионских титула. Одновременно.
Армстронг достал первую маслину из кувшина в октябре 1937 года: в весе пера победив Пити Саррона в шести раундах. Отложив на хранение чемпионский титул в весе до 57 кг, Армстронг занялся поиском более тяжелых противников и более прибыльных встреч. Последовало четырнадцать боев и еще четырнадцать побед, и Армстронг получил право встретиться в среднем весе с чемпионом Барни Россом. И вечный двигатель закружил Росса и унес у него корону, прекращая свои вихревые атаки лишь на мгновения, позволившие Россу продержаться последние пять раундов.
Располагая званием чемпиона в среднем весе, человек, пытавшийся собрать больше титулов, чем Карл Великий, сбросил лишнее и перешел в легковесы, чтобы отобрать чемпионскую корону у Лу Эмберса в жестоком бою, причем в течение последних шести раундов Армстронг глотал собственную кровь, боясь только одного – чтобы судьи не остановили бой.
Три чемпионских титула за девять с небольшим месяцев – с вашего позволения «хет-трик» воистину «ошеломляющий», «колоссальный» и «больший, чем сама жизнь».
Никто из тех, кто видел бойца по имени «Колотуха Хэнк», или «Хэнк-убийца», или «Хэнк-ураган», никогда не забудет его; не забудет эту безостановочно наносившую удары машину, действовавшую скорее ритмично, чем целеустремленно, тонкие ноги расставлены, руки скрещены перед лицом, каждый удар подгоняет часы и сопровождается возгласом. И каждый раунд которого достоин короны.
СЕБАСТЬЯН КОУ
(родился в 1956 г.)
Если начать вспоминать с античных времен, то имена пар, состоящих из отца и сына и добившихся большого успеха, можно записать на булавочной головке, причем на ней останется еще достаточно места для текста «Отче наш», Господней молитвы. О, конечно, к некоторым успех приходил, к какому-нибудь сказочному крестьянскому сыну, сделавшемуся гордостью своего отца, но в основном парни эти подобно библейскому Авессалому[46] приносили своим родителям лишь бездну неприятностей.