Страница:
Одним из тандемов, нашедших успех в объединении, а не в разделении являются Питер и Себастьян Коу. О них и будет наша повесть, рассказанная о величайшем средневике всех времен.
Родившийся в Лондоне, где люди всем способам передвижения предпочитают езду, Себастьян – имя это сокращается в «Себ» – предпочитал бегать. Везде и всюду. «Я предпочитал бегать, наверно, с того дня, как научился ходить, – вспоминал он впоследствии. – Мне так было удобнее. Я регулярно пробегал две мили или что-то вроде того по поручениям матери и никогда не пользовался велосипедом, предпочитая удовольствие, полученное от бега. Кажется, я не ходил вообще, а только бегал».
Папа Питер, заметив, что сын его гоняет по городу как гончая за кроликом, инстинктивно попытался ввести эту природную способность в какие-то рамки. Обнаружив, что ему достался редкий ребенок, который будет охотно заниматься, тренер-самоучка стал поощрять сына к многочисленным упражнениям в спринте и бегу вверх по склонам, чтобы развить силу ног и дыхание, которые поднимут Себа на те высоты, которые впоследствии позволят ему глядеть свысока на остальных бегунов мира.
В возрасте двенадцати лет юный Себ поступил в клуб под названием «Халланшир Харриерс» и начал было со сплошных побед в самой непринужденной манере. Однако после нескольких успешных выступлений в юниорских соревнованиях Себ обнаружил, что не является непобедимым, и показанные им результаты уступают показанным другим, более многообещающим юниором Стивом Оветтом. Но папа Питер, ощущавший, что его сын наделен всем, что необходимо для занятия спортом, начал натаскивать сына на скорость. И, начиная с этого мгновения, компанию «Коу и Сын» интересовала только «скорость, скорость, скорость…»
К двадцати годам этот бегун, ростом в 178 сантиметров и наделенный сложением вешалки для пальто, но прочими атлетическими достоинствами не обладающий, считался имеющим вполне приличные перспективы, но тем не менее уступающим в классе Оветту. Однако в сезоне 1977 года он впервые победил в соревнованиях Эмсли Карр в беге на милю с результатом 3:57,67 секунды. Это была его первая важная победа и в соревнованиях, и над Оветтом. Затем он побил рекорд Соединенного Королевства в беге на 800 метров, показав 1:44,76.
Не стесняя себя обыкновенными рамками и границами, Себ опробовал целый диапазон дистанций, чтобы повысить свою скорость.
Скоростные тренировки с лихвой окупили себя в сезоне 1978 года, когда Себ выиграл 400-метровку с результатом ровно 48 секунд, пробежал этап эстафеты за 47,3 секунды и снизил рекорд Соединенного Королевства в беге на 800 м до 1:44,25 секунды, и достижение это менее чем на секунду уступало мировому рекорду Альберто Хуанторены.
Однако все это следовало считать только гарниром.
Настоящим украшением сезона являлся забег на милю на проходившем в Праге Европейском чемпионате и его поединок с Оветтом, к которому оба они бежали ноздря в ноздрю или – если хотите – нога в ногу.
Выходя на старт, Себ явно не блистал здоровьем; скорее его следовало бы назвать порченым товаром. Мало того что весной того года он ступил в оставленную кем-то ямку и повредил сухожилия на лодыжке, теперь он еще страдал от жестокого желудочного расстройства. И без того не крепкий, Себ теперь сбросил вес до 51 килограмма и на стартовой линии забега на милю выглядел в лучшем случае хрупким.
Житейская мудрость требовала, чтобы ослабленный болезнью Коу держался позади и у самого финиша предпринял свой патентованный рывок. Однако житейская мудрость то и дело оказывается битой, а Коу был не из таких. Поэтому Себ сразу же рванулся вперед, взяв испепеляющую скорость – 49,3. Он лидировал до последней обратной прямой и на повороте, однако огонь в его ногах начал угасать, сменившись тупой болью, навалилась усталость, а вместе с ней Оветт. А с ним и третий бегун, Олаф Бейер из команды Восточной Германии. Выйдя на последнюю прямую, Себ попытался сохранить и скорость, и лидерство, но сперва мимо него проскочил Оветт, а потом – сюрприз из сюрпризов – его примеру последовал и Бейер, показавший пятый результат во всей истории бега на милю, Оветт финишировал вторым, а Коу третьим.
Проиграв Оветту матч и рекорд Соединенного Королевства, Коу вступил в борьбу с Оветтом на дистанции 800 метров, на которой оба они до конца того года то и дело отнимали рекорды друг у друга.
Сделав перерыв для завершения учебы, Коу возвратился на дорожку в июле 1979 года, пробежав 800 метров на стадионе Бишлет в Осло. Себ пробежал 200 метров за 24,6 секунды, а потом, чтобы не сгореть, замедлил бег на следующей двухсотметровке до 26 секунд. Вырвавшись далеко вперед и ощущая удивительную свежесть, он миновал 600 метров за 1:15,4 секунды, быстрее, чем кто-либо. Подбадриваемый возгласами соперников, которым оставалось теперь думать лишь о дележе последующих мест между собой да изучать его пятки, Себ, теперь ощущая себя, как если бы он бежал на автопилоте, пересек финишную линию со временем 1:42,33 секунды, превзойдя мировой рекорд на 1,11 секунды.
Через двенадцать дней он возвратился в Осло, чтобы участвовать в «Золотой Дубайской Миле», которая привлекла всех ведущих бегунов на милю. И к нему пришла новая рекордная победа, одержанная в компании обладателя мирового рекорда Джона Уокера, обладателя мирового рекорда для закрытых помещений Эмона Коглана, европейского рекорда Томаса Вессингхаге, чемпиона Британского Содружества Наций Дейва Муркрофта и американца Стива Скотта. Себ победил со временем 3:48,95 в забеге, который получит имя «величайшего в истории бега на милю» – все первые десять бегунов показали лучшее в истории время на своих позициях.
Менее чем через месяц Коу установил еще один рекорд на дистанции 1500 м на знаменитых Цюрихских пригласительных соревнованиях «Вельтклассе», показанный им результат 3:32,03 стал его третьим мировым рекордом за сорок один день. Он стал первым в рейтинге на дистанциях 800 и 1500 метров, а журнал «Легкая атлетика» назвал его спортсменом 1979 года.
Готовясь к Московской Олимпиаде 1980 года, Коу задержался в Осло на достаточный срок, чтобы установить свой четвертый мировой рекорд, пробежав 1000 метров за 2:13,40. Но владение рекордом вещь преходящая, и заканчивается это обладание незаметно. Уже через час Оветт превысил рекорд Себа в беге на милю, показав 3:48,8, а потом за девять дней до Олимпиады-80 Оветт повторил рекорд Себа на 1500 метров.
Так случилось, что Мухаммед Али и Джо Фрезер бега на средние дистанции, т е. Коу и Оветт, предпочитавшие сражаться с результатами друг друга, а не встречаться в личных поединках, впервые после 1978 года наконец сошлись на беговой дорожке на Олимпийских играх 1980 года.
Многие полагали, что Коу, пробегавший 800 метров быстрее всех в истории, победит на этой дистанции, а Оветт, одержавший кряду сорок одну победу на 1500 метрах и миле, выиграет звание олимпийского чемпиона на олимпийской метрической миле, 1500 метрах.
Обстоятельства сложились так, что дистанция 800 метров была первой, и, очевидно, разнервничавшийся Коу пробежал дистанцию в рассеянии, тратя напрасно время на внешней дорожке и обдумывая тактику на ходу. Оветт выиграл забег, а Коу финишным рывком завоевал серебро, что было бы неплохо для любого другого спортсмена, но для Себа было равнозначно поражению. На последовавшей пресс-конференции Себ, державшийся напряженно, признал: «Я выбрал именно этот день, чтобы пробежать самый худший забег в своей жизни. Наверно, сегодня я позволил себе больше смертных грехов на этой дистанции, чем во всех своих предыдущих выступлениях. И надо же было выбрать именно этот забег». Папа Питер снял со слов сына фиговый листок: «Ты бежал сегодня как идиот».
Шесть дней спустя им предстояло встретиться на полуторакилометровке, любимой дистанции Оветта. Но Коу, боевым кличем которого стали слова «я должен победить», преследуемый видениями собственного поражения на 800 метрах, бежал со свирепой решимостью. Испытывая желание избежать тактических ошибок, допущенных на 800-метровке, он держался впереди стаи и на последнем вираже включил вторую передачу, чтобы вырваться вперед. За сотню метров до финиша он предпринял рывок и, пробежав эту сотню за 12,1 сек, выиграл золотую медаль. Сразу же за финишной линией Коу пал на колени и, коснувшись лбом земли, разрыдался.
В 1981 году Коу установил мировой рекорд на 800 метров в зале, свой шестой мировой рекорд – на дистанции 1000 метров, пробежав ее за 2:12,18, а потом, через два дня после того как Оветт установил мировой рекорд в беге на милю, побил его, поставив новое достижение – 3:47,33 секунды. Проведя сезон без поражений, он вновь был назван лучшим легкоатлетом года.
Следующие три года стали для Коу серией болезней, начавшихся с простой мозоли на ноге и закончившихся тяжелым гландулярным токсоплазмозом, потребовавшим удаления лимфатического узла. Карьера его казалась законченной.
Его списали со счетов, как национальный долг, однако Коу большинством в один собственный голос считал, что сможет успешно выступить на Играх 1984 года в Лос-Анджелесе. И ничего другого не потребовалось. Вновь обидным образом финишировав вторым на 800-метровке – и подтвердив тем самым подозрения прессы, полагавшей, что Коу выдохся, он вложил все свои силы в бег на 1500 метров, опередив соотечественника Стива Крэма, стал чемпионом, единственным, кто выиграл эту дистанцию на Олимпиадах два раза. Пересекая финишную линию с поднятыми руками, Коу крикнул не верящим и сомневающимся: «Ну, теперь поверили?!»
Этой последней деталью и заканчивается легенда – повесть о человеке, который стал величайшим бегуном на средние дистанции в истории мировой легкой атлетики.
ДЖЕК ДЕМПСИ
ДЖЕРРИ УЭСТ
КРИСТИ МЭТЬЮСОН
БОБ МАТИАС
Родившийся в Лондоне, где люди всем способам передвижения предпочитают езду, Себастьян – имя это сокращается в «Себ» – предпочитал бегать. Везде и всюду. «Я предпочитал бегать, наверно, с того дня, как научился ходить, – вспоминал он впоследствии. – Мне так было удобнее. Я регулярно пробегал две мили или что-то вроде того по поручениям матери и никогда не пользовался велосипедом, предпочитая удовольствие, полученное от бега. Кажется, я не ходил вообще, а только бегал».
Папа Питер, заметив, что сын его гоняет по городу как гончая за кроликом, инстинктивно попытался ввести эту природную способность в какие-то рамки. Обнаружив, что ему достался редкий ребенок, который будет охотно заниматься, тренер-самоучка стал поощрять сына к многочисленным упражнениям в спринте и бегу вверх по склонам, чтобы развить силу ног и дыхание, которые поднимут Себа на те высоты, которые впоследствии позволят ему глядеть свысока на остальных бегунов мира.
В возрасте двенадцати лет юный Себ поступил в клуб под названием «Халланшир Харриерс» и начал было со сплошных побед в самой непринужденной манере. Однако после нескольких успешных выступлений в юниорских соревнованиях Себ обнаружил, что не является непобедимым, и показанные им результаты уступают показанным другим, более многообещающим юниором Стивом Оветтом. Но папа Питер, ощущавший, что его сын наделен всем, что необходимо для занятия спортом, начал натаскивать сына на скорость. И, начиная с этого мгновения, компанию «Коу и Сын» интересовала только «скорость, скорость, скорость…»
К двадцати годам этот бегун, ростом в 178 сантиметров и наделенный сложением вешалки для пальто, но прочими атлетическими достоинствами не обладающий, считался имеющим вполне приличные перспективы, но тем не менее уступающим в классе Оветту. Однако в сезоне 1977 года он впервые победил в соревнованиях Эмсли Карр в беге на милю с результатом 3:57,67 секунды. Это была его первая важная победа и в соревнованиях, и над Оветтом. Затем он побил рекорд Соединенного Королевства в беге на 800 метров, показав 1:44,76.
Не стесняя себя обыкновенными рамками и границами, Себ опробовал целый диапазон дистанций, чтобы повысить свою скорость.
Скоростные тренировки с лихвой окупили себя в сезоне 1978 года, когда Себ выиграл 400-метровку с результатом ровно 48 секунд, пробежал этап эстафеты за 47,3 секунды и снизил рекорд Соединенного Королевства в беге на 800 м до 1:44,25 секунды, и достижение это менее чем на секунду уступало мировому рекорду Альберто Хуанторены.
Однако все это следовало считать только гарниром.
Настоящим украшением сезона являлся забег на милю на проходившем в Праге Европейском чемпионате и его поединок с Оветтом, к которому оба они бежали ноздря в ноздрю или – если хотите – нога в ногу.
Выходя на старт, Себ явно не блистал здоровьем; скорее его следовало бы назвать порченым товаром. Мало того что весной того года он ступил в оставленную кем-то ямку и повредил сухожилия на лодыжке, теперь он еще страдал от жестокого желудочного расстройства. И без того не крепкий, Себ теперь сбросил вес до 51 килограмма и на стартовой линии забега на милю выглядел в лучшем случае хрупким.
Житейская мудрость требовала, чтобы ослабленный болезнью Коу держался позади и у самого финиша предпринял свой патентованный рывок. Однако житейская мудрость то и дело оказывается битой, а Коу был не из таких. Поэтому Себ сразу же рванулся вперед, взяв испепеляющую скорость – 49,3. Он лидировал до последней обратной прямой и на повороте, однако огонь в его ногах начал угасать, сменившись тупой болью, навалилась усталость, а вместе с ней Оветт. А с ним и третий бегун, Олаф Бейер из команды Восточной Германии. Выйдя на последнюю прямую, Себ попытался сохранить и скорость, и лидерство, но сперва мимо него проскочил Оветт, а потом – сюрприз из сюрпризов – его примеру последовал и Бейер, показавший пятый результат во всей истории бега на милю, Оветт финишировал вторым, а Коу третьим.
Проиграв Оветту матч и рекорд Соединенного Королевства, Коу вступил в борьбу с Оветтом на дистанции 800 метров, на которой оба они до конца того года то и дело отнимали рекорды друг у друга.
Сделав перерыв для завершения учебы, Коу возвратился на дорожку в июле 1979 года, пробежав 800 метров на стадионе Бишлет в Осло. Себ пробежал 200 метров за 24,6 секунды, а потом, чтобы не сгореть, замедлил бег на следующей двухсотметровке до 26 секунд. Вырвавшись далеко вперед и ощущая удивительную свежесть, он миновал 600 метров за 1:15,4 секунды, быстрее, чем кто-либо. Подбадриваемый возгласами соперников, которым оставалось теперь думать лишь о дележе последующих мест между собой да изучать его пятки, Себ, теперь ощущая себя, как если бы он бежал на автопилоте, пересек финишную линию со временем 1:42,33 секунды, превзойдя мировой рекорд на 1,11 секунды.
Через двенадцать дней он возвратился в Осло, чтобы участвовать в «Золотой Дубайской Миле», которая привлекла всех ведущих бегунов на милю. И к нему пришла новая рекордная победа, одержанная в компании обладателя мирового рекорда Джона Уокера, обладателя мирового рекорда для закрытых помещений Эмона Коглана, европейского рекорда Томаса Вессингхаге, чемпиона Британского Содружества Наций Дейва Муркрофта и американца Стива Скотта. Себ победил со временем 3:48,95 в забеге, который получит имя «величайшего в истории бега на милю» – все первые десять бегунов показали лучшее в истории время на своих позициях.
Менее чем через месяц Коу установил еще один рекорд на дистанции 1500 м на знаменитых Цюрихских пригласительных соревнованиях «Вельтклассе», показанный им результат 3:32,03 стал его третьим мировым рекордом за сорок один день. Он стал первым в рейтинге на дистанциях 800 и 1500 метров, а журнал «Легкая атлетика» назвал его спортсменом 1979 года.
Готовясь к Московской Олимпиаде 1980 года, Коу задержался в Осло на достаточный срок, чтобы установить свой четвертый мировой рекорд, пробежав 1000 метров за 2:13,40. Но владение рекордом вещь преходящая, и заканчивается это обладание незаметно. Уже через час Оветт превысил рекорд Себа в беге на милю, показав 3:48,8, а потом за девять дней до Олимпиады-80 Оветт повторил рекорд Себа на 1500 метров.
Так случилось, что Мухаммед Али и Джо Фрезер бега на средние дистанции, т е. Коу и Оветт, предпочитавшие сражаться с результатами друг друга, а не встречаться в личных поединках, впервые после 1978 года наконец сошлись на беговой дорожке на Олимпийских играх 1980 года.
Многие полагали, что Коу, пробегавший 800 метров быстрее всех в истории, победит на этой дистанции, а Оветт, одержавший кряду сорок одну победу на 1500 метрах и миле, выиграет звание олимпийского чемпиона на олимпийской метрической миле, 1500 метрах.
Обстоятельства сложились так, что дистанция 800 метров была первой, и, очевидно, разнервничавшийся Коу пробежал дистанцию в рассеянии, тратя напрасно время на внешней дорожке и обдумывая тактику на ходу. Оветт выиграл забег, а Коу финишным рывком завоевал серебро, что было бы неплохо для любого другого спортсмена, но для Себа было равнозначно поражению. На последовавшей пресс-конференции Себ, державшийся напряженно, признал: «Я выбрал именно этот день, чтобы пробежать самый худший забег в своей жизни. Наверно, сегодня я позволил себе больше смертных грехов на этой дистанции, чем во всех своих предыдущих выступлениях. И надо же было выбрать именно этот забег». Папа Питер снял со слов сына фиговый листок: «Ты бежал сегодня как идиот».
Шесть дней спустя им предстояло встретиться на полуторакилометровке, любимой дистанции Оветта. Но Коу, боевым кличем которого стали слова «я должен победить», преследуемый видениями собственного поражения на 800 метрах, бежал со свирепой решимостью. Испытывая желание избежать тактических ошибок, допущенных на 800-метровке, он держался впереди стаи и на последнем вираже включил вторую передачу, чтобы вырваться вперед. За сотню метров до финиша он предпринял рывок и, пробежав эту сотню за 12,1 сек, выиграл золотую медаль. Сразу же за финишной линией Коу пал на колени и, коснувшись лбом земли, разрыдался.
В 1981 году Коу установил мировой рекорд на 800 метров в зале, свой шестой мировой рекорд – на дистанции 1000 метров, пробежав ее за 2:12,18, а потом, через два дня после того как Оветт установил мировой рекорд в беге на милю, побил его, поставив новое достижение – 3:47,33 секунды. Проведя сезон без поражений, он вновь был назван лучшим легкоатлетом года.
Следующие три года стали для Коу серией болезней, начавшихся с простой мозоли на ноге и закончившихся тяжелым гландулярным токсоплазмозом, потребовавшим удаления лимфатического узла. Карьера его казалась законченной.
Его списали со счетов, как национальный долг, однако Коу большинством в один собственный голос считал, что сможет успешно выступить на Играх 1984 года в Лос-Анджелесе. И ничего другого не потребовалось. Вновь обидным образом финишировав вторым на 800-метровке – и подтвердив тем самым подозрения прессы, полагавшей, что Коу выдохся, он вложил все свои силы в бег на 1500 метров, опередив соотечественника Стива Крэма, стал чемпионом, единственным, кто выиграл эту дистанцию на Олимпиадах два раза. Пересекая финишную линию с поднятыми руками, Коу крикнул не верящим и сомневающимся: «Ну, теперь поверили?!»
Этой последней деталью и заканчивается легенда – повесть о человеке, который стал величайшим бегуном на средние дистанции в истории мировой легкой атлетики.
ДЖЕК ДЕМПСИ
(1895—1983)
Любой из соперников Демпси, которому удавалось уйти собственными ногами после поединка с ним, мог считать свое выступление успешным. Примерно шестьдесят его противников – в том числе и те, с кем он встречался в выставочных боях, не сумели добраться до второго раунда, столь сильным был его удар.
На ринге Демпси представлял собой идеальный образец бойца. Приближаясь к противнику с оскаленными зубами, виляя корпусом и раскачиваясь, как метроном, пригибая черноволосую голову, чтобы в нее труднее было попасть, и сверкая черными глазами, Демпси казался врагу подступающим ангелом смерти.
Удивительная быстрота его рук и смертоносный крюк левой, вкупе с психологией необходимости, рожденной в шахтерском городке, где прошла его юность, превращали каждый его бой в войну, в которой уцелевших не оставалось. Ради победы он шел на всевозможные уловки – бил ниже пояса, после колокола, в затылок, бил по сопернику уже падающему и даже встающему. «Черт, – говаривал он, – это же просто привычка заботиться о собственной безопасности».
Однако самому Демпси не приходилось заниматься этим делом, в отличие от его противников. Потратив несколько лет на боксерские стычки с местными шерифами, Демпси явился с Запада с жуткой репутацией, прозвищем «Глушила из Манассы» и менеджером по имени Док Кернс. Обладая животным инстинктом, внутренней яростью и невиданной прежде жаждой боя, Демпси проложил себе широкую дорогу в тяжелой весовой категории. Разделавшись в июле 1918 года за восемнадцать секунд с претендентом на звание чемпиона, Демпси доказал, что не является боксером одного боя, так как бой с новым претендентом – «Белой Надеждой», Карлом Моррисом, он закончил также нокаутом уже за четырнадцать секунд. Теперь от чемпионской короны «Глушилу из Манассы» отделял только человек-гора по имени Джесс Виллард, двухметровый боец, победивший Джека Джонсона примерно за четыре года до этого. Однако после одного робкого то ли удара, то ли тычка Демпси раз двинул левой, и ошеломленный Виллард оказался на полу – при разбитой на семь кусков челюсти и полном отсутствии шансов сохранить свой титул.
Место Джека Демпси на спортивном ландшафте определяет не статистика. Скорее Демпси лучше, чем кто бы то ни было, сумел захватить воображение американской спортивной публики. Он стал родоначальником Золотого века спорта, сделавшись первым из пяти великих спортивных героев 1920-х годов, к которым кроме него относятся Бейб Рат, Ред Грейндж, Бобби Джонс и Билл Тилден. И при этом он был величайшим аттракционом всех без исключения времен, лакомым кусочком для масс, плативших миллионы долларов Хардинга и Кулиджа[47] за право видеть бои этого легендарного боксера.
На ринге Демпси представлял собой идеальный образец бойца. Приближаясь к противнику с оскаленными зубами, виляя корпусом и раскачиваясь, как метроном, пригибая черноволосую голову, чтобы в нее труднее было попасть, и сверкая черными глазами, Демпси казался врагу подступающим ангелом смерти.
Удивительная быстрота его рук и смертоносный крюк левой, вкупе с психологией необходимости, рожденной в шахтерском городке, где прошла его юность, превращали каждый его бой в войну, в которой уцелевших не оставалось. Ради победы он шел на всевозможные уловки – бил ниже пояса, после колокола, в затылок, бил по сопернику уже падающему и даже встающему. «Черт, – говаривал он, – это же просто привычка заботиться о собственной безопасности».
Однако самому Демпси не приходилось заниматься этим делом, в отличие от его противников. Потратив несколько лет на боксерские стычки с местными шерифами, Демпси явился с Запада с жуткой репутацией, прозвищем «Глушила из Манассы» и менеджером по имени Док Кернс. Обладая животным инстинктом, внутренней яростью и невиданной прежде жаждой боя, Демпси проложил себе широкую дорогу в тяжелой весовой категории. Разделавшись в июле 1918 года за восемнадцать секунд с претендентом на звание чемпиона, Демпси доказал, что не является боксером одного боя, так как бой с новым претендентом – «Белой Надеждой», Карлом Моррисом, он закончил также нокаутом уже за четырнадцать секунд. Теперь от чемпионской короны «Глушилу из Манассы» отделял только человек-гора по имени Джесс Виллард, двухметровый боец, победивший Джека Джонсона примерно за четыре года до этого. Однако после одного робкого то ли удара, то ли тычка Демпси раз двинул левой, и ошеломленный Виллард оказался на полу – при разбитой на семь кусков челюсти и полном отсутствии шансов сохранить свой титул.
Место Джека Демпси на спортивном ландшафте определяет не статистика. Скорее Демпси лучше, чем кто бы то ни было, сумел захватить воображение американской спортивной публики. Он стал родоначальником Золотого века спорта, сделавшись первым из пяти великих спортивных героев 1920-х годов, к которым кроме него относятся Бейб Рат, Ред Грейндж, Бобби Джонс и Билл Тилден. И при этом он был величайшим аттракционом всех без исключения времен, лакомым кусочком для масс, плативших миллионы долларов Хардинга и Кулиджа[47] за право видеть бои этого легендарного боксера.
ДЖЕРРИ УЭСТ
(родился в 1938 г.)
Многие из так называемых экспертов, знатоков спорта, когда их просят охарактеризовать великого спортсмена, начинают свое описание с одной части таланта, одной части рекордов, одной части результатов и одной части доминирования в своем виде. Потом к этому головокружительному составу добавляется последний ингредиент, неосязаемый фактор, известный под названием «уверенность в себе», которая в случае Бейба Рата представляла собой «меткость», Джо Намата – «гарантированность», а Мухаммеда Али – «предсказуемость».
Однако никакая из подобных формул величия не сумеет объяснить масштаб фигуры Джерри Алана Уэста. Дело в том, что Джерри Уэст не располагал самым важным из компонентов упомянутой выше комбинации – этой самой уверенностью в себе. Углубленный в себя и обремененный сомнениями в большей степени, чем любой из тех, кто находится по эту сторону приемной психиатра, Уэст внес в эту формулу свой собственный ингредиент: желание превосходить других.
Желание это возникло, когда Уэст был еще маленьким мальчиком в Западной Вирджинии, в Чельяне, однолошадном городке возле известного всем Кэбинскрика. Как вспоминал Уэст: «Делать там было нечего, кроме как заниматься спортом». И поэтому когда один из соседей прикреплял корзину на стене гаража, молодой человек естественным образом перемещался в сторону единственной игры в городке.
Сперва его участие ограничивалось «смотрением». Однако корзина притягивала к себе, и он вскоре уже начал принимать участие, правда с поправками: «Не имея возможности бросить мяч сверху, я бросал его снизу». Однако с терпением, которое так часто иссякает в молодости, он продолжал бросать, пока не научился поражать корзину всеми возможными и мыслимыми способами – в любой час утра, дня и вечера. «У меня было огромное желание играть. Летом и зимой, когда земля была покрыта снегом… я играл все время, беспрерывно! Это было по-настоящему любимое занятие».
Однако взрослея, он совсем не рос, и даже при неутолимом «желании играть на каком-нибудь уровне» недостаток роста ставил под сомнение подобную перспективу. Не сумев из-за роста попасть в юниорскую команду своей школы в седьмом классе, он все-таки оказался в ней в девятом, хотя все-таки по собственному признанию: «Был не слишком хорош. Я был невысок ростом и рос не быстро». Потом была старшая школа, и его наконец приняли в университетскую сборную, хотя наш герой и оставался по-прежнему «очень невысоким». А потом, подобно Тому Хэнксу в фильме «Большой», однажды утром, где-то между старшим и младшим курсами, он испытал странное ощущение: «Я просто проснулся однажды… и вдруг оказалось, что я вырос – почти до 190 сантиметров».
По-прежнему юный и неловкий, Уэст продолжал тренироваться, давая себе нагрузки, которых не выдержал бы и паровоз. И на старшем курсе он уже отточил свое мастерство настолько, что не только играл и блистал в команде Истбэнкской средней школы, но и получил прозвище «Тарантула» за способность окружить паутинной сетью игрока, против которого играл. Его команда стала чемпионом штата.
Осажденный предложениями буквально от всех достойных внимания колледжей, Уэст предпочел остаться дома, в расположенном в Моргантауне университете штата. Там начиная с 1956 года до сезона 1959/60 года, Уэст привел Западную Вирджинию к трем победам в первенстве Южной конференции, набирая в среднем 24,8 очка за игру – в том числе на старшем курсе 29,3 очка, дважды попал в сборную Америки и в 1959 году вывел «Горцев» в финал первенства НКАА, где они проиграли всего одно очко, хотя он добился высокого показателя, набрав 28 очков, что сделало его обладателем звания самого лучшего игрока.
Губернатор Западной Вирджинии признал успехи Уэста, пригласив молодого человека посетить правительственный особняк в Чарльстоне. Представляясь секретарю, Уэст негромким и музыкальным голосом горца сказал: «Я – Джерри Уэст. Губернатор вызвал меня к себе на прием». Оглянувшись по сторонам, секретарь ответил: «Вам незачем представляться. Вас знают лучше, чем губернатора».
В Западной Вирджинии так случалось всегда. Но на мировой арене, начиная с Римской Олимпиады 1960 года, где Уэст вместе с Оскаром Робертсоном был капитаном победоносной баскетбольной команды США, наш герой стал вторым по известности игроком 60-х годов после Робертсона. Так было почти всегда во время их четырнадцатилетней профессиональной карьеры. И по большей части на долю Уэста выпадало второе место.
Оба они перешли в профессионалы по драфту НБА 1960 года: Робертсон первым номером, а Уэст – вторым. Самокритичный Уэст сказал: «Я не считал себя достойным играть в НБА».
Робертсон набрал 30,5 очка за игру, показав третий результат в лиге при 11,4 передачах, и попал в первую пятерку сборной лиги. Показатели Уэста были скромнее, поскольку он набрал в играх за «Лейкерс» «всего» 1389 очков при среднем показателе 17,6. Уэст был не удовлетворен. «Я был неловок, мне не хватало уверенности», – говорил он. Он сумел обнаружить причину одной из своих профессиональных проблем: «Я не двигался влево, и поэтому защитники «надували» меня, заставляя делать шаг вправо». С решимостью, которая сделалась его фирменной маркой, от природы праворукий Уэст начал уходить влево. Кроме того, он отрабатывал бросок, и ко второму году сделался неотъемлемой частью нападения «Лос-Анджелес Лейкерс», а его броски, проходы с мячом и соревновательный пыл дали «Лейкерс» бесподобную пару в лице Уэста и несравненного Элджина Бейлора.
Обладавший жестким дриблингом, Уэст сделался одним из самых опасных специалистов лиги по броскам из прыжка, о чем свидетельствовали его 30,8 в среднем очка за игру, в точности столько же, сколько и у Робертсона. Вдвоем они попали в качестве двух защитников в сборную «Всех звезд» НБА.
В последующие годы его средняя результативность колебалась вокруг 30 очков за игру. Уэст сочетал свою убийственную меткость с быстротой и всеобъемлющим видением, которое позволяло ему, как говорил Джим Мюррей, замечать «не только собственные уши», но и всех открывшихся для передачи товарищей по команде.
Уэст принес с собой еще одно важное качество, называвшееся некоторыми обозревателями «упорством», а другими «упрямством». Дело в том, что Уэст, сбросивший шестьдесят пять фунтов и похожий на иссохший, свитый из жил хлыст, резко отличался от мясных туш, населяющих джунгли НБА. Он демонстрировал бесконечную способность терпеть боль, бросаясь туда, куда и ангелы не летают, или ныряя в воздух за шаловливым мячом, о чем свидетельствовал его кривой нос, сломанный девять раз – тоже кстати рекорд лиги. Но и сломанный, он играл лучше, чем многие целые и невредимые игроки.
Ред Ауэрбах, тренер «Бостон Селтикс», использовавший все меры, чтобы остановить Уэста, кроме разве что наемных убийц, сказал разочарованно: «Уэста нельзя остановить. Можно пробовать разные способы – играть близко к нему, можно играть далеко, можно не давать ему мяч. Но он всегда сумеет забросить свои двадцать пять – тридцать очков».
Однако Джерри Уэста часто терзала мысль о том, что он все-таки не самый лучший. «Мне приходилось сомневаться в себе, потому что мы проигрывали командам, которым не должны были проигрывать ни в коем случае. Это было тяжело. Сколько раз, когда мы выступали в плей-офф и были близки к победе, но не могли одержать ее, я говорил себе: "Нас сглазили? Или нам не хватает дыхания?"»
Наконец в 1972 году, после семикратного выступления в финалах в десяти предыдущих сезонах без окончательной победы, судьба повернулась лицом к Уэсту и «Лейкерс», выигравших подряд тридцать три игры и увенчавших сезон победой в пятиматчевой финальной серии.
Теперь у Джерри Уэста было все, включая уважение тех, кто играл против него. Как сказал Билл Рассел на вечере в честь Джерри Уэста: «Величайшая честь, которой может удостоиться человек, это уважение и дружба равных ему по положению». Далее перед всеми, кто собрался в тот вечер в лос-анджелесском «Форуме», Рассел сказал Уэсту: «В тебе есть больше, чем в других известных мне людях. Я желаю тебе всегда оставаться счастливым».
Однако никакая из подобных формул величия не сумеет объяснить масштаб фигуры Джерри Алана Уэста. Дело в том, что Джерри Уэст не располагал самым важным из компонентов упомянутой выше комбинации – этой самой уверенностью в себе. Углубленный в себя и обремененный сомнениями в большей степени, чем любой из тех, кто находится по эту сторону приемной психиатра, Уэст внес в эту формулу свой собственный ингредиент: желание превосходить других.
Желание это возникло, когда Уэст был еще маленьким мальчиком в Западной Вирджинии, в Чельяне, однолошадном городке возле известного всем Кэбинскрика. Как вспоминал Уэст: «Делать там было нечего, кроме как заниматься спортом». И поэтому когда один из соседей прикреплял корзину на стене гаража, молодой человек естественным образом перемещался в сторону единственной игры в городке.
Сперва его участие ограничивалось «смотрением». Однако корзина притягивала к себе, и он вскоре уже начал принимать участие, правда с поправками: «Не имея возможности бросить мяч сверху, я бросал его снизу». Однако с терпением, которое так часто иссякает в молодости, он продолжал бросать, пока не научился поражать корзину всеми возможными и мыслимыми способами – в любой час утра, дня и вечера. «У меня было огромное желание играть. Летом и зимой, когда земля была покрыта снегом… я играл все время, беспрерывно! Это было по-настоящему любимое занятие».
Однако взрослея, он совсем не рос, и даже при неутолимом «желании играть на каком-нибудь уровне» недостаток роста ставил под сомнение подобную перспективу. Не сумев из-за роста попасть в юниорскую команду своей школы в седьмом классе, он все-таки оказался в ней в девятом, хотя все-таки по собственному признанию: «Был не слишком хорош. Я был невысок ростом и рос не быстро». Потом была старшая школа, и его наконец приняли в университетскую сборную, хотя наш герой и оставался по-прежнему «очень невысоким». А потом, подобно Тому Хэнксу в фильме «Большой», однажды утром, где-то между старшим и младшим курсами, он испытал странное ощущение: «Я просто проснулся однажды… и вдруг оказалось, что я вырос – почти до 190 сантиметров».
По-прежнему юный и неловкий, Уэст продолжал тренироваться, давая себе нагрузки, которых не выдержал бы и паровоз. И на старшем курсе он уже отточил свое мастерство настолько, что не только играл и блистал в команде Истбэнкской средней школы, но и получил прозвище «Тарантула» за способность окружить паутинной сетью игрока, против которого играл. Его команда стала чемпионом штата.
Осажденный предложениями буквально от всех достойных внимания колледжей, Уэст предпочел остаться дома, в расположенном в Моргантауне университете штата. Там начиная с 1956 года до сезона 1959/60 года, Уэст привел Западную Вирджинию к трем победам в первенстве Южной конференции, набирая в среднем 24,8 очка за игру – в том числе на старшем курсе 29,3 очка, дважды попал в сборную Америки и в 1959 году вывел «Горцев» в финал первенства НКАА, где они проиграли всего одно очко, хотя он добился высокого показателя, набрав 28 очков, что сделало его обладателем звания самого лучшего игрока.
Губернатор Западной Вирджинии признал успехи Уэста, пригласив молодого человека посетить правительственный особняк в Чарльстоне. Представляясь секретарю, Уэст негромким и музыкальным голосом горца сказал: «Я – Джерри Уэст. Губернатор вызвал меня к себе на прием». Оглянувшись по сторонам, секретарь ответил: «Вам незачем представляться. Вас знают лучше, чем губернатора».
В Западной Вирджинии так случалось всегда. Но на мировой арене, начиная с Римской Олимпиады 1960 года, где Уэст вместе с Оскаром Робертсоном был капитаном победоносной баскетбольной команды США, наш герой стал вторым по известности игроком 60-х годов после Робертсона. Так было почти всегда во время их четырнадцатилетней профессиональной карьеры. И по большей части на долю Уэста выпадало второе место.
Оба они перешли в профессионалы по драфту НБА 1960 года: Робертсон первым номером, а Уэст – вторым. Самокритичный Уэст сказал: «Я не считал себя достойным играть в НБА».
Робертсон набрал 30,5 очка за игру, показав третий результат в лиге при 11,4 передачах, и попал в первую пятерку сборной лиги. Показатели Уэста были скромнее, поскольку он набрал в играх за «Лейкерс» «всего» 1389 очков при среднем показателе 17,6. Уэст был не удовлетворен. «Я был неловок, мне не хватало уверенности», – говорил он. Он сумел обнаружить причину одной из своих профессиональных проблем: «Я не двигался влево, и поэтому защитники «надували» меня, заставляя делать шаг вправо». С решимостью, которая сделалась его фирменной маркой, от природы праворукий Уэст начал уходить влево. Кроме того, он отрабатывал бросок, и ко второму году сделался неотъемлемой частью нападения «Лос-Анджелес Лейкерс», а его броски, проходы с мячом и соревновательный пыл дали «Лейкерс» бесподобную пару в лице Уэста и несравненного Элджина Бейлора.
Обладавший жестким дриблингом, Уэст сделался одним из самых опасных специалистов лиги по броскам из прыжка, о чем свидетельствовали его 30,8 в среднем очка за игру, в точности столько же, сколько и у Робертсона. Вдвоем они попали в качестве двух защитников в сборную «Всех звезд» НБА.
В последующие годы его средняя результативность колебалась вокруг 30 очков за игру. Уэст сочетал свою убийственную меткость с быстротой и всеобъемлющим видением, которое позволяло ему, как говорил Джим Мюррей, замечать «не только собственные уши», но и всех открывшихся для передачи товарищей по команде.
Уэст принес с собой еще одно важное качество, называвшееся некоторыми обозревателями «упорством», а другими «упрямством». Дело в том, что Уэст, сбросивший шестьдесят пять фунтов и похожий на иссохший, свитый из жил хлыст, резко отличался от мясных туш, населяющих джунгли НБА. Он демонстрировал бесконечную способность терпеть боль, бросаясь туда, куда и ангелы не летают, или ныряя в воздух за шаловливым мячом, о чем свидетельствовал его кривой нос, сломанный девять раз – тоже кстати рекорд лиги. Но и сломанный, он играл лучше, чем многие целые и невредимые игроки.
Ред Ауэрбах, тренер «Бостон Селтикс», использовавший все меры, чтобы остановить Уэста, кроме разве что наемных убийц, сказал разочарованно: «Уэста нельзя остановить. Можно пробовать разные способы – играть близко к нему, можно играть далеко, можно не давать ему мяч. Но он всегда сумеет забросить свои двадцать пять – тридцать очков».
Однако Джерри Уэста часто терзала мысль о том, что он все-таки не самый лучший. «Мне приходилось сомневаться в себе, потому что мы проигрывали командам, которым не должны были проигрывать ни в коем случае. Это было тяжело. Сколько раз, когда мы выступали в плей-офф и были близки к победе, но не могли одержать ее, я говорил себе: "Нас сглазили? Или нам не хватает дыхания?"»
Наконец в 1972 году, после семикратного выступления в финалах в десяти предыдущих сезонах без окончательной победы, судьба повернулась лицом к Уэсту и «Лейкерс», выигравших подряд тридцать три игры и увенчавших сезон победой в пятиматчевой финальной серии.
Теперь у Джерри Уэста было все, включая уважение тех, кто играл против него. Как сказал Билл Рассел на вечере в честь Джерри Уэста: «Величайшая честь, которой может удостоиться человек, это уважение и дружба равных ему по положению». Далее перед всеми, кто собрался в тот вечер в лос-анджелесском «Форуме», Рассел сказал Уэсту: «В тебе есть больше, чем в других известных мне людях. Я желаю тебе всегда оставаться счастливым».
КРИСТИ МЭТЬЮСОН
(1880—1925)
Америка начала 1900-х годов была уверена и самодовольна, она не сомневалась в отношении собственного места в истории, но искала себя. И находила собственную сущность в своих героях: Тедди Рузвельт – в политике, Джек Лондон – в литературе и Кристофер Мэтьюсон – в спорте.
Репутация Мэтьюсона основывалась на его прославленном «скрытом броске» – умении так бросить мяч, что кисть его прятала мяч от бэттера да еще подкручивала его, так что снаряд попадал в ноги игроку команды-соперницы, и на его немыслимом умении владеть собой. Элегантно орудуя мячом, Мэтти чередовал свой «ублюдочный питч» с мячами, пущенными по быстрой кривой, причем попадания его были точны, как движения парикмахера, выбривающего усатого клиента. Совершавший за игру в среднем полтора прохода, Мэтти заставил спортивного журналиста Ринга Ларднера вознести ему следующую хвалу: «Никто на свете не способен так точно направить мяч в любое нужное место». Умение Мэтти было столь велико, что ему до сих пор принадлежит рекорд по количеству иннингов без прогулки, равный 68 за тридцать дней и поставленный в 1913 году.
Однако основой славы Мэтьюсона являются не его мастерство и не бросок, а три победы над командой «Филадельфия Атлетикс», одержанные в мировой серии 1905 года, ставшие тремя холмами, с высоты которых он мог спокойно взирать на бейсбольный мир и на его рекорды, доколе существует эта игра.
Это выступление, как написал впоследствии один из биографов, «было столь же несравненным, как "Большой шлем" Бобби Джонса в гольфе». Стоя на питче в трех полных играх за шесть дней, Мэтьюсон превратил биты могучих «Атлетов» в тростинки, которыми они совершили всего четырнадцать ударов за три игры. Пробежку ему пришлось совершить лишь однажды, и встречи эти превратились в величайшую демонстрацию мастерства питчера во всей истории серии да и всего бейсбола. Менеджер «Атлетикс», бессмертный Конни Мак, впоследствии ворчливо признавал: «Мэтьюсон был величайшим питчером среди всех, кто выходил когда-либо на поле в этом качестве. Он обладал необходимыми знаниями, точным суждением, совершенным контролем и формой. Смотреть на его выступления было увлекательно – в тех случаях, когда он не играл против твоей команды».
В течение первых пятнадцати лет двадцатого столетия репутация Мэтьюсона росла и ширилась. Он не только добился 22 в среднем побед за сезон за семнадцать лет, но в том же самом году, когда «Атлеты» всухую проиграли ему в серии, Мэтти завоевал питчерский вариант «Тройной короны», возглавив список Национальной лиги по победам, ERA и ударам навылет. Кроме того, он три года подряд имел по тридцать побед. Его точность и расчет были таковы, что смотреть на него было чистым удовольствием, даже когда ему противостояли в лучшем случае самые обыкновенные противники. Особенную слабость в отношении его испытывали две команды – «Кардиналы» и «Красные», подчинявшиеся натиску Мэтьюсона с мрачной покорностью судьбе и проигравшие ему 23 и 22 встречи подряд. Как сказал обозреватель Дамон Раньян: «Вчера Мэтьюсон питчировал против Цинциннати. Иначе говоря, команда Цинциннати проиграла бейсбольный матч. Первое заявление с неизбежностью следует из второго».
Великий спортсмен, блиставший в качестве раннера и дроп-кикера в Бакнелле, а потом выступавший в профессиональном футболе, Мэтти услыхал зов сирен бейсбола и оставил школу в погоне за своей мечтой. Он никогда не оглядывался назад и тринадцать раз имел более 20 побед в сезоне, а всего на его счету 373 победы – до сих пор действующий рекорд Национальной лиги.
Одним из первых делегированный в Зал славы, этот герой-джентльмен в соответствии со словами Джона Макгроу был «величайшим питчером, среди всех когда-либо выступавших». Но не только. Он был больше, много больше. Кристи Мэтьюсон был также, как написал спортивный журналист В.О. Макджихан, «самым любимым публикой среди всех игроков в мяч и самым популярным атлетом своего времени».
Репутация Мэтьюсона основывалась на его прославленном «скрытом броске» – умении так бросить мяч, что кисть его прятала мяч от бэттера да еще подкручивала его, так что снаряд попадал в ноги игроку команды-соперницы, и на его немыслимом умении владеть собой. Элегантно орудуя мячом, Мэтти чередовал свой «ублюдочный питч» с мячами, пущенными по быстрой кривой, причем попадания его были точны, как движения парикмахера, выбривающего усатого клиента. Совершавший за игру в среднем полтора прохода, Мэтти заставил спортивного журналиста Ринга Ларднера вознести ему следующую хвалу: «Никто на свете не способен так точно направить мяч в любое нужное место». Умение Мэтти было столь велико, что ему до сих пор принадлежит рекорд по количеству иннингов без прогулки, равный 68 за тридцать дней и поставленный в 1913 году.
Однако основой славы Мэтьюсона являются не его мастерство и не бросок, а три победы над командой «Филадельфия Атлетикс», одержанные в мировой серии 1905 года, ставшие тремя холмами, с высоты которых он мог спокойно взирать на бейсбольный мир и на его рекорды, доколе существует эта игра.
Это выступление, как написал впоследствии один из биографов, «было столь же несравненным, как "Большой шлем" Бобби Джонса в гольфе». Стоя на питче в трех полных играх за шесть дней, Мэтьюсон превратил биты могучих «Атлетов» в тростинки, которыми они совершили всего четырнадцать ударов за три игры. Пробежку ему пришлось совершить лишь однажды, и встречи эти превратились в величайшую демонстрацию мастерства питчера во всей истории серии да и всего бейсбола. Менеджер «Атлетикс», бессмертный Конни Мак, впоследствии ворчливо признавал: «Мэтьюсон был величайшим питчером среди всех, кто выходил когда-либо на поле в этом качестве. Он обладал необходимыми знаниями, точным суждением, совершенным контролем и формой. Смотреть на его выступления было увлекательно – в тех случаях, когда он не играл против твоей команды».
В течение первых пятнадцати лет двадцатого столетия репутация Мэтьюсона росла и ширилась. Он не только добился 22 в среднем побед за сезон за семнадцать лет, но в том же самом году, когда «Атлеты» всухую проиграли ему в серии, Мэтти завоевал питчерский вариант «Тройной короны», возглавив список Национальной лиги по победам, ERA и ударам навылет. Кроме того, он три года подряд имел по тридцать побед. Его точность и расчет были таковы, что смотреть на него было чистым удовольствием, даже когда ему противостояли в лучшем случае самые обыкновенные противники. Особенную слабость в отношении его испытывали две команды – «Кардиналы» и «Красные», подчинявшиеся натиску Мэтьюсона с мрачной покорностью судьбе и проигравшие ему 23 и 22 встречи подряд. Как сказал обозреватель Дамон Раньян: «Вчера Мэтьюсон питчировал против Цинциннати. Иначе говоря, команда Цинциннати проиграла бейсбольный матч. Первое заявление с неизбежностью следует из второго».
Великий спортсмен, блиставший в качестве раннера и дроп-кикера в Бакнелле, а потом выступавший в профессиональном футболе, Мэтти услыхал зов сирен бейсбола и оставил школу в погоне за своей мечтой. Он никогда не оглядывался назад и тринадцать раз имел более 20 побед в сезоне, а всего на его счету 373 победы – до сих пор действующий рекорд Национальной лиги.
Одним из первых делегированный в Зал славы, этот герой-джентльмен в соответствии со словами Джона Макгроу был «величайшим питчером, среди всех когда-либо выступавших». Но не только. Он был больше, много больше. Кристи Мэтьюсон был также, как написал спортивный журналист В.О. Макджихан, «самым любимым публикой среди всех игроков в мяч и самым популярным атлетом своего времени».
БОБ МАТИАС
(1930—2006)
Если спорт представляет собой, как предположил кто-то и когда-то, метафору метафоры, то год 1948-й стал годом, когда спортивная арена в большей степени чем когда-либо была полна устремлений – прошлых, нынешних и будущих, чем за всю свою долгую историю. С центральной площадки еще отказывались уходить несколько исполнителей, карьеру которым продлила Вторая мировая война, теперь скорее принадлежащие к поколению отцов спортсменов, а не самих спортсменов. К ним можно добавить несколько звезд, спортивная жизнь которых была прервана войной. Теперь они вернулись, чтобы дать свое последнее выступление. А рядом с ареной уже ждали своего времени несколько будущих звезд. И среди них был семнадцатилетний школьник из Туларе, Калифорния, по имени Боб Матиас.