Страница:
«Моя жена и я намереваемся Вам рассказать, кто мы такие. И кем хотим стать. Родителями».Мария начала с того, что поблагодарила за посылку, которую они направили сиротскому дому: пеленки, бутылочки, детские смеси, игрушки – нечто вроде узаконенной взятки. Майлз сказал, что так принято, когда берут на воспитание ребенка в Латинской Америке.
Затем они перешли к делу.
Директриса задала вопрос о работе: «Занимаетесь страхованием, да, Пол?» Да, согласился он, но не сказал, что его занятия сводятся к тому, чтобы, запершись в крохотном кабинетике, обсчитывать статистику случаев, с которыми сталкивались настоящие страховщики. Что его работа заключается в определении вероятности рисков во всех возможных видах человеческой деятельности и он барахтается в потоке необработанных данных, пытаясь свести всю многогранную жизнь к полууправляемому путешествию по минному полю. Таково уж определение рода его занятий: актуарий – это тот, кто хочет обслуживать клиентов, но у него не хватает характера.
– Вы давно там работаете? – спросила она.
– Одиннадцать лет.
«Как это меня характеризует?» – подумал Пол. Как надежного кормильца семьи? Или как работника, который недолго держится на одном месте? Но независимо от ответа Пол понимал, что директриса заранее имела эти сведения. Может быть, теперь она проверяла его искренность?
Дальше пошли вопросы позаковыристее.
Мария спросила Джоанну о ее работе. Ответственная за персонал одной фармацевтической фирмы. Однако было очевидно, что директрису интересовал не характер ее работы, а то, собирается ли она увольняться теперь, когда придется ухаживать за ребенком.
Интересный вопрос.
Пол и Джоанна сами бились над ним несколько выходных, но так и не пришли к определенному решению. По тону Марии Пол заключил: она считает, что жене лучше с работы уйти.
Несколько секунд Джоанна молчала, и Пол слышал только шелест лопастей вентилятора, электрическое гудение люминесцентного светильника и собственный внутренний голос, который кричал жене, чтобы она солгала.
Хотя бы раз.
Но беда была в том, что ложь – совсем не ее МО.[10] Джоанна мастерски обнаруживала вранье, полуправду и подтасовки фактов, но себе не позволяла солгать.
– Я возьму отпуск, – наконец выдавила она.
Недурно, подумал Пол. Вполне правдоподобно.
– Надолго? – поинтересовалась Мария.
Пол уставился на выставку фотографий, которая занимала полстены в кабинете Марии: ребячьи мордашки всех оттенков кожи смотрели с террасок, из плавательных бассейнов, игровых комнат, со спортивных полей «малой лиги»,[11] улыбались из-под выпускных шапочек колледжей. «Интересно, – подумал он, – удостоится ли снимок нашей дочери места в этой галерее?»
– Пока не знаю, – пробормотала Джоанна.
Пол повернулся к директрисе и улыбнулся. Теперь он был похож на малыша, который рассчитывает получить леденец.
– В конце концов, я поступлю так, как будет лучше девочке и мне. Я буду хорошей матерью, – добавила жена.
Мария вздохнула и потянулась к руке Джоанны. Пол подумал, что таким жестом ободряют собеседника врачи и священники, прежде чем сообщить печальные новости. Вот так его похлопал по руке и сжал плечо священник, когда ему было одиннадцать лет. В тот день умерла его мама.
– Джоанна, – улыбнулась Мария, – я тоже не сомневаюсь, что вы будете хорошей матерью.
Пол не сразу осознал, что они выдержали экзамен.
Испытание позади.
Пол почувствовал, как у него отлегло от сердца, но расслабиться не удалось, потому что Мария произнесла:
– Думаю, настала вам пора познакомиться с дочерью.
Она говорила что-то еще, но Пол больше не слушал.
Голос директрисы растворился в биении его сердца – гулком и тревожно-непостоянном. И еще к нему примешался новый звук: тяжелые шаги, которые медленно, но неукротимо приближались по коридору. Пол ясно ощутил, как по рукам хлынули потоки пота.
Это она?
Шаги стихли, и наступила тишина.
А через мгновение он засек на своем внутреннем радаре другие шаги – они становились громче, яснее и отчетливее и вдруг замерли как будто за самой дверью.
– Понимаю, как вы страшитесь этой первой встречи, – сказала Мария. – Но не стоит тревожиться: она красивая.
До этого Джоанна и Пол получили только черно-белые снимки небольшого размера, очень темные и неприятно размытые.
Дверь медленно отворилась. Потолочный вентилятор не переставал вращаться, но Пол готов был поклясться, что воздух застыл.
В кабинет вошла чернокожая няня, которая прижимала к груди детское ворсистое одеяло. Пол и Джоанна вскочили, но Пол так и не почувствовал под собой ног и стоял, раскачиваясь, словно на ходулях.
Няня медленно потянула верхнюю часть одеяла, обнажив ершик темных волосиков и бездонные черные глаза. Перед Полом предстало существо, похожее на крохотного панка, притягивающая смесь невинности и враждебности.
И он моментально и окончательно влюбился в этого ребенка.
Вспомнил, как впервые увидел Джоанну в набитом усталыми и раздраженными людьми зале аэропорта: поднял скучающие глаза и перед ним возникло видение белокожей и голубоглазой прелестницы, которая о чем-то допытывалась у пытавшегося улизнуть представителя авиакомпании. В ней в равной мере соединялись женственность и бесшабашность, и в груди Пола всколыхнулось чувство, похожее на то, что несколько раз возникало в студенческие годы, когда он пробовал кокаин. Восхитительный, но опасный взрыв неподдельного восторга, грозивший вознести сердце на вершину экстаза или разорвать его.
А может быть, и то и другое сразу.
Няня подала им дочь, и Пол первым протянул к ней руки. И в тот миг, когда прижал девочку к груди, ему показалось, что так было вечно.
Джоанна наклонилась и погладила ее лобик пальцем с безукоризненным маникюром. Девочка растянула крохотный ротик.
– Смотрите, – произнес, ни к кому не обращаясь, Пол, – она нам улыбается.
– Изумительно! – рассмеялась Мария. – Правда, красивая?
– О да! – с готовностью согласился Пол. – Очень красивая.
Кожа дочери отливала бледно-оливковым оттенком. А в темных глазах отражалось полное понимание. Понимание того, что она наконец оказалась дома. Пол посмотрел на Джоанну. Слезы превратили ее глаза в два бледно-голубых озерца.
Мария Консуэло сияла:
– Так и знала, что эта девочка предназначена именно вам. Всегда знала. Вы уже выбрали имя?
– Да, – кивнул Пол. – Джоэль.
Это был сплав имен: Джозеф – дедушка Джоанны с отцовской стороны и Элен – его мать. Оба давно умерли, и по обоим они сильно тосковали, особенно теперь.
– Джоэль, – попробовала Мария звучание на слух и одобрительно кивнула. Имя тоже выдержало испытание.
– Можно мне, дорогой? – Джоанна протянула руки, и Пол осторожно отдал ей ребенка. Девочка была такой трогательно-невесомой и немыслимо хрупкой. Ему стало страшно: вдруг она в любую минуту исчезнет?
Но ничего подобного не случилось.
Джоанна приняла девочку и пустилась ворковать:
– Хорошая Джоэль… Хорошая малышка… Вот твоя мамочка! – Она вложила мизинец ей в ладошку, и девочка вцепилась в ее палец. Образовался маленький круг: Джоанна, Джоэль и Пол. «Ни от кого не зависимый и совершенно самодостаточный», – подумал он.
У этого круга не было ни начала, ни конца. Он был вечен.
Глава 4
На пути из сиротского дома Святой Регины они миновали поле человеческих голов.
Видимо, не стоило воспринимать это как какой-то знак. Но вся беда в том, что любое предзнаменование мы понимаем только после того, как произойдут некоторые последующие события.
Вот Джоанна, прижимающая к груди сонную Джоэль.
Вот Пол, который мысленно бродил по только что открытой земле отцовства.
И вот эти два десятка голов, торчавших из земли.
Головы оказались явно и недвусмысленно живыми: они моргали, разевали рты и поводили глазами сверху вниз и справа налево.
– Hambre, – вздохнул Пабло.
– Что? – переспросил Пол. – Hambre? Что такое hambre? Голод?
Джоанна их тоже заметила и, словно защищая, крепче прижала к груди Джоэль – в одно мгновение в ней проснулся материнский инстинкт.
– Они протестуют, – объяснил Пабло.
Голодная забастовка.
Люди закопали себя на участке боковой незамощенной дороги. То ли двадцать, то ли тридцать человек, молодые мужчины и женщины. Казалось, они сошли с полотна Иеронима Босха[12] – кающиеся грешники, обреченные на вечные муки в третьем круге ада.
– Против чего они протестуют? – спросила Джоанна.
– Против условий, – пожал плечами их провожатый.
– И как долго?.. – начала она.
– Давно, – ответил Пабло. – Пять-шесть недель.
Пожалуй, дольше и не выдержать.
Затем раздался вой сирены.
«Скорая помощь», догадался Пол и тут же увидел фургон с надписью «Ambulancia». Машина свернула на боковую дорогу, но ее проблесковые маячки оставались непроглядно темными. Значит, сирена доносилась откуда-то еще.
Две полицейские машины. «Городская гвардия». Одна подрезала их справа так, что Пабо пришлось резко нажать на тормоза и круто вильнуть в противоположную сторону. Автомобиль замер, чуть не стукнувшись бампером о каменную стену.
Джоэль расплакалась.
И не одна она.
Полицейские пользовались тяжелыми дубинками.
Это походило на игровой автомат в баре, где пластмассовые сурки высовываются из норок, а играющий набирает очки, стукая их по головам. Только в игре зверьки имеют возможность уворачиваться и нырять обратно в ямку.
А здесь – нет.
За те короткие секунды, пока Пабло пытался вывернуть обратно на дорогу, а Джоэль все сильнее кричала, земля окрасилась красным. Вот почему поблизости оказалась «скорая помощь». Образец отличного муниципального планирования.
Наконец Пабло удалось поставить машину носом в другую сторону, и он поехал по нелепо широкой боковой улице, шарахаясь от бегущих поглазеть на происходящее людей.
Поле окровавленных голов скрылось вдали, но Полу все не удавалось выкинуть эту картину из головы.
Джоанна тряслась. Или это он сам так дрожал? Когда Пол обнял жену, это невозможно было понять. Они здесь всего лишь день, даже меньше дня, однако становилось все яснее, что Богота – это не столько третий мир, сколько четвертое измерение.
Locombia – так кто-то в самолете отозвался о Колумбии: сумасшедшая страна.
Теперь он ясно понимал, что имел в виду тот человек.
Пол порадовался, что они увозят отсюда Джоэль. Они приехали в Колумбию, спасаясь от одиночества, депрессии и бездетного существования. Но в то же время они спасают и ее. От всего этого. Джоэль вырастет в обстановке относительной безопасности и спокойствия. Ей не придется смотреть на закопанных по шею на городской улице людей. Но если даже кому-нибудь приспичит себя закопать, полицейские не станут избивать его до полусмерти.
Пабло спросил, как они себя чувствуют.
– Нормально, – ответил Пол, заметив, что их водителя инцидент с головами нисколько не взволновал. Видимо, для тех, кто живет в Колумбии, такое вполне в порядке вещей.
Войдя в гостинице в лифт, Джоанна и Пол улыбнулись поспешившей вслед за ними в кабину колумбийской паре среднего возраста. Пол ожидал, что им улыбнутся в ответ, как повсюду улыбаются родителям с маленькими детьми. Ничего подобного. С ними поздоровались с явной холодностью и враждебностью.
Сначала Пол решил, что дело в их национальности. Он знал, что в последнее время американцы повсеместно сталкиваются с недоброжелательностью. Но мужчина что-то шепнул своей жене, и среди прочего Пол уловил слово, которое запомнил из школьного курса испанского – nina.[13]
Дело оказалось не в том, кто они такие, а в том, что они брали на воспитание ребенка. Колумбийского ребенка.
Они были очередными американцами, которые делали то, чем всегда занимались их соотечественники в чужих странах, – захватывали природные богатства. Сначала золото и нефть, уголь и газ, а теперь – дети. Раньше такая мысль Полу не приходила в голову. И теперь, в этом хлипком лифте, он внезапно почувствовал себя не спасателем, а мародером. К счастью, им пришлось выходить раньше. Он увлек жену вперед по коридору.
– Видела? – спросил он ее.
– Что? – не поняла Джоанна.
– Тех людей в лифте. – Пол сунул ключ в скважину и открыл замок.
– Говори тише, – предупредила его жена. – Джоэль заснула.
– Семейную пару, – продолжал он шепотом. – Такое впечатление, что они бы нас с удовольствием выслали или расстреляли.
– За что?
Возможно, Джоанна старалась забыть все, что видела на улице, и поэтому ничего не заметила.
– Они нас ненавидят.
– Не выдумывай. Они нас совершенно не знают. – Джоанна медленно опустилась в кресло. Она чуть не падала в обморок.
– Им и не надо нас знать. Они не одобряют того, что мы делаем. А мы отнимаем у них детей.
– Их детей? Ты о чем?
– Детей их страны. Колумбийских детей. Они смотрели на нас так, будто хотели, чтобы мы вернули Джоэль.
– Ну и пусть себе. Все остальные были с нами милы.
– Все остальные брали у нас деньги. И это подслащало пилюлю.
Но Джоанна больше не слушала.
Она смотрела на своего ребенка. И наслаждалась единением с ним, которое не в силах нарушить даже отец.
Видимо, не стоило воспринимать это как какой-то знак. Но вся беда в том, что любое предзнаменование мы понимаем только после того, как произойдут некоторые последующие события.
Вот Джоанна, прижимающая к груди сонную Джоэль.
Вот Пол, который мысленно бродил по только что открытой земле отцовства.
И вот эти два десятка голов, торчавших из земли.
Головы оказались явно и недвусмысленно живыми: они моргали, разевали рты и поводили глазами сверху вниз и справа налево.
– Hambre, – вздохнул Пабло.
– Что? – переспросил Пол. – Hambre? Что такое hambre? Голод?
Джоанна их тоже заметила и, словно защищая, крепче прижала к груди Джоэль – в одно мгновение в ней проснулся материнский инстинкт.
– Они протестуют, – объяснил Пабло.
Голодная забастовка.
Люди закопали себя на участке боковой незамощенной дороги. То ли двадцать, то ли тридцать человек, молодые мужчины и женщины. Казалось, они сошли с полотна Иеронима Босха[12] – кающиеся грешники, обреченные на вечные муки в третьем круге ада.
– Против чего они протестуют? – спросила Джоанна.
– Против условий, – пожал плечами их провожатый.
– И как долго?.. – начала она.
– Давно, – ответил Пабло. – Пять-шесть недель.
Пожалуй, дольше и не выдержать.
Затем раздался вой сирены.
«Скорая помощь», догадался Пол и тут же увидел фургон с надписью «Ambulancia». Машина свернула на боковую дорогу, но ее проблесковые маячки оставались непроглядно темными. Значит, сирена доносилась откуда-то еще.
Две полицейские машины. «Городская гвардия». Одна подрезала их справа так, что Пабо пришлось резко нажать на тормоза и круто вильнуть в противоположную сторону. Автомобиль замер, чуть не стукнувшись бампером о каменную стену.
Джоэль расплакалась.
И не одна она.
Полицейские пользовались тяжелыми дубинками.
Это походило на игровой автомат в баре, где пластмассовые сурки высовываются из норок, а играющий набирает очки, стукая их по головам. Только в игре зверьки имеют возможность уворачиваться и нырять обратно в ямку.
А здесь – нет.
За те короткие секунды, пока Пабло пытался вывернуть обратно на дорогу, а Джоэль все сильнее кричала, земля окрасилась красным. Вот почему поблизости оказалась «скорая помощь». Образец отличного муниципального планирования.
Наконец Пабло удалось поставить машину носом в другую сторону, и он поехал по нелепо широкой боковой улице, шарахаясь от бегущих поглазеть на происходящее людей.
Поле окровавленных голов скрылось вдали, но Полу все не удавалось выкинуть эту картину из головы.
Джоанна тряслась. Или это он сам так дрожал? Когда Пол обнял жену, это невозможно было понять. Они здесь всего лишь день, даже меньше дня, однако становилось все яснее, что Богота – это не столько третий мир, сколько четвертое измерение.
Locombia – так кто-то в самолете отозвался о Колумбии: сумасшедшая страна.
Теперь он ясно понимал, что имел в виду тот человек.
Пол порадовался, что они увозят отсюда Джоэль. Они приехали в Колумбию, спасаясь от одиночества, депрессии и бездетного существования. Но в то же время они спасают и ее. От всего этого. Джоэль вырастет в обстановке относительной безопасности и спокойствия. Ей не придется смотреть на закопанных по шею на городской улице людей. Но если даже кому-нибудь приспичит себя закопать, полицейские не станут избивать его до полусмерти.
Пабло спросил, как они себя чувствуют.
– Нормально, – ответил Пол, заметив, что их водителя инцидент с головами нисколько не взволновал. Видимо, для тех, кто живет в Колумбии, такое вполне в порядке вещей.
Войдя в гостинице в лифт, Джоанна и Пол улыбнулись поспешившей вслед за ними в кабину колумбийской паре среднего возраста. Пол ожидал, что им улыбнутся в ответ, как повсюду улыбаются родителям с маленькими детьми. Ничего подобного. С ними поздоровались с явной холодностью и враждебностью.
Сначала Пол решил, что дело в их национальности. Он знал, что в последнее время американцы повсеместно сталкиваются с недоброжелательностью. Но мужчина что-то шепнул своей жене, и среди прочего Пол уловил слово, которое запомнил из школьного курса испанского – nina.[13]
Дело оказалось не в том, кто они такие, а в том, что они брали на воспитание ребенка. Колумбийского ребенка.
Они были очередными американцами, которые делали то, чем всегда занимались их соотечественники в чужих странах, – захватывали природные богатства. Сначала золото и нефть, уголь и газ, а теперь – дети. Раньше такая мысль Полу не приходила в голову. И теперь, в этом хлипком лифте, он внезапно почувствовал себя не спасателем, а мародером. К счастью, им пришлось выходить раньше. Он увлек жену вперед по коридору.
– Видела? – спросил он ее.
– Что? – не поняла Джоанна.
– Тех людей в лифте. – Пол сунул ключ в скважину и открыл замок.
– Говори тише, – предупредила его жена. – Джоэль заснула.
– Семейную пару, – продолжал он шепотом. – Такое впечатление, что они бы нас с удовольствием выслали или расстреляли.
– За что?
Возможно, Джоанна старалась забыть все, что видела на улице, и поэтому ничего не заметила.
– Они нас ненавидят.
– Не выдумывай. Они нас совершенно не знают. – Джоанна медленно опустилась в кресло. Она чуть не падала в обморок.
– Им и не надо нас знать. Они не одобряют того, что мы делаем. А мы отнимаем у них детей.
– Их детей? Ты о чем?
– Детей их страны. Колумбийских детей. Они смотрели на нас так, будто хотели, чтобы мы вернули Джоэль.
– Ну и пусть себе. Все остальные были с нами милы.
– Все остальные брали у нас деньги. И это подслащало пилюлю.
Но Джоанна больше не слушала.
Она смотрела на своего ребенка. И наслаждалась единением с ним, которое не в силах нарушить даже отец.
Глава 5
Вот так они и познакомились с Галиной.
Оба впали в какое-то оцепенение подле кресла и очнулись от пронзительного, оглушающего воя сирены. Оказалось, что это кричит их дочь. Они моментально поняли, что у них начались трудности.
Они забыли заранее простерилизовать бутылочки, которые захватили с собой из Нью-Йорка.
Забыли простерилизовать соски.
И сделать все остальное, чему сестра в Фане их поучала ad nauseam.[14]
К гостиной примыкала небольшая кухонька. Пол плюхнул на плитку кастрюлю с водой и лихорадочно принялся искать, чем бы открыть консервы с детской смесью. Крики Джоэль долетали сюда на неслыханных децибелах.
Он опустил в едва закипавшую воду две бутылочки и соски, но открывалка никак не находилась. Оба выдвижных кухонных ящика были девственно пусты.
Джоанна качала Джоэль, бегая от кровати на кухню, но от этого девочка кричала все сильнее, хотя это, казалось, не в человеческих силах.
И бесстрашная, неукротимая Джоанна, четырехлетняя подписчица журнала «Мать и дитя», внезапно безумно испугалась. Раздался стук в дверь.
Пол поспешил открыть, по дороге прикидывая в голове, как станет извиняться: «Понимаете, маленький ребенок… девочка проголодалась… вы уж нас простите…»
Но это оказался Пабло. Он привел с собой женщину.
– Галина, – сказал он. Это явно было ее имя. – Ваша няня.
Формально Галина в самом деле именовалась няней, но оказалась просто волшебницей.
И Джоанна, еще не порвавшая тех не слишком крепких уз, что связывали ее в юности с католической церковью, готова была причислить ее к лику святых.
– Учись, – шепнула она мужу.
Галина умудрилась успокоить Джоэль, выловить из кастрюли бутылочки и соски и обнаружить открывалку – и все это меньше чем за две минуты. Она одинаково ловко владела обеими руками: кормила Джоэль на локте левой, а правой устраивала импровизированный стол, чтобы потом ее перепеленать.
Она была именно такой, какой, по мнению Пола, должна быть всякая няня: что-то между пятьюдесятью пятью и семьюдесятью пятью, с добрым лицом, изборожденным смешливыми морщинками, и лучистыми серыми глазами. Казалось, эта женщина излучала терпение… святой.
– Можно я? – попросила Джоанна, но ее мягко отстранили.
– Придется еще не раз, когда привезете ребенка домой, – сказала ей Галина. Ее английский был безукоризненным. – А пока наблюдайте, как это делаю я.
И Джоанна наблюдала. И Пол тоже. Он поклялся, что будет во всем помогать, и искренне этого хотел.
Галина закончила кормление и эффектно продемонстрировала, как избежать срыгивания. Всего раз крепко шлепнула Джоэль по спинке, и та издала звук, словно открыли бутылку с газированной водой «Эвиан». Затем на преображенном кухонном столе она освободила девочку от мокрых пеленок, а Пол при этом действовал как ее первый помощник.
И с радостью понял, что все неприятности, связанные с этим процессом, перевешивает сознание того, что ребенок – ваш.
В углу спальни гостиница установила маленькую белую детскую кроватку. Галина уложила девочку животиком на свежевыстиранную простыню и укрыла по шею красным одеялом.
– М-м… – забеспокоилась Джоанна.
– Слушаю вас, миссис Брейдбарт.
– Зовите меня просто Джоанной.
– Вы что-то хотели спросить, Джоанна?
– А разве… Я считала, что детей надо укладывать на спину. Когда они спят. Чтобы не задохнулись и чтобы избежать синдрома внезапной смерти внешне здорового младенца.
– Не стоит тревожиться. – Няня покачала головой и улыбнулась. – На животике ей будет лучше.
– Да, но… Я кое-что читала на этот счет. Пять лет назад проводились исследования, и они свидетельствуют…
– На животике лучше, – повторила Галина и потрепала Джоанну по плечу.
На этот раз Джоанна пожалела, что разрешила называть себя по имени.
В комнате повисла неловкая тишина.
Пол чувствовал, что кто-то из женщин перешел известную грань, но он не мог разобраться, кто именно. Все правильно: Джоанна – мать Джоэль. Но Галина – ее няня, притом опытная и высококвалифицированная. Любой присяжный сломал бы над этой задачкой голову.
Галина первой прервала молчание:
– Если вам так будет спокойнее, Джоанна… – Она наклонилась над кроваткой и осторожно перевернула девочку на спину.
Все время, пока боролись две женские воли, мужчина стоял и хлопал глазами.
Оба впали в какое-то оцепенение подле кресла и очнулись от пронзительного, оглушающего воя сирены. Оказалось, что это кричит их дочь. Они моментально поняли, что у них начались трудности.
Они забыли заранее простерилизовать бутылочки, которые захватили с собой из Нью-Йорка.
Забыли простерилизовать соски.
И сделать все остальное, чему сестра в Фане их поучала ad nauseam.[14]
К гостиной примыкала небольшая кухонька. Пол плюхнул на плитку кастрюлю с водой и лихорадочно принялся искать, чем бы открыть консервы с детской смесью. Крики Джоэль долетали сюда на неслыханных децибелах.
Он опустил в едва закипавшую воду две бутылочки и соски, но открывалка никак не находилась. Оба выдвижных кухонных ящика были девственно пусты.
Джоанна качала Джоэль, бегая от кровати на кухню, но от этого девочка кричала все сильнее, хотя это, казалось, не в человеческих силах.
И бесстрашная, неукротимая Джоанна, четырехлетняя подписчица журнала «Мать и дитя», внезапно безумно испугалась. Раздался стук в дверь.
Пол поспешил открыть, по дороге прикидывая в голове, как станет извиняться: «Понимаете, маленький ребенок… девочка проголодалась… вы уж нас простите…»
Но это оказался Пабло. Он привел с собой женщину.
– Галина, – сказал он. Это явно было ее имя. – Ваша няня.
* * *
Однако эта характеристика оказалась чересчур скромной.Формально Галина в самом деле именовалась няней, но оказалась просто волшебницей.
И Джоанна, еще не порвавшая тех не слишком крепких уз, что связывали ее в юности с католической церковью, готова была причислить ее к лику святых.
– Учись, – шепнула она мужу.
Галина умудрилась успокоить Джоэль, выловить из кастрюли бутылочки и соски и обнаружить открывалку – и все это меньше чем за две минуты. Она одинаково ловко владела обеими руками: кормила Джоэль на локте левой, а правой устраивала импровизированный стол, чтобы потом ее перепеленать.
Она была именно такой, какой, по мнению Пола, должна быть всякая няня: что-то между пятьюдесятью пятью и семьюдесятью пятью, с добрым лицом, изборожденным смешливыми морщинками, и лучистыми серыми глазами. Казалось, эта женщина излучала терпение… святой.
– Можно я? – попросила Джоанна, но ее мягко отстранили.
– Придется еще не раз, когда привезете ребенка домой, – сказала ей Галина. Ее английский был безукоризненным. – А пока наблюдайте, как это делаю я.
И Джоанна наблюдала. И Пол тоже. Он поклялся, что будет во всем помогать, и искренне этого хотел.
Галина закончила кормление и эффектно продемонстрировала, как избежать срыгивания. Всего раз крепко шлепнула Джоэль по спинке, и та издала звук, словно открыли бутылку с газированной водой «Эвиан». Затем на преображенном кухонном столе она освободила девочку от мокрых пеленок, а Пол при этом действовал как ее первый помощник.
И с радостью понял, что все неприятности, связанные с этим процессом, перевешивает сознание того, что ребенок – ваш.
В углу спальни гостиница установила маленькую белую детскую кроватку. Галина уложила девочку животиком на свежевыстиранную простыню и укрыла по шею красным одеялом.
– М-м… – забеспокоилась Джоанна.
– Слушаю вас, миссис Брейдбарт.
– Зовите меня просто Джоанной.
– Вы что-то хотели спросить, Джоанна?
– А разве… Я считала, что детей надо укладывать на спину. Когда они спят. Чтобы не задохнулись и чтобы избежать синдрома внезапной смерти внешне здорового младенца.
– Не стоит тревожиться. – Няня покачала головой и улыбнулась. – На животике ей будет лучше.
– Да, но… Я кое-что читала на этот счет. Пять лет назад проводились исследования, и они свидетельствуют…
– На животике лучше, – повторила Галина и потрепала Джоанну по плечу.
На этот раз Джоанна пожалела, что разрешила называть себя по имени.
В комнате повисла неловкая тишина.
Пол чувствовал, что кто-то из женщин перешел известную грань, но он не мог разобраться, кто именно. Все правильно: Джоанна – мать Джоэль. Но Галина – ее няня, притом опытная и высококвалифицированная. Любой присяжный сломал бы над этой задачкой голову.
Галина первой прервала молчание:
– Если вам так будет спокойнее, Джоанна… – Она наклонилась над кроваткой и осторожно перевернула девочку на спину.
Все время, пока боролись две женские воли, мужчина стоял и хлопал глазами.
Глава 6
– Ты ничего не сказал, – упрекнула его Джоанна.
Она не спала. Пол тоже, но только потому, что она его разбудила.
– Когда не сказал? – Ему снились его институтская подружка и жаркое тропическое побережье, так что несколько мгновений он никак не мог взять в толк, почему он лежит в кровати в каком-то гостиничном номере.
Ах да, в Боготе.
Сознание продолжало проявляться, словно снимок «Поляроида», которым помахивают на свету. Он находился в отеле, в Боготе. С женой.
И с их новой маленькой дочерью.
Но Галины с ними не было. Она отправилась домой после того, как позволила им спуститься поужинать в ресторан, где в меню нашлось всего одно колумбийское блюдо.
И теперь Джоанна говорила об этой Галине. Он не вмешался, когда жена сделала няне замечание, что та неправильно укладывала девочку спать.
– Полагал, что лучше не рисковать, – отшутился он.
– Понятно. Но видишь ли, я читала, что дети должны спать на спинке.
– Не исключено, что Галина не читала именно этой статьи.
– Книг.
– Хорошо, именно этих книг.
– Ты должен был принять мою сторону.
Пол задумался. Возможно, ему следовало поддержать ее. Пола подмывало заметить, что они в этом деле пока новички, и теперь, учитывая все обстоятельства, он собирался поднабраться эмпирических знаний из брошюр и журнала «Мать и ребенок». Но с другой стороны, если просто согласиться с ней, можно будет повернуться на другой бок и еще немного соснуть.
– Извини, – проговорил он. – Наверное, я должен был принять твою сторону.
– Что значит «наверное?» – возмутилась Джоанна. – Мы теперь родители и должны друг друга поддерживать.
– А разве раньше мы не должны были друг друга поддерживать?
Джоанна вздохнула и отвернулась.
– Ладно, забудем.
Но было ясно: ей вовсе не хотелось, чтобы он забывал.
– Слушай, – примирительно сказал Пол, – я не очень понимаю, кто из вас был прав. У нас появился ребенок, и мы за него в ответе. Галина, судя по всему, понимает, что делает. Я хочу сказать, что это ее работа.
Полу пришло в голову, что процесс создания семейного круга может оказаться не таким простым. А ведь сколько уже было огорчений, пока они старались завести ребенка.
Например, занятия любовью.
Они явно деградировали с тех пор, как Пол и Джоанна решили обзавестись семьей.
Пол хорошо помнил тот момент. Они лежали, напившись калифорнийского каберне, на роскошной кровати под балдахином. Это было в Амагансетте на Лонг-Айленде. Джоанна сказала: «Я не вставила спиральку», а он не ответил: «Хорошо, я подожду». И она не встала и никуда не ушла.
Они были женаты шесть лет. Им исполнилось по тридцать два года. Оба подвыпили, были возбуждены и влюблены друг в друга.
Это был их последний непринужденный акт зачатия.
Через месяц у Джоанны наступили месячные, и они немедленно решили попробовать еще.
На этот раз не было ни калифорнийского каберне, ни амагансеттского прибоя. Но результат оказался тем же самым.
Старая «подружка» явилась строго по расписанию. Опять. Только теперь она перестала быть «подружкой». Было такое ощущение, что родственницу выставили вон из дома, но вот отворили дверь, а она сидит себе на крыльце.
В семье Брейдбартов менструальное напряжение переродилось в постменструальное.
Вскоре начались изнурительные хождения по врачам, их вечные уклончивые ответы, и секс начал медленно, болезненно превращаться из акта любви в производство ребенка.
Настал момент, когда за час до сношения нужно было пичкать жену всякими лекарствами, и оно сделалось обязательным упражнением, которое требовалось выполнять в различные периоды дня и ночи. Время определялось всевозможными физиологическими факторами, и ни один из них не имел ничего общего с подлинной страстью.
В результате началась тонкая игра в обвинения.
Когда анализ спермы Пола подтвердил, что его показатели хуже среднего – число сперматозоидов и их активность были ниже нормы, – он почувствовал некоторое изменение атмосферы. В речи Джоанны как будто чаще стало появляться местоимение «ты». И она произносила его с каким-то новым оттенком, в котором Пол улавливал укоризненные интонации.
Но он наверстал свое, когда тщательное исследование яичников Джоанны выявило небольшое отклонение, которое при определенных обстоятельствах могло воспрепятствовать зачатию. Все это было жестоко и непростительно.
Однако и остановиться они не могли. Ни Пол, ни Джоанна.
Но не только они сами действовали друг другу на нервы – другие тоже. Например, подруги Джоанны, чье преступление заключалось только в одном: они способны были забеременеть. В том числе ее лучшая подруга Лиза, которая жила напротив и имела двух светлоголовых близняшек. Сводили с ума и совершенно посторонние люди. Через три секунды после знакомства они неизменно задавали сакраментальный вопрос: «У вас есть дети?» Пол недоумевал, почему это не считается недопустимым. Ведь не выпытывают же у незнакомых людей, есть ли у них машина, или пристойный счет в банке, или бассейн в подвале?
Долгий путь их тщетных усилий, естественно, привел к новой величайшей надежде всех бездетных пар. Оплодотворение в пробирке, иначе известное как «последний шанс». Это была своеобразная рулетка для игроков, не скупившихся на высокую ставку (между прочим, десять тысяч долларов за одно вращение). Пол наизусть помнил актуарный расчет своих возможностей – 28,5 %. И с каждой новой попыткой этот шанс становился все меньше.
У Пола взяли сперму, у Джоанны яйцеклетку. Их формально представили друг другу. Надеялись, что из этого получится любовь. Но любви не получилось.
Они попробовали раз.
Они попробовали два.
Они попробовали три.
Потратили почти сорок тысяч и прикидывали, на сколько еще хватит, когда произошла удивительная вещь.
Это случилось после особенно отвратительного вечера.
Их скрытые упреки друг другу стали желчными и взрывоопасными. Видимо, это закономерно: всякое дыхание несет в себе окись углерода, поэтому только и ждет спички. В данном случае роль спички сыграл крик – настоящий ор, – а о чем они орали, лучше умолчать. Джоанна залилась слезами, а Пол мрачно удалился смотреть бейсбол, но команда «Нью-Йорк никс» в последнее время играла так скверно, что его настроение нисколько не улучшилось.
На следующее утро они отправились прогуляться в Центральный парк и шли, почти не разговаривая, пока не поравнялись с игровой площадкой у 66-й улицы. Детский смех особенно ранил в то утро, надрывая душу и напоминая о том, чего они сами лишены.
Пол готов был повернуться и пойти в обратную сторону, когда мимо них пробежала маленькая девчушка с розовым шариком. Это была невероятно миловидная смугленькая латиноамериканка.
– Где твоя мама? – спросила Джоанна.
Но ее больше интересовал другой вопрос: «Кто твоя мама?» Запыхавшаяся женщина, которая через несколько секунд догнала беглянку, мягко пожурила ее за то, что та от нее удрала. Женщина оказалась светлокожей блондинкой примерно их возраста. Она подхватила дочь на руки, прижалась губами к ее шее, улыбнулась Джоанне и Полу и удалилась обратно к качелям.
Она не спала. Пол тоже, но только потому, что она его разбудила.
– Когда не сказал? – Ему снились его институтская подружка и жаркое тропическое побережье, так что несколько мгновений он никак не мог взять в толк, почему он лежит в кровати в каком-то гостиничном номере.
Ах да, в Боготе.
Сознание продолжало проявляться, словно снимок «Поляроида», которым помахивают на свету. Он находился в отеле, в Боготе. С женой.
И с их новой маленькой дочерью.
Но Галины с ними не было. Она отправилась домой после того, как позволила им спуститься поужинать в ресторан, где в меню нашлось всего одно колумбийское блюдо.
И теперь Джоанна говорила об этой Галине. Он не вмешался, когда жена сделала няне замечание, что та неправильно укладывала девочку спать.
– Полагал, что лучше не рисковать, – отшутился он.
– Понятно. Но видишь ли, я читала, что дети должны спать на спинке.
– Не исключено, что Галина не читала именно этой статьи.
– Книг.
– Хорошо, именно этих книг.
– Ты должен был принять мою сторону.
Пол задумался. Возможно, ему следовало поддержать ее. Пола подмывало заметить, что они в этом деле пока новички, и теперь, учитывая все обстоятельства, он собирался поднабраться эмпирических знаний из брошюр и журнала «Мать и ребенок». Но с другой стороны, если просто согласиться с ней, можно будет повернуться на другой бок и еще немного соснуть.
– Извини, – проговорил он. – Наверное, я должен был принять твою сторону.
– Что значит «наверное?» – возмутилась Джоанна. – Мы теперь родители и должны друг друга поддерживать.
– А разве раньше мы не должны были друг друга поддерживать?
Джоанна вздохнула и отвернулась.
– Ладно, забудем.
Но было ясно: ей вовсе не хотелось, чтобы он забывал.
– Слушай, – примирительно сказал Пол, – я не очень понимаю, кто из вас был прав. У нас появился ребенок, и мы за него в ответе. Галина, судя по всему, понимает, что делает. Я хочу сказать, что это ее работа.
Полу пришло в голову, что процесс создания семейного круга может оказаться не таким простым. А ведь сколько уже было огорчений, пока они старались завести ребенка.
Например, занятия любовью.
Они явно деградировали с тех пор, как Пол и Джоанна решили обзавестись семьей.
Пол хорошо помнил тот момент. Они лежали, напившись калифорнийского каберне, на роскошной кровати под балдахином. Это было в Амагансетте на Лонг-Айленде. Джоанна сказала: «Я не вставила спиральку», а он не ответил: «Хорошо, я подожду». И она не встала и никуда не ушла.
Они были женаты шесть лет. Им исполнилось по тридцать два года. Оба подвыпили, были возбуждены и влюблены друг в друга.
Это был их последний непринужденный акт зачатия.
Через месяц у Джоанны наступили месячные, и они немедленно решили попробовать еще.
На этот раз не было ни калифорнийского каберне, ни амагансеттского прибоя. Но результат оказался тем же самым.
Старая «подружка» явилась строго по расписанию. Опять. Только теперь она перестала быть «подружкой». Было такое ощущение, что родственницу выставили вон из дома, но вот отворили дверь, а она сидит себе на крыльце.
В семье Брейдбартов менструальное напряжение переродилось в постменструальное.
Вскоре начались изнурительные хождения по врачам, их вечные уклончивые ответы, и секс начал медленно, болезненно превращаться из акта любви в производство ребенка.
Настал момент, когда за час до сношения нужно было пичкать жену всякими лекарствами, и оно сделалось обязательным упражнением, которое требовалось выполнять в различные периоды дня и ночи. Время определялось всевозможными физиологическими факторами, и ни один из них не имел ничего общего с подлинной страстью.
В результате началась тонкая игра в обвинения.
Когда анализ спермы Пола подтвердил, что его показатели хуже среднего – число сперматозоидов и их активность были ниже нормы, – он почувствовал некоторое изменение атмосферы. В речи Джоанны как будто чаще стало появляться местоимение «ты». И она произносила его с каким-то новым оттенком, в котором Пол улавливал укоризненные интонации.
Но он наверстал свое, когда тщательное исследование яичников Джоанны выявило небольшое отклонение, которое при определенных обстоятельствах могло воспрепятствовать зачатию. Все это было жестоко и непростительно.
Однако и остановиться они не могли. Ни Пол, ни Джоанна.
Но не только они сами действовали друг другу на нервы – другие тоже. Например, подруги Джоанны, чье преступление заключалось только в одном: они способны были забеременеть. В том числе ее лучшая подруга Лиза, которая жила напротив и имела двух светлоголовых близняшек. Сводили с ума и совершенно посторонние люди. Через три секунды после знакомства они неизменно задавали сакраментальный вопрос: «У вас есть дети?» Пол недоумевал, почему это не считается недопустимым. Ведь не выпытывают же у незнакомых людей, есть ли у них машина, или пристойный счет в банке, или бассейн в подвале?
Долгий путь их тщетных усилий, естественно, привел к новой величайшей надежде всех бездетных пар. Оплодотворение в пробирке, иначе известное как «последний шанс». Это была своеобразная рулетка для игроков, не скупившихся на высокую ставку (между прочим, десять тысяч долларов за одно вращение). Пол наизусть помнил актуарный расчет своих возможностей – 28,5 %. И с каждой новой попыткой этот шанс становился все меньше.
У Пола взяли сперму, у Джоанны яйцеклетку. Их формально представили друг другу. Надеялись, что из этого получится любовь. Но любви не получилось.
Они попробовали раз.
Они попробовали два.
Они попробовали три.
Потратили почти сорок тысяч и прикидывали, на сколько еще хватит, когда произошла удивительная вещь.
Это случилось после особенно отвратительного вечера.
Их скрытые упреки друг другу стали желчными и взрывоопасными. Видимо, это закономерно: всякое дыхание несет в себе окись углерода, поэтому только и ждет спички. В данном случае роль спички сыграл крик – настоящий ор, – а о чем они орали, лучше умолчать. Джоанна залилась слезами, а Пол мрачно удалился смотреть бейсбол, но команда «Нью-Йорк никс» в последнее время играла так скверно, что его настроение нисколько не улучшилось.
На следующее утро они отправились прогуляться в Центральный парк и шли, почти не разговаривая, пока не поравнялись с игровой площадкой у 66-й улицы. Детский смех особенно ранил в то утро, надрывая душу и напоминая о том, чего они сами лишены.
Пол готов был повернуться и пойти в обратную сторону, когда мимо них пробежала маленькая девчушка с розовым шариком. Это была невероятно миловидная смугленькая латиноамериканка.
– Где твоя мама? – спросила Джоанна.
Но ее больше интересовал другой вопрос: «Кто твоя мама?» Запыхавшаяся женщина, которая через несколько секунд догнала беглянку, мягко пожурила ее за то, что та от нее удрала. Женщина оказалась светлокожей блондинкой примерно их возраста. Она подхватила дочь на руки, прижалась губами к ее шее, улыбнулась Джоанне и Полу и удалилась обратно к качелям.