Страница:
– И ты решишься уехать из Колумбии, сознавая, что хотя бы один процент за то, что Джоэль – не наша дочь?
Какое-то мгновение Пол собирался возразить – сказать, что в буквальном смысле слова Джоэль в самом деле не их дочь. Но не сумел выговорить ни слова. Потому что это было не так. С той секунды, как он прижал ее к груди, девочка принадлежала им.
Стала их дочерью.
И что теперь делать?
Глава 10
Глава 11
Какое-то мгновение Пол собирался возразить – сказать, что в буквальном смысле слова Джоэль в самом деле не их дочь. Но не сумел выговорить ни слова. Потому что это было не так. С той секунды, как он прижал ее к груди, девочка принадлежала им.
Стала их дочерью.
И что теперь делать?
Глава 10
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Галина отворила дверь.
Пол не больше прежнего знал, что ей сказать, и стоял, лихорадочно подыскивая слова. Вдобавок он надеялся, что няни не окажется дома и никто не откроет на стук Пабло.
Пабло привез их всех троих в рабочий район Чапинеро, где стояли сероватые унылые многоквартирные дома и скромные частные коттеджи. Когда они устроились на заднем сиденье, Джоанна не взяла Джоэль на руки, как обычно поступала два предыдущих дня, а оставила девочку у мужа.
Красноречивый поступок.
«Это не моя дочь. Держи ее ты».
«Что ж, посмотрим, что будет дальше», – подумал он.
– Привет. – Дверь наконец открылась, и он поздоровался с няней.
Увидев их, Галина удивилась, но отнюдь не встревожилась, как он воображал. Даже улыбнулась, а затем наклонилась и что-то шепнула своей любимой крошке. Пола так и подмывало повернуться к жене и сказать: «Ну что, ты довольна?» Но Джоанна оставалась такой же мрачной и несчастной, как во время поездки.
Галина пригласила их войти.
Отворилась дверь в небольшую гостиную. Там стояли кожаный диван и два потертых, но удобных кресла перед телевизором. На полу вольготно растянулась рыжая собака, которая, завидев вошедших, едва пошевелилась. Галина смотрела «мыльную оперу» – по крайней мере Пол так решил. На экране идеально красивый юноша целовал идеально красивую девушку.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – пригласила няня и показала на диван. «Вот видишь, – продолжал Пол молчаливо комментировать происходящее Джоанне, – она нас приглашает. Предлагает сесть на диван».
Галина принесла печенье и четыре чашечки ужасающе крепкого колумбийского кофе. Эти чашечки, наверное, считались ее лучшим фарфором. Уменьшила звук телевизора.
Они немного поговорили о том о сем.
– Как девочка спала прошлой ночью? – спросила няня.
– Прекрасно, – ответил Пол. – Просыпалась, кажется, раз или два и тут же опять засыпала.
– Вам повезло. Она замечательная соня.
– Да, – согласился Пол.
Джоанна демонстративно молчала.
– У вас симпатичный домик, Галина. – Пол продолжал подыскивать какие угодно темы для разговора, только бы не касаться того, ради чего они пожаловали к няне.
– Спасибо.
– Как зовут вашу собачку?
– Ока.
При звуке своего имени собака подняла голову и принюхалась.
– Пабло возил вас вчера к врачу? – спросила Галина.
– Да.
– И что сказал доктор?
– Все в порядке.
– Прекрасно, – улыбнулась няня, и ее морщинки будто рассмеялись от удовольствия.
Тогда заговорила Джоанна:
– Ее жар совершенно прошел.
– Это хорошо, – кивнула Галина.
– Интересно, что это было?
– Кто знает? – Няня вскинула руку; этим жестом люди повсеместно подчеркивают, как мало человеку известно о тайнах мироздания.
Однако Джоанна пыталась понять свою собственную тайну.
Пол понимал, чего она ждет от него.
Если он самоустранится и ничего не скажет, Джоанна обвинит его в том, что он не поддержал ее, а вместо этого переметнулся на сторону врага. Хотя этот враг принимал их в своем доме и угощал кофе с печеньем. И бегал в аптеку купить градусник, когда заболела Джоэль. Но жена ждала, чтобы он поступил определенным образом. Он не сделал этого, когда Джоанна сказала, что Джоэль – та, которую она считала настоящей Джоэль, – должна спать не на животике, а на спинке. Теперь от него определенно и недвусмысленно требовали поддержки.
– М-м… Галина… вот что мы хотели узнать, – начал он.
– Слушаю вас.
– Может быть, это покажется немного глупым. О'кей?
– О'кей! – Галина с явным удовольствием повторила американское словцо.
– Моя жена… мы оба… заметили некоторую разницу. Речь идет о Джоэль.
– Разницу? Что вы имеете в виду?
– Я предупреждал, это может прозвучать глупо… но она как-то иначе пахнет. Иначе, чем раньше.
– Пахнет? – Галина повернулась к Пабло, словно желая, чтобы тот подтвердил, что она правильно расслышала. И убедилась, что не ошиблась, потому что Пабло выглядел не менее смущенным.
– У нее был этакий мускусный запах, – бормотал Пол. – А теперь его нет. Запах изменился после того… как вы ходили с ней за термометром.
– И что?
– Мы просто заинтересовались. Вот и все.
– Прекрасно.
Галина явно не понимала, к чему он клонит.
– Мы рассчитывали, что вы сможете нам объяснить.
– Что объяснить?
– Почему… почему она кажется другой?
Галина опустила чашечку с кофе на фарфоровое блюдце, и стук от ее донышка разнесся необыкновенно громким эхо. Может быть, оттого, что в гостиной внезапно повисла неловкая тишина, только из приглушенного телевизора доносился неясный гул голосов. «Если бы мы пятеро были героями „мыльной оперы“, – подумал Пол, – то теперь наверняка прозвучал бы тревожный органный аккорд: он всегда предвещает наступление драматической развязки. В данном случае – прозрения Галины, что ее как-то неловко, но все же обвиняют, хотя она пока никак не может понять, в чем именно».
– Вы о чем? – спросила она. – Вы что, подозреваете…
– Нет-нет… – слишком поспешно возразил Пол. – Просто интересуемся.
– Чем интересуетесь?
– Почему она по-другому пахнет?
– Не понимаю. О чем вы меня спрашиваете?
«Мы спрашиваем, не украли ли вы нашу дочь? Не подменили ли ребенка?»
– Ни о чем.
– Тогда зачем вы пришли?
Пол предпочел бы, чтобы на этот вопрос отвечала Джоанна.
– Мы бы хотели узнать… – начал он и внезапно замолчал.
– Сначала у Джоэль было родимое пятно, – наконец вмешалась жена. – А теперь его нет.
– Родимое пятно?
– У моей дочери на левой ножке было родимое пятно. И она пахла… собой. Родимое пятно исчезло, и сейчас она пахнет по-другому. Я хотела бы знать: это тот же самый ребенок?
«Ну вот, – подумал Пол, – Зена, королева воинов, в полном блеске. Кот извлечен из мешка. Да нет, скорее, не кот, а тасманский дьявол – нечто огромное, хищное и омерзительное на вид». Наверное, в этот момент они казались Галине именно такими. Она окостенела – штамп, который как нельзя лучше подходил данной ситуации. А ее мягкие серые глаза были теперь холодными, как стекляшки.
Пол старался смотреть куда угодно, только не на нее, и мечтал забиться в какую-нибудь щель.
На камине стояла коробка с сигарами.
И еще фотография мужчины в белой панаме.
Пол заинтересовался: неужели Галина курит сигары? На коврике у входа, словно котята, устроились коричневые тапочки. Собака вышла из своего оцепенения, взяла один в пасть, принесла Пабло и с неприятным стуком шлепнула перед ним.
Пол заставил себя повернуться к Галине. Она все еще ничего не ответила Джоанне – онемела от ее обвинений. И выглядела потрясенной.
Позже, гораздо позже, Пол размышлял: есть ли такая штука – периферический слух? Когда нечто попадает в ухо, но заявляет о себе только через некоторое время.
Он отводил глаза, стараясь не замечать страдальческого выражения на лице колумбийки. Думал, не лучше ли извиниться и уйти. И не расслышал приглушенного звука в глубине дома.
А Галина расслышала. Этим и объяснялось выражение ее лица!
И Джоанна тоже расслышала.
Она потянулась к нему и впилась ногтями ему в руку.
Пол чуть не вскрикнул. Тогда бы в этом доме кричали двое.
Он и ребенок.
Потому что в доме плакал ребенок.
Наконец он это услышал.
И наконец осознал – обернулся к Джоэль и убедился, что девочка крепко спит. Это означало, что тот ребенок, который плакал, был не их ребенком.
– Кто это? – Спрашивать было глупо, но в этот день Пол вообще не отличался сообразительностью.
Галина не ответила.
– Чей это ребенок? – повторил свой вопрос Пол, хотя до него уже стало доходить, чей это ребенок. – Пабло, сходите посмотрите, кто там.
Пабло не двинулся.
– Галина?
Выражение ее лица не изменилось. Или изменилось? Дерзость в глазах не исчезла, но в них появилось нечто новое: пугающая сосредоточенность и сила духа.
– Галина, это наша дочь? Это Джоэль?
Пол не сразу осознал, что Пабло все еще не двигался, а Галина не отвечала.
Он встал с ребенком на руках – с чьим ребенком? Голова кружилась.
– Хорошо, я сам посмотрю, – объявил он о своих намерениях так, словно искал поддержки.
Хотел отдать Джоэль Галине, но одернул себя. Галина больше не работала у них няней. А эта девочка была, возможно, не Джоэль. Пол ощущал себя так, словно и физически, и эмоционально балансировал на краю глубокого, опасного ущелья, рискуя свалиться в пропасть. Ему чудилось, что комната кренится.
Все пришло в движение.
– Я пойду! – Джоанна встала и, не раздумывая, направилась в сторону детского плача.
Пабло вскочил со стула.
Пол хотел отдать ему ребенка, чтобы присоединиться к жене. Но поднять девочку отчего-то было так трудно.
– Сядьте, Пол, – мягко предложил Пабло.
Сказал, что посмотрит сам, а Пол пусть отдыхает и смотрит за ребенком. Пабло – он и был Пабло.
Пол с благодарностью вернулся в кресло, а Пабло шагнул за Джоанной в коридор. Ребенок заплакал громче, пронзительнее. И Пол окончательно и бесповоротно признал, что то, чего опасалась Джоанна, было сущей правдой.
Он узнал этот плач.
Помнил его с того первого дня, когда их дочь непрестанно ревела в гостинице и просила есть. Пока не появилась Галина и все не устроила.
Галина по-прежнему скованно сидела в кресле, только теперь она казалась ему физически ближе, чем раньше. Как это могло быть?
Несколько минут ничего не происходило.
Ребенок продолжал плакать откуда-то из глубины дома; Галина все так же смотрела на него со странным, тревожащим спокойствием.
Затем в гостиную возвратился Пабло; сильной рукой он поддерживал Джоанну, которая опиралась на него, словно готовая упасть в обморок. Но где же ребенок?
Казалось, что Джоанна не в себе, а Пабло стремится помочь. Связь между двумя этими явлениями определенно была случайной, хотя Пол совсем не был в этом уверен.
Что-то было не так.
Присмотреться внимательнее.
Голова жены на плече Пабло. Полу потребовалось несколько секунд, чтобы понять окончательно, почему ее голова так лежала у него на плече, – потому что Пабло крепко держал в кулаке пышные черные волосы Джоанны.
И втаскивал ее за волосы в гостиную.
Рот Джоанны был открыт в полузадушенном крике.
Пабло швырнул ее на диван – бросил, как чемодан, который он грузил в машину в аэропорту «Эльдорадо».
– Сиди! – прорычал он. Так отдают команду собаке. Глупой, упрямой собаке, которую следует проучить.
Пол прирос к стулу и безмолвным зрителем наблюдал разворачивающуюся перед ним драму, которая необъяснимым образом превратилась в реальность. Он ждал антракта, чтобы размять ноги, проветриться и похлопать исполнителям – поблагодарить их за поразительно правдоподобное представление. Но пьеса продолжалась.
Галина поднялась на ноги.
Она методично закрывала в комнате ставни и в то же время изливала на Пабло непрерывный поток испанской речи. Словно их с Джоанной тут и не было. Кажется, выговаривала ему. Знание испанского, так долго хранившееся под спудом памяти, постепенно возвращалось к Полу, и теперь он понимал примерно каждое пятое слово. «Ты. Кричал. Не здесь». На какой-то глупый миг он решил, что она упрекает Пабло за то, что он так грубо обошелся с Джоанной.
За то, что не принес их ребенка.
И нагрубил им.
Это было все равно что твердить себе: «Это сон», когда вокруг – пугающая явь.
Пол протянул Джоанне ребенка – ту девочку, которую считал своей дочерью, но которая оказалась совсем другой, – и встал: сказать Пабло, что его поведение недопустимо. Пусть принесет Джоэль и отвезет их обратно в гостиницу.
– Пол, я же просил вас посидеть, – сказал Пабло.
Он обращался к распростертому телу Пола. Потому что тот внезапно обнаружил, что не стоит, а лежит на деревянном полу, пахнущем шерстью и кремом для обуви. «Как это произошло?» Он услышал, как Джоанна судорожно вздохнула.
– Дорогая, со мной все в порядке… – Странно, он не слышал собственных слов. Язык сделался неповоротливым. Да и все тело казалось невероятно тяжелым. Во рту ощущался странный металлический привкус.
Он попытался подняться с пола. Не вышло. Половицы закачались, будто центр тяжести куда-то переместился. Пол услышал тяжелое шарканье ног и почувствовал движение воздуха.
Они были похожи на матросов.
Пять человек в пестрых зеленых формах, которые вплыли в комнату, словно сокрушившая берега солоноватая река. Молодые лица, выражение немой решительности. Каждый нес винтовку.
– Пожалуйста, – выдавил из себя Пол.
В гостиной сделалось пугающе темно. Галина закрыла ставни на всех окнах, кроме одного. Похоже, наступает момент, когда все должны закричать: «Сюрприз!»
«Нам преподнесли сюрприз», – подумал Пол.
И в следующую секунду потерял сознание.
Пол не больше прежнего знал, что ей сказать, и стоял, лихорадочно подыскивая слова. Вдобавок он надеялся, что няни не окажется дома и никто не откроет на стук Пабло.
Пабло привез их всех троих в рабочий район Чапинеро, где стояли сероватые унылые многоквартирные дома и скромные частные коттеджи. Когда они устроились на заднем сиденье, Джоанна не взяла Джоэль на руки, как обычно поступала два предыдущих дня, а оставила девочку у мужа.
Красноречивый поступок.
«Это не моя дочь. Держи ее ты».
«Что ж, посмотрим, что будет дальше», – подумал он.
– Привет. – Дверь наконец открылась, и он поздоровался с няней.
Увидев их, Галина удивилась, но отнюдь не встревожилась, как он воображал. Даже улыбнулась, а затем наклонилась и что-то шепнула своей любимой крошке. Пола так и подмывало повернуться к жене и сказать: «Ну что, ты довольна?» Но Джоанна оставалась такой же мрачной и несчастной, как во время поездки.
Галина пригласила их войти.
Отворилась дверь в небольшую гостиную. Там стояли кожаный диван и два потертых, но удобных кресла перед телевизором. На полу вольготно растянулась рыжая собака, которая, завидев вошедших, едва пошевелилась. Галина смотрела «мыльную оперу» – по крайней мере Пол так решил. На экране идеально красивый юноша целовал идеально красивую девушку.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – пригласила няня и показала на диван. «Вот видишь, – продолжал Пол молчаливо комментировать происходящее Джоанне, – она нас приглашает. Предлагает сесть на диван».
Галина принесла печенье и четыре чашечки ужасающе крепкого колумбийского кофе. Эти чашечки, наверное, считались ее лучшим фарфором. Уменьшила звук телевизора.
Они немного поговорили о том о сем.
– Как девочка спала прошлой ночью? – спросила няня.
– Прекрасно, – ответил Пол. – Просыпалась, кажется, раз или два и тут же опять засыпала.
– Вам повезло. Она замечательная соня.
– Да, – согласился Пол.
Джоанна демонстративно молчала.
– У вас симпатичный домик, Галина. – Пол продолжал подыскивать какие угодно темы для разговора, только бы не касаться того, ради чего они пожаловали к няне.
– Спасибо.
– Как зовут вашу собачку?
– Ока.
При звуке своего имени собака подняла голову и принюхалась.
– Пабло возил вас вчера к врачу? – спросила Галина.
– Да.
– И что сказал доктор?
– Все в порядке.
– Прекрасно, – улыбнулась няня, и ее морщинки будто рассмеялись от удовольствия.
Тогда заговорила Джоанна:
– Ее жар совершенно прошел.
– Это хорошо, – кивнула Галина.
– Интересно, что это было?
– Кто знает? – Няня вскинула руку; этим жестом люди повсеместно подчеркивают, как мало человеку известно о тайнах мироздания.
Однако Джоанна пыталась понять свою собственную тайну.
Пол понимал, чего она ждет от него.
Если он самоустранится и ничего не скажет, Джоанна обвинит его в том, что он не поддержал ее, а вместо этого переметнулся на сторону врага. Хотя этот враг принимал их в своем доме и угощал кофе с печеньем. И бегал в аптеку купить градусник, когда заболела Джоэль. Но жена ждала, чтобы он поступил определенным образом. Он не сделал этого, когда Джоанна сказала, что Джоэль – та, которую она считала настоящей Джоэль, – должна спать не на животике, а на спинке. Теперь от него определенно и недвусмысленно требовали поддержки.
– М-м… Галина… вот что мы хотели узнать, – начал он.
– Слушаю вас.
– Может быть, это покажется немного глупым. О'кей?
– О'кей! – Галина с явным удовольствием повторила американское словцо.
– Моя жена… мы оба… заметили некоторую разницу. Речь идет о Джоэль.
– Разницу? Что вы имеете в виду?
– Я предупреждал, это может прозвучать глупо… но она как-то иначе пахнет. Иначе, чем раньше.
– Пахнет? – Галина повернулась к Пабло, словно желая, чтобы тот подтвердил, что она правильно расслышала. И убедилась, что не ошиблась, потому что Пабло выглядел не менее смущенным.
– У нее был этакий мускусный запах, – бормотал Пол. – А теперь его нет. Запах изменился после того… как вы ходили с ней за термометром.
– И что?
– Мы просто заинтересовались. Вот и все.
– Прекрасно.
Галина явно не понимала, к чему он клонит.
– Мы рассчитывали, что вы сможете нам объяснить.
– Что объяснить?
– Почему… почему она кажется другой?
Галина опустила чашечку с кофе на фарфоровое блюдце, и стук от ее донышка разнесся необыкновенно громким эхо. Может быть, оттого, что в гостиной внезапно повисла неловкая тишина, только из приглушенного телевизора доносился неясный гул голосов. «Если бы мы пятеро были героями „мыльной оперы“, – подумал Пол, – то теперь наверняка прозвучал бы тревожный органный аккорд: он всегда предвещает наступление драматической развязки. В данном случае – прозрения Галины, что ее как-то неловко, но все же обвиняют, хотя она пока никак не может понять, в чем именно».
– Вы о чем? – спросила она. – Вы что, подозреваете…
– Нет-нет… – слишком поспешно возразил Пол. – Просто интересуемся.
– Чем интересуетесь?
– Почему она по-другому пахнет?
– Не понимаю. О чем вы меня спрашиваете?
«Мы спрашиваем, не украли ли вы нашу дочь? Не подменили ли ребенка?»
– Ни о чем.
– Тогда зачем вы пришли?
Пол предпочел бы, чтобы на этот вопрос отвечала Джоанна.
– Мы бы хотели узнать… – начал он и внезапно замолчал.
– Сначала у Джоэль было родимое пятно, – наконец вмешалась жена. – А теперь его нет.
– Родимое пятно?
– У моей дочери на левой ножке было родимое пятно. И она пахла… собой. Родимое пятно исчезло, и сейчас она пахнет по-другому. Я хотела бы знать: это тот же самый ребенок?
«Ну вот, – подумал Пол, – Зена, королева воинов, в полном блеске. Кот извлечен из мешка. Да нет, скорее, не кот, а тасманский дьявол – нечто огромное, хищное и омерзительное на вид». Наверное, в этот момент они казались Галине именно такими. Она окостенела – штамп, который как нельзя лучше подходил данной ситуации. А ее мягкие серые глаза были теперь холодными, как стекляшки.
Пол старался смотреть куда угодно, только не на нее, и мечтал забиться в какую-нибудь щель.
На камине стояла коробка с сигарами.
И еще фотография мужчины в белой панаме.
Пол заинтересовался: неужели Галина курит сигары? На коврике у входа, словно котята, устроились коричневые тапочки. Собака вышла из своего оцепенения, взяла один в пасть, принесла Пабло и с неприятным стуком шлепнула перед ним.
Пол заставил себя повернуться к Галине. Она все еще ничего не ответила Джоанне – онемела от ее обвинений. И выглядела потрясенной.
Позже, гораздо позже, Пол размышлял: есть ли такая штука – периферический слух? Когда нечто попадает в ухо, но заявляет о себе только через некоторое время.
Он отводил глаза, стараясь не замечать страдальческого выражения на лице колумбийки. Думал, не лучше ли извиниться и уйти. И не расслышал приглушенного звука в глубине дома.
А Галина расслышала. Этим и объяснялось выражение ее лица!
И Джоанна тоже расслышала.
Она потянулась к нему и впилась ногтями ему в руку.
Пол чуть не вскрикнул. Тогда бы в этом доме кричали двое.
Он и ребенок.
Потому что в доме плакал ребенок.
Наконец он это услышал.
И наконец осознал – обернулся к Джоэль и убедился, что девочка крепко спит. Это означало, что тот ребенок, который плакал, был не их ребенком.
– Кто это? – Спрашивать было глупо, но в этот день Пол вообще не отличался сообразительностью.
Галина не ответила.
– Чей это ребенок? – повторил свой вопрос Пол, хотя до него уже стало доходить, чей это ребенок. – Пабло, сходите посмотрите, кто там.
Пабло не двинулся.
– Галина?
Выражение ее лица не изменилось. Или изменилось? Дерзость в глазах не исчезла, но в них появилось нечто новое: пугающая сосредоточенность и сила духа.
– Галина, это наша дочь? Это Джоэль?
Пол не сразу осознал, что Пабло все еще не двигался, а Галина не отвечала.
Он встал с ребенком на руках – с чьим ребенком? Голова кружилась.
– Хорошо, я сам посмотрю, – объявил он о своих намерениях так, словно искал поддержки.
Хотел отдать Джоэль Галине, но одернул себя. Галина больше не работала у них няней. А эта девочка была, возможно, не Джоэль. Пол ощущал себя так, словно и физически, и эмоционально балансировал на краю глубокого, опасного ущелья, рискуя свалиться в пропасть. Ему чудилось, что комната кренится.
Все пришло в движение.
– Я пойду! – Джоанна встала и, не раздумывая, направилась в сторону детского плача.
Пабло вскочил со стула.
Пол хотел отдать ему ребенка, чтобы присоединиться к жене. Но поднять девочку отчего-то было так трудно.
– Сядьте, Пол, – мягко предложил Пабло.
Сказал, что посмотрит сам, а Пол пусть отдыхает и смотрит за ребенком. Пабло – он и был Пабло.
Пол с благодарностью вернулся в кресло, а Пабло шагнул за Джоанной в коридор. Ребенок заплакал громче, пронзительнее. И Пол окончательно и бесповоротно признал, что то, чего опасалась Джоанна, было сущей правдой.
Он узнал этот плач.
Помнил его с того первого дня, когда их дочь непрестанно ревела в гостинице и просила есть. Пока не появилась Галина и все не устроила.
Галина по-прежнему скованно сидела в кресле, только теперь она казалась ему физически ближе, чем раньше. Как это могло быть?
Несколько минут ничего не происходило.
Ребенок продолжал плакать откуда-то из глубины дома; Галина все так же смотрела на него со странным, тревожащим спокойствием.
Затем в гостиную возвратился Пабло; сильной рукой он поддерживал Джоанну, которая опиралась на него, словно готовая упасть в обморок. Но где же ребенок?
Казалось, что Джоанна не в себе, а Пабло стремится помочь. Связь между двумя этими явлениями определенно была случайной, хотя Пол совсем не был в этом уверен.
Что-то было не так.
Присмотреться внимательнее.
Голова жены на плече Пабло. Полу потребовалось несколько секунд, чтобы понять окончательно, почему ее голова так лежала у него на плече, – потому что Пабло крепко держал в кулаке пышные черные волосы Джоанны.
И втаскивал ее за волосы в гостиную.
Рот Джоанны был открыт в полузадушенном крике.
Пабло швырнул ее на диван – бросил, как чемодан, который он грузил в машину в аэропорту «Эльдорадо».
– Сиди! – прорычал он. Так отдают команду собаке. Глупой, упрямой собаке, которую следует проучить.
Пол прирос к стулу и безмолвным зрителем наблюдал разворачивающуюся перед ним драму, которая необъяснимым образом превратилась в реальность. Он ждал антракта, чтобы размять ноги, проветриться и похлопать исполнителям – поблагодарить их за поразительно правдоподобное представление. Но пьеса продолжалась.
Галина поднялась на ноги.
Она методично закрывала в комнате ставни и в то же время изливала на Пабло непрерывный поток испанской речи. Словно их с Джоанной тут и не было. Кажется, выговаривала ему. Знание испанского, так долго хранившееся под спудом памяти, постепенно возвращалось к Полу, и теперь он понимал примерно каждое пятое слово. «Ты. Кричал. Не здесь». На какой-то глупый миг он решил, что она упрекает Пабло за то, что он так грубо обошелся с Джоанной.
За то, что не принес их ребенка.
И нагрубил им.
Это было все равно что твердить себе: «Это сон», когда вокруг – пугающая явь.
Пол протянул Джоанне ребенка – ту девочку, которую считал своей дочерью, но которая оказалась совсем другой, – и встал: сказать Пабло, что его поведение недопустимо. Пусть принесет Джоэль и отвезет их обратно в гостиницу.
– Пол, я же просил вас посидеть, – сказал Пабло.
Он обращался к распростертому телу Пола. Потому что тот внезапно обнаружил, что не стоит, а лежит на деревянном полу, пахнущем шерстью и кремом для обуви. «Как это произошло?» Он услышал, как Джоанна судорожно вздохнула.
– Дорогая, со мной все в порядке… – Странно, он не слышал собственных слов. Язык сделался неповоротливым. Да и все тело казалось невероятно тяжелым. Во рту ощущался странный металлический привкус.
Он попытался подняться с пола. Не вышло. Половицы закачались, будто центр тяжести куда-то переместился. Пол услышал тяжелое шарканье ног и почувствовал движение воздуха.
Они были похожи на матросов.
Пять человек в пестрых зеленых формах, которые вплыли в комнату, словно сокрушившая берега солоноватая река. Молодые лица, выражение немой решительности. Каждый нес винтовку.
– Пожалуйста, – выдавил из себя Пол.
В гостиной сделалось пугающе темно. Галина закрыла ставни на всех окнах, кроме одного. Похоже, наступает момент, когда все должны закричать: «Сюрприз!»
«Нам преподнесли сюрприз», – подумал Пол.
И в следующую секунду потерял сознание.
Глава 11
Темнота.
Но не полная. Сквозь черноту мелькали бесконечные видения и сны. Словно очень долго сидишь в кинотеатре.
Ему было одиннадцать лет, и он внезапно испугался темноты. До этого не боялся, а вот сейчас перетрусил. Может быть, оттого, что так темно было на верхней площадке лестницы, где его мать до недавнего времени снимала квартиру. И не просто темно – плотная темнота душила, как наброшенное на голову шерстяное одеяло. «Мама отдыхает, – сказал отец. – Она спит. Не беспокой ее».
Он пробрался вверх по лестнице, где неприятно пахло лекарствами. Прислушался из-за двери и различил звуки телеигры – звонок, голос, фальшивый смех зрителей.
На самом деле его мать не спала. Было бы здорово открыть дверь и оказаться в ее объятиях. Но в комнате чернота была еще мрачнее, чем в коридоре. Только мягко мерцал экран портативного телевизора со скошенными заячьими ушами антенн.
Он не сразу понял, что на кровати лежало чудовище.
На последний Хэллоуин он наряжался скелетом – во все черное, только на руках и ногах были нарисованы белые кости.
Это был такой же скелет. Во сне он поднял костлявую руку и поманил его к себе.
В этот миг он проснулся. Кино кончилось.
Так он здоровался с ними каждый день, с тех пор как они его научили. Это вышло случайно. Просто он присутствовал в комнате и слышал, как Пол, очнувшись после того, как потерял сознание на полу у Галины, спросил у Джоанны, который час: «Что сейчас – утро?»
Парень повторил слово несколько раз, словно пробуя на вкус. И теперь так здоровался с ними.
В это утро, которое стало их третьим или четвертым в этом месте, парень ждал ответа.
– Доброе утро, – отозвалась Джоанна.
Парень поставил на пол завтрак – колбасу с кукурузными лепешками – и ушел.
Они находились в каком-то доме в Колумбии.
Но где именно в Колумбии, невозможно было узнать, поскольку их наружу не выпускали. Окна были забиты. И не доносилось почти никаких звуков – только отдаленный шум проезжающих машин да долетающие бог знает откуда мелодии и крики попугая. Они понимали одно: это не был дом Галины.
Их куда-то перевезли.
Вызывающая чувство клаустрофобии комната с засаленными матрацами на полу и двумя пластмассовыми стульями. В углу ведро.
Вот и все.
В то утро Джоанна очнулась первой. Ей не удалось привести его в чувство, хотя она перепробовала все – разве что не прыгала на нем. Тогда она попыталась открыть дверь. Не получилось. Зато смогла приоткрыть ставень, но только для того, чтобы убедиться, что окно за ним накрепко забито досками.
Когда Пол пришел в сознание и пьяно огляделся, то увидел, что Джоанна сидит на полу, раскачивается и причитает:
– О Боже… О Боже…
Он, конечно, попытался ее успокоить, а сам старался разобраться в том, что произошло, и сбросить отупение, пеленой обволакивавшее голову. Джоанна казалась удивительно далекой, даже когда он обнимал ее, словно куда-то упрямо отодвигалась. И Пол понимал почему.
– Извини, Джоанна, – проговорил он. – Извини за то, что тебе не поверил.
– Ничего. О'кей. Все в порядке.
– Понимаешь, подменить ребенка… Это казалось настолько смехотворным! Я не мог себе представить…
– Где она, Пол? – прервала его жена. – Чего они хотят?
На этот вопрос было непросто ответить.
В первый день они никого не видели, кроме того парня. Он, как и остальные, был одет в пятнистый камуфляж. Держал винтовку, которая казалась слишком велика для него. Ему было не больше четырнадцати лет. И он ничего не говорил, кроме своих «добрых утр».
На следующий день появился некто более важный: мужчина лет тридцати. Пол, кажется, узнал его лицо – успел увидеть в последний момент, прежде чем выяснилось, что он лежит на полу и пялится в потолок.
– Мы не занимаемся политикой, – начал Пол, как только этот человек вошел и закрыл за собой дверь. – Я работаю в области страхования. – Это напомнило ему кое о чем еще. – Мы не богаты.
– Вы полагаете, мы бандиты? – повернулся к нему незнакомец. Он говорил на сносном английском. На плече у него висела штуковина вроде «Калашникова», но агрессивности он не проявлял, наоборот, вроде бы даже сочувствовал.
– Где мой ребенок? – спросила Джоанна. – Верните моего ребенка. Пожалуйста.
– Вопросы здесь задаю я, – ответил колумбиец. Отнюдь не грубо – просто констатируя факт. – Вас захватила ФАРК. – Он расшифровал аббревиатуру на случай, если его пленники не поняли. – Революционные вооруженные силы Колумбии. Мы – законный глас колумбийского народа. – Пол решил, что эту речь их тюремщик произносил уже сотни раз. – Вы – наши политические заключенные. Ясно?
– Мы ничем вам не можем помочь, – возразил Пол. – Мы не занимаемся политикой. И у нас нет денег…
Его прервал удар прикладом в живот – достаточно сильный и точный, чтобы он согнулся и рухнул на колени.
– Пол! – в ужасе вскрикнула Джоанна. Естественная реакция жены, если на ее глазах избивают мужа.
– Зарубите себе на носу, – как ни в чем не бывало продолжал колумбиец, – если я задаю вопросы, на них надо отвечать. Итак, вы – политические заключенные Революционных вооруженных сил Колумбии. Ясно?
– Да. – Пол все еще стоял на коленях и разевал рот, не в силах восстановить дыхание после удара в солнечное сплетение.
– Вы не будете пытаться бежать. Ясно?
– Да. – Пол вновь постарался преодолеть сплошную стену боли и почти сумел разогнуться.
– Вы будете удаляться от двери, когда мы входим. Вы будете удаляться от двери, когда мы выходим. Вы не будете подходить к окнам. Так?
– Так. Мы поняли.
– Как вы себя чувствуете? – Этот вопрос он задал Джоанне.
– Тошнит. – Ее голос был абсолютно бесцветным, словно она отчаянно пыталась сохранить хоть какое-то самообладание, но это плохо удавалось. – Кажется, сейчас вырвет.
Колумбиец кивнул, словно именно этого ожидал.
– Escopolamina.
– Что? – Джоанна решилась нарушить правило, запрещающее задавать вопросы, но на этот раз без последствий.
– Уличный наркотик. Им пользуются, когда хотят украсть туристов. – Колумбиец недовольно вздохнул, словно был выше такого занятия, как похищение людей. – Мы опоздали. Она испугалась.
«Галина, – подумал Пол. – Он говорит о Галине».
– Она что-то подсыпала нам в кофе, – безучастно проговорила Джоанна.
Колумбиец пожал плечами:
– Завтра почувствуете себя лучше. Намного лучше. – Он повернулся и пошел к выходу. Но на пороге остановился, словно ждал, чтобы ему открыли дверь. Обернулся и выжидательно посмотрел на них.
Чего он хотел?
– Ах да, – пробормотал Пол, взял Джоанну за руку и отвел к противоположной стене.
– Хорошо, – одобрил колумбиец, словно обращался к детям, которые прибрались в комнате, как их учили.
Вышел и закрыл за собой дверь.
Все дело в широте кругозора. Теперь их кругозор оказался ограничен крысиной дырой в Колумбии.
Они вспоминали и разные места за городом. Мысленно вернулись во все свои отпуска.
Грубо срубленный домик в Йосемитском национальном парке, куда они отправились, когда еще просто встречались, но уже «положили друг на друга глаз». Мотель на побережье, окна которого выходили на самый белый в мире песок. До ужаса дорогой, но такой милый экстравагантный «Георг V» в Париже: в этот отель они вознеслись, как на небеса, в свой медовый месяц.
Попытались воспроизвести в памяти самые яркие застолья – разнообразие закусок, обилие порций, сладость десерта.
Вспомнили свое знакомство – как судьба свела двух усталых командированных у одного выхода в аэропорту. Рассуждали, каковы были их шансы вот так столкнуться, а затем влюбиться и вступить в брак.
Они делали все, чтобы скоротать время.
Говорили о прошлом, чтобы не думать о будущем. Во всем происходящем было что-то абсолютно нереальное. Какой абсурд! Неужели это правда? Их похитили? Сейчас кто-нибудь крикнет «Стоп!», и все прекратится. Это должно произойти, потому что иначе быть не может.
Поэтому лучше всего говорить о прошлом.
– Как ты считаешь, почему нам приказали не подходить к окнам?
Пол постепенно скатывался к полному равнодушию и в ответ едва пожал плечами.
– Потому что мы в таком месте, где нас могут увидеть, – ответила на собственный вопрос жена. – Значит, мы все еще в Боготе.
– Отлично.
– И окна выходят прямо на улицу.
Пол боялся, что такие разговоры могут завести не туда, куда следует. Он заметил, какой у Джоанны вид, – вид «меня-так-просто-не-возьмешь». Такой решительный вид она имеет, когда намерена выступить против превосходящих сил противника, который не признает нормальных человеческих отношений. Такой вид был у нее, когда – хоть пожар, хоть потоп! – она во что бы то ни стало решила заиметь ребенка.
– На окнах всего лишь доски, – продолжала Джоанна. – Мы можем их оторвать.
– Чем?
– Не знаю. Руками.
– Не уверен, что мы должны это делать.
– Вот как? А что мы должны делать? Сидеть на заднице и ждать?
Да, именно так он и думал. До сих пор им ничего не сообщили – почему они здесь, что им уготовано. Сказано было только одно – не приближаться к окнам.
– Стой у двери и слушай, – попросила Джоанна. – Если услышишь, что они идут, я тут же все брошу.
Настал момент, когда ему следовало вызваться самому заняться досками либо сказать «нет», мол, это слишком опасно – будем тихо сидеть и ждать, чем все кончится.
Ладно, можно попробовать. Доски, судя по всему, неплохо прибиты. Он тряхнет посильнее, и, если ничего не получится, это охладит Джоанну. Она вернется на свой матрац, и можно будет продолжить вспоминать былые времена.
– Дай-ка я, – предложил он.
Жена заняла пост у двери. Пол потянул на себя ставни и обнаружил за ними две толстые доски. Ему показалось, что из-за них доносится слабый шум транспорта.
Одну из досок удалось ухватить за край. Пол поднажал.
Дерево слегка подалось.
Поколебалось, прежде чем вернуться на прежнее место. Джоанна это тоже заметила.
– Я тебе говорила, – прошептала она.
Пол сделал новый, более мощный рывок. Доска подалась сильнее. Он оттянул ее на добрые полдюйма.
Да, снаружи определенно слышался шум машин. И достаточно постоянный. Они, должно быть, находились неподалеку от оживленной улицы. Где-то рядом люди жили совершенно обычной жизнью – ходили за покупками, ели, отправлялись на работу, – и все это в пределах слышимости двух похищенных американцев.
Пол вдохнул струйку сладко пахнущего воздуха и с удвоенной энергией возобновил усилия. Он выработал определенный ритм: тянул, отдыхал, тянул, отдыхал. И мало-помалу дерево подалось; теперь он мог видеть серо-голубую плитку – что это, двор?
Джоанна скрючилась у двери – сплошной сгусток нервов – и взглядом подбадривала его.
Внезапно доска треснула и переломилась пополам. Звук был точно ружейный выстрел, даже громче. Пол остался с обломком доски в руках и ждал, что в комнату ворвется вооруженный охранник.
Но не полная. Сквозь черноту мелькали бесконечные видения и сны. Словно очень долго сидишь в кинотеатре.
Ему было одиннадцать лет, и он внезапно испугался темноты. До этого не боялся, а вот сейчас перетрусил. Может быть, оттого, что так темно было на верхней площадке лестницы, где его мать до недавнего времени снимала квартиру. И не просто темно – плотная темнота душила, как наброшенное на голову шерстяное одеяло. «Мама отдыхает, – сказал отец. – Она спит. Не беспокой ее».
Он пробрался вверх по лестнице, где неприятно пахло лекарствами. Прислушался из-за двери и различил звуки телеигры – звонок, голос, фальшивый смех зрителей.
На самом деле его мать не спала. Было бы здорово открыть дверь и оказаться в ее объятиях. Но в комнате чернота была еще мрачнее, чем в коридоре. Только мягко мерцал экран портативного телевизора со скошенными заячьими ушами антенн.
Он не сразу понял, что на кровати лежало чудовище.
На последний Хэллоуин он наряжался скелетом – во все черное, только на руках и ногах были нарисованы белые кости.
Это был такой же скелет. Во сне он поднял костлявую руку и поманил его к себе.
В этот миг он проснулся. Кино кончилось.
* * *
– Утро, – проговорил парень.Так он здоровался с ними каждый день, с тех пор как они его научили. Это вышло случайно. Просто он присутствовал в комнате и слышал, как Пол, очнувшись после того, как потерял сознание на полу у Галины, спросил у Джоанны, который час: «Что сейчас – утро?»
Парень повторил слово несколько раз, словно пробуя на вкус. И теперь так здоровался с ними.
В это утро, которое стало их третьим или четвертым в этом месте, парень ждал ответа.
– Доброе утро, – отозвалась Джоанна.
Парень поставил на пол завтрак – колбасу с кукурузными лепешками – и ушел.
Они находились в каком-то доме в Колумбии.
Но где именно в Колумбии, невозможно было узнать, поскольку их наружу не выпускали. Окна были забиты. И не доносилось почти никаких звуков – только отдаленный шум проезжающих машин да долетающие бог знает откуда мелодии и крики попугая. Они понимали одно: это не был дом Галины.
Их куда-то перевезли.
Вызывающая чувство клаустрофобии комната с засаленными матрацами на полу и двумя пластмассовыми стульями. В углу ведро.
Вот и все.
В то утро Джоанна очнулась первой. Ей не удалось привести его в чувство, хотя она перепробовала все – разве что не прыгала на нем. Тогда она попыталась открыть дверь. Не получилось. Зато смогла приоткрыть ставень, но только для того, чтобы убедиться, что окно за ним накрепко забито досками.
Когда Пол пришел в сознание и пьяно огляделся, то увидел, что Джоанна сидит на полу, раскачивается и причитает:
– О Боже… О Боже…
Он, конечно, попытался ее успокоить, а сам старался разобраться в том, что произошло, и сбросить отупение, пеленой обволакивавшее голову. Джоанна казалась удивительно далекой, даже когда он обнимал ее, словно куда-то упрямо отодвигалась. И Пол понимал почему.
– Извини, Джоанна, – проговорил он. – Извини за то, что тебе не поверил.
– Ничего. О'кей. Все в порядке.
– Понимаешь, подменить ребенка… Это казалось настолько смехотворным! Я не мог себе представить…
– Где она, Пол? – прервала его жена. – Чего они хотят?
На этот вопрос было непросто ответить.
В первый день они никого не видели, кроме того парня. Он, как и остальные, был одет в пятнистый камуфляж. Держал винтовку, которая казалась слишком велика для него. Ему было не больше четырнадцати лет. И он ничего не говорил, кроме своих «добрых утр».
На следующий день появился некто более важный: мужчина лет тридцати. Пол, кажется, узнал его лицо – успел увидеть в последний момент, прежде чем выяснилось, что он лежит на полу и пялится в потолок.
– Мы не занимаемся политикой, – начал Пол, как только этот человек вошел и закрыл за собой дверь. – Я работаю в области страхования. – Это напомнило ему кое о чем еще. – Мы не богаты.
– Вы полагаете, мы бандиты? – повернулся к нему незнакомец. Он говорил на сносном английском. На плече у него висела штуковина вроде «Калашникова», но агрессивности он не проявлял, наоборот, вроде бы даже сочувствовал.
– Где мой ребенок? – спросила Джоанна. – Верните моего ребенка. Пожалуйста.
– Вопросы здесь задаю я, – ответил колумбиец. Отнюдь не грубо – просто констатируя факт. – Вас захватила ФАРК. – Он расшифровал аббревиатуру на случай, если его пленники не поняли. – Революционные вооруженные силы Колумбии. Мы – законный глас колумбийского народа. – Пол решил, что эту речь их тюремщик произносил уже сотни раз. – Вы – наши политические заключенные. Ясно?
– Мы ничем вам не можем помочь, – возразил Пол. – Мы не занимаемся политикой. И у нас нет денег…
Его прервал удар прикладом в живот – достаточно сильный и точный, чтобы он согнулся и рухнул на колени.
– Пол! – в ужасе вскрикнула Джоанна. Естественная реакция жены, если на ее глазах избивают мужа.
– Зарубите себе на носу, – как ни в чем не бывало продолжал колумбиец, – если я задаю вопросы, на них надо отвечать. Итак, вы – политические заключенные Революционных вооруженных сил Колумбии. Ясно?
– Да. – Пол все еще стоял на коленях и разевал рот, не в силах восстановить дыхание после удара в солнечное сплетение.
– Вы не будете пытаться бежать. Ясно?
– Да. – Пол вновь постарался преодолеть сплошную стену боли и почти сумел разогнуться.
– Вы будете удаляться от двери, когда мы входим. Вы будете удаляться от двери, когда мы выходим. Вы не будете подходить к окнам. Так?
– Так. Мы поняли.
– Как вы себя чувствуете? – Этот вопрос он задал Джоанне.
– Тошнит. – Ее голос был абсолютно бесцветным, словно она отчаянно пыталась сохранить хоть какое-то самообладание, но это плохо удавалось. – Кажется, сейчас вырвет.
Колумбиец кивнул, словно именно этого ожидал.
– Escopolamina.
– Что? – Джоанна решилась нарушить правило, запрещающее задавать вопросы, но на этот раз без последствий.
– Уличный наркотик. Им пользуются, когда хотят украсть туристов. – Колумбиец недовольно вздохнул, словно был выше такого занятия, как похищение людей. – Мы опоздали. Она испугалась.
«Галина, – подумал Пол. – Он говорит о Галине».
– Она что-то подсыпала нам в кофе, – безучастно проговорила Джоанна.
Колумбиец пожал плечами:
– Завтра почувствуете себя лучше. Намного лучше. – Он повернулся и пошел к выходу. Но на пороге остановился, словно ждал, чтобы ему открыли дверь. Обернулся и выжидательно посмотрел на них.
Чего он хотел?
– Ах да, – пробормотал Пол, взял Джоанну за руку и отвел к противоположной стене.
– Хорошо, – одобрил колумбиец, словно обращался к детям, которые прибрались в комнате, как их учили.
Вышел и закрыл за собой дверь.
* * *
Большую часть времени они проводили одни со своими воспоминаниями. По очереди говорили о том, что им нравилось в Нью-Йорке. И, как ни странно, даже о том, что их раздражало. Толпы людей на праздники. Массы приезжих на День благодарения и Рождество, которые делали город чужим и заполняли все пространство от Таймс-сквер до Хьюстон-стрит. Пола всегда раздражала людская толкучка, но теперь он тепло вспоминал веселую давку на улицах. Всепроникающий запах неубранного мусора сейчас казался недостающим ароматом, по которому стоило скучать. А мешающие проходу строительные краны, перерытые улицы и приземистые фургоны «Консолидейтед Эдисон»[16] по всему городу, которые таксистам приходилось объезжать, вспоминались словно своеобразные аттракционы городских развлечений.Все дело в широте кругозора. Теперь их кругозор оказался ограничен крысиной дырой в Колумбии.
Они вспоминали и разные места за городом. Мысленно вернулись во все свои отпуска.
Грубо срубленный домик в Йосемитском национальном парке, куда они отправились, когда еще просто встречались, но уже «положили друг на друга глаз». Мотель на побережье, окна которого выходили на самый белый в мире песок. До ужаса дорогой, но такой милый экстравагантный «Георг V» в Париже: в этот отель они вознеслись, как на небеса, в свой медовый месяц.
Попытались воспроизвести в памяти самые яркие застолья – разнообразие закусок, обилие порций, сладость десерта.
Вспомнили свое знакомство – как судьба свела двух усталых командированных у одного выхода в аэропорту. Рассуждали, каковы были их шансы вот так столкнуться, а затем влюбиться и вступить в брак.
Они делали все, чтобы скоротать время.
Говорили о прошлом, чтобы не думать о будущем. Во всем происходящем было что-то абсолютно нереальное. Какой абсурд! Неужели это правда? Их похитили? Сейчас кто-нибудь крикнет «Стоп!», и все прекратится. Это должно произойти, потому что иначе быть не может.
Поэтому лучше всего говорить о прошлом.
* * *
Кажется, на четвертый день плена – точнее сосчитать было трудно – Джоанна сказала:– Как ты считаешь, почему нам приказали не подходить к окнам?
Пол постепенно скатывался к полному равнодушию и в ответ едва пожал плечами.
– Потому что мы в таком месте, где нас могут увидеть, – ответила на собственный вопрос жена. – Значит, мы все еще в Боготе.
– Отлично.
– И окна выходят прямо на улицу.
Пол боялся, что такие разговоры могут завести не туда, куда следует. Он заметил, какой у Джоанны вид, – вид «меня-так-просто-не-возьмешь». Такой решительный вид она имеет, когда намерена выступить против превосходящих сил противника, который не признает нормальных человеческих отношений. Такой вид был у нее, когда – хоть пожар, хоть потоп! – она во что бы то ни стало решила заиметь ребенка.
– На окнах всего лишь доски, – продолжала Джоанна. – Мы можем их оторвать.
– Чем?
– Не знаю. Руками.
– Не уверен, что мы должны это делать.
– Вот как? А что мы должны делать? Сидеть на заднице и ждать?
Да, именно так он и думал. До сих пор им ничего не сообщили – почему они здесь, что им уготовано. Сказано было только одно – не приближаться к окнам.
– Стой у двери и слушай, – попросила Джоанна. – Если услышишь, что они идут, я тут же все брошу.
Настал момент, когда ему следовало вызваться самому заняться досками либо сказать «нет», мол, это слишком опасно – будем тихо сидеть и ждать, чем все кончится.
Ладно, можно попробовать. Доски, судя по всему, неплохо прибиты. Он тряхнет посильнее, и, если ничего не получится, это охладит Джоанну. Она вернется на свой матрац, и можно будет продолжить вспоминать былые времена.
– Дай-ка я, – предложил он.
Жена заняла пост у двери. Пол потянул на себя ставни и обнаружил за ними две толстые доски. Ему показалось, что из-за них доносится слабый шум транспорта.
Одну из досок удалось ухватить за край. Пол поднажал.
Дерево слегка подалось.
Поколебалось, прежде чем вернуться на прежнее место. Джоанна это тоже заметила.
– Я тебе говорила, – прошептала она.
Пол сделал новый, более мощный рывок. Доска подалась сильнее. Он оттянул ее на добрые полдюйма.
Да, снаружи определенно слышался шум машин. И достаточно постоянный. Они, должно быть, находились неподалеку от оживленной улицы. Где-то рядом люди жили совершенно обычной жизнью – ходили за покупками, ели, отправлялись на работу, – и все это в пределах слышимости двух похищенных американцев.
Пол вдохнул струйку сладко пахнущего воздуха и с удвоенной энергией возобновил усилия. Он выработал определенный ритм: тянул, отдыхал, тянул, отдыхал. И мало-помалу дерево подалось; теперь он мог видеть серо-голубую плитку – что это, двор?
Джоанна скрючилась у двери – сплошной сгусток нервов – и взглядом подбадривала его.
Внезапно доска треснула и переломилась пополам. Звук был точно ружейный выстрел, даже громче. Пол остался с обломком доски в руках и ждал, что в комнату ворвется вооруженный охранник.