Сикибу Мурасаки. Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) (Том 1)

   Найси-но ками была красива яркой, цветущей красотой. Правда, за время болезни она немного похудела, но это ничуть не повредило ей: напротив, ее нежные черты казались теперь еще нежнее.
   Государыня-мать тоже жила в отчем доме, поэтому любовникам постоянно грозила опасность разоблачения, но ведь именно такие обстоятельства и делали женщину особенно привлекательной в глазах Гэндзи. Ночь за ночью, стараясь никому не попадаться на глаза, пробирался он в ее покои. Очевидно, некоторые дамы кое-что приметили, но, опасаясь неприятностей, не спешили доносить о том старшей госпоже. Министр же и ведать не ведал... Но вот однажды под утро разразилась страшная гроза, внезапно хлынул ливень, загремел оглушительный гром. Юноши из семейства министра вместе с чиновниками из службы Срединных покоев суетливо забегали по дому, повсюду толпились люди, дамы же, потеряв голову от страха, теснились ближе к госпоже, и Гэндзи оказался в крайне затруднительном положении. Не имея возможности выбраться из дома, он встретил день в опочивальне Найси-но ками, причем, к его величайшей досаде, полог был со всех сторон окружен прислужницами. Можно себе представить, как растерялись дамы, которые знали... Когда смолкли раскаты грома и немного стих дождь, министр решил наведаться в женские покои. Сначала он зашел к Государыне-матери, а оттуда направился к Найси-но ками. Стук дождя заглушал все прочие звуки, и присутствие министра было обнаружено только тогда, когда он, приподняв занавеси, спросил: - Как ваше самочувствие? Ужасная выдалась ночь, я очень беспокоился за вас, но так и не смог зайти. Вас охраняли Тюдзё и Мия-но сукэ?
   Он говорил слишком быстро, и в голосе его не было значительности, приличной сановным особам. Гэндзи невольно улыбнулся, сравнив его с Левым министром. Так, различие было поразительным. В самом деле, Правый министр произвел бы куда лучшее впечатление, если б по крайней мере сначала вошел, а потом уже начинал говорить.
   Найси-но ками, трепеща от страха, тихонько выбралась из-за полога. Увидав ее покрасневшее лицо и решив, что ей все еще нездоровится, министр сказал:
   - Да вы сами на себя непохожи! Боюсь, что дело не обошлось без вмешательства злых духов. Пожалуй, не следовало так рано отпускать монахов.
   Но тут, к величайшему своему удивлению, он заметил светло-лиловый пояс, который, зацепившись за подол ее платья, выполз наружу, и почти сразу же бросились ему в глаза разбросанные перед занавесом испещренные скорописными знаками листки бумаги.
   - А это что такое? - изумился министр. - Кто все это написал? Ничего похожего я не видел у вас прежде. Дайте-ка сюда, посмотрим, чей это почерк.
   Оборотившись, Найси-но ками тоже увидела листки и поняла, что отвлечь от них внимание министра не удастся. Что она могла ответить? Пожалуй, от столь важной особы мы вправе ожидать большей чуткости хотя бы по отношению к собственной дочери, ведь видел же он, что она вот-вот лишится чувств от стыда. Но, будучи человеком своевольным и вспыльчивым, министр не задумываясь поднял листки бумаги и тут же заглянул за переносной занавес. За ним сидел небрежно одетый мужчина, как видно чувствовавший себя здесь довольно свободно. Увидав министра, он быстро спрятал лицо, не желая быть узнанным. Как ни велико было изумление и возмущение министра, разве мог он позволить себе излить свой гнев на человека, ему незнакомого? Ничего не видя перед собой от ярости, он забрал листки бумаги и отправился в главные покои. Найси-но ками лежала без чувств и, казалось, готова была покинуть этот мир. А Гэндзи, расстроенный, недовольный собой, думал: "Из-за своего безрассудства я окончательно лишусь доброго имени". Но прежде всего следовало позаботиться о женщине, состояние которой возбудило бы жалость в любом сердце.
   Министр никогда не отличался сдержанностью и умением хранить тайны, в последние же годы к этим чертам его присоединилась старческая взбалмошность, так можно ли было надеяться, что он промолчит? Увы, недолго думая, он прошел прямо к Государыне и стал жаловаться ей.
   - Вот так обстоит дело. Это почерк правого Дайсё. По моему недосмотру он давно уже вступил с ней в связь. Из уважения к его достоинствам я готов был простить ему все и даже намекал, что согласен принять его в свой дом, но, очевидно не имея достаточно твердого намерения, он продолжал вести себя весьма легкомысленно. Как ни велико было мое беспокойство, я терпел, решив, что таково ее предопределение. И в конце концов, как и задумано было, отправил дочь во Дворец, надеясь, что Государь, несмотря на запятнанное имя, не пренебрежет ею. Но оказалось, что именно это обстоятельство лишило ее возможности получить звание нёго, что уже само по себе обидно. А его нынешнее поведение тем более возмутительно. Пусть говорят, что таковы все мужчины, но мириться с подобной дерзостью! Вот и жрицу Камо он не оставляет в покое и, не страшась гнева богов, тайком обменивается с ней посланиями. Говорят, что дело у них зашло далеко, и боюсь, что Дайсё покроет позором не только самого себя, но и нынешнее правление. Между тем я всегда надеялся, что он образумится, и никогда не позволял себе сомневаться в искренности его намерений. К тому же его положение в мире не совсем обычно, многие почитают его ученейшим мужем века, и вся Поднебесная склоняется к его ногам. Этого тоже нельзя забывать! - говорит министр, а Государыня, и ему не уступая в необузданности нрава, отвечает, ослепленная яростью:
   - Одно название что Государь, а на самом деле все давно пренебрегают им. Даже Вышедший в отставку министр и тот не отдал в его покои свою нежно взлелеянную дочь, предназначив ей разделить ложе с его младшим братом, этим Гэндзи, который был тогда еще ребенком и только что надел шапку придворного. А когда я вознамерилась отдать на службу во Дворец эту особу, свою сестру, он опять все испортил. Но разве кто-нибудь из вас, хоть один человек, осудил его? Нет, все вы только и мечтали заполучить его в зятья, когда же надежды ваши оказались обманутыми и ее пришлось все-таки отдать во Дворец, я уже не смогла обеспечить ей там достойного положения. Из жалости к сестре я выбивалась из сил, старалась сделать все от меня зависящее, чтобы она не оказалась хуже других, ведь, даже имея столь незначительное звание, можно выдвинуться. Я надеялась, что этот дерзкий человек будет поставлен на место, но, судя по всему, она снова позволила ему соблазнить себя. Слухи, касающиеся жрицы, кажутся мне тем более правдоподобными. Я уверена, что действия Дайсё могут иметь весьма зловредные для нынешнего правления последствия, ибо все его чаяния связаны с принцем Весенних покоев.
   Такая неукротимая злоба звучала в ее голосе, что министр невольно пожалел Гэндзи. "И зачем я сказал ей?" - раскаивался он.
   - Все это так, но я думаю, что до поры до времени не стоит предавать дело огласке. Вас же прошу не докладывать о том Государю. Найси-но ками, должно быть, по-прежнему рассчитывает на его благосклонность и верит, что он простит ей это заблуждение. Постарайтесь поговорить с ней, а ежели она не послушается, я сам этим займусь, - сказал министр, пытаясь смягчить гнев Государыни, но вряд ли ему это удалось.
   "Бесстыдно проникнуть в дом, совершенно не считаясь с моим присутствием, какое унижение!" - думала Государыня-мать, задыхаясь от ярости. "Глупо упустить такую возможность и не поступить с ним наконец так, как он того заслуживает", - должно быть, решила она...
   Сад, где опадают цветы
   Основные персонажи
   Дайсё (Гэндзи), 25 лет
   Нёго Рэйкэйдэн - бывшая наложница имп. Кирицубо
   Сестра нёго Рэйкэйдэн, дама из Сада, где опадают цветы (Ханатирусато) возлюбленная Гэндзи
   Корэмицу - приближенный Гэндзи
   Сердечное непостоянство - неиссякаемый источник тревог и волнений. Немудрено поэтому, что в жизни Гэндзи всегда было немало тайных горестей, но в последнее время мир словно повернулся к нему враждебной своей стороной и каждый день приносил с собой новые печали. Гэндзи погрузился в бездну уныния, все ему постыло в этом мире, но по-прежнему слишком многое мешало от него отречься.
   Особа по прозванию Рэйкэйдэн, обитательница дворца Живописных видов, не имела детей и, оказавшись после кончины Государя в бедственном положении, жила, судя по всему, исключительно попечениями господина Дайсё. С третьей сестрой этой особы он мимолетно встречался во Дворце и по обыкновению своему не забывал ее и теперь, однако же особым вниманием не удостаивал, и женщина целыми днями печалилась и вздыхала.
   Но вот однажды, с грустью помышляя о превратности мира, Гэндзи в какой-то связи вспомнил и о ней, вспомнив же, проникся сильнейшей к ней жалостью и, выбрав миг, когда между тучами, затянувшими дождливое небо Пятой луны, забрезжил долгожданный просвет, отправился ее навестить.
   Гэндзи выехал из дома тайком в самом скромном платье и даже без передовых. Он был недалеко от Срединной реки, Накагава, когда на глаза ему попался маленький домик, окруженный живописными купами деревьев. Оттуда доносились мелодичные звуки кото "со", которому вторило восточное кото. Гэндзи прислушался, а поскольку дом был недалеко от ворот, высунулся из кареты и заглянул внутрь. Ветер, прилетевший со стороны большой кассии, напомнил ему о празднестве Камо 1, а сад, в котором было какое-то особое, неуловимое очарование, показался странно знакомым, словно он уже бывал здесь прежде. Сердце Гэндзи затрепетало. "Ведь так давно это было, она и не помнит, верно..." - смутился он, но все же не мог этих "ворот миновать" (100). А тут еще кукушка с криком пролетела над головой, будто приглашая зайти, и, повелев остановить карету немного поодаль, Гэндзи, как обычно, выслал вперед Корэмицу.
   Могла ли кукушка
   Сюда, в этот сад, не вернуться?
   Слышишь? - кричит
   Возле дома. Не ей ли когда-то
   Мы внимали вдвоем с тобой?
   У западной боковой двери дома, судя по всему главного, сидело несколько дам. Голоса их показались Корэмицу знакомыми, он кашлянул, желая привлечь к себе внимание, и, оглядевшись, передал им послание Гэндзи. Как видно, эти молодые особы долго не могли уразуметь...
   Кукушка кричит,
   И голос как будто такой же,
   Но та или нет 
   Не понять. В пору долгих дождей
   Затянуто тучами небо...
   Женщина лишь притворялась непонимающей, поэтому Корэмицу сказал:
   - Что ж, наверное, не зря говорят: "Различить не могу..." (101) - И с этими словами вышел, а женщина долго еще печалилась и вздыхала украдкой... Понимая, что у нее могли быть причины вести себя столь осторожно, Гэндзи не стал упрекать ее. "Из женщин этого круга всех милее, пожалуй, Цукуси-но госэти 2",- сразу же вспомнил он.
   Так вот и получалось, что любая женщина становилась для него источником беспокойства и сердечных волнений. Он не забывал даже тех, с кем виделся лишь однажды, но чаще всего это его свойство увеличивало еще более страдания его возлюбленных, хотя, казалось бы...
   Как Гэндзи и ожидал, в доме, куда лежал его путь, было тихо, безлюдно, и невольная печаль сжала сердце.
   Прежде всего он прошел в покои нёго Рэйкэйдэн. За беседой о делах минувших времен не заметили, как спустилась ночь. На небо выплыл двадцатидневный месяц, в саду под высокими деревьями сгустились тени, в воздухе разлилось дивное благоухание цветущих возле дома померанцев.
   Нёго была уже немолода, но привлекала чрезвычайной утонченностью и душевным благородством. "Государь никогда не удостаивал ее исключительным вниманием,- подумалось Гэндзи,- но всегда ценил ее чувствительное сердце и приветливый нрав". Тут нахлынули на него воспоминания об ушедших днях, и он заплакал. Где-то рядом кричала кукушка - уж не та ли, что была на ограде у Срединной реки? "Может, прилетела вслед, за мной?" - подумал Гэндзи, и прекрасное лицо его приобрело какое-то особенно трогательное выражение.
   - "Как только она догадалась?" (102) -тихонько произнес он.
   Видно сердцу ее
   Мил аромат померанцев (103) 
   Кукушка спешит
   В сад, где цветы опадают,
   Всем другим его предпочтя...
   Мне следовало бы приходить сюда каждый раз, когда меня начинают мучить воспоминания. В беседах с вами я черпаю утешение, но одновременно они становятся для меня источником новых печалей. Вослед за переменами в мире меняются и люди, все меньше становится рядом тех, с кем можно было бы поговорить о прошлом. Представляю себе, как трудно вам развеять тоску...
   Видно было, что перемены, в мире происшедшие, глубоко затронули его душу, но столь совершенна была его красота, что она лишь выигрывала от выражения печальной задумчивости, появившегося на его лице
   - В мой заброшенный дом
   Давно никто не заходит.
   Но вот у стрехи
   Расцвели померанцы и гостя
   На миг заманили сюда...
   ответила нёго, а Гэндзи подумал: "Никто другой не сумел бы так сказать".
   Словно невзначай перешел он в западные покои. Столь редкий гость, да еще красоты, невиданной в мире... Разумеется, женщина быстро забыла свои горести. С обычной нежностью беседовал он с ней, и разве можно было заподозрить его в неискренности?
   Все женщины, с которыми встречался он вот так, от случая к случаю, были особами незаурядными, каждая обладала своими достоинствами, и ни одну нельзя было назвать вовсе никчемной. Возможно, поэтому Гэндзи в течение долгих лет неизменно оказывал им расположение, и они отвечали ему нежной привязанностью. Разумеется, бывало и так, что какая-то из его возлюбленных, обиженная недостаточным, как ей казалось, вниманием с его стороны, устремляла свое сердце к другому, но Гэндзи смирялся, видя в этом лишь очередное проявление непостоянства мира. Вот и та, в доме у Срединной реки, тоже, как видно, переменилась к нему...
   Сума
   Основные персонажи
   Дайсё (Гэндзи), 26-27 лет
   Госпожа из Западного флигеля (Мурасаки), 18-19 лет,- супруга Гэндзи
   Обитательница Западных покоев, особа из Сада, где опадают цветы (Ханатирусато),- возлюбленная Гэндзи (см. гл. "Сад, где опадают цветы...")
   Вступившая на Путь Государыня (Фудзицубо), 31-32 года,- бывшая принцесса из павильона Глициний, супруга имп. Кирицубо
   Маленький господин из дома Левого министра (Югири), 5-6 лет,- сын Гэндзи и Аои
   Левый министр, Вышедший в отставку министр,- тесть Гэндзи
   Самми-но тюдзё, Сайсё-но тюдзё (То-но тюдзё) - брат первой супруги Гэндзи, Аои
   Госпожа Тюнагон - прислужница Аои
   Госпожа Сайсё - кормилица Югири
   Старая госпожа, госпожа Оомия (Третья принцесса) - супруга Левого министра, мать Аои и То-но тюдзё
   Принц Соти (Хотару) - сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи
   Найси-но ками (Обородзукиё) -дочь Правого министра, придворная дама
   имп. Судзаку, тайная возлюбленная Гэндзи
   Нёго Рэйкэйдэн - бывшая наложница имп. Кирицубо, сестра Ханатирусато
   Укон-но дзо-но куродо - приближенный Гэндзи, сын Иё-но сукэ
   Омёбу - бывшая прислужница Фудзицубо, теперь прислужница ее сына, будущего
   имп. Рэйдзэй
   Принц Весенних покоев (имп. Рэйдзэй) - сын Фудзицубо
   Ёсикиё - приближенный Гэндзи
   Сёнагон - кормилица Мурасаки
   Монах Содзу - брат бабки Мурасаки
   Дама с Шестой линии (Рокудзё-но миясудокоро), 33-34 года,- мать жрицы Исэ, бывшая возлюбленная Гэндзи
   Государь (имп. Судзаку) - сын имп. Кирицубо и Кокидэн
   Корэмицу - приближенный Гэндзи
   Цукуси-но госэти - дочь Дадзай-но дайни, очевидно возлюбленная Гэндзи
   Вступивший на Путь из Акаси - бывший правитель Харима, отец госпожи Акаси (см. гл. "Юная Мурасаки")
   Госпожа Акаси, 17-18 лет,- дочь Вступившего на Путь
   С каждым днем невзгоды Гэндзи лишь множились, все тяжелее становилось ему жить в этом мире, и стал он подумывать: а не покинуть ли ему столицу? Кто знает, может, худшее еще впереди, так стоит ли оставаться здесь, делая вид, будто ничего не происходит?
   Гэндзи слышал, что побережье Сума 1, некогда служившее пристанищем для вполне достойных людей 2, ныне представляло собой глухую, безотрадно унылую местность, где даже хижины рыбачьи нечасто встречались. Но разве лучше жить в месте шумном, многолюдном?.. С другой стороны, если поселиться так далеко, тоска по оставшимся в столице может оказаться невыносимой...
   Мучительные сомнения терзали душу Гэндзи, он вспоминал прошедшее, размышлял о грядущем, и грудь сжималась неизъяснимой томительной тоской.
   Слишком многое в этом, таком чуждом ему теперь мире удручало Гэндзи, но расстаться с ним было нелегко - и прежде всего из-за юной госпожи. Он видел, что с каждым днем она становится все печальнее, и сердце его разрывалось от жалости. Даже теперь, оставляя ее на какие-то два или три дня и зная, что они непременно свидятся снова (104), он невольно тревожился, да и она чувствовала себя без него одинокой и беспомощной. А если он уедет, сколько лет придется жить в разлуке? Слишком неопределенным был конец лежащего перед ним пути, и мог ли он надеяться, что пределом его будет новое свидание? (105) Мир так непрочен, легко может статься, что "в последний раз вышел он за ворота..." (106) У него даже возникла мысль: а не взять ли потихоньку и ее с собой? Но обрекать ее, такую нежную, на безрадостную жизнь у моря, где никто, кроме волн и ветра, не разделит их одиночества... "О нет, тогда у меня будет еще больше причин для беспокойства..." - подумал он, а она, проникнув его мысли, почувствовала себя обиженной и даже попыталась намекнуть, что готова сопутствовать ему на самом трудном пути.
   Особа из Сада, где опадают цветы, как ни редко наведывался к ней Гэндзи, не имея другой опоры в жизни, жила исключительно его попечениями, и надобно ли сказывать, сколь велика была теперь ее печаль? Так, многие кручинились тайно - и те, кого навещал он от случая к случаю, и даже те, кто лишь однажды мельком видел его.
   Вступившая на Путь Государыня иногда тайком писала к Гэндзи, хотя по-прежнему боялась навлечь на себя осуждение молвы. "Когда б и раньше она отвечала мне с теплым участием...- вздыхал Гэндзи, вспоминая былые дни.- Но, видно, таково мое предопределение - вечно томиться от тоски..."
   По прошествии Двадцатого дня Третьей луны Гэндзи покинул столицу. Никого не известив о дне своего отъезда, он взял с собой лишь самых близких, самых преданных приближенных и, чтобы избежать огласки, ограничился несколькими отосланными тайно прощальными письмами. Можно себе представить, сколько в них было трогательного! Читая их, многие плакали, живо представляя себе его лицо. Но, увы, все это так печально, что я не могу останавливаться на подробностях.
   Двумя или тремя днями раньше Гэндзи под покровом ночи посетил дом Левого министра. Он приехал туда тайком в неприметной карете с плетеным верхом, убранной так, словно ехала женщина. Право же, все это было так печально, что казалось сном!
   В покоях ушедшей госпожи царило унылое запустение. Услыхав о приезде дорогого гостя, кормилицы, мальчики-слуги и те из ранее прислуживавших госпоже дам, которые и после ее кончины остались в доме, собрались посмотреть на него, причем даже молодые прислужницы, не отличавшиеся особой душевной тонкостью, внезапно осознав, сколь изменчив мир, заливались слезами, и темнело у них в глазах. Прелестный мальчик, расшалившись, бегал вокруг.
   - Как трогательно, что он не забыл меня за это время,- говорил Гэндзи, привлекая сына к себе на колени и еле удерживаясь от слез. Побеседовать с Гэндзи пришел и сам министр.
   - У меня нередко возникало желание нарушить свое затворничество и приехать к вам поболтать о каких-нибудь пустяках, связанных с былыми днями, но, поскольку я оставил придворную службу и отказался от своего звания под предлогом тяжкой болезни, люди наверняка истолковали бы мое поведение превратно. "Если есть желание, то и согнутая поясница распрямляется". Казалось бы, теперь мне нечего бояться, но все же извечная готовность людей к злословию пугает меня. Видя, как многое переменилось в вашей жизни, я не устаю сетовать на собственное долголетие. Все это слишком напоминает времена Конца Закона. Мог ли я представить себе когда-нибудь, что мир так изменится? Скорее я поверил бы, что Поднебесная перевернется. О, как все это горько! говорит министр, и слезы навертываются у него на глазах.
   - Все, что происходит со мной, так или иначе является следствием содеянного в прошлой жизни: иными словами, никто, кроме меня самого, не виноват в моих несчастьях. Если человек, даже не лишенный чинов и званий, а просто навлекший на себя неодобрение двора, будет жить совершенно так же, как жил прежде, это неизбежно усугубит его вину в глазах всего света. Я знаю, что такого мнения придерживаются и в других странах. Я же, судя по слухам, приговорен к изгнанию, а это значит, что мне вменяют в вину какое-то тяжкое преступление. И если я останусь в столице и буду жить как ни в чем не бывало, поддерживаемый лишь сознанием своей невиновности, меня ждет немало неприятностей, потому-то я и решил покинуть столицу, пока не случилось худшего,- подробно объясняет Гэндзи.
   Министр, не отрывая от глаз рукава, вспоминает о прежних временах, об ушедшем Государе, о его прощальных словах, и Гэндзи чувствует, что по его щекам тоже текут слезы.
   Между тем маленький сын Гэндзи в детском неведении своем резвится, требуя внимания то от одного, то от другого, и можно ли спокойно смотреть на него?
   - Мне никогда не забыть той, что покинула нас, я скорблю о ней и ныне, но все же, представляя себе, как горевала бы она теперь, невольно прихожу к мысли, что краткость ее жизни была для нее скорее благом, ибо помогла ей избежать этого страшного сна. Думая об этом, я испытываю некоторое облегчение. Более всего огорчает меня то, что это невинное дитя будет теперь предоставлено попечениям стариков и, верно, долго придется ему жить, не ведая отцовской ласки. Право, в былые дни и за истинно тяжкие преступления не наказывали столь жестоко... Но, видно, таково ваше предопределение. Известно ведь, что и в чужих землях нередко случалось нечто подобное. Впрочем, даже там наказанию всегда предшествовали высказанные вслух обвинения. В вашем же случае остается лишь гадать о причинах...
   Повидаться с Гэндзи зашел и Самми-но тюдзё. Пока они угощались вином, совсем стемнело, и Гэндзи остался ночевать в доме министра. Призвав к себе дам, он долго беседовал с ними.
   Госпожа Тюнагон, к которой он всегда, разумеется тайно, питал более нежные, чем к остальным, чувства, была сегодня такой грустной, такая тоска "разве скажешь кому?" (107) - отражалась на ее лице, что Гэндзи невольно почувствовал себя растроганным, хотя и постарался это скрыть. Когда все уснули, он побеседовал с ней особо. Как знать, может быть, ради нее он и остался?..
   Но вот ночь подошла к концу, и Гэндзи поспешил покинуть дом министра. Предрассветная луна была чарующе прекрасна. Вишни почти отцвели, лишь кое-где цветы задержались на ветках, в сад беспрепятственно струился серебристый лунный свет, от земли поднимался легкий туман, и его зыбкая завеса делала неясными очертания предметов. Так, столь прекрасных рассветов не бывает даже осенью.
   Прислонившись к перилам, Гэндзи некоторое время любовался садом. Госпожа Тюнагон, должно быть желая проводить его, сидела подле открытой боковой двери, восхищенно на него глядя.
   - Трудно даже представить себе, когда мы встретимся снова,- говорит Гэндзи.- Не ведая о том, что готовит судьба, я не спешил увидеться с вами, когда ничто тому не мешало, и все эти луны провели мы вдали друг от друга.
   А женщина и слова вымолвить не может в ответ, только плачет. Тут кормилица маленького господина, госпожа Сайсё, приходит с посланием от госпожи Оомия:
   "Я намеревалась сама говорить с вами, но свет меркнет в моих глазах, и чувства в смятении... Пока же пыталась я обрести присутствие духа, мне сообщили, что Вы готовы покинуть наш дом, хотя еще даже не рассвело. Увы! Так ли бывало в прежние дни? Вы даже не хотите дождаться, пока проснется наше милое, бедное дитя..."
   Обливаясь слезами, Гэндзи произносит тихонько, словно ни к кому не обращаясь:
   - С горы Торибэ
   Поднялась струйка дыма к небу.
   Может быть, этот дым
   Мне удастся увидеть опять
   У залива, где соль добывают (108).
   Затем он обращается к госпоже Сайсё:
   - Неужели и в самом деле всегда так тягостны расставания на рассвете? Наверное, многим здесь знакомо это чувство.
   - Мне было всегда ненавистно само слово "расставание",- отвечает Сайсё.- Но то, что нам приходится переживать сегодня...
   Стараясь сдерживать слезы, она говорит немного в нос. Неподдельное горе звучит в ее голосе!
   "Снова и снова обдумываю я слова, которые мне хотелось бы сказать вам, но, увы... Надеюсь, вы понимаете, сколь подавлен я всем происходящим. Право, позволь я себе еще раз увидеть наше невинно спящее дитя, мне куда труднее было бы расстаться с этим горестным миром. Потому и решился я немедля покинуть ваш дом",- передает Гэндзи старой госпоже.
   Дамы, приникнув к щелям в занавесях, смотрели, как он уходил. Фигура Гэндзи, озаренная светом луны, готовой вот-вот скрыться за краем гор казалась особенно прекрасной; глубокая печаль, проступавшая на его лице, способна была тронуть до слез и тигра и волка, а ведь многие из дам знали его с младенческих лет... Нетрудно представить себе, сколь велико было их горе.
   Да, вот еще что: немного раньше принесли ответ старой госпожи:
   "Куда ни пойдешь,
   От ушедшей будешь лишь дальше,
   Если только твой путь
   Не лежит к облакам, в которых
   Затерялась та струйка дыма".
   Новое горе заставило вспомнить о старом, и, когда Гэндзи уехал, дамы плакали так долго, что у многих возникли самые дурные предчувствия.
   Обитатели дома на Второй линии, судя по всему, тоже провели бессонную ночь, и, когда Гэндзи вернулся, дамы сидели там и сям небольшими группами, заплаканные, приунывшие. В служебных помещениях не было ни души, все преданные ему слуги должны были ехать вместе с ним и, очевидно, ушли прощаться со своими близкими. Прочие же, страшась попасть в немилость и умножить свои собственные беды, не посмели даже проститься с Гэндзи, поэтому у дома на Второй линии, где прежде клочка земли свободного не оставалось от подъезжавших карет и всадников, было сегодня пустынно и тихо. "Как все же печален мир",- подумал Гэндзи.