Сикибу Мурасаки. Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) (Том 1)

   Тем временем в Сума год сменился новым, долгие дни тянулись в томительной праздности, скоро появились первые цветы на посаженной в саду молоденькой вишне... Небо было безоблачным, и Гэндзи, возвращаясь мыслями к прошлому, часто плакал.
   Год назад, в двадцатые дни Второй луны, он покинул столицу, расставшись с любезными его сердцу людьми. О, если б мог он увидеть их теперь! Наверное, у Южного дворца уже расцвели вишни... Он вспоминал тот давний праздник цветов, отца, которого не было больше в этом мире... Перед его глазами вставала изящная фигура Государя, изволившего прочесть вслух сложенные им, Гэндзи, стихи...
   Я и раньше с тоской
   Вспоминал изящных придворных,
   Так могу ль не вздыхать
   В этот день, когда люди в столице
   Украшают себя цветами? (127)
   В один из самых унылых дней появился Самми-но тюдзё из дома Левого министра. Теперь он носил звание сайсё.
   Обладая немалыми достоинствами, господин Сайсё сумел снискать благосклонность двора, но ничто в мире его не радовало. С тоской вспоминал он Гэндзи и в конце концов, решив пренебречь наказанием, которое непременно ждало его в случае огласки, отправился в Сума. Увидел он друга, и слезы радости - или "слезы печали"? (128) - заструились по его щекам. Дом, в котором жил теперь Гэндзи, поразил Сайсё своей необычностью. Что-то китайское почудилось ему в нем. И в самом деле: бамбуковый плетень, каменные ступени, сосновые столбы...23 Как часто приходилось ему видеть нечто подобное на картинах! Просто и вместе с тем необычайно изысканно.
   Сам Гэндзи тоже стал похож на жителя гор: поверх желтоватого нижнего одеяния дозволенного оттенка он носил зеленовато-серое охотничье платье и такие же шаровары - наряд более чем скромный. Судя по всему, Гэндзи намеренно старался походить на провинциала, однако же он и теперь был так хорош собой, что, глядя на него, невозможно было удержаться от улыбки. В его доме имелась лишь самая необходимая утварь, покои просматривались насквозь.
   Доски для игры в "го" и "сугороку"24, принадлежности для "танги"25 явно были изготовлены местными мастерами, утварь для молитвенных обрядов имела такой вид, будто хозяин только что отложил ее. Поданные яства были приготовлены особенно, по-местному, и пришлись Сайсё по вкусу. Потом Гэндзи велел позвать рыбаков, которые принесли рыбу и раковины, и друзья разглядывали их, расспрашивая о том, как влачат они свои дни здесь, у моря, рыбаки же выкладывали им свои горести и тревоги. "Право, эти люди, щебечущие что-то невразумительное, страдают так же, как и мы",- думал гость, с сочувствием глядя на рыбаков. А те, получив новые платья и другие дары, возрадовались: "Не так уж и плоха, видно, жизнь". Сайсё не мог сдержать изумления, наблюдая, как слуги, извлекая рисовую солому из видневшегося напротив строения, напоминающего амбар, задавали корм стоящим неподалеку лошадям.
   Он запел "Колодцы Асука"26, потом, то плача, то смеясь, друзья принялись делиться воспоминаниями о том, что произошло в жизни каждого со дня их последней встречи.
   - Министр целыми днями вздыхает, тревожась за судьбу любимого внука, который тем временем беззаботно резвится, не обременяя себя мыслями о житейских сложностях,- сказал Сайсё, и сердце Гэндзи сжалось от тоски.
   Невозможно записать весь их разговор полностью, так стоит ли вообще на нем останавливаться?
   Всю ночь они бодрствовали и встретили рассвет, слагая стихи. Но Сайсё все-таки боялся огласки, а потому торопился обратно. Право, лучше бы он не приезжал...
   Вот, подняв на прощание простые глиняные чаши, оба, и гость и хозяин, произносят:
   - "Опьяненье печалит, слезы льются в весенние чаши..."27
   И все присутствующие, глядя на них, роняют слезы. Увы, слишком короткой была эта встреча, и можно ли не сожалеть о разлуке? По рассветному небу тянутся вереницы гусей...
   - Когда же придет
   Та весна, когда я вернусь
   В родную столицу?
   Вижу: гуси спешат обратно,
   И зависть рождается в сердце...
   говорит хозяин, а гость все медлит, не в силах расстаться с ним:
   - Гуси грустят,
   Покидая тот край, где на время
   Приют обрели...
   Как, ослепнув от слез, найду я
   Дорогу в столицу цветов?
   Сайсё преподносит Гэндзи превосходные дары, привезенные нарочно для него из столицы, а тот, не зная, как отблагодарить друга, выводит вороного жеребца.
   Многие считают, что дары опального изгнанника могут принести счастье, но ведь "подует северный ветер, и он заржет..."28. Конь же - красоты редкостной.
   - А вот и тебе на память,- говорит Сайсё, протягивая Гэндзи свою прекрасную, прославленную флейту.
   Большего они не могут себе позволить, ведь люди готовы перетолковать в дурную сторону все, что видят и слышат...
   Солнце стоит высоко, медлить больше нельзя, и Сайсё выходит, то и дело оглядываясь, а Гэндзи грустно глядит ему вслед.
   - Когда теперь суждено нам встретиться? Но все равно, ведь невозможно себе представить, чтобы... - говорит Сайсё, а Гэндзи произносит:
   - Высоко, журавль,
   Ты летаешь, с тучами рядом,
   Оттуда с небес
   Ты взгляни и увидишь - чист я,
   Как этот весенний день...
   Разумеется, надежда не оставляет меня, но, увы, даже мудрым мужам былых времен, оказавшимся в подобном положении, нелегко было вернуться потом в мир, потому мне и не верится, что когда-нибудь я снова увижу столичные пределы...
   - В обители туч
   Одинокий журавль рыдает,
   Вспоминая с тоской
   О друге любимом, с которым
   Летел рядом, крылом к крылу...
   Мы всегда были близки, хотя, возможно, я этого и не заслуживал, и теперь мне так тоскливо. Видно, и в самом деле не зря говорят: "не спеши привыкать..." (33)
   Так и не успев открыть друг другу всех мыслей своих и чувств, они расстались, и после отъезда Сайсё жизнь Гэндзи стала еще печальнее, еще тягостнее.
   В том году Третья луна начиналась со дня Змеи29.
   - Сегодня все, у кого есть какая-то тревога на сердце, должны подвергнуться очищению,- сказал со знающим видом кто-то из приближенных Гэндзи, а как тот и сам не прочь был полюбоваться морем, тотчас же отправились на берег и, загородив Гэндзи простой занавеской, призвали странствующего гадальщика и велели ему немедленно приступить к обряду.
   Глядя, как волны уносят ладью с сидящей в ней большой куклой, Гэндзи невольно сравнил ее судьбу со своей:
   - Точно так же и я
   Волной унесен в неведомые
   Морские просторы
   И не знаю, о чьей судьбе
   Сетовать мне теперь?
   Его ярко освещенная фигура казалась прекраснее, чем когда-либо. Сияющая морская гладь расстилалась перед ним, и не было ей конца. Продолжая размышлять о прошедшем и о грядущем, Гэндзи сказал:
   - Никаких преступлений
   За собой я не знаю, невинный
   В немилость попал.
   Сжальтесь хоть вы надо мною,
   Восемьсот мириад богов...
   Неожиданно подул ветер, и небо потемнело. Так и не завершив всех обрядов, люди засуетились, собираясь в обратный путь. Внезапно, так что никто и рукой не успел прикрыться, хлынул ливень, и, испуганные, они заспешили к дому, даже не послав за зонтами. Хотя ничто будто бы того не предвещало, неистовый вихрь пронесся над побережьем, все сметая на своем пути. Устрашающе вздыбились волны, и люди кинулись прочь, ног под собою не чуя. Море, засверкав, вспенилось, словно покрывшись огромным покрывалом, загремел гром, засверкала молния, казалось, она вот-вот настигнет бегущих. Едва не лишившись рассудка от страха, люди добрались наконец до дома:
   - Отроду ничего подобного не видывал!
   - Обычно бурю можно предсказать заранее...
   - В этом есть что-то странное, жуткое...
   В тревоге метались они по дому, а гром грохотал не смолкая. Хлестал неистовый дождь, готовый проникнуть сквозь все преграды.
   - Неужели пришел конец миру?- вопрошали обезумевшие от страха люди, и только Гэндзи спокойно читал сутру.
   Когда стемнело, стихли раскаты грома, и только ветер неистовствовал всю ночь. Похоже было, что помогли во множестве принятые обеты:
   - Еще немного, и нас наверняка унесло бы в море.
   - Я слышал, что в дни большого прилива люди и оглянуться не успевают, как их смывает волной.
   - Да, такого я еще не видывал,- переговаривались между собой приближенные Гэндзи.
   Под утро все заснули. Гэндзи тоже задремал и вот видит - появляется кто-то, обликом непостижимый, и говорит:
   - Тебя призывают во Дворец, отчего же ты медлишь? - и начинает ходить по дому, явно разыскивая его.
   Тут Гэндзи проснулся. "Уж не Повелитель ли это морских драконов? подумал он, и его охватил ужас.- Говорят, он любит все красивое, может быть, и я привлек его внимание?" И он почувствовал, что не может больше оставаться в этом доме.
   Акаси
   Основные персонажи
   Гэндзи, 27-28 лет
   Госпожа из дома на Второй линии (Мурасаки) - супруга Гэндзи
   Гэн-сёнагон (Ёсикиё) - приближенный Гэндзи
   Вступивший на Путь из Акаси
   Дочь Вступившего на Путь (госпожа Акаси), 18-19 лет
   Государь (имп. Судзаку) - сын имп. Кирицубо и Кокидэн
   Государыня-мать (Кокидэн) - мать имп. Судзаку
   Супруга Вступившего на Путь (монахиня из Акаси)
   Шли дни, но по-прежнему лил дождь и бушевал ветер, не смолкая гремел гром. Гэндзи, совершенно пав духом, не мог более выносить своих несчастий, жизнь сделалась для него тягостным бременем, безотрадным казалось прошлое, и не оставалось надежд на будущее. "Что же делать? - думал он.- Вернуться в столицу? Стечение столь чрезвычайных обстоятельств как будто является достаточным для того основанием... Но если я вернусь, не получив прощения, то навлеку не себя новые насмешки и оскорбления. О, как желал бы я найти себе пристанище где-нибудь в горной глуши и затеряться там навсегда!.. Но тогда люди станут говорить, что испугался, мол, волн и ветра, и в будущих веках закрепится за мной слава человека малодушного". А в сновидениях Гэндзи неотвязно преследовало то неведомое, обликом неуловимое существо.
   Дни сменяли друг друга, а просвета в тучах все не было. В довершение всего прервалась связь со столицей, и Гэндзи мучила неизвестность. "Неужели так и суждено мне сгинуть здесь одному?" - в отчаянии думал он, но в такую непогоду и носу из дома нельзя было высунуть, поэтому никто не приходил к нему.
   Но вот до Сума добрался гонец из дома на Второй линии. Он вымок до нитки, и вид у него был весьма неприглядный. Встреться Гэндзи этот несчастный в прежние дни, он вряд ли разобрал бы, кто перед ним - человек или какое другое существо, да столь ничтожного бедняка и не подпустили бы к нему близко. Теперь же Гэндзи смотрел на него с теплым участием, как видно забыв о том, что не подобает человеку столь благородного происхождения... Увы, несчастья успели сокрушить его дух.
   Госпожа писала:
   "Этой ужасной непогоде не видно конца. Небо так плотно закрыто тучами, что я не знаю, куда обращать свой взор.
   Там, над заливом,
   Ветер бушует, должно быть.
   На мои рукава
   Сегодня волны морские
   Набегают одна за одной..."
   Немало трогательного и печального было в ее письме, слезы затуманили взор Гэндзи, лишь только он начал его читать, и "с каждым мигом вода поднималась выше, выше..." (129, 115)
   - В столице эту бурю тоже считают предвестником несчастий - я слышал, что во Дворце служили молебен о благоденствии1. Вельможи, обычно посещающие высочайшие покои, вынуждены оставаться дома, ибо дороги закрыты и вершение государственных дел приостановлено,- рассказывал гонец.
   Груба и невнятна была его речь, но поскольку приехал он с долгожданными новостями из столицы, Гэндзи, охваченный нетерпением, призвал его в свои покои и принялся сам расспрашивать.
   - Дождь и у нас льет беспрерывно уже много дней кряду, а временами налетает яростный ветер. Никогда такого не бывало. Все в ужасе. Но чтобы так, как здесь, стучал град, словно пробивая землю насквозь, и гром грохотал не переставая, нет, ничего подобного в столице не было.
   Глядя на некрасивое лицо гонца, выражавшее неприкрытый ужас перед столь исключительными обстоятельствами, приближенные Гэндзи с еще большей остротой ощутили, сколь одиноки и беспомощны они здесь, в Сума.
   Уж не конец ли пришел миру? На следующий день с самого утра подул неистовый ветер, воды прилива поглотили берег, волны с оглушительным грохотом бились о камни. Казалось, еще миг, и эти дикие скалы, горы исчезнут с лица земли. Невозможно описать, как страшны были удары грома, как ослепительно сверкала молния, готовая вот-вот поразить любого, и люди теряли рассудок от страха.
   - Какое преступление мы совершили, что навлекли на себя такую беду?
   - Видно, придется умереть, так и не свидевшись с отцом и матерью, так и не взглянув на милые лица жены и детей,- сетовали приближенные Гэндзи. Сам же он пытался успокоиться и обрести присутствие духа, думая:
   "Право, разве есть за мной преступление, из-за которого моя жизнь может пресечься на этом диком побережье?"
   Видя, что спутники его совсем потерялись от страха, Гэндзи повелел поднести многочисленные дары богу Сумиёси и воззвал к нему, моля о помощи:
   - О бог Сумиёси, властитель этого края морского, коли истинно прислан ты в мир Великим Буддой, спаси нас.
   Множество обетов было принято им в тот день.
   Разумеется, никому из спутников Гэндзи не хотелось расставаться с жизнью, но могли ли они думать о себе, когда их господину грозила столь страшная участь - быть поглощенным морской пучиной? Все, кому удалось сохранить присутствие духа и не лишиться рассудка, громко молили будд и богов взять их собственные жизни, если такой ценой можно спасти жизнь господину.
   - Он вырос в роскоши дворцовых покоев, окруженный довольством и почестями, но милосердие его осеняло пределы Восьми великих островов, и многим, погрузившимся в пучину бедствий, помог он выбраться на поверхность. За какие же заблуждения послана ему эта зловещая буря? О боги Неба и Земли, восстановите справедливость!
   - Обвиненный безвинно, лишенный чинов и званий, он покинул свой дом и удалился за столичные пределы. Денно и нощно печалился он, ни на миг не обретая покоя, а теперь - это новое несчастье, которое может стоить ему жизни. Что тяготеет над ним - возмездие прошлых веков или прегрешения настоящей жизни? О боги и будды, коли ведомо вам все в этом мире, облегчите его горести!
   Так молились они, каждый на свой лад, обратившись лицом к святилищу.
   Гэндзи тоже взывал к Повелителю драконов, в пучине морской обитающему, и ко многим другим богам, но гром грохотал все сильнее. Вот молния ударила в галерею, ведущую из покоев Гэндзи, тотчас вспыхнуло пламя, и от галереи не осталось и следа. Люди заметались по дому, не помня себя от страха. Гэндзи перевели в задние комнаты, в обычное время служившие, очевидно, кухней, туда же, рангов не разбирая, набились и все остальные, громкие стенания почти заглушали громовые раскаты. Скоро солнце зашло, и по небу словно растерли тушь.
   Но через некоторое время дождь перестал идти, ветер стих, а на небе показались звезды. Помещение, где устроили Гэндзи, было слишком непривычным для него, да и не соответствовало его положению, поэтому решили перевести его обратно в главные покои, однако та их часть, что уцелела от огня, имела крайне неприглядный вид, к тому же рядом, на пожарище, шумели слуги, а все занавеси были сорваны.
   "Не лучше ли дождаться рассвета?" - растерявшись шептали приближенные Гэндзи, сам же он сосредоточил мысли свои на молитвах, но ничто не приносило его душе желанного успокоения. Скоро на небо выплыла луна, и, приоткрыв плетеную дверцу, Гэндзи выглянул наружу. Совсем рядом с домом виднелся четкий след прилива, на море еще и сейчас бушевали волны. В ближних пределах не было ни одного человека, который, обладая умом, способным проникать в душу вещей и прозревать прошлое и грядущее, мог бы открыть истинные причины происшедшего.
   Бедные рыбаки собрались у дома "благородного господина из столицы" и подняли невообразимый шум, щебеча что-то на своем совершенно недоступном для понимания языке. Прежде этого не потерпели бы, но сегодня никто и не думал прогонять их.
   - Будь эта страшная буря чуть более продолжительной, на берегу не осталось бы ничего, все поглотил бы прилив. Видно, боги смиловались над нами! - доносится до слуха Гэндзи.
   Можно было бы сказать, что ему одиноко, тоскливо, но, право, достанет ли слов, чтобы выразить всю глубину его отчаяния?
   Когда бы не вы,
   Боги-духи морских просторов,
   Меня бы давно
   Увлекли в бездонную бездну
   Восемьсот быстрых течений...
   Ни разу за все эти страшные дни, пока бушевала буря, мужество не покинуло Гэндзи, но столь тяжкие испытания изнурили его силы, и он сам не заметил, как задремал, прислонившись к какому-то столбу, ибо в этом бедном жилище не приходилось рассчитывать на лучшее. И вот, стоило ему закрыть глаза, как словно живой возник перед ним ушедший Государь.
   - Зачем ты здесь, в этом ужасном месте? - спрашивает он и, взяв Гэндзи за руку, принуждает его подняться.- Вручив судьбу свою богу Сумиёси, приготовь поскорее ладью и покинь этот залив.
   И Гэндзи отвечает, не скрывая своей радости:
   - С тех пор как лишился я вашей милостивой защиты, много горестей пришлось мне изведать. Признаюсь, я готов был уже броситься в волны морские.
   - О нет, ты не должен даже думать об этом! Все эти бедствия посланы тебе в наказание за какой-то незначительный проступок. До сих пор я не имел возможности оглянуться на ваш мир, ибо, хотя и не совершил я за время своего правления никаких тяжких преступлений, за мной числится немало случайных прегрешений, какие обременяют душу каждого человека, и я должен был от них освободиться. Но, узнав, в каком бедственном положении ты оказался, я потерял покой и, погрузившись в море, поднялся на берег. Теперь же, как ни утомили меня тяготы пути, я хочу воспользоваться случаем и навестить столицу, ибо есть у меня дело к Государю.- Так молвив, он исчезает.
   Обливаясь слезами, Гэндзи стремится за ним с мольбой: "О, возьми и меня с собою!", обращает к небу свой взор, но, увы, никого уже нет, лишь лик луны мерцает в вышине. Право, трудно поверить, что все это лишь пригрезилось ему! Гэндзи казалось, что Государь еще где-то рядом, но лишь тучи печальной чередой тянулись по небу...
   Отец, по которому он так тосковал все эти годы и которого ни разу не видел даже во сне, внезапно явился ему хоть и на краткий миг, но столь ощутимо живым, что долго еще перед глазами Гэндзи стоял его образ.
   "Когда я достиг предела своих несчастий и готов был проститься с жизнью, отец поспешил мне на помощь,- с умилением думал он.- Так что мне следует благодарить непогоду, а не сетовать на нее".
   Увиденный сон вселил в сердце Гэндзи надежду, и радостны были его думы. Однако тут же новая забота омрачила чело, и сердце стеснилось от горести. Забыв об унылой яви своего нынешнего существования, он печалился лишь о том, что не смог хотя бы во сне подольше поговорить с отцом. Надеясь увидеть его еще раз, он снова старался заснуть, но, увы, сон не шел к нему, а тут наступил рассвет.
   Небольшая ладья пристала к берегу, из нее вышли какие-то люди, двое или трое, и направились к его временному пристанищу.
   - Кто вы? - спросили их, и в ответ услыхали:
   - Мы прибыли из бухты Акаси, прислал же нас бывший правитель Харима, недавно вступивший на Путь. Коли есть среди прислуживающих в доме некий Гэн-сёнагон, то, с ним встретившись, мы подробно изложим суть дела.
   Ёсикиё не мог сдержать изумления.
   - Вступившего на Путь знаю я по провинции Харима. Одно время мы были близки с ним, но по личным причинам возникли меж нами некоторые обиды, и мы давно уже не сообщаемся друг с другом. Что же побудило его пуститься в путь, пренебрегши даже волнением на море?
   А Гэндзи, сопоставив услышанное с увиденным во сне, сказал:
   - Встретьтесь с ним немедленно.
   И Ёсикиё вышел на берег, туда, где ждал его Вступивший на Путь. "Как же сумели они спустить ладью? - недоумевал Ёсикиё.- Ведь все эти дни море бушевало не стихая..."
   - В начальный день прошлой луны ко мне явилось во сне какое-то странное существо и произнесло нечто тоже весьма странное. Сначала я не решился поверить услышанному, но существо появилось снова и сказало: "На Тринадцатый день тебе будет дан ясно различимый знак. Готовь ладью и, как только перестанет лить дождь и стихнет волнение на море, плыви в Сума". Я снарядил на всякий случай ладью и принялся ждать. Тут разыгралась страшная буря: дул ветер, лил дождь, сверкали молнии. Это привело меня к мысли, что сон мой был неслучаен, ведь и в чужих землях известно немало примеров, когда пророческие сны спасали страну от грозящих ей бедствий. Вот я и решил: точно в назначенный день отправлюсь в Сума и сообщу вашему господину все, что мне было открыто, а там уж он сам рассудит, как поступить умнее. Итак, я вывел ладью в море и, влекомый каким-то странным легким ветерком, сам не заметил, как добрался до Сума. Ясно, что тут не обошлось без вмешательства богов. Не происходило ли и здесь чего-нибудь подобного? Как ни неловко мне обременять вашего господина, прошу вас передать ему все, что я сказал.- Вот что сообщил Вступивший на Путь Ёсикиё, а тот потихоньку передал его слова Гэндзи.
   Гэндзи долго думал и передумывал, сопоставляя тревожные знаки, полученные во сне и наяву, обращаясь мыслями к прошедшему и к грядущему, и вот как он рассудил наконец: "Если, испугавшись людского злословия и осуждения потомков, пренебрегу я этой помощью, быть может истинно богами ниспосланной, то не исключено, что когда-нибудь со мной случится еще большее несчастье и пойдет обо мне дурная слава. Опасно противиться даже воле обычных людей. Пусть я и сам приобрел уже немалый жизненный опыт, все равно следует подчиняться воле старших по возрасту или по чинам, всех, чье влияние в мире значительнее моего, и в действиях своих руководствоваться их советами.
   Мудрецы древности говорили: "Держась позади, избежишь наказания"2. Мне грозила смертельная опасность, я изведал все самые страшные горести, какие только выпадают на долю человеку, так чего же мне бояться? Стоит ли медлить теперь из страха перед осуждением потомков? Да и вправе ли я предаваться сомнениям, несмотря на столь определенное наставление, полученное во сне от отца?
   Вот как. ответил Гэндзи Вступившему на Путь:
   - В этом чужом краю я не знал ничего, кроме печалей, и ни один человек из столицы не заехал меня навестить. Я влачил безотрадные дни, любуясь лишь светом солнца и луны в бескрайнем небе и радуясь, что хоть эти старые друзья остались со мной. Но вот счастливую весть принес мне челнок рыбака... (130) Есть ли в вашей бухте тихий уголок, где мог бы я найти себе пристанище?
   Возрадовавшись, Вступивший на Путь поспешил изъявить Гэндзи свою благодарность.
   - Так или иначе, лучше не медлить с отплытием, ведь рассвет уже близок,- заторопились приближенные Гэндзи, и он сел в ладью, сопутствуемый четырьмя или пятью самыми близкими своими прислужниками.
   Снова подул тот странный ветер, ладья словно летела по волнам, и скоро они были в Акаси. Разумеется, сюда и в обычное время можно было добраться всего за полстражи, ведь Акаси так близко от Сума, что, как говорится, и "доползти не составит труда", но все равно ветер тот явно был непростой.
   Побережье Акаси и в самом деле отличалось удивительной, своеобразной красотой. Правда, Гэндзи предпочел бы поселиться в более уединенном месте... Вступивший на Путь владел землей и на морском берегу, и в горной глуши. Он имел крытый тростником дом на побережье, из которого в любое время года можно было любоваться живописными видами. В горах же, на берегу реки, в месте, словно самой природой предназначенном для молитв и размышлений о грядущем, он построил великолепную молельню, где свершал различные обряды. Не забывал Вступивший на Путь и о нуждах этого мира: в многочисленных принадлежащих ему амбарах хранился собранный с осенних полей рис, которого вполне доставало на то, чтобы обеспечить ему безбедное существование до конца его дней. Все строения были возведены с учетом особенностей местоположения и давали возможность в полной мере наслаждаться преимуществами того или иного времени года.
   Страшась прилива, который в последние дни был особенно велик, Вступивший на Путь отправил женщин в горы, и дом на побережье был в полном распоряжении Гэндзи. Когда Гэндзи из ладьи пересаживался в карету, солнце стояло уже довольно высоко, и Вступивший на Путь наконец увидел того, к кому давно уже устремлял свои думы. Лицо его озарилось счастливой улыбкой, и он поспешил склониться в благодарственном поклоне перед богом Сумиёси. Старику казалось, будто он получил в свое владение сияние луны и солнца одновременно, так стоит ли удивляться тому, что он окружил Гэндзи самыми нежными заботами?
   И изящно убранный дом, и сад с его деревьями и камнями - все носило на себе печать тонкого вкуса. Очарованию жилища в немалой степени способствовали и живописные окрестности, и невыразимо прекрасная линия побережья. Право, только самый искусный художник мог бы изобразить все это на картине. Здесь было несравненно веселее и уютнее, чем в Сума. Убранство покоев поражало великолепием. Вступивший на Путь и в самом деле жил ничуть не хуже, чем знатные столичные вельможи. Пожалуй, сумел превзойти многих из них, ибо и в столице не каждый может окружить себя такой сверкающей роскошью.
   Когда к Гэндзи вернулось душевное равновесие, он написал письма в столицу. Призвав того самого гонца, который до сей поры оставался в Сума и все сетовал: "О я несчастный, сколько опасностей, сколько тягот встретилось мне на пути!", Гэндзи щедро наградил его и отправил в столицу. Гонцу было поручено сообщить близким дому Гэндзи монахам и прочим лицам, с ним связанным, обо всех злоключениях, на его долю выпавших. Но только Вступившей на Путь Государыне написал он, каким поистине чудесным образом была спасена его жизнь.