Сикибу Мурасаки. Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) (Том 1)

   Я говорил с большим воодушевлением, весьма довольный своей находчивостью, но стоило мне замолчать, как она усмехнулась и сердито сказала: "Когда бы речь шла лишь о том, чтобы перетерпеть какое-то время, мирясь с вашим низким, прямо сказать, ничтожным положением и ожидая дня, когда вы наконец выбьетесь в люди, это ничуть не волновало бы меня, я могла бы ждать сколько угодно, не выказывая никакого неудовольствия. Но сносить ваше поведение, теша себя несбыточной надеждой, что настанет наконец время, когда вы исправитесь, - это выше моих сил, а потому, пожалуй, нам и в самом деле лучше расстаться".
   Слова ее привели меня в ярость, много неприятного наговорил я ей, а она, не в силах, видно, совладать с собой, схватила меня за руку и укусила за палец. Притворившись, что мне очень больно, я стал громко кричать: "Ах, вы еще и изувечили меня! Как я покажусь во Дворце? Мое звание и так слишком ничтожно! Что поможет мне теперь выдвинуться? Одно остается - удалиться от мира!" Затем грозно воскликнул: "Итак, с этого дня между нами все кончено!" - и бросился вон, но напоследок, потрясая рукой с укушенным пальцем, произнес:
   "Считая по пальцам
   Все, что вытерпеть здесь пришлось мне,
   Могу ли сказать,
   Что одним этим пальцем исчерпан
   Счет тобой нанесенным обидам?
   Теперь вы вряд ли посмеете упрекать меня".
   Услыхав мои слова, она все-таки заплакала и ответила:
   "Тайно в душе
   И сама я вела счет обидам.
   И все ж не могу
   Поверить в то, что навеки
   Мы руки должны разнять..."
   На самом деле у меня вовсе не было намерения порывать с этой женщиной окончательно, однако долгое время я жил, предаваясь мимолетным утехам, и даже не писал к ней. Но однажды, поздним вечером, когда сеялся унылый не то дождь, не то снег, я, глядя, как придворные, завершив приготовления к Чрезвычайному празднеству Камо6, расходятся по домам, вдруг призадумался и понял, что мне-то, кроме как к ней, идти некуда. "Ночевать одному во Дворце неприятно, если же пойти к кому-нибудь из дам, которые ни на миг не забывают о своей утонченности, придется дрожать всю ночь от холода, любуясь снегом", - подумал я, да и любопытно стало: "Как-то она теперь?" И вот, стряхивая с платья снег, я отправился к ней. Признаюсь, чувствовал я себя весьма неловко, но в конце концов решил: "Будь что будет, может, она смягчится, увидев, что я пришел в такую непогоду". И что же? Смотрю: светильник отодвинут к стене и озаряет комнату слабым светом, теплое домашнее платье греется, разложенное на подставке, все занавеси, какие только можно поднять, подняты, словно надеялась она: "Уж этой-то ночью..." "Впрочем, ничего другого я и не ожидал", - самодовольно подумал я, но, увы, самой женщины дома не оказалось. Меня встретили прислужницы, от которых я узнал, что госпожа еще вечером уехала в родительский дом.
   С того дня, как мы расстались, она хранила упорное молчание, я не получал от нее ни любовных стихов, ни писем со значением, у меня даже возникла мысль, что, разочаровавшись во мне, она бранила и попрекала меня нарочно, чтобы ускорить наш разрыв. Правда, никаких доказательств у меня не было, но какая-то смутная тревога постоянно терзала душу, и что же я вижу совсем как прежде лежит приготовленное для меня платье, сшитое еще искуснее, чем бывало, оттенки, покрой - лучшего и желать нечего, сразу видно, что, даже будучи брошенной, женщина не переставала думать обо мне.
   "Похоже, что она все-таки не собирается от меня отказываться", возрадовался я и попытался возобновить наши прежние отношения. Женщина не избегала меня, не скрывалась: "Пусть, мол, помучается", отвечая, не старалась уязвить, но твердо стояла на своем: "Я не потерплю измен и согласна встречаться с вами, только если вы остепенитесь и распроститесь с прежними привычками". Однако же, полагая, что раньше или позже она все равно уступит, и упорствуя в своем намерении преподать ей урок, я не стал давать никаких обещаний: "Хорошо, дескать, исправлюсь" - и нарочно продолжал вести себя по-прежнему. Женщина тосковала, плакала и в конце концов скончалась. Только тогда я понял, сколь опасны подобные шутки.
   Теперь-то я знаю, что именно на такую женщину можно положиться совершенно во всем. Она была мне надежной помощницей и советчицей в любых делах: и в пустяковых, и в самых мудреных. Я уже не говорю о том, какой искусной была она мастерицей - с самой девой Тацута7 могла бы соперничать, да и Небесной Ткачихе8 вряд ли в чем-нибудь уступила бы.
   Вспоминая умершую, Ума-но ками горестно вздыхает, а То-но тюдзё говорит:
   - Разумеется, неплохо, когда женщина умеет хорошо шить, но лучше бы вы походили на небесную чету прочностью союза. Впрочем, Должно быть, твоя дева Тацута и в самом деле не имеет себе равных. Цветы, листья деревьев исчезнут, не привлекши ни единого взора, растают мимолетной росой, коли не лягут на них краски соответствующего времени года... Да, боюсь, что тебе уже не найти столь же совершенной особы.
   Он явно подстрекает рассказчика к дальнейшим откровениям.
   - Примерно в то же самое время, - продолжает Ума-но ками, - я был связан с еще одной женщиной. Она принадлежала к более знатному роду, чем первая, была прекрасно воспитана и обладала тонкой, чувствительной душой: умело слагала стихи, искусно писала, превосходно играла на кото - словом, наделена была в полной мере всеми достоинствами. В довершение всего она была хороша собой, и я, имея постоянное пристанище у той, ревнивицы, иногда тайком навещал и эту, с каждым днем привязываясь к ней все больше. Когда же та, первая, скончалась, что, по-вашему, мне оставалось делать? Жаль мне ее было безмерно, но не век же тосковать и печалиться! Я стал чаще бывать у второй, но, узнав ее ближе, открыл в ней немало неприятных черт - и кичлива она была, и ветрена чрезмерно. Рассудив, что полагаться на такую невозможно, я отдалился от нее, и, очевидно, как раз в это время вступила она в тайную связь с другим.
   Однажды - дело было на Десятую луну, - выходя прекрасной светлой ночью из Дворца, я встретил знакомого придворного, и поехали мы с ним в одной карете. Я намеревался остановиться на ночлег у Дайнагона, а спутник мой сказал: "Меня ждут сегодня в одном доме, и я очень беспокоюсь..." Дом же этот был как раз по дороге.
   Сквозь полуразрушенную стену смутно виднелась поблескивающая гладь пруда, в котором "месяц нашел себе приют" (9), так мог ли я пройти мимо? Неожиданно для самого себя я тоже вышел из кареты. Как видно, довольно давно уже заключили они сердечный союз, во всяком случае мой попутчик, весьма взволнованный, устроился где-то на галерее неподалеку от ворот и некоторое время сидел там, любуясь луною. Хризантемы пленительно поблекли, багряные листья кружились в воздухе, не в силах противостоять внезапным порывам ветра, - право, более прелестной картины и вообразить невозможно. Вынув из-за пазухи флейту, мужчина заиграл, сам себе подпевая: "Тени там так густы..."9 Тут и женщина - как видно, ее японское кото10 было настроено заранее - начала подыгрывать ему, искусно, и мелодия была под стать этой прекрасной лунной ночи. Мелодии в ладу "рити"11 всегда кажутся особенно изысканными, если их извлекают из струн нежные женские пальцы и если к тому же они долетают до вас из-за занавесей. Восхищенный мужчина подошел поближе.
   "Похоже, что эти алые листья никем еще не примяты (10), - насмешливо заметил он. Затем, сорвав хризантему, произнес:
   Пение струн,
   Лунный свет несказанно прекрасны
   В этом доме, и все же
   Разве могли бы они удержать
   Человека с холодной душой?
   Надеюсь, вы простите мне мою бесцеремонность... Сыграйте же еще. Можно ли скупиться, имея рядом столь благодарного слушателя?" - попросил он и добавил что-то шутливое, а женщина жеманно ответила:
   "С ветром осенним
   Голос флейты звучит согласно.
   И не в силах, увы,
   Слабые листья-слова
   Задержать его на пути..."
   Так они любезничали, не ведая о том, что рядом находится человек, которого все происходящее крайне раздражает. Женщина, взяв на этот раз кото "со"12, настроила его в тональности "бансики"13 и заиграла в изящной, современной манере. Нельзя было не отдать справедливой дани ее мастерству, но, откровенно говоря, ее игра не доставила мне особого удовольствия. Не спорю, развязность манер, легкость нрава могут быть уместны в женщинах, прислуживающих во Дворце. С ними встречаешься от случая к случаю, обмениваешься речами... Но в женщине, которую ты собираешься сделать своей единственной опорой в жизни... Возмущение мое не имело границ, и под предлогом увиденного в ту ночь я вовсе перестал ее навещать.
   Сопоставляя эти два случая, я, как ни молод был, понял, что женщины, привлекающие своей исключительной утонченностью, очень часто не заслуживают доверия и связывать с ними свою судьбу опасно. Уверен, что дальнейшая жизнь лишь укрепит меня в этом мнении. Вот вас сейчас, верно, привлекают женщины пленительно-нежные, хрупкие, во всем покорные вашей воле, они словно капли росы на ветках хаги, "захочешь сорвать - упадут" (11), словно градинки на листьях бамбука, дотронешься - тотчас растают... Но лет через семь вы меня поймете. Я недостоин давать вам советы, и все же: опасайтесь слишком податливых женщин. Они легко впадают в заблуждение, навлекая позор на головы пекущихся о них мужчин, - поучает юношей Ума-но ками.
   То-но тюдзё привычно кивает головой, а Гэндзи улыбается, как видно думая про себя: "Что ж, может быть, и так..."
   - Не вижу ничего хорошего ни в том, ни в другом случае, - говорит он. Обе эти особы кажутся мне в равной степени непривлекательными.
   Тут вступает То-но тюдзё:
   - А теперь я расскажу вам об одной глупой женщине. Я начал посещать ее тайно, вовсе не предполагая делать ее единственным предметом своих помышлений, но мало-помалу привязался к ней и, как ни редки были наши встречи, не забывал ее. Да и она привыкла во всем полагаться на меня. Порою, несмотря на ветреность, свойственную моему возрасту, я невольно задумывался: "Питая ко мне такое доверие, может ли она равнодушно взирать на мои измены?" Но женщина вела себя так, будто ничего не замечала, никогда я не слышал от нее ни слова упрека и, возвращаясь к ней после долгого отсутствия, находил ее все такой же ласковой и приветливой. Ее поведение казалось мне столь трогательным, что я не упускал случая подать ей надежду на свое постоянное покровительство.
   Она не имела родителей и была совершенно беспомощна, я же умилялся, видя, что она готова вверить мне свою жизнь. Поскольку женщина никогда не выказывала беспокойства, я чувствовал себя свободным и с легким сердцем оставлял ее одну. И вот однажды случилось так, что я не навещал ее довольно долго, а тем временем - я об этом узнал значительно позже - особа, которая находится под моим постоянным покровительством, сумела, воспользовавшись чьим-то посредничеством, оскорбить ее слух жестокими, отвратительными намеками. Не ведая о нанесенной ей обиде, я продолжал пренебрегать несчастной и даже писем к ней не писал хоть и не забывал ее, конечно. Долго не получая от меня никаких вестей, женщина окончательно пала духом, а как еще и дитя малое на руках имела, то однажды, не в силах превозмочь тревоги, сорвала цветок гвоздики и отправила мне... - Тут То-но тюдзё заливается слезами.
   - Но что же она написала? - спрашивает Гэндзи.
   - Что написала? Да, кажется, ничего особенного... - отвечает То-но тюдзё, - что-то вроде:
   Пусть ограда ветха
   У бедной хижины горной,
   Ты хотя б иногда
   Одари своим блеском, роса,
   Лепестки этой нежной гвоздики...
   Разумеется, я поспешил ее навестить. Как и прежде, сердце ее было полностью мне открыто, но, когда взирала она на блистающий росою сад, где, как и в доме, было пусто, уныло и дико, лицо ее выражало глубокую печаль, а порой из груди вырывались рыдания, соединявшиеся с тоскливым хором звенящих в траве насекомых. Совсем как в старинной повести...
   В пышном цветенье
   Сметались цветы, и не знаю,
   Какой предпочесть?
   Все ж ни один из них
   С "вечным летом" не может сравниться14.
   Так, отодвигая на второе место славный цветочек гвоздики, я хотел показать, как велика моя любовь к ней самой. Говорят же: "Ни единой пылинке..." (12)
   "Промок от росы
   Рукав, коснувшийся ложа...
   О "вечное лето"!
   Вместе с холодным ветром
   Осень в наш сад пришла..." 
   произнесла она как бы между прочим, и виду не подавая, что сердце ее глубоко уязвлено. Струящиеся по щекам слезы приводили ее в смущение, и она робко пыталась их скрыть, больше всего на свете не желая огорчать меня. Уверившись, что ничего дурного произойти не может, я снова перестал ее навещать, и тут она куда-то исчезла, скрылась бесследно. Не знаю, жива ли она еще, а если жива, то наверняка терпит нужду, влекомая изменчивым течением жизни. Увы, если б эта женщина в те дни, когда владела моим сердцем, не была так робка в проявлениях своей привязанности, ей не пришлось бы теперь бедствовать. Я бы не оставлял ее надолго одну и сумел бы создать ей приличное положение, позволяющее мне поддерживать ее своими заботами. А маленькая гвоздичка? Ведь и она мила мне чрезвычайно... Я долго искал их, но, увы, тщетно. Видимо. эту особу тоже можно отнести к тем женщинам, о которых мы сегодня говорили. Обманутый ее безмятежностью, я и мысли не допускал, что сна таила в душе обиду, и, хотя никогда не переставал любить ее, что толку? Ведь она так и не сумела понять... Постепенно ее образ изглаживается из памяти, но иногда вдруг придет в голову: "А что, если она и теперь не может забыть и вечерами томится от тоски, понимая, что ей некого винить, кроме себя самой?.." Да, такие не созданы для длительного союза, и полагаться на их верность невозможно. Вот и выходит - о твоей ревнивице забыть трудно, но жить с ней рядом тяжкое испытание, ведь в конце концов ничего, роме ненависти, не останется в твоем сердце. Та, вторая, как ни много у нее достоинств, как ни искусна она в игре на кото, слишком уж легкомысленна. Особа же, судьба которой по-прежнему мне небезразлична, своей чрезмерной скрытностью невольно навлекает на себя подозрения. Да, начав выбирать, вряд ли сможешь на ком-то остановиться. Таков наш мир. Впрочем, женщин трудно сравнивать - у каждой свое. Где вы найдете женщину, соединившую в себе все достоинства тех трех особ и лишенную их недостатков? Представьте, к примеру, что ваши помыслы устремились к богине Китидзё15, так и здесь вас скорее всего ждет разочарование: ничего человеческого, пропахла насквозь сутрами, ну как к такой подступиться?
   Юноши смеются, а То-но тюдзё, повернувшись к То-сикибу-но дзо, говорит:
   - Уверен, что у Сикибу есть, чем нас позабавить. Ну расскажи хоть что-нибудь!
   - Разве может найтись что-нибудь достойное вашего внимания у меня, низшего из низших? - отнекивается То-сикибу-но дзо, но То-но тюдзё не отстает, торопит, и тот задумывается: "О чем же рассказать?" - и вот начинает:
   - Когда я был всего лишь несмышленым школяром, мне встретилась одна женщина - настоящий кладезь мудрости. С ней, как и с той, о которой рассказывал Ума-но ками, можно было советоваться в любых случаях, даже если речь шла о службе. Она превосходно справлялась с самыми сложными житейскими делами, знаниями же своими посрамила бы и новоявленных ученых мужей, никто и слова вымолвить не смел в ее присутствии. Встретился я с ней в те дни, когда посещал одного ученого, наставлявшего меня в науках. Узнав, что в его доме много дочерей, я, не помню уж, при каких обстоятельствах, заговорил с одной из них, отец же, о том проведав, не замедлил вынести заздравную чашу и, обратившись ко мне, торжественно произнес: "Послушайте песню мою о двух путях"16. Нельзя сказать, чтобы я питал к этой девице особенно глубокие чувства, однако, уважая волю учителя, все-таки стал время от времени ее навещать. Она же, привязавшись ко мне, окружила меня нежнейшей заботой.
   По утрам, не успев подняться с ложа, обучала меня всяким премудростям, давала разнообразные наставления, которым следуя я обеспечил бы себе успешное продвижение по службе. Письма ее были безукоризненны, как будто принадлежали настоящему ученому: она не употребляла азбуки "кана" и писала одними "истинными знаками"17. Естественно, я не мог расстаться с нею и учился у нее всему, как у учителя, даже сочинять китайские стихи, правда весьма неуклюжие, научила меня она, за что я ей по сей день благодарен. Тем не менее окончательно связывать с ней свою жизнь я не собирался хотя бы потому, что слишком часто пришлось бы мне, неучу, представать перед ней в невыгодном свете. А уж вам-то, благородным юношам, и вовсе не годится прибегать к услугам столь деятельных, подавляющих своей ученостью женщин. Впрочем, иногда видишь - ничтожная, жалкая особа, а сердце помимо воли влечется к ней - видно, таково предопределение судьбы. Мужчины бывают весьма непоследовательны, когда дело касается женщин.
   Тут То-сикибу-но дзо умолкает, но остальные, желая узнать, чем кончилась эта история, принимаются его подбадривать, восклицая: "Право, что за удивительная особа!", и тот, понимая, что над ним подшучивают, все-таки, гордый вниманием, продолжает:
   - Так вот, однажды я долго не навещал ее, а когда наконец зашел, не помню уж, по какому случаю, она приняла меня не в обычных наших покоях, где ничто не стесняло моей свободы, а в другом месте, да еще, к величайшей моей досаде, и занавесом отгородилась. "Уж не хочет ли она упрекнуть меня в неверности?" - подумал я. Нелепо, конечно, но чем не предлог?
   Однако ж эта ученая дама была достаточно разумна, чтобы не ревновать попусту. Она давно уже постигла все тонкости любовных отношений и никогда не докучала мне упреками. И вот слышу из-за занавеса ее голос, отчетливо произносящий слова: "Я всегда была подвержена простудным заболеваниям и как раз сейчас, ощутив новый приступ этого недуга, приняла горячий отвар из целебных трав. Посему от меня исходит зловоние18, и я не имею возможности принять вас как полагается. Но если имеете ко мне неотложное дело, я готова обсудить его с вами через разделяющую нас преграду".
   Все это было сказано весьма многозначительным тоном, и что я мог ответить? "Ах, вот, значит, как, понимаю..." - только и сумел произнести и хотел было удалиться, но женщине, видно, уже наскучило одиночество, и она громко закричала: "Заходите же непременно, когда запах исчезнет..." Пропустить эти слова мимо ушей значило обидеть ее, но оставаться дольше я тоже не мог, все вокруг и в самом деле было пропитано отвратительным, резким запахом, а потому, улучив подходящий для бегства миг, я произнес:
   "Вот и вечер настал,
   О котором тебя, несомненно,
   Паучок известил19(13),
   Так зачем говорить мне: "Жди 
   И дня одного не пройдет..."
   Как это понимать?" - Не договорив, я выскочил вон, однако ж ответ ее успел настичь меня:
   "Когда крепок союз,
   Когда ночи единой без встречи
   Невозможно прожить,
   Ничего не стоит бояться
   Любящему супругу..."
   - Да, нельзя не отдать ей должного, ответила она быстро, - неторопливо рассказывает То-сикибу-но дзо, а юноши, дивясь: "Ну и история!", смеются:
   - Ты все это просто выдумал...
   - Где такую найдешь?
   - Приятнее иметь дело со злым демоном. Вот ужас! - недовольно морщатся они, рассердившись. - Нашел о чем рассказывать!
   - Может, вспомнишь что-нибудь более достойное нашего слуха? - пристают юноши к То-сикибу-но дзо.
   - А по-моему, ничего более необычного вам не услышать, - обиженно отвечает тот и умолкает.
   - Дурно воспитанные люди, и мужчины и женщины, как правило, тщатся выставить напоказ все свои знания, даже самые поверхностные, - говорит Ума-но ками. - Право, ничто не может быть неприятнее. Женщина, постигшая все тонкости Трех историй и Пяти книг20, в моих глазах скорее проигрывает в привлекательности. Правда, я не могу сказать, что предпочел бы иметь дело с особой, не получившей вовсе никакого образования и ничего не понимающей ни в общественных делах, ни в частных. Женщин не принято обучать наукам, но, обладая даже самой малой долей сообразительности, они могут познать многое. Достаточно лишь видеть и слышать. Находятся и такие, которые в конце концов начинают ловко писать "истинными знаками" и, потеряв всякое чувство меры, перегружают ими свои письма, причем нередко обращенные к женщине же, что вовсе недопустимо. На такое послание глядя, невольно содрогаешься от отвращения: "Право, разве пристало женщине..." Сама-то она, возможно, и не замечает, какое нелепое впечатление производит ею написанное, но стоит прочесть вслух!.. И ведь зачастую так пишут дамы самого высокого ранга.
   А некоторые мнят себя поэтессами, просто шагу не могут ступить без стихов, то и дело, причем, как правило, некстати, шлют тебе свои произведения, где в первой же строке непременно содержится намек на какое-либо выдающееся событие древности, и ты оказываешься в весьма затруднительном положении. Не ответишь вовсе - прослывешь бесчувственным мужланом, не сможешь ответить достойно - позор на твою голову! Бывает, спешишь утром во Дворец либо на праздник Пятой луны21, либо по случаю иного какого торжества, до аира ли тут? А тебе приносят письмо с многозначительными намеками на какие-то корни... Или на Девятый день22 обдумываешь тему для сложнейших китайских стихов, ни минуты свободной, а тут - новое послание и какие-то намеки на росу, лепестки хризантем... Приходится выдумывать что-то, хотя мысли заняты совершенно другим. Получи ты это письмо в другое время, оно наверняка показалось бы тебе занятным, даже, может быть, утонченным, но, придя слишком уж некстати, оно так и остается не оцененным по достоинству. Причиной же тому - невнимательность к чувствам и обстоятельствам других людей, качество, свидетельствующее скорее о недостатке истинной душевной тонкости.
   Так же и в остальном. Когда человек не обладает внутренним чувством, помогающим ему понять, что уместнее в тот или иной миг, при тех или иных обстоятельствах, он будет производить куда более приятное впечатление, ежели постарается держаться поскромнее и не станет при каждом удобном случае требовать от окружающих признания своей утонченности. Более того, даже когда тебе что-то доподлинно известно, лучше делать вид, будто ничего не знаешь, а уж если очень захочется о чем-то рассказать, то по крайней мере не выкладывай всего сразу, а постарайся о некоторых обстоятельствах умолчать...
   Так поучает юношей Ума-но ками, а Гэндзи снова и снова уносится думами к той, единственной: "В ней одной сосредоточены все возможные совершенства, недостатков же у нее нет никаких. Увы, второй такой не найти". И сердце его сжимается от тоски.
   Так юноши и не решили, какие женщины лучше, все более и более неправдоподобные истории извлекались из памяти, а ночь тем временем подошла к концу.
   Похоже, что погода наконец исправилась, во всяком случае, день обещал быть ясным. Хорошо представляя себе, как раздосадованы его долгим отсутствием в доме Левого министра, Гэндзи прежде всего отправился туда.
   Дом министра поражал величественной роскошью убранства. Ничто не нарушало царившего в покоях безукоризненного порядка. Все предметы, окружавшие госпожу, носили на себе отпечаток тонкого вкуса и сообщали облику ее еще большую утонченность. "Пожалуй, именно о таких женщинах и говорили вчера как о наиболее достойных, - подумал Гэндзи. - Они-то якобы и бывают самыми надежными женами". К сожалению, холодное великолепие дочери Левого министра не располагало к доверительной близости. Она была так надменна и так сурова, что в ее присутствии Гэндзи невольно терялся. Вот и теперь, стараясь преодолеть смущение, принялся шутить с Тюнагон, Накацукаса и прочими достойными молодыми дамами, которые восхищенно взирали на него. Истомленный жарой, с распущенными шнурками носи, юноша и в самом деле был удивительно хорош собой.
   Зашел сюда и сам министр, но, увидев, что Гэндзи прилег отдохнуть, остался за занавесом и оттуда завел с ним разговор.
   - В такую жару... - недовольно поморщился Гэндзи, и дамы засмеялись. Тише! - остановил он их и принялся полулежа беседовать с министром.
   Да, сразу было видно, что в этом доме он чувствует себя совершенно свободно! Скоро стемнело, и вот кто-то из дам говорит:
   - Этой ночью наш дом находится в неблагоприятном направлении от Дворца, следует остерегаться встречи со Срединным богом23.
   - Да, верно, - спохватывается Гэндзи, ведь обычно он избегает появляться здесь в такие дни. - Но ведь и дом на Второй линии расположен в том же направлении. Где же мне искать убежище? Я и так утомлен крайне. - И Гэндзи направляется в опочивальню.
   - Нет-нет, вам ни в коем случае нельзя оставаться здесь! Взволнованные дамы начинают оживленно шептаться, обсуждая разнообразные возможности. - Господин может провести ночь у правителя Кии24, с которым изволит быть близко знакомым, - предлагают они наконец. - Правитель Кии имеет дом в окрестностях Срединной реки, Накагава. Он недавно провел в свой сад воду, и теперь там прохладно.
   Гэндзи сразу же соглашается:
   - Ничего не может быть лучше! Только я очень устал и хотел бы иметь возможность подъехать к самому дому.
   Разумеется, Гэндзи мог переждать неблагоприятное время в любом другом месте - в столице было немало домов, тайно им посещаемых, но, видно, не хотелось ему огорчать министра, который непременно подумал бы: "После столь долгого отсутствия приехать, как нарочно, в самый неблагоприятный день! Не для того ли, чтобы немедленно отправиться к другой?"