— А относительно... другого? — спросил Сол. — Преступлений ?
— Убийства, — поправила Натали. — Обычный набор уличной преступности, политические убийства... преступления на почве ревности и так далее. Потом, летом 1925 года, три странных необъяснимых случая. Два важных человека и женщина — известная венская социалистка — ни с того ни с сего убиты своими знакомыми. Во всех трех случаях у убийц не было ни мотивов, ни алиби, ни объясняющих причин. Газеты назвали это «летним помешательством», так как убийцы — все трое — клялись, что не помнят, как совершили свои преступления. Все трое были признаны вменяемыми и виновными. Один казнен, второй покончил жизнь самоубийством, а женщина, убившая свою подругу, была отправлена в сумасшедший дом, где через неделю она утопилась в пруду.
— Похоже, наши молодые мозговые вампиры именно тогда и начинали свою Игру, — заметил Сол, — обретали вкус к убийствам.
— Мистер Визенталь не смог установить связи, — продолжала Натали, — но он будет заниматься расследованиями для нас. Семь необъяснимых убийств летом 1926 года. Одиннадцать — между июнем и августом 1927-го... но это было лето неудавшегося путча, когда на вышедшей из-под контроля демонстрации погибло восемьдесят рабочих, и венские власти были гораздо больше обеспокоены другими проблемами, чем смертью каких-то граждан из низшего сословия.
— Значит, наша троица сменила свои мишени, — задумчиво произнес Сол. — Возможно, убийство представителей их собственного круга стало для них небезопасным.
— За лето и зиму 1928 года нам не удалось обнаружить никаких отчетов о преступности, — сказала Натали, — зато в 1929 в австрийском курортном городке Бад-Ишль произошло семь таинственных исчезновений. Венская пресса писала о Заунерском оборотне, потому что всех исчезнувших — а среди них были очень влиятельные лица как в Вене, так и в Берлине — в последний раз видели на эспланаде шикарного кафе «Заунер».
— Однако подтверждений того, что в это время там находился наш молодой немец со своими двумя американскими подружками, нет? — спросил Сол.
— Пока нет, — ответила Натали. — Но мистер Визенталь сказал, что в округе имелось множество частных вилл и гостиниц, которых уже давно не существует.
Сол удовлетворенно кивнул. Одновременно, как по команде оба подняли головы и проводили взглядом эскадру из пяти израильских Ф-16, которые с ревом низко летели над морем, направляясь к югу.
— Это только начало, — сказал Сол. — Конечно, нам нужны подробности, гораздо больше подробностей, но начало положено.
Несколько минут они сидели в тишине. Солнце спускалось к юго-западу, отбрасывая изощренные тени от акведука на песок дюн. Весь мир купался в красновато-золотистом сиянии.
— Этот город в двадцать втором году до нашей эры начал строить Ирод Великий — доносчик и прихлебатель — в честь Цезаря Августа. К VI веку нашей эры он стал административным центром с сияющими белизной театром, ипподромом и акведуком, — наконец промолвил Сол. — В течение десяти лет здесь был прокуратором Понтий Пилат.
— Ты уже рассказывал мне все это, когда мы приехали сюда в феврале, — хмурясь, напомнила Натали.
— Да, — кивнул Сол. — Смотри. — Он указал на дюны, наползающие на каменные арки. — Большая часть всего этого была скрыта на протяжении последних пятнадцати столетий. Акведук, на котором мы сидим, раскопали лишь в начале шестидесятых годов.
— Ну так что же? — Натали о чем-то напряженно думала, и ей было, видимо, не до исторических экскурсов.
— Так что же осталось от власти Цезаря? Чем кончились политические замыслы Ирода? Что осталось от страхов и предчувствий апостола Павла, сидевшего здесь в заключении? — Сол помолчал несколько секунд. — Все погибло, — ответил он сам себе. — Погибло и занесено прахом времен. Погибла власть, исчезли и погребены ее символы. Ничего не осталось, кроме камней и воспоминаний.
— О чем ты, Сол?
— Оберсту и этой Фуллер, должно быть, сейчас по меньшей мере семьдесят. На фотографии, которую мне показывал Арон, изображен мужчина лет шестидесяти. Как однажды сказал Роб Джентри, все они смертны. И со следующим полнолунием уже не восстанут из мертвых.
— Значит, ты предлагаешь, чтобы мы просто оставались здесь? Сидеть у моря и ждать погоды? — голос Натали задрожал от гнева. — Мы будем прятаться, пока эти... эти монстры не перемрут от старости или не угробят друг друга?
— Здесь или в каком-нибудь другом безопасном месте, — ответил Сол. — Тебе же известна альтернатива — нам тоже придется лишать кого-то жизни.
Натали вскочила и прошлась взад-вперед по узкой каменной стене.
— Ты забываешь, Сол, что я уже убила одного человека. Я застрелила этого ужасного парня — Винсента, которого использовала старуха.
— К тому времени он уже не был одушевленным существом, — возразил Сол. — Вовсе не ты, а Мелани Фуллер лишила его жизни. Ты просто высвободила его тело из-под ее контроля.
— Тогда, насколько я понимаю, они все неодушевленные, — вздохнула Натали. — И все-таки мы должны вернуться.
— Да, но... — начал Сол.
— Я не могу поверить, что ты всерьез готов отказаться от преследования, — перебила Натали. — Подумай о том риске, на который ради нас пошел Джек Коуэн в Вашингтоне, используя свои компьютеры, чтобы получить все необходимые сведения? А долгие недели моих поисков в Торонто, Франции, в Вене? А сотни часов, проведенных тобой в Яд-Вашеме?..
— Это было просто предложение. — Сол поднялся. — По крайней мере совершенно не обязательно, чтобы мы оба...
— Ах, вот оно в чем дело! — воскликнула Натали. — Ну так забудь об этом, Сол. Они убили моего отца, убили Роба, один из них посмел прикоснуться ко мне своими грязными мыслями, и пусть нас только двое и я все еще не знаю, что мы можем сделать, но лично я возвращаюсь в Америку. С тобой или без тебя, Сол, я возвращаюсь.
— Ладно. — Сол протянул Натали ее сумку, и их руки соприкоснулись. — Мне просто нужно было убедиться.
— Лично я ни в чем не сомневалась, — сказала Натали. — Расскажи мне о той информации, которую ты получил от Коуэна.
— Потом, после обеда. — Он взял ее под руку, и они двинулись обратно по акведуку. Их тени сливались и изгибались в высоких волнах набегающего песка.
Сол приготовил восхитительный обед: салат из свежих фруктов, домашний хлеб, который он называл багеле, запеченная в восточном стиле баранина и на десерт сладкий турецкий кофе. Когда они вернулись в его комнату, чтобы поработать, уже стемнело, и они включили шипящий и посвистывающий фонарь.
Длинный стол был завален папками, кипами переснятых документов, грудами фотографий — на верхних были изображены жертвы концлагерей, с безучастным видом взиравшие в объектив, — повсюду валялись сотни желтоватых листков, исписанных убористым почерком Сола. На беленых стенах комнаты были пришпилены списки имен, дат и карты расположения концлагерей. Натали заметила старую фотокопию, на которой был изображен молодой полковник с несколькими офицерами СС, — все они улыбались со старой газетной вырезки. Рядом — цветной снимок Мелани Фуллер, на котором та стояла рядом с Торном во дворе своего чарлстонского дома.
Они уселись в большие удобные кресла, и Сол достал толстую папку.
— Джек считает, что они обнаружили местонахождение Мелани Фуллер... — начал он. Натали резко выпрямилась.
— Где она?
— В Чарлстоне. Снова там, в своем старом доме. Натали медленно покачала головой.
— Это невозможно. Она не настолько глупа, чтобы вернуться туда.
Сол открыл папку и взглянул на текст, отпечатанный на бланках израильского посольства.
— Дом Фуллер был закрыт в ожидании окончательного правого постановления о статусе владелицы. Суд не мог сразу объявить ее мертвой, а чтобы продать ее дом, потребовалось бы еще больше времени. Похоже, живых родственников у нее не было. Тем временем появился некий Говард Варден, заявивший, что является внучатым племянником Мелани Фуллер. Он предоставил письма и документы, включая последнее завещание, датированное 8 января 1978 года, по которому дом и все его владения перешли к нему именно с этого числа... а не в случае ее смерти. Варден пояснил, что пожилую даму тревожило ее ухудшающееся здоровье и наступление старческого маразма. Он, мол, не сомневается в том, что его двоюродная бабушка доживет свою жизнь в этом доме, но в связи с ее исчезновением и предполагаемой смертью считает необходимым поддерживать дом и хозяйство. В настоящий момент он поселился там со своей семьей.
— Может, это действительно давно не появлявшийся родственник? — спросила Натали.
— Не похоже. Джеку удалось собрать кое-какую информацию о Вардене. Он вырос в штате Огайо, четырнадцать лет назад переехал в Филадельфию. Последние четыре года работал помощником старшего лесничего в городском парке, и три из них жил в парке фейермаунт...
— Парк Фейермаунт!.. — вскрикнула Натали. — Это как раз неподалеку от того места, где исчезла Мелани Фуллер.
— Вот именно, — подтвердил Сол. — Согласно филадельфийским источникам, Варден — сейчас ему тридцать семь лет — женат, у него трое детей: две девочки и мальчуган. Согласно сведениям из Чарлстона, его жена полностью соответствует полученному описанию, но ребенок при них почему-то всего один... пятилетний мальчик по имени Джастин.
— Но... — начала было Натали.
— Постой, это еще не все, — перебил Сол. — Дом Ходжесов по соседству был продан в марте. Его приобрел некий врач по имени Стивен Хартман, с ним живут его жена и двадцатитрехлетняя дочь.
— Ну и что тут странного? Я вполне могу понять, почему миссис Ходжес не захотела возвращало! в этот дом.
— Да, — согласился Сол, поправив очки, — но похоже, что доктор Хартман тоже из Филадельфии... преуспевающий нейрохирург, который внезапно прекращает свою практику, женится и в марте покидает город. И именно тогда же, когда Говард Варден со своим семейством ощутили потребность перебраться на юг. Новая жена доктора Хартмана, третья по счету (и его друзья были крайне изумлены этим браком), некая Сюзанна Олдсмит — бывшая старшая сестра отделения интенсивной терапии Филадельфийской больницы общего профиля...
— А что необычного в том, что врач женится на медицинской сестре? — удивилась Натали.
— Ничего, конечно. Но согласно справкам, которые навел Джек Коуэн, до того момента, как доктор Хартман и сестра Олдсмит уволились и вступили в брак, все считали их отношения отчужденно-профессиональными. И более того, ни у одного из счастливых новобрачных не было двадцатитрехлетней дочери.
— Тогда кто же?..
— Юная особа, известная в Чарлстоне под именем Констанции Хартман, очень сильно напоминает некую Конни Сьюэлл — медсестру из отделения интенсивной терапии, которая уволилась на той же неделе, что и сестра Олдсмит. Джеку не удалось получить более определенных сведений, но мисс Сьюэлл бросила свою квартиру и друзей, не поставив их в известность — куда направляется.
Натали мерила нервными шагами маленькую комнату, не обращая внимания на шипение лампы и мечущиеся по стенам тени.
— Значит, мы предполагаем, что во время этого безумия в Филадельфии Мелани Фуллер была ранена или получила травму. Газеты писали о том, что в реке Шилькил была найдена машина с трупом возле того места, где потерпел крушение фэбээровский вертолет. Но тело принадлежало не Мелани. Я знала, что она жива. Я чувствовала это. Стало быть, она была лишь ранена и заставила этого лесничего препроводить ее в местную больницу. А Коуэн проверил больничные записи?
— Конечно. — Сол кивнул. — Он выяснил, что перед ним там побывал кто-то из ФБР или под видом ФБР. Никаких упоминаний о Мелани Фуллер нет. Масса старух, но ни одна из них не подходит под ее описание.
— Это не имеет значения, — возразила Натали. — Старое чудище каким-то образом замело следы. Нам, ведь известно, что она умеет это делать. — Натали вздрогнула и потерла руки. — Значит, когда наступило время выздоровления, у Мелани Фуллер уже была готова группа обработанных зомби, которые и отвезли ее обратно домой в Чарлстон. Постой-ка, я догадываюсь... мистер и миссис Варден привезли с собой больную бабушку...
— Да, вроде бы матушку миссис Варден, — с легкой улыбкой ответил Сол. — Соседи ни разу ее не видели, но кто-то рассказал Джеку о том, как вносили в дом больничное оборудование. Это тем более странно, ибо, по сведениям, полученным из Филадельфии, мать Нэнси Варден скончалась еще в 1969 году.
Натали снова заметалась по комнате.
— А доктор, как его там?..
— Хартман.
— Да... а он с сестрой Олдсмит находится в доме Ходжесов, чтобы оказывать Фуллер первоклассную медицинскую помощь. — Натали замерла с широко раскрытыми глазами. — Но, Господи, Сол, это же очень рискованно! Что, если власти... — она замолчала.
— Какие власти? — усмехнулся Сол. — Чарлстонская полиция никогда не заподозрит, что больная мать миссис Варден и исчезнувшая Мелани Фуллер — одно и то же лицо. Это мог заподозрить шериф Джентри... у Роба была потрясающая интуиция... но он мертв.
Натали бросила на него горестный взгляд и глубоко вздохнула.
— А что насчет группы Барента? — поинтересовалась она. — Этих... из ФБР и всех остальных?
— Возможно, они объявили перемирие. — Сол пожал плечами. — Вероятно, мистер Барент и его дружки, оставшиеся в живых, не хотят больше подвергаться такому же пристальному вниманию общественности, как в декабре. Натали, ну представь: если бы ты была Мелани Фуллер и бежала от таких же порождений мрака, не желающих афишировать свои кровавые деяния, куда бы ты направилась?
Натали с секунду подумала, затем произнесла:
— В дом, который и без того уже стал центром внимания всей страны из-за целой череды необъяснимых убийств. Невероятно!
— Да, — согласился Сол. — Невероятно, но именно эта невероятность и стала для нас удачей. Джек Коуэн сделал все, что мог, при этом не навлекая на себя гнев своего начальства. Я отправил ему закодированное послание с благодарностью и с просьбой продолжать расследования. Он будет ждать известий от нас.
— О, если бы только остальные могли нам поверить! — воскликнула Натали. Сол покачал головой.
— Даже Джек Коуэн верит лишь в часть этой истории. Единственное, в чем он не сомневается, так это в том, что кто-то убил Арона Эшколя и всю его семью и что я говорил правду, когда утверждал, что в гибели моего племянника, его жены и детей каким-то непонятным ему образом замешаны оберет и агенты ФБР...
Натали как подкошенная рухнула на стул. Она вдруг побледнела.
— О Господи, Сол, а что же случилось с дочерьми Вардена? С теми двумя девочками, о которых сообщал Джек Коуэн?
— Этого Джеку выяснить не удалось, — Сол захлопнул папку. — Никаких признаков траура, никаких сообщений о смерти ни в Филадельфии, ни в Чарлстоне. Возможно, их отослали к близким родственникам, но у Джека нет способа выяснить это, не засвечиваясь. Если они все обслуживают Мелани Фуллер, то вполне возможно, что старуха устала от такого количества детей и устранила двоих из них...
У Натали даже губы побелели от ярости.
— Эта сука должна умереть, — прошептала она.
— Да, — согласился Сол. — Я уверен, что мы выяснили ее местонахождение.
— Наверняка, хотя сама мысль о том, что у нее до сих пор развязаны руки...
— Мы их остановим, — перебил ее Сол, — всех. Но для этого мы должны действовать по плану. Роб Джентри погиб по моей вине. По моей вине погиб Арон и его семья. Я считал, что если мы незаметно приблизимся к этим людям, это не будет грозить нам никакой опасностью. Но Джентри был прав, называя это ловлей ядовитых змей с закрытыми глазами. — Он придвинул к себе другую папку и провел по ней пальцами. — Если мы возвращаемся в эту трясину, Натали, мы должны стать охотниками и не дожидаться безучастно, когда эти страшные чудовища первыми нанесут удар.
— Ты ее не видел, — прошептала Натали. — Она... она не человек. А главное — я упустила возможность, Сол. Она отвлеклась, и в течение нескольких секунд я держала в руках заряженный револьвер, но я выстрелила не в того, в кого нужно было. Роба убил не Винсент, а она. Я просто сразу это не сообразила.
Сол крепко сжал ее руку повыше локтя.
— Не нужно, Натали. В этом гнезде Мелани Фуллер — лишь одна из гадюк. Даже если бы ты ее уничтожила, остальные остались бы невредимы. И их количество осталось бы прежним, если мы предположим, что Чарлза Колбена убила именно Фуллер.
— Но если бы я...
— Хватит, — решительно оборвал Сол, погладив ее по голове, и ласково провел пальцами по щеке. — Ты очень устала, дружочек. Завтра, если захочешь, я возьму тебя с собой в Лохам-Хагетаот.
— Да, — согласилась Натали, — я бы хотела поехать, — и она чуть склонила голову, когда Сол поцеловал ее в макушку.
Чуть позже, когда Натали уже легла, Сол открыл тонкую папку, на которой было написано «Тони Хэрод», и в течение некоторого времени изучал досье. Затем он отложил в сторону и ее. Открыв дверь, Сол прислонился к косяку, глубоко вдыхая дивный ночной воздух. Высоко в небе плыла луна, заливая серебром склоны холмов и отдаленные дюны. Дом Давида Эшколя покоился во мраке на вершине холма. С запада долетал аромат апельсинов, слышался тихий шепот далекого моря.
Постояв несколько минут, Сол закрыл дверь, задвинул засовы, проверил ставни и вернулся в свою комнату. Взял первую папку, которую ему прислал Визенталь. Поверх пачки обычных формуляров, заполненных на польском и четкими стенографическими значками вермахта, была прикреплена фотография еврейской девочки лет восемнадцати — маленький рот, впалые щеки, черные волосы, повязанные шарфом, и огромные темные глаза. Несколько минут Сол смотрел на фотографию, гадая, о чем думала эта девушка, когда глядела в объектив нацистской камеры. Как и где умерла она, кто оплакал ее? Сможет ли он найти в ее досье ответы на эти вопросы? По меньшей мере Солу были нужны скупые факты: когда она была арестована за величайшее преступление, против арийцев — ведь она была еврейкой; когда была переведена в лагерь, когда закончилась ее короткая юная жизнь, а с нею все надежды, мечты, симпатии... Неужто так и рассеялись, как горстка пепла на холодном ветру? Сол вздохнул и приступил к чтению...
Поутру они встали рано, и Сол приготовил один из тех обильных завтраков, которые, по его словам, являлись традиционными для Израиля. Солнце едва поднялось над холмами, когда они забросили на заднее сиденье почтенного «Лендровера» рюкзак и направились по прибрежному шоссе к северу. Минут через сорок они достигли порта Хайфы. Город раскинулся у подножия горы Кармил.
— "Голова твоя на тебе, как Кармил, и волосы на голове твоей, как пурпур", — процитировал Сол, перекрывая шум ветра.
— Красиво, — сказала Натали. — «Песнь Соломона» ?
— "Песнь Песней", — поправил Сол. Ближе к северному берегу залива начали попадаться указатели с названием Акко, в двух вариантах переводов — «Поместье» и «Поместье Святого Иоанна». Натали посмотрела на запад, на обнесенный белыми стенами город, купавшийся в щедром утреннем свете. День снова обещал быть жарким.
Из Акко вела узкая дорога к кибуцу, перед которым сонный охранник, взмахнув рукой, дал Солу знак проезжать. Они миновали зеленеющие поля, комплекс зданий кибуца и остановились у большого блочного дома с вывеской на иврите и английском: «Лохам-Хагетаот — гетто Дом борца», ниже были указаны часы работы. Навстречу им вышел невысокий мужчина, на его правой руке не хватало трех пальцев. Он вступил с Солом в оживленную беседу на иврите. Сол подал ему несколько монет, и тот двинулся вперед, указывая им дорогу, улыбаясь и повторяя Натали «шалом».
— Тогда раба, — промолвила Натали, когда они вошли в тускло освещенную центральную комнату. — Бокертов.
— Шалом, — улыбнулся коротышка. — Л'хитра'от. Натали посмотрела ему вслед и двинулась мимо застекленных витрин с журналами, рукописями и другими реликвиями обреченного на гибель восстания Варшавского гетто. Висевшие на стенах фотографии безмолвно и наглядно повествовали о жизни в гетто и тех нацистских зверствах, которые уничтожили эту жизнь.
— Это не похоже на Яд-Вашем, — заметила Натали. — Здесь нет такого гнетущего ощущения. Может, из-за того, что здесь потолки выше.
Сол пододвинул низкую скамеечку и уселся на нее, скрестив ноги. Слева от себя он положил целую кипу папок, а справа — стробоскоп на батарейках.
— Лохам-Хагетаот скорее посвящен идее сопротивления, чем воспоминаниям о геноциде, — ответил он.
Натали остановилась перед снимком с изображением большого семейства, выгружающегося из теплушки, — их пожитки были свалены на землю рядом. Она резко повернулась к Солу.
— Ты можешь загипнотизировать меня? Сол поправил очки.
— Могу. Но это займет много времени. А зачем? Натали пожала плечами.
— Мне хочется узнать, какие ощущения у загипнотизированного... Ведь это не составит для тебя никакого труда.
— Многолетняя практика, — откликнулся Сол. — В течение многих лет я использовал нечто вроде самогипноза, чтобы справляться с мигренями.
Натали взяла папку и, открыв ее, взглянула на находившуюся внутри фотографию молодой женщины.
— Неужели ты действительно сможешь вместить все это в свое подсознание?
— Существуют разные уровни подсознания. — Сол потер щеку. — На одних я просто пытаюсь восстановить уже имеющиеся там воспоминания... путем, если можно так выразиться, разблокирования уже образовавшейся блокировки. А с другой стороны, я пытаюсь настолько раскрепоститься, чтобы ощутить происшедшее с людьми, которые имели подобный опыт. Натали оглянулась.
— И все это помогает?
— Да. Особенно если впитываешь, пропускаешь через себя биографические сведения.
— Сколько у тебя времени на это? Сол посмотрел на часы.
— Около двух часов, но Шмулик обещал не впускать сюда туристов, пока я не закончу.
Натали поправила тяжелую сумку на плече.
— Я пойду погуляю и начну усваивать и запоминать все венские сведения.
— Шалом, — буркнул Сол. Оставшись один, он тщательно прочитал все имевшееся в первых трех папках. Затем отвернулся в сторону, включил маленький стробоскоп и установил таймер. Метроном начал отстукивать ритм в унисон со вспышками мигающего света. Сол полностью расслабился, стер из своего сознания все, за исключением ощущения пульсирующего света, и словно поплыл по волнам другой исторической эпохи и других географических мест.
Сквозь дым, пламя и завесу времени на него со стен взирали бледные, изможденные лица.
Выйдя из кубического здания, Натали уставилась на молодых обитателей кибуца, занимавшихся своими делами. Вдали виднелся грузовик, направлявшийся в поля с последней партией рабочих. Сол рассказывал ей, что этот кибуц был основан людьми, выжившими в Варшавском гетто и польских концлагерях, но взгляд Натали в основном останавливался на молодых лицах тех, кто родился уже здесь, в Израиле, — худые, загорелые, внешне они ничем не отличались от арабов.
Она медленно брела по полю, наконец устала и устроилась в тени единственного эвкалипта, неподалеку от высокого обрызгивателя, который выплевывал на посевы струи воды с такой же завораживающей периодичностью, как метроном Сола. Натали достала со дна сумки бутылку пива и открыла ее своим новым швейцарским армейским ножом. Пиво успело нагреться, но было вкусное, его аромат прекрасно гармонировал с жарким не по сезону днем, шипением ирригационной системы и запахами влажной земли и растений.
При мысли о возвращении в Америку желудок у Натали сжался, а сердце учащенно забилось. Господи, как все чудовищно! В памяти остались лишь обрывки: вспышки пламени, темнота, прожекторы, вой сирен — словно воспоминания о кошмарном сне. Она вспомнила, как проклинала Сола, как колотила его за то, что тот оставил тело Роба в Ропщущей Обители. Помнила, как Сол нес ее на руках в кромешной тьме, ощущала нестерпимую боль в ноге, от которой сознание то покидало ее, то возвращалось, будто пловец, ныряющий в волнах штормового моря. Порой вспоминала какого-то человека по имени Джексон, который бежал рядом, волоча на плече безжизненное тело Марвина Гейла. Позднее Сол сказал ей, что Марвин был еще жив, хотя и находился без сознания. Они тогда разбежались в разные стороны по темным проулкам, подгоняемые воем сирен.
Еще помнила Натали, как лежала на скамейке в парке, а Сол звонил куда-то из открытого таксофона... Затем наступил серый промозглый рассвет, и она очнулась на заднем сиденье фургона, заполненного странными людьми, и Сол, сидевший впереди, разговаривал с каким-то человеком, который и был Джеком Коуэном, шефом Моссада из израильского посольства.
События последующих двух суток Натали тоже помнила разрозненными урывками. Номер в мотеле. Обезболивающие уколы. Врач укладывает ее переломанную ногу в надувную лангету. И память о Джентри, дорогом ей человеке, ее крики во сне: «Роб!» Когда же она вспоминала, с каким звуком пуля прошила гортань Винсента, и красно-серую кашу мозгов на стене, безумный взгляд старухи, заглядывающей ей в душу:
«До свидания, Нина. Мы еще встретимся», — с ней начиналась просто истерика.
Потом Сол рассказывал, что никогда в своей жизни он не потратил столько сил, как на этот разговор с Джеком Коуэном, длившийся двое суток без передыху. Перепуганный седовласый агент был не в состоянии воспринять правду, и им приходилось лгать ему, кое-что сглаживать в информации. Наконец израильтяне вынуждены были удостовериться, что и Сол, и Натали, и Арон Эшколь, и исчезнувший шеф шифровального отдела Леви Коул — все они были втянуты в смертельно опасную широкомасштабную Игру, которую вели высшие должностные лица в Вашингтоне и ФБР с бывшим нацистским полковником. Коуэну не удалось получить почти никакой поддержки от своего посольства или начальства в Тель-Авиве, однако на рассвете, в воскресенье 4 января, фургон с Солом, Натали и двумя израильскими агентами, урожденными американцами, пересек границу с Канадой. Через пять часов они вылетели из Торонто в Тель-Авив с новыми документами.