— Спокойно, Натали. Мне еще нужно захватить Марвина.
— Джексон!
Высокий негр тащил ее, обхватив левой рукой, а правой волочил за ворот рубашки бывшего главаря банды. Помраченное сознание то рисовало Натали зеркальную комнату с выбитой стеной, то ей казалось, что ее несут через сад и по темному тоннелю гаража. Микроавтобус дожидался их в переулке. Джексон осторожно перенес Натали на заднее сиденье, Марвина положил на пол.
— О Господи, ну и денек, — пробормотал он, присаживаясь рядом с Натали и вытирая влажной салфеткой с ее лица кровь и сажу. — Да, девушка, над вами придется основательно потрудиться.
Натали облизнула потрескавшиеся губы.
— Дай мне посмотреть, — прошептала она. Джексон взял ее под мышки и помог приподняться. Весь дом Фуллер был объят пламенем, огонь уже перекинулся на дом Ходжесов. В просветах между домами Натали различала красные пожарные машины, перегородившие улицу. Мощные струи воды из двух брандспойтов безрезультатно били в бушевавший огонь, остальные были направлены на деревья и крыши соседних домов.
Натали посмотрела налево и увидела Сола. Он сидел и, близоруко сощурясь, тоже глядел на огонь. За тем он повернулся к Натали, улыбнулся, в сонном недоумении покачал головой и снова погрузился в сон.
Джексон свернул одеяло, положил его под голову Натали, а еще одним накрыл ее. Затем он спрыгнул, захлопнул дверцы и забрался на водительское место. Маленький двигатель завелся без малейших колебаний.
— Господа туристы, если вы не возражаете, то нам лучше убраться отсюда, пока полиция или пожарники не обнаружили нас в этом переулке.
Через три квартала они выбрались из скопления машин, хотя навстречу им продолжали попадаться машины полиции и «скорой помощи», спешившие к месту пожара.
Джексон выехал на шоссе номер 52 и через парк двинулся на северо-запад. По Дорчестерской дороге он вернулся на скоростную автомагистраль номер 26, затем направился к выезду из города мимо главного аэропорта.
Натали поняла, что едва она закрывает глаза, перед ее внутренним взором возникают картины, которых ей вовсе не хочется видеть.
— Как Сол? — спросила она дрожащим голосом.
— Отличный парень, — не отрывая взгляда от дороги, ответил Джексон. — Он проснулся как раз вовремя и сообщил мне, что ты собираешься натворить.
Натали переменила тему разговора.
— А как Марвин?
— Дышит. 06 остальном позаботимся попозже.
— Зубатка мертв, — сказала Натали, с трудом контролируя свой голос.
— Да, знаю, — вздохнул Джексон. — Слушай, детка, по карте через несколько миль от Ладсона есть стоянка. Я приведу тебя в порядок. Наложу повязки на колотые раны, смажу ожоги и порезы. Наконец, сделаю укол, чтобы ты поспала.
Натали кивнула:
— О'кей.
— Ты знаешь, что у тебя здоровенный синяк на голове и полностью отсутствуют брови ? — он поглядел на нее в зеркало заднего вида.
Натали покачала головой.
— Хочешь рассказать мне, что там произошло? — мягко спросил Джексон.
— Нет! — Она начала тихо всхлипывать. От этого ей становилось гораздо легче.
— Ну, хорошо. — Джексон начал что-то насвистывать. — Черт, больше всего я хочу выбраться из этого поганого города и вернуться в Филадельфию, но что-то это превращается в бегство Наполеона из сожженной Москвы. Пусть только кто-нибудь попробует сунуться к нам, пока мы не добрались до израильского посольства, и он сильно пожалеет об этом. — Он приподнял инкрустированный револьвер 38-го калибра и быстро засунул его обратно под сиденье.
— Где ты это взял? — спросила Натали, утирая слезы.
— Купил у Дерила, — ответил Джексон. — Не только ты одна рвешься финансировать революцию, детка.
Натали устало смежила веки. Кошмарные видения мелькали, как в калейдоскопе, но желания кричать больше не было. Она поняла — по крайней мере в этот момент, — что не один Сол Ласки отказал себе в праве видеть те сны, которые ему снятся.
— А вот и указатель, — донесся уверенный глубокий голос Джексона. — Остановка на отдых.
Глава 42
Беверли-Хиллз
Суббота, 21 июня 1981 г.
Тони Хэрод поздравлял себя с тем, что ему удалось выжить.
После ничем не спровоцированного нападения на него черной суки на острове Хэрод решил, что, вероятно, удача изменила ему. У него ушло полчаса на то, чтобы разогнуться, а остаток этой безумной ночи он провел, бегая от охранников, которые уже палили из автоматов во все движущиеся предметы. Хэрод двинулся к взлетному полю, надеясь на то, что сможет улететь на самолете Саттера или Вилли, но ему хватило одного взгляда на полыхавший там огонь, чтобы убраться обратно в лес.
Несколько часов он прятался под кроватью в одном из бунгало летнего лагеря неподалеку от амфитеатра. Один раз туда забрела группа пьяных охранников — они обшарили кухню и главные помещения в поисках спиртного и ценностей, разыграли три банка в покер и отправились обратно искать свое подразделение. Именно из, их возбужденной болтовни Хэрод узнал, что Барент находился на борту «Антуанетты», когда яхта взлетела на воздух.
На востоке уже светало, когда Хэрод выбрался из бунгало и направился к пристани. У причала стояли четыре катера, и ему удалось завести один из них — быстроходный, длиной в 12 футов, — пользуясь навыками, к которым он не прибегал со времен своей бродяжьей жизни в Чикаго. Пьяный охранник, спавший под дубами, дважды выстрелил в Хэрода, но тот уже на полмили углубился в океан. Других признаков преследования он не заметил.
Хэрод знал, что остров Долменн находится всего в двадцати милях от берега, и решил, что даже со своими ограниченными навигационными навыками не промахнется мимо берега Северной Америки, если будет держать курс на запад.
День был облачным, но водная гладь спокойной, будто компенсируя ночную грозу и сопутствовавшее ей безумие. Найдя веревку, Хэрод закрепил руль, натянул брезент над кормой и заснул. Проснулся он в двух милях от берега и обнаружил, что кончилось горючее. Пер вые восемнадцать миль его плавания заняли полтора часа, последние две — восемь, и, вероятно, ему никогда бы не удалось добраться до берега, если бы не заметившее его рыболовное судно, взявшее катер на буксир. Рыбаки из Джорджии дали ему воды, пищу, крем от загара и немного топлива. Он последовал за ними между островами и заросшими лесом мысами, выглядевшими, вероятно, так же как и три века назад, пока наконец не пристал к берегу в маленькой бухточке возле провинциального городка Санта-Мария.
Хэрод выдал себя за новичка в морском деле, который нанял свою посудину возле мыса Хилтон и заблудился. Местные власти с трудом поверили в существование такого дурака, но проверять версию Хэрода не стали. Он сделал все что мог для укрепления дружеских отношений, сводил своих спасителей, владельцев судна и еще пятерых зевак в ближайший бар — сомнительно выглядевшее заведение на повороте к государственному парку Санта-Мария — и истратил на них 280 долларов.
Добрые старые ребята все еще пили за его здоровье, когда он убедил дочь владельца бара по имени Стар отвезти его в Джексонвилл. Они добрались до места в половине восьмого вечера, и хотя оставался еще целый час летнего светового времени, Стар решила, что возвращаться в Санта-Марию слишком поздно и начала размышлять, возможно ли получить номер в мотеле в Джексонвилл-Бич или Понтеведра. Стар было около сорока, но она имела такие формы, о которых Хэрод и мечтать не смел. Он дал ей пятьдесят долларов, сказал, чтобы она заезжала, когда в следующий раз будет в Голливуде, и попросил высадить его у «Интернационаля».
У Хэрода в бумажнике оставалось почти четыре тысячи долларов — он не любил путешествовать без карманной наличности и никто ему не сказал, что на острове будет нечего покупать, — но, заказывая билет первого класса до Лос-Анджелеса, он воспользовался одной из своих кредитных карточек.
Во время краткого полета до Атланты он дремал, зато в течение более длинного — в Лос-Анджелес — Хэрод понял, что стюардессы, приносившие ему обед и напитки, явно сочли, что он забрел не в свое отделение. Он осмотрел себя, принюхался и понял, почему они могли прийти к такому выводу.
На его светло-коричневый спортивный пиджак от Джордже Армани попало немного пятен чьей-то крови, пролитой накануне ночью, но зато он пропах дымом, моторным маслом и рыбой. Его черная шелковая рубашка вся пропиталась потом, а летние хлопчатобумажные брюки от Серджорджио и мокасины из крокодиловой кожи были погублены окончательно.
И все же Хэрод не мог смириться с тем, что какая-то стюардесса ведет себя с ним подобным образом. Он ведь оплатил обслуживание первого класса, а Тони Хэрод всегда получал то, что оплачивал! Он бросил взгляд на туалетную комнату — она была пуста. Большая часть пассажиров первого класса уже дремали или читали.
Хэрод поймал высокомерный взгляд белокурой стюардессы.
— Мисс? — обратился он к ней.
Когда она подошла ближе, он до мельчайших подробностей разглядел ее крашеные волосы, слой косметики на лице и слегка смазанную тушь. Ее белые зубы тоже были запачканы розовой помадой.
— Да, сэр? — в ее голосе явно звучала снисходительность.
Хэрод смотрел на нее еще несколько секунд.
— Нет, ничего, — сказал он наконец. — Ничего.
Хэрод прибыл в Лос-Анджелес рано утром в среду, но ему потребовалось еще три дня, чтобы добраться до дому.
Став вдруг не в меру осторожным, он нанял машину и поехал на пляж Лагуна, где у Тары Истен был загородный дом. Он несколько раз ночевал у нее там в перерывах между ее любовниками. Хэрод знал, что Тара сейчас в Италии на съемках какого-то феминистского вестерна, но ключ по-прежнему на месте — в третьем горшке с рододендронами. Воздух в доме был застоявшийся, и его пришлось как следует проветрить, зато в холодильнике имелся импортный эль, а кровать с водяным матрацем была застлана свежими шелковыми простынями. Большую часть дня Хэрод проспал, вечером посмотрел старые ленты Тары по видео и около полуночи отправился на побережье в китайский ресторан. В четверг он надел темные очки и огромную широкополую шляпу банановой республики, принадлежавшую одному из дружков Тары, и поехал в город поглядеть на свой дом. Казалось, все было в порядке, и все же вечером он снова вернулся в Лагуну.
В четверг газеты на шестой странице опубликовали небольшую заметку о внезапной смерти таинственного миллионера К. Арнольда Барента, скончавшегося от сердечного приступа в своем поместье в Палм-Спрингс. Тело его было кремировано, и европейская ветвь его семейства заказала мемориальную службу в его честь. Четыре ныне здравствующих американских президента выразили свои соболезнования по этому поводу. Далее в заметке бегло перечислялись заслуги Барента в его многолетней благотворительной деятельности и обсуждалось будущее его акционерной империи.
Хэрод покачал головой. Ни слова о яхте, об острове, о Джозефе Кеплере, о преподобном Джимми Уэйне Саттере... Он не сомневался, что их некрологи появятся в ближайшие дни. Кто-то явно пытался все замазать. Огорченные политиканы? Многолетние приспешники этого трио? Какой-нибудь европейский филиал Клуба Островитян? На самом деле Хэроду вовсе не хотелось ничего знать, до тех пор пока это не касалось лично его.
В пятницу он самым тщательным образом осмотрел собственный дом, настолько внимательно, насколько это можно было сделать, не прибегая к помощи полиции. Все вроде бы выглядело нормально, и Хэрод расслабился. Впервые за несколько лет он вдруг почувствовал, что может действовать, не опасаясь обрушить себе на голову горы дерьма в случае неверного шага.
В субботу утром, в самом начале десятого, он подъехал к своему дому, кивнул сатиру, поцеловал испанскую горничную и сказал кухарке, что она может взять выходной сразу после того, как приготовит ему завтрак. Хэрод позвонил домой директору студии, потом Шу Уильямсу, чтобы выяснить, как идут дела с «Торговцем рабынями», — фильм находился на последних стадиях монтажа: из него вырезали двенадцать минут, когда публика на предварительном просмотре начала скучать. Затем он сделал еще семь-восемь звонков, поставив в известность своих абонентов о том, что он вернулся и работает, и связался со своим адвокатом Томом Мак-Гиром. Хэрод подтвердил, что определенно намерен переехать в старый дом Вилли Бордена, сохранив там службу безопасности. Еще он осведомился, не знает ли Том хороших секретарей. Мак-Гир не мог поверить, что после стольких лет Хэрод решился уволить Марию Чен.
— Даже сообразительные цыпки становятся со временем слишком навязчивыми, — пояснил Хэрод, — Пришлось ее уволить, пока она не начала штопать мои носки и вышивать свои инициалы на моих трусах.
— И куда же она отправилась? — спросил Мак-Гир. — Обратно в Гонконг?
— Откуда мне знать, да и какое мне дело! — оборвал его Хэрод. — Сообщи, если услышишь о ком-нибудь с хорошей головой и навыками стенографии.
Он положил трубку, несколько минут задумчиво посидел в полной тишине и отправился в джакузи.
Хэрод стоял обнаженным под горячим душем и размышлял, не окунуться ли еще в бассейн, потом лег в ванну и чуть было не задремал. Ему казалось, что он слышит на изразцовых плитках шаги Марии Чен, идущей к нему с утренней почтой. Хэрод сел, вынул сигарету из пачки, лежавшей рядом с высоким фужером с водкой, закурил и откинулся к горячей струе воды, расслабляя все свои напряженные мышцы. «Не так уж плохо, когда можно позволить себе думать о другом», — решил он про себя.
Он снова почти погрузился в сон — сигарета догорала уже у самых пальцев, — когда вдруг из холла донесся четкий стук каблуков.
Хэрод резко открыл глаза, вытащил из воды руки и приготовился встать, если возникнет необходимость. Его оранжевый халат висел на расстоянии шести футов от него.
В первое мгновение он не узнал привлекательную молодую женщину в простом белом платье, которая вошла к нему с почтой, но, вглядевшись в глаза нимфетки на миссионерском личике, пухлую нижнюю губку и походку фотомодели, воскликнул:
— Шейла! Черт побери, как ты меня напугала!
— Я принесла вашу почту, — без всякого выражения сказала Шейла Беррингтон. — Я не знала, что вы являетесь членом Национального Географического общества.
— Господи, малышка, а я как раз собирался позвонить тебе, — торопливо забормотал Хэрод. — Объясниться и попросить прощения за тот неприятный эпизод прошлой зимой. — Продолжая ощущать неловкость, Хэрод невольно подумал: не использовать ли ее? Но нет. Это означало бы начать все заново. Некоторое время он вполне может обойтись и без этого.
— Все в порядке, — ответила Шейла. Ее голос всегда был тихим и мечтательным, но сейчас она говорила и вовсе как сомнамбула. Хэрод задумался, не открыла ли для себя эта бедная мормонка наркотики в течение долгого периода вынужденной безработицы? — Я больше не сержусь, — с отсутствующим видом добавила Шейла. — Господь помог мне это пережить.
— Ну и отлично. — Хэрод стряхнул пепел со своей груди. — Ты была абсолютно права — «Торговец» не для тебя. Все это ерунда, твой класс неизмеримо выше этого дерьма, но я разговаривал сегодня утром с Шу Уильямсом — он запускает проект для Ориона, мы с тобой идеально подходим. Шу говорит, что Боб Редфорд и еще какой-то парень по имени Том Круз согласились переснять старый...
— Вот ваш «Нэшнл Джиографик», — перебила его Шейла, протягивая журнал и стопку писем.
Хэрод сунул в рот сигарету, поднял руку и замер. Серебряный пистолетик, вдруг появившийся в руке Шейлы, был таким крошечным, что показался ему игрушкой, и у пяти произведенных им выстрелов звук тоже был абсолютно игрушечным.
— Эй! — воскликнул Тони Хэрод, глядя на пять маленьких отверстий в своей груди и пытаясь смыть их водой. Он посмотрел на Шейлу Беррингтон, рот у него открылся, выпавшая сигарета завертелась в потоках воды. — О черт, — прошептал продюсер и медленно откинулся назад. Горячая вода поглотила сначала его тело, затем лицо.
Шейла Беррингтон с безучастным видом смотрела на то, как бурлящая поверхность окрасилась в розовый цвет, потом постепенно стала очищаться вследствие поступления свежих потоков из кранов и работы фильтров. Круто повернувшись на высоких каблуках, девушка неторопливой походкой, с высоко поднятой головой, прошла в холл, предварительно погасив везде свет. В занавешенном шторами помещении стало темно, и лишь случайные солнечные блики, отражаясь от водной глади бассейна, отбрасывали на белую стену замысловатые тени. Будто фильм уже закончился, но проектор еще работает, высвечивая странные узоры на пустом целлулоиде киноэкрана...
Глава 43
Кесария, Израиль
Воскресенье, 13 декабря 1981 г.
Натали Престон ехала на своем «Фиате» к северу по дороге на Хайфу, то и дело останавливаясь, чтобы насладиться прекрасными пейзажами и зимним солнцем. Она не знала, доведется ли ей еще раз когда-нибудь побывать здесь.
Прежде чем повернуть к кибуцу Ма'аган Микаэль, ей пришлось задержаться из-за продвижения колонн с военной техникой, но когда она наконец добралась до подножия холма с разбросанными тут и там кущами рожковых деревьев, военных машин вокруг уже не было.
Как всегда, Сол ожидал ее возле огромного валуна у нижних ворот и открыл их, чтобы впустить «Фиат». Натали выскочила из машины, крепко обняла его, затем отступила на шаг и принялась рассматривать своего друга.
— Ты замечательно выглядишь! — воскликнула она, и это почти соответствовало истине. Сол выглядел гораздо лучше. Ему так и не удалось набрать потерянного веса, левая рука и запястье по-прежнему были перебинтованы после недавних операций, но борода его отросла, хоть и стала совсем седой, как у пророка. Темный загар сменил долго державшуюся бледность, а волосы уже доставали до плеч. Сол улыбнулся и знакомым жестом поправил очки в роговой оправе. Натали знала — он всегда так делает, когда смущается.
— Ты тоже замечательно выглядишь, — ответил он и махнул рукой молодому сабре, который наблюдал за ними со своего поста у изгороди. — Пойдем в дом. Обед почти готов.
Пока они ехали по подъездной дорожке к дому, Натали бросила взгляд на перебинтованную руку Сола.
— Как она у тебя?
— Что? — рассеянно переспросил он. — А, прекрасно. — Сол посмотрел на свои бинты так, будто видел их впервые. — Большой палец восстановить не удалось, но оказывается, без него гораздо удобнее. — Он улыбнулся. — По крайней мере до тех пор, пока остальные на месте.
— Странно, — промолвила Натали.
— Что?
— Два пулевых ранения, пневмония, сотрясение мозга, три сломанных ребра, а порезов и ссадин столько, что хватило бы на целую футбольную команду...
— Еврея убить трудно.
— Нет, я имела в виду другое... — Натали завела «Фиат» под навес для автомобилей. — Я имею в виду — столько серьезных ранений, а в могилу тебя чуть не свел укус женщины, ведь из-за него ты едва не лишился руки.
— Укусы человека весьма опасны, это широко известно, — усмехнулся Сол, открыв дверцу машины для Натали.
— Но эта мисс Сьюэлл... она не была человеком.
— Конечно, — согласился он, снова поправляя очки. — Думаю, к тому времени уже не была.
Сол приготовил восхитительную трапезу с бараниной и свежевыпеченным хлебом. За столом они болтали о самых несущественных вещах — курсах лекций Сола в университете в Хайфе, последнем договоре Натали с «Иерусалим Пост» на фотоработы, о погоде и прочей ерунде. После фруктовою десерта и сыра Натали захотела еще раз побывать на акведуке, и Сол пошел наливать кофе в стальной термос, а она отправилась в свою комнату достать из чемодана толстый свитер. Декабрьские вечера на побережье были прохладными.
Они медленно спустились с холма и миновали апельсиновые рощи, беседуя о насыщенных красках вечернего света и стараясь не обращать внимания на двух молодых израильтян, которые следовали за ними на почтительном расстоянии с перекинутыми за плечи «узи».
— Я очень сожалею о смерти Давида, — грустно сказала Натали, когда они добрались до песчаных дюн. Средиземное море окрасилось в медные цвета.
Сол пожал плечами.
— Он прожил насыщенную жизнь.
— Я так хотела попасть на его похороны, — продолжала Натали. — Целый день пыталась вылететь из Афин, но все рейсы были отложены.
— Считай, что ты присутствовала на них... Я все время думал о тебе. — Он махнул рукой телохранителям, чтобы они оставались на месте, и первым ступил на акведук. На покрытых извилистыми линиями дюнах их тени от горизонтально падавшего света казались просто гигантскими.
Добравшись до середины пролета, они остановились, и Натали обхватила плечи руками. Подул резкий ветер На небе появились три звездочки и узкий серп молодого месяца.
— Ты все-таки улетаешь завтра? — тихо спросил Сол. — Возвращаешься обратно?
— Да. — Натали кивнула. — Рейс одиннадцать тридцать из Бен-Гуриона.
— Я провожу тебя, — сказал Сол. — Оставлю машину у Шейлы и попрошу, чтобы она или кто-нибудь из ее ребят подвез меня обратно.
— Очень хорошо. — Натали улыбнулась. Сол открыл термос и протянул ей пластиковую чашку, наполненную горячим ароматным кофе.
— Ты не боишься? — спросил он.
— Возвращения в Штаты или того, что могут еще встретиться такие?
— Просто возвращения, — пояснил Сол.
— Боюсь, — сказала девушка.
По прибрежной дороге двигалось несколько машин — свет их фар терялся в зареве заходящего солнца. К северу поблескивали руины города крестоносцев. Гора Кармел вдали была окутана дымкой такого насыщенного фиолетового цвета, что Натали сочла бы его ненастоящим, если бы увидела на фотографии.
— То есть я не знаю, — продолжала Натали. — Попробую. Я хочу сказать, Америка и так довольно жуткая страна... Но это моя родина. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да.
— А ты сам не думал о том, чтобы вернуться в Штаты?
Сол опустился на большой камень, в расщелинах которого виднелась изморозь, — ее так и не растопило дневное солнце.
— Постоянно думаю об этом, — признался он. — Но здесь столько дел.
— Я до сих пор удивляюсь, как быстро Моссад... поверил всему, — промолвила Натали. Сол улыбнулся.
— У нашего народа — длинная, почтенная и параноидальная история... Полагаю, мы прекрасно поспособствовали укреплению их предрассудков, — он сделал глоток и налил себе еще кофе. — К тому же у них была масса разведывательных данных, с которыми они просто не знали, что делать. Теперь у них есть система... странная, конечно, но это все же лучше, чем ничего.
Натали указала рукой на темневшее на севере море.
— Как ты думаешь, они выяснят... когда-нибудь?
— Таинственные связи оберста? — спросил Сол. — Может быть. Я подозреваю, что им уже известны эти люди.
Глаза Натали подернулись печалью.
— Я все думаю об этом человеке... в доме Мела ни... Его ведь там не было...
— О Говарде? Рыжеволосый. Отец Джастина.
— Да. — Натали вздрогнула, когда солнце коснулось линии горизонта. Ветер усилился.
— Зубатка же передал вам обоим по радиосвязи, что он уложил Говарда отдохнуть. Если именно он последовал за тобой. Когда Мелани послала кого-то — скорее всего, великана — прикончить Зубатку, он, вероятно, забрал и Говарда. Возможно, тот все еще был без сознания, когда в доме начался пожар. Может, именно он и дожидался тебя в глубине дома.
— Может быть. — Натали обхватила ладонями чашку, пытаясь таким образом согреть руки. — Или Мелани могла где-то похоронить его, решив, что он умер. Это объясняет несовпадение количества тел, названного в газетах. — Она подняла голову и взглянула на небо, где загорались, мерцая, все новые и новые звезды. — Ты знаешь, что сегодня годовщина? Год со дня...
— Со дня смерти твоего отца, — продолжил Сол, помогая Натали подняться. В сумерках они двинулись обратно по акведуку. — Ты, кажется, говорила, что получила письмо от Джексона?
Лицо девушки просияло.
— И длинное к тому же. Он вернулся в Джермантаун. Стал новым директором Общинного дома, но от старой развалины избавился, попросил Братство Кирпичного завода подыскать себе другой клуб — думаю, он мог это сделать, поскольку продолжает оставаться его членом — и теперь открыл целую серию настоящих общинных магазинов на Джермантаун-стрит. У него там бесплатная клиника и масса других вещей.
— А о Марвине он не упоминал?
— А как же! Он более или менее привел его в норму. Говорит, что есть явные признаки выздоровления. Теперь Марвин находится на уровне развития четырехлетнего ребенка... но талантливою ребенка, как пишет Джексон.
— Ты собираешься съездить к нему?
— Наверное. Да.
Они осторожно спустились вниз и посмотрели назад, туда, откуда пришли. Лишившись красок, дюны стали напоминать застывшие морские волны, омывающие римские руины.
— Ты собираешься подписывать какие-нибудь договора на фотоработы перед возвращением в школу?
— Да. «Иерусалим Пост» заказал материал об упадке крупных американских синагог, и я думаю, что начну с Филадельфии.
Сол махнул рукой телохранителям, которые дожидались их под сводами колонн. Один из них закурил сигарету, и она загорелась красным глазом в сгущавшейся тьме.
— Фоторепортаж, который ты сделала о рабочих-арабах в Тель-Авиве, был превосходен, — заметил Сол.
— Ну, надо же смотреть правде в лицо, — немного надменно ответила Натали. — С ними обращаются, как с израильскими неграми.
— Действительно.