Страница:
Какъ вс? волшебно-рыцарскіе романы и поэмы ("Амадисы", "Пальмерины", "Влюбленный Роландъ", "Неистовый Роландъ"), такъ и романы Чулкова и Попова построены на шаблонныхъ схемахъ: рыцари разыскиваютъ красавицъ, потащенныхъ чарод?емъ, или какимъ-нибудь насильникомъ. Для освобожденія красавицы нужно преодол?ть рядъ трудностей, испытаній, надо вооружиться особыми "талисманами", "волшебными мечами", "копьями" и пр. Подвигъ, конечно, удается – чарод?й оказывается поб?жденнымъ, и благодарная красавица награждаетъ своею любовью избавителя-рыцаря. Зд?сь и добрые чарод?и, помогающіе герою сов?томъ, или д?ломъ, зд?сь и волшебные замки, съ очарованными красавицами, и соблазны, и ужасы…
Построеніе поэмы Пушкина. Пародіи на волш.-рыц. романы. Поэма Пушкина – пародія. Достоинство поэмы.
Совершенно такъ же построена поэма Пушкина,- сравнительно съ романами Чулкова и Попова, въ ней н?тъ ни одного новаго мотива, нозато она граціозна, удивительно св?жа, вся пропитана тонкимъ остроуміемъ, блещетъ яркостью красокъ и легкой прим?сью изящнаго эпикуреизма, который такъ характеренъ для многихъ пушкинскихъ произведеній лицейскаго періода. Рыцарскіе авантюрные мотивы, которые y многихъ писателей разрабатывались серьезно, въ поэм? Пушкина разработаны шутливо: скептицизмъ ХVIII-го в?ка, вліянія Вольтера, Виланда, Гамильтона, Ла-Фонтена внесли въ юношескую поэму Пушкина эту своеобразную окраску, сближающую поэму Пушкина съ "пародіями" на рыцарскіе романы. Такимъ образомъ, это ироническое отношеніе автора къ содержанію своего произведенія и, въ то же время, полное неум?ніе разобраться, чт овъ сказочныхъ мотивахъ народнаго происхожденія, чт окнижнаго,- пом?шали первому произведенію Пушкина сд?латься "народнымъ". Къ достоинствамъ поэмы надо отнести прекрасную форму этого произведенія, легкій, игривый стиль, бодрое, задорное настроеніе, которое пронизываетъ всю поэму, ярко и полно отразившую на себ? идеалы и настроенія лицейскаго періода.
Отношеніе русскаго общества къ поэм?.
Поэма была принята русской публикой восторженно – ясное доказательство того, что она пришлась по плечу русскому обществу,- въ ней вид?ли старое, изв?стное, но сказанное на новый ладъ, возведенное въ д?йствительную красоту.
а) Сочувственные отзывы о ней. b) Отрицательные.
Впрочемъ, критика русская разд?лилась на два лагеря – одни восхваляли поэму, другіе ее осуждали. Жуковскій, посл? прочтенія поэмы, подарилъ Пушкину свой портретъ, съ надписью: "поб?дителю-ученику отъ поб?жденнаго учителя". Другой "арзамасецъ" Воейковъ написалъ длинный разборъ поэмы, въ которомъ ее превознесъ, какъ произведеніе, въ "романтическомъ" дух? написанное; онъ нашелъ въ поэм? и нравственную ц?ль, которая достигнута поэтомъ, такъ какъ злод?йство оказалось наказаннымъ, а доброд?тель торжествующей… Но Воейковъ не удержался и отъ упрековъ,- онъ нашелъ, что поэтъ недостаточно ц?ломудренъ: "онъ любитъ проговариваться, изъясняться двусмысленно, намекать, употреблять эпитеты: "нагіе", "полунагіе", говоря даже о холмахъ и сабляхъ – напр.: "холмы нагіе", "сабли нагія"; онъ безпрестанно томится какими-то желаніями, сладостными мечтами и пр." Такъ наивно судилъ о поэм? Пушкина ея поклонникъ: онъ увидалъ въ ней "романтизмъ", котораго тамъ не было,- "нравоучительность", которая отсутствовала, и безнравственность тамъ, гд? была только игра молодой фантазіи. Еще курьезн?е отзывы о поэм? ея противниковъ. Одинъ изъ нихъ хулилъ поэму съ точки зр?нія псевдоклассицизма; попутно онъ высказывается и о народныхъ сказкахъ; ихъ онъ называетъ "плоскими шутками старины", несм?шными, и незабавными, а отвратительными по своей грубости. Поэтому и поэма Пушкина показалась ему произведеніемъ вульгарнымъ, недостойнымъ печати. Онъ восклицаетъ: "позвольте спросить: если бы въ Московское Благородное Собраніе какъ-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможнымъ) гость съ бородою, въ армяк?, въ лаптяхъ и закричалъ бы зычнымъ голосомъ: "здорово, ребята!" – неужели бы стали такимъ проказникомъ любоваться!". Такимъ же "неприличіемъ" показался ему литературный дебютъ Пушкина.
Въ чемъ "новизна" поэмы?
Очень важно, что для стариковъ-псевдоклассиковъ поэма Пушкина показалась "проказникомъ",- это и было "новое слово", внесенное Пушкинымъ; за это превознесли его друзья-арзамасцы, за это на него напали старики. Вся сотканная изъ старыхъ поэтическихъ формулъ, поэма Пушкина была нова своимъ свободнымъ отношеніемъ къ литературнымъ традиціямъ; она не была романтическимъ произведеніемъ {Фантастика поэмы не та, съ которой явился романтизмъ. Романтизмъ относится къ своимъ чудесамъ съ "в?рой" (ср. сочиненія Жуковскаго),- между т?мъ, у Пушкина отношеніе къ фантастик? то, что мы встр?чаемъ въ волшебныхъ сказкахъ Х?III-го в?ка – скептическое, ироническое.}, но она была "вызовомъ" творчеству "старому", связанному правилами, подчиненному морали,- тусклому и однообразному… Тотъ фактъ, что около этого юнаго произведенія въ русской критик? разгор?лаь ожестченная полемика, доказываетъ всю важность поэмы.
b) Пушкинъ на юг?. Психологическія основаніа "міровой тоски" у Пушкина.
b) Пушкинъ на юг? (періодъ міровой скорби). Пушкинъ на юг? подчинился вліянію поэзіи "міровой скорби". Обстоятельства его жизни сложились такъ, что для пессимизма почва была хорошая. Неожиданно попавъ въ опалу, онъ, беззаботный и безмятежный эпикуреецъ, увидалъ оборотную сторону жизни,- непрочность своего положенія, полную зависимость отъ властей; онъ уб?дился, что многіе "друзья" отшатнулись отъ него, опальнаго поэта, увидалъ, что героини его легкихъ п?сноп?ній скоро забыли его… Все это были слишкомъ сильные удары для дов?рчиваго юноши, и разочарованіе въ людяхъ надвинулось на него. Знавалъ онъ и раньше приступы тоски, но тогда она лишь легкой т?нью проносилась надъ его эпикурействомъ,- теперь она, правда, ненадолго, сд?лалась господствующимъ настроеніемъ, опред?лившимъ типичныя черты его творчества на юг?.
Историческія и литературныя основанія "міровой тоски". "Рене" Шатобріана.
"Міровая скорбь" коренится еще въ середин? ХVIII-го в?ка. В?къ французской философіи былъ эпохой блестящей, самодовольной цивилизаціи,- эпохой холодной и умной, по своимъ уб?жденіямъ, впрочемъ, не всегда глубокимъ и потому шаткимъ. Въ вожакахъ эпохи было мало любви и страсти,- "много логики". Этотъ в?къ, додумавшійся до безпросв?тнаго матеріализма, челов?ка представившій, какъ машину ("L'homme machine"), умудрился не только на всю жизнь челов?ка, всего государства, но и на жизнь міра смотр?ть такъ же просто и близоруко. Руссо, во имя забытаго "чувства", выразилъ свой протестъ, – онъ обрушился на эту холодную, разсудочную культуру,- онъ призналъ, что цивилизація д?лаетъ людей "несчастными"… Это признаніе и было зерномъ, изъ котораго развернулась европейская "міровая скорбь". На первыхъ порахъ ученики Руссо попытались бороться съ разсудочностью в?ка, съ ложью и односторонностью цивилизаціи – во имя идеаловъ правды, простоты и любви. Въ Германіи эти сторонники Руссо создали настроеніе "Sturm und Drang'a", во Франціи – ту революцію, которая должна была перестроить всю жизнь на началахъ любви, на проведеніи въ жизнь идеаловъ "равенства", "братства" и "свободы". Въ Германіи это увлеченіе протестомъ, увлеченіе своей "свободной личностью", привело къ Вертеру, разочарованному юнош?, который кончаетъ свои дни самоубійствомъ. На земл? ему н?тъ м?ста – или онъ долженъ смириться, какъ смирились Гете, Шиллеръ и другіе. Во Франціи разочарованіе выразилось еще сильн?е,- революція показала, что апостолы прекрасныхъ словъ: "свобода", "равенство" и "братство" часто оказывались самыми обыкновенными тиранами, необузданными и свир?пыми… Революція разбудила въ обществ? вс? темныя силы, и недавній гражданинъ-идеалистъ предсталъ зв?ремъ. И вотъ, насколько прежде была безгранична въ людяхъ в?ра въ себя и въ ближняго, настолько теперь стало безгранично ихъ отчаянье. Онъ озлобился противъ людей, виновниковъ этого несчастія, сталъ презирать ихъ и ненавид?ть, отъ любви перешелъ къ вражд?, къ холодному индифферентизму и кончилъ самымъ мрачнымъ осужденіемъ жизни… Его скорбь объ этомъ мір? дошла до крайнихъ пред?ловъ,- она превратила его въ скептика и мизантропа. И революція, и имперія Наполеона одинаково вели къ этому антиобщественному настроенію. "Рене" Шатобріана, этотъ разочарованный эгоистъ, бросающій родину и уходящій отъ людей въ л?са и степи Америки – лучшій представитель этого настроенія.
Поэзія Байрона.
Поэзія Байрона была вовымъ словомъ "міровой скорби". Если его предшественники-"скорбники" ограничивались жалобами, или удаленіемъ отъ людей, отъ цивилизованнаго міра,- то Байронъ выступилъ съ "протестомъ", съ "вызовомъ"… Апостолъ "свободы", защитникъ униженныхъ и оскорбленныхъ, сл?довательно, челов?къ гуманный – онъ часто знаетъ настроенія яркой мизантропіи – тогда онъ не находитъ для людей словъ любви. Въ такія минуты онъ создаетъ своихъ мрачныхъ титановъ-героевъ, сердца которых полны ненависти къ челов?честву, или холоднаго равнодушія. Такіе герои отрицаютъ любовь и состраданіе считаютъ слабостью. И вотъ, изъ "эгоиста", на нашихъ глазахъ, выростаетъ "эготистъ", т. е. независимая личность, гордая, сильная, которой не надо людей, не надо общества,- это – титанъ-"сверхчелов?къ", стоящій выше людскихъ законовъ и обычаевъ. Такимъ образомъ, "байронизмъ",- изъ вс?хъ видовъ "міровой скорби" является самымъ сложнымъ: онъ складывается изъ "разочарованія" въ жизни, въ людяхъ, въ культур?, изъ "протеста", который выразился въ пропов?ди "свободы", и, наконецъ, изъ "культа личности", переходящаго въ крайній "эготизмъ".
Пушкинъ и Шатобріанъ. Пушкинъ и Байронъ. "Погасло дневное св?тило" и "П?снь Чайльдъ-Гарольда".
Съ поэзіей "міровой скорби" Пушкинъ познакомился еще въ Петербург?: Шатобріанъ, съ его Рене, былъ ему давно изв?стенъ, и, быть можетъ, въ минуты утомленія отъ жизни, уже тогда отражался въ его радостномъ творчеств? с?рыми тонами. Теперь для этихъ настроеній почва была благодарная: Пушкинъ былъ оторванъ отъ прежней жизни, въ ней онъ им?лъ основанія разочароваться; оставалась въ сердц? пустота,- лучшая почва для разочарованія. Любопытно, что подъ вліяніемъ литературныхъ образовъ, Пушкинъ сталъ воображать себя добровольнымъизгнанникомъ, подобно Рене, по своей вол?покинувшимъ прежнюю жизнь. Какъ разъ въ это время подошло увлеченіе Байрономъ,- этимъ геніальнымъ ученикомъ Шатобріана. Гордая муза англійскаго скорбника, полная презр?нія, даже вражды къ челов?честву, нашла отзвукъ въ впечатлительной душ? поэта; онъ зналъ уже раньше первые приступы этого "презр?нія" къ "черни" – теперь, когда судьба оторвала его отъ толпы, когда онъ былъ далекъ отъ нея, отъ ея вліяній,- онъ т?мъ сильн?е могъ ощутить это "презр?ніе" къ людямъ, къ ихъ культурной жизни, къ чувствамъ "минутной дружбы" и "минутной любви"… Спокойная жизнь въ радушной семь? Раевскихъ, живыя впечатл?нія Кавказа и Крыма, пестрота кишиневскихъ и одесскихъ впечатл?ній ослабили остроту этого разочарованія, спасли сердце Пушкина отъ байроновскаго озлобленія, отъ его безпощадной жесткости. Впрочемъ, и сердце Пушкина, мягкое и любящее, было не байроновскаго склада – онъ могъ лишь "байронствовать", но не могь перевоплотиться въ Байрона. Даже тогда, когда онъ самъ считалъ себя посл?дователемъ Байрона, онъ, на самомъ д?л?, шелъ за Шатобріаномъ и его "Рене". Стоитъ сравнить элегію Пушкина "Погасло дневное св?тило", которую онъ самъ назвалъ "подражаніемъ Байрону", съ прообразомъ ея, – "прощальной п?сней" Чайльдъ-Гарольда,- и мы сразу увидимъ, какъ далекъ былъ Пушкинъ отъ Байрона, даже въ разгаръ его увлеченія англійскимъ поэтомъ.
Произведеніе Пушкина проникнуто чувствомъ тихой грусти: прощаясь съ родиной, онъ весь во власти "воспоминаній прошлаго"; вокругъ него летаютъ мечты, въ глазахъ его "родились слезы вновь"; онъ жалуется, что "отцв?ла его младость", и покидаетъ онъ родину съ "глубокими ранами любви". Не такъ прощается со своею родиной герой Байрона,- онъ прерываетъ все съ прошлымъ, воспоминаньямъ онъ не даетъ воли надъ собой, онъ не жал?етъ о дняхъ счастья въ родной сторон?, ему не о комъ "сронить ни единой слезы",- "см?ясь", онъ покидалъ свой край родной… Это см?хъ недобрый, жесткій – и тяжело д?лается отъ него на душ?. Только маленькій пажикъ Чайльдъ-Гарольда, съ его искреннимъ плачемъ, смягчаетъ это холодное прощаніе. И, право, нашъ Пушкинъ ближе по духу къ этому пажику, ч?мъ къ его господину- Чайльдъ-Гарольду-Байрову.
"Кавказскій пл?нникъ" и "байронизмъ" этой поэмы.
Въ 1821 году, окончилъ Пушкинъ поэму: "Кавказскій пл?нникъ".
Это произведеніе т?сно связано съ жизнью Пушкина. И опять-таки въ этомъ произведеніи специфически-байроновскаго очень немного: н?тъ тутъ ничего "мрачнаго, богатырскаго, сильнаго" {Такими словами Пушкинъ въ одномъ письм? определилъ сущность байронизма.} – н?тъ и сл?да энергіи байроновскихъ героевъ: никогда Байронъ и его герои "подъ бурей" не поникали "томною главой" – бури д?йствовали на нихъ возбуждающе. Между т?мъ, въ словахъ "посвященія" къ "Кавказскому пл?ннику": "Когда я погибалъ безвинный, безотрадный" – слышится жалоба, чуждая байроновской поэзіи…
Дал?е говорится о желанномъ успокоеніи на лон? дружбы:
"… другъ друга мы любили
И бури надо мной свир?пость утомили-
Я въ мирной пристани боговъ благословилъ.
Байронъ, въ періодъ расцв?та своего творчества, никогда бы не благословилъ "мирной пристани",- онъ былъ, по собственному признанію, "врагомъ покоя": онъ жаждалъ борьбы, гоненія судьбы ему были нужны, такъ какъ они воспламеняли его энергію.
Характеристика героя.
Все поведеніе пушкинскаго героя, съ начала его прибытія на Кавказъ до б?гства, оттуда подтверждаетъ его признаніе, что онъ "вянетъ жертвою страстей", "безъ упованья, безъ желаній". Онъ живетъ прошлымъ,- слушая черкешенку.
"Онъ забывался: въ немъ т?снились
Воспоминанья прошлыхъ дней.
"Слезы" катятся изъ его глазъ, такъ какъ на родин? осталось то существо, въ которое онъ былъ безнадежно влюбленъ. Отъ этой неудачной любви онъ "гаснетъ, какъ пламень дымный". Онъ хочетъ умереть "забытымъ, одинокимъ", "съ воспоминаніями, грустью и слезами". Итакъ, герой Пушкина – юноша, только "напустившій" на себя холодъ душевный, но на д?л? сохранившій и теплыя чувства, и надежды – онъ связанъ съ прошлымъ; "грусть", "слезы", "мечты" – все это знакомо ему; покоя они жаждетъ, a борьбы страшится
Автобіографическое значеніе поэмы.
Стоитъ сравнить этотъ образъ съ т?мъ, который вырисовывается изъ элегій: "Погасло дневное св?тило", "Я пережилъ своя желанья – и мы уб?димся, что герой поэмы – отраженіе личности самого поэта, котораго своимъ с?рымъ крыломъ коснулась "міровая скорбь". Это – юноша, покинутый в?тренными друзьями шумной юности,- юноша, еще привязанный къ воспоминаніямъ прошлаго, потому тоскующій,- юноша, y котораго мягкое сердце, но мало энергіи, который легко изнемогаетъ въ борьб?, но легко и ободряется.
"Байронизмъ" въ чертахъ героя.
Итакъ, въ образ? героя н?тъ ничего схожаго съ героями Байрона. Если есть въ немъ черты байронизма, то они лишь искусственно привязаны къ его облику. "Грозноестраданіе", "бурнаяжизнь", т. е. т? "богатырскія", сильныя черты, которыя казались Пушкину характерными для поэзіи Байрона, – совс?мъ не вяжутся съ образомъ пл?нника. Такимъ же неудачнымъ наслоеніемъ "байронизма" въ поэм? оказалась любовь къ "свобод?"… Съ призракомъ свободы (и чтобы позабыть неудачную любовь?) онъ ?детъ на Кавказъ… Зач?мъ? Чтобы убивать горцевъ? Но при чемъ же тогда "призракъ свободы"? Или герой Пушкина хот?лъ "опроститься", жить съ горцами и д?лить съ этими "свободными" сынами ихъ радости и печали? но тогда зач?мъ же б?жать отъ нихъ? и куда б?жать?
"Гордое, одинокое страданіе" – тоже черта байроническая,- черта, которую мы находимъ и y пушкинскаго героя,-
Таилъ въ молчаньи онъ глубокомъ
Движенья сердца своего
И на чел? его высокомъ
Не изм?нялось ничего.
Но и эта черта недолго удержалась за нимъ: y него, оказывается, и слезы градомъ льются; въ порыв? восторга онъ даже "вопитъ"… Такимъ образомъ, глубокаго вліянія Байронъ не им?лъ на созданіе героя "Кавказскаго Пл?нника". Сл?довательно, если Пушкинъ и увлекался въ это время произведеніями британскаго поэта, то увлеченіе это его не поработило,- онъ оставался самимъ собою, чуждымъ байроновской энергіи, далекимъ отъ гордости и титаническаго "эготизма".
Вліяніе "Рене".
Гораздо ближе и герои Пушвина, и самъ онъ подходятъ къ Шатобріану. Этого французскаго писателя Пушкинъ зналъ еще до Байрона, и помнитъ его тогда, когда давно уже пересталъ говорить о Байрон?: въ 1837 г. Шатобріана онъ называетъ "первымъ изъ современныхъ писателей, учителемъ всего пишущаго покол?нія". Герой Шатобріана – совершенный "Кавказскій Пл?нникъ": онъ не возмущается, не ненавидитъ, не мститъ,- онъ жалуется, тоскуетъ, такъ какъ онъ – жертва, a не боецъ. Глубокая меланхолія,- вотъ, чувство, которымъ онъ живетъ. Онъ – юноиа "sans force et sans vertu", бросившій родину всл?дствіе несчастной любви; среди цивилизованныхъ людей ему мало м?ста съ его безм?рнымъ эгоизмомъ. Рене б?житъ къ дикарямъ, но тоска, грусть сл?дуютъ за нимъ по пятамъ; теплая, самоотверженная любовь дикарки не выт?сняетъ изъ его сердца думъ о той женщин?, которая осталась на родин?.
Героини поэмы Пушкина и пов?стей Шатобріана.
Героини об?ихъ пов?стей Шатобріана ("R?ne", "Atala") напоминаютъ черкешенку изъ "Кавказскаго Пл?нника": Atala, влюбленная въ пл?нника, появляется къ нему ночью, и съ т?хъ поръ постоянно ходитъ тайкомъ къ юнош? и ведетъ съ нимъ долгія бес?ды о любви. Потомъ она освобождаетъ его изъ пл?на и умираетъ въ борьб? съ своею любовью. Другая героиня Celuta, отдавшая всю жизнь Рене, услышала отъ него признаніе, что сердце его занято думой о другой женщин?; Celuta, потерявъ Рене, бросается въ р?ку.
Пушкинъ, Шатобріанъ и Байронъ.
Такимъ образомъ, говоря о настроеніяхъ "міровой скорби", которыя овлад?ли творчествомъ Пушкина, мы должны признать, что онъ одинаково увлекался и Шатобріаномъ, и Байрономъ, хотя вліяніе перваго было бол?е сильнымъ, органическимъ,такъ какъ коренилось въ свойствахъ души самого Пушкина.
Отношеніе Пушкина къ поэм?.
Самъ Пушкинъ очень строго отнесся къ своей поэм? вскор? посл? ея окончанія. Онъ говоритъ въ одномъ письм?, что въ поэм? пытался создать "характерный типъ" своего времени. "Я въ немъ хот?лъ изобразить это равнодушіе къ жизни и къ ея наслажденіямъ, эту преждевременную старость души, которыя сд?лались отличительными чертами молодежи 19-го в?ка" {Элегія: "Я пережилъ свои желанія", написанная черезъ два дня посл? окончанія "Кавказскаго пл?нника", прекрасно рисуетъ это настроеніе.}, но онъ признавалъ, что нарисовать "характеръ" ему не удалось. Т?мъ не мен?е, по его словамъ, онъ любилъ свою поэму, такъ какъ въ ней были "стихи его сердца".
Отношеніе критики.
Критика не была такъ разборчива, какъ самъ авторъ. Если недостатки характера героя были зам?чены н?которыми критиками, то они превознесли ум?ніе поэта рисовать картины кавказской природы,- этотъ couleur locale, который въ этомъ произведеніи былъ введенъ, какъ художественный пріемъ…
Крои? того, критика совершенно справедливо оц?нила большую содержательность этого произведнія, большую идейность, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой". Зд?сь была усмотр?на попытка психолога разобраться въ душ? "героя времени". Зд?сь были и настроенія бол?е глубокія: "трогательное уныніе, бол?е чувства, бол?е силы, бол?е возвышенной поэзіи" – какъ выразился одинъ критикъ.
Критика о вліяніи Байрона.
Единодушнымъ хоромъ критика современниковъ признала, что на поэм? сказалось вліяніе Байрона: кн. Вяземскій указалъ на Чайльдъ-Гарольда, какъ на образецъ пушкинской поэмы. Характеры пушкинскихъ героевъ показались русскимъ критикамъ "чужеземцами-эмигрантами, переселившимися изъ байронова міра". На разные лады повторяетъ русская критика свои мн?нія о "байронизм?" Пушкина, и еще въ 40-ыхъ годахъ Н. Полевой утверждалъ, что "Байронъ возобладалъ совершенно поэтическою душою Пушкина, и это владычество на много времени лишило нашего поэта собственныхъ его вдохновеній". "Кавказскій Пл?нникъ, по его мн?нію, былъ р?шительнымъ сколкомъ съ того лица, которое въ исполинскихъ чертахъ, грознымъ привид?ніемъ пролет?ло въ поэзіи Байрона". Эти категорическія утвержденія упрочили въ исторіи русской литературы ходячее мн?ніе о "байронизм?" Пушкина.
Тщетно н?которые критики указывали на несходство Пушкина и Байрона, на самостоятельность русскаго генія (Булгаринъ, Фарнгагенъ-фонъ-Энзе, Надеждинъ, Б?линскій, Чернышевскій, Катковъ, Добролюбовъ); мн?ніе о полной подчиненности Пушкина Байрону,- мн?ніе, нев?рное всл?дствіе своей односторонности, дожило до нашихъ дней.
Исторія созданія героя этой поэмы.
Образъ "Кавказскаго Пл?нника" складывался y Пушкина, очевидно, тогда, когда онъ еще ?халъ на югъ "въ ссылку"; Кавказъ, куда онъ прі?халъ съ Раевскими, подсказалъ для его картины фонъ; знакомство съ Байрономъ (въ семь? Раевскихъ) наложило на готовый образъ н?сколько нев?рныхъ, чуждыхъ ему, чертъ. Когда поэма была написана, настроенія Пушкина уже далеко разошлись съ нею: оттого она ему не нравилась, какъ только была окончена.
"Бахчисарайскій Фонтанъ".
Подъ впечатл?ніемъ Крыма, его природы и преданій, нашсалъ Пушкинъ вторую свою поэму: "Бахчисарайскій Фонтанъ".
Вліяніе Байрона. Герой поэмы.
Въ этой поэм? вліяніе Байрона сказалось въ попытк? заимствовать y англійскаго писателя манеру изображать южную природу, восточную жизнь,- словомъ, couleur locale и couleur ?thnografique. "Слогъ восточный, пишетъ Пушкинъ, былъ для меня образцомъ, сколько возможно намъ, благоразумнымъ, холоднымъ европейцамъ. Европеецъ и въ употребленіи восточной роскоши долженъ сохранять вкусъ и взоръ европейца. Вотъ почему Байронъ такъ прелестенъ въ "Гяур?" и въ "Абидосской нев?ст?". "Бахчисарайскій фонтанъ", говоритъ Пушкинъ, отзывается чтеніемъ Байрона, отъ котораго я съ ума сходил". Дальше этихъ возд?йствій на манеру письмавліянія Байрона не простирались,- ни одинъ изъ героевъ этой поэмы не можетъ быть отнесенъ къ "байроническимъ", ни одинъ не отличается даже чертами "Кавказскаго Пл?нника". Впрочемъ, современники поэта умудрились увид?ть черты байронизма въ образ? Хана-Гирея, который посл? смерти Маріи и казни Заремы, сд?лался мрачнымъ, и въ то же время, разочарованнымъ и тоскующимъ… Когда ему приходилось "въ буряхъ боевыхъ" носиться по бранному полю "мрачнымъ" и "кровожаднымъ", иногда "безотрадный пламень", вспыхивалъ въ его сердц? и д?лалъ его вдругъ безсильнымъ,- сабля, поднятая въ пылу битвы, оставалась тогда неподвижной, и могучій Гирей д?лался слаб?е ребенка. Только упорное желаніе связать Пушкина съ Байрономъ могло находить эту поэму "байронической" по духу.
Отношеніе критики.
Критика съ восторгомъ прив?тствовала это произведеніе Пушкина,- вс? были поражены удивительной картинностью произведенія, ея гармоническимъ стихомъ. Герои поэмы, Гирей и Зарема, показались н?которымъ критикамъ до того близкими къ героямъ Байрона, что одинъ критикъ утверждалъ, будто "Ханъ-Гирей составленъ по героямъ Байрона настолько чувствительно", что "самыя движенія Гирея, самыя положенія подражательны". Гораздо справедлив?е были другія указанія на то, что въ этой поэм? только въ "манер? письма" Пушкинъ сл?довалъ за англійскимъ писателемъ.
Предисловіе кн. Вяземскаго.
Гораздо больше нареканій въ русской критик? вызвало предисловіе къ пушкинской поэм?, написанное кн. Вяземскимъ и представляющее собою защиту романтизма противъ нападенія классиковъ. Защита была не изъ сильныхъ, такъ какъ самъ Вяземскій не понималъ еще сущности "романтизма". Но онъ довольно в?рно указалъ недостатки старой школы письма. Во всякомъ случа?, важно, что, начиная съ этого произведенія, Пушкинъ, такъ сказать, "оффиціально", признанъ былъ "романтикомъ".
Романтизмъ этой поэзіи.
Это бол?е широкое и расплывчатое наименованіе в?рн?е подходитъ къ его поэм?, ч?мъ "байронизмъ".
"Братья-разбойники".
Въ такой же м?р?, не "байроническимъ", a "романтическимъ" произведеніемъ можетъ быть названа третья поэма его: "Братья-разбойники". Примыкая своимъ сюжетомъ къ "Шильонскому узнику" Байрона (два брата заключены въ тюрьм?; бол?знь и смерть младшаго на глазахъ y старшаго), произведеніе это, въ чертахъ героевъ, не им?етъ ничего специфически-байроническаго. Какъ и въ Ханъ-Гире?, такъ и въ разбойникахъ, герояхъ этой третьей поэмы,- изображены личности крупныя, сильныя въ "романтическомъ вкус?",- но "міровой скорби" н?тъ въ ихъ настроеніяхъ.
Сравненіе этихъ поэмъ cъ "Русланомъ и Людмилой".
Вс? эти поэмы, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой", представляютъ явленія, бол?е сложныя, въ литературномъ отношеніи. Въ первой поэм? Пушкина н?тъ ни разработки "характеровъ" героя, н?тъ драматизма, н?тъ картинъ природы. Все это появляется лишь въ указанныхъ трехъ произведеніяхъ. "Кавказскій пл?нникъ" еще относится къ субъективному творчеству, такъ какъ Пушкинъ своинастроенія изобразилъ въ своемъ геро?; остальныя поэмы "объективны" по манер? письма; при чемъ особой драматичностью отличается "Бахчисарайскій Фонтанъ",- сцена появленія Заремы въ комнат? Маріи принадлежитъ къ первымъ удачнымъ опытамъ Пушкина въ драматическомъ род?. Вм?сто пустой, шаловливой сказки ("Русланъ и Людмила") получились первые психологическіе очерки, указывающіе на быстрый ростъ художественныхъ интересовъ Пушкина.