С одной из полок вдруг упала большая коробка.
– Что зто? – Дэни испуганно прижалась к Сайласу.
– Должно быть, Моррису не понравилось, что я сказал о его юморе. А может, коробка плохо стояла, потому и упала.
– Как бы то ни было, – задумчиво произнесла Дэни, – юмор у Морриса действительно странный. Если он может двигать коробки, почему не подскажет нам, где дневник?
– Как сказал Мустафа, духам далеко не все позволено. Есть правила, которые они не могут нарушить.
– К черту правила! Сайлас поцокал языком.
– Моррис наверняка сам бы наплевал на правила, да, видно, не может.
– Моррис, может быть, и сиживал здесь подолгу, – сказала Дэни, – а вот я никогда не сидела.
– Тогда остается кухня.
– Да, там как раз я сижу довольно часто – хотя бы за обедом. Но может быть, Мустафа сказал неправду?
– Хотелось бы думать, что правду, – ухмыльнулся Сайлас. – Он дал нам хоть какой-то намек на то, где искать. А перероем те места, где ты сидишь, и не найдем – попытаемся еще где-нибудь.
Искать дневник на кухне, среди продуктов и всевозможных банок и склянок, оказалось еще труднее, чем в кабинете. Рассвет уже позолотил верхушки деревьев, проснулись и зачирикали птицы, а работа еще была в самом разгаре.
– Может быть, хватит? – Сайлас обреченно развел руками. – Того и гляди, скоро свалимся!
– Когда свалимся, тогда и свалимся! – решительно заявила Дэни с покрасневшими после бессонной ночи глазами.
В этот момент раздался стук в дверь. Сайлас и Дэни удивленно переглянулись.
– Открыть, что ли?.. – рассеянно произнес Сайлас. – Вдруг это почтальон с того света с письмом от Морриса?
Несмотря на смертельную усталость, Дэни расхохоталась – настолько нелепым показалось ей это предположение.
Шатаясь, оба пошли открывать.
На пороге стоял Лестер Кармайкл.
– Сайлас, – заговорил он, – готов поклясться, что не имею к поджогу никакого отношения. За дневником охотился, не скрою, но поджигать чужую собственность… Все это дело рук Эрни!
– Хорошо, – зевнул Сайлас, – я вам верю. Это все? Тогда до свидания!
– Сайлас… – Лестер помолчал с минуту. – Я понимаю ваши чувства… Но должен признаться вам еще кое в чем, иначе мама меня убьет…
Лицо Сайласа напряглось, руки сжались в кулаки. Дэни было безразлично, что скажет Лестер.
– Хотя моей вины здесь нет, – произнес тот, – я готов выплатить вам ущерб.
– Вы хотите выплатить ущерб? – Глаза Сайласа округлились.
– Вы не ослышались. – Лестер глубоко вздохнул. – Вас устроит, если я буду выплачивать по сто долларов в неделю? Больше, к сожалению, не могу…
– Что ж, – прищурился Сайлас, – это было бы неплохо!
– Ладно. – Лестер помолчал с минуту, а затем лукаво посмотрел на Сайласа и Дэни. – Ну и вид у вас, ребята! – Он покачал головой.
– Мы не спали всю ночь, – сказала Дэни.
– Я думаю, – подмигнул Лестер, – никто из нас этой ночью не сомкнул глаз. Что и говорить, такое случается не часто! А главное – мы видели Морриса! Вы только представьте себе!
– Представляем, – усмехнулся Сайлас. – Мы его не первый раз видели…
Лестер снова улыбнулся, сел в машину и укатил.
– М-да, – задумчиво произнес Сайлас, – похоже, вчерашний вечер на всех произвел неизгладимое впечатление!
– По крайней мере, – подхватила Дэни, – заставил кое-кого посерьезнее задуматься о жизни…
– Еще бы! У Лестера, видишь, совесть заговорила…
– Ты уверен? Скорее Тилли устроила ему хорошую взбучку!
– Как бы то ни было, – усмехнулся Сайлас, – его денежки будут мне очень кстати. Но какова Тилли! Когда надо, строит из себя глупейшую, ничего не понимающую старуху, а сама вон какая!
– С Тилли, пожалуй, я была бы не прочь познакомиться поближе, – заявила Дэни.
Они вернулись во внутренний дворик. Дэни устало присела на чашу в руках Чакмула.
– Если бы я хотела спать, наплевала бы на все и завалилась в постель.
Сайлас устроился рядом и обнял ее за плечи.
– Да, – произнес он, – такой ночи нам еще не выпадало!
– Еще бы! – пробормотала она. – Я это чувствую каждой клеткой своего тела.
– Не будем возвращаться в кухню, – сказал он. – Кухня подождет.
– И этот чертов дневник тоже.
Сайлас прижался к Дэни и поцеловал в лоб.
– Может быть, – проговорил он, – если мы прикорнем где-нибудь вместе, то все-таки сможем заснуть.
– Что ж, попытаемся… – протянула она. Но этому помешал новый стук в дверь.
– Это уже не смешно! – проворчал Сайлас.
… На этот раз явился Росарио, мявший, как и вчера, в руках свою кепку.
– Я хочу спросить, – пробормотал садовник, – не уволен ли я?.. После того, что я сделал… Но я пошел на это только ради Эдны… Не мог ей отказать, мы с ней уже лет двадцать друзья… Простите меня!
– Росарио, – улыбнулся Сайлас, – я вас прощаю. Но, насколько мне известно, вашим работодателем сейчас является Ирвинг Читем. Так что уволены вы или нет – спросите у него.
– Но вы не против, – садовник смотрел на Сайласа по-собачьи преданными глазами, – если я сегодня приду, подстригу лужайку?
– Да ради Бога, – пожал плечами Сайлас, – стригите…
– Хорошо, приду днем. – Росарио удалился. Сайлас повернулся к Дэни.
– Мне кажется, – задумчиво произнес он, – в общем-то они все не такие уж плохие ребята. И Росарио, и даже Лестер… А вот насчет Эрни не уверен. Хорошая порка этому типу, пожалуй, не помешала бы.
Дэни по-прежнему сидела на чаше в руках индейского идола. Сайлас рассеянно смотрел на нее – и вдруг лицо его изменилось, словно в голову ему неожиданно пришла какая-то новая мысль.
– Дэни, – он прищурился, – что говорил Мустафа о дневнике?
– Насколько мне помнится, “он там, где сидит Дэни”, – откликнулась она.
– А что ты сейчас делаешь?
– Ничего… – пробормотала она, и вдруг ее осенило: – Сижу!
Дэни медленно поднялась на ноги и, отойдя от статуи на несколько шагов, начала пристально разглядывать ее так, будто видела впервые. Она, должно быть, в сотый раз уже присаживалась на эту чашу, не отдавая себе в этом отчета. Она так привыкла к статуе, что почти перестала ее замечать, и все же где-то в глубине сознания ее не переставал мучить вопрос: для чего Моррис поставил этого грубого истукана здесь, где он совсем не к месту?
Конечно же, это вполне в духе Морриса. Зная его, можно было предвидеть, что он спрячет дневник в таком месте, которое у всех на виду, но где никому тем не менее не придет в голову его искать. Дэни самой не верилось, что все окажется так просто – если, конечно, догадка Сайласа верна.
– Не может быть! – прошептала она. Но все подсказывало ей, что Сайлас прав. Они и так уже обыскали все мыслимые и немыслимые места в этом доме.
Сайлас обошел вокруг статуи, как будто примериваясь к ней.
– Хочешь сказать, – произнесла Дэни, – что он под статуей?
– Вряд ли. Статуя слишком тяжелая. Если Моррису часто приходилось доставать свой дневник и снова прятать, то он должен был хранить его в доступном месте. Очевидно, в статуе есть какой-то тайник.
Он начал трогать идола в разных местах. Дэни помогала ему. Но все части статуи оставались неподвижными, пока Дэни не попыталась повернуть чашу, на которой сидела. Та на удивление легко поддалась.
Дэни попробовала снять чашу. Та оказалась довольно тяжелой, но не настолько, чтобы с ней нельзя было справиться. Осторожно, словно опасаясь чего-то, Дэни заглянула туда, где была чаша.
В руках Чакмула, в небольшом углублении, лежала маленькая тетрадка в клеенчатой обложке под мрамор.
Глава 22
Эпилог
– Что зто? – Дэни испуганно прижалась к Сайласу.
– Должно быть, Моррису не понравилось, что я сказал о его юморе. А может, коробка плохо стояла, потому и упала.
– Как бы то ни было, – задумчиво произнесла Дэни, – юмор у Морриса действительно странный. Если он может двигать коробки, почему не подскажет нам, где дневник?
– Как сказал Мустафа, духам далеко не все позволено. Есть правила, которые они не могут нарушить.
– К черту правила! Сайлас поцокал языком.
– Моррис наверняка сам бы наплевал на правила, да, видно, не может.
– Моррис, может быть, и сиживал здесь подолгу, – сказала Дэни, – а вот я никогда не сидела.
– Тогда остается кухня.
– Да, там как раз я сижу довольно часто – хотя бы за обедом. Но может быть, Мустафа сказал неправду?
– Хотелось бы думать, что правду, – ухмыльнулся Сайлас. – Он дал нам хоть какой-то намек на то, где искать. А перероем те места, где ты сидишь, и не найдем – попытаемся еще где-нибудь.
Искать дневник на кухне, среди продуктов и всевозможных банок и склянок, оказалось еще труднее, чем в кабинете. Рассвет уже позолотил верхушки деревьев, проснулись и зачирикали птицы, а работа еще была в самом разгаре.
– Может быть, хватит? – Сайлас обреченно развел руками. – Того и гляди, скоро свалимся!
– Когда свалимся, тогда и свалимся! – решительно заявила Дэни с покрасневшими после бессонной ночи глазами.
В этот момент раздался стук в дверь. Сайлас и Дэни удивленно переглянулись.
– Открыть, что ли?.. – рассеянно произнес Сайлас. – Вдруг это почтальон с того света с письмом от Морриса?
Несмотря на смертельную усталость, Дэни расхохоталась – настолько нелепым показалось ей это предположение.
Шатаясь, оба пошли открывать.
На пороге стоял Лестер Кармайкл.
– Сайлас, – заговорил он, – готов поклясться, что не имею к поджогу никакого отношения. За дневником охотился, не скрою, но поджигать чужую собственность… Все это дело рук Эрни!
– Хорошо, – зевнул Сайлас, – я вам верю. Это все? Тогда до свидания!
– Сайлас… – Лестер помолчал с минуту. – Я понимаю ваши чувства… Но должен признаться вам еще кое в чем, иначе мама меня убьет…
Лицо Сайласа напряглось, руки сжались в кулаки. Дэни было безразлично, что скажет Лестер.
– Хотя моей вины здесь нет, – произнес тот, – я готов выплатить вам ущерб.
– Вы хотите выплатить ущерб? – Глаза Сайласа округлились.
– Вы не ослышались. – Лестер глубоко вздохнул. – Вас устроит, если я буду выплачивать по сто долларов в неделю? Больше, к сожалению, не могу…
– Что ж, – прищурился Сайлас, – это было бы неплохо!
– Ладно. – Лестер помолчал с минуту, а затем лукаво посмотрел на Сайласа и Дэни. – Ну и вид у вас, ребята! – Он покачал головой.
– Мы не спали всю ночь, – сказала Дэни.
– Я думаю, – подмигнул Лестер, – никто из нас этой ночью не сомкнул глаз. Что и говорить, такое случается не часто! А главное – мы видели Морриса! Вы только представьте себе!
– Представляем, – усмехнулся Сайлас. – Мы его не первый раз видели…
Лестер снова улыбнулся, сел в машину и укатил.
– М-да, – задумчиво произнес Сайлас, – похоже, вчерашний вечер на всех произвел неизгладимое впечатление!
– По крайней мере, – подхватила Дэни, – заставил кое-кого посерьезнее задуматься о жизни…
– Еще бы! У Лестера, видишь, совесть заговорила…
– Ты уверен? Скорее Тилли устроила ему хорошую взбучку!
– Как бы то ни было, – усмехнулся Сайлас, – его денежки будут мне очень кстати. Но какова Тилли! Когда надо, строит из себя глупейшую, ничего не понимающую старуху, а сама вон какая!
– С Тилли, пожалуй, я была бы не прочь познакомиться поближе, – заявила Дэни.
Они вернулись во внутренний дворик. Дэни устало присела на чашу в руках Чакмула.
– Если бы я хотела спать, наплевала бы на все и завалилась в постель.
Сайлас устроился рядом и обнял ее за плечи.
– Да, – произнес он, – такой ночи нам еще не выпадало!
– Еще бы! – пробормотала она. – Я это чувствую каждой клеткой своего тела.
– Не будем возвращаться в кухню, – сказал он. – Кухня подождет.
– И этот чертов дневник тоже.
Сайлас прижался к Дэни и поцеловал в лоб.
– Может быть, – проговорил он, – если мы прикорнем где-нибудь вместе, то все-таки сможем заснуть.
– Что ж, попытаемся… – протянула она. Но этому помешал новый стук в дверь.
– Это уже не смешно! – проворчал Сайлас.
… На этот раз явился Росарио, мявший, как и вчера, в руках свою кепку.
– Я хочу спросить, – пробормотал садовник, – не уволен ли я?.. После того, что я сделал… Но я пошел на это только ради Эдны… Не мог ей отказать, мы с ней уже лет двадцать друзья… Простите меня!
– Росарио, – улыбнулся Сайлас, – я вас прощаю. Но, насколько мне известно, вашим работодателем сейчас является Ирвинг Читем. Так что уволены вы или нет – спросите у него.
– Но вы не против, – садовник смотрел на Сайласа по-собачьи преданными глазами, – если я сегодня приду, подстригу лужайку?
– Да ради Бога, – пожал плечами Сайлас, – стригите…
– Хорошо, приду днем. – Росарио удалился. Сайлас повернулся к Дэни.
– Мне кажется, – задумчиво произнес он, – в общем-то они все не такие уж плохие ребята. И Росарио, и даже Лестер… А вот насчет Эрни не уверен. Хорошая порка этому типу, пожалуй, не помешала бы.
Дэни по-прежнему сидела на чаше в руках индейского идола. Сайлас рассеянно смотрел на нее – и вдруг лицо его изменилось, словно в голову ему неожиданно пришла какая-то новая мысль.
– Дэни, – он прищурился, – что говорил Мустафа о дневнике?
– Насколько мне помнится, “он там, где сидит Дэни”, – откликнулась она.
– А что ты сейчас делаешь?
– Ничего… – пробормотала она, и вдруг ее осенило: – Сижу!
Дэни медленно поднялась на ноги и, отойдя от статуи на несколько шагов, начала пристально разглядывать ее так, будто видела впервые. Она, должно быть, в сотый раз уже присаживалась на эту чашу, не отдавая себе в этом отчета. Она так привыкла к статуе, что почти перестала ее замечать, и все же где-то в глубине сознания ее не переставал мучить вопрос: для чего Моррис поставил этого грубого истукана здесь, где он совсем не к месту?
Конечно же, это вполне в духе Морриса. Зная его, можно было предвидеть, что он спрячет дневник в таком месте, которое у всех на виду, но где никому тем не менее не придет в голову его искать. Дэни самой не верилось, что все окажется так просто – если, конечно, догадка Сайласа верна.
– Не может быть! – прошептала она. Но все подсказывало ей, что Сайлас прав. Они и так уже обыскали все мыслимые и немыслимые места в этом доме.
Сайлас обошел вокруг статуи, как будто примериваясь к ней.
– Хочешь сказать, – произнесла Дэни, – что он под статуей?
– Вряд ли. Статуя слишком тяжелая. Если Моррису часто приходилось доставать свой дневник и снова прятать, то он должен был хранить его в доступном месте. Очевидно, в статуе есть какой-то тайник.
Он начал трогать идола в разных местах. Дэни помогала ему. Но все части статуи оставались неподвижными, пока Дэни не попыталась повернуть чашу, на которой сидела. Та на удивление легко поддалась.
Дэни попробовала снять чашу. Та оказалась довольно тяжелой, но не настолько, чтобы с ней нельзя было справиться. Осторожно, словно опасаясь чего-то, Дэни заглянула туда, где была чаша.
В руках Чакмула, в небольшом углублении, лежала маленькая тетрадка в клеенчатой обложке под мрамор.
Глава 22
Сон как рукой сняло. Взяв тетрадь, Сайлас и Дэни пошли на кухню, заварили большой кувшин кофе и расположились за столом. Со двора доносился звук газонокосилки – Росарио уже приступил к работе. Этот звук действовал на Дэни успокаивающе.
– Это не все его дневники, – со знанием дела заявил Сайлас. – Сколько я его знаю, он едва ли не каждый день что-то царапал в тетрадке.
– Остальные дневники он, наверное, сжег перед смертью. Если помнишь, Мустафа предсказал день и час его кончины.
Сайлас улыбнулся:
– Похоже, ты окончательно поверила в существование Мустафы!
– Я готова поверить во все, что угодно. – Дэни осторожно дотронулась пальцем до мраморной обложки. – Страшно открывать!
– Может, ты и права – Моррис не хотел, чтобы его дневники кто-то читал.
– За исключением этого. Иначе он сжег бы и его. Но он велел нам его найти!
– Может быть, он имел в виду не дневник. Он сказал: “Найдите его!”
– Не дневник? Что же тогда?
– Не знаю. – Сайлас устремил взгляд в пространство. – Черт побери, Моррис, ты ведь мог переслать свой дневник кому-нибудь из нас по почте!
– Мог. – Дэни готова была поклясться, что голос, который она слышала, был голосом Морриса. – Но это было бы не так интересно.
– Интересно? – поморщилась Дэни. – Но это тебе, Моррис. А мы себе здорово потрепали нервы.
– Скажи ему, – усмехнулся Сайлас, – все, что ты о нем думаешь!
– Что я о нем думаю? – Теперь, когда вожделенный дневник был наконец у Дэни в руках, все эти загробные разговоры почему-то казались ей смешными. – Что я о тебе думаю, Моррис? Ты умнейший, добрейший, щедрейший человек, но шутки твои – уж извини – не всегда удачны. Все это, Моррис, перестало быть смешным после того, как к нам заявился третий из твоих ужасных родственничков. А когда мы оказались взаперти в кладовке, я чуть от страха не умерла! А Лестер и Эрни, стрелявшие в Сайласа? Ведь они могли его ранить. И это было бы на твоей совести.
– Поделом ему! – очень довольный произнес Сайлас. – Пусть слушает! Учиться никогда не поздно!
– Не знаю, – пожала плечами Дэни, – слышал он меня или нет, но после того как я высказалась, мне стало легче.
Кофе сварился. Наполнив большие кружки, Сайлас и Дэни сели рядом.
– Пусть один из нас читает вслух, – предложила Дэни, – а другой слушает. Итак, кто? Ты или я?
– Может быть, каждый будет читать про себя?
– Хорошая идея.
Почерк у Морриса оказался на редкость четким и разборчивым, Моррис сам как-то сказал Дэни об этом: “Я родился в эпоху, когда люди еще не разучились красиво писать”.
На первой странице значилось: “Сайласу и Дэни”. Сомнений больше не оставалось, дневник предназначался им.
“Простите меня за то, что заставил вас поискать эту тетрадку, – писал Моррис, – но я хотел, чтобы прежде, чем вы ее прочтете, прошло какое-то время и вы получше узнали друг друга.
Я начал эти записи в тот день, когда мне впервые явился призрак девушки. С тех пор он начал являться мне регулярно. Возможно, вы его тоже видели…”
Сайлас и Дэни переглянулись.
“Эту девушку звали Трисия Янгер. Ее фотографию вы найдете в кармашке задней обложки”.
В кармашке действительно обнаружилась старая черно-белая фотография девушки в старомодном платье простого фасона двадцатых годов, на фоне пышных пальм и песчаного флоридского пляжа в жаркий безоблачный день. Девушка заразительно смеялась.
Но это было не главное. Девушка на фотографии была невероятно похожа на Дэни.
– Силы небесные! – воскликнул Сайлас. – Поразительное сходство. Дэни, это не ты?
– Нет, – улыбнулась она, – не я.
Теперь Дэни наконец поняла, почему Моррис вдруг заинтересовался ею, Дэникой Хиллард. Она-то думала, мэтра привлекли ум и талант молодой начинающей писательницы… На самом деле она просто как две капли воды была похожа на девушку, в которую Моррис, очевидно, был когда-то влюблен. Дэни вдруг почувствовала разочарование.
“Что ж, – подумала она, – как бы то ни было, наша дружба с Моррисом была замечательной”.
– Должно быть, – произнесла Дэни, – это очень печальная история.
– Мене тоже так кажется, – согласился Сайлас. – Что ж, читаем…
Они вернулись к началу дневника.
“Трисия, – писал Моррис, – была племянницей Хулио Ривераса, владельца табачной фабрики из Тампы. Я был сыном врача из провинциального городка и в то время едва перебивался с хлеба на квас, работая репортером в местной газетенке. Мне было двадцать два, ей – восемнадцать. Мы познакомились на светском приеме, где я присутствовал в качестве репортера, и уже через час после нашего знакомства сбежали из душного зала на песчаный пляж, где, забыв обо всем, предавались любви.
Мы стали встречаться – как правило, во время светских приемов, и вскоре об этом узнал дядюшка Трисии. Вы, должно быть, подумали, что он, конечно же, пришел в бешенство, запер Трисию за семью замками и мне велел навсегда забыть о ней… Ничего подобного. Риверас оказался человеком широких взглядов. Он заявил, что я ему нравлюсь, он считает меня талантливым молодым человеком, подающим надежды, и не возражает против нашей свадьбы, однако считает своим долгом предупредить, что Дрисня не привыкла жить в бедности. Впрочем, я и сам отлично понимал, что на зарплату репортера едва свожу концы с концами, а о том, чтобы содержать жену, и говорить нечего. Придется искать другой заработок. Трисия клялась, что готова жить на воде и хлебе, но я и слушать не хотел. Я твердо решил жениться не раньше, чем когда буду в состоянии обеспечить ей если не роскошную, то хотя бы безбедную жизнь. Боже мой, как я был тогда глуп! Я совершил самую большую ошибку в своей жизни и никогда ее себе не прощу. Надо было сначала жениться, а потом уже подыскивать работу.
Старик Риверас предложил мне работу на его фабрике с перспективой хорошей карьеры. Я понимал, что он искренне хочет помочь мне, и был ему очень благодарен, но отверг это предложение – мне не хотелось быть обязанным дяде будущей жены. Я хотел доказать Трисии, что могу всего добиться без посторонней помощи. К тому же у Ривераса было трое сыновей, и я не хотел составлять им конкуренцию.
Гордость! Не будь у меня этой дурацкой гордости, я бы, может, давно женился на Трисии и был счастлив. Любовь помогла бы нам решить все проблемы, а там, глядишь, мне, может, и удалось бы разбогатеть.
Я пытался заняться собственным бизнесом, поначалу довольно успешно. Но экономический кризис, разразившийся в 1929 году, разрушил все мои надежды на успех.
Итак, я снова остался без гроша в кармане. Ничего не оставалось, как скитаться по свету в поисках удачи, что я и сделал. Где мне только не удалось побывать! Я видел своими глазами войну в Испании, я был в Германии, когда там пришел к власти фашизм… Все эти годы Трисия ждала меня. Мы виделись не чаще одного раза в год, но все это время тешили себя мыслью, что все жертвы, принесенные нами на алтарь нашего счастья, когда-нибудь окупятся с лихвой. Я уже начал было склоняться к выводу, что мне, видимо, так и не суждено чего-то добиться в жизни, и один раз даже предложил Трисии найти себе кого-нибудь другого. Но она заявила, что по-прежнему верит в меня.
Успех пришел ко мне лишь в 1938-м, после выхода моей книги очерков о войне в Испании. В печати эту книгу называли “триумфом журналистики”. Нельзя сказать, что я стал баснословно богат, но и не беден, и наконец решил: пора.
Я вернулся в Америку настоящим литературным львом. Трисия приняла меня в своем доме. Она сильно похудела. Мне показалось немного странным, что она не поднялась с кресла, приветствуя меня. Но я тогда не придал этому особого значения. Окрыленный славой, я ни секунды не сомневался, что она мне не откажет.
Но она отказала.
Я был не в силах что-либо понять – она ждала меня целых десять лет, и вдруг…
– Может, ты полюбила другого? – спросил я.
– Нет.
– Так в чем же дело?
Она стала говорить, что за десять лет ее чувство ослабло, что она уже не так молода, что привыкла жить в одиночестве… Все это показалось мне неубедительным”.
Дзни посмотрела на Сайласа полными слез глазами.
– Почему она отказала ему? Почему?
– Читаем дальше, – сказал он. – Может быть, узнаем.
“Я уехал и снова стал скитаться по свету. Стоило где-нибудь в мире разразиться войне, как я уже был там. Мне пришлось повидать собственными глазами едва ли не все войны двадцатого столетия, и везде я лез в самое пекло. Одни восхищались моим бесстрашием, другие ругали за безрассудство, а я просто искал смерти, хотя стал богат и знаменит. Но судьбе было угодно распорядиться иначе.
Родители мои к тому времени уже умерли, и я решил не возвращаться в Америку – с ней меня теперь ничто не связывало. Встречи с Трисией я не искал и даже не знал, что с ней – хотел ее забыть. Но не мог. И когда в Корее разразилась война, решил ее разыскать. Быть может, увидев ее рядом с каким-нибудь толстяком-мужем в окружении кучи детей, я сумею забыть ее.
Каково же было мое удивление, когда, приехав в Тампу, я увидел поразившую меня до глубины души картину: некогда роскошный дом обветшал, был пуст. Может быть, Трисия куда-нибудь переехала?
Отправившись в город, я не без труда разыскал там одного из двоюродных братьев Трисии. Он поведал мне, что после смерти Хулио табачная фабрика перешла к его сыновьям, но за время войны бизнес пришел в упадок, и в конце концов фабрику пришлось продать за бесценок. К тому же со смертью старика Ривераса исчез и тот патриархальный дух, что когда-то царил в семье, – теперь братья жили порознь и встречались разве что по большим праздникам.
Ну а Трисия? Трисия умерла, не прожив и года со дня нашей последней встречи…
Теперь мне все стало ясно – и почему она не встала тогда с кресла, и ее худоба, и нездоровый румянец на щеках, который я тогда почти не заметил, и ее отказ… Она знала, что смертельно больна, и не хотела, чтобы я женился на ней из жалости.
Она была такой же гордой, как и я…
Я купил дом, в котором она жила. А теперь в нем живете вы.
Вскоре после этого Трисия начала мне являться – сначала редко, затем едва ли не каждый день. Я старался не оставаться один, чтобы не видеть ее, я окружил себя целой толпой родственников, но она продолжала мне являться, иногда в самые неподходящие моменты, когда комната была полна народу. Я снова стал искать смерти – но теперь уже с надеждой соединиться с ней в ином мире! Однако судьба как назло уготовила мне долгую жизнь. Но теперь я точно знаю, что мне осталось, слава Богу, недолго.
Вот, собственно, и все. Вы спросите, почему я завещал вам этот дом и этот дневник?..
Сайлас, ты напоминаешь мне меня самого в молодости. Конечно, мы разные, но у нас много общего. Ты так же настойчив и так же упрям, как я.
А ты, Дзни, напоминаешь мне Трисию. Не только внешностью, хотя вы поразительно похожи. Ты так же умна и целеустремленна, так же страдаешь всякими комплексами, из-за которых можешь упустить счастье, которое само плывет тебе в руки.
Мой вам совет, дети мои: ловите в этой жизни каждый миг, не отказывайтесь от своего счастья из-за всяких глупых предрассудков. Завтра может оказаться поздно…
Да благословит вас Бог! Я люблю вас обоих.
Моррис”.
Закончив чтение, Дэни и Сайлас посмотрели друг на друга. В глазах у обоих стояли слезы. Дэни склонилась на плечо Сайласа, и тот обнял ее…
Они проспали весь день. Сквозь сон слышали, как несколько раз звонил телефон, как кто-то стучал в дверь, но не откликались.
Когда Дэни наконец проснулась, то обнаружила, что Сайлас сидит в кресле и смотрит на нее.
– Привет, – произнес он.
– Привет! – весело откликнулась Дэни.
– Как спалось?
– М-м, – блаженно потянулась она, – отлично!
– Мне тоже. – Сайлас помолчал. – Послушай, не кажется ли тебе, что Моррис передал нам эту историю для того, чтобы дать пищу для размышлений?
Дэни приподнялась на постели, подперев щеку рукой.
– Кажется.
– Вот я и думаю… – протянул он.
– О чем?
– Думаю, Моррис был прав. Взять, например, меня. Всю жизнь я суечусь, куда-то бегу, чего-то ищу…
– Что же ты ищешь?
– Сам не знаю. Какую-то мифическую страну, где мне будет хорошо.
– А чем тебе плохо здесь?
– Мой отец был ловцом креветок. Как ты понимаешь, не бог весть какая высокая ступень на общественной лестнице. Слава Богу, я все же сумел окончить школу – иногда приходилось пропускать недель по шесть и помогать отцу на шхуне.
– Но тем не менее ты ее окончил.
– Да.
– И очень гордишься этим.
– Да. И я решил: не оставаться же мне всю жизнь ловцом креветок! Бросил этот “бизнес” и подался в военную мореходку…
– Поступил?
– Да.
– Окончил?
– Да.
– Ну вот видишь! – улыбнулась она. – Годам к восемнадцати ты уже добился двух важных целей в жизни. Не каждый может похвастаться этим!
– В том-то и дело. А потом, поварившись в армейском котле, начал замечать, что скучаю без родного дома и без креветок… И подумал: а на фига мне, собственно, армейская карьера ради карьеры? И когда после Бейрута получил возможность вернуться домой и заняться яхтами, был несказанно счастлив.
– Что ж, – произнесла Дэни, – как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. Ты занимаешься любимым делом, к тому же преуспеваешь в нем. Чего еще можно желать?
– Да вроде бы нечего… – задумчиво протянул он.
– Однако ты чувствуешь, что чего-то тебе не хватает. Сайлас помолчал.
– Да, – признался он. – Я до сих пор чувствую себя босоногим мальчишкой, от которого приятели шарахаются, поскольку от него несет креветками. А чем еще могло от меня пахнуть, если я вставал до света и прежде, чем раздастся первый звонок в школе, у меня уже проходила половина рабочего дня!..
– У нас в классе детей рыбаков не было, но были дети фермеров. Одноклассники смотрели на них свысока.
– Не то чтобы я до сих пор комплексую по поводу моих детских проблем, – поспешил заверить он ее, – но какой-то комплекс неполноценности, пожалуй, остался у меня на всю жизнь.
Сайлас помолчал.
– Вообще-то, – произнес он, – раньше я тебе этого не говорил, но я ведь не сам ушел из армии…
Дэни удивленно посмотрела на него.
– Меня уволили, – признался он. – За профнепригодность.
– За профнепригодность?
– Тогда, когда я сидел в темноте в том бараке, а вокруг рвались бомбы… Ну, помнишь, ты еще читала это в моем романе…
– Помню, – кивнула она.
– Так вот, с тех пор я панически боюсь темноты. И закрытых помещений. То есть не самой по себе темноты и не закрытого помещения, а когда то и другое вместе… Тогда, в кладовке, я виду не подал. Но, честно говоря, чуть не умер со страха.
Дэни молчала. Ей хотелось обнять его, словно ребенка, хотелось избавить от этих ложных, ненужных комплексов…
– Сайлас, я тогда ничего не заметила! Ты вел себя как герой! Я сама тогда насмерть перепугалась, хотя и не страдаю боязнью замкнутого пространства. А тогда на лестнице? Когда захлопнулась эта дверь, я от ужаса не могла пошевельнуться. А кто спас меня? Ты! А моя боязнь ветра? А то, что я навсегда записала себя в уродины только потому, что мой первый любовник оказался придурком?
– Ты с ума сошла! Какая ты уродина? Дэни, да ты самая сексуальная женщина из всех, которых мне приходилось когда-либо встречать – а женщин, признаться, у меня было немало.
Дэни почувствовала, как в груди поднимается теплая волна.
– Спасибо, Сайлас! – прошептала она, потупив глаза. – Я думала, меня уже никто не сможет полюбить…
– Почему, черт побери?! Дэни задумалась.
– Должно быть, – проговорила она, – это еще один ложный комплекс. Думаю, мой предыдущий друг, – она имела в виду Томаса, – на самом деле меня не любил. – Она взглянула на Сайласа. – Иначе не ушел бы к другой женщине, верно?
– Я люблю тебя, Дэни, – произнес Сайлас. Дэни посмотрела на него. Глаза ее лучились счастьем.
– Я тоже тебя люблю, – улыбнулась она.
– Нашла кого любить! – усмехнулся Сайлас. – Ты вон какая образованная, литературу в школе преподаешь, а из меня даже флотского офицера не вышло.
– Литературу преподаю… Можно подумать, что я по меньшей мере академик!
Сайлас помолчал.
– Так что с работой? – спросил вдруг он.
– С какой работой? – не поняла Дзни.
– С твоей. Я лично не собираюсь переносить свою лодочную станцию в Канзас. Я просто не смогу этого сделать!
– Сайлас, – рассмеялась Дэни, – запомни раз и навсегда: я из Огайо! Из Огайо! Впрочем, – добавила она, уже посерьезнев, – это не проблема – литературу я могу преподавать и здесь. Я поймала тебя и теперь никуда не денусь.
Сайлас заключил ее в объятия.
– Ошибаешься, красавица, – рассмеялся он, – это я тебя поймал!
– Это не все его дневники, – со знанием дела заявил Сайлас. – Сколько я его знаю, он едва ли не каждый день что-то царапал в тетрадке.
– Остальные дневники он, наверное, сжег перед смертью. Если помнишь, Мустафа предсказал день и час его кончины.
Сайлас улыбнулся:
– Похоже, ты окончательно поверила в существование Мустафы!
– Я готова поверить во все, что угодно. – Дэни осторожно дотронулась пальцем до мраморной обложки. – Страшно открывать!
– Может, ты и права – Моррис не хотел, чтобы его дневники кто-то читал.
– За исключением этого. Иначе он сжег бы и его. Но он велел нам его найти!
– Может быть, он имел в виду не дневник. Он сказал: “Найдите его!”
– Не дневник? Что же тогда?
– Не знаю. – Сайлас устремил взгляд в пространство. – Черт побери, Моррис, ты ведь мог переслать свой дневник кому-нибудь из нас по почте!
– Мог. – Дэни готова была поклясться, что голос, который она слышала, был голосом Морриса. – Но это было бы не так интересно.
– Интересно? – поморщилась Дэни. – Но это тебе, Моррис. А мы себе здорово потрепали нервы.
– Скажи ему, – усмехнулся Сайлас, – все, что ты о нем думаешь!
– Что я о нем думаю? – Теперь, когда вожделенный дневник был наконец у Дэни в руках, все эти загробные разговоры почему-то казались ей смешными. – Что я о тебе думаю, Моррис? Ты умнейший, добрейший, щедрейший человек, но шутки твои – уж извини – не всегда удачны. Все это, Моррис, перестало быть смешным после того, как к нам заявился третий из твоих ужасных родственничков. А когда мы оказались взаперти в кладовке, я чуть от страха не умерла! А Лестер и Эрни, стрелявшие в Сайласа? Ведь они могли его ранить. И это было бы на твоей совести.
– Поделом ему! – очень довольный произнес Сайлас. – Пусть слушает! Учиться никогда не поздно!
– Не знаю, – пожала плечами Дэни, – слышал он меня или нет, но после того как я высказалась, мне стало легче.
Кофе сварился. Наполнив большие кружки, Сайлас и Дэни сели рядом.
– Пусть один из нас читает вслух, – предложила Дэни, – а другой слушает. Итак, кто? Ты или я?
– Может быть, каждый будет читать про себя?
– Хорошая идея.
Почерк у Морриса оказался на редкость четким и разборчивым, Моррис сам как-то сказал Дэни об этом: “Я родился в эпоху, когда люди еще не разучились красиво писать”.
На первой странице значилось: “Сайласу и Дэни”. Сомнений больше не оставалось, дневник предназначался им.
“Простите меня за то, что заставил вас поискать эту тетрадку, – писал Моррис, – но я хотел, чтобы прежде, чем вы ее прочтете, прошло какое-то время и вы получше узнали друг друга.
Я начал эти записи в тот день, когда мне впервые явился призрак девушки. С тех пор он начал являться мне регулярно. Возможно, вы его тоже видели…”
Сайлас и Дэни переглянулись.
“Эту девушку звали Трисия Янгер. Ее фотографию вы найдете в кармашке задней обложки”.
В кармашке действительно обнаружилась старая черно-белая фотография девушки в старомодном платье простого фасона двадцатых годов, на фоне пышных пальм и песчаного флоридского пляжа в жаркий безоблачный день. Девушка заразительно смеялась.
Но это было не главное. Девушка на фотографии была невероятно похожа на Дэни.
– Силы небесные! – воскликнул Сайлас. – Поразительное сходство. Дэни, это не ты?
– Нет, – улыбнулась она, – не я.
Теперь Дэни наконец поняла, почему Моррис вдруг заинтересовался ею, Дэникой Хиллард. Она-то думала, мэтра привлекли ум и талант молодой начинающей писательницы… На самом деле она просто как две капли воды была похожа на девушку, в которую Моррис, очевидно, был когда-то влюблен. Дэни вдруг почувствовала разочарование.
“Что ж, – подумала она, – как бы то ни было, наша дружба с Моррисом была замечательной”.
– Должно быть, – произнесла Дэни, – это очень печальная история.
– Мене тоже так кажется, – согласился Сайлас. – Что ж, читаем…
Они вернулись к началу дневника.
“Трисия, – писал Моррис, – была племянницей Хулио Ривераса, владельца табачной фабрики из Тампы. Я был сыном врача из провинциального городка и в то время едва перебивался с хлеба на квас, работая репортером в местной газетенке. Мне было двадцать два, ей – восемнадцать. Мы познакомились на светском приеме, где я присутствовал в качестве репортера, и уже через час после нашего знакомства сбежали из душного зала на песчаный пляж, где, забыв обо всем, предавались любви.
Мы стали встречаться – как правило, во время светских приемов, и вскоре об этом узнал дядюшка Трисии. Вы, должно быть, подумали, что он, конечно же, пришел в бешенство, запер Трисию за семью замками и мне велел навсегда забыть о ней… Ничего подобного. Риверас оказался человеком широких взглядов. Он заявил, что я ему нравлюсь, он считает меня талантливым молодым человеком, подающим надежды, и не возражает против нашей свадьбы, однако считает своим долгом предупредить, что Дрисня не привыкла жить в бедности. Впрочем, я и сам отлично понимал, что на зарплату репортера едва свожу концы с концами, а о том, чтобы содержать жену, и говорить нечего. Придется искать другой заработок. Трисия клялась, что готова жить на воде и хлебе, но я и слушать не хотел. Я твердо решил жениться не раньше, чем когда буду в состоянии обеспечить ей если не роскошную, то хотя бы безбедную жизнь. Боже мой, как я был тогда глуп! Я совершил самую большую ошибку в своей жизни и никогда ее себе не прощу. Надо было сначала жениться, а потом уже подыскивать работу.
Старик Риверас предложил мне работу на его фабрике с перспективой хорошей карьеры. Я понимал, что он искренне хочет помочь мне, и был ему очень благодарен, но отверг это предложение – мне не хотелось быть обязанным дяде будущей жены. Я хотел доказать Трисии, что могу всего добиться без посторонней помощи. К тому же у Ривераса было трое сыновей, и я не хотел составлять им конкуренцию.
Гордость! Не будь у меня этой дурацкой гордости, я бы, может, давно женился на Трисии и был счастлив. Любовь помогла бы нам решить все проблемы, а там, глядишь, мне, может, и удалось бы разбогатеть.
Я пытался заняться собственным бизнесом, поначалу довольно успешно. Но экономический кризис, разразившийся в 1929 году, разрушил все мои надежды на успех.
Итак, я снова остался без гроша в кармане. Ничего не оставалось, как скитаться по свету в поисках удачи, что я и сделал. Где мне только не удалось побывать! Я видел своими глазами войну в Испании, я был в Германии, когда там пришел к власти фашизм… Все эти годы Трисия ждала меня. Мы виделись не чаще одного раза в год, но все это время тешили себя мыслью, что все жертвы, принесенные нами на алтарь нашего счастья, когда-нибудь окупятся с лихвой. Я уже начал было склоняться к выводу, что мне, видимо, так и не суждено чего-то добиться в жизни, и один раз даже предложил Трисии найти себе кого-нибудь другого. Но она заявила, что по-прежнему верит в меня.
Успех пришел ко мне лишь в 1938-м, после выхода моей книги очерков о войне в Испании. В печати эту книгу называли “триумфом журналистики”. Нельзя сказать, что я стал баснословно богат, но и не беден, и наконец решил: пора.
Я вернулся в Америку настоящим литературным львом. Трисия приняла меня в своем доме. Она сильно похудела. Мне показалось немного странным, что она не поднялась с кресла, приветствуя меня. Но я тогда не придал этому особого значения. Окрыленный славой, я ни секунды не сомневался, что она мне не откажет.
Но она отказала.
Я был не в силах что-либо понять – она ждала меня целых десять лет, и вдруг…
– Может, ты полюбила другого? – спросил я.
– Нет.
– Так в чем же дело?
Она стала говорить, что за десять лет ее чувство ослабло, что она уже не так молода, что привыкла жить в одиночестве… Все это показалось мне неубедительным”.
Дзни посмотрела на Сайласа полными слез глазами.
– Почему она отказала ему? Почему?
– Читаем дальше, – сказал он. – Может быть, узнаем.
“Я уехал и снова стал скитаться по свету. Стоило где-нибудь в мире разразиться войне, как я уже был там. Мне пришлось повидать собственными глазами едва ли не все войны двадцатого столетия, и везде я лез в самое пекло. Одни восхищались моим бесстрашием, другие ругали за безрассудство, а я просто искал смерти, хотя стал богат и знаменит. Но судьбе было угодно распорядиться иначе.
Родители мои к тому времени уже умерли, и я решил не возвращаться в Америку – с ней меня теперь ничто не связывало. Встречи с Трисией я не искал и даже не знал, что с ней – хотел ее забыть. Но не мог. И когда в Корее разразилась война, решил ее разыскать. Быть может, увидев ее рядом с каким-нибудь толстяком-мужем в окружении кучи детей, я сумею забыть ее.
Каково же было мое удивление, когда, приехав в Тампу, я увидел поразившую меня до глубины души картину: некогда роскошный дом обветшал, был пуст. Может быть, Трисия куда-нибудь переехала?
Отправившись в город, я не без труда разыскал там одного из двоюродных братьев Трисии. Он поведал мне, что после смерти Хулио табачная фабрика перешла к его сыновьям, но за время войны бизнес пришел в упадок, и в конце концов фабрику пришлось продать за бесценок. К тому же со смертью старика Ривераса исчез и тот патриархальный дух, что когда-то царил в семье, – теперь братья жили порознь и встречались разве что по большим праздникам.
Ну а Трисия? Трисия умерла, не прожив и года со дня нашей последней встречи…
Теперь мне все стало ясно – и почему она не встала тогда с кресла, и ее худоба, и нездоровый румянец на щеках, который я тогда почти не заметил, и ее отказ… Она знала, что смертельно больна, и не хотела, чтобы я женился на ней из жалости.
Она была такой же гордой, как и я…
Я купил дом, в котором она жила. А теперь в нем живете вы.
Вскоре после этого Трисия начала мне являться – сначала редко, затем едва ли не каждый день. Я старался не оставаться один, чтобы не видеть ее, я окружил себя целой толпой родственников, но она продолжала мне являться, иногда в самые неподходящие моменты, когда комната была полна народу. Я снова стал искать смерти – но теперь уже с надеждой соединиться с ней в ином мире! Однако судьба как назло уготовила мне долгую жизнь. Но теперь я точно знаю, что мне осталось, слава Богу, недолго.
Вот, собственно, и все. Вы спросите, почему я завещал вам этот дом и этот дневник?..
Сайлас, ты напоминаешь мне меня самого в молодости. Конечно, мы разные, но у нас много общего. Ты так же настойчив и так же упрям, как я.
А ты, Дзни, напоминаешь мне Трисию. Не только внешностью, хотя вы поразительно похожи. Ты так же умна и целеустремленна, так же страдаешь всякими комплексами, из-за которых можешь упустить счастье, которое само плывет тебе в руки.
Мой вам совет, дети мои: ловите в этой жизни каждый миг, не отказывайтесь от своего счастья из-за всяких глупых предрассудков. Завтра может оказаться поздно…
Да благословит вас Бог! Я люблю вас обоих.
Моррис”.
Закончив чтение, Дэни и Сайлас посмотрели друг на друга. В глазах у обоих стояли слезы. Дэни склонилась на плечо Сайласа, и тот обнял ее…
Они проспали весь день. Сквозь сон слышали, как несколько раз звонил телефон, как кто-то стучал в дверь, но не откликались.
Когда Дэни наконец проснулась, то обнаружила, что Сайлас сидит в кресле и смотрит на нее.
– Привет, – произнес он.
– Привет! – весело откликнулась Дэни.
– Как спалось?
– М-м, – блаженно потянулась она, – отлично!
– Мне тоже. – Сайлас помолчал. – Послушай, не кажется ли тебе, что Моррис передал нам эту историю для того, чтобы дать пищу для размышлений?
Дэни приподнялась на постели, подперев щеку рукой.
– Кажется.
– Вот я и думаю… – протянул он.
– О чем?
– Думаю, Моррис был прав. Взять, например, меня. Всю жизнь я суечусь, куда-то бегу, чего-то ищу…
– Что же ты ищешь?
– Сам не знаю. Какую-то мифическую страну, где мне будет хорошо.
– А чем тебе плохо здесь?
– Мой отец был ловцом креветок. Как ты понимаешь, не бог весть какая высокая ступень на общественной лестнице. Слава Богу, я все же сумел окончить школу – иногда приходилось пропускать недель по шесть и помогать отцу на шхуне.
– Но тем не менее ты ее окончил.
– Да.
– И очень гордишься этим.
– Да. И я решил: не оставаться же мне всю жизнь ловцом креветок! Бросил этот “бизнес” и подался в военную мореходку…
– Поступил?
– Да.
– Окончил?
– Да.
– Ну вот видишь! – улыбнулась она. – Годам к восемнадцати ты уже добился двух важных целей в жизни. Не каждый может похвастаться этим!
– В том-то и дело. А потом, поварившись в армейском котле, начал замечать, что скучаю без родного дома и без креветок… И подумал: а на фига мне, собственно, армейская карьера ради карьеры? И когда после Бейрута получил возможность вернуться домой и заняться яхтами, был несказанно счастлив.
– Что ж, – произнесла Дэни, – как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. Ты занимаешься любимым делом, к тому же преуспеваешь в нем. Чего еще можно желать?
– Да вроде бы нечего… – задумчиво протянул он.
– Однако ты чувствуешь, что чего-то тебе не хватает. Сайлас помолчал.
– Да, – признался он. – Я до сих пор чувствую себя босоногим мальчишкой, от которого приятели шарахаются, поскольку от него несет креветками. А чем еще могло от меня пахнуть, если я вставал до света и прежде, чем раздастся первый звонок в школе, у меня уже проходила половина рабочего дня!..
– У нас в классе детей рыбаков не было, но были дети фермеров. Одноклассники смотрели на них свысока.
– Не то чтобы я до сих пор комплексую по поводу моих детских проблем, – поспешил заверить он ее, – но какой-то комплекс неполноценности, пожалуй, остался у меня на всю жизнь.
Сайлас помолчал.
– Вообще-то, – произнес он, – раньше я тебе этого не говорил, но я ведь не сам ушел из армии…
Дэни удивленно посмотрела на него.
– Меня уволили, – признался он. – За профнепригодность.
– За профнепригодность?
– Тогда, когда я сидел в темноте в том бараке, а вокруг рвались бомбы… Ну, помнишь, ты еще читала это в моем романе…
– Помню, – кивнула она.
– Так вот, с тех пор я панически боюсь темноты. И закрытых помещений. То есть не самой по себе темноты и не закрытого помещения, а когда то и другое вместе… Тогда, в кладовке, я виду не подал. Но, честно говоря, чуть не умер со страха.
Дэни молчала. Ей хотелось обнять его, словно ребенка, хотелось избавить от этих ложных, ненужных комплексов…
– Сайлас, я тогда ничего не заметила! Ты вел себя как герой! Я сама тогда насмерть перепугалась, хотя и не страдаю боязнью замкнутого пространства. А тогда на лестнице? Когда захлопнулась эта дверь, я от ужаса не могла пошевельнуться. А кто спас меня? Ты! А моя боязнь ветра? А то, что я навсегда записала себя в уродины только потому, что мой первый любовник оказался придурком?
– Ты с ума сошла! Какая ты уродина? Дэни, да ты самая сексуальная женщина из всех, которых мне приходилось когда-либо встречать – а женщин, признаться, у меня было немало.
Дэни почувствовала, как в груди поднимается теплая волна.
– Спасибо, Сайлас! – прошептала она, потупив глаза. – Я думала, меня уже никто не сможет полюбить…
– Почему, черт побери?! Дэни задумалась.
– Должно быть, – проговорила она, – это еще один ложный комплекс. Думаю, мой предыдущий друг, – она имела в виду Томаса, – на самом деле меня не любил. – Она взглянула на Сайласа. – Иначе не ушел бы к другой женщине, верно?
– Я люблю тебя, Дэни, – произнес Сайлас. Дэни посмотрела на него. Глаза ее лучились счастьем.
– Я тоже тебя люблю, – улыбнулась она.
– Нашла кого любить! – усмехнулся Сайлас. – Ты вон какая образованная, литературу в школе преподаешь, а из меня даже флотского офицера не вышло.
– Литературу преподаю… Можно подумать, что я по меньшей мере академик!
Сайлас помолчал.
– Так что с работой? – спросил вдруг он.
– С какой работой? – не поняла Дзни.
– С твоей. Я лично не собираюсь переносить свою лодочную станцию в Канзас. Я просто не смогу этого сделать!
– Сайлас, – рассмеялась Дэни, – запомни раз и навсегда: я из Огайо! Из Огайо! Впрочем, – добавила она, уже посерьезнев, – это не проблема – литературу я могу преподавать и здесь. Я поймала тебя и теперь никуда не денусь.
Сайлас заключил ее в объятия.
– Ошибаешься, красавица, – рассмеялся он, – это я тебя поймал!
Эпилог
– Рокси должна прийти с минуты на минуту, – произнес Сайлас. Он стоял бо внутреннем дворике и смотрел на балкон третьего этажа.
– Что ты там увидел? – спросила Дэни, выходя из кухни с Шеннон на руках. Съев пару минут назад баночку яблочного пюре, шестимесячная малышка была в отличном настроении.
– Опять Морриса с Трисией, – ответил Сайлас. Дэни поприветствовала гостей улыбкой, и те улыбнулись в ответ.
Сайлас поцеловал Шеннон в макушку.
– Ты пахнешь яблоками, принцесса. Фантастика! Затем он поцеловал Дэни. Прошло два года со дня их свадьбы, а сердце Дэни по-прежнему замирало при каждом поцелуе Сайласа.
Сайлас и Дэни уже не мыслили себя без этого огромного дома, который теперь казался им таким уютным. Доход Сайласа от лодочной станции вполне позволял оплачивать услуги Росарио и новой домработницы, которую они наняли вместо Эдны.
Работу в школе Дэни оставила. После успеха своей первой книги она решила целиком посвятить себя творчеству и заканчивала уже четвертый роман. Книга Сайласа тоже имела немалый успех, но для него творчество оставалось хобби – ничто на свете не могло заставить его бросить свою лодочную станцию.
Моррис и Трисия были их частыми гостями. Нортропы уже давно привыкли к ним, и Сайласу с Дэни казалось, что, переехав в другое место, они стали бы сильно скучать по своим соседям-призракам.
Рокси тоже часто навещала их, чтобы пообщаться с Моррисом, чьи предсказания, как ни странно, каждый раз сбывались с математической точностью.
Сайлас обнял Дэни за талию и улыбнулся, заметив, что Моррис сделал то же самое с Трисией.
– Похоже, привидения тоже любят обниматься! – заметил Сайлас. Дэни рассмеялась, и даже Шеннон Трисия Нортроп на руках у матери проворковала что-то веселое.
Моррис и Трисия тоже рассмеялись и растаяли в воздухе. Но их смех долго еще звучал, наполняя стены старого дома простым человеческим теплом, которое даже смерть не в силах победить…
– Что ты там увидел? – спросила Дэни, выходя из кухни с Шеннон на руках. Съев пару минут назад баночку яблочного пюре, шестимесячная малышка была в отличном настроении.
– Опять Морриса с Трисией, – ответил Сайлас. Дэни поприветствовала гостей улыбкой, и те улыбнулись в ответ.
Сайлас поцеловал Шеннон в макушку.
– Ты пахнешь яблоками, принцесса. Фантастика! Затем он поцеловал Дэни. Прошло два года со дня их свадьбы, а сердце Дэни по-прежнему замирало при каждом поцелуе Сайласа.
Сайлас и Дэни уже не мыслили себя без этого огромного дома, который теперь казался им таким уютным. Доход Сайласа от лодочной станции вполне позволял оплачивать услуги Росарио и новой домработницы, которую они наняли вместо Эдны.
Работу в школе Дэни оставила. После успеха своей первой книги она решила целиком посвятить себя творчеству и заканчивала уже четвертый роман. Книга Сайласа тоже имела немалый успех, но для него творчество оставалось хобби – ничто на свете не могло заставить его бросить свою лодочную станцию.
Моррис и Трисия были их частыми гостями. Нортропы уже давно привыкли к ним, и Сайласу с Дэни казалось, что, переехав в другое место, они стали бы сильно скучать по своим соседям-призракам.
Рокси тоже часто навещала их, чтобы пообщаться с Моррисом, чьи предсказания, как ни странно, каждый раз сбывались с математической точностью.
Сайлас обнял Дэни за талию и улыбнулся, заметив, что Моррис сделал то же самое с Трисией.
– Похоже, привидения тоже любят обниматься! – заметил Сайлас. Дэни рассмеялась, и даже Шеннон Трисия Нортроп на руках у матери проворковала что-то веселое.
Моррис и Трисия тоже рассмеялись и растаяли в воздухе. Но их смех долго еще звучал, наполняя стены старого дома простым человеческим теплом, которое даже смерть не в силах победить…